Горячий контакт

Глава 9

Очередная неделя принесла нам новый сюрприз. Нас включили в состав боевых дежурств и теперь мы круглосуточно несли вахту на аэродромной пятке. Такая милость происходила не от щедрости Свекольникова. Сообщения с фронта военных действий из космических просторов были одно хуже другого. Сарги постепенно оттесняли земной флот все ближе к поверхности планеты. Единственно, где земляне еще держались, были районы около подпространственных окон – поражение здесь означало бы позорную капитуляцию. На остальных участках земной флот был отодвинут к Земле и это давало саргам больше, чем раньше, возможностей для прорыва к земным объектам. Они наладили массовую транспортировку легких атмосферных машин, оснастив ими базу на Луне. Это позволило им наводнять окрестности Земли небольшими аппаратами и потихоньку вредить людям.

Пришлось поднимать все летательные средства, включая даже допотопные реактивные самолеты. Последние, правда, больше пугали, но своим присутствуем хотя бы заставляли саргов быть осторожнее.

В таких условиях командование решило, что авиационные учебные заведения не только способны защищать себя, но и близлежащие объекты. Вот мы и получили возможность попробовать себя не только в учебных боях.

А уж сушки, которых при курсах стало с вновь полученными десять штук, сам бог велел пускать наперерез пролетающим вражеским машинам и защитить пространство над собой и соседями.

Обычно смена состояла из инструктора и двух курсантов. Наличие бывалого пилота показывало, что дежурства не учебные. Если бы не такая обстановка, я бы млел от счастья. После тяжелого трудного начала, едва не загнавшего добрую половину курсантов на тот свет, жизнь стала веселее. Я со своей репутацией пусть озорника, но очень талантливого, пользовался негласным разрешением нарушать дисциплину… чуть-чуть, в меру возможности. И за один учебный бой получил больше, чем иные за всю свою боевую карьеру. "Единорог" – это, конечно, не орден, но отличие все равно большое. Особенно с накладной пластинкой "За отличный учебный бой от главнокомандующего ВВКС РФ".

Пистолет и кобура часами порхали где-то в курсантских рядах. Наверняка, если не все, то каждый второй мечтал иметь такой же, пусть даже и без благодарности главнокомандующего ВВКС. Каждый раз к отбою приходилось давать общий атмосферный сигнал среди курсантов, прося принести оружие.

Штатный ПМ я сдал. Оружейник, равнодушно сверил номер с ведомостью, смел Макарова на полку, больше не обращая на него внимания. Зато "Единорог" рассматривал долго, цокая языком и пуская слюну от зависти. Мичман Савич был настоящим фанатом стрелкового оружия и безмерно завидовал мне.

А если еще учесть зачисление к беркутам, то курсанты единодушно признали меня счастливчиком судьбы и предложили стать символом набора, чтобы часть успеха перешла к ним.

Наказание гальюнами оказалось неожиданно легким. Объявив мне о нарядах вне очереди и о количестве гальюнов, начальство "забыло" снять дежурные смены, результаты деятельности которых тщательно проверял дежурный по курсам. В результате, когда я после отбоя вышел с ведром воды и тряпкой в район гальюнов, мысленно награждая "приятными" эпитетами и Захарова, и Свекольникова, и Оладьина, и остальных офицеров по очереди в зависимости от звания и должности, оказалось, что все уже убрано. Гальюны по уровню блеска могли пройти проверку на самом высоком уровне. Я немного пометался. Дежурный – техник-лейтенант, мало мне знакомый, но вызывающий симпатию своей веселостью, порекомендовал не отсвечивать, а идти спать.

– Тебе сказано отмыть курсовые уборные, – объяснил он. – Они отмыты. А то, что это не ты сделал, так то не твоего курсантского умишка проблема.

Так и жили.

На третьи сутки черед дежурить в воздухе пришел и мне. На пару со мной попал Марат Шахов, а всем нашим интернационалом командовал Рымаров. Инвалида тоже вытащили в воздух. По этому поводу он облачился в старенький, неоднократно ремонтированный комбинезон, в котором начал свою боевую деятельность. Глаза горели боевым огнем.

