Город падших ангелов

Глава 22

День клонился к вечеру, Сальваторе Локателли сидел за столом в своем ресторане «Тысяча дубов» и спорил с шеф-поваром о том, сколько времени следует готовить помидоры для соуса «Маринара». Сальваторе был из тех людей, спорить с которыми решится только полный идиот. Но шеф-повар приходился племянником мужу его сестры и всегда ему нравился. Сальваторе помог устроить его в хорошую кулинарную школу на севере штата Нью-Йорк, где парня научили готовить немыслимые блюда из скунгилли,[85] но вот в «Маринаре» он по-прежнему ни черта не понимал. Парень утверждал, что помидоры нельзя готовить долго, иначе они расквасятся и не будут заметны в соусе. Сальваторе же ответил, что помидоры и их заметность могут катиться ко всем чертям, потому что его матушка, бабушка и прабабушка, между прочим, готовили помидоры до тех пор, пока они окончательно не таяли, и это был лучший соус «Маринара» в Европе. И если шеф-повар предпочитает готовить помидоры в «Тысяче дубов», а не собирать их на фермах Бейкерсфилда, то хватит уже донимать его болтовней о кризисе идентичности этих долбаных помидоров. Готовь, как положено. И точка.

Мир Сальваторе Локателли был приятным во всех отношениях. Он ни о чем особенно не сожалел.

Его трое детей учились в университете, но по-прежнему навещали отца в выходные. Он обожал жену и не чувствовал за собой греха, время от времени изменяя ей с молодыми девицами. Ведь это вполне естественно для мужчины. И в этом, без сомнения, кроется секрет долголетия его семьи. Сальваторе не стыдился своего бизнеса, по большей части криминального, хотя уже не настолько, как раньше.

Дело досталось ему по наследству от отца, дона Гайтано Локателли, который держал в руках Лос-Анджелес так же, как свою фирму по импорту и экспорту, ссудно-кредитное общество, три ресторана, два автомобильных салона, восемь борделей, шайку домушников и кучу нарколабораторий, со счету которых сбился. И это далеко не полный список его детищ. Сальваторе окончил Уортонскую школу бизнеса при Пенсильванском университете, но главные знания получил, наблюдая за отцом, гением в своем деле.

Как-то раз дон Гайтано отвел сына в сторону и кратко изложил ему собственную философию жизни. Дон Гайтано сказал, что есть два пути, которые может выбрать человек: уклониться от борьбы и соперничества, стать священником, забыть о бабах и тревожиться о судьбе братьев своих. В этом нет ничего плохого, и замечательно, что кто-то идет таким путем. Правда, при этом всем начхать на твои дела, и помрешь ты нищим. С другой стороны, продолжал дон Гайтано, можно вступить в драку и сделать все, чтобы тебя не сожрали. Тут уж крутись, как можешь, радуйся семье и сексу и всем тем прелестям, которые предлагает жизнь. Если, конечно, они тебе по карману и ты достаточно силен, чтобы не дать какому-нибудь завистливому ублюдку все это отнять. А попытки такие будут обязательно. Как все это преодолеть? Главное — думать только о семье и надежных друзьях и заботиться о них. Тогда и они позаботятся о тебе. А остальные пусть живут, как знают. Дон Гайтано был уверен, что Господь задумывал наш мир другим, когда создавал его, поэтому не стыдился получать выгоду, пользуясь этой путаницей. Разговор был трогательный, и Сальваторе так и не смог сказать отцу, что в Уортонской школе ему всё это давно уже объяснили.

Ресторан открывался в шесть. И днем Сальваторе любил поработать здесь с бумагами, вдыхая приятные ароматы кухни. Он владел поместьем в тридцать акров в нескольких милях от города, офисным зданием в Санта-Монике, но тут ему нравилось больше. Иногда под дверью ресторана стояли люди и ждали, когда их впустят. Обычно они приходили с просьбами. Вот и сейчас там кто-то топтался. Сальваторе не сомневался, что этому парню тоже что-то нужно. Хотя у него кишка не тонка, надо отдать ему должное. Поди узнай, как он раздобыл номер домашнего телефона. Надо будет разобраться. Как бы там ни было, он позвонил на личный номер Сальваторе, который известен максимум троим. Ответил сам Сальваторе, поскольку номер не определился. Этот парень, совершенно ему не знакомый, сказал, что есть информация на Ричи Стеллу, которая на многое прольет свет для Сальваторе. Так и выразился — прольет свет. Сальваторе согласился — он вообще любил, когда свет проливается, и подумал, что на самом деле этот нахал ему нравится, хоть он и позвонил на домашний телефон. Сальваторе ответил, что отправит своего человека встретить его. Но парень сказал — не надо. Сальваторе попросил его представиться. Услышав фамилию, он несколько опешил. Он не ожидал, что этот парень назовется. Кто такой Дэвид Шпандау? И почему он не боится, что Сальваторе Локателли бросит его как-нибудь поутру в какой-нибудь колодец вниз головой?

