Гордость и предубеждение Джасмин Филд

ГЛАВА 3

— Ладно, Джорджия, спасибо тебе за манго, — сказала Мо, и они рассмеялись уже в полном изнеможении. Джаз все еще посасывала ириску, прилипшую к зубам, а Мо только что практически одна приговорила целый пакет шоколадных конфет «а ля эклерчик». Джорджия, которая смела весь зефир, виновато подхихикивала.

Они смотрели на плод манго, который принесла Джорджия. Он лежал на кофейном столике в обрамлении многочисленных ярких цветных фантиков от конфет. Девушкам было лень его чистить.

— Манго напоминает мужчину, — изрекла Мо.

— Чем же это? — заинтересовалась Джорджия.

— А тем, что столько усилий нужно приложить, чтобы его вскрыть, а внутри-то — камень.

Джаз ухмыльнулась:

— Ты забыла добавить, что и на вкус — полное дерьмо, которое к тому же потом самой же приходится и убирать.

Мо фыркнула, и обсыпка последнего эклера осела у нее на носу.

— А я люблю манго, — мягко улыбнулась Джорджия.

На секунду девушки уставились в экран телевизора, звук которого был выключен.

Квартира на Вест-Хемстед принадлежала Мо. Она была светлая, уютная и изрядно обшарпанная. Мо купила ее пять лет назад, как раз перед последним бумом, тогда ее мать умерла и оставила дочери солидную сумму.

Джаз нравилось жить здесь. Все близко: пятнадцать минут — и она уже в самом сердце делового Лондона, полчаса — и ты в Брайтоне. А когда ей хотелось пообщаться с подругой, Мо всегда была рядом. Она частенько блаженствовала в своей комнате с классной тахтой и книжными полками, которые легко убирались, если вдруг требовалось больше места. К тому же всего в пяти минутах отсюда, на соседней улице, жила Джорджия. Джаз просто обожала эту квартиру.

Джорджия отвернулась от экрана.

— Ты заметила на прослушивании роскошного блондина? — спросила она.

Мо отрицательно покачала головой:

— He-а. Меня занимало тогда лишь одно: где, когда, и как меня стошнит.

Джаз прекрасно знала, о ком говорит Джорджия. «Неужели мистер Мускул получил отставку?» — с надеждой подумала она. Джасмин отвернулась от экрана, где танцевал тюбик зубной пасты, а сверкающие белизной зубы в упоении наблюдали этот номер. Это не так-то легко сделать. Она посмотрела на сестру.

— Почему ты не пошлешь Симона подальше? — решительно спросила она.

Джорджия поморщилась:

— Я боюсь.

— Чего, интересно?

— Не хочу делать ему больно.

«Ну и ну!».

— А сколько подонков делали больно тебе? — сердито спросила Мо.

— Поэтому-то я прекрасно знаю, как ему будет плохо, — начала Джорджия.

— Послушай, — перебила ее Джаз. — Сколько времени вы уже вместе?

— Три с половиной месяца.

«Рекорд!» Только из-за любви к сестре Джаз не расхохоталась во весь голос.

— Дорогая, да брось ты его, — сказала она твердо, но ласково. — Конечно, Симону уже никогда в жизни не найти такой очаровательной девушки, как ты, но он как-нибудь переживет.

Большие светло-голубые глаза Джорджии внимательно изучали ковер.

— Я лучше подожду, когда он сам меня бросит, — тихо произнесла она.

Мо и Джаз взвились.

— Брось его немедленно! — хором закричали они.

— Ладно! — заорала Джорджия в ответ, и обе разом замолчали.