У нас, курсантов, большого восторга боевое дежурство не вызывало. К этому времени первый всплеск энтузиазма прошел, представление о себе героическом, в первом же бою доблестно отправившем на тот свет десяток саргов, сменилось пониманием, что боевое дежурство – это восемь часов ничегонеделания. И если первые несколько часов душу еще грела мысль об обманутом Коромысле, которому ты не достался для такого важного дела как бег с препятствиями или строевая шагистика и ряды курсантов хотя бы немного, но поредели, то остальное время оставалось тупо смотреть в панель сушки или бродить около нее. Режим дежурства был под номером два и нам даже порекомендовали (то есть жестко приказали) обязательно каждый час не менее двадцати минут прогуливаться для сохранения нормального кровообращения. Тяжелый противоперегрузочный костюм с двумя болтающимися шлангами жизнеобеспечения и несколькими шнурами связи, пистолет в кобуре на боку вначале придавал пикантность и поднимал о себе мнение (в этих костюмах отменялось чинопочитание и не надо было отдавать честь проходившим офицерам), но потом надоедал своим приличным весом и сковывающей походку жесткостью корпуса. И это не говоря о пропущенном обеде и физиологических проблемах. Сухой паек хотя и снижал спазмы голода, но горячего питания не компенсировал.

Судя по количеству курсантов, поделенных на число штатных боевых мест, и суток до конца окончания курсов, мне придется еще два раза выходить на учебное дежурство. Тоска зеленая. Сарги ни разу не показывались, и мы бесполезно торчали у дежурных сушек. Правда, на других боевых участках, особенно в центральной России, инопланетяне были более активны. А вот Сибирь их почему-то интересовала слабо. И мы, кучка дураков, стоим в полной готовности в состоянии грустного ничегонеделания.

Ближе к концу дежурства, когда я уже поглядывал на небольшой экран индикатора времени на левом рукаве летного комбинезона, раздался сигнал тревоги. Третий за время сегодняшнего дежурства. Командование никогда не забывало о нас грешных, лиц переменного состава. Учиться, учиться и еще раз учиться. И динамика наблюдалась. Если в первый раз, услышав сигнал боевой тревоги, я действовал хаотично и немного растеряно, путая гнезда шнуров и неловко подсоединяя шланги, то на третий раз наметился определенный автоматизм. Растем!

Ну а вместе с нами за одним доставалось и постоянному составу, я имею в виду нашего инструктора лейтенанта Рымарова. Тот воспринимал учебные тревоги стоически, но его лицу не хватало счастливого выражения выполненного долга. Чувствовалось, что за эту работу он получает деньги и действует исключительно в рамках приказа.

Поднялся на борт сушки. Соединил провода и шланги. Кибер-пилот сообщил о полной готовности машины к бою – горючим заправлена, боеприпасами снаряжена. Пилот на месте. Выслушав, доложил начальнику сам, хотя знал – на пульте у командира звена, которым являлся Рымаров, загорелся огонек готовности. Расслабился, ожидая отбоя.

Вместо этого лейтенант, у которого была связь с локаторным постом, скомандовал:

– В стратосфере два нарушителя, идем на перехват. Троих многовато, со мной идет Шахов, или нет, Савельев. Если чего, ты будешь отстреливаться из "Единорога". Шахов, будь готов прийти на помощь.

Ба, да инструктор наш, оказывается, умеет шутить. И давно это у него, болезного? Мать их так и разэтак… не наиграются никак взрослые дяди со своими большими стреляющими игрушками. Сколько можно нас гонять? Не просто заставили изготовиться к полету, так еще потребовали в воздух подняться. Надеюсь до учебного боя не дойдет? А то, у-ух, я за себя не ручаюсь. Ладыгина просто шуганул, а над этими поиздеваюсь. А если еще против меня выдвинут Рымарова – такое тоже возможно – руками разорву и скажу, что так было.

Поднялись на десять километров и зависли. Хватит уже, пожалуйста, – мысленно возопил я, – у нас смена завершается, тренируйте следующих. А нам кушать хочется, вот-вот обед начнется, опять же памперсы полны…

Мои немые вопли на корректировку действительности не подействовали. При взлете сразу заработали все системы сушки, большинство из которых на стоянке были в режиме пассивного ожидания. Я глянул на показавшийся на экране монитора окошечко активного локатора корабля и застонал. Так и есть – летят две сушки, почти такие, как у нас, только более поздней модели и даже не собираются сворачивать в сторону.

