Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Глава 5 БОРЬБА С «ГОСУДАРСТВЕННЫМ ЗЛОМ»

Первые попытки. Открытие винокурения и производство дешевого спирта начали новую эпоху алкогольного потребления в Европе, а затем и в других странах, куда предприимчивые торговцы доставляли новый продукт. Однако рост потребления спиртного во многих странах вызывал и ответную реакцию. Поначалу это были довольно грубые меры, вроде указов XVI в., украшающих до сих пор пражские пивные: «Если горожанин будет уличен в пьянстве — на первый раз посадить его в яму на хлеб и воду. Если этот же человек попадает вторично — бить кнутом и посадить в яму на хлеб и воду. Если проштрафиться в третий раз — отрезать нос».

Но все эти строгости сразу же показали свою неэффективность и постепенно сменялись более гибким подходом. В Англии поток дешевого джина, способствовавший развитию массового пьянства в первой половине XVIII века, был ограничен законом 1751 г., вводившим высокое налогообложение для производителей спирта. С 1843 г. в США на уровне отдельных штатов стали появляться первые запретительные законы. В Швеции с 1854 г. получила распространение так называемая готенбургская система: право продажи спиртного на территории города или сельской общины передавалось одной акционерной компании, имевшей право получать не более 5–6 % прибыли; остальное целиком шло на местные нужды.

С начала XIX столетия стали возникать общественные движения, направленные на борьбу с пьянством. Впервые общества трезвости были учреждены в Америке: в штате Нью-Йорк в 1808 г., а в в Бостоне 1826 г. было образовано «Американское общество трезвости». Аналогичные организации появились в Англии в 1829 г., в Швеции в 1835 г. Трезвенническое движение в США середины прошлого века возглавлял сам Авраам Линкольн, предупреждавший, что если алкогольная промышленность пустит в стране глубокие корни, то это принесет «беды еще большие, чем рабство». В последней четверти XIX века по Америке прошел крестовый поход женщин за трезвость; активно действовали «Женский христианский союз трезвости», «Лига трезвенников» и другие подобные организации.

За несколько десятков лет антиалкогольное движение-получило широкое развитие, накопило большой опыт пропагандистской работы, в сочетании с законодательными инициативами и внедрением материальных стимулов поощрения трезвого образа жизни на работе и в быту. С 1886 г. начали собираться международные конгрессы по борьбе с пьянством; появились и первые международные организации трезвенного движения: «Общество синего креста» (1877 г.), «Независимый орден добрых рыцарей храма Господня» (1852 г.), «Общество белой ленты» (1874 г.). В XX веке движение еще более развернулось с помощью неалкогольных промышленников, заботившихся об отрезвлении рабочей силы.

В 1835 г. возникло первое подобное общество на территории Российской империи, в Лифляндии. Собственно же в России единственной известной нам публичной реакцией на рост пьянства стало появление нескольких изданий анонимной брошюры «Берегись первой чарки». Безвестный автор рассказывал о судьбе молодого купца, сделавшегося «в одну неделю… банкрутом и закоснелым пьяницей», и призывал «удаляться от питейных домов». Более или менее массовое антиалкогольное движение началось с крестьянских волнений 1858–1859 гг., вызванных, правда, специфическими причинами.

Последнее откупное четырехлетие (1859–1862 гг.) было отмечено утверждением колоссальных сумм платежей, превышавших предыдущие торги на 40 миллионов рублей. К тому же к концу 50-х гг. XIX столетия в правящих кругах явно обнаружились реформаторские стремления, и в правительстве обсуждалась будущая отмена откупной системы. Желая получить напоследок максимальную прибыль, откупщики уже в 1858 г. стали повышать цены с 3–3,5 до 8—10 рублей за ведро водки при официальном распоряжении, что подобная акция «не должна быть считаема за злоупотребление». В кабаки начали поставлять крайне недоброкачественную водку, добавлять в нее разные дурманящие примеси — например, табак. Вот тогда в ожидании скорой отмены крепостного права в стране с осени 1858 г. развернулось невиданное прежде «трезвенное движение» и возникли первые общества трезвости.

«С молебствием и водосвятием» крестьянские сходки в Тульской, Калужской, Саратовской, Курской, Орловской, Тамбовской, Тверской и других губерниях принимали решения: «Не пить откупного вина и не ходить в питейные дома» полгода или год под угрозой денежного штрафа, а в повторных случаях нарушения — порки. При этом принятые на сходках приговоры о трезвости учитывали конкретные житейские ситуации: они разрешали приобретать вино на свадьбы, поминки, праздники, по просьбе стариков и по другим чрезвычайным случаям^{364}.

Образцы такого народного творчества приводились тогда же в сообщениях газеты «Московские ведомости»: 1859 года, марта 15-го дня, мы, нижеподписавшиеся, избранные от мира старшины, рядовые крестьяне и дворовые села П-ва с деревнями Кр-ною и Пог-вою, быв на мирском сходе, по случаю возвышения содержателем болховского питейного откупа на хлебное вино цен, что мы для себя и семейств своих почитаем разорительным, во избежание чего, и для распространения в нас и детях наших доброй нравственности, и чтобы мы были исправными во всех своих обязанностях, сделали между себя сию добровольную подписку, которую сим обязуемся: вино отныне впредь в питейных домах не пить и на вынос в свои дома, кроме каких-либо необходимых случаев, не покупать, зачем обязуемся друг за другом смотреть и о нарушителях сего, чрез выбранных нами старшин, доносить вотчинному начальству для поступления с таковыми как с вредными для нашего общества, а именно: ослушников штрафовать в пользу приходской нашей церкви 10 руб, сер, за каждое взятое ведро и 5 руб, сер, если кто выпьет в питейном доме, а при безденежье наказывать розгами, согласно общему приговору старшин, В случае же, если откроется какая надобность купить вина, то испросить всякий раз на то разрешение избранных нами старшин и брать в количестве, ими дозволенном; разрешение одного старшины не есть действительное; необходимо общее дозволение всех старшин в присутствии вотчинной конторы, где имеется книга для записывания всякого приговора старшин. Старшина, имеющий надобность купить вино, обязан испросить разрешение мира и брать в количестве, определяемом мирским приговором. Все эти признанные нами условия для утверждения меж нами доброй нравственности обязательны и для всех посторонних, живущих в нашем селе».

Весной следующего 1859 г. еще сотни тысяч крестьян 32 российских губерний отказались от продаваемой откупщиками сивухи и начали массовый разгром кабаков. Несмотря на посылку воинских команд, в 12 губерниях было разграблено 220 питейных заведений^{365}.

Официальные власти были захвачены врасплох. Вот как сообщал об этом небывалом в России событии императору Александру II доклад III отделения Собственной его императорского величества канцелярии — тайной полиции России:

«Возвышение новым откупом цен на вино, весьма дурное его качество и увеличение дороговизны на все вообще предметы привели крестьян к решимости отказаться от употребления вина, если не навсегда, то, по крайней мере, временно. Это началось в Саратовской, и вслед за тем зароки повторились в Рязанской, Тульской и Калужской губерниях. Крестьяне на мирских сходках добровольно отрекались от вина, целыми обществами составляли о своих обетах письменные условия с назначением денежных штрафов и телесных наказаний тем, которые изменят этому соглашению, и торжественно, с молебствиями, приступали к исполнению условий. Этим примерам последовали в скором времени жители разных местностей Самарской, Орловской, Владимирской, Московской, Костромской, Ярославской, Тверской, Новгородской, а также Воронежской, Курской, Харьковской и других губерний.