Она поджала под себя длинные ноги, словно желая уменьшиться и тем самым как-то спрятаться от своих проблем. Джаз любовалась старшей сестрой. Светлые от природы волосы так шли ей, еще больше подчеркивая идеальные черты, кожа ее всего лишь после одного сеанса в солярии, куда Джорджия ходила раз в две недели, имела изумительный медовый оттенок. У нее были довольно узкие бедра, прелестная грудь, впалый животик, кожа — персик, тонкая кость и все в таком же духе. Одним словом — совершенство! Изредка, на какую-то долю секунды, Джаз казалось, что она видит свое отражение, только выполненное в другой цветовой гамме и другом формате: вытянутом и утонченном. Волосы Джаз были гораздо темнее, чем у сестры, а фигура отличалась округлыми формами. В отличие от Джорджии, которая смахивала на мальчика — фетиш нынешней моды и средств массовой информации, фигура Джаз была довольно-таки полной — непопулярной в мире моды и прессы, но зато весьма популярной у мужчин. Джаз к тому же унаследовала от отца некоторую прозрачность и бледность кожи и глубокие карие глаза. Джасмин часто с легкой завистью думала, что родись она такой же яркой, как Джорджия, то, возможно, тоже видела бы мир в ярких, чистых цветах. Но вот что касается фигуры Джорджии, тут ни о какой зависти и речи быть не могло. И в этом заслуга их (у Джаз с Джорджией была еще младшая сестра Джоузи) матери Марты. У нее самой была великолепная грудь, восхитительная круглая попка и стройные лодыжки, и она научила своих столь разных дочерей любить свое тело, а ведь это так важно. Своим примером (проявив также в переходный период особую чувствительность) она научила девочек относиться к нему как к бесценному дару природы.

Все трое в полном молчании уставились в телевизор. Джаз думала, как бы лучше «дожать» сестру с Симоном. Но вскоре заинтересовалась тем, что происходило на экране.

Джорджия подалась вперед и указала пальцем:

— Смотрите — это же Эндрю! Я играла с ним в «Лисистрате».

— Ты с ним спала? — спросила Мо.

Улыбка Джорджии не оставляла в этом никаких сомнений.

Джаз в изумлении покачала головой. Есть ли хоть один актер, который избежал этой участи?

До вчерашнего прослушивания Джаз и Мо не особенно интересовались предстоящим благотворительным спектаклем. Но теперь они учинили Джорджии настоящий допрос.

— Спектакль покажут только один раз, в театре короля Георга в районе Вест-Энда, сбор полностью пойдет на разработку новых методов лечения рака груди, — восторженно объяснила Джорджия. — Постановка «Гордости и предубеждения» только часть большого театрального проекта, очень перспективного. Актерский состав — полупрофессиональный, исполнители самые разнообразные: от непрофессионалов, например, журналистов, писателей и художников, до востребованных артистов. На следующий вечер после спектакля планируется пантомима, в которой будут заняты звезды мыльных опер, а под конец дадут пьесу «Нокаут» с лучшими ведущими новостей в главных ролях. Говорят, что для участия в проекте хотят заполучить самого Джереми Пэксмана, который должен выступать в костюме мультипликационного героя. Таким образом, наш спектакль — единственный, где предполагается серьезная игра. Но уникальность этого проекта по сравнению с другими благотворительными акциями состоит в том, что все будет как бы перевернуто вверх ногами: звезды — в зрительном зале, а на сцене как раз люди самых разнообразных профессий. Но главная задача: как заставить всех этих звезд раскошелиться? Фрагменты спектакля покажут в специальной телепрограмме, в зал нагонят уйму тележурналистов, ну и все их камеры, понятно, будут направлены в основном в зал, а не на сцену.

Джорджия никак не отреагировала на стон ужаса, который издала Мо.

— И для того чтобы собрать звездную аудиторию, пригласили в качестве режиссера Гарри Ноубла. Все актеры с нетерпением ждут его новую работу. Это ведь колоссальное шоу. Конечно же, им удалось заполучить его только потому, что его двоюродная бабка умерла от рака груди.

— И еще потому, что восторженные зрители жаждут лицезреть, как их кумир творит добро, — добавила Джаз. Она рассказала им о подслушанном разговоре между продюсером Мэтом Дженкинзом и Гарри Ноублом: как первый говорил второму, что этот проект еще больше укрепит его репутацию и в Голливуде, и в прессе.

— Ты что, хочешь написать об этом в своем журнале? — спросила Мо.

Джаз покачала головой. Хоть лицемерие Гарри Ноубла и внушало ей отвращение, это было не в ее стиле. Она вела колонку в популярном еженедельном женском журнале «Ура! Женский журнал с изюминкой». Джасмин не интересовали сплетни из жизни звезд — жаль было времени, хотя сейчас это вовсе не мешало ей с удовольствием их обсуждать.

