17:34. Нейтральная полоса

Капитан и сержант остановились у дверей, но на улицу не выходили. Наблюдали за приближающейся парой.

— Командир, — позвал прячущийся за перевернутым деревянным столом Пастор. — Их снайперы активизировались.

— Это нормально, — ответил капитан, почти не разжимая губ.

— На всякий случай я скомандую нашим, чтобы были наготове.

Генерал и спецназовец прошли КПП и тоже остановились, выжидая. Само собой получилось, что именно это место стало точкой встречи.

Капитан показал жестом: «Развяжите мешки». Те развязали, наклонили, чтобы террористы смогли убедиться: внутри действительно пачки банкнот.

— Все в порядке. Пошли, — скомандовал капитан сержанту.

Они вышли на улицу. Приблизились.

— Здесь все, — сказал спокойно Ледянский. — Десять миллионов, как договаривались. Вы обещали отпустить детей.

— Я помню. Сейчас их приведут, — ответил капитан.

— Почему вы не взяли детей сразу? — враждебно поинтересовался спецназовец.

— Их слишком много. Больше ста двадцати человек. В одну кабину мы бы не влезли, а этой девушке срочно требуется помощь врача.

Капитан посмотрел на спецназовца.

Тот не отвел взгляд. В его глазах читалось презрение и даже брезгливость. Словно перед ним стоял не человек, а омерзительная гадина.

— Может быть, вы возьмете ее и отнесете к машине, черт побери? — спросил капитан.

Спецназовец покосился на Ледянского. Тот кивнул, ни единым жестом не выдав своего волнения. Разве только дыхание немного участилось да на щеках выступил легкий румянец.

— Давайте, — спецназовец принял все еще спящую Наташу из рук сержанта, потопал через КПП к воротам.

На подмогу ему уже спешили трое милиционеров. Подбежали, засуетились бестолково вокруг. А спецназовец шагал, невозмутимо-сильный, несгибаемо-стальной, как растиражированный персонаж дурной монументальной агитки: «Советский пожарник выносит из огня многодетную мать».

Ледянский же даже не оглянулся. Он успел рассмотреть, во что эти изверги превратили лицо его дочери. Увидел генерал и край разорванной блузки. В груди у него образовалась гулкая пустота. Перед глазами поплыли круги. Он чувствовал, что сходит с ума от ненависти. Дикая, совершенно нечеловеческая злоба душила его, сдавливала грудь, прерывала ход всякой мысли, кроме одной: он должен отомстить.

Ледянский молил бога о том, чтобы террористы ничего не говорили. Просто стояли молча, пока не приведут детей. Иначе — этого генерал боялся больше всего — он может не сдержаться и кинуться на главаря. Вцепиться ему в горло руками, зубами, рвануть так, чтобы захрустели позвонки и кровь хлынула из раны фонтаном. Именно такой смерти заслуживали террористы. Страшной и мучительной, а главное — медленной.

Окруженный милиционерами спецназовец вышел на стоянку. И тут же, завывая сиреной, подлетела карета «Скорой помощи». Двое дюжих медбратьев сделали Наташе укол, уложили на носилки. И все это под предостерегающие окрики капитана:

— Осторожнее, мужики. Осторожнее.

Сержант, неотрывно наблюдавший за санитарами, покосился на генерала:

— Знаете, вы скажите родне, что ее... ну, словом, изнасиловали. Нужно, я слышал, в таких случаях к врачу идти.

Капитан хотел предостеречь сержанта, даже сделал останавливающий жест рукой, но было уже поздно.

Тот воспринимал реалии по-своему. Не чувствовал за собой вины, но чувствовал ответственность. Потому и сказал то, чего говорить никак не следовало.

Ледянский посмотрел на сержанта и вдруг все понял. Террористы издевались. В прошлый раз — главарь, теперь — этот... Они, как и многие другие выродки, упиваются своей властью и безнаказанностью. Этот день — самый главный день в их жизни. Крохотные, подлые калифы на час. Они утверждают себя унижением других. В такие моменты в человеке — если, конечно, их можно назвать людьми — проявляются самые скрытые стороны его натуры. Эти не исключение. Они стали зверями. Подлыми, кусающими исподтишка. И не считающими зазорным глумиться над уже поверженной, беззащитной жертвой.

