Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Глава 8 «…И В БОРЬБЕ С ЗЕЛЕНЫМ ЗМЕЕМ ПОБЕЖДАЕТ ЗМЕЙ»

«Архиважное дело». Под таким заголовком в очередном двенадцатом номере главного партийного журнала «Коммунист» за 1985 г. была помещена редакционно-установочная статья, призванная обосновать историческое майское постановление ЦК КПСС о начале новой противоалкогольной кампании. Это была первая и несколько неожиданная для общественности акция нового руководства страны, намного опередившая какие-либо серьезные преобразования в социально-экономической и политической жизни.

Несомненно, причины для принятия такого решения имелись. Стремительный рост потребления спиртного в 60 —80-е гг. вызывал уже настолько серьезные последствия, что их невозможно было игнорировать «наверху». Многолетний председатель Госплана СССР Н. К. Байбаков поведал в мемуарах, что уже в 70-х гг. руководство страны располагало данными о размерах экономического ущерба от последствий пьянства в виде прогулов, брака, производственного травматизма и т. д.; но в те времена все эти «сигналы» клались под сукно^{611}. Согласно результатам проводившихся в начале 80-х гг. обследований (преданных гласности значительно позже), в стране насчитывалось более 4 миллионов только зарегистрированных органами милиции и здравоохранения алкоголиков. По тем же расчетам, среди рабочих-мужчин спиртным злоупотребляли 37 % (для сравнения: в 1925 г. — 11 %); на каждый рубль реализованной промышленной продукции приходилось от 1, 5 до 3 рублей убытков по причине пьянства^{612}.

Экспертные оценки независимых специалистов также однозначно рисовали весьма тревожную картину. По данным известного в те годы поборника трезвости академика Академии медицинских наук СССР Ф. Г. Углова, использовавшего методику расчета, применявшуюся в СССР в 20-е гг., оказалось, что проданные в стране только в одном 1975 г. алкогольные напитки принесли общие экономические потери народному хозяйству примерно в 60–65 миллиардов рублей. По мнению ученого, эта цифра скорее отражала нижнюю границу действительных потерь^{613}. С этими показателями вполне соотносились приведенные выше данные Профессора Дьюкского университета (США) Владимира Тремла.

Разница подходов и методик влияет на их результаты: мы встречали весьма серьезные расхождения в цифрах у разных исследователей. Например, некоторые из них полагают, что количество алкоголиков в бывшем СССР составляло около 30 миллионов^{614}. По-видимому, принятая на Западе практика расчетов нашего алкогольного потребления^{615} более правильна, чем официальные советские данные о реализации вина, пива и водки в государственной торговле. Но методика таких исчислений и их источники нам неизвестны. Так что пока по-прежнему трудно представить, сколько самогона и прочих домашних напитков производили и потребляли советские граждане.

Особенно тревожным, по мнению специалистов, было положение в славянских республиках, т. к. в Прибалтике не гнали самогон, в Молдавии и Закавказье были распространены столовые вина, а мусульманское население Средней Азии потребляло лишь 40 % спиртного от общесоюзного уровня. Таким образом, главными потребителями оставались Россия, Украина и Белоруссия, где средняя семья тратила на спиртное 15 % своего дохода, а 60 % питейного ассортимента составляли крепкие напитки и дешевые крепленые вина.

Печальными результатами этого, по данным самой же советской печати, явились рост смертности (наиболее частой была смерть от отравлений: 19,5 случаев на 100 тыс. чел. против 0,3 случая в развитых странах), ежегодная гибель 13–14 тыс. человек на дорогах, прошедшие через вытрезвители 15 миллионов человек, что вполне сопоставимо с численностью населения целого государства. Существенная доля «пьяных» денег в общем доходе бюджета (12–14 %) оборотной стороной имела понижение и без того не слишком высокой производительности труда на 15–17 %^{616}.

Еще более удручающими выглядели расчеты другого американского специалиста — профессора Б. Сегала: к 1985 г. расходы советской семьи на алкоголь составляли 21 % ее бюджета — намного больше, чем до революции! Что же касается общих экономических потерь, связанных с пьянством (производственный брак, преждевременная смерть, преступность, расходы на лечение и т. д.), то они, по его мнению, лишь за один мирный и сравнительно благополучный 1970 г. обошлись стране в 200 Млрд рублей. К середине 80-х гг. этот показатель составлял уже 500 млрд рублей, что превышало сумму советского государственного бюджета. Для сравнения можно указать, что (по тем же данным) аналогичные американские экономическое потери составляли всего 1/7 часть советских.

На форму и содержание новой антиалкогольной кампании повлияла и неудачная попытка в короткий срок изменить сложившуюся структуру алкогольного потребления, предусмотренная помянутыми выше директивами 1972 г. Абсолютный рост потребления вина и пива никак не отразился на таком же росте потребления водки. Неудивительно поэтому, что при отсутствии научно обоснованных представлений о путях и средствах борьбы с пьянством на первый план вновь стали выдвигаться административные методы.

На страницах периодических изданий 80-х гг. можно было, как и за 50 лет до этого, прочитать, что провал американского «сухого закона» нам не указ: «Не удавшееся в мире капитализма непременно удастся в мире социализма, поскольку никаких корней советское пьянство не имеет и представляет собой только распущенность, только вредную привычку»^{617}. В итоге новые противоалкогольные меры были направлены на утверждение абсолютной трезвости, а сама идея «культурного потребления» была предана в 1985 г. анафеме. Справедливости ради надо заметить, что научная норма «умеренного» или «культурного» потребления спиртного до сих пор не поддается точному определению и на этот счет высказываются самые разноречивые суждения^{618}.

Наконец, возможно, что перестройка началась с «трезвенного» постановления именно потому, что эта мера была к тому времени наиболее подготовленной. Еще в 1983 г. были внесены изменения в «Основы законодательства о труде»: отныне появление на рабочем месте в нетрезвом виде стало самостоятельным основанием для увольнения. В то же время идея борьбы за трезвость появилась и в нарождавшемся общественном движении. В 1984 г. общество «Память» выдвинуло лозунг «Трезвость — норма жизни», а по рукам стал ходить подготовленный Ф. Г. Угловым и А. Ждановым доклад, где главными виновниками алкоголизации («сионистского алкогеноцида русского народа») были объявлены сионисты, троцкисты и прочие агенты мирового империализма.

Во всяком случае, потребность в эффективной идеологической акции была у нового руководства велика, а серьезные экономические и политические реформы требовали не в пример более глубокой разработки и не могли не вызывать в правящем кругу опасений. Активный сторонник антиалкогольной кампании Егор Кузьмич Лигачев (секретарь ЦК КПСС с декабря 1983 г.) главным ее инициатором называл члена Политбюро и председателя комитета партийного контроля М. С. Соломенцева, в аппарате которого и готовились соответствующие документы еще задолго до мая 1985 г. По признанию бывшего заместителя Соломенцева П. Я. Слезко, началу кампании предшествовала двухлетняя работа и даже обсуждение проектов итоговых документов в трудовых коллективах с непременным учетом пожеланий трудящихся^{619}.

Итак, «наверху» проблему обсуждали и даже экспериментировали. По воспоминаниям члена комиссии Политбюро по борьбе с алкоголизмом Н. К. Байбакова, он вместе с тогдашним главой правительства Н. И. Рыжковым лично исследовал свойства «каприма» — биологически активного вещества, снижающего токсичность алкоголя: «Вдвоем опорожнили бутылку водки с капримом, закусив лишь яблоком. Домой уехали навеселе». Затем эксперимент был продолжен уже в масштабах Магаданской области и привел, по словам того же Байбакова, к сокращению продажи водки по причине отсутствия необходимости опохмеляться^{620}.

Составленный в Комитете партийного контроля проект антиалкогольной реформы вызвал сопротивление со стороны планово-финансовых органов, требовавших тщательной проработки и обоснования предлагаемых мер с точки зрения их экономических и социальных последствий. На некоторое время вопрос был отложен. Однако после смерти К. У. Черненко Политбюро во главе с новым Генеральным секретарем на первом же заседании вновь рассмотрело этот вопрос, итогом чего было принятие решения, с которого М. С. Горбачев и начал свою активную «перестроечную» деятельность. Об атмосфере вокруг новой инициативы и степени ее подготовленности несколько лет спустя (не без доли самооправдания) рассказал Н. И. Рыжков: «…Возобладала мысль о том, что ежели спиртное исчезнет, из магазинов, то и проблема сама собой рассосется. Я был категорически против такого решения. Выступая в Кремле, заранее предсказал и талоны на сахар, и самогоноварение. Единственное, чего не предугадал, — то, что станут ваксу есть да стеклоочиститель пить. М. С. Горбачев со мною был согласен. Но затем он согласился с другими…»^{621}

Принятое 7 мая 1985 г. постановление ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма» в очередной раз — но без каких-либо упоминаний о предыдущих кампаниях — констатировало обострение алкогольной ситуации в стране и предписывало «разработать и осуществить комплекс всесторонне обоснованных организационных, административно-правовых и воспитательных мер, направленных на решительное усиление антиалкогольной борьбы и повышение ее эффективности».

В числе этих мер Госкомитету по науке и технике, академическим учреждениям «совместно с заинтересованными министерствами и ведомствами» предлагалось создать, в духе времени, общегосударственную комплексную программу профилактики и преодоления пьянства и алкоголизма. Но на первое место в том же постановлении были выдвинуты вполне традиционные меры: ужесточение спроса с членов партии (вплоть до исключения из рядов), требование «показать личный пример», обеспечение строгого общественного контроля по профсоюзной линии и административной ответственности со стороны правоохранительных органов.

Опять признавалось важным улучшать организацию досуга, поощряя «клубы по интересам», коллективное садоводство, строительство и эффективное использование спортивных сооружений. Предусматривалось ежегодное сокращение объемов производства водки и ликероводочных изделий при одновременном увеличении производства и продажи безалкогольных напитков, фруктов, ягод, соков и изделий из них.

Наконец, третьим важным положением этого документа был призыв развернуть антиалкогольную пропаганду и ужесточить цензуру: «не допускать, чтобы в театры, кино-, теле- и радиопередачи, художественные произведения проникали мотивы, пропагандирующие выпивки, застолья»^{622}. Кроме того, ЦК КПСС «счел целесообразным» создать новое добровольное общество борьбы за трезвость со своим печатным органом.

Все эти положения были конкретизированы в последующих документах: постановлении Совета Министров СССР «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения» и соответствующих указах Верховных Советов СССР и РСФСР. Как обычно, наиболее подробно разрабатывались административно-ограничительные меры. Была запрещена продажа спиртного в обычных, неспециализированных магазинах и отделах, которые к тому же не могли располагаться «вблизи производственных предприятий и строек, учебных заведений, общежитий, детских учреждений, больниц, санаториев, домов отдыха, вокзалов, пристаней и аэропортов, культурных и зрелищных предприятий, в местах массовых гуляний и отдыха трудящихся и в мелкорозничной торговой сети»; т. е., по нормальной логике, их не должно быть нигде.

