Город сестёр

Утром, только рассвело, выехали из Комаровки.

Под тентом, нагретым солнечными лучами, разлилась невыносимая духота. Остановились и сняли брезент.

Дышать стало легко, но последождевая грязь, летевшая из–под колёс, сразу заляпала всё.

Бабка съехала с грунтовки и повела машину по траве, параллельно дороге.

Все завернули лица в банданы, чтобы уберечься от летящих брызг. Ну, хорошо, хоть не грязи. Пашка вытащил из рюкзака свою запасную, и отдал её Ванессе.

До Полиса доехали, как ни странно, без приключений.

Хоть все постоянно были напряжены. Вчерашние «наезды» оставили нехороший осадок, не позволяющий расслабляться.

Полис произвёл впечатление своей крепостной стеной.

Сложенная не только из камня, но и Бог знает из чего ещё, она, мягко говоря, удивляла. Слева от ворот в стену органично встроилась двухэтажка с заложенными кирпичом окнами. Кроме двух, которые ощерились стволами крупнокалиберных пулемётов. А справа высилась средневековая, слегка покосившаяся, смотровая башня, из–за зубцов которой торчал ствол полкового горного миномёта.

Сами ворота, склёпанные из толстенных пластин металла, были открыты одной створкой.

Команда на пропускном пункте бабку знала. Кто–то помахал рукой. Начальник караула подошёл к Бабке.

— Привет, красавица. А прицеп где?

— Ай, — отмахнулась Бабка, — оставили в одном месте.

— Ну, тогда проезжай. Сёме только заплати, не забудь.

— Не обижай, Пилот. Я порядки никогда не нарушаю.

Пилот ткнул пальцем в платок на лице, заляпанный грязью.

— Надо было подождать, пока дорога подсохнет.

— Некогда, Пилот. Времени нет.

— Ну, давай пять, — протянул пятерню Пилот. — С приездом.

Внутренности Полиса содержались в относительной чистоте. Описывать городок, занятие пустое. Обычный российский районный центр, в основном одноэтажный, бревенчатый и заборчатый.

Когда впереди, за рядком домиков, показалась река. Пепелац свернул направо и, проехав сотню метров, остановился перед солидными воротами, за которыми виднелся кирпичный дом с мансардой.

— Вот. Это Ольгин дом.

Проехали чуть дальше, вдоль капитальной кирпичной ограды.

— А это наши ворота.

Бабка пошла открывать проезд.

Пашка глянул на Ванессу и поразился. В её глазах стояли слёзы. Железная Мазур… и слёзы?… Как–то не увязывалось…

— Что случилось?

Она отмахнулась.

Заехали в узкое пространство между двумя заборами и, через двадцать–двадцать пять метров, оставив основной особняк слева, тормознули в глубине ограды, проехав мимо кирпичной одноэтажной постройки барачного типа.

Бабка распорядилась:

— Все заходите в гостевую, располагайтесь, я сейчас.

Она сняла грязные бронежилет, шлем и куртку, оставшись в одной безрукавке защитного цвета.

Ванесса тоже сняла заляпанную куртку.

— Я с тобой.

Бабка посмотрела на неё внимательно.

— Хорошо. Пошли.

Мария тоже торопливо стягивала с себя заляпанную одежду.

— Меня подождите.

Женщины, через калиточку, ушли.

— Куда это они? — спросил Дугин.

— К Анечке, — ответил Шило. — А мы пошли в душ, а то, бля, вся эта корка засохнет, хрен отстираешь.

— Я тоже хотел бы взглянуть на девочку.

— Слушай, Скорый, ты, что — никогда детей не видел? Девочка, как девочка.

И три мужика поволокли охапку грязного белья, касок и броников в гостевой домик в душ.

— Домик–то большой, — комментировал Шило, — но комнатки маленькие. Тут раньше общежитие было от совхоза. Студенты приезжие жили. А Фукс это здание прихватизировал.

— А зачем нам апартаменты? — отмахнулся Короткий. — Мы как перекати поле, всё время на колёсах. Есть где переночевать — и нормально!

* * *

Общежитие начиналось с маленького холла. Буквально — пять на пять. Диванчик, два кресла, журнальный столик, Осталось совсем немного свободного места. Холл сразу же переходил в узкий коридор, в конце которого были и душевая, и туалет. Из холла, через арку, виднелась небольшая кухня.