— Что вам еще нужно? — резко спросил Ледянский. — Вы получили деньги, может быть, хватит? Забирайте свои доллары и убирайтесь. Оставьте в покое заложников.

— Да мы... — начал было сержант, но капитан успел остановить его, прежде чем тот выдал очередную порцию доброжелательности.

— Что вы? Сволочи, — Ледянского прорвало. Он понимал, что совершает непоправимую ошибку, недопустимую для мало-мальски грамотного профессионала, но ничего не мог с собой поделать. Профессиональные навыки задавило родительское отчаяние. — И вы еще называете себя офицерами? Офицеры не насилуют женщин, не избивают и не расстреливают пленных! Дьявол вас разбери. Какие вы солдаты? Вы — чудовища! Монстры! Кто угодно, но только не солдаты. Таких, как вы, надо втаптывать в землю! Сажать в клетки, чтобы другие могли посмотреть на вас и плюнуть вам в лицо! Вы! — Генерал повернулся к капитану. — Вы дали мне слово! Хотя... о чем это я? Какое может быть слово у террориста!

Капитан смотрел на него, прищурившись, и неприятная туманная улыбка блуждала по его губам.

— Что это с ним? — спросил сержант.

Капитан не ответил.

— Что со мной? — продолжал Ледянский, подступая к сержанту вплотную. — Ты спрашиваешь, что со мной, ублюдок? Эта девушка — моя дочь! — Он указал рукой в сторону площадки, с которой как раз выезжала «Скорая».

Спецназовец заметил изменение в позах разговаривающих. Он не мог слышать слов, но понял: что-то пошло не так. Напряглись еще больше снайперы, засуетился как-то странно Чесноков, рация заверещала на полтона выше.

Спецназовец побежал к КПП, вытаскивая на ходу пистолет и пряча его за спину.

В башне, на втором этаже, Фриц заметил это, заорал на всю аппаратную:

— Сволочи! Ребята, у них пушки! — поднял рацию: — Мужики, у этого придурка пистолет!

Рация в кармане у капитана выпалила голосом Фрица:

— Мужики, у этого придурка пистолет!

— Черт! — Сержант отступил на шаг, вскидывая автомат и целясь в Ледянского. — Нас подставили, командир!

И тотчас внутри «таблетки» выросли в полный рост еще три тени. Одинаково черные, со вскинутым к плечам оружием.

На втором этаже посыпались стекла. Кто-то выдавил их стволом.

Спецназовец уже подбежал к КПП, рванул на себя стеклянную дверь, одновременно выпрямляя руку, ловя на мушку сержанта.

— База, там еще трое! Они целятся в наших, — кричал чей-то надрывный голос. — База, что делать?

Чесноков поднес передатчик к самым губам, но все не решался отдать приказ, способный изменить ситуацию кардинально. Поставить все с ног на голову.

— База, ответь! Что делать? — В крике этом звучало такое напряжение, что полковник разом взмок. Ему на плечи словно сбросили мешок с песком.

Третьяков мрачно наблюдал за разворачивающимися событиями, стоя в дверном проеме «РАФа». Рядом с ним в таких же напряженных позах застыли остальные штабисты.

— Активность справа! — кричал в микрофон Моцарт. — Ориентир — одинокое дерево.

— Активность справа, — вторил ему Яцек. — Голубой «жигуль»!

— Слева, — влился в общую какофонию голос Профессора. — Угол экскурсионного корпуса.

Гусь выдохнул хрипло:

— Вот, б... Так я и знал. Штурмовать будут, сволочи! Март, — он повернулся к товарищу, — держи первый сектор, я возьму второй. — И тут же губами в коробочку передатчика: — Кокс, что у тебя?

— Чисто!

— Маяк?

— Все чисто, — откликнулся Леня Удав. — Никакой активности!

Тем временем Март, задвинув автомат за спину, схватил тяжелую снайперскую винтовку. Перевернув ящик, установил сошки.