Вновь повышалась административная ответственность за распитие в общественных местах, на работе; за самогоноварение, управление транспортом в нетрезвом виде, спекуляцию и нарушения правил торговли спиртным, которое теперь можно было продавать только с 14 часов лицам, достигшим 21 года. Предусматривалось, с одной стороны, создание сети хозрасчетных медицинских учреждений наркологического профиля, а с другой — строительство новых ЛТП, куда граждане отправлялись в судебном порядке «Зля принудительного лечения и трудового воспитания» на 1–2 года. Ведать координацией усилий государственных и общественных организаций в этой области были призваны вновь создаваемые при исполкомах местных Советов комиссии по борьбе с пьянством.

Меры социально-экономического характера выглядели заметно скромнее и абстрактнее. В самой общей форме Госплану, Госстрою и ведомствам поручалось «предусмотреть» строительство кинотеатров и домов культуры, «способствовать» развитию коллективного садоводства, «увеличить поставки и торговлю» всевозможным ширпотребом, «расширить» продажу фруктово-ягодных изделий. Единственной конкретной цифрой было указание отчислять от доходов жилищно-эксплуатационных организаций 3 % для развития спортивной работы по месту жительства^{623}.

Первая крупная социальная акция нового руководства явно претендовала на комплексное решение вопроса; по всей видимости, ее инициаторы рассчитывали на быстрый эффект. На деле же подготовленный в «доперестроечную» эпоху пакет документов не отличался новизной подходов.

Уже в первых строках постановления пьянство по-прежнему характеризовалось как «вредная привычка и пережиток в то время, когда все полнее раскрываются созидательные силы нашего социалистического строя». На том же настаивала и упомянутая редакционная статья в журнале «Коммунист»: «В отличие от капиталистического общества алкоголизм и пьянство чужды социализму так же, как они чужды классовой природе пролетариата», — хотя далее ее авторы говорили об «объективных корнях» этого явления, существующего уже тысячелетия^{624}. Там же была сделана и достаточно робкая попытка взглянуть на проблему с точки зрения оценки реального положение работника в условиях экономической системы, сложившейся в СССР. О каких-либо социальных и уж тем более политических факторах даже и речи не шло.

Исторические условия развития пьянства в России вовсе не затрагивались, и опыт борьбы с ним не учитывался — как по неведению, так и по другим, вполне понятным причинам. Более того, обращение к традициям потребления спиртного в стране однозначно объявлялось «антинародной пропагандой». К истории обращались сугубо конъюнктурно и избирательно: от упоминаний о том, как русские крестьяне в 1858–1859 гг. в массе своей отказались пить водку, сразу следовал скачок в 1905 г., когда Иваново-Вознесенский Совет рабочих депутатов распорядился закрыть винные лавки, и в 1917 г. с борьбой большевиков против погромов винных складов. Прочие эпизоды с их разнообразным положительным и отрицательным опытом не упоминались, как недостойные внимания^{625}.

В подобной официальной публицистике отсутствовала даже поверхностная оценка уроков прошлого: трезвенного движения рубежа XIX–XX вв., кампании 1928–1931 гг., неудачи 1972 г. Напротив, демонстрировалось пренебрежение к «интеллектуалам» царской России, которые «глубоко страдали» за «темный» народ, но были способны лишь на высоконравственные призывы: просветить, объяснить, усовестить, научить «умеренному», «культурному» питию… Как будто никогда и не было в России массового антиалкогольного движения во главе с этими самыми «интеллектуалами».

Подходя к решению сложнейшей социальной проблемы с таким идейно-теоретическим багажом, инициаторы новой кампании сделали упор, прежде всего, на административно-запретительные меры в сочетании с пропагандистскими акциями, т. е. в духе образцового бюрократического убеждения в том, что принятые «наверху» организационные меры способны справиться с «чуждыми» социальными явлениями. Ни в экономическом смысле, ни в плане учета богатого исторического опыта «руководящие» документы 1985 г. были не проработаны, что не замедлило сказаться на деле.

Новая кампания началась весьма агрессивно. В печати немедленно появились соответствующие моменту письма трудящихся, призывавшие «вывести водку, вино и пиво из разряда пищевых продуктов, поскольку алкоголь является наркотическим ядом». Новый курс был официально утвержден на XXVII съезде КПСС (февраль — март 1986 г.), где высшее партийное и советское руководство в лице Горбачева и Рыжкова заверило, что линия на резкое сокращение производства и продажи алкогольных напитков будет неукоснительно выдерживаться и впредь. Последний, правда, в докладе об основных направлениях социально-экономического развития СССР в 1986–1990 гг. и его перспективах до 2000 г. выразил и беспокойство по поводу возможности удовлетворить платежеспособный спрос населения в условиях решительной борьбы с одним их основных казенных доходов^{626}.

В узком кругу настроение было еще более бескомпромиссным. Рыжков в мемуарах сообщает о «секретном пункте» майского постановления ЦК КПСС 1985 г., содержавшем дату окончательного прекращения выпуска алкогольной продукции в СССР. Н. К. Байбаков рассказал, как первые успехи антиалкогольной кампании привели к пересмотру намеченных рубежей: осенью 1985 г. Секретариат ЦК КПСС решил сократить вдвое производство водки не к 1990 г., как предполагалось, а уже в 1987 г.^{627}

По части сокращения производства и торговли спиртным были сразу же достигнуты высокие показатели. Официальные документы Совета Министров СССР и вновь появившиеся в справочниках «Народное хозяйство СССР» статистические данные говорили о резком снижении выпуска алкогольной продукции и сокращении соответствующей торговой сети. Особенно сильно уменьшилось производство водки:

1984 г. = 281 млн. декалитров;

1985 г. = 238 млн. декалитров;

1987 г. = 123 млн. декалитров.

Последняя цифра особо примечательна, поскольку она на 96,7 млн. декалитров превышала намеченный в 1985 г. уровень снижения выпуска; план, таким образом, успешно перевыполнялся^{628}.

Параллельно сокращался выпуск вина и пива. Летом 1986 г. Горбачев заявил, что объем продажи спиртного уменьшился на 35 %^{629}. Одновременно такое резкое сокращение сопровождалось повышением цен. Но купить выпивку становилось все большей проблемой. Только за полгода после майских решений 1985 г. количество торгующих спиртным магазинов сократилось на 55 %, а в некоторых областях — почти до нуля: так, в Астраханской области из 118 «точек» осталось всего 5^{630}. Заветные бутылки мгновенно исчезали из продажи, а длинные очереди за вином и водкой с непременной давкой стали отличительной чертой советских городов.

Именно тогда на улицах Москвы можно было наблюдать такие картины:

«Два часа дня. К прилавку магазина № 9 Севастопольского райпищеторга, торгующему водкой, вытянулась на улице очередь. Внимание стоявших в ней привлекли подошедшие два небольших автобуса, оформленные яркими и броскими антиалкогольными плакатами. К тем, кто пришел за покупкой спиртного, обратился главный нарколог Москвы Э. С. Дроздов. Он говорил в микрофон, и каждое его слово было хорошо слышно собравшимся. Врач с многолетней практикой лечения алкоголиков, он рассказывал о непоправимом вреде алкоголя, калечащего человеческую жизнь. И как бы в подтверждение этих слов были подняты щиты с плакатами: «Пьянство — самоубийство!», «Осторожно: алкоголь!» Речь медика воспринималась вначале равнодушно. Но вот он пригласил желающих подойти к нему для более конкретного разговора. Его окружили десятки людей, и завязалась непринужденная беседа. Главный нарколог убедительно показывал несостоятельность утверждений некоторых о том, что «пить надо культурно», что «рюмка-другая вреда не принесет». Присутствовавший здесь же заместитель председателя исполкома райсовета Г. В. Татаев отвечал на вопросы, связанные с организацией трезвого досуга населения»^{631}.

Трезвенники по указу. Поход за трезвость нужно было обеспечить должной общественной поддержкой. Но инициаторы кампании пошли по уже привычному пути создания единой централизованной структуры со столь же привычными средствами организации ее массовости. Вскоре после майских решений состоялась учредительная конференция Всесоюзного добровольного общества борьбы за трезвость (ВДОБТ). Из уст компетентных официальных лиц (председателя Оргкомитета Ю. А. Овчинникова, председателя ВЦСПС С. А. Шалаева) прозвучала неутешительная статистика правонарушений и несчастных случаев на почве пьянства (в частности, им были вызваны 30 % травм на производстве и 80 % — в быту).

Но итоговая резолюция мероприятия содержала стандартные казенно-бюрократические формулировки: «…взятый партией курс на утверждение трезвого образа жизни получил горячее одобрение и полную поддержку советских людей», а принятые меры «положительно сказываются на оздоровлении нравственного климата в обществе, трудовых коллективах, на повышении дисциплины и организованности, производительности труда..». Делом каждого советского гражданина должно было стать создание на предприятиях, в учреждениях, в семейной жизни и общественных местах «обстановки острой нетерпимости» к употреблению спиртного, проведение «наступательной пропаганды» трезвости и участие в системе «общественного контроля» за соблюдением антиалкогольного законодательства.

Формирование такой системы планировалось, естественно, на добровольной основе, но в сжатые сроки. К концу 1985 г. уже должна была действовать сеть обществ трезвости, создававшихся «сверху вниз»: сначала республиканские и областные, затем — городские и районные и к декабрю 1985 г. — первичные организации^{632}.

Права и обязанности членов нового общества были обозначены в его уставе достаточно декларативно и неясно, зато были четко указаны источники финансирования: дотации организаций-учредителей (ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, АН СССР, Минздрав СССР), вступительные взносы (по 1 руб.) и доходы от издания вновь образованного журнала «Трезвость и культура».

Руководить новым движением в Правлении Центрального Совета ВДОБТ были призваны фигуры из партийно-советской номенклатуры, но не из первых ее рядов: А. П. Бирюкова (заместитель председателя ВЦСПС), Т. В. Голубцова (заместитель министра культуры СССР), Л. П. Кравченко (первый заместитель председателя Гостелерадио), Л. П. Лыкова (заместитель председателя Совета Министров РСФСР), А. Г. Сафонов (заместитель министра здравоохранения СССР), Н. Т. Трубилин (министр здравоохранения РСФСР), В. П. Трушин (первый заместитель министра МВД СССР). Партийное руководство было представлено лишь одним первым секретарем обкома (Ульяновской области); остальные лица были заметно меньшего калибра. Такая, созданная в традиционно-застойном Духе организация с «добровольно-принудительным» членством должна была обеспечить массовую поддержку начавшемуся процессу оздоровления общественной жизни.

Возможно, в иных условиях и удалось бы что-то сделать: проводившиеся в те годы социологические исследования показали, что значительная часть населения (50–60 %) поддержала начавшуюся сверху кампанию^{633}. Сказалось, по-видимому, не только понимание масштабов алкоголизации общества, но и ожидание глобальных перемен и реформ, с которыми власть явно не спешила. Но те же опросы показывали: наличие общественной поддержки вовсе не означало безусловного одобрения всех энергично проводимых мер: болезненно воспринимались повышение цен при отсутствии товара, исчезновение не только низкопробных суррогатов, но и всяких вообще вин. Наконец, даже в начале кампании в 1986 г. только 19 % опрошенных разделяли идею полного вытеснения алкоголя из жизни а ведь это была главная цель ее организаторов^{634}.

