Когда Комаровка осталась далеко за кормой, Бабка предупредила.
— Бригада, внимание. Сейчас въезжаем в кластер сто тридцать один. Он перегрузился недавно. В нём уже должны быть крупные жруны. Скорый, посмотри на карте, как лучше проскочить. И, кстати, оставь её у себя.
Пашка развернул лист. Посмотрел. Да, собственно нечего было смотреть. Напрямую, через Ащикел, ехать опасно. Смертельно опасно. Но есть хороший тракт мимо Хрящёвки. Значит на мост лезть не надо. Принять влево и, за селом Райгородок, выходить на асфальт, который тянется аж через два кластера.
Так и сказал.
— Давайте влево, мимо вон того озера. Райгород у нас когда всплыл? — он перевернул карту, глянул в таблицу — сотню дней назад. Село маленькое, так что там должно быть тихо. Ну и там дальше асфальт до самого сто пятьдесят первого кластера. Да. Думаю так — нормально.
Поехали по новому маршруту.
Райгородский кластер видимо перегрузился из конца лета. Ближе к осени. Пшеница в полях стояла по пояс. Зерно уже начало осыпаться.
Проплутали немного по грунтовкам и выехали к городку. Ну, городок, это громко сказано. Так, деревенька. Одна улица.
Решили в жилое не соваться — объехать. Приняли чуть вправо и по прямой, хорошо накатанной полевой дороге, оставляя село слева за озером, лихо покатились между золотых волн, к уже виднеющемуся шоссе.
Зерновое поле почти закончилось, когда из моря пшеницы встал рубер…
Чем–то его харя походила на рыбью. Широко поставленные глаза на выкате. Огромная, до самых ушей пасть, с мелкими, но даже на вид очень острыми зубами, складчатая, чешуйчатая шкура на щеках. Это был не совсем рубер. Броня покрывала только грудь и спину. Но размерчик он имел потрясающий. Высотой метра три с половиной. Не очень высокий для развитой твари. А вот в ширину его распёрло как качка. И мускулы просто холмами бугрились по всему телу.
Короткий заорал:
— Держись.
И, повернув пепелац, чуть не положив его на бок, попёр прямо по хлебному полю от твари.
Этот бодибилдер–переросток, лихо скакнул, вцепился одной лапой в борт неваляхи и потянул всю сцепку на себя. Луноход замедлился, скрёб колёсами землю и отбрасывал стебли, волоча за собой чудовище.
Пашка сначала схватил сайгу, но оказавшись кормой к этой мерзости, развернулся и опустил пулемёт. В суете потерял больше трёх секунд.
Надежда из–под своего сиденья тоненько визжала.
Хорошо Бекас не растерялся. Он мгновенно развернулся, уложил корд на спинку сиденья, и, как только на линии огня появилась цель, начал стрелять.
Тяжёлые пули принялись рвать чешую и кожу на морде чудища.
Над Пашкиной головой, Тьма лупила очередью. Дед, над спинкой своего сиденья палил из эскаэса как заведённый. Над квазом Игла била одиночными, видимо выцеливая глаза.
Рубер, замычал, замотал головой. Больно! Он пригнулся, пытаясь укрыться за бортом прицепа. Но такую махину за прицепчиком не укроешь. Пашка выцелил открытые ноздри, зияющие почти на лбу твари. На крючок нажать не успел.
Луноход, внезапно освободившийся от хватки рубера, прыгнул вперёд и, с пробуксовкой, рванул от нападающего.
Потеряв ещё пару секунд, Скорый со стоном, напрягая все мускулы, ворочал стокилограммовый агрегат. Наконец он поймал в прицел дырку ноздри и нажал на гашетку.
КПВ протяжно, и даже как–то лениво, дважды выдохнул пороховую струю. Пашка первый раз выстрелил из Владимирца в живую плоть. Эффект вышел поразительный. Черепушка твари разлетелась так, как будто внутри разорвалась граната. Балду ему просто снесло. Рубер опрокинулся на спину, взбрыкнув к небу ногами.