Содержатели откупов всемерно старались отклонить крестьян от трезвости: угрожали взысканием правительства за уменьшение питейных доходов, понижали цены на вино, даже предлагали оное в некоторых местах безвозмездно. Но крестьяне твердо хранили свои обеты и только в двух случаях отступили от своих намерений: в Сердобском уезде Саратовской губернии откупщик заявил, что цена водки возвышена для того, чтобы уделять по одному рублю с ведра на их выкуп, и это удержало крестьян от составления условий о трезвости; Московской губернии, в Серпуховском уезде содержатель откупа заплатил за жителей села Дракина недоимки 85 рублей и также успел от зарока их отклонить…»^{366}

Тогда же на волне общественного подъема в стране стали выходить и первые книги о вреде пьянства. Проблема впервые стала гласной. В наиболее радикальном журнале «Современник» в 1858 г. была опубликована нашумевшая повесть В. Н. Елагина «Откупное дело», в которой со знанием предмета описаны обычная практика откупщиков по обману казны и их фактическая безнаказанность, обеспеченная отлаженной системой подкупа местных чиновников.

Публицисты демократической печати призывали к увеличению производства пива и вина, утверждению норм культурного потребления водки с непременной закуской, сокращению ее продажи. Но эти предложения оказались слишком наивными, как и надежды ведущего критика «Современника» Н. А. Добролюбова: «Сотни тысяч народа в каких-нибудь пять-шесть месяцев, без всяких предварительных возбуждений и прокламаций, в разных концах обширного царства отказались от водки, столь необходимой для рабочего человека в нашем климате! Ээти же сотни тысяч откажутся от мяса, от пирога, от теплого угла, от единственного армячишка, от последнего гроша, если того потребует доброе дело» (подразумевалось массовое революционное выступление. — Авт.). Правда, в той же статье Добролюбов признавал, что трезвенное движение вызвано не столько возросшей сознательностью крестьян, сколько дороговизной и дурным качеством водки, и считал его «непродолжительным и непрочным»^{367}.

В конце концов массовое крестьянское движение было подавлено властями при помощи военной силы. При этом Министерство финансов обращалось за подмогой даже к руководству Русской православной церкви: священники должны были объяснять крестьянам, что воздержание от водки «не должно быть допускаемо как противное не только общему понятию о пользе умеренного употребления вина, но и тем постановлениям, на основании коих правительство отдало питейные сборы в откупное содержание». В результате местные власти стали получать циркуляры, где эта «польза» доказывалась ссылками на Священное писание^{368}.

Правда, следует сказать, что были известны и случаи административных кампаний против пьянства по инициативе слишком деятельных местных начальников. Так, пензенский губернатор Татищев в целях искоренения народного порока приказывал исправникам требовать от крестьян приговоров о закрытии кабаков. А ретивые полицейские чины стали соревноваться в деле принудительного отрезвления обычными средствами: организацией массового «общественного мнения», угрозами, а то и прямым рукоприкладством. Естественно, что в этом случае результат бывал обратным задуманному^{369}. На такие сугубо административные опыты еще в 1861 г. откликнулся специальной статьей Н. С. Лесков, предупреждая: «Как ни велико и ни возмутительно зло, причиняемое пьянством, но все-таки бесполезно стремиться противодействовать ему созданием охранительных правил»^{370}.

Неудачными оказывались и попытки отдельных лиц бороться с разлагающим влиянием кабака. В этом смысле поучителен опыт сибирского купца-миллионера Н. М. Чукмалдина, потратившего 20 лет на то, чтобы устранить это зло из своей родной деревни Кулаковой. Открыв кабак на свое имя, новый владелец свел его оборот к минимуму и все доходы обратил на нужды деревни. Но такая «хитрость» вызвала доносы и недовольство властей тем, что казне намеренно наносился ущерб сокращением акцизных сборов. Тогда Чукмалдин стал платить своим односельчанам за то, чтобы они вообще отказались от устройства кабака на своей территории, — и здесь уже столкнулся с сопротивлением снизу.

Позднее он вспоминал: «Мне явно не противодействовали даже пьяницы и мироеды, но чуть только появлялся кабатчик с несколькими ведрами водки для схода и несколькими отдельными подачками мироедам, как все доброе настроение разрушалось и появлялись кабаки, разорители крестьян. Туда влекло неудержимо: пьяниц — пьянство, а слабых людей — отсутствие силы воли, а потом мало-помалу наступала пагубная привычка к водке, приводившая их, в конце концов, к полному разорению… Я посылал им хлеба, выстроил школу, дал деньги на учреждение банка, сооружаю новую каменную церковь. Казалось бы, простой расчет закрыть кабак, с которым я веду войну, но вот, подите же, кабак господствует и насмехается над всеми усилиями одиночного человека!»^{371} Последние слова, кажется, указывают и на возможную причину неудачи: попытки просвещенного мецената оставались «усилиями одиночного человека»; не приобщая к делу самих крестьян, трудно было добиться единодушной поддержки с их стороны.

Забытый опыт. Новый подъем антиалкогольного движения уже на иной основе начался на рубеже 80—90-х гг. XIX века усилиями нарождавшейся в России демократической общественности. По инициативе интеллигенции и земских деятелей в различных городах России создавались небольшие постоянные группы и общества: «Общество борьбы с алкоголизмом женщин и детей», «Кружок деятелей по борьбе со школьным алкоголизмом», «Комиссия по вопросу об алкоголизме при Русском обществе охраны народного здравия», «Всероссийское Александро-Невское братство трезвости» и т. п. По некоторым данным, первое из таких обществ было основано в 1874 г. в полтавском селе Дейкаловка^{372}.

Организаторами и наиболее активными членами таких обществ становились выдающиеся юристы (H. О. Таганцев, А. Ф. Кони), врачи (В. М. Бехтерев, М. Н. Нижегородцев, Д. Г. Булгаковский), общественные деятели (М. Д. Челышев). Основателем одного из первых обществ трезвости в России был Лев Толстой, пользовавшийся огромным авторитетом среди интеллигенции. В статье «Для чего люди одурманиваются?» он объяснил основную причину пьянства тем, что «употребление одурманивающих веществ в больших или в малых размерах, периодически или постоянно, в высшем или низшем кругу вызывается., потребностью заглушения голоса совести для того, чтобы не видеть разлада жизни с требованием сознания». Но при этом писатель делал пессимистический вывод о бессмысленности всей современной цивилизации, которая создается «большей частью людьми, находящимися в ненормальном состоянии»^{373}.