А справа по коридору, довольно часто, расположились шесть дверей видимо — комнаты общежития. Но Шило с Коротким прошли мимо них, прямо в душевую.

Мужички уже помылись, ополоснули грязные вещи. Броники отмачивали, прямо не вынимая бронепластин.

Короткий уже планировал:

— Надо будет лёгкую кабинку на пепелац сделать. Буквально из жести. Мы второй раз уже так попадаем. Тем более, машину надо менять. Раму кумулятивкой прослабило. Там ремонтом не обойдёшься. Скорый, ты готов поработать? Новый агрегат с тобой изготовим. Шестиместный.

— Почему именно «шести»?

Короткий удивился:

— А Ванесса, что? Она не с нами?

— Не знаю теперь, — развёл руками Скорый. — Я так понял, что оставлять её ни в одном городе нельзя. Возвращать внешникам тоже нельзя. Бабка не позволит. Они же подруги. Или я что–то не так понял?

Короткий махнул рукой.

— А… Сделаю шестиместный, на всякий случай. Ты со мной?

— А то я пропущу такую возможность! Я же говорил — у меня кое–какие мысли тоже есть. Мечтаю воплотить.

— Ладно, — скомандовал Шило, — мы сейчас в город сходим с Коротким, надо жратвы нормальной купить. А ты посторожи тут.

— Хорошо.

И ветераны бригады отправились «в город» добывать пропитание.

Скорый пошел развешивать одежду на уличной сушилке. Такую штуку он видел только в фильмах. Сушилка–зонт. Но вместо защитной ткани на спицы натянуты верёвки.

Только развесил на крюки последние броники, через калиточку в заборе зашла Беда. Расстроенная донельзя.

Пашка кинулся к девочке:

— Машенька, что случилось?!

Беда ткнулась Скорому в грудь и заревела.

— Паша… Анечка… Она такая худенькая… Как скелетик… Жалуется Бабке, что тётя Оля ей не даёт кушать… А ей нельзя вес набирать… У неё такие печальные глаза…

— Ну–ну. Не плачь. Ей сейчас купят белую горошину, и всё будет нормально.

Маша вытерла слёзы рукавом и уже спокойней сказала.

— Бабка сейчас закончит там… помоется, переоденется и пойдёт к мэру города. К Алмазу. С собой берёт тебя и меня. Ты — как огневая поддержка, а я — как ментат. Так что, я пошла быстренько мыться и переодеваться.

Посмотрела на Павла, улыбнулась.

— Ты побрился…

Дугин только уселся в гостиной начал пристёгивать набедренные кобуры, как хлопнула калитка в воротах. Кто–то зашёл в ограду.

Скорый снял с предохранителей апээсы и вышел на крылечко. К дому направлялись два мужика. Нехорошо так шли, по–хозяйски. Один заглянул в багажник багги, потом глянул на Пашку и ничего не стал предпринимать, пошёл дальше.

Первый спросил:

— Ты кто?

— Скорый.

— Не знаю такого. А Бабка где?

Пашка пожал плечами.

— Не знаю. Ушла.

Ох, как он не любил такие ситуации. Пришедшие мужики ему определённо не нравились. От них за сто метров разило неприятностями. Будь его воля, он уже давно начал бы стрелять. Или «полечил» бы их, по–своему. Но оставалась вероятность, что у этих двух самодовольных клоунов действительно есть какие–то коммерческие дела с Бабкой. Бабы ведь иногда бывают полными дурами, и связываются с такими макаками, что диву даёшься.

Он в девяносто шестом с Вероникой на этой почве разошёлся. Бабы любят настаивать на своих глупостях. Хорошо, хоть детей не завели. Впрочем, что Господь не делает — всё к лучшему. Зато он встретил Лариску…

Сердце защемило от нахлынувшей тоски. Лучше не вспоминать.

Пашка стоял на крыльце и спокойно смотрел на двух мужиков, у которых на рожах, аршинными буквами, было написано — уроды.

Насчёт того, что они чем–то навредят, Дугин не беспокоился. Ударить знахарский по мозгам двоим, он сможет легко. Но само присутствие двух наглых и самоуверенных самцов, несколько раздражало.