— Короткий, стой, — скомандовал Скорый. — Команда не расслабляться. Ждём. Бабка, доложи обстановку.
Та успокоила:
— Нет никого. В селе какие–то бродят. А поблизости никого. Надо уходить. Нашумели.
— Разворачивай, Короткий, поехали.
Оглянулся.
Тьма уже обняла девочку, прижала её голову к груди и что–то бормотала. Ту била крупная дрожь.
Пашка успокоил Габри мощным импульсом самообладания. Скомандовал:
— Тьма! Правый сектор!
— Есть! — откликнулась Тьма. Оставила Надежду и вскинула автомат.
Когда миновали предательское поле пшеницы и поднялись на насыпь трассы, Скорый попросил:
— Короткий, остановись, будь добр.
Бабка заволновалась:
— Что такое?
— Дайте обсохнуть. Я взмок.
Ванесса поддержала:
— Я тоже.
Когда все немного успокоились, Пашка сделал «разбор полётов».
— Бабка, а как мы его пропустили? Ты, что? Ты его не увидела?
— Странно всё это, — отвечала Милка. — Я его, действительно, не увидела. Представляешь?
— Ментат–щитовик?
— Вероятно… А чего мы его не выпотрошили?
Пашка вздохнул.
— Да нечего там потрошить. Вся черепушка разлетелась по пшенице. Что–то мы с калибром переборщили. А? Короткий?
— Ты полагаешь, — спросил Короткий, — надо сделать спарку?
— Нет, надо возвращать корд на крышу. Этот Владимиров — монстр… Во–первых оставит нас без жемчуга, а во–вторых он очень медленно наводится на цель. У такой махины очень высокая инерция. По бронетехнике — да. Это чудный инструмент. Но по тварям — нет. Не пойдёт.
— Ну ладно, — с энтузиазмом согласился Короткий, — сделаем.
— Тьма, а ты чего это очередью поливала.
— Не довела переключатель впопыхах. А исправлять уже времени не было.
— Правильное решение.
Он поднял пулемёт и развернул сиденье. Заглянул через спинки.
— Надя.. Габри, ты как?
Девочка сидела закрыв глаза. Пашка потрогал её за плечо:
— Надюша, как ты?
Та судорожно выдохнула:
— Ой, мамочка… Ой, мамочка… Я домой хочу…
— Таня, посмотри пожалуйста, она там не описалась.
— … Нет. Я уже могу её пожалеть?
— Да, Танечка, пожалей … Всё, Короткий, можем ехать.
Снова накатило чувство, что он едет куда–то не туда. Словно эта жизнь привиделась ему во сне.
Иногда тут в Улье на него накатывало такое. Вроде живёшь, что–то делаешь, куда–то едешь, всё нормально. И вдруг — тресь!! Будто смотришь на этот бардак и на самого себя в нём со стороны.
А со стороны, это полный пипец.
Пашка недоуменно огляделся. Господи! Где он?! Что он тут делает?!
Потряс головой… Прошло. Он сосредоточился на ситуации, и психика как–то приняла всё это окружающее его дерьмо за данность. Он снова стал «Скорым».
Надо поинтересоваться самочувствием Деда, а то как–то забыли про него. А Дед–то не прост, палил прицельно и без паники.
Повернулся к старикану:
— Дед, ты как?
Тот удивился:
— Что как?
— Ты вроде даже и не испугался.
— Ну почему же не испугался. Испугался, конечно.
— А вот интересно — сколько тебе лет?
— Ровно девяносто.
— А из какого ты года?
Дед недоуменно молчал. Явно не понял вопроса.
— Ну, какой год там у вас сегодня.
— Девяносто первый. Перестройка, мать её.
— У тебя дети? Внуки?
Все молчали, слушали диалог.
— Конечно! Я же не этот. Не голубой. Шестеро деток у меня. Два сына и четыре дочки. Вот бабка моя счастливая, не дожила до этого Райкиного безобразия.
Все удивлённо молчали. Только Ванесса спросила:
— Максим Севостьянович, а почему именно «Райкиного».
Дед в свою очередь удивился:
— Ну, так если она президент, Раиска–то Горбачёва, то чьё это безобразие?