По-иному подходил к проблеме известный в начале XX века всей России борец с пьянством Михаил Дмитриевич Челышев (1866–1915 гг.). Владимирский крестьянин, не получивший систематического образования, он благодаря своим способностям и энергии сумел стать крупным предпринимателем и членом городской думы Самары. С 1902 г. Челышев начал в своем городе активную борьбу с пьянством и привлек на свою сторону важных дельцов из Биржевого комитета, исходя при этом из вполне практических соображений: «Я говорил с купцами, с заводчиками, с промышленниками — все в один голос: «Дайте трезвых рабочих, трезвых приказчиков, служащих, по 10 рублей в год будем платить с головы». Это за служащих трезвых. А что заплатили бы они за трезвый многомиллионный народ? Не сноси народ ежегодно 700 миллионов в казенку — он на 700 миллионов рублей покупал бы себе ситцу, обуви, сельскохозяйственных орудий…»^{374}

Энтузиастам-трезвенникам приходилось преодолевать немалые трудности: надо было привлечь к новому делу редких представителей местной интеллигенции — учителей, врачей, земские органы; наладить связи с другими организациями, завоевать личным примером уважение крестьян и уметь терпеливо и тактично вникать в их нужды например, отказать в ответ на просьбы «выписать из книги (куда записывались «зароки». — Авт.) на именины» или убедить их пожертвовать деньги на покупку книг, на постройку школы и т. д.^{375}

Основные направления деятельности трезвенного движения были изложены в воззвании Петербургского общества трезвости в 1890 г. Это, во-первых, борьба со сложившимся стереотипом «престижности» пьянства и пользы употребления спиртных напитков; во-вторых, создание специальных амбулаторий и лечебниц для алкоголиков и, в-третьих, поиски и организация иных форм проведения досуга, исключавших спиртное^{376}. В духе этой программы и была построена деятельность новых обществ и кружков.

В Москве первое массовое общество трезвости возникло на рубеже 1892 — 93 гг. в среде фабрично-заводских рабочих во главе со священником Семеновского кладбища К. Остроумовым. Об этом начинании стала писать пресса.

«Первое общество трезвости в Москве

Недавно утвержденный комитет Рогожского отделения общества трезвости приступил в настоящее время к действиям. Одной из первых мер для борьбы с пьянством комитетом намечено открытие в Рогожской слободе чайной, на что уже поступили и денежные пожертвования. В числе других мер, предполагаемых к осуществлению, стоят следующие: устройство читальни, библиотеки с книжною и картинною торговлей и организация общедоступных отвлекающих от кабака или трактира разумных развлечений. Озабочиваясь широким привлечением членов, комитет отделения, как нам передают, предполагает обратиться ко всем фабричным, заводским и ремесленным предпринимателям своего района с просьбою оказать возможное содействие в деле привлечения рабочих в члены-трезвенники. В деле борьбы с пьянством Москва, по мало понятным причинам, и во всяком случае не по отсутствию поля для деятельности общества трезвости, вообще говоря, значительно отстала. Поэтому нельзя не пожелать, чтобы первые шаги на пути отрезвления нашего города привлекли всеобщее сочувствие и вызвали деятельную общественную поддержку»^{377}.

Собирая со своих членов небольшие взносы (1 рубль в год), оно сумело, тем не менее, развернуть энергичную деятельность: организовало свое издательство, книжную торговлю, чайную, платные концерты, танцевальные вечера и на вырученные средства открыло свою библиотеку, устраивало общеобразовательные чтения и рождественские елки, содержало хор и другие «полезные и здоровые развлечения»^{378}.

Казанское общество трезвости, помимо библиотеки и больницы, содержало два ночлежных приюта (платный и бесплатный), несколько мастерских, издавало журнал «Деятель». Царицынское общество сумело построить на свои средства в 1911 г. «Дом трезвости», где размещались амбулатория для алкоголиков, чайная-читальня, детские ясли, типография, печатавшая журнал «Царицынский трезвенник». Там же действовал «научно-показательный, исторический и видовой кинематограф». Для своих членов общество организовало пекарню, похоронную кассу, бесплатную юридическую консультацию и комиссию для трудоустройства безработных-трезвенников^{379}.

Уже с конца 80-х гг. XIX века появились специальные «трезвенные» издания: «Трезвые всходы», «В борьбе за трезвость», «Сеятель трезвости», «Вестник трезвости», «Трезвая жизнь», газета «Трезвость», где публиковались рассчитанные на разные общественные группы материалы о медицинских, экономических, социальных последствиях пьянства; широко освещался опыт антиалкогольного движения в других странах. Относительная организационная, правовая и финансовая слабость российского трезвенного движения порой представлялась его инициаторам плюсом: в более демократических странах нужно было ждать «созревания» общественного мнения, а у нас дело могло быть решено царским указом^{380}. Однако, эти надежды на решение проблемы «сверху» оказались преждевременными — быть может, и к лучшему, поскольку это способствовало развитию движения «снизу» и избавляло от чрезмерных надежд на административные средства…

Ведущие российские журналы помещали статьи, где растущая алкоголизация общества характеризовалась как «государственное зло, которое не только губит силы нынешнего поколения, но, при доказанном влиянии алкоголизма на потомство, обрушивается всей своей тяжестью на будущие поколения, которые… окажутся во всех отношениях еще хилее настоящего»^{381}.

Это предупреждение крупнейшего ученого-невропатолога В. М. Бехтерева было тем более своевременным, что военное ведомство России в то время уже несколько раз вынуждено было понижать медицинские требования к призывникам. Известнейший юрист и крупный чиновник А. Ф. Кони приводил в своих статьях тревожную статистику последствий пьянства, вполне сопоставимую с условиями нашего времени:

«Положение вещей, при котором с 1896 по 1906 год население Русской империи увеличилось на 20 %, а питейный доход на 133 %, причем в последнее время народ пропивал ежедневно почти 2 млн. рублей, не могло быть признано нормальным. Необходимо принимать во внимание, что уже в; девяностых годах прошлого столетия в Европейской России ежегодно в среднем сгорало и умирало от ожогов около 1 000 человек, лишало себя жизни и отравлялось по неосторожности свыше 3 200 человек, тонуло со смертельным исходом 7 300 и опивалось смертельно свыше 5 000 человек, причем в числе погибших по первым трем категориям было, без сомнения, значительное число лиц, находившихся в состоянии опьянения или доведенных до самоубийства злоупотреблением спиртными напитками. В это же десятилетие среднее число преступлений и проступков, совершенных в нетрезвом виде, составляло 42 % общего числа, 93 % воинских проступков было результатом чрезмерной выпивки, и, наконец, вскрытие мертвых тел лиц, скоропостижно умерших, давало 37 % умерших от пьянства и его последствий»^{382}.

Стали издаваться своеобразные наглядные пособия — такие, как красочный «Альбом картин из жизни людей преданных пьянству»; появились насчитывавшие уже сотни выпусков указатели соответствующей «трезвенной» литературы^{383}. Среди них были и серьезные исследования медицинского и статистического характера, и предназначенные для малограмотных литографические рассказы в картинках и поучительных надписях — вроде листка «Камаринский мужик» (1878 г.) с описанием пьяного загула и его трагических последствий:

Выпущена была в 1903 г. «Первая русская хрестоматия (с подборкой статей о вредном влиянии спиртных напитков на здоровье, материальное благосостояние и нравственность)», подготовленная доктором Д. Г. Булгаковским. Ставился вопрос и о снижении пошлин на ввозимые кофе и чай, поскольку даже самый дешевый сорт китайского чая стоил в 1900 г. 1 руб. 42 коп. за фунт и такая цена препятствовала расширению его потребления.