Все-таки отцы – командиры собираются устраивать учебный бой. Целую пару выдвинули, лейтенанта нашего придержали, хотя его с какой счастья. Могли бы одиночным поединком ограничиться. Я немного напрягся. Опять будем махаться видеокамерами и смотреть мультики. Ладно, воевать, так воевать, нападу сразу на двоих. Где моя родимая кобыла. А Рымаров чем займется? Будет отслеживать ошибки и держать за штаны, если я задумаю своевольничать? Опять будет выдвигать версии моего происхождения?

Распалившись от злости на командование я не сразу обратил внимание на изменение положения. И лишь чуть позже спохватился. Что это? Кибер-пилот бортового компьютера моего корабля, идентифицировав сушки, не окрасил их в зеленый цвет и не объявил отключенной систему подачи боеприпасов. Нет, сушки обозначились каймой красного цвета. Это означало, что на сигнал свой – чужой кибер-пилоты встречных машин правильного пароля не дали. Продолжение учений? Не слишком ли они приближаются к реальным боевым? Прикажите нанести пушечно-ракетный удар?

– Что случилось? – спросил я у своей консервной банки. Распознав пилота, бортовой комп должен был с ним сотрудничать. По крайней мере, до тех пор, когда в диалог человек – машина не вмешается третий, обладающий более высокой степенью ответственности.

Доклад компа, высветившийся на мониторе, заставил меня поперхнуться:

"На запрос свой – чужой получен пароль трехдневной давности. На просьбу проверки личного идентификационного номера пилотов получил запрет. Предполагается на тридцать семь процентов, на обнаруженных Су летят нарушители летного режима, которых необходимо захватить или хотя бы остановить".

На учебный бой это тянуло все меньше. Хотя от командиров можно всего ожидать. В том числе провокацию. Неужели и с Рымаровым так шутить будут? Эй дружище, спой что-нибудь, ты же командир!

Инструктор молчал. Скорее всего, его кибер выдавал сейчас такую же информацию, что и мой, и лейтенант напряженно думает. Я бы уже сказал о своих размышлениях и определил оценку предлагаемых командованием действий, но тормозило то, что подачу боеприпасов никто не отключал. А по технике безопасности в случае учебного боя это требуется обязательно. Погонов можно лишиться за такое грубейшее нарушение инструкции. Как бы командование не резвилось, но базовые принципы безопасности должны соблюдаться. Иначе это будет не армия, а бардак. Кажется, на верхах всерьез собираются воевать.

– Командир, на горизонте вероятный противник, – напомнил я Рымарову о своем существовании. Пусть решает, раз звездочки имеет.

Тот в ответ коротко выругался. Чувствовалось, что ему очень хочется толкнуть речугу на полчаса и только из русских простонародных выражений, но эфир прослушивался и записывался, а вышестоящему начальству по большому счету было все равно – курсант или рядовой инструктор. За замусоривание радиоволн и использование нецензурных выражений накажут, потом догонят и еще раз накажут. Благо у него уже существовало нечто вроде устного замечания за излишнее словоизвержение во время моего кувыркания в небе с командиром беркутов.

Рымаров наконец решился.

– Оставайся на месте, я выйду на визуальное расстояние и покажу этим чуркам, что пароли надо периодически менять, – приказал он.

– Но инструкция…, - попытался возразить я. В вопросах военного делопроизводства с некоторого времени мне не было равных. Сначала я читал файлы скинутой мне на планшетник электронной папки по принуждению. Но уже первое же обнаруженное нарушение распорядка курсантов, допущенное с письменного разрешения Оладьина и настойчиво проводимое инструкторами, показало наличие отнюдь не теоретических оснований для изучения юридической базы обучения военных пилотов. В субботу нам полагался дополнительный час для пополнения культурных знаний – посмотреть фильм, почитать книжку. Проще говоря, замаскировавшись под зрителя или читателя, можно было часок поспать, о чем мечтали все без исключения. Курсанты хронически не досыпали.

Оладьин нарушал инструкцию… чуть-чуть, буквально на нанометр. В этот час курсанты изучали такие темы по истории отечественной культуры как "Роль высоты в воздушном бою", "Учет плотности воздуха при огневом контакте на высотах 5… 15 км" и т. д.