Бабка протянула:
— Вооон оно как. Значит, есть и такой вариант…
— Дед, у тебя планы какие–то есть.
— Конечно, есть. Как не быть. Хочу понять, что за чудеса тут делаются. Куда я попал, и как тут люди живут.
— Нормальная задача.
Тьма продолжала обнимать Надюшку. Спросила:
— А ты, Надя, из какого года?
— Девяносто третий у нас год. Май.
— А как ты попала?
Но Ванесса её остановила:
— Танечка, не надо её об этом спрашивать. Это нехорошие воспоминания. Ни к чему.
Замолчали. Каждый видимо думал о своём.
Надя неожиданно сказала:
— Я, с братом, утром, пошла на Каму. Речка — Кама. Сети поставить… Отплыли… И тут началось…
Девочка помолчала. Видимо собиралась с мыслями.
— Молнии. Небо чистое, а молнии везде. Грохот. Потемнело кругом. Мы присели в лодке. Испугались…
Вся бригада замерла. Не много в Улье имунных, которые видели момент перезагрузки. Обычно дело происходит ночью. Очень редкие случаи, когда кластер изымают из его родного мира среди бела дня.
— Потом завоняло чем–то прокисшим. Как–то сразу туман пошёл. Над землёй. А потом всё дрогнуло… Землетрясение… И всё. Затихло… Мы быстро к берегу. Домой. Прямо бегом. К окраине выбежали… А тут эти, на машине. Меня поймали… Да я и не убегала. Растерялась… А брат убежал.
Бабка прервала:
— Ладно, Габри. Не надо дальше рассказывать. Не трави себе душу.
Надежда маленько помолчала. Спросила:
— Так это получается, что я, настоящая — «там»?… А здесь ненастоящая?
— Нет, девочка, здесь ты тоже настоящая — ответила Ванесса.
Справа проплывала неспокойная Хрящёвка.
В селе стреляли. Сразу в нескольких местах. Как–то стало неспокойно на душе. Вроде бы — чего беспокоиться? Ну, стреляют и стреляют, обычное дело.
Короткий прибавил скорости.
Из переулка на окраину, в сторону шоссе, вылетел уродливый пикап. Пулемётчик из кузова лупил короткими очередями, куда–то в сторону жилья.
В пепелаце все напряглись, защелкали затворами. Дед приложил карабин к плечу и держал броневичок на мушке.
Но ничего экстраординарного не произошло.
Вояки на пикапе отстрелялись в кого–то, невидимого бригаде, развернулись и лихо нырнули обратно в село. Веселиться — довоёвывать. Ну, в принципе, и слава богу.
Пашка посмотрел вслед.
— Долбаный дурдом.
Километров через пять кластер закончился. Асфальтированная насыпь прервалась, как отрезанная острым лезвием. Короткий сбросил скорость, срулил вправо и покатил по степи. Шеф спросила:
— Бекас, я тут раньше никогда не была. Тебе местность знакома?
— В принципе — да.
— Тогда подсказывай.
— А тут и подсказывать нечего. Прямо — на юг. Впереди километров двадцать–двадцать пять — голая степь. Сначала холмы, а потом и вовсе каток.
— Ясно, — отреагировал Короткий.
— Потом — Калыш. И село, и озеро Калыш. И Шоссе, поперёк нашего маршрута.
Бабка выгнала Короткого из–за руля и уселась сама.
— Отдохни.
И попилила по степному ландшафту выдерживая направление на юг.
По пути наткнулись на небольшую банду муров. У тех наверно в команде был сенс. Уж больно целенаправленно четыре машины вылетели на вершину холма. Но что странно — тут же суетливо развернулись, даже зацепили друг–друга бортами, и в темпе снова скрылись за тем же холмом.
Бабка ворчала:
— Дебилы какие–то. Носятся, блин, по Улью, как в задницу раненые пингвины.
Короткий усмехнулся:
— Это они наш транспорт узнали. Хотели, видимо, ограбить… и прочее.
— Мы что, такие знаменитые и страшные.