Шпандау подергал дверь ресторана, она была заперта. И неудивительно — об этом оповещала табличка «ЗАКРЫТО». Он постучал в зеркальное стекло двери, пытаясь высмотреть что-нибудь за ним. Подождал. Локателли наблюдал за ним. Полезно заставлять людей ждать, если они приходят к тебе с просьбой. Наконец он отправил к двери двоих своих людей. Один из них обыскал Шпандау, второй снова запер дверь и проверил, нет ли на парковке каких сюрпризов. Затем они подвели гостя к столу Локателли. Тот окинул его взглядом.

— Я вас знаю. Вы ковбой, у которого все друзья на том свете.

— Точно, — ответил Шпандау, рассматривая миниатюрного опрятного человека с безупречными усами и безупречными седыми вьющимися волосами. Его лицо было твердым и не меняло выражения. Но глаза жили — там словно зажигались и гасли разноцветные лампочки. В данный момент в них светилось удивление.

— Ну что же, с места в карьер скажем, что тебе не очень повезло. У тебя есть три минуты, Техас. Как по телефону. Так что начинай.

Шпандау ждал день, три, неделю. Ничего не происходило. Может быть, и не произойдет. Он сидел на улице у дома, читал, смотрел фильмы, которые уже видел. Старался не думать о Ди и Терри. Ему не хватало их обоих. Вот только Ди жива-здорова. Можно снять трубку, позвонить ей или поехать к ней. Она не знает про Терри, иначе сама позвонила бы. Шпандау понимал, что нужно ей сказать, хотя Ди и не была близко знакома с Терри и относилась к тем редким женщинам, которым он не нравился. За неделю Шпандау раз сто подходил к телефону, но пугался собственной слабости, отдавая себе отчет, что в глубине души видит в этом способ вернуть жену. Он работал в саду, вычистил пруд. Обнаружил, что опять пропали рыбы, почти все. А в кустах нашел плавники и хвосты. В пруду плавала одинокая рыбка, наматывала круги, как будто искала выход. Шпандау представлял, что она чувствует.

За ним пришли рано утром, примерно в девять. Он смотрел «Рио Браво»[86] в тысячный раз, в какой-то момент подался назад и ощутил, что в затылок уперлось дуло. Шпандау слегка обиделся: они воспользовались тем, что его увлек любимый фильм.

— Ричи хочет с тобой повидаться, — сказал Мартин.

— Передай Ричи, чтобы он пошел на хер. — Шпандау даже не обернулся. Их было несколько. Он слышал их дыхание, чувствовал их спиной. Кто-то ударил его.

В кино героев постоянно вырубают. В жизни не все так просто. Например, очень трудно вырубить человека одним ударом в челюсть — разве что боксер-тяжеловес постарается. Всякий сильный удар, который привел к потере сознания, вызовет и сотрясение мозга. А за ним потянется и повреждение мозга, кратко — или долгосрочное, потеря памяти, эмоциональные всплески, рвота, слепота и смерть. И разумеется, головные боли.

Строго говоря, Шпандау сознания не терял. Скорее, он был оглушен. Так что головная боль не заставит себя ждать.

Его ударили чем-то тяжелым, но мягким, мозги тряхнуло, и на мгновение все перед глазами расплылось. Этого хватило, чтобы склонить его к сотрудничеству. Ему связали руки за спиной. Шпандау мог стоять и даже ходить, хотя и спотыкаясь. Трое гостей помогли ему сесть в машину. Они катили по Четыреста пятому шоссе в Лос-Анджелес. Один из них надел ему на голову маленькую наволочку. Шпандау пытался представить себе путь, по которому они двигаются, считал повороты, но голова болела, и его подташнивало. Он очень не хотел, чтобы его вырвало прямо в наволочку, а от мысли об этом становилось только хуже.