Начавшаяся борьба набирала обороты. На волне народных ожиданий перемен к лучшему еще действовала «магия слов», и руководству страны рисовались блестящие перспективы. Появившееся летом 1986 г. крылатое слово «перестройка» стало официальным курсом на пленуме ЦК КПСС в следующем январе. Началась столь же показательная борьба с «нетрудовыми доходами». В то время лидер партии и государства призывал работников отечественных автозаводов стать законодателями моды в автомобилестроении, а академик А. Г. Аганбегян авторитетно обещал достигнуть самого высокого в мире уровня жизни ровно к 100-летию Октябрьской революции, т. е. в 1987 г.^{635}

К концу памятного 1985 г. можно было обнародовать достигнутые успехи. По данным МВД, уже к лету количество правонарушений сократилось на 12,3 %. За пьянство на работе было привлечено к ответственности 80 тыс. человек, и около 200 тыс. самогонщиков «добровольно» сдали свои орудия производства^{636}.

В сентябре 1985 г. появилось Постановление ЦК КПСС «О ходе выполнения Постановления ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма». Оно констатировало улучшение структуры товарооборота, уменьшение преступности и дорожно-транспортных происшествий. Признавалось, однако, что наряду с наличием «полного одобрения и поддержки» со стороны советских людей, «некоторая часть населения из числа пристрастившихся к спиртному ждет послаблений, проявляет недовольство мерами, направленными против пьянства». Власть объявила, что ждут несознательные напрасно, и ставила задачу: «Полностью искоренить какие бы то ни было выпивки на производстве»^{637}.

Пользуясь приведенными выше данными, следует, конечно, делать поправку на тенденцию статистики выполнять и превосходить планируемые показатели. Ведь выявленные факты «злоупотреблений» равно могли говорить не только об успехах борьбы с ними, но и о повсеместной распространенности явления, что фиксировал фольклор:

Тем не менее, можно засвидетельствовать определенные результаты: пьяных на улицах действительно стало в то время меньше. Демографические исследования 90-х гг. позволили сделать вывод и о более серьезных достижениях: «В начале 80-х годов пятнадцатилетняя тенденция сокращения средней продолжительности жизни сменилась тенденцией ее медленного роста. Возможно, дало себя знать постепенное накопление изменений в образе жизни и социокультурных установках, которое шло, хотя и довольно вяло, на протяжении всего послевоенного периода. В 1985–1987 годах эта новая тенденция получила подкрепление и усиление в результате антиалкогольной кампании. Всего за 2 года средняя ожидаемая продолжительность жизни выросла на 2,7 года у мужчин и на 1,2 года у женщин. Основным фактором этого pocта было снижение смертности от несчастных случаев, отравлений и травм в трудоспособном возрасте»^{638}.

Резко сократилось легальное потребление спиртного. В 1987 г. среднестатистическая душа потребляла всего 3,26 л спирта вместо 8,7 л в 1980 г., т. е. советские граждане «по статистике» стали пить меньше, чем в исламской Турции^{639}. Для продолжавших злоупотреблять была создана система наркологической службы: консультационные областные и региональные центры здоровья и специализированные наркологические диспансеры, количество которых увеличилось с 153 в 1984 г. до 500 в 1988 г. К 1987 г. на учет были поставлены 4,5 миллиона алкоголиков^{640}. С 1989 г. стали открываться методические кабинеты по антиалкогольной пропаганде в учебных заведениях.

Наконец, пленум Центрального совета ВДОБТ (1987 г.) объявил, что организация объединяет в своих рядах 14 миллионов трезвенников^{641}.

Достигнутые за столь короткий срок успехи стимулировали дальнейшую деятельность по формированию нового образа жизни теми же средствами. В 1987 г. очередное Постановление ЦК КПСС («О ходе выполнения Постановлений ЦК КПСС по преодолению пьянства и алкоголизма и активизации этой работы») во-первых, отметило достигнутые рубежи: преступность на почве пьянства сократилась на 26 %, а потребления спиртного прочими гражданами — в 2 раза по сравнению с 1984 г.; во-вторых, сочло реальным «искоренить пьянство из жизни нашего общества» в ближайшее время. «Довести до конца борьбу с пьянством» тогда же призвал своих членов и очередной съезд ВЛКСМ^{642}. По свидетельству Б. Н. Ельцина, в бытность его первым секретарем Московской партийной организации Е. К. Лигачев уже требовал закрытия московских пивзаводов и полного прекращения торговли спиртным в столице (даже пивом и сухим вином)^{643}.

Едва ли такая точка зрения была проявлением только личного экстремизма. В те годы власти, кажется, вполне серьезно верили в то, что добровольное массовое соблюдение трезвого порядка подготовит почву для официального объявления «сухого закона»^{644}. Шагом к нему стало создание «зон трезвости», одной из которых должна была стать даже традиционно винодельческая Молдавия. Тамошние не по уму усердные активисты-трезвенники полагали, что складывавшиеся веками традиции в современных условиях не отвечают интересам социалистической культуры и их можно в нужном направлении «развивать в духе времени на благо и здоровье людей»^{645}.

Антиалкогольное «похмелье». Однако оптимистические расчеты на быстрое и решительное наступление на питейные традиции все больше сталкивались — как и в 1915–1916 гг. — с цепной реакцией порожденных им не предусмотренных заранее последствий. Опыт 70-летней давности нередко приводился на страницах прессы в пример, но, похоже, никем всерьез не учитывался.

Одной из таких проблем стал быстро растущий дефицит бюджета. Изъятие алкогольных доходов привело в течение трех лет к потере 67 миллиардов рублей^{646}, которые нечем было восполнить. Наличие «дыры» в финансах усугублялось и растущим уменьшением валютных поступлений, и общим снижением эффективности советской экономики: уже в 1985 г. реальное наполнение рубля составляло чуть больше 50 копеек середины 60-х гг.^{647}

Лихая кампания привела к разгрому целой отрасли виноградарства и виноделия, дававшей 30 % прибыли, получаемой от сельского хозяйства южных районов страны. Вместо борьбы с пьянством началась борьба с вином — уничтожение виноградников и заводов. По данным Министерства торговли СССР, к 1989 г. было вырублено и раскорчевано 314 тыс. гектаров виноградников (по сведениям, представленным в 1990 г. группой народных депутатов СССР — 364 тыс. гектаров)^{648}, в том числе немало уникальных; перепрофилированы сотни заводов, в результате чего было фактически уничтожено закупленное за валюту оборудование. Результатом было разрушение интеграции производства, превращение многих винодельческих заводов в недееспособные и нерентабельные.

Быстро заменить технические сорта винограда на столовые было невозможно. В итоге производство винограда уменьшилось более чем на 2 миллиона тонн. Из отрасли начался отток кадров, а ее материальные потери составили 21 миллиард рублей^{649}. Поскольку натуральные вина были приравнены к низкопробной «бормотухе», резко ухудшился их ассортимент; особенно пострадали знаменитые марочные крымские вина, а выпуск некоторых из них (мускат белый «Ливадия», «Черный доктор») вообще временно прекратился. Но и то вино, которое продолжали производить в винодельческих регионах СССР, часто не могло попасть к потребителю, т. к. стеклозаводы прекратили выпуск винных и водочных бутылок.

Повышение цен на спиртное в 1986 г. не решило проблемы, и дефицит алкогольной продукции с неизбежными очередями и спекуляцией дополнился грабительскими коммерческими ценами в государственных магазинах: именно тогда на пустых прилавках появился импортный виски по 80 рублей, при средней советской зарплате в 240 рублей.

Недоступность спиртного и стремление одним скачком создать непьющего советского человека обернулись массовым употреблением всевозможных суррогатов, из которых лосьоны и одеколоны были наиболее «благородными» заменителями. Тогда же появился и характерный анекдот: «Дайте два «Тройных» и одну «Розовую воду» — с нами дама!» Но реальность была такова, что в магазинах появились объявления о продаже одеколона с 14 часов и не более двух пузырьков в одни руки.

Другие суррогаты — бытовая химия (вроде клея «Момент» или дихлофоса), лекарственные растворы, антифриз и тому подобные токсичные вещества — вызвали рост числа отравлений со смертельным исходом (только в 1987 г. — И тысяч): к врачам обращаться по понятным причинам боялись. К 1988 г. стало отмечаться увеличение количества наркоманов^{650}. Вытеснение пьянства из «общественных мест» привело к еще большей концентрации его в домашнем быту, тем более что граждане очень быстро перешли к выделке всевозможных заменителей исчезнувшего продукта.

Государство втягивалось в безнадежную «самогонную войну» с собственным населением. В 1988 г. Госкомстат и МВД вынуждены были признать, что стремительный рост потребления сахара (увеличение закупок в 1986–1987 гг. на 1,4 млн тонн) означал производство самогона на уровне 140–180 млн декалитров, что вполне компенсировало сокращение продажи водки и прочих алкогольных изделий^{651}. Выявленные случаи самогоноварения (в 1985 г. — 80 тыс., в 1986 г. — 150 тыс., в 1987 г. — 397 тыс.) свидетельствовали не столько об успехах органов правопорядка, сколько о повсеместном распространении явления, пресечь которое, особенно на селе, было практически невозможно. В 1989 г. пресса констатировала, что общее количество нарушителей антиалкогольного законодательства достигло уже 10 миллионов человек, в следующем году их число составляло, по данным Госкомстата, 9,5 миллионов^{652}.

Администрация и милиция оказались — иначе и не могло быть — бессильными перед массовым нарушением «трезвых» порядков, растущей и практически открытой спекуляцией и самогоноварением. Эта «отрасль», по мнению одного из крупнейших экономистов страны Л. И. Абалкина, в рекордный срок стала ведущей в сфере теневой экономики^{653}. Общественная поддержка нового курса неуклонно падала, а призванное ее создать и организовать ВДОБТ превратилось в рутинную бюрократическую структуру со штатом в 6 500 человек и бюджетом в 15 миллионов рублей.

Одному из авторов этой книги довелось присутствовать в сентябре 1986 г. в Политехническом музее на выступлении лидеров трезвенного движения, посвященном годовщине его работы. Уже тогда перечисление достигнутых успехов сопровождалось критикой в адрес и самих активистов, не проявлявших должной энергии, и коммунистов, в массе демонстрировавших социальное лицемерие, и прочего населения, 3/4 которого, как явственно следовало из социологических опросов, по-прежнему считало возможным употребление алкоголя.

Но поставленные перед движением задачи и в тот вечер по-прежнему предлагалось решать с позиций ограждения народа от спиртного: утверждать «зоны трезвости», вводить «безалкогольные дни», «организовать» доставку пьяных домой с соответствующим штрафом и т. д. Начисто отсутствовали сколько-нибудь серьезный анализ исторически сложившейся алкогольной ситуации в стране и стремление ее учитывать — вплоть до того, что введение государственной монополии на водку в 1925 г. объяснялось происками «окопавшихся» в Наркомфине царских чиновников. О любителях выпить на работе предлагалось докладывать в органы народного контроля по «горячему телефону» 119-33-11. Вполне вероятно, что кому-то пришлось на практике познакомиться в подобными проявлениями «общественного мнения».