— Видимо, судьбу бригады муров, которые на «ферму» работали, многие узнали. Если не весь Улей.
Игла, дрёмавшая, откинувшись на спинку, вдруг выпрямилась.
— Легок на помине… Да, я слушаю… Да, я могу говорить… Э-э… Общаться.
Она долго сидела, прикрыв глаза, прислушиваясь и слегка кивая головой.
— Я понимаю, что для вас это важно… Но вы, тем самым, уничтожите живое, мыслящее существо… Даже целую группу мыслящих существ. Мне кажется это безнравственным.
Повернулась удивлённо к команде:
— Представьте — у него есть понятие «нравственность»!
Надежда открыла рот, что–то сказать. Тьма приложила палец к губам.
— Тщщ… Тихо, не мешай…
А Мазур продолжала эту куцую, со стороны смотреть — одностороннюю, беседу.
— Даже так… Ну, что же. Если найдутся добровольцы, то нравственность не будет нарушена… Мне так кажется. Только… Да, да. Я о компенсации… Э-э, скажем — неудобств… Нет, без компенсации вы вряд ли сможете с кем–то договориться. Но я не знаю, что вы можете предложить… Нет, это не подойдёт… У нас очень разные системы ценностей… Да… Хорошо, я тоже над этим подумаю, хоть я плохо осознаю ваши возможности.
Ванесса долго сидела молча. Наконец удивлённо распахнула глаза, подняла брови.
— То есть — это в ваших силах?… Не знаю… Нет, пока не знаю.. Я посоветуюсь с товарищами… Да… Мы предпримем коллективное мышление… Да, в любое время… Да. В данный момент я перемещаюсь…
Мазур усмехнулась.
— Я просто выполняю свои обязательства перед существами моей группы… Да, это очень важно… Нет, конечно. Отказаться я не могу и не хочу… Хорошо, я буду ждать.
Сказала в эфир:
— Вот так, господа.
Бабка остановила пепелац, высунулась из–за спинки своего кокона, вопросительно уставилась на Ванессу. И вся бригада последовала её примеру.
Та пожала плечами:
— Ну, я не знаю… Он передумал распределять сознание в нескольких тварей. Причина, как я поняла, в том, что в теле твари ему придётся убивать. Просто для того, чтобы питаться. Это ему не нравится… Нравственность! Ты смотри.
Короткий задал вопрос:
— И что он предлагает? Распределить сознание по имуным?
— Да. Только мне кажется, что никто на такое не согласится. Отдать часть своего мозга другой… Другому… Существу.
— Речь шла о компенсации?
— Да. В качестве компенсации он предлагает целый стаб. Согласитесь — несколько неожиданно… Но он предложил, точнее, попросил. Он попросил меня подумать над вопросом вознаграждения. Если появятся идеи, то выскажите, будьте добры.
Она усмехнулась:
— Но получить в пользование целый стаб, защищённый от внешнего мира, это интересная идея.
Бекас хрюкнул. Все уставились на него.
— Что?
— Да так, ничего… Просто один такой уже есть.
Ванесса заинтересовалась:
— И где же он?
— А мы в него едем. Увидите.
Село Калышта и озеро остались по левому борту. Заезжать не стали, там ничего интересного.
И пошла голая сухая ковыльная степь. Без дорог и тропинок. Только направление.
Закончился один кластер, начался другой, такой же сухой и безжизненный. Только и понятно, что это другой кусок земли, по чёткой границе между ячейками Улья. Запахло озоном с кисловатым привкусом. Недавно перезагрузился.
Километров через восемь по бездорожью попали в следующий сегмент. Неожиданно зелёный, с буйным травостоем и редко натыканным кустарником. Пашка пригляделся, спросил:
— Бекас, это что? Это виноград, что ли?
— Ну, да. Дикий.
— Бабка, а ну постой.
— Ты куда? — поинтересовалась Бабка.
— Винограда набрать…
Бекас захрюкал, затрясся. Смеётся, значит.
— Скорый, не надо ничего набирать. Гадость несусветная. А некоторые ещё и ядовитые.
Бабка спросила у Короткого:
— Аркаша, ты отдохнул.