Я перебросил ему на планшетник свой рапорт, скромно пометив – копия направлена командиру курсов и отправился на плац, в руки к Коромыслу, маршировать, отдавать честь, бегать, прыгать…, ну и остальные 232 команды. Мичман всегда был изобретателен в вопросах физической нагрузки. Впрочем, я в его списках, как это ни странно, уже навечно попал в позитивные примеры, и если моя фамилия появлялась в его устах, то только для похвалы. Произошло это после поединка с Ладыгиным. Сам мичман полетал немного, на третьем вылете попав под луч карася, и продолжил службу на земле, а почему высоко оценивая любые успехи в полете. Даже в рамках учебных боев.

Так вот, случилось не случаемое. Не успел я вытянуть ножку в парадном строю, как Оладьин срочным вызовом вырвал меня из рук Коромысла, вызвав у того злобную агрессию, которая, судя по издаваемым в таблетке телефона звукам, была сравнима только с реакцией самого полковника. Я поплелся в его кабинет.

………… и так десять раз, – поздоровался он со мной. – Такого наглого курсанта, Савельев, я еще не встречал. Если бы ты был менее способен и удачлив, я отделался бы от тебя через десять минут, столько времени нужно, чтобы набрать на планшетнике приказ о твоем отчислении. В общем, забери свою докладную и чтобы я ее больше не видел…

Звякнула трель компа. Оладьин нехотя повернулся к монитору. Появившееся изображение заставило его сменить выражение лица и задвигаться быстрее. На связь вышел Свекольников.

– Даниил Сергеевич, – сказал он, – у меня на руках копия рапорта Савельева. Вы, гляжу, ее уже обсуждаете. Постарайтесь в дальнейшем не допускать таких нарушений.

Тон генерала, сухой и излишне деловитый, не стимулировал на продолжение разговора. Оладьин только сказал: "Есть!" Свекольников кивнул, отключился.

Оладьин заскользил по кабинету с грацией разъяренного бизона. Судя по хрусту разминаемых пальцев, мысли у него были удручающе-черными. Если бы было можно…, нет, убить бы он меня не убил, но вот кулаками и, возможно, ногами по мне прошелся. Вместо этого, надо отдать ему нужное, полковник сдержался и медленно сказал:

– И-Д-И-Т-Е!

Мое возвращение и, главное, новость об отмене "культурного часа", были встречены курсантами с небывалым восторгом, что едва не нарушили порядок дня. Мы, конечно, понимали, что Оладьин попытается сорвать на нас зло (это называется оптимизировать учебный процесс), оторвав немного времени от сна и т. н. личного времени. Но эта сторона нашей жизни была столь сильно ужата, что поджимать отсюда оказалось нечего. Оладьину пришлось отступить.

В последующие дни я сумел досадить:

– вновь Оладьину (неправильная организация процесса обучения, что противоречило инструкции 016-75Г (проведение строевых занятий вместо теоретических));

– Сидорову (срыв регламентных работ ТС-34 (ремонт проводился через 15 летных часов, а не 14, как положено), организация питания постоянного летного и технического состава на аэродроме, что было категорически запрещено приказом главкома ВВКС в прошлом году);

– Рымарову, а за ним и остальным инструкторам (использование ненормативной лексики, нарушения в форме одежды, отсутствие табельного оружия при вылетах).

И это только часть нарушений инструкторского и административно-командного состава. Я думал, меня съедят. Не съели. Чувствуя, что, как и следует извечному физическому закону "сила воздействия равна силе противодействия", на меня наедут все те, кого я обидел, за несколько дней я превратился в плакат "образцовый курсант авиационных курсов". Все элементы мундира сидели и стояли, где положено и на нужном расстоянии. К парадному шагу не смог придраться даже Коромысло, он только восхищенно выматерился, глядя, как я печатаю шаг.

Группа инструкторов во главе с Сидоровым мстительно попыталась найти прорехи в моем знании сушки. Они их нашли, только не у меня, а у себя, что нашло в итоговом укоризненном возгласе подполковника: "Что же это вы так, товарищи офицеры?" Под его взглядом непредвиденный экзамен был прерван, чтобы не позориться перед командиром роты, а все наряды вне очереди для меня остались в карманах инструкторов.