Претензии к работе ВДОБТ были фактически признаны одним из его руководителей С. Шевердиным, отметившим в журнале «Коммунист» и отсутствие в стране единой концепции противоалкогольной политики, и наличие «липовых» «зон трезвости», и бюрократическую заорганизованность движения: «Чего, к примеру, стоит… «грандиозный» замысел Казахстанского республиканского совета общества по составлению так называемого антиалкогольного паспорта для всех уровней: от трудового коллектива до республики! Над этим «произведением» наверняка пришлось попотеть: только по вертикали он состоял из 440 вопросов! Мудрено ли, что работники некоторых областных советов ни разу за полгода после образования в Казахстане «Общества борьбы за трезвость» не смогли выбраться в первичные организации?»^{654}

И в других работах одного из главных «трезвенников» появились призывы к изучению положительного и отрицательного исторического опыта алкогольной политики в 1914–1925 гг. Но в деятельности самого Общества эти лозунги не нашли практического отражения, ведь сами его идеологи видели «корни» проблемы преимущественно в ошибочном сталинском курсе на введение водочной монополии.

Нараставшую критику в адрес Общества его руководители были вынуждены признать справедливой. III пленум Центрального Совета ВДОБТ отметил не только формальный рост рядов организации, но и определенный спад ее активности. «Добровольно-принудительное» членство не способствовало складыванию «боевого союза единомышленников». Бюрократический стиль деятельности не выходил из привычного круга административно-пропагандистских мер. Плакатно-газетное осуждение пьянства не подкреплялось соответствующим практическим опытом трезвой жизни и по причине его отсутствия в нужном количестве, и по бессмысленности «внедрения» новых советских обрядов вроде безалкогольных свадеб или «Дня урожая»^{655}.

Не оправдали надежд и созданные для содействия власти специальные комиссии по борьбе с пьянством при исполкомах местных Советов. К полной трезвости их члены оказались «психологически не готовы, т. к. многие из них сами не безгрешны. В таких случаях обсуждение пьяниц носит формальный характер. Но даже если принимается решение о штрафе, то штраф в большинстве случаев не взыскивается — никому нет дела, перечислены ли деньги в Госбанк или нет. В бюджете этот вид штрафов бесконтролен, и целевые расходования его не предусмотрены», — жаловался заместитель председателя общественного совета ДОБС Запорожской области на Украине В. С. Тропешко^{656}. Никак не отразилось на деятельности ВДОБТ и знакомство с зарубежным опытом (в частности, с работой общества «Анонимные алкоголики»), несмотря на поездки в США руководства Общества.

Между тем развернувшиеся в стране исследования объективно показали утопичность мер, утверждавших немедленную трезвость в качестве «закона нашей жизни». Эффект кампании оказался непродолжительным, поскольку она строилась на всякого рода запретах, принудительном ограничении производства и продажи спиртного и т. д., что привело к временному уменьшению потребления алкоголя. Однако неблагодарное население быстро приспособилось к новой ситуации. Уже спустя два года показатели одного из главных завоеваний антиалкогольной кампании — снижения смертности — прекратили рост, и наметилась тенденция возвращения к прежнему, до 1985 г., уровню^{657}. Вопреки расчетам, не уменьшилось, а возросло количество алкоголиков, в том числе несовершеннолетних; причем прогнозы социологов предполагали увеличение их числа в 2–3 раза. Не радовала и поднявшаяся на алкогольной почве преступность, как это было и в 1915–1916 гг.^{658}

Материалы социологических исследований подтвердили неэффективность решения проблем пьянства традиционными запретительными средствами. Пить действительно стали как будто меньше; но соотношение непьющих, «малопьющих» и «часто пьющих» не изменилось, т. е. качественного сдвига в потреблении спиртного не произошло. Количество сторонников «сухого закона» не увеличилось.

Сохранилось и двойственное отношение к выпивке: 9/10 опрошенных на словах осуждали алкогольные напитки, но почти столько же их употребляли. А вот прямолинейную пропагандистскую деятельность официальных поборников трезвости народ воспринимал достаточно негативно: раздражало пустое морализаторство и то обстоятельство, что многие из них не являлись достойным примером для подражания^{659}. К тому же не изменились за годы «перестройки» ни огромная сфера неквалифицированного труда (где низкий социальный статус людей требовал простого и доступного средства компенсации^{660}), ни убогая сфера досуга. Обнаружилось, что административно-идеологический натиск не изменил сложившихся стереотипов поведения: спиртное по-прежнему выполняло, особенно у молодежи, важную роль в налаживании общения.

В российских условиях хронического дефицита бутылка прочно утвердилась и в качестве своеобразного эквивалента неформального экономического обмена: большинство опрошенных искренне полагало, что оказавшему услугу человеку непременно надо «налить» или «поставить»^{661}. Выводы были неутешительными: «Большинство (больше 70 %) респондентов пока не мыслит своей жизни без алкоголя», — а в обществе нет почвы для внедрения безалкогольных традиций и обычаев.

Традиции неизменно оказывались сильнее любых формальных и профессиональных запретов или обходили их. С ними приходилось иметь дело даже в центре отечественной космонавтики, что поразило японского стажера Тоёхиро Акияма: «…не лучшее впечатление о Звездном — это то, как там пьют. Речь не о количестве, я сам люблю посидеть в компании, хотя, начиная подготовку на космонавта, был настроен на ограничения. Встретился, однако, с проблемой прямо противоположной. В Звездном нет баров или пивных, формально там «сухой закон». Фактически же идет бесконечная череда дней рождений и других домашних праздников. В ритме, который для меня оказался невыносимым… Дошло до того, что я стал уклоняться от приглашений в гости, отговариваясь необходимостью заниматься»^{662}.

Проведенные в разное время и в разных местах опросы однозначно показали снижение популярности антиалкогольных мероприятий. Если в начале кампании ее поддержали 50–60 % опрошенных, то в 1988–1989 гг. — 10–20 %, а более половины уже не верили в успех^{663}. Эксперты научно-исследовательского центра Советской социологической ассоциации к 1990 г. пришли к выводу о надвигавшейся национальной катастрофе из-за дестабилизации экономики и роста социальной напряженности в обществе, одной из причин которой и послужила развернутая в 1985 г. кампания. По их мнению, устранить самогонный вал и прочие вредные суррогаты можно было только увеличением продажи алкогольных напитков и снижением цен, но не усилением административных репрессий^{664}.

Впрочем, подобные оценки и прогнозы (и это характеризует уровень подготовки очередного похода за трезвость) появились уже на излете антиалкогольной кампании, когда ее провал стал очевиден. НИИ МВД только в 1991 г. (!) выпустил в свет методические указания по «организации изучения общественного мнения по вопросам борьбы с пьянством и алкоголизмом».

Однако высшее руководство страны намного раньше приступило к корректировке политики под влиянием финансовых трудностей и социального недовольства. Началась она, очевидно, на уровне ведомств: в 1987 г. в материалах майского Постановления ЦК КПСС уже отмечалось увеличение производства вина на предприятиях Госагропрома. В следующем году проблема уже обсуждалась «наверху». Опубликованные в 1989 г. документы Минторга, МВД и Госкомстата, представленные в Политбюро, отличались явно критической, направленностью и послужили, как можно догадаться, предлогом для горячих споров в руководстве.

Если верить Н. И. Рыжкову, он и. члены Политбюро Л. Н. Зайков и В. И. Воротников еще в 1987 г. выступали за сворачивание скандальной кампании. Председатель правительства вспоминал позднее о «страшном» заседании Политбюро, где ему и его сторонникам пришлось воевать с поборниками жесткой антиалкогольной политики Е. К. Лигачевым и М. С. Соломенцевым при дипломатичном исчезновении с заседания самого Горбачева^{665}. В ходе этих боев позиции «трезвенников» постепенно слабели. Но сражались они до последнего. Даже признавая очевидную непродуманность и штурмовые методы отрезвления на XVIII съезде КПСС летом 1990 г., Лигачев по-прежнему заверял, от имени «подавляющего большинства» сограждан, что спиртное «нетерпимо в жизни нашего общества»^{666}.

Но уже в июле 1988 г. Политбюро постановило «ликвидировать» выросшие до совершенно неприличных размеров очереди, что было явно невозможно сделать без расширения торговли спиртным. Затем «морально-политические издержки» кампании и «нездоровые настроения среди трудящихся» стали основанием для осуждения допущенного «забегания вперед». Поэтому в сентябре того же года Политбюро решило исправить эту ошибку и обеспечить в 1989 г. производство всех видов пития «в объемах, предусмотренных Постановлением Совета Министров СССР от 7 мая 1985 г.», — что означало увеличение их выпуска после сверхплановых сокращений 1986–1987 гг. Курс на ликвидацию очередей логично привел к разрешению продажи спиртного в обычных продовольственных магазинах, как и было до реформы^{667}. В том же сентябре Политбюро покинул и главный инициатор кампании — М. С. Соломенцев.

Одновременно вышло новое, четвертое по счету «Постановление ЦК» о ходе выполнения всех предыдущих постановлений, по-прежнему провозглашавшее верность взятому курсу на преодоление пьянства и алкоголизма и осуждавшее неприемлемые уклоны от него как призывы к введению «сухого закона», так и возможность «культурного» пития.

Но этот документ, в отличие от предыдущих, говорил уже преимущественно не об успехах, а о неудачах кампании. Осуждались и упор на административно-запретительные меры, и созданные на бумаге «зоны трезвости», и поспешное сокращение производства спиртного «со значительным опережением установленных заданий», будто бы эти решения не были инициированы сверху. Досталось и местным партийным организациям за неспособность поднять на борьбу общественность, и прочим органам за рост спекуляции, преступности и наркомании. ВДОБТ в постановлении даже не упоминалось: насчет возможностей этих борцов никаких иллюзий уже не было. В результате высший орган политического руководства постановил «устранить условия, вызывающие очереди за спиртными напитками», деликатно не упоминая о средствах для достижения этого. А МВД и Минюст с заинтересованными ведомствами, наконец, получили указание изучить опыт длящейся четвертый год кампании и эффективность принятых мер^{668}.

Начавшийся закат эпохи борьбы с пьянством привел к постепенному оживлению работы соответствующих отраслей и наращиванию объемов их производства (в млн. декалитров)^{669}:

С учетом 150 млн. декалитров произведенного самогона (эта цифра теперь впервые была включена в официальную статистику) потребление достигло, в пересчете на спирт, 6,7 л на душу, что, безусловно, превышало дореволюционный уровень, но было еще далеко до нормы начала 80-х гг. Снизилось только производство вина — по изложенным выше причинам, связанным с дезорганизацией всей сферы виноградарства и виноделия. Но для укрепления отрасли в 1989 г. в России было создано государственно-кооперативное объединение по виноградарству и виноделию (Росвиноградпром).

Одновременно с возрождением питейного дела менялась позиция руководства партии и государства в отношении массового отрезвления. Нараставшее расстройство потребительского рынка, дефицит бюджета, утрата монополии партии на политическую деятельность и раскол в ее рядах, начинавшийся «парад суверенитетов» все больше меняли атмосферу в стране. На этом фоне явно провальная и скомпрометированная кампания утверждения «трезвого образа жизни» становилась обузой, от которой следовало быстрее избавиться — и по финансовым, и по политическим мотивам.

Тупик трезвости. В январе 1989 г. на встрече в ЦК КПСС с деятелями науки и культуры М. С. Горбачев в последний раз (как следует из его опубликованных речей) упоминал о необходимости борьбы с пьянством и «некоторых искажениях в проведении» этой линии, но саму линию признавал правильной.