— А я и не уставал.
— Тогда садись за руль. Что–то у меня ощущения нехорошие.
Бекас снова хмыкнул:
— Ещё бы.
Зелёная земля закончилась резко и даже неожиданно.
Впереди лежала холмистая и абсолютно безжизненная местность. Высохшая, местами потрескавшаяся почва, захрустела под колёсами, заглушая остальные звуки.
Багги влезала на голые пологие холмы и снова скатывалась в низины. Один раз пришлось возвращаться и объезжать каменистую сопку, по которой пешком–то не пролезешь, не то, что на машине.
Наконец кваз сказал:
— Короткий. Налево посмотри. Видишь — сопочка. Давай на неё.
Пепелац забрался на горюшку.
— Стой, — скомандовал Бекас. Вытащил из баула бинокль, вылез из машины и уставился на город, виднеющийся километрах в двух.
— Вот. Это Гулистан.
— Город Сестёр? — уточнила Бабка.
— Нет, шеф, — помотал головой кваз. — Это не Город Сестёр.
Бабка покосилась на зелёного попутчика и ничего не сказала.
Тот продолжал что–то высматривать. Остальные тоже достали разномастные бинокли и любовались безрадостной картиной отрезанного, как по ниточке, пригорода.
Одноэтажный посёлок. Оазис в голодной степи. Домики, стоящие на краю кластера, изувечены перезагрузкой. Некоторые, как макеты на стенде, обнажили внутренность исчезнувшими стенами, открыв комнаты, ковры, кровати…
Бабка подошла к квазу.
— Ну? И что ты там увидел?
— Давайте я вам опишу ситуацию.
— Да уж опиши, будь добр. Откуда там столько тварей?
Бекас залез на своё место. Остальные тоже забрались внутрь лунохода и приготовились слушать.
Кваз прокашлялся и начал:
— Значит так. Впереди густо населённая местность. На маленьком пятачке кластера, понатыкано аж девять посёлков. Тот, что нам нужен, Пахтаабад, на юго–восточном краю. Объедем по степи, и войдём оттуда… Сразу предупреждаю — место очень опасное. Перегружается довольно–таки часто.
— Да тут везде опасно, — вставила Бабка.
— Да. Конечно… Но эта часть Улья густо заселена. В основном жильё одноэтажное, плотность заражённых, вроде бы, должна быть небольшой. Но домики натыканы вплотную. В общей сложности в кластере тридцать две тысячи человек. Из имунных я знаю только меня и дочку… Нам надо попасть на железнодорожную станцию.
Бекас полез в рюкзак и достал карту.
Пашка подсказал:
— Давай на камнях расстелем.
Так и сделали.
Все склонились над плохонькой типографской картой города.
— Станция, вот, — ткнул когтем кваз.
— А тут что? — провел пальцем Скорый.
— Река. Тентаскай.
— Я думаю, надо по улице вдоль реки добраться вот до этого места. По крайней мере справа мы будем прикрыты водой. Там только твари? Или муры есть?
— Нет. Муры здесь редко появляются. Слишком опасно.
— Угу… Потом налево… Это что за улица?
— Не знаю. Никогда не интересовался.
— Ладно. Хорошо. По ней катим до жэдэ станции. Это самый опасный участок. Потом поворачиваем налево…
— Там забор.
— Бетонный?
— Нет, деревянный. Так себе заборчик. От людей.
— Ясно… Вот собственно и всё. Я надеюсь, штурмом здание брать не придётся?
— Вернее всего нет, — задумчиво ответил Бекас.
— Если надо будет брать станцию с боем, то я пас. Команду подставлять не буду. И вообще…
— Ладно, там по обстановке посмотрим.
Скорый ещё раз посмотрел на карту.
— Какое конкретно здание тебе нужно на станции.
— Вот этот ангар.
— Ворота открыты, закрыты, заперты?
— Если восемнадцатый ушёл, значит на замке.
— Ключ?
— Да, есть.
— Приготовь. Чтобы не возиться. Багги в одну створку войдёт?
— Одна створка — два метра.