В начале XX столетия усилиями таких обществ в России стали создаваться первые вытрезвители, приюты и бесплатные лечебницы-амбулатории. Наиболее известные из них находились в Москве, Петербурге, Ярославле, Туле, Вильно, Казани, Уфе, Туле, а также и в менее крупных городах. Кроме того, задержанных на улицах пьяных хулиганов стали отправлять на принудительные работы — например, мести улицы. В 1908 г. Московское общество борьбы с алкоголизмом организовало первую противоалкогольную выставку^{384}. Затем подобные выставки появились в петербургском «Народном доме», на Нижегородской ярмарке и в других местах.

В армии были созданы первые «войсковые музеи трезвости», где наглядно, на особых муляжах и картинах, изображались болезненные изменения организма под влиянием алкоголя^{385}. Не осталось в стороне и новое для России зрелище — кино. Известная фирма А. Ханжонкова выпустила специальный научно-популярный фильм «Пьянство и его последствия». В школах в качестве эксперимента уже началось чтение специальных антиалкогольных курсов.

Появился даже специальный противоалкогольный задачник по арифметике для народных школ, где детям предлагалось самостоятельно ответить на такие вопросы:

— «На каждого действительно пьющего мужчину в России приходится ежегодно 1 ведро и 16 бутылок водки, 1 ведро и 10 бутылок пива и 9 бутылок виноградного вина. Вычислите расход 1 чел. на всю эту отраву, если ведро водки стоит 8 руб.40 коп., ведро пива 2 руб., а бутылка вина 23 коп.»

— «В Ярославле в приюте для алкоголиков принято было за 3 года 2 967 мужчин и 271 женщина. Из них имели: пьяницу-отца 1 544 мужчин и 157 женщин; пьяницу-мать 176 мужчин и 25 женщин; пьяниц — обоих родителей — 1 176 мужчин и 84 женщины. У скольких алкоголиков оба родители были трезвые?»^{386}

Как всегда, не обходилось в новом деле и без шарлатанства: в столицах желающим избавиться от вредной привычки сбывали по сходной цене чудодейственный «эликсир трезвости»^{387}.

С размахом действовал Всероссийский трудовой союз христиан-трезвенников, основанный в 1911 г. под покровительством великого князя Константина Константиновича Романова. На Пасху 1914 г. этот Союз с подчиненными ему «кружками христианской трезвой молодежи» устроил в Петербурге «праздник трезвости» с шествиями и молебнами; на улицах был организован массовый сбор средств, и все жертвователи получали специально выпущенные жетоны. «Летучие отряды» Союза распространяли на улицах антиалкогольные брошюры и плакаты, устраивали в «антиалкогольные дни» проповеди и публичные чтения о вреде пьянства, организовывали на заводах и фабриках кассы взаимопомощи и библиотеки.

Изданный в 1912 г. «Противоалкогольный адрес-календарь» помещал образцы необходимых для организации общества трезвости документов и юридические консультации по вопросам их деятельности.

Православное «кодирование». После указа Синода 1889 г. «О содействии возникновению обществ трезвости» в новом движении стало активно участвовать духовенство: нередко в провинции приходская церковь со своим причтом была единственным культурным центром. В церковной традиции святыми, имеющими особую благодать излечивать от «пьянственной страсти», считались мученик Вонифатий и преподобный Моисей Мурин.

В 1878 г. в Серпуховском Владычном монастыре произошло «явление» иконы Богоматери «Неупиваемая чаша», по преданию, открывшейся в видении какому-то запойному солдату. С тех пор и до сего дня икона почитается как обладающая чудотворной силой исцеления от пьянства: молитвы ей от имени пьяниц, их жен, матерей и детей должны укрепить заблудших в «трезвении и целомудрии». Эта икона и сейчас находится в возрожденном монастыре. Каждое воскресенье перед ней совершается молебен с поминанием имен страдающих и нуждающихся в помощи. И хотя медицинские последствия этого действа едва ли кем-то зафиксированы, число паломников к иконе постоянно растет: по оценкам прессы, до 10 000 человек ежегодно^{388}.

Первые опыты борьбы за трезвость под эгидой церкви оказались удачными, тем более что священники (более авторитетные в глазах народа в силу своего сана и благодати) с успехом применяли психотерапевтический метод, отчасти похожий на практикуемое в наше время «кодирование». В 90-х гг. XIX века большую популярность получило Сергиевское общество трезвости, основанное в подмосковном селе Нахабино священником отцом Сергием Пермским.

Из Москвы и окрестностей туда тянулись паломники-алкоголики. Священник принимал только трезвых — остальным приказывал сначала прийти в человеческий вид и хоть день-другой воздержаться от выпивки. Перед оставшимися он выступал с проникновенной проповедью, а затем индивидуально беседовал с каждым страждущим. Результатом такой беседы становилось добровольное принятие «клятвенного зарока» не употреблять спиртного на определенный срок: «Обещаюсь перед Господом Богом и иконою преподобного Сергия в том, что в продолжение избранного мною срока не буду пить вина и других спиртных напитков, и на том целую икону преподобного угодника». Давшие такой зарок записывались в специальную книгу и получали особый «билет» общества трезвости. По подсчетам самого отца Сергия, его общество насчитывало до 80 000 участников.

Вместе с выдачей «билета» священник делал предупреждение, что «неисправные в своих обещаниях перед св. иконой слепли, калечились и страдали от различных болезней». Основатель общества считал такую практику достаточно эффективной для простого народа; «Эти люди более чутки к религиозным ощущениям и с меньшим рассуждением подчиняют свою совесть страху Божию». По его подсчетам, количество «сорвавшихся» после принятия зарока не превышало 25 %^{389}.

Вскоре опыт психотерапевтического воздействия стал применяться и врачами. В 1900 г. доктор А. А. Токарский доложил в специальной комиссии при Русском обществе охранения народного здравия о своем методе лечения алкоголиков: «Уже при первом гипнотизировании делается внушение не пить. На следующий день гипнотизирование продолжается с тем же внушением…» Затем интервалы между сеансами увеличивались, но в целом такой курс для «привычных пьяниц» был рассчитан на год^{390}. Впоследствии опыт такого лечения успешно использовал В. М. Бехтерев в клинике при Военно-медицинской академии.

Новые общества иногда даже вступали в конкурентную борьбу за привлечение страждущих богомольцев. Так церковные власти ополчились против сектантской трезвеннической организацией Ивана Чурикова. Несмотря на энергичную и успешную проповедь трезвости, его последователи подвергались преследованиям, а сам Чуриков «за учения, противные православной церкви», был отправлен в психбольницу, с последующим заточением в Суздальском Спасо-Евфимиевском монастыре.

Появились и новые формы «трезвенной» работы. Троице-Сергиева лавра выпускала дешевые Троицкие листки («В чем корень пьянства», «Всем пьющим и непьющим» и пр.) и проповеди против пьянства:

«Если ты не будешь бороться с этим недугом, то попадешь под полную власть бесов. Они будут возбуждать тебя пить все больше и больше и через это расстраивать нервную систему. Ты сделаешься раздражительным, гневливым. Легкие сначала ссоры будут все грубее, длительнее. Денег не будет хватать, сгонят со службы — надо будет продавать вещи, выпрашивать в долг унизительным образом, может быть, даже воровать. Гнев усилится до бесовской злобы, до желания убить. Бесы, действовавшие втайне, станут являться в виде разбойников, диких зверей, змей и проч. Потом могут явиться и в своем безобразно гнусном виде. Если и тут ты не образумишься, то заставят тебя совершить какое-либо тяжкое преступление, например, поджог, убийство, а затем приведут в полное отчаяние и заставят покончить с собой…»

При Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом возникла в 1905 г. первая в России Сергиевская школа трезвости с помощью субсидий Синода, Министерства финансов и при содействии местных крестьян. Школа содержала бесплатную столовую, «Дворец трезвости», обучала детей бедных родителей различным профессиям (переплетному, сапожному, столярному и слесарному делу) и действовала на принципе самоокупаемости — на средства от принадлежавшего ей доходного дома и работы ее учеников на пасеке и маленькой свиноферме^{391}.