Последующие выступления и доклады на апрельском пленуме ЦК и Первом съезде народных депутатов СССР каких-либо упоминаний о ней уже не содержали; зато много говорилось о расстройстве финансовой системы и продовольственных трудностях^{670}. А через год Горбачев в числе причин разбалансированности потребительского рынка прямо назвал и собственную антиалкогольную политику, чем заслужил горький упрек журнала «Трезвость и культура»: «Я ты, Брут?»^{671}

Дело, конечно, не только в личной позиции главных борцов за трезвость; предстоит еще выяснить, какой по масштабу вклад внесла эта антиалкогольная кампания в дело дискредитации советского строя. Можно спорить и о размерах нанесенного экономике ущерба: цифры, приводимые в последние 10 лет в разных трудах и средствах массовой информации, порой значительно различаются.

Новый министр финансов В. С. Павлов в сентябре 1989 г. на прямой вопрос народных депутатов будут ли проводиться и какие именно в 1990 г. антиалкогольные мероприятия — ушел от прямого ответа, но сообщил, что содержание наркологических учреждений обходится казне в 800 млн. рублей. Он же заверил: пить по-прежнему будут меньше, чем в 1984 г.; производство водки останется на уровне 1989 г. (фактическое положение см. в приведенной выше официальной статистике), а 2/3 бюджетных потерь от кампании (67 из 91,8 млрд, рублей) будет компенсировано повышением цен^{672}. В том же году завершилась карьера «отца» антиалкогольной кампании Е. К. Лигачева.

Окончательным «закрытием» борьбы за трезвость стали отмена в 1990–1991 гг. всяких дотаций учредителей ВДОБТ и местных органов власти, упразднение комиссий по борьбе с пьянством и алкоголизмом^{673}. Но тяжелые для трезвенного движения времена наступили уже в 1988 г., когда достаточно четко обозначилась смена правительственного курса. Одновременно с поворотными решениями о ликвидации очередей в адрес ВДОБТ было направлено специальное постановление Секретариата ЦК КПСС (от 26 октября 1988 г.), обвинявшее «трезвенников» в формализме, бюрократизме, нарушении принципа добровольности при зачислении в Общество и тому подобных грехах. Обвинения были вполне заслужены, но не Горбачеву со товарищи было выступать в качестве обвинителей; однако ВДОБТ оказалось удобным «козлом отпущения», т. к. возразить на критику не могло.

Отдел организационно-партийной работы ЦК вынес ему приговор: с ослаблением запретительных мер Общество так и не сумело стать авторитетной организацией и подлежало перестройке на основах самодеятельности и самоуправления при сокращении наполовину управленческого аппарата и обновлении руководства^{674}. Справедливости ради надо признать, что в конкретных условиях начала антиалкогольного «похода» Общество едва ли могло быть иным. Полуофициальные структуры ВДОБТ и комиссии по борьбе с пьянством и алкоголизмом отчасти напоминали столь же казенные попечительства о народной трезвости начала XX в. с их назначенными на должности членами и правовой неопределенностью.

Надо отдать им должное: усилиями настоящих борцов за трезвость были созданы сотни клубов и реабилитационных центров, разработаны методики лечения и курсы подготовки специалистов. Но трезвенники 80-х гг., в отличие от своих предшественников, не сумели основать подлинно массовое движение и тем более организовать сколько-нибудь заметное политическое давление на правительственную политику; однако, принимая во внимание все развитие «советской демократии», это едва ли было возможным.

И все же удар был тяжелым — тем более что как раз в это время уже был накоплен известный опыт и развернулись серьезные исследования комплекса социальных и медицинских проблем пьянства и алкоголизма. Нелегким было и осмысление опыта работы самого Общества в новых условиях, когда «рейды» по выявлению пьяниц, конкурсы антиалкогольных плакатов и ограничительные меры в торговле оказались несостоятельными. Пришлось признать отсутствие ясной и продуманной перспективы действий — и у самого Общества, и у инициировавшей шумную кампанию власти: проект общесоюзной комплексной программы профилактики и преодоления пьянства й алкоголизма до 2000 г. так и не стал реальностью.

Изменился и тон «трезвенных» изданий: теперь оказалось, что «у каждого народа сложились вековые традиции отношения к различного рода наркотикам, в том числе определенные питейные традиции — такие же, как традиции еды, застолья, одежды, жилья и пр. Поломать такие традиции в одночасье — все равно, что приказом заставить людей перейти с русского языка на итальянский». — Появились сомнения: мыслим ли «сухой закон» в стране, «где едва ли не каждый десятый, если не каждый пятый взрослый — либо алкоголик, либо горький пьяница, а еще три пятых, т. е. подавляющее большинство — «умеренно пьющие» и наливающие, не представляющие себе жизни без «обмывания» всевозможных жизненных ситуаций»^{675}.

Отказ от идеи «внедрения» полной трезвости приводил к пониманию того, что на место краткосрочных кампаний с предписанными заранее сроками и успехами должна прийти длительная, в расчете на несколько поколений, терпеливая работа по вытеснению пьянства из повседневной жизни в связи с решением многочисленных социальных проблем; что такое общественное движение «должно рождаться естественным путем — на демократической основе и прежде всего с помощью народной инициативы. Ведь были у нас и до 1985 года многочисленные клубы трезвости, общества бывших больных алкоголизмом, психотерапевтические сообщества»^{676}.

Наконец, реалистический подход к антиалкогольной политике заставлял признать, что сдвиг в образе жизни миллионов людей и утверждение иных представлений требуют соответствующих затрат: на развитие сферы досуга, системы медицинского обслуживания, рекламу трезвого образа жизни, социологические исследования и т. д.^{677}

Идейная перестройка, как и отказ от многих сложившихся принципов «советской» общественной деятельности, давались нелегко. На страницах журналов и газет появились материалы сторонников и противников антиалкогольного движения, хотя порой подобные споры производили впечатление диалога глухих:

«…Алкоголь в любой самой маленькой дозе есть самое настоящее зло… В России запрещение производства и продажи спиртных напитков было введено в 1914 г., продолжало действовать до 1925 г… То, что еще недавно казалось утопией, стало действительностью, притом повседневной, почти привычной… Думается, что сама история указала правоту сторонников «сухого» закона, трезвого образа жизни».

«Есть противоалкогольный указ, который давно стал ширмой для прикрытия бездеятельности и спекуляции и еще есть подорванная антиалкогольной кампанией, как и другими ошибками, наша экономика и процветающий водочный бизнес. И все это, вместе взятое, создает очереди, где стоят советские люди, доведенные до озверения»…^{678}

Плюрализм появившихся взглядов на проблему эффектно дополнялся предвыборной программой В. В. Жириновского, пообещавшего немедленно снизить цены на водку…

Споры о принципах и тактике привели в итоге к расколу некогда единого Общества трезвенников. Уже в конце 1988 г. появился «Союз борьбы за народную трезвость» во главе с Ф. Угловым и В. Ждановым, а в журнале «Трезвость и культура» было опубликовано «Открытое письмо» оппозиции новым веяниям в Обществе. Его руководство, вместе с политиками более высокого уровня, обвинялось в совершении «проалкогольной антитрезвеннической контрреволюции» и несоответствии «трезвенническому критерию патриотизма», включавшему, в числе прочих составляющих, «раскрытие подлинных фамилий алкоголизаторов», начиная с 1917 г., и осуждение «сионократического клана брежневщины».

Программа «Открытого письма» предусматривала самые жесткие меры против «врагов отрезвления» (восстановления декрета СНК от декабря 1919 г., 5-летнего тюремного заключения за самогоноварение, перезахоронения с Красной площади тела Брежнева), запрещение кефира, поголовные талоны на сахар и… распределение дефицитных управленческих должностей строго на основе «равновесного, справедливого и пропорционального представительства» национальностей, наиболее пострадавших от «алкопожара»^{679}. Полемика завершилась к концу 1990 г. расколом и редакции «Трезвости и культуры»^{680}.

Противники столь радикально-патриотического курса пытались перестроить работу Общества на иных началах. Во главу угла была поставлена подготовка общественного мнения с учетом возраста, пола, национальных традиций, степени алкогольной зависимости людей, не допуская по отношению к ним административного нажима и унижения человеческого достоинства, как заявлялось на его II Всесоюзной конференции в конце 1990 г. В феврале 1991 г. обновленное Общество (теперь оно называлось «Всесоюзное общество трезвости и здоровья») получило свидетельство о регистрации своего устава.

Распад СССР внес в этот процесс свои коррективы. На III конференции ВОТиЗ было преобразовано в «Международную лигу трезвости и здоровья — союз равноправных обществ». В новых условиях прежняя централизация общественных инициатив была уже, к счастью, ненужной, и поэтому наряду с Лигой в 1991–1992 гг. стали действовать Всесоюзное объединение «Оптималист», ассоциации «Наркология» и «Возрождение», Православное братство «Отрада и утешение», Московское объединение «Трезвость», «Движение последователей братца Иоанна Чурикова» и иные организации.

И преобразованным, и новым трезвенным организациям приходилось начинать работу в нелегких условиях. Прежний размах был им уже не под силу. Не имела последствий попытка журнала «Трезвость и культура» выдвинуть в 1990 г. законопроект конституционной нормы, запрещающей любую деятельность, связанную с «изготовлением, распространением, пропагандой потребления алкогольных изделий, наркотических и других дурманящих веществ». Без ответа осталось и открытое письмо трезвенников Президенту СССР, опубликованное летом того же года. Аналогичная судьба постигла и переданную в Верховный Совет СССР Госкомитетом по науке и технике и Минздравом СССР программу формирования здорового образа жизни.

Созданные когда-то в духе властных указаний местные отделения бывшего ВДОБТ рассыпались, оставляя нередко лишь единицы действительно заинтересованных делом людей; серьезно скомпрометированной оказалась и сама идея, тем более что на волне свободы печати на «трезвенников» часто сваливали все грехи скороспелой кампании, развернутой совсем не ими. К сожалению, в этом хоре с достойной лучшего применения искренностью звучали голоса тех, кто своей властью и авторитетом санкционировал в свое время «поход» за трезвый образ жизни.

С цифрами в руках подвел экономический итог завершившейся борьбы за трезвость бывший премьер Рыжков: «Смысла в кампании этой бездарной никакого изначально не было и после не появилось». А. Н. Яковлев не менее авторитетно отозвался о более близкой ему идейно-политической сфере: «Не будем касаться материальных потерь — о них уже много сказано. Но разве в процессе развернутой административной вакханалии наше общество стало морально лучше, чище? Да ничего подобного! И самогоноварения стало куда больше, и наркомании, и токсикомании, и спекуляции развелось невпроворот. И организованная преступность заработала на этом колоссальные средства, по сути, организованно встала на ноги»^{681}.

Еще один «специалист по идеологии» из команды Горбачева и бывший секретарь ЦК КПСС В. А. Медведев теперь уверен, что им же пропагандируемая в свое время кампания «никак не соответствовала духу перестройки, носила принудительный, нажимной характер по формуле: цель оправдывает средства»^{682}. А сам бывший генеральный секретарь в одном из выступлений весело и с присущим ему профессиональным демократизмом рассказывал анекдот о себе, любимом: «Пришел мужик за водкой, а там очередь. Час стоял, два стоял — невмоготу стало. Обругал Горбачева последними словами и вызвался его «порешить». Однако очень скоро вернулся: оказалось, что там очередь еще длиннее»^{683}.