Джаз идеально подходила для роли ведущей колонки. В то время как Джорджии было свойственно постоянно во всем сомневаться, Джаз с радостью делилась с читателями своей житейской мудростью — она умела выносить правильный вердикт всем и всему, не ведая при этом колебаний. Джасмин с ходу и безо всяких усилий распознавала блеф. Ей этот дар был дан свыше, как шестое чувство. Но главным достоинством Джаз как ведущей колонки была эмоциональность: завести ее не стоило труда. Еженедельные тирады Джасмин Филд представляли собой уникальную смесь умилительных историй о ее замечательной семье и укладе родного дома с гневными выпадами, клеймящими пороки общества. Ее колонки были чрезвычайно популярны у читателей. Джасмин не сомневалась, что сделает карьеру — хоть в «Ура!», хоть в другом издании. Она очень надеялась, что со временем начнет получать серьезные заказы от солидных изданий и тогда уж не придется заниматься изнурительной поденщиной.

— Гарри Ноубл на всех наводит такой страх? — спросила Мо.

— Он не страшней любого среднего актеришки, манерного и влюбленного в себя, — с ухмылкой сказала Джаз. Она уже столько раз брала интервью у разных знаменитостей, что не испытывала перед ними ни малейшего благоговения. Пару раз ей попадались совершенно не типичные звезды, которые вдруг выказывали ей некоторое уважение, однако Джасмин пришла к выводу, что большинство из них зациклены лишь на себе и склонны к мелодраматичности. Конечно, те, кого ей довелось интервьюировать, не были столь знамениты, как Гарри Ноубл. Он был птицей другого полета. Из списка А. Джаз же пока имела дело лишь с актерами из списков Б и В. К тому же он принадлежал знаменитой династии Ноублов — целому семейству великих актеров, прославившихся игрою в пьесах Шекспира. Они были национальным достоянием Англии. Однако из всех Ноублов Гарри первому удалось пробиться в Голливуд.

Джаз отдавала должное его игре: этот актер был хорош во всех спектаклях, он был незабываем даже в эпизодической роли в китчевой американской постановке комедии положений. Гарри Ноубл даже получил «Оскар». Она действительно считала его замечательным актером. И была в полном восторге от того, что в жизни любимец публики оказался настолько отвратительным: ничего другого она и не ожидала.

На следующее утро Джаз сидела за своим компьютером в редакции журнала «Ура!». Она никак не могла сосредоточиться. Всего за два часа она состряпала нечто под названием «Я женила своего пуделя!» и теперь мучительно размышляла, как бы вставить это в еженедельную колонку.

Миранда, младший аналитик журнала, яростно терзала клавиатуру своего многострадального компьютера, а Марк беседовал по телефону с некой дамой, которая сбежала с сыном своего мужа от первого брака. Он уже по четвертому кругу задавал ей одни и те же вопросы. «Сейчас разрыдается», — подумала Джаз о его невидимой собеседнице.

Мадди Оллбрук, их начальница, читала гороскоп.

— Вот это да! — воскликнула она. — Я скоро отправлюсь в далекое путешествие. Может быть, во время летнего отпуска?

— Ну и ну! Как они все это сочиняют? — подала голос Джаз, качая головой. — Умеют же вешать людям лапшу на уши.

Но расстроить Мадди было просто невозможно. Бог свидетель, Джаз пыталась это сделать уже нескольких лет подряд. У Мадди были сметанно-белая кожа и длинные, волнистые черные волосы. Она была хорошенькой и носила только мини-юбки. Начальница любила работу, коллег — вообще жизнь. Будь Мадди домом, она была бы миленьким загородным коттеджем, стены которого обвивает клематис, домиком, наполненным светом, с каминами, где потрескивают дрова.

Марк грохнул телефонной трубкой.

— Безнадега! Полная безнадега! — театрально воскликнул он.

Мадди и Джаз подняли на Марка глаза: он провел рукой по лицу, словно вытирая пот.

— У этой бабы мозгов с грецкий орех, — продолжал он. — Мне нужно выйти.

И с этими словами он быстро вышел из комнаты: ясно — отправился выкурить сигарету.