Причиной успеха церковных обществ трезвости были преимущества, связанные с их созданием близко знакомыми соседями-общинниками, а также возможностью для духовных властей контролировать трезвенную работу духовенства. В отличие от казенных попечительств о народной трезвости, заботившихся только о предотвращении «неумеренного потребления питей», эти трезвенные общества стремились утвердить в народе идею полной трезвости.

Такие общества должны были иметь свой устав, утверждавшийся епархиальным епископом и гражданскими властями. Каждое общество непременно должно было быть приписано к определенному приходу или храму и возглавляться местным приходским священником, представлявшим отчеты в местную духовную консисторию. Общества трезвости имели всесословный характер; в члены принимались православные обоего пола, начиная с 12-летнего возраста.

Деятельность членов церковно-приходского общества трезвости при храме Богородицы г. Кирсанова регламентировалась таким образом:

«Обязанности трезвенников

§ 5. Трезвенники не должны употреблять спиртных напитков ни при каких случаях.

§ 6. Трезвенники отговаривают и других от употребления спиртных словом, беседами, рассказами и занимательными чтениями.

§ 7. Общество трезвости устраивает для народа, проводящего время в трезвении, богослужения, а в свободные часы от богослужения, с разрешения начальства, чтения с туманными картинами о вреде пьянства и о нравственном исправлении жизни.

§ 8. Трезвенники должны оказывать уход за опьяневшими и удерживать их и в гостях и дома от дальнейшего опьянения.

§ 9. Обедневшему по какому-либо случаю своему члену трезвенники обязаны оказывать возможную поддержку примером, приставить к делу, найти работу или помочь материально деньгами, вещами.

§ 10. При своем полном отречении от употребления спиртных напитков трезвенники должны стараться о полном же воздержании и детей, отроков, отроковиц и юношей от всякого вина, даже сладкого, в котором также есть алкоголь или винный яд, вредно действующий на развитие молодого тела…»

Принятие в состав общества происходило торжественно, часто по специально составленному «церковному чину»: в воскресенье или праздничный день после молебна в присутствии священника и всего общества вступавший обещал на кресте, Евангелии или иконе святого покровителя общества не пить «нм водки, ни пива, ни вина, никаких хмельных напитков» в течение определенного времени. После произнесения торжественной клятвы каждому новому члену общества выдавались на память образок небесного покровителя, членский билет, устав общества, «священный» или «обетный» лист с текстом клятвы трезвости по типу приведенной ниже:

Обетная грамота

Во имя Отца, Сына и Св. Духа.

Дана сия грамота возлюбленному о Господе брату нашему… в том, что он, пришед в себя, в церкви Покрова Пресвятые Богородицы, перед пречистым образом ее, изъявил твердое намерение и дал крепкое обещание не пить вина и ничего хмельного, а также не склонять к тому и других, равно не принимать никакого участия в различного рода предосудительных играх и не произносить скверных, гнилых слов, сроком на…

В чем и да поможет ему Господь Бог силой честного животворящего креста, заступлением Всепречистой Владычицы нашей Богородицы и молитвами всех святых. Аминь.

Имя вновь принятого члена, а также время его вступления и сроки обета записывались в особую книгу учета трезвенников. Отдельные общества практиковали предварительное испытание кандидатов в члены общества на короткий срок, например, на две недели.

Минимальный срок действия обета трезвости в каждом обществе устанавливался разный: от одного месяца до одного года. Некоторые трезвенники давали обет «воздержания от алкогольных напитков» на всю жизнь. Большинство же вступавших предпочитали обет сроком на год.

Обычным средством «профилактики» пьянства было устройство религиозно-нравственных противоалкогольных чтений. Затем выступал местный хор, который исполнял церковные песнопения и песни, посвященные борьбе с пьянством. Особенно популярно было стихотворение «Что ты пьешь, мужичок?», переложенное на музыку. В городских обществах использовались последние достижения техники: демонстрация «световых картин». В те времена зрителей еще поражали изображения органов человеческого тела — печени, сердца, желудка — со сравнением их состояния у трезвого человека и алкоголика^{392}.

Общества трезвости активно распространяли среди населения книги, брошюры и печатные листки религиозно-нравственного и антиалкогольного содержания: «Вино — яд», «Отчего происходят многие болезни», «В пьяном угаре» и др. При возможности каждое общество стремилось открыть в своем приходе бесплатную библиотеку. К 1911 г. в России существовало 1818 различных (в основном церковно-приходских) обществ трезвости, в которых состояли 498 000 человек^{393}. Издавались даже специальные пособия по их организации^{394}.

Трезвенники и власти. Благодаря усилиям энтузиастов дело народной трезвости сдвинулось с мертвой точки: так, например, в 1901 г. было сокращено время работы казенных винных лавок — до 18.⁰⁰ в городах и до 17.⁰⁰ в деревнях.

Однако возможности общественных организаций были весьма ограниченными. Даже их учреждение сопровождалось длительной канцелярской волокитой: уставы (при наличии собственности и прав юридического лица) необходимо было утверждать в Министерстве внутренних дел, а полицейские власти прежде всего беспокоились о политической благонадежности учредителей. Вся деятельность таких обществ протекала под бдительным контролем бюрократического аппарата и заинтересованных ведомств. Любые неугодные инициативы нередко умело тормозились разными способами — от недопущения духовных лиц к делу открытия новой чайной, запрещения публичных чтений с «туманными картинками» до отклонения проекта закона «Об опеке над привычными пьяницами и принудительном их лечении», который был разработан еще в 1889 г. особой комиссией Общества охранения народного здравия.

К тому же не все попытки внедрения трезвости были успешными. Когда под давлением общественности власти закрыли на Пасху 1914 г. столичные трактиры и пивные, то рабочие нескольких предприятий устроили забастовку, требуя дополнительных дней на «нормальный» отдых. Не всегда была на высоте положения и местная общественность. Порой не только власти, но и земские органы не отзывались на просьбы обществ трезвости и не спешили помочь им своими средствами. Тем не менее, масштабы развернувшегося антиалкогольного движения заставили и правительство несколько изменить свою политику по отношению к питейной проблеме, чтобы не отдавать эту инициативу в руки общественности.

Почувствовав новые тенденции в общественной жизни, правительство в 1894 г. одновременно с введением винной монополии образовало губернские и уездные комитеты «попечительства о народной трезвости». В их обязанность входил надзор как «за правильностью производства питейной торговли, так и, в особенности, распространением среди населения здравых понятий о вреде злоупотребления крепкими напитками, заботами об излечении страдающих запоем, устройством народных чтений» и т. д.^{395} Попечительства должны были пресекать тайную торговлю водкой, заботиться о «нравственности» продавцов и трактирщиков, не допускать распития водки на улицах, ее продажи в долг или под залог. На эти цели они расходовали казенные субсидии (до 50 тыс. рублей в год), а также сборы от штрафов за нарушение правил торговли, частные пожертвования и собственные членские взносы.