Каждая из приведенных оценок имеет свой смысл, как и вывод того же Яковлева об отсутствии нравственности в политике, применительно к тем, кто ныне не без юмора отзывается о собственных деяниях, в благотворности которых недавно убеждал всю страну. Давно забытый ныне И. И. Полозков, например, в числе группы народных депутатов гневно клеймил практику выкорчевки виноградников и разгром виноделия в России^{684}, будто и не он вовсе в чине первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС громил в те годы эту отрасль.

Но что спрашивать с подчиненного? Его начальник в претендующих на известную академичность мемуарах уже писал, что сама инициатива антиалкогольной кампании принадлежала вовсе не ему и даже не возглавлявшемуся им Политбюро, а некоей «общественности»; что ему очень мешало «неуемное рвение» Лигачева и Соломенцева; что, наконец, «полезное и доброе начинание» загубили нерадивые чиновники «на стадии исполнения», а сам автор если в чем и виноват — то лишь в «отчаянной занятости», помешавшей, на беду, их проконтролировать. Впрочем, лучше поздно, чем никогда: в 2001 г. Горбачев, можно думать, вполне искренне поведал: «Русский человек становится откровенным только со стаканом или рюмкой. Антиалкогольная кампания позади, и я могу выпить»^{685}.

С другой стороны, от лица трезвенников-экстремистов, раздаются хвалы в адрес отошедшей в прошлое кампании, сохранившей, их мнению, миллион человеческих жизней и повысившей на 1 % производительность труда. Данные о бюджетных потерях от неумеренной борьбы объявляются «беспардонной ложью», а в провале всей кампании обвиняются злобные враги трезвости в лице партийных чиновников и «алкогольной мафии»^{686}. Оценивая вышеизложенные позиции, поневоле приходится подтвердить расхожую истину: история мало кого учит — но зато хорошо проучивает.

Впрочем, и настоящие борцы еще не перевелись. Всероссийское общество трезвости и здоровья действует и продолжает бороться с пьянством. После ухода номенклатуры остались настоящие трезвенники-энтузиасты, испытывающие новые методы лечения алкоголизм, издающие свою газету «Пробуждение», проводящие конференции.

Цена питейной свободы. Независимо от запоздалых признаний политиков и функционеров, алкогольный «прорыв» ослабевшей системы запретов был предрешен. Однако крах майских решений 1985 г. означал не только очередной ошибочный шаг — он нанес мощный удар по всей системе.

Попытка одним ударом срезать акцизы и вздуть расходы привела к бюджетной катастрофе. Криминальные структуры в короткие сроки окрепли и накопили стартовые капиталы для дальнейших подвигов. Миллионы вполне законопослушных граждан приобрели неизгладимый опыт сознательного нарушения закона, поскольку, даже если сами не гнали самогон, то покупали его или добывали спиртное из-под прилавка. Почти столь же массовым и еще менее искоренимым стало коррумпирование милиции. Вышла из подполья и быстро усилилась наркомания со своими страшными последствиями.

Сильнейшее воздействие оказала кампания и на общественные настроения: глупость начальственных распоряжений и стояние в очередях воспитывали устойчивое презрение к власти. В результате советский строй в сжатое время получил набор несовместимых с жизнью повреждений, без которых он едва бы смог скончаться так спокойно в 1991 г.

С начала 1991 г. отступление имело еще вполне «ограничительный» с виду облик поголовной «талонизации». Практиковалась она в отдельных местах еще в период кампании, хотя официальной прессой и осуждалась: ведь заветный разрешительный документ на спиртное вручался лучшим производственникам и вообще достойным людям, приобретая, таким образом, неожиданное значение награды.

Но теперь речь шла уже не об исключениях: все население, включая малолетних и бабушек (тут же сбывавших свои талоны по сходной цене), получило гарантированное право на получение 1 бутылки дефицитной водки в месяц при условии предоставления взамен пустой тары, с которой также возникли серьезные проблемы по причине остановки соответствующего производства. Торговля вином предполагалась без всяких ограничений. Затем в борьбе с очередями начались и другие послабления для удовлетворения спроса, которыми, например, порадовали москвичей весной 1991 г.:

«На один талон разрешается приобрести одну бутылку водки емкостью 0,5 или 0,7 или две бутылки емкостью 0,33 литра. А вот торговля винами по «водочным» талонам совершенно недопустима: эти напитки должны быть в свободной продаже. Придя с талонами в магазин, не забудьте захватить пустую бутылку: торговля спиртным без одновременного возврата стеклотары разрешена только по случаю похорон.

Увеличено количество бутылок водки (20 вместо 10), которые можно будет приобрести на свадьбу. Столько же предусмотрено на похороны… Столько же бутылок, но не только водки, ‘ в том числе наливок и настойки, разрешено приобрести к юбилейным датам… По просьбе ветеранов, инвалидов, участников Великой Отечественной войны и других лиц, имеющих льготы в обслуживании, к празднику 9 мая будет продана дополнительная бутылка водки (помимо той, что положена по талону)… Предприятиям общепита (кроме диетических и студенческих столовых) предписано организовать торговлю вино-водочной продукцией в розлив, будут также открыты рюмочные…»^{687}

Продолжалось и устойчивое наращивание темпов выпуска водки по России (СССР к тому времени распался, и поэтому сводные данные отсутствуют): с 138 млн. декалитров в 1990 г. до 154 млн. в 1991 г.^{688} Некоторое сокращение производства в 1992 г. (151 млн. декалитров) не должно обманывать: в условиях начавшегося в стране спада производства только эта отрасль его избежала.

Окончательно открылся кран алкогольного потока, когда усилия нового правительства по либерализации экономики привели к отмене государственной монополии на производство и продажу спиртного согласно указу президента от 7 июня 1992 г. Этот решительный шаг, подобный столь же крутому повороту 1863 г., способствовал росту цен, открыл дорогу новым производителям внутри страны и положил начало массовому притоку на российский рынок при мизерной поначалу пошлине всевозможной иностранной продукции, сразу же расцветившей прилавки и сомнительных палаток, и самых престижных магазинов.

Впервые за много лет вновь открылись специализированные магазины, в свободной продаже появились давно забытые первоклассные армянские коньяки, грузинские, молдавские, крымские марочные и даже коллекционные вина — для тех, кто был в состоянии платить (по ценам 1994 г.) 80—100 тыс. рублей за бутылку редкого вина. Началась конкуренция и в водочной сфере: знаменитый московский завод «Кристалл» освоил выпуск новых сортов: «Привет», «Звезда России», «Маросейка».

Как и в других отраслях экономики, на волне приватизации осуществлялись смелые аферы. В настоящее время продолжается судебная тяжба: идет война за 43 самые известные водочные марки («Столичную», «Московскую», «Лимонную», «Русскую» и т. д.) Продвигавшее их на мировые рынки ВВО «Союзплодоимпорт», принадлежавшее, как и сами эти товарные знаки, государству, путем целого ряда преобразований превратилось в частную компанию «ЗАО Союзплодоимпорт»; а все документы по этому деликатному вопросу, начиная с 1990 года, оказались неведомым образом утрачены. В результате этой операции государство потеряло контроль над использованием знаменитейших марок «Столичная» и «Московская», оказавшихся во владении новых собственников.

Недавно «Роспатент» перерегистрировал эти товарные знаки на Министерство сельского хозяйства России по постановлению Высшего арбитражного суда, признавшего цепочку действий вокруг «Союзплодоимпорта» незаконной. Но руководство ЗАО, купившего эти товарные знаки и владевшего ими до 26 октября 2001 г., с этим не согласилось, грозило подать в суд и пожаловаться лично В. В. Путину, о чем заявил глава компании Андрей Скурихин. Сторонам есть из-за чего спорить: по оценкам специалистов, стоимость брэнда одной только «Столичной» составляет от 200 до 600 миллионов долларов^{689}.

Другой пример связан с фамилией некогда знаменитого «поставщика двора» Петра Арсеньевича Смирнова. Один из членов этого рода, Б. А. Смирнов, учредил в 1991 г. малое предприятие «П. А. Смирнов и потомки в Москве». К сожалению, возрождение традиций в данном случае обернулось еще одним скандалом. Как оказалось, скончавшаяся вместе с национализацией после 1917 г. и возрожденная наследниками Смирнова в Польше фирма еще в 1939 г. была приобретена американской корпорацией «Heublein, Inc».

Против предприимчивого родственника выступили другие представители фамилии с не менее патриотическими заявлениями, что только при участии этой корпорации можно возродить на территории нашей страны производство популярнейших во всем мире спиртных напитков: «Мы верим, что проект фирмы Heublein, Inc., предусматривающий крупные капиталовложения в совместный выпуск «Смирновской» водки в России, будет полезным для нашей страны и послужит еще одним примером взаимовыгодного вложения иностранного капитала в нашу экономику и поможет ускорить производство всего того, что так необходимо нашему народу..»^{690}.

Тем не менее, новая фирма не сдалась, наладила выпуск «Столового хлебного» в Магнитогорске, а затем и в Подмосковье. Два наших суда уже признали российских производителей единственными преемниками торговой марки. Но и соперники не складывают оружия. Осенью 2001 г. из-за «Смирнова» пострадало около 30 магазинов Екатеринбурга: неизвестные громили витрины и покрывали стены магазинов угрожающими надписями, угрожали продавцам и руководству магазинов. В результате в сентябре владельцы многих магазинов Екатеринбурга были вынуждены отказаться от торговли «Смирновской». В компании «Альфа-Эко», контролирующей «Торговый дом потомков П. А. Смирнова», назвали «подобные методы конкурентной борьбы беспредельными» и пообещали противодействовать им «по всей строгости закона». Воюет компания и на другом фронте — против производства конкурирующей водки «Smirnoff» на заводе «Ливиз».

Подобные конфликты отражают весьма серьезную проблему: на огромных прибылях от алкогольной продукции очень быстро вырос целый слой людей и капиталов, отчаянно борющихся за место. Появились организации (подобно Национальному фонду спорта), получившие право ввозить спиртное беспошлинно. Еще одной проблемой стали экспортные махинации в российской алкогольной промышленности. В свое время, чтобы помочь ликероводочным заводам «закрепиться» за рубежом, правительство освободило их от уплаты НДС и акцизов. В результате литр экспортного спирта стал стоить в 2,5 раза дешевле, чем на внутреннем рынке; разница попадала к тем, кто вовремя сообразил, как делать «липовые» контракты и сбывать незаконно закупленный алкоголь.

Продукцию «старых» фирм потеснил и поток экзотических новинок, учитывающих, в числе прочего, бескрайний российский политический плюрализм. На одном прилавке встречались нейтральная «Женьшеневая», казачий «Есаул», непримиримые «Белогвардейская» и «Красногвардейская», лихой напиток «Жириновский» и высокотехнологичная водка «Русская», которую гонят и очищают через особые фильтры на «замороженной» при строительстве Нижегородской атомной электростанции.

В галерее современных «звезд», увековеченных на водочных этикетках, можно найти не только уже примелькавшегося Жириновского, но и «фармацевта»-депутата Брынцалова, модного художника Никаса Сафронова, певца Михаила Шуфутинского. В «историческом» списке — «Суворов», «Кутузов», «Адмирал Ушаков», «Нарком» (с портретом Клима Ворошилова), «Чайковский», «Владимир Мономах» и «Батька Махно».