Первый скомандовал:

— Ну, так иди, найди её.

Дугин продолжал спокойно стоять, контролируя ситуацию.

— Ты что, глухой или тупой. Иди, поищи Бабку.

Пашка снизошёл до пояснения:

— У меня есть приказ оставаться тут.

Второй спросил:

— Может накатить ему?

Первый подумал–подумал.

— Нет. Не надо. Подождём.

И уже Пашке:

— Чё, так и будем на улице стоять?

Пашка сделал пару шагов назад, вглубь дома.

— Заходите.

Внутри указал на кресла.

— Садитесь.

Сам уселся на диван и продолжил затягивать на бедре стропы кобур.

— Хорошие стволы, — указал на апээсы первый.

Скорый слегка пожал плечами, дёрнул бровью. Не демонстрируя желания поддерживать разговор.

Из дверей душа высунула голову Беда.

— Дядя Па… ой… Скорый, достань мне полотенце из моего рюкзака.

Пашка отошёл в угол, к сваленным кучей баулам и нашёл Марие полотенце.

Когда передал ей найденное в приоткрытую дверь, Мария обняла его за шею, прижалась голышом и прошептала в ухо.

— Эти люди всё врут. А дальше, ещё сильнее врать будут.

Чмокнула его в щёку, как бы в благодарность за полотенце и, мелькнув голой спиной и тем, что ниже, скрылась в душевой.

Пашка вернулся на диванчик, контролировать ситуацию дальше.

Первый опять подал голос:

— Ты смотри какая. Рыженькая… Твоя тёлка?

Пашка посмотрел на него так, будто тот пукнул, и ничего не сказал.

Хлопнула калитка. Затопали шаги по крыльцу. В гостиную вошла Бабка. Посмотрела удивлённо на гостей, спросила у Павла:

— А это кто?

— Это к тебе.

Пашка слегка напрягся. Понимал — сейчас начнётся враньё.

— Привет, Бабка.

— Ну, привет, внучок.

— С тобой Гвоздь хочет поговорить.

— Хорошо, пусть говорит. А вы тут причём?

— Он приказал тебя проводить к нему.

Всё стало ясно. И Пашка спросил у Бабки.

— Шеф, они тебе не нужны?

— А на кой они мне? Если Гвоздю надо он сам бы пришёл. Дорогу знает.

— Так я, что? Я могу с ними поработать?

— Да ради Бога. Работай на здоровье. А я пойду, помоюсь. У нас с тобой ещё дела в городе.

И Пашка шарахнул засранцам по мозгам.

Пока женщины полоскались в душевой, Скорый обработал одного мужика, того, который понаглее, добавил ему состояния покорности, и начал задавать вопросы.

Выяснилось, что никакого отношения к Гвоздю ребята не имеют. План был так же прост, как и дебилен — заманить бабку в пригород, взять в заложники, и отжать за неё у бригады тысячу, а может и две, «черных».

Действовала эта сладкая парочка не одна. Три их подельника сидели в квартале от дома Фукса, в какой–то забегаловке. Получив подробное описание, Пашка отправился пригласить в гости остальных.

Действительно, в небольшой столовке, в конце улицы сидела троица друзей, рожи которых соответствовали словесным портретам — два чернявеньких и один толстогубый губошлёп. Даже странно, что такие губы и не у негра.

Пашка подошел к столику, треснул всем по мозгам и приказал идти за ним. Те покорно поднялись и гуськом пошли за Скорым, как привязанные.

Собрав всю команду, Пашка начал допрашивать губошлёпа, потому, что все указывали на него как на инициатора акции.

Из дальней комнаты вышла уже одетая Бабка.

— А это ещё кто?

— А это вся команда рэкетиров в сборе. Хотели тебя похитить и потом потребовать выкуп. Киднеппинг, во всей красе.

Бабка подошла к зеркалу на стене, поправила ремень, пошевелила на бедре кобуру, спросила.

— Ну, как я?

— Вполне, аппетитно.

— Я серьёзно…

— Я серьёзно шеф. Очень впечатляюще выглядишь. Я продолжу?

— Валяй. Я послушаю.

И Павел начал выяснять, не стоят ли за этой группой ещё какие–нибудь силы.

Знаете, оказалось — нет. Чистая районная самодеятельность.