К 1911 г. в России было создано 791 попечительство с 16 тыс. членов, большая часть которых назначалась по должности. Как правило, во главе этих комитетов стояли губернаторы или местные предводители дворянства. «Первенствующим членом» являлся епархиальный архиерей, а остальными — чиновники: управляющие палатами (контрольной, государственных имуществ, казенной), председатель и прокурор окружного суда, вице-губернатор, директор народных училищ, директор одного из средних учебных заведений, председатель отделения крестьянского поземельного банка, начальник губернского жандармского управления, уездный воинский начальник, врачебный инспектор и даже управляющий акцизными сборами (т. е. тот, кто непосредственно отвечал за получение дохода от продажи казенной водки). Кроме того, в состав комитета включались председатель губернской земской управы, два депутата от губернского земского собрания и городской голова губернского города. Столь же казенным был и состав уездных попечительств, куда входили, соответственно, уездный предводитель дворянства, уездный воинский начальник, помощник начальника жандармского управления и так далее, включая чинов акцизного ведомства.

Попечительства организовывали так называемые «Народные дома» нечто вроде советских «Домов культуры». Торжественно открытый в 1899 г. главой Петербургского попечительства принцем Ольденбургским столичный Народный дом с парком был специально оборудован для устройства самых разнообразных развлечений. На его сцене «шел дивертисмент эстрадно-циркового характера с какой-либо аллегорической картиной в качестве апофеоза, на полуоткрытой сцене-раковине давались одноактные комедии, которые, как я убедился, очень нравились публике, либо концерты симфонического оркестра; и одновременно работали многочисленные аттракционы, как отлично посещавшийся павильон обсерватории с превосходными телескопами, павильон-лабиринт… детская железная дорога миниатюрной конструкции, но с паровозами, шедшими на своей тяге, '«Чертово колесо»… специальный трэк для катаний, «летающие аэропланы», т. е. особо устроенные качели, принимавшие горизонтальное положение при полете, аэропланчики «мертвая петля», галереи «кривых зеркал», и конечно же горы, электрифицированные горы, размещавшиеся у Невы, как раз напротив Зимнего дворца», — так рассказывал об этих популярных увеселениях известный организатор народных гуляний, театров и празднеств в Старом Петербурге А. Я. Алексеев-Яковлев^{396}. В этом Народном доме имени Николая II был впервые показан русский вариант фильма о приключениях Шерлока Холмса.

Такие «народные дворцы» появились и в других городах — Томске, Тамбове, Одессе, Харькове; причем в провинции в их создании принимали участие не только попечительства, но и городские думы, и частные благотворители.

Попечительства открывали чайные-столовые и библиотеки-читальни. В 1909 г. чайных и столовых попечительств о народной трезвости было более 1 400, читален и библиотек — 4. 027. Книжными складами попечительств ежегодно продавались и бесплатно раздавались десятки тысяч экземпляров книг, листов и картин и прочих «полезных народных Изданий» о вреде пьянства, чаще всего представлявших собой пропагандистские листки с названиями: «Фабричные гуляют», «Что должна знать каждая мать о спиртных напитках», «Я не враг себе» и т. п., ценой в 3 копейки, которые рекомендовалось наклеивать на картон и развешивать на стенах чайных, столовых и читален, организованных попечительствами. Издавали и брошюры с довольно красноречивыми названиями: «Приключения бутылки с вином, рассказанные ею самою», «Пора опомниться!» и т. п.

Попечительства субсидировали публичные чтения и деятельность 879 народных хоров и оркестров. Большинство этих учреждений и мероприятий оставались убыточными; трудно оценить и какую-либо их эффективность, поскольку часто упоминавшаяся в отчете библиотека была лишь ящиком с книгами на сумму в 5 рублей, которым заведовал буфетчика чайной^{397}.

Министерство финансов вынуждено было уже в 1898 г. признать, что «благотворные последствия введенной реформы ослабляются растлевающим влиянием частных питейных заведений, в которых сохранились традиции прежнего кабака», т. е. обман покупателей, содержание притонов и т. д.^{398} А «сидельцы» казенных винных лавок были прямо заинтересованы в увеличении продажи, поскольку от оборота зависела категория «точки» и их собственное жалованье.

К тому же одной из главных целей попечительств было утверждение в массах официальной идеологии «единения царя с народом». Содержание «Народных домов» и библиотек, организация публичных чтений и театральных представлений, издание дешевых книжек, выдержанных в патриотически-охранительном духе, занимали в бюджете попечительств почти 70 %; и только 2 % средств расходовалось непосредственно на лечение алкоголиков^{399}.

Каких-либо эффективных мер против спаивания народа попечительства предпринимать не могли, поскольку не имели права самостоятельно прекращать на местах торговлю спиртным, а их ходатайства об упразднении местных казенных лавок далеко не всегда принимались во внимание. Проведенный в 1909 г. опрос общественного мнения показал, что лишь небольшая часть созданных попечительств вела активную работу по антиалкогольному просвещению населения; остальные же «никакой почти жизненности не обнаруживают», а их назначенные члены сами вовсе не служили примером трезвости^{400}.

Что же касается общественных организаций, то малейшие попытки критики существовавших порядков и казенной монополии пресекались. Так, в 1909 г. члены ряда ученых и педагогических организаций, представители обществ трезвости и земские деятели с большим трудом созвали в Петербурге I Всероссийский съезд по борьбе с пьянством. Его открытие готовил оргкомитет во главе с М. Д. Челышевым, А. Ф. Кони и В. М. Бехтеревым, а в работе приняли участие член Государственного Совета Н. С. Таганцев, председатель Русского Технического общества В. И. Ковалевский (избран председателем съезда), члены Государственной думы А. И. Шингарев, В. Д. Набоков.

На съезде прозвучали 150 докладов по всем основным направлениям изучения проблемы пьянства, и 450 его участников на достаточно профессиональном уровне обсуждали проблемы координации трезвенного движения, стратегии и тактики искоренения пьянства в России. При этом речь шла не только об успехах, но и о проблемах движения. Так, например, распространенная в 1908 г. Александро-Невским обществом трезвости среди сельского духовенства анкета показала, с какими трудностями приходилось сталкиваться инициаторам создания обществ трезвости. Оказалось, что порой им противодействует не только местная власть, но и интеллигенция «в лице крестьянских начальников, становых приставов, участковых врачей и фельдшеров, мировых судей и учителей министерских школ, которые все вместе составляют общество пьянства, картежной игры и прочих безобразий».

Но как только некоторые делегаты заговорили о финансовой политике правительства, о необходимости улучшения жизни народа в целом как обязательной предпосылке успешной борьбы с пьянством — президиум съезда немедленно прервал обсуждение и даже хотел запретить любые высказывания в адрес казенной монополии. Отреагировали и власти: по распоряжению градоначальника доклад «О взаимоотношении между нищетой и алкоголизмом» был снят с обсуждения.