Недавняя и хорошо памятная старшим современникам политграмота вернулась в ностальгических названиях: «Что делать?», «Кто виноват?» и «Шаг вперед, два шага назад». Потомки уже дождались игристого «Ленин» и водки «Святой Николай» с портретом… императора Александра III. Изобретательность водочных мастеров порой находится на грани кощунства, что вызвало даже возражения «Роспатента» по поводу бутылок с названиями «Исповедальная» или «Причастие».

На российский рынок прорвались «Абсолют», «Смирнофф», «Финляндия». Однако для рядового российского потребителя куда более серьезной проблемой оказалось не утверждение на российском рынке продукции под маркой «Смирнофф», шведского «Абсолюта» или известных марок виски (типа «Бэллентайн») — это престижная продукция для людей с достатком. Но вслед за изделиями почтенных фирм на неизбалованных изобилием соотечественников буквально обрушился поток всевозможных ярко упакованных напитков с псевдорусскими названиями: «Rasputin», «Pushkin», «Petroff», «Ekaterina», «Jelzin» и т. д. Очень быстро, с учетом умеренной цены и «убойной силы», лидером среди популярных импортных напитков стал спирт «Royal», в огромном количестве закупавшийся и заполнявший торговую сеть. Под завлекательными этикетками, как правило, пряталась далеко не первосортная продукция, содержащая посторонние примеси, особенно если товар являлся фальсификацией, изготовленной где-нибудь в Польше в расчете на нетребовательный «российский стандарт»^{691}.

Впрочем, промышленным способом успешно стали подделывать и российские напитки: фальшивая «Столичная» в миллионах бутылок с фирменными этикетками одной только чешской казне нанесла ущерб в сотни миллионов крон^{692}. Но в данном случае подделка хотя бы была сделана на достаточно высоком уровне. По мнению сотрудников московской санэпидемстанции, если система контроля качества импортных алкогольных напитков достаточно надежна, то из 100 образцов отечественной продукции 55 не соответствуют медицинским требованиям^{693}.

Для наших потребителей и сейчас представляют опасность отечественные производители, ринувшиеся в прибыльную отрасль. Только за 1993 г. в России появилось около 150 новых алкогольных предприятий (получить лицензию на выпуск водки было нетрудно)^{694}, многие из которых, не обремененные опытом и современной технологией, гнали и разливали сомнительную жидкость под фирменным названием «водка». Российскую продукцию на рынке теснили вместе с заморской украинские, белорусские, кавказские аналоги гораздо худшего качества. Либерализация рынка вывела из-под государственного контроля как многочисленных производителей алкогольной продукции, так и ее реализаторов. В результате в 1995 году доходы теневого бизнеса здесь достигали 3 млрд долларов.

Но самое страшное — никем не учтенное и не контролируемое «самопальное» производство. Милиция периодически обнаруживает целые подпольные цеха по изготовлению фальсифицированной водки. При предельно простой «технологии» (ведро не всегда питьевого спирта, два ведра воды, элементарная очистка), их продукт внешне не отличается от государственного: дельцам нетрудно обзавестись стандартными заводскими этикетками и станками для фабричной закупорки бутылок. Но именно эта «водка» и дает наибольшее количество отравлений из-за наличия опаснейших ингредиентов; порой в крови пострадавших находят ацетон, изопропиленовый или метиловый спирт и подобные вещества.

В 1991 г. от отравления алкоголем в России умерло 17 тысяч человек, в 1992 г. — 25 тысяч; с тех пор этот показатель не снижался. Совсем недавно главный государственный санитарный врач России Геннадий Онищенко заявил на пресс-конференции, что в 2001 году в России от употребления некачественной алкогольной продукции умерли 27 тысяч человек — причем «не алкоголики, а те, кто выпил плохой спиртосодержащий напиток»^{695}.

Периодика сообщает, что, по данным проверок, 30–50 % — а то и более — напитков из коммерческих торговых точек не соответствует их наименованиям (естественно, прежде всего речь идет о наиболее доступных по ценам отечественных водках и крепленых винах); но их все равно пьют, поскольку для массового потребителя цена, а не качество по-прежнему имеет решающее значение. При отсутствии сколько-нибудь надежного контроля за качеством «пития» приходится уже публиковать в прессе специальные инструкции по технике безопасности для пьющих в духе и стиле эпохи:

«…на всякий случай не допивайте бутылку до дна, чтобы можно было при необходимости сделать анализ этого напитка. Ведь если точно знать, чем именно вы отравились, вас легче будет спасти».

При подозрении, что водка сделана из метилового спирта:

«Ее нюханьем и лизаньем не распознаешь. Журнал «Химия и жизнь» советует каждому пьющему… носить в кармане медную проволочку. Сели вы, значит, над речкой в кустах, расстелили газету, откупорили пузырь и вот тогда-то вытаскиваете проволочку — погодь, мужики! — раскаляете зажигалкой и погружаете в наполненный стакан. Ежели есть метиловый спирт — резко пахнет формалином — моргом… Если можете — не пейте, выливайте и молитесь Богу — пронесло!

Специалисты насчитали 16 способов определения подделок — и ни один не признается ими стопроцентно надежным. Подобного же рода рекомендации о степени риска употребления спиртного в России публикуют у себя и практичные иноземцы, знакомые с отечественным гостеприимством и сервисом^{696}.

Помимо легальной и нелегальной внутренней конкуренции, российское водкоделие получило и еще один удар, поставивший отрасль в крайне тяжелое положение. В конце 1993 г. решением правительства и без того высокая ставка акцизного налога была поднята: на водку — с 85 % до 90 %, на ликеры и настойки — с 75 % до 90 %. В итоге отпускные цены на эти товары (без торговых надбавок в размере от 15, до 60 %) увеличились в 1,5–2 раза, а на многих заводах производство водки было снижено на 80 % в связи с отсутствием спроса из-за недоступной цены^{697}.

В газеты пошли потоки писем возмущенных такой несправедливостью граждан, и пресса дружно поддержала традиционное российское производство: и подсчетами возможных убытков, и призывами к патриотическим чувствам государственных мужей: «Русская водка должна получить особый статус у себя на родине. Охраняться государством. Как памятник старины или национальный символ»^{698}. В защиту доходно-патриотической отрасли народного хозяйства выступили руководители ликеро-водочных заводов России.

Выступавшие были единодушны: отступать некуда, поскольку даже в годы Великой Отечественной войны производство водки не прекращалось, а теперь она оказалась невостребованной на отечественном рынке. «Ленинград выдержал 900 дней блокады. Но, боюсь, эти 90 дней после нового акциза нам уже не выжить…» — проводил историческую параллель директор Санкт-Петербургского ликеро-водочного завода Ю. Никулин. Его коллеги доказывали, что увеличение акциза до 90 % нанесло гораздо больший ущерб, чем печально известный указ 85-го года, и вместо предполагаемого увеличения поступлений в федеральный бюджет государство недополучит огромные суммы; для изготовления водки уже давно используется синтетический спирт, а прибыль отечественных водкоделов уже стала в 200 раз меньше реализуемой цены. Раздавались и более громкие фразы: геноцид, предательство русского рынка, вредительство…^{699}

Тогда директорский корпус отрасли поставил власть перед, выбором: если государство не перекроет поток импортного алкоголя, оно лишится отечественного. Правительство дрогнуло и в феврале 1994 г. снизило акциз на ликеро-водочные изделия до 85 %, обложив ввоз крепкого импортного зелья (спирта, водки, виски, рома, ликеров) пошлинами в размере 200–400 %^{700} (сравним с 25–80 % января 1993 г.). Несомненно, что помимо патриотических чувств, при принятии этого и последующих решений имели место вполне трезвые расчеты: компенсировать потери от катастрофического сокращения государственных доходов в результате либерализации «государева кабацкого дела» при отсутствии квалифицированной контрольно-налоговой службы: их питейная доля (12–13 % доперестроечного бюджета) превратилась в 1993 г. в 2,8 %^{701}.

Уже с начала 1993 г. Комиссия по бюджету, планам, налогам и ценам Верховного Совета России начала разработку проекта закона «О государственной монополии на алкогольную продукцию». Первый вариант будущего закона предусматривал крутые меры, почти возвращение к порядкам 1985 г. Против идеи жесткого государственного регулирования выпуска и продажи спиртного резко выступил Антимонопольный комитет, но И июня 1993 г. президент Б. Н. Ельцин все же подписал указ «О восстановлении государственной монополии на производство, хранение, оптовую и розничную продажу алкогольной продукции».

Указ предусматривал появление нового контрольного органа — Государственной инспекции по обеспечению государственной монополии на алкогольную продукцию при Правительстве Российской Федерации. Согласно появившемуся лишь в сентябре 1994 г. правительственному постановлению, любая торговля своими и заморскими питиями должна была производиться исключительно на основании лицензии, продавать их лицам до 18 лет запрещалось, нельзя было торговать ими ближе 500 м от учебных и детских учреждений. Продавец же обязывался «в наглядной и доступной форме» ознакомить покупателя по его требованию со всей необходимой документацией на свой товар и с его «потребительскими свойствами»^{702}.

Вслед за тем в 1996 г. правительство попыталось поставить преграду на пути дешевого импортного пойла: была установлена высокая цена за импортную водку (44 тыс. руб. за литр по ценам до 1999 г.). Было установлен и «Временный порядок изъятия, конфискации и использования алкогольной продукции и этилового спирта, находящихся в незаконном обороте»: подразумевалась продукция без лицензии, сертификатов соответствия и маркировки акцизными марками.

С 1 января 1997 г., согласно еще одному постановлению правительства, запрещался ввоз на территорию России этилового спирта и водки без лицензии, что вызвало известный кризис на границе с Грузией, откуда поступал спирт на десятки легальных и нелегальных заводов Северной Осетии, Кабардино-Балкарии и Ингушетии. Мораторий на ввоз спирта из-за границы лишил теневиков былых возможностей. В итоге их совокупный доход упал.

В 2000 г. было создано Федеральное государственное унитарное предприятие «Росспиртпром». Правительство передало в его ведение' все находившиеся в федеральной собственности акции предприятий спиртовой и ликеро-водочной промышленности. 18 заводов — государственных унитарных предприятий — были преобразованы в филиалы «Росспиртпрома»; всего же новая структура владеет акциями (от нескольких процентов до контрольного пакета) более 200 заводов. Росспиртпром, таким образом, сейчас является крупнейшим производителем спиртовой продукции; под его контролем находятся такие известные производители водки, как московский завод «Кристалл», иркутский «Кедр», самарский «Родник», до 80 % отечественного производства спирта и 60 % ликеро-водочных изделий. Определена и процедура выделения квот на спирт, т. е. сделан первый крупный шаг в воссоздании государственного контроля над отраслью.

Насколько эффективны эти меры, статистика покажет позже. Пока же ясно, что алкогольный рынок по-прежнему далек от совершенства. Цены на спиртное все так же идут вверх.