— Ну. И куда ты их, теперь?

— У нас тут есть какая–то кладовка, сарайчик, погребок? Ну, что–то в этом роде. Их надо куда–то складировать. Мы ведь сейчас уйдём?

— Да, Скорый, нам надо идти. Сложи их пока в моей комнате.

Из второй комнаты вышла Мария. В чистенькой формочке, в бейсболке защитного цвета в которую Беда попыталась спрятать свою шевелюру. Ничего конечно не вышло и пряди рыжины торчали со всех сторон.

Бабка подошла к девушке, просунула её волосы в прореху на затылке, и получился огненный хвост.

Пашка попросил:

— Девчонки, помогите стаскать этот хлам в комнату.

И они втроём, за руки, за ноги, чтобы не собирать дорожки, стаскали пятёрых неудачников в Бабкино купе. Свалили их прямо на пол, как попало. Раскладывать было некогда. И отправились в мэрию, закрыв и комнату, и домик на замки.

Уже в воротах Бабка спросила:

— А они там мне на пол не насерут, случаем?

— Не должны. Я четырёх внешников в автобусе так же вёз. Ничего… Не обделались. А кстати, где это у нас Ванесса? Она не сбежит, случайно?

Бабка отмахнулась.

— Некуда ей бежать. Да и куда она побежит от Анечки?

— А… Анечка тут причём?

— Она Анькина крёстная мать. Любит её, как родную. И Анька, как ни странно, её вспомнила. Мы же сначала все думали, что Ванка погибла. Потом только узнали…

В Улье к жизни и смерти люди относятся проще, чем на земле. Если «плохие» начинали прессинговать «хороших», то «хорошие» убивали «плохих». Всё по–простому, без всяких лишних душевных терзаний. Вторую щеку тут никто никому подставлять не собирался. Тот, кто поступал иначе — умирал. Иногда, умирал в муках.

В результате таких противостояний, погибали и те, и те, и иногда было трудно отличить добро от зла.

Казалось бы — консолидируйся народ, приди к пониманию, что сотрудничество всегда продуктивней, чем конфронтация, и жизнь стала бы легче и безопасней.

Но — нет! Всегда найдётся урод, который захочет получить больше чем отдать. И который захочет не заработать свои плюшки, а отобрать их у менее сильных. Именно так строится общество, правительство, власть и государство. Так было всегда и везде. Так было на земле. Такой порядок и здесь.

Просто на этой, Богом забытой территории, в силу бесконечно экстремальных условий, основные правила построения человеческого общества стали жёстче. По необходимости.

Тут не то, чтобы все были против всех. Кое–какие законы соблюдались. Но Божия заповедь — «не убий», в Улье как–то… Не котировалась. Лозунг — «Не умри», был всем больше по душе.

А отсюда вытекали основные принципы жизни. Не верь. Будь осторожен. Не суй нос куда попало. Не рискуй. Не жалей. Обзаводись друзьями, которые прикроют спину. Учись метко стрелять и быстро бегать… Ну, и так далее.

«Дикий запад», короче.

Пока Пашка так рассуждал, они дошли до двухэтажного кирпичного строения, видимо бывшей совхозной конторы, окружённой высоким кирпичным же забором. У ворот стояла охрана из четырёх бойцов, вооружённых АК‑74.

Парнишка–часовой нажал кнопочку и через десяток секунд из калитки выскочил ещё один армеец. Бабку здесь знали и даже уважали. Потому, что старший заулыбался.

— О! Привет, старая! Как жизнь?

— Спасибо — хреново. А у тебя, Стриж?

— А что мне сделается? Скрипим помаленьку. Ты к начальству?

— Ага, к нему… На месте?

— Приказ дал. Сразу тебя вести к нему.

— Ну, пошли.

И они пошли в администрацию.

Алмаз, крепкий мужик, на вид лет тридцати, прямо обрадовался. Усадил в кресла, предложил чаю. Спросил у Бабки:

— Ты не против, если при разговоре будет присутствовать Зиночка.

Он махнул рукой в сторону девушки, скромно сидевшей в уголке на стульчике.

— Ментат? — спросила Бабка. — Конечно не против.

От чая гости отказались. Хозяин уселся напротив и с ожиданием уставился на посетителей.