— Ну давайте, гады, идите. Мы вас встретим, — бормотал он себе под нос.

Из подсумка, висящего на поясе, Март извлек длинный, похожий на небольшую ракету патрон, оттянул затвор, вложил его в ствол и приник к прицелу, ловя в перекрестье крохотную фигурку внизу.

— Готов! — крикнул для порядка. Сейчас все были готовы.

На площадку спустился Волк, выводящий первую группу детей, вызвал лифт.

— Волк, — заорал Гусь, — бросай их на хрен! Ща начнется!

Тот по тону понял, что надвигается большой переполох.

— А-а-а, чтоб тебя, — повернулся к школьникам, присел на корточки: — Значит, так, дети. Живо в конференц-зал. И скажите там всем, чтобы легли на пол и закрыли головы руками. Ясно? Вперед. Шагом марш.

Дети поспешили к лестнице, а Волк потрусил на свое место.

Лифт ушел вверх. Замигало световое табло. Змей матюкнулся натянуто. Отсутствие лифта означало, что им некуда отходить. Они оказались в ловушке. Пастор быстро, держа автомат на уровне плеч, двинулся к двери.

— Змей, прикрой меня.

— Давай! — Змей прицелился в маячащую за стеклянной дверью КПП фигуру спецназовца. — Жека, держи генерала!

— Понял!

Пастор миновал «вертушку», ведущую в предбанник, шагнул на улицу, придержал дверь ногой, оставляя ее открытой. Ледянский оглянулся. На лице его отразилась растерянность. Ситуация, похоже, вышла из-под контроля. Вопрос уже заключался не в том, стрелять или нет, а в том, кто первым допустит ошибку и получит пулю. У него, как и у спецназовца, был при себе пистолет, но достать его сейчас и означало бы сделать тот самый неверный ход. Террористы откроют огонь немедленно. Он не успеет даже вытащить оружие. Пять стволов против одного — это слишком много.

— Командир! — крикнул Пастор, выцеливая спецназовца. — Отходите! Я прикрою!

Четвертаков зло выругался:

— Если они откроют огонь первыми, наши погибнут.

— Что вы предлагаете? — спросил Седнев.

— Медлить больше нельзя. Надо уложить этих скотов прежде, чем они успеют пустить в ход оружие.

— Может быть, вышло недоразумение? Что, если террористы не собираются стрелять?

— Да? А из-за чего в таком случае весь переполох? Зачем они достали автоматы? Куличи лепить? — огрызнулся Четвертаков. — Видно, эти сволочи решили и рыбку съесть, и задницу не ободрать. Получили деньги и оставили у себя детей. Дети для них — стопроцентная гарантия безопасности.

— База, База, мы их держим. Они у нас на мушке! — надрывалась хрипло рация.

Спецназовец приоткрыл дверь и, продолжая целить сержанту в голову, закричал:

— Опусти автомат!

— Черта с два! — завопил тот в ответ. — Сперва ты опусти пушку!

— Опусти автомат, я говорю!

Капитан стоял, не шевелясь, понимая, что любое движение может спровоцировать шквальный огонь как с той, так и с другой стороны. Причем для его ребят положение складывалось пиковое. Они, конечно, успеют подстрелить нескольких снайперов, но власти пригонят новых. У них достаточно людей, а потери в этой стране подсчитывать не принято. Для его же команды каждый выбитый человек — это не просто погибший друг. Потеря даже одного из двадцати автоматически приближает гибель остальных. Трудно оборонять башню в два десятка стволов. В пятнадцать еще труднее. В десять — невозможно.

— Командир! — снова крикнул Пастор. — Отходите. Если эти твари хоть бровью шевельнут, я разнесу им головы.

Капитан усмехнулся и посмотрел на Ледянского:

— Знаете, в чем разница между мною и вами?

— В чем же? — Тот тоже улыбнулся, но неестественно, а через силу. Только чтобы выдержать марку.

— Вы боитесь смерти, а я нет. Сказать почему?

— Почему?

— Вам есть что терять. А вот мне терять нечего.