Понятно, что необходимо беспокоиться о поддержке отечественных производителей, которые вправе рассчитывать на поддержку государства: оно путем налогового регулирования может доходчиво «рекомендовать» гражданам отказаться от импортных питий и отдать предпочтение родным водке и вину. Но, к сожалению, у нас пока еще не слишком много цивилизованных производителей. К тому же у нас нет убежденности в том, что страна достигла того уровня перепроизводства хороших и разных напитков, при котором насыщенный рынок может отторгнуть низкосортную продукцию как отечественного, так и импортного происхождения.

Поднятая в 1992 г. «алкогольная волна», похоже, и не собирается спадать: россияне стали больше пить и меньше есть. По данным всероссийского опроса, проведенного фондом «Общественное мнение» в 1995 г., 65 % соотечественников от 16 лет и старше более или менее регулярно употребляли именно крепкие напитки: водку, коньяк, ликеры. Больше других пили кадровые военные, рабочие и сельские жители, их руководители и «новые русские» — т. е. те, кто испытывает сильные психологические перегрузки, и те, кому уже нечего терять^{703}.

В 1992 г. стоимость спиртных напитков существенно отстала от цен на другие потребительские товары и продукты: водка стала в 2 раза дешевле колбасы (в 1984 г. соответственно в 2 раза дороже). Это, наряду с другими причинами, вызвало резкий рост потребления спиртного. По подсчетам социологов и демографов, абсолютный алкоголь, выпитый в России в 1992 г., составил как минимум 14 л на человека, практически достигнув отметки 1984 г. (14,2 л); т. е. на взрослых мужчин приходится около 80–90 л (в среднем почти по бутылке водки через день)^{704}.

Если эти расчеты правильны, то Россия уже вышла на первое место в мире и обогнала не только традиционного лидера — Францию (11,9 л чистого спирта), но и недавно «обошедшую» ее Германию (12 л на душу)^{705}. Наше «превосходство» над Европой усиливается за счет низкого качества пития и описанной выше манеры потребления, тогда как среднестатистический немец ежегодно выпивает 140 л пива, 27 л вина и только 10 л напитков покрепче.

В современной России стали и хуже закусывать: потребление мясных продуктов сократилось до уровня 1960 г., рыбы и рыбопродуктов — до уровня 50-х гг. По данным Центра экономической конъюнктуры, средняя российская семья тратила на алкогольные напитки в 1993 г. 3,8 % своего бюджета: от 1,5 % в Северной Осетии до 7,7 % в Башкирии^{706}. По официальным данным Минэкономики и «Росалко», в 80-х гг. в России выпивалось 240–250 млн. декалитров; к концу 90-х гг. этот объем увеличился до 270 млн.; но точных оценок рынка водки с учетом нелегального производства и самогоноварения не существует. По данным компании «Business Analytica Europe Ltd», (специализируется на исследованиях в области потребительского рынка), у нас выпивается порядка 400 млн. декалитров водки в год; при этом с самогоном успешно конкурирует дешевая подпольная водка, занимавшая 70 % водочного рынка^{707}; до кризиса 1998 г. бутылку такого продукта можно было купить за 10 руб.

Но и самогон, особенно на селе, прочно удерживает позиции. Сотрудники НИИ наркологии Минздрава РФ при участии социологов ВНИИ МВД в трех типичных областях страны — Воронежской, Нижегородской и Омской — выбрали по 25 типичных сельских семей, еженедельно посещая которые, фиксировали рассказы о том, кто, где, с кем и сколько выпил. Выяснились: до 90 % современных крестьян предпочитают самогон напиткам заводского изготовления, поскольку он значительно дешевле (стоимость собственноручно изготовленной пол-литровой бутылки составляет около 12 рублей, а покупной — 18–20); к тому же 70 % образцов исследованного самогона по качеству не уступают бренди, виски, граппе и другим аналогичным напиткам заводской выделки. Однако получилось, что в целом за год деревня выпивает меньше, чем принято считать: около 7 литров на душу в пересчете на чистый спирт, а не 13, как полагали эксперты^{708}. Указанная разница явно свидетельствует: сейчас в стране ни у медиков, ни у компетентных органов нет четких представлений о том, кто, как и сколько пьет в современной России.

Бурный прорыв недавних «трезвенных» канонов поведения, широкая реклама спиртного, мемуарные и газетно-журнальные откровения политиков и актеров о том, где, сколько и с кем выпито, породили и соответствующий политический язык. Очередной пресс-атташе президента Ельцина П. Вощанов характеризовал ситуацию в стране в конце 1994 г.: «Мы вступили в ситуацию политического похмелья. Когда вчерашние собутыльники решают, пить им следующую бутылку вместе или избавиться от одного. А если избавиться, то кто побежит в киоск, с чем побежит и как следует объяснять, что ему надо. Абсурдная политическая ситуация. Я говорю об этом без политических аналогий, без намеков…»^{709}

Популярный еженедельник посчитал необходимым информировать читателей о вкусах руководства страны: «Президент России Борис Ельцин отдает предпочтение коньяку (в частности, «Белому аисту» из Молдовы)»; «…Премьер-министр России Виктор Черномырдин любит хороший коньяк и может выпить на приемах 2–3 рюмки». Шампанское только пригубливает. Его предшественник Егор Гайдар, как и Ельцин — любитель минеральной воды. Вероятно, потому, что ею можно развести его любимый напиток — виски «Бурбон», которые производятся в южных штатах США»^{710}.

Озабоченных излишне раскованным стилем поведения президента успокаивали: «Как стало известно редакции, Б. Н. Ельцин после возвращения из Германии ведет здоровый, трезвый образ жизни. Да вы и сами можете судить об этом по той активности Президента, которая проявляется в многочисленных встречах с военными, представителями интеллигенции, в посещении спортивных соревнований, в поездках по стране. Выдержать такой напряженный ритм работы ему помогает супруга Наина Иосифовна». А экс-премьер Белоруссии В. Ф. Кебич в интервью вполне искренне повествовал: «…неужели, направляясь к Черномырдину, я повезу ему колбасу? Очистились отношения. Правда… Недавно наш белорусский «Кристалл» выпустил юбилейную суперводку на кремневой воде. Так я ему привез, конечно, и подарил — попробуй, Виктор. Вместе и попробовали». И нынешние государственные мужи считают возможным делать заявления, как, например, Е. Строев о планах визита в Австрию: «Я планирую так: мы пойдем, вы нам нальете по 100 грамм, и мы быстро поедем домой». Или В. Шандыбин: «Я вино не пью, только самогон. Потому что и вино, и водка — подделка. Куда ни придешь, выпьешь 100 граммов и назавтра больной ходишь!»^{711}

Современные технологий дают возможность высказаться и другим сторонникам этого уже вполне национального напитка. Теперь на сайте www.e-alcohol.ru желающие могут ознакомиться с наиболее перспективными моделями перегонных аппаратов. Прежней уголовной ответственности за самогоноварение сегодня в России не существует. По старому УК (до 1996 г.) за это полагалось до двух лет исправительных работ, а за сбыт до 3 лет с конфискацией имущества. Сейчас в административном кодексе сохранилась статья горбачевских времен, по которой за изготовление самогона предусмотрен штраф от одного до трех минимальных окладов. К уголовной ответственности за самогоноварение можно привлекать только по статье 171 нового Уголовного кодекса, как за незаконное предпринимательство. Наличие этой статьи позволило думскому Комитету по законодательству отказаться от поддержки инициативы законодательных собраний Брянской и Костромской областей: предложенные ими законопроекты, предусматривавшие введение уголовной ответственности за самогоноварение, были Государственной Думой отклонены в декабре 2001 г.

Алкогольная «победа» дорого стоила россиянам. По данным начальника Главного управления ГАИ (а ныне ГИБДД) В. Федорова, ежегодно 2 миллиона человек лишаются прав за управление автомобилем в нетрезвом виде — при том, что, по его мнению, за руль «под градусом» садятся не менее 15–20 миллионов человек^{712}. Увеличение смертности (от травм, отравлений и насилия), обозначившееся еще в 1988 г., сделало резкий скачок в том же 1992 г., когда значительно увеличилось потребление алкоголя.

Продолжительность жизни в России сократилась до уровня 1984 г. и составила на И лет для мужчин и на 6 для женщин меньше, чем в странах Европейского сообщества. Наша страна, по данным Всемирной организации здравоохранения, замыкает по этому показателю список из 159 стран и находится на уровне стран Африки и Латинской Америки, где потребление спиртного в последнее время так же стремительно выросло в 2–3 раза^{713}.

По некоторым же отечественным выкладкам, 7–8,5 % населения России вполне можно считать алкоголиками, и при этом значительная часть из них — молодежь 18–25 лет, в первую очередь из числа тех 20 % школьников с умственными и физическими отклонениями, о которых недавно говорил министр образования. Статистику, к сожалению, подтверждает повседневный опыт врачей московской Филатовской больницы: в 1991 г. с диагнозом «алкогольная интоксикация» сюда поступил 91 ребенок, в 1992 г. — 160, за полгода 1993 г. — 90, и врачи полагали, что эти цифры — не предел^{714}. На таком фоне уже и появление специализированного Фонда спасения детей и подростков от наркотиков и алкоголя «Нарконом» является отрадным фактом, ведь еще одной «победой» послеперестроечного периода стал развал далекой от совершенства, но все же действовавшей системы лечения алкоголизма.

Принятые прежним Верховным советом законы отменили принудительное лечение алкоголиков и наркоманов, обязали милицию передать «не свойственные МВД функции» другим ведомствам и, наконец, предписали закрыть с 1 августа 1994 г. пресловутые ЛТП. В 1993 г. МВД сняло с себя ответственность за приемники-распределители для бомжей и школы-интернаты для малолетних правонарушителей. ЛТП, в которых содержались граждане, направленные за правонарушения на почве хронического алкоголизма, вместе с вытрезвителями было решено передать Минздраву, который столь же решительно отказывался от таких «подарков», не будучи к ним готовым.

В итоге по России с 1989 г. по 1993 г. сокращено количество спецбольниц (с 18 до 13), диспансеров (с 321 до 247); вдвое сократилось количество больничных коек. Слабой компенсацией служит появление в изобилии почувствовавших конъюнктуру рынка медицинских центров и расцвет деятельности экстрасенсов и прочих целителей: радио и газетные объявления настойчиво предлагают их услуги по анонимному и стопроцентному лечению всех видов похмелья и зависимости от алкоголя по вполне умеренной цене. От алкоголизма врачуют по телефону, телевизору и даже заочно, по фотографии.

А пока правительство признало необходимым привести законы и нормативные акты, регулирующие оборот алкоголя и этилового спирта, в соответствие с Налоговым кодексом и прочими законодательными актами.

В принятом правительством законопроекте о государственном регулировании производства и оборота этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции предусмотрены отмена всех акцизных марок, кроме федеральной и региональной, и стандартизация емкостей для розлива напитков. Кроме того, будут сняты ограничения на выдачу экспортных лицензий и частично — на рекламу алкоголя. А это означает, что реклама алкоголя может в скором времени в массовом порядке вернуться на полосы журналов, рекламные щиты и телеэкраны. Остается надежда на новый проект закона «Об основах антиалкогольной политики Российской Федерации», который должен пройти обсуждение в Государственной Думе, здравый смысл законодателей и, прежде всего, самостоятельные усилия общества, если оно действительно осознает проблему и предложит цивилизованные способы ее решения.