— У меня к тебе дело, Алмаз. Думаю, ты догадываешься — какое.

Алмаз расстроился.

— Бабка, ну чего ты так торопишься! Ты расскажи лучше как целый взвод внешников в плен взяла. — Он потёр руки. — Ух, как интересно!

— Это не ко мне. Это вот к нему, — она кивнула на Пашку. — Только он знает подробности.

Алмаз, с прищуром, посмотрел на Пашку.

— Ну-с, молодой человек, потешьте старика.

Пашка дёрнул бровью. Усмехнулся:

— За молодого спасибо. А потешить нечем… Я стрелок. У меня Дар. Очнулся в плену, тихо перевёл наручники из положения сзади, перед собой. Отделение внешников — сплошь дилетанты, да ещё и расслабились. Вытащил у одного охранника пистолет из кобуры. Мой, кстати, пистолет. И перестрелял всю пехоту. Потом две гранаты кинул в люк танка и… И, собственно, всё… Четверых взял в плен. Тех, которые не захотели умирать. Это всё.

Алмаз посмотрел на своего личного ментата. Девушка молча кивнула головой.

Пашка ведь не лгал. Просто не договаривал кое–что.

Глава города посидел, помолчал, пошевелил бровями.

— Мда… Как–то скучно ты воюешь, братец. Никакой романтики. Я‑то ожидал чего–то захватывающего… Мда… Ко мне на службу пойдёшь?

— Простите, не могу. Я должен Бабке.

— Да какие проблемы! Я заплачу твой долг!

— Я ей должен не споранами и не жемчугом. Я ей обязан жизнью. Ещё раз извините.

— Ладно, тогда давайте к делу, — он обратился к Бабке. — Тебе нужна жемчужина. Я прав?

— Да, Алмаз. И сейчас я готова её купить.

— Сколько ты готова дать.

— Рыночная цена «белой» тысяча восемьсот «чёрных». Я готова дать две тысячи.

Алмаз задумался:

— Роскошное предложение. От него сложно отказаться… Но я откажусь.

Бабка хватанула воздух ртом. Но быстро взяла себя в руки.

— Сколько ты хочешь?

— Бабка, ты пойми, у меня одна «белая». Всего одна. И у меня Дашка растёт. Она не иммунная. Через год, максимум через полтора, эта «белая» мне самому понадобится…

— Ладно, Алмаз, — огорчённо выдохнула Бабка, — извини за беспокойство. Пошли ребята.

— Подожди, Бабка, я ещё не всё сказал. Присядь, будь добра… Так вот. Я не возьму у тебя плату жемчугом. Ты просто пообещаешь мне, что в течение года вернёшь её с процентами.

Бабка прямо ожила.

— Размер процента?

— Сто.

— То есть…

— Да, дорогая моя. Да… Я хочу, чтобы ты вернула мне две. Максимум, через год… Сможешь?

Бабка тоже задумалась. Уточнила.

— Триста дней?

— Пусть будет — четыреста.

Бабка ещё подумала. Потом рубанула.

— Да, Алмаз. Я смогу.

Мэр оглянулся на девушку в уголке. Та спокойно кивнула.

— Тогда по рукам… Авраам! Авраам!!

В кабинет зашёл молодой чернявый горбоносый парень.

— Авраам принеси, пожалуйста, «белую».

Тот вышел и, через минуты три молчаливого ожидания, вошёл с небольшой шкатулкой. Отдал её градоначальнику.

— Вот. Держи, — протянул шкатулку Алмаз. — Проверь, на месте ли.

Бабка приоткрыла крышечку, прикоснулась пальцем к тому, что внутри. Улыбнулась облегчённо.

— Она.

Алмаз подошёл к Бабке вплотную.

— Я знаю твою репутацию. Я знаю, что ты всегда держишь слово и никогда не даёшь пустых обещаний. Письменный договор заключать мы не будем. На этом всё.

— Спасибо, Алмаз. Спасибо. Век не забуду. Досвиданья. Досвиданья Авраам.

Авраам кашлянул.

— Да, — повернулся к нему Алмаз.

— Я тут дежурный отряд, свободный от смены вызвал. Пусть проводят. А то… Всякое может случиться.

— Молодец. Ну, с богом.

И Бабкина бригада вышла их конторы в солнечный полдень.