Горечь прежних пыток

Ностальгия по умершим от ностальгии,

по тарковской погоде, по хлябям разверстым

над пожарами —

ярче горим под водой! —

это — русское время, мои дорогие,

это — русское действо и русское место,

русский дух, испытуемый русской бедой.

Ностальгия по умершим от ностальгии,

по тарковской свече, возжигаемой столько,

сколько раз угасаема...

Хлещет потоп —

только Ной это знает, мои дорогие,

он — ковчег, и ему одиноко, и горько,

а голубку не шлют... и не хочется в гроб.

Ностальгия по умершим от ностальгии,

по тарковской тоске на московском бульваре,

ностальгия по у-у-у-у!

ностальгия по а-а-а-а!

по беззвучному стону, мои дорогие,

когда он выплывал, а его убивали,

и по зеркалу кровь ностальгии текла.

Горе стало воском,

воском для свечи,

прикипело к доскам

и горит в ночи,

ореол священный —

над его столбом,

бьется тень о стены —

лбом, лбом, лбом!..

...и горечь прежних пыток —

лишь привкус лебеды

под всхлипы у калиток

заоблачной воды,

в которой наши слезы

прощальные текут

и белизну березы

из провидений ткут.

Однако же! это — как раз то немногое,

мглисто прозрачное, строгое,

лиственно водяное,

таинственное, родное,

ноющее в потопе и в Ное,

независимое

и звездно висúмое,

то возлюбленно невыносимое,

на чьи дождевые всхлипы

ноет в глухой берлоге,

поскрипывает в дороге

медвежья нога из липы.