Минут через тридцать машина остановилась. Шпандау снова ударили. Не так сильно, как в первый раз, но ощутимо. Его вытащили из машины, не сняв колпака, провели по ступенькам вверх, через двери, по коридору. Потом швырнули на пол и пнули несколько раз для острастки. Шпандау лежал и не дергался. Ждал. Ждал, что снова ударят. Потом понял, что рядом никого нет.

Он пошевелил руками, стянутыми тонкой веревкой. Она легко поддалась. Шпандау догадался, что так и было задумано. Он развязал руки, снял наволочку и сел. Он был в кабинете «Зала вуду». Стояла жутковатая тишина. Ричи восседал в огромном кресле, спиной к нему. Шпандау встал, немного пошатываясь. Он предполагал, что Ричи что-нибудь скажет. Но тот молчал. Тогда Шпандау подошел к нему и крутанул кресло. У Ричи на лбу краснела маленькая дырочка. Струйка крови стекала по щеке за воротник рубашки, на шее в виде амулета висел рулон тридцатипятимиллиметровой пленки, в который продели нитку. Стараясь ни до чего не дотрагиваться, Шпандау порвал нитку и убрал пленку в карман. Потом вышел из кабинета и попал в зал. Горела только одна лампа под потолком. Зал был почти голым — словно этого клуба никогда не существовало. Он толкнул боковую дверь локтем и вышел на улицу. Голову ломило. Шпандау прикинул, что разумнее: ловить такси на Сансет или пройтись до Уил-шира. Выбрал Уилшир. Завернул за угол. За спиной машина мигнула фарами и лениво подкатилась к нему. Стекло задней дверцы «Линкольна» опустилось.

— Поздновато для прогулок, Техас. Далеко же ты от дома забрел. — Локателли кивнул ему, чтобы садился. Шпандау сел. Локателли закрыл окно и махнул водителю, чтобы ехал. Сальваторе смотрел на проплывавший за окном город, словно проводил учет своей собственности.

— Что же, Техас, ты оказался прав. Так что теперь я твой должник.

— Не нужно мне от вас ничего, — ответил Шпандау.

— Ну кое-что, думаю, пригодится. Знаешь, что? Ты выйдешь из этого дела живым. И будешь жить дальше. При условии, что будешь молодцом и не свернешь с дороги.

— Куда мы едем?

— День кончается, — заметил Локателли. — Я подумал, не выпить ли нам на сон грядущий. Так сказать, скрепить дружбу. Денек получился длинный. И позволь сказать, Техас, для человека, который должен был уже Богу душу отдать, ты что-то не очень весел.

— Очень-очень смешно.

— Боже, да на самом деле ты же всю дорогу отставал. Я за тобой уже несколько недель наблюдаю, Техас. От меня мало что может укрыться. А ты всюду суешь свой нос, расспрашиваешь о Ричи. Я был в курсе, что он крэком приторговывает, но хоть убей не мог дознаться, откуда он его берет. Он оказался более предприимчивым, чем я думал. Из моего же кокаина гнал. В любом случае, ты за меня всю грязную работу сделал. Спасибо.

Локателли остановился, чтобы зажечь сигару. Предложил одну Шпандау, тот покачал головой. От запаха его замутило. Локателли выдохнул дым с довольным видом.

— Ричи намеревался тебя убрать. У него выбора не осталось. Он такую кашу заварил. Так что надо было подчищать хвосты, пока я не докопался.

— Так что же вы ему помешали?

— И не стал бы, если бы не то, что случилось на яхте твоего друга. Отвратительно и грязно. Ричи совсем страх потерял и привлекал слишком много внимания к себе. И ко мне. А я люблю, когда все тихо и мирно.

Локателли затянулся, потом посмотрел на сигару, как будто его осенило, и раздавил окурок в пепельнице.

— Да и вообще, что у нас тут, Дикий Запад, что ли? Нельзя же так просто в людей стрелять, Техас. — Локателли задумался на секунду. — Ну, по крайней мере, в таких количествах. А если появится труп столь известного человека, как ты, проблем не оберешься. Ну не то чтобы настоящих проблем. Но досадных. С Ричи другая история. Его никто не любил. По нему не заплачут. Его даже собственный двоюродный брат сдал. Мартин станет управляющим «Зала вуду», когда мы его снова откроем. Все сделаем по-другому. Ты знаешь, что среднестатистический гей-бар на двадцать пять процентов прибыльнее обычного? Куда мир катится, а? Машина остановилась перед «Плющом». Локателли посмотрел на Шпандау.