Марк давно перестал быть интересным материалом для Джаз. С ним уже все ясно. В детстве парень наверняка был прехорошеньким ангелочком: круглые, как блюдца, ярко-голубые глаза, выступающие скулы, высокий лоб. Это многое объясняло в его поведении: пытаясь компенсировать природу, Марк изображал из себя мужественного кретина, с которым просто невозможно работать. На что он только ни шел, лишь бы выглядеть мачо, и не дай Бог не обнаружить, что на самом деле он просто славный добродушный малый. Марк всегда, сколько она его знала, стриг почти под нулевку свои густые вьющиеся волосы золотистого цвета — предмет зависти любой бабы, которая уж наверняка отрастила бы их, холила и лелеяла. Неужели он не понимает, что эта стрижка лишь подчеркивает его слабость? Тело его, как диагностировала Джаз, вытянулось и оформилось в поздний подростковый период, то есть комплекс неполноценности к тому времени уже успел сформироваться, так что носил он это тело с нарочитой агрессией.

Стол Джаз стоял напротив стола начальницы, Марк сидел в дальнем углу комнаты лицом к ним обеим. Стол напротив Миранды пустовал, но Марк, когда почти год назад пришел к ним работать, решительно отказался сесть за него. И Джаз понимала почему. Миранду трудно назвать привлекательной, да к тому же она жуткая зануда. В последние месяцы у Джаз появилось странное ощущение, что Марк за ней исподтишка наблюдает. Да к тому же его идиотские выходки становились все более непредсказуемыми. Девушка молила Бога, чтобы только Марк не захотел за ней приударить. Она старалась не думать об этом. Также как и о том, что ей постоянно приходилось поступаться своими принципами.

Когда Джаз только пришла работать в «Ура!», он был последним из могикан, журналом, который пропагандировал высшие ценности: человеческие отношения длиною в жизнь, в противовес тем, что легко и публично рвались; он писал о людях — Прометеях, но не об идолах. К сожалению, этот «милый» журнал становилось все труднее продать. Читатель хотел краткости, юмора и немного грязного белья. И вот главным редактором поставили Агату Миллер, и все изменилось. «Ура!» превратился в «Ура! Женский журнал с изюминкой» — а значит, у него появилась своя аудитория. Литературный стиль покатился по наклонной, нравственность последовала за ним, сюжеты скатились ниже некуда, зато тираж бил все рекорды. Джаз вдруг осознала, что работает уже не в последнем из приличных журналов, а в низкопробной женской желтой прессе.

С прежней работы Агата привела с собой нескольких коллег, среди которых был и Марк. Слава Богу, Агате понравилась колонка Джаз, и она решила ее оставить, почти ничего не меняя. Правда, велела разбросать по тексту побольше восклицательных знаков — в бизнесе это называется «скримеры» — с тем, чтобы читатель знал, что он только что проглотил шутку. Каждый такой знак был для Джаз как нож острый, но она все равно была рада, что ее колонку совсем не зарубили.

— А вот и еще одного нашего брата в грязи вываляли, — весело сказала Мадди. В руках она держала журнал, откуда и зачитала вслух пару параграфов — о том, как очередного известного журналиста низвергли с его пьедестала. Все его грязное белье, доселе долго хранившееся в корзине, вытащили на свет — и ну полоскать. Обычная история. После такой людоедской расправы вряд ли уже кто-нибудь будет читать его критические выпады в адрес других, знакомиться с его мнением о событиях в мире и о человеческой природе. Как бы блестяще он ни писал, все подумают: «Да уж! Болтать-то ты хорош!»

Джаз была очень благодарна судьбе: ее жизнь была такой простой и правильной. Семья у них просто замечательная, а все их родословное древо простое и ясное. И она знала, что так должно и оставаться. Твоя критика общества и гроша ломаного не будет стоить, соверши ты сам хоть один промах. Публику хлебом не корми, дай только на растерзание лицемеров. Особенно знаменитых.

Джасмин глубоко вздохнула. Ей все никак было не начать колонку. Чем дольше мучаешься с началом, тем хуже конечный результат. Отчего ей никак не сосредоточиться?

Из угла комнаты, которая была перед Джаз вся как на ладони, послышалось повизгивание, а затем хриплый смех.

— Вы только послушайте. Это просто гениально…

Это веселилась Сандра, которая вела отдел «письма читателей» — она зачитала одно из ею лично состряпанных писем благодарной читательницы в редакцию. В другой раз Джаз обязательно бы послушала, но сейчас она огромным усилием воли заставляла себя смотреть на экран. Сосредоточиться, сосредоточиться, сосредоточиться. Она пробегала пальцами по клавиатуре, будто исполняла фортепианный концерт, тупо уставившись в темный экран. А потом занялась любимым развлечением «девичьи грезы»: с которым из братьев Болдуинов ей все же хотелось бы застрять в лифте.