Впрочем, я отвлекся. У пилотов, даже немного полетавших, отношение к инструкциям было плохим. Определить в сравнительно небольшом документе все вводные невозможно по определению и поэтому нередко действия по инструкции приводили к дурацким последствиям. В воздухе лейтенант этого сказать не мог и поэтому только приказал:

– Оставайся на месте.

Не мне, начинающему пилоту, судить о соответствии бюрократических изделий реальным действиям в бою. Однако, мне все же показалось, что Рымаров излишне игнорирует некоторые из них, написанные может не очень умными, но опытными людьми.

Его сушка проваливаясь на высоту семи километров, двинулась навстречу заплутавшим машинам, чтобы преградить им путь и, если звание это позволяет, посадить на нашем аэродроме.

Я, наоборот, немного приподнялся. Локатор исправно показывал два чужих судна и одно свое – инструктора. Остальной небосклон был чист, только на пределе видимости локатора шевелились какие-то тарелки. Но это далеко, более получаса полета.

Маневр Рымарова не вызвал никакой реакции со стороны чужаков. Они продолжали идти своим курсом на экономичной скорости в полтора маха.

Сушка лейтенанта пересекла их курс, как бы намекая, что дальнейший путь закрыт. Дальше их пропускать без особого разрешения было запрещено. Если нарушители пойдут дальше, они окажутся над Новосибирским центральным сектором управления (ЦСУ), своими локаторами контролирующим до шестой части всего земного пространства.

ЦСУ – гигантские компьютерные системы, соединенные с локаторными станциями, ракетными постами и авиационными частями. Именно на их долю выпадало обнаруживать и уничтожать львиную долю кораблей противников, подходящими из обычного пространства. ТАКРам путь был прегражден, саргам удавалась щипать землян только небольшими судами, чем они с переменным успехом занимались.

Пролетать над ЦСУ категорически запрещалось. Я немного расслабился. Учебного боя не будет, бестолковых чужаков, – скорее всего, заплутавших новичков соседней авиачасти, – остановят, посадят, накормят, набьют морды и отпустят домой. Пилоты дежурных кораблей относились к подобным гостям жестко, это проверили на себе несколько наших курсантов, заблудившихся в воздушном пространстве в ходе выполнения учебной задачи и прилетевшие со здоровенными синяками и пожеланиями больше не попадаться.

Рымаров, не видя никакой реакции нарушителей, включил бортовые огни и сирену. Теперь не отреагировать было невозможно. Остановятся.

Треск 30-мм пушек и огненные трассеры – среди снарядов боекомплектов сушек оказались трассирующие – стали для меня совершенно неожиданными. Но не только для меня – эфир взорвался недоуменными матюгами операторов наземных служб и пилотов. Догадки были разные – от сумасшествия до беспробудного пьянства.

А сушка Рымарова накрылась. Сначала казалось, что четыре длинные очереди – по две с каждой тарелки – не оказали никакого эффекта. Судно, вздрогнув от доставшихся снарядов, пролетело мимо, сохраняя директрису полета. Но стрелявшие пилоты знали свою работу. Очереди ударили в переднюю нижнюю полусферу, где сушка имела гравитационную установку. Хотя гравитатор был особенно сильно бронирован, но стрельба в упор позволила пробить и эту защиту. Сушка еще пролетела несколько сот метров, а потом двигатель взорвался, разнеся тарелку в клочья. До этого такие эффекты я видел только в кино или в "мультиках". Рымаров не катапультировался.

И что прикажите делать? На моих глазах убили человека. Командовать мною некому. На земле нас вели рядовые операторы, имеющие право на отдачу приказа действия примерно на моем уровне. То есть максимум, что они сделают – доложат о ситуации и запросят указаний. За это время половину населения Земли можно уничтожить.

Я немного ошибался. Среди операторов нашлись и офицеры с серьезным допуском командования. Сквозь какофонию звуков ко мне пробился громкий, уверенный в себе голос:

– Борт номер 27, сушка борт номер 27, раздудыть тебя через коромысло, ответь оператору ЦСУ.

Мать моя женщина, это же я!

– Оператор ЦСУ, сушка двадцать семь, пилот курсант Савельев.