Все же после длительных и острых дебатов съезд принял итоговые резолюции, в которых признал «руководящим началом общественного движения» принцип абсолютного воздержания от спиртного и весьма критически оценил итоги введения винной монополии, не оправдавшей ожиданий в, силу того, что она одновременно вынуждена была решать взаимоисключающие задачи: пополнять казну и способствовать отрезвлению общества. Съезд решил, что необходимо добиваться сокращения выпуска спиртных напитков (с параллельным изысканием других источников казенных поступлений) и предоставления местным органам самоуправления права прекращать торговлю вином на своей территории. Правда, эти требования практически сводились на нет оговоркой, что их осуществление возможно лишь в будущем «при изменении всей финансовой политики государства»^{401}.

Прозвучали на съезде и более радикальные выступления. Бравшие слово делегаты рабочих организаций во главе с В. П. Милютиным (в будущем — советский экономист и государственный деятель) резко критиковали показной, по их мнению, характер борьбы с пьянством со стороны казенно-бюрократических учреждений. Они же утверждали, что невозможно устранить предпосылки всеобщей алкоголизации в условиях царской России, и выступали против религиозно-нравственных основ воспитания в школе. В результате представленная группой Милютина резолюция была съездом отклонена, а самих рабочих делегатов арестовали^{402}. Оскорбленные их выступлениями, из зала ушли представители духовенства; чиновники Министерства финансов, в свою очередь, покинули съезд, и в итоге его работа оказалась безрезультатной.

Критика в адрес правительства звучала не только со стороны радикальной общественности. Проходивший в 1912 г. первый «Всероссийский съезд для обсуждения нужд виноделия и торговли вином и пивом» считал необходимым обратить внимание властей на свою отрасль, которая, по мнению делегатов, должна была играть куда бóльшую роль и в сфере развития национальной экономики (по приводимым на съезде данным, Россия ввозила виноградных вин на 10 млн. руб., а вывозила только на 51 тыс. руб.), и в борьбе с пьянством. В резолюции съезд записал вполне злободневную мысль: «Там, где культурный уровень общества очень высок, где народ дошел до сознания, что пьянство — порок, где пьяный человек считается опозоренным, там почти нет вопроса о пьянстве, У нас же, где, к сожалению, народное образование стоит на низком, уровне, где общие культурные условия жизни народа очень неблагоприятны, где быть пьяным не считается позором, нужны еще многие, долгие годы, чтобы отрезвить народ, причем главнейшими мерами для достижения этой цели могли бы явиться только меры культурного порядка».

Таким образом, видимых успехов в борьбе с пьянством достичь не удалось, тем более что и сами антиалкогольные общества не всегда находили нужные формы работы и порой воспринимались массами как бесполезные барские или чиновничьи затеи. Так, в приложении к ленинской «Искре» (октябрь 1901 г., № 9) появилась брошюра И. В. Бабушкина, где автор от имени иваново-вознесенских рабочих протестовал против журнальных статей, свысока описывавших их быт. В брошюре явно звучала обида на официальную «заботу» о рабочих со стороны «Культурных личностей», которые сами были весьма далеки от проповедуемых ими норм. Наглядным примером лицемерия послужил визит тогдашнего министра внутренних дел Сипягина, который «всюду принимал предлагаемые обеды и был пьян хуже сапожника, а что это верно, то рабочие видели, как он с морозовского обеда выходил еле можахом»^{403}.

К тому же любые меры в этой области наталкивались на финансовую политику самодержавия. По-прежнему 40-градусная водка и повышение цен на нее были одним из основных средств пополнения государственной казны. Даже предлагаемые активистами трезвенного движения полумеры отвергались Министерством финансов и заинтересованными кругами виноторговцев и спиртозаводчиков.

Сам автор реформы Витте вынужден был признать, что некоторая стабилизация потребления спиртного (для чего, собственно, по официальной версии, и осуществлялась реформа) наблюдалась лишь до 1904 г.^{404} После этого военные нужды и борьба с революционным движением не давали правительству возможности принимать сколько-нибудь серьезные меры, грозившие уменьшением питейного дохода. Сменивший Витте на посту министра финансов В. Н. Коковцов не желал заключать новые обременительные займы за границей и основной упор в своей политике делал на повышение налогов и цен на водку. При этом министр вполне сознавал, что эти тяготы в большей мере лягут «на беднейшие слои населения, преимущественно потребляющие вино», как он указывал в специальной записке для премьер-министра П. А. Столыпина и членов его кабинета^{405}.

Но и игнорировать общественное движение было уже невозможно. С 1907 г. в Государственной думе неоднократно и горячо выступал М. Д. Челышев с требованием скорейшего принятия целого ряда мер, в том числе ликвидации винных «казенок» в деревнях, ограничения времени торговли спиртным. Депутат призывал вообще прекратить изготовление и продажу водки с 1908 г., заменив ее пивом, а потерю дохода от ее продажи компенсировать увеличением налогов. Он даже предложил новую этикетку для водочных бутылок с названием «Яд» и изображением черепа и костей^{406}.

Челышеву и поддерживавшим его депутатам удалось добиться создания специальной парламентской комиссии по борьбе с пьянством во главе с епископом Гомельским Митрофаном. Эта комиссия стремилась обратить «внимание руководителей финансовой политики, а также и частных лиц, на приближение момента введения более радикальных мер в интересах народного отрезвления, дабы устранить тем самым поводы и основания к расчетам, исходящим из наблюдавшегося до сих пор роста питейного дела».

Вместе с тем, эта и другие комиссии, создаваемые на разных уровнях для выработки мер по борьбе с пьянством, признавая необходимость решительных мер, были убеждены в том, что их немедленное осуществление не даст желаемых результатов и может даже «поколебать государственный бюджет» и внести замешательство в хозяйственные расчеты заинтересованных кругов. Тем не менее, думская комиссия в итоге подготовила законопроект «Об изменениях и дополнениях некоторых, относящихся к продаже крепких напитков, постановлений». После длительных обсуждений он был утвержден Думой в 1911 г. и поступил в Государственный Совет, но до самого начала войны так и не получил силу закона, хотя «трезвенная» печать отмечала, что в ходе обсуждения

Дума отгрызла у законопроекта ограничения, нарушавшие интересы виноделов и пивоваров»^{407}.

Новый законопроект предусматривал право волостных и сельских крестьянских обществ и городских дум принимать решение о запрете на продажу водки на своей территории. Не разрешалась торговля спиртным в буфетах государственных учреждений и других общественных местах, а в лавках — по субботам и предпраздничным дням после 14 часов. Кроме того, предусматривалось понижение крепости водки до 37°, прекращение ее розлива в мелкую посуду. Размер жалованья продавцов теперь не должен был зависеть от объема проданного спиртного. Впервые предполагалось ввести в школах обязательное «сообщение сведений о вреде алкоголизма»^{408}.

Подготовка этого закона была использована Николаем II в январе 1914 г. для смещения неугодного премьера и одновременно министра финансов В. Н. Коковцова, убежденного сторонника казенной монополии и сохранения питейного дела в руках своего ведомства. Против слишком самостоятельного чиновника действовали царица, Распутин и сам отец винной монополии Витте, взявший теперь на вооружение лозунг трезвости. Преемник Коковцова П. Л. Барк получил царский рескрипт, где говорилось о невозможности строить обогащение казны на народном пороке и необходимости переустройства финансовой системы «на началах развития производительных сил страны и упрочения народной трезвости»^{409}.

В итоге расплывчатые формулировки высочайших указаний нашли воплощение в циркуляре управляющего Министерства финансов местным акцизным органам, которым предлагалось учитывать мнение земств и городских дум о целесообразности открытия новых винных лавок и энергичнее преследовать тайное винокурение: выдавать «сидельцам» награды за его обнаружение^{410}.