Компьютер подал сигнал. Отлично. Пришла электронная почта.

Джаз просмотрела письма. У первого письма появилась надпись: «СТОП! НАЖМИ». Она два раза кликнула.

ААРРГГХ! Я научилась пользоваться электронной почтой. И в таком восторге, что больше писать не могу. Отвечай сразу. Мой адрес: Maureen-Harris@loughborough.co.uk. Но попробуй только назвать меня Морин, тогда тебе больше не жить.

Мо

Отлично. И года не прошло. Наверное, Мо писала на допотопном компьютере. Скорее всего, кто-нибудь из учеников показал ей, как он работает. Джаз начала печатать.

ТЫ ПОЛУЧАЕШЬ МЕДАЛЬ ГЕРОЯ! ДЕСЯТЬ ОЧКОВ ИЗ ДЕСЯТИ! И Т. Д.

ДЖАЗ

Р. S. ЧТО У НАС НА ОБЕД?

После этого она снова попыталась сосредоточиться. Компьютер опять просигналил.

Черт подери! Джасмин дважды кликнула.

ААРРГГХ! Я научилась пользоваться электронной почтой. И в таком восторге, что больше писать не могу. Отвечай сразу. Мой адрес: Maureen-Harris@loughborough.co.uk. Но попробуй только назвать меня Морин, тогда тебе больше не жить.

Мо

О Господи! Отвечу и сразу начну работать.

Мо, дорогая, ты уже дважды прислала мне это письмо. У тебя получается то, о чем другие и не мечтают. Да наскучит тебе e-mail как можно скорее.

С любовью, Джаз

Снова сигнал. И снова Мо.

Знаю, что послала письмо дважды. Боялась, что в первый раз ты не обратишь внимания на сигнал.

Р. S. Сегодня твоя очередь готовить обед. Моя была в прошлом месяце.

Джаз улыбнулась. Да здравствует прогресс!

Мадди закончила просматривать газеты. Она встала и занялась редакционной текучкой.

— Марк, твоя статья «Сто деталей, которых ты не знал о злодее Уилли» — вне обсуждения.

Джаз увидела, как Марк широко заулыбался и глаза его замаслились от удовольствия.

— Клево, малышка, — подмигнул он ей.

— Марк, ты не понял, — сказала Мадди. — Она вне обсуждения, то есть ты опоздал с ней.

— Да? Очень жаль. Но, поверь, причина чертовски серьезная.

— Да неужели?

— Чертовски серьезная.

Мадди и Джаз наблюдали, как Марк пытается выкрутиться.

На столе у Джасмин зазвонил телефон.

— Черт подери! Так я никогда ничего не напишу, — пробормотала она и взяла трубку.

— Я сделаю это, — произнес голос, звучавший глухо, будто с того света.

— Что ты сделаешь?

— Брошу Симона. Ты же этого хотела, — чуть слышно пролепетала Джорджия.

— О Боже, — выдохнула Джаз. — Ну-ка рассказывай!

Она вдруг поняла, что абсолютно не представляет Джорджию одну, без спутника. Впрочем, навряд ли Джорджия и сама это представляла.

— Как ты думаешь, я действительно понравилась тому блондину во время прослушивания? — спросила сестра.

— Извини, но не вижу связи, — сказала Джаз своим любимым менторским тоном.

— Неважно, — ответила Джорджия. — Не заглянешь ко мне вечером? Мы бы вместе разработали тактику.

— Конечно, — радостно выпалила Джаз. Она чуть не сказала: «С большим удовольствием».

— Спасибо.

— Вот уж перемоем Симону косточки, — пообещала Джаз. — Порезвимся от души.

— Перемывать нечего, — с грустью сказала Джорджия, вспомнив о его широких плечах и позабыв о его широком заде.

— Уверена, что-нибудь да найдется, — ответила Джаз. — Кажется, уже нашла: у Симона ведь всего одна бровь. Меня всегда мучил вопрос: она что, тянется у него вокруг головы?

Джаз услышала смешок сестры.

— До вечера, — сказала она.

Джаз положила трубку и вывела заголовок: «Под контролем». Через сорок пять минут она поставила точку и принялась просматривать газеты.