— Войдёт. Въезд со стороны путей?
— Нет. Объезжать придётся.
Пашка осмотрел бригаду. Все молчали. Понимали, что риск очень велик. Очень. Но и цена тоже велика. Две «белых», это вам не хрен с ботвой.
— Бекас, а почему там очень опасно? Что, в остальном Улье опасность меньше?
— Да.
Все смотрели на кваза и ждали объяснений.
— Тут ситуация специфическая. Период перезагрузки меньше двухсот дней. За это время тварь может вырасти до небольшого рубера…. Дальше… Кластер густо населён. Сами видели. Тридцать две тысячи жителей. Заражённых просто тьма… Они за двести дней подъедают детей, имунных, скотину, кошек–собак. Подъедают других оборотившихся, тех, что послабее, и, перед сменой кластера, уходят в степь. Чувствуют момент… Кластер перегружается — они возвращаются. И так — раз за разом.
— Мда… — почесал подбородок Скорый. — По идее, там — полная жопа.
— Так оно и есть.
— А на кой хрен тебе этот гадюшник?
— Это долго объяснять.
Бабка влезла в разговор:
— А мы никуда не торопимся. Выкладывай, Бекас. Любая информация может облегчить задачу.
Бекас долго молчал, а остальные терпеливо ждали. Наконец, что–то для себя решив, квас объяснил:
— Тут — портал. Очень важный портал. Тут и портальный пост. Был… Если восемнадцатый погиб, значит и поста нет.
— Портал в тот самый город?
— Да. Бабка, я надеюсь на твою порядочность.
— Кваз,… — поджала губы Бабка, — за четыре года, что я здесь, ещё никто не усомнился… Надеюсь, ты не грохнешь нас после операции?
— Нет. Не рискну…
— Откровенность, это хорошо, — ухмыльнулась Бабка. — Ну что, Паша?
— А может ночью проскочить?
Кваз фыркнул. Бабка возмущённо развела руками. А Ванесса объяснила:
— Павел Дмитрич, у тварей спектр зрения сдвинут в инфракрасную сторону. Они ночью лучше видят. Поэтому они ночью активнее чем днём.
— Хм… Не знал… Короче, ситуация такая. Стрелять без особой надобности не рекомендуется. Иначе получим нашествие тварей. Просто патронов может не хватить. Попытаемся проехать тихо. По крайней мере, до поворота к станции.
— А там, что?
— После поворота на предельной скорости проскакиваем к ангару. Короткий, облетаешь вокруг… Вот так, — Пашка прочертил пальцем на карте, — и становишься лицом к воротам. Метрах в пяти. Бекас, ты держишь ключ в руках… Кха.
Скорый аж поперхнулся, вспомнив, какие у кваза когти.
— Ладно, ключ отдай шефу. Она выскочит с тобой и откроет замок. Потом отодвигаете створку… Одну створку… Короткий пролетает внутрь. Вы тоже заходите, и закрываете ворота. Бекас, там запор есть?
— Да. Металлический засов.
— Тогда — ты его закрываешь. Дальше смотрим по обстановке. План, конечно — дерьмо. Но лучшего всё равно нет. И не будет. Ладно. Поехали в объезд.
С другой стороны картина была ни сколько не лучше.
Ровно отрезанный жилой сектор. Местами начинка домиков вскрыта катаклизмом. Кое–где садовые деревья, аккуратно откромсанные по вертикали, белели древесиной. Фантастическая, нереальная картина.
Подрулили к шоссе, тянущемуся вдоль реки. Остановились. Все напряжённо всматривались в панораму.
— Шеф, опиши ситуацию, — попросил Скорый.
— Скопление тварей в двух местах. Чуть левее метров четыреста, и в паре километров на юг. Большие скопления.
— Первое, это местный рынок. Они, почему–то, всегда там кучкуются, — уточнил кваз. — А второе не знаю. Там, до самой южной оконечности, частный жилой сектор.
— Трогай, Аркаша, — скомандовал Пашка. — Повторяю, стрелять только в крайнем случае.
Развернул кресло и опустил КПВ в боевое положение.