— Ну выходи.

Шпандау выбрался из «Линкольна». Следом вышел Локателли, встал на тротуаре и улыбнулся, вдыхая свежий ночной воздух. В ресторане метрдотель встретил его как старого друга.

— Добрый вечер, господин Локателли. Рады снова видеть вас.

— И я рад тебя видеть, Джордж. Много народу уже собралось?

— Все ждут за вашим столиком. Приятного вечера, господин Локателли.

— Спасибо, Джордж.

Шпандау пошел следом за Локателли в конец обеденного зала к столику, за которым сидели Фрэнк Хурадо и Бобби Дай. Они подняли головы, увидели Локателли и заулыбались, хотя первым Бобби заметил Шпандау.

— Добрый вечер, господа. Полагаю, с господином Шпандау все знакомы.

— Что он тут делает? — резко спросил Хурадо.

— Господин Шпандау заглянул, чтобы поздороваться. Он ненадолго. Хотел только кое-что отдать Бобби.

Шпандау выудил из кармана рулон пленки и бросил через стол на колени Бобби Дая. Бобби посмотрел на Шпандау, и тому показалось, что он скажет что-то. Может быть, поблагодарит. Но Бобби молча крутил пленку в руках и смотрел на нее.

— Правда лее здорово, когда все хорошо кончается? — с чувством произнес Локателли. — Видите, как все удачно сложилось, когда мы исполнились духом взаимовыручки.

Желудок Шпандау тряхнуло, но он не понял, от злости или от боли. Он чувствовал себя глупым и слабым, но не хотел показать это. На Бобби Шпандау смотреть не мог. Его подмывало пристыдить сукина сына, но что толку. Если Бобби сейчас стыда не знает, то не узнает никогда. Шпандау наблюдал за тем, как его безвольный друг уплывал в темноту, вдаль. Они получили его и уже не отпустят. Шпандау ненавидел Бобби больше, чем Локателли, Хурадо, Ричи и любого другого из миллиона сволочей, которые способны испортить то, к чему прикоснулись. Он ненавидел Бобби за его слабость, за его желание быть подлецом. Тут нужно желание, вот в чем дело. У тебя не отнимут душу, если ты сам ее не предложишь. Будь у Шпандау с собой пистолет, он перестрелял бы всех за столиком. Но тогда пришлось бы уложить и всех присутствовавших в зале. И на улице. В округе. Весь город до самого моря. Конца и краю не видно. Пришлось бы убивать всех. И появлялись бы другие. Так будет всегда. И, наверное, всегда было.

Шпандау повернулся и вышел. Локателли догнал его во дворике, поймал его за локоть и повел на улицу.

— Дай-ка я тебе объясню свою позицию, Техас, — терпеливо начал он, словно папаша, решивший преподать сыну урок нравственности. — В отличие от Ричи, мне нет нужды применять силу к людям. Я улсе достиг цели. Фильмы? Да я уже с десяток их снял. Слышал про «Коллатерал пикчерз»? Моя студия. «Коллатерал» на последнем фильме пятьдесят миллионов чистыми сделала. Мы финансируем съемки по всему миру, и у меня есть деловые партнеры в каждой стране — это величайший способ выкачивать деньги после гребаного Ватикана. В кино все хотят попасть, Техас. Там крутятся настоящие деньги. По сравнению с кино кокаин и героин — детские забавы. И главное — мне не надо вламываться в эту систему. Я и есть система. На этот раз я тебя отпускаю. В будущем тебе может уже так не повезти. Так что в следующий раз подумай хорошенько, когда захочется забрести в мои угодья.

Локателли легонько похлопал его по плечу и ушел в ресторан. Шпандау забыл, где здесь есть стоянка такси. Пока он разыскивал ее по окрестностям, у него было немало времени для размышлений. Все закончилось. Ричи Стелла сброшен с трона. Бобби Дай свободен. Миссия выполнена. Но при этом три человека мертвы. Даже четыре, если считать ту глупышку, с которой все и началось. Четверо. Но вряд ли кого-то из них можно назвать ни в чем не повинной жертвой. Невиновность вообще качество весьма переоцененное, решил Шпандау. До добра не доводит. Доводит до смерти. Вот хоть на него посмотреть.