— Любому человеку есть что терять, — возразил Ледянский. — Жизнь, например.

— Жизнь сама по себе не стоит и ломаного гроша. Смысл жизни человека в любви. Когда становится некого любить, пропадает смысл, а вместе с ним и жажда жизни. Вам жаль, что ваша дочь подверглась насилию? Мне тоже. Мне действительно жаль. Это сделали не мои люди.

— Мы спасли ей жизнь, — добавил сержант.

— Помолчи, — оборвал его капитан.

— Да если бы не вы, — скривился генерал, — ничего этого вообще бы не случилось. Моя дочь сейчас не лежала бы на носилках в «Скорой», а вела бы экскурсию. И это все из-за вас. Точнее, из-за того, что вы решили нажиться на чужом страхе.

— Мне плевать на деньги.

— Расскажите об этом кому-нибудь другому.

— Заберите их, — сказал капитан без всякого выражения и пнул один из мешков ногой. Тот опрокинулся. Тугие зеленые пачки посыпались на асфальт. — Вы плачетесь, что ваша дочь лежит на носилках, в «Скорой помощи»? Но вы, по крайней мере, знаете, что с ней и где она. А вот матери двадцати восьми моих парней не знают о своих сыновьях ничего. Не знают, где их могилы и есть ли эти могилы вообще. А все потому, что какой-то генерал, похожий на вас, подчиняясь приказу ворья, сидящего над ним, старательно заметал следы высокопоставленного воровства. Он не отдал приказ о помощи, как мы ни просили. Обещанная бронеколонна так и не появилась. «Вертушки» пролетели в паре сотен метров, но ушли в другую сторону. Нам не принесли боеприпасов, не поддержали огнем, не помогли выйти из окружения. Единственное, что сказал этот генерал: «Попробуйте отойти короткими перебежками, ребята». А вокруг было не меньше трех сотен боевиков. И мой сын не лежал на носилках и не поехал в больницу, а истек кровью у меня на руках. Он протянул почти сутки. На моих глазах умирали мои солдаты. Понимаете? МОИ. Парни, с которыми я прошел всю эту чертову войну от начала и до конца. За полтора года в моей роте из сорока восьми человек погибли всего трое. А за те два дня штурма — двадцать три. Подумайте. Двадцать три отличных, храбрых парня. Каждый из них был младше вашей дочери, зато пережил в тысячу раз больше, чем вы и ваша дочь, вместе взятые. Те из сорока трех, кому не повезло, позавидовали мертвым. В конце концов они оказались свободны. Но ни у одного из пятнадцати никогда уже не будет семьи и детей.

— Это правда? — спросил у сержанта Ледянский.

— Чистая правда, — все так же спокойно ответил за того капитан. — Прежде чем отпустить, их оскопили. Как по-вашему, это может быть приравнено к изнасилованию? — Ледянский промолчал. — В таком случае почему бы вам, товарищ генерал, — капитан начал повышать голос, — не набраться наконец мужества и не перестать размазывать сопли по щекам? Хотите отомстить за поруганную честь дочери? Ради бога. Махните рукой, и мы — вы, я, эти ребята, — капитан мотнул головой, указывая себе за спину, — ваш помощник, мы все через мгновение умрем. Возможно, вам повезет и вы не успеете ничего почувствовать.

А может быть, напротив, будете умирать медленно и страшно. Хотя какое это имеете значение, когда речь идет о чести близкого человека, а значит, и о вашей чести тоже. Не так ли? Ну же, махните рукой. Смерть страшна, только пока ее ждешь. Смелее. — Он выдержал паузу, глядя Ледянскому в глаза, усмехнулся язвительно. — Я так и думал. Вы никогда этого не сделаете, потому что жажда жизни в вас перевешивает стремление к справедливости. Так кто же из нас настоящий солдат? — Капитан повернулся и пошел к башне, бросив через плечо: — Подождите здесь. Детей сейчас приведут.

— Вы отказываетесь от выкупа? — спросил Ледянский.

— Странно, правда? — насмешливо оскалился сержант, отступая.

Загрузка...