– Здесь полковник Белобородов, оператор ЦСУ. Ничего не предпринимать. Этих сумасшедших свинопасов на сушках мы накажем сами. Еще раз повторяю – ничего не предпринимать!

Я продолжал держать свою сушку на десяти километрах. Остатки тарелки Рымарова уже упали, даже легкие дюралевые листы, оторванные от корпуса, докрутились и приземлились.

– Но тарелки идут на ЦСУ!

– Сейчас я с ними свяжусь и посажу, хватит бессмысленных жертв.

Я покрутил головой в затруднении. Уничтожение Рымарова, быстрое и профессионально выверенное, показало, что сушки ведут не новички. Я бы так точно поразить не смог. Сумасшествием и пьянством здесь и не пахло.

Поставим вопрос ребром – почему он идут на ЦСУ, легко уничтожив возникшее на пути препятствие? Правильно, для уничтожения ЦСУ. Неужели полковник этого не понимает? Или, наоборот, я ничего не понимаю?

Кибер-пилот моргнул внутренними огнями, монитор показывал, что сушки легли на идеальный курс для уничтожения комплекса ЦСУ. Дурная железяка тоже увидела опасность. Конечно, сушки машины легкие и вооружение у них слабенькое, но если вместо стандартных ракет поставить модернизированные, с водородными боеголовками, то можно свернуть всю структуру.

А, черт с ними, пусть отдают под трибунал. Первый раз, что ли, меня пугают? Снял ограничители тяги и поставил гравитатор на максимальную мощность. Летающая тарелка, развивающая скорость в тысячу километров за 3,7 секунды, буквально прыгнула вперед.

Полковник крыл матом меня, курсы пилотов, всю авиацию, требуя остановить атакующую сушку с сумасшедшим пилотом. Но мне уже было все равно. Инструкция Д-34 ОГВ, касающаяся взаимодействия с нарушителями, в экстренных случаях при умышленной гибели людей (пункт 2 прим), требовала, в случае необходимости (сохраняющаяся угроза важным объектам, людям) открытия огня и уничтожения нарушителя.

Я иду около сверхважного стратегического объекта. Инструкция, как и покойный Рымаров, вариант оставляли только один. Поскольку сушки, как ни в чем не бывало, направляются прежним курсом, надо открывать огонь. Снял предохранительные кольца с оружия, выпустил сразу все четыре неуправляемые ракеты и открыл огонь из пушек. Скромнее надо быть ребята. Здесь девки только наши.

Две ракеты прошли мимо, но две цепанули ближнюю ко мне. Бронирование сушки позволяет при удаче уцелеть после прямого попадания ракеты, но не такие уж они мощные. То ли ракеты подействовали на пилота, то ли машина была повреждена, но оставшись целой, маневр ухода с траектории огня сушка выполнила небрежно. Фактически она просто развернулась, теряя скорость, и подставила мне бок, в который я с удовольствием всадил длинную очередь. Сушка дернулась и полого пошла вниз.

Сбил я ее или нет, мне было уже не до этого. Вторая сушка начала агрессивно теснить меня, стремясь поскорее сбить. Нет, в машине не наш! Свой так оголтело атаковать не будет. Я с трудом отбивался, крутясь на виражах. По мастерству он явно меня превосходил. Если за сушкой сидит новичок, как пытался мне втюрить Белобородов, то я шлюха из царского борделя, а не курсант краснознаменных курсов.

Моего соперника, какой там, противника подводило стремление покончить со мной побыстрее. Он атаковал напропалую, а я экономно оборонялся, вовсю используя тактику разгона и короткой остановки. Сушка попыталась прижать меня к земле, сделав горку и атакуя в лоб. Но и я пошел навстречу в лобовую. Секунда и мы оказались друг против друга в мгновенной атаке ударив из пушек – я - щедрой длинной очередью, не жалея снарядов, а мой противник – короткой, в десяток снарядов. Позже оказалось, что это были его последние боеприпасы.

Итог – сушка врага свалилась в пике, но потом полого села, управляемая кибер-пилотом. Моя сушка, потеряв часть лобового пластика и получив пару снарядов в броню, была сравнительно целой. Правда, я получил ожог от раскаленного пластика в район груди, но это было только терпимо больно, но не смертельно. Еще один осколок пробуравил кожу на щеке и оттуда постоянно вытекала струйка крови, мешая мне сосредоточиться.

Дал приказ кибер-пилоту садится на аэродромную пятку и только теперь обратил внимание на усилившийся гвалт в эфире. О, как там орали, главным образом поминая меня. Бесновался Белобородов, перечисляя различные интимные вещи, сопровождаемые его секс со мной. Ему вторил Сидоров, поминая козу имени его родного. Я вслушался в разговор. Нет, Сидоров защищал меня! Я приободрился и передал в эфир:

– Я борт 27, произвожу посадку.

Простенькое сообщение вызвало новую бурю возмущений. Но я уже не обращал внимания на вопли командиров, понимая, что это только начало длительной головомойки. Сейчас меня увидят визуально и вот тогда пойдут, как говорится, ягодки. "Работа" офицеров со мной после поединка с Ладыгиным покажется ласковой похвалой.

Когда я вылез из сушки – вручную, лифт машины не работал, смертельно контуженый снарядами, – меня уже ожидала комиссия по встрече: Оладьин, Сидоров, незнакомые и полузнакомые офицеры.

Сидоров поздоровался со мной матом, посмотрел на измазанное кровью лицо. Видимо, видок у меня был соответствующий, поскольку подполковник помолчал и уже спокойным голосом потребовал к сушке медика.

Горячка боя спадала, стало очевидно, что действительно пора показаться фельдшеру. Голова вдруг закружилась и я шлепнулся в банальный обморок…

Остро защипало в носу. Я дернул головой и удостоился сентенции:

– Не вздрагивай, курсант, не невеста в брачной постели.

Открыл глаза. Рядом родимая сушка нависла своей тушкой. Подумал и закашлялся от смеха. Стихами заговорил. Это от раны или от ожидания трепки? Надо мной стоял человек со змеей на мундире и протирал мое лицо от крови. Медик появился.

Слышались голоса техников, рассуждавших об объемах ремонта.

– Да нет, какой два дня, смотри, автоматику надо всю перебирать, пластик менять, броню опять же перебрать, вдруг силовую сетку дестабилизировало, – рассуждал уверенный голос. – Хорошо попало. Пилот был опытный, прости господи, несколькими снарядами машину из строя вывел.

– Но кибер пишет…

– Вот-вот, еще кибер-пилота надо промодулировать на предмет повреждений. Бортовому компу тоже могло достаться. Так шкарябнуло, он тебе сейчас покажет день рождения бабушки английского короля, а не состояние машины.

– Очнулся, курсант? – Надо мной навис незнакомый полковник, недобро щурясь.

Я понял – надо вставать. Медик залил рану на голове лечебным клеем, шлепнул лейкопластырь. Констатировал:

– Рана не серьезная, но крови вытекло много, суток на пять освободить от всех занятий и физподготовки.

– Я его сейчас освобожу! – взревел полковник, глядя на поднимающегося меня, – ты почему приказы старших по званию игнорируешь?

Мне удалось кое-как встать на ноги, голова закружилась, но второй раз в обморок я не бухнулся.

Неловко козырнул, забыв, что на голове ничего нет.

– Разрешите доложить, товарищ полковник, действовал согласно инструкции Д-34 ОГВ пункт 2 прим.

Белобородов покраснел от перегрузки отрицательными эмоциями.

– Какой еще инструкции? – заорал он.

Оладьин кашлянул, привлекая к себе внимание полковника и пояснил:

– Согласно этой инструкции, если приблизившееся воздушное судно в районе важных объектов открыло прицельный огонь в результате чего наблюдаются потери, пилот имеет полное право открывать огонь на поражение.

– То есть как, – растерялся Белобородов, – его еще оправдают?

– Не будем забегать вперед, – не определился с будущим Оладьин, – ты, курсант, под присмотром медика иди на губу, пусть он более предметно определит, сколько там тебе отлеживаться. Для начала получай, как уже говорилось, пять суток и лечись, благо медпункт у нас рядом с губой.

Я посмотрел на сушку, медленно увозимую в ремонтные боксы ремонтным катером, чертыхнулся и отправился на гауптвахту – лечиться, да простится мне подобный каламбур.