Смена министров на практике никак не повлияла на динамику питейного дохода, и в 1914 г. предполагалось собрать сумму, намного превосходящую прошлогоднюю, в том числе и за счет нового повышения продажной цены обыкновенного вина — с 8 руб. 40 к. до 12 руб. и столового вина — с 10 руб. до 16 руб. за ведро. Новый премьер И. Л. Горемыкин высказывался вполне откровенно по поводу намерения изменить правительственный курс: «Все это чепуха, одни громкие слова, которые не получат никакого применения; государь поверил тому, что ему наговорили, очень скоро забудет об этом новом курсе, и все пойдет по-старому».

Последовали и другие пропагандистские жесты, вроде распоряжения Николая II военному министру не подносить ему на высочайших смотрах и парадах обязательной пробной чарки. Только в самом преддверии войны приказом по русской армии было запрещено пить: солдатам — в любое время, офицерам — на учениях, маневрах, в походах и в «присутствии нижних чинов», что мотивировалось, в частности, тем, что во время предыдущей (русско-японской) войны пьянство на передовой приводило к сдаче войсками позиций противнику. Тогда же в армии были введены наказания для солдат и офицеров за употребление спиртного на службе и предписано создавать полковые общества трезвости. Отныне сведения об отношении к спиртному должны были фигурировать в аттестациях офицеров, а командиры частей обязывались составлять списки заведений, которые их подчиненным разрешалось посещать^{411}. Только Морское ведомство держалось стойко и отстояло традиционную чарку для матросов.

В апреле 1914 г. появился на свет и закон о запрещении выделки и продажи фальсификатов и подделок, «не соответствующих по своему составу понятию виноградного вина».

Был ли «сухой порядок»? Только с началом первой мировой войны правительство вынуждено было пойти на более решительные шаги, хотя и здесь не обошлось без колебаний.

С 17 июля 1914 г. на время проведения мобилизации повсеместно была запрещена продажа спиртного, затем цена ведра водки была повышена на два рубля, а крепость ее понижена до 37°. 22 августа Николай II «повелеть соизволил существующее воспрещение продажи спирта, вина и водочных изделий для местного потребления в империи продлить впредь до окончания военного времени»^{412}; правда, тогда никто не знал, что война затянется на несколько лет. При этом российские винокуры получали от правительства компенсацию (к сентябрю 1917 г. она составила 42 миллиона рублей), а уже произведенная продукция оставалась в целости на складах и периодически сбывалась по особым разрешениям Министерства финансов. Тысяча с лишним заводов была перепрофилирована на изготовление денатурата и других изделий для нужд армии и промышленности^{413}.

Однако эти меры отнюдь не означали введения «сухого закона». Исключительное право продажи спиртного было сохранено для дорогих ресторанов первого разряда и аристократических клубов. Уже в августе 1914 г. было разрешено продавать виноградное вино (крепостью до 16°), а в октябре — и пиво. Торговля спиртным допускалась даже в районах боевых действий^{414}. В конце концов правительство склонилось к достаточно мягкому варианту запретительных мер, и министр финансов П. Л. Барк заявил М. Д. Челышеву, что пойдет навстречу инициативе местной общественности. В итоге принятое 10 октября 1914 г. Советом Министров положение давало право «волостным, гминным, станичным, сельским, хуторским, аульным или заменяющим их сходам и сборам, а в городах и посадах городским или заменяющим их учреждениям возбуждать, установленным порядком, выраженные в законно состоявшихся постановлениях и приговорах, ходатайства о воспрещении в состоящих в их ведении местностях, а также на расстоянии ста саженей от границ означенных местностей, продажи крепких напитков»^{415}.

Первыми этим правом воспользовались Петроградская, а затем Московская городские думы. Они добились полного прекращения продажи всяких спиртных напитков до окончания призыва новобранцев. Их примеру последовали и другие крупные города.

Однако наступление «трезвых порядков» встречало и упорное противодействие. Часто в провинции губернаторы блокировали такие ходатайства^{416}. Сопротивлялись и владельцы различных «заведений»: в Москве трактирщики даже пытались организовать выступление своих служащих под лозунгом спасения их от нищеты и голода. В бульварной прессе была развернута кампания за открытие питейного промысла, и от имени «истосковавшихся по ресторанному веселью» обывателей властей призывали вернуть «вредные, но милые привычки ночей безумных, ночей бессонных». Эти же предложения выдвигались на министерских и межведомственных совещаниях^{417}.

В короткий срок было достигнуто значительное сокращение потребления водки: если в январе — июле 1914 г. было продано 5 400 тыс. ведер, то в августе — декабре только 700 тыс. ведер^{418}. Крестьянские депутаты в Государственной думе настаивали на принятии специального закона о сохранении «трезвого» положения. В 1915 г. соответствующий проект («Об утверждении на вечные времена в Российском государстве трезвости») стал официально рассматриваться в Думе, но лишь через год был принят, поступил для утверждения в Государственный Совет, где и оставался вплоть до 1917 г. без движения^{419}.

Все-таки, несмотря на господствовавшее во многих умах мнение о «национальной природе» российского пьянства и на короткий срок действия указанных мер по ограничению торговли спиртным, результаты не замедлили сказаться. Проводившиеся в то время социологические исследования, статьи в «трезвенной» прессе единодушно показывали благоприятный разворот событий.

Уменьшилось количество преступлений на почве пьянства. «Прекращение продажи спиртных напитков оказало самое лучшее влияние на производительность рабочих, их поведение и сокращение прогульного времени», — таков типичный отзыв промышленников, среди которых в 1914 г. был проведен опрос о результатах действия перечисленных выше законов. Это и подобные исследования обнаружили, что прогулы на фабриках и заводах сократились на 27 %, а производительность труда в промышленности выросла в среднем на 7 %^{420}. Новые порядки пришли и в деревню: земские опросы населения осенью 1914 — весной 1915 г. показали сочувственное отношение крестьян к реформе: «Приняли образ человека, даже домашние животные повеселели», «мир в семье», — отзывались о последствиях запрета питейной торговли даже ее постоянные клиенты.

В сентябре 1916 г. Совет Министров России запретил производство спирта на всех винокуренных заводах, и в этом году казенная монополия принесла дохода всего в 51 миллион руб. — примерно 1,6 % бюджета^{421}. Казалось, в стране, наконец, утверждается трезвость. В 1915 г. Государственная дума получила от Сената США официальное письмо с просьбой рассказать о российской практике «сухого закона», и практичные американцы уже приезжали изучать этот опыт в Самару. Знаменитый «Сатирикон» А. А. Аверченко выпустил специальный прощальный сборник «Осиновый кол на могилу зеленого змия».

Однако по мере становления «сухого» порядка возникали и новые проблемы. Уже в первые недели войны начались волнения, которые нередко изображались в нашей литературе как антивоенные, а на самом деле были связаны с повсеместными проводами в армию. «Гуляния» закончились не менее чем 40 погромами в дни всеобщей мобилизации.

Как отмечалось во всеподданнейшем отчете пермского губернатора, в селениях призванные громили казенные винные лавки, причем в б случаях нападение было отбито полицейскими, а в 23 селениях вино было расхищено. Полиция применила оружие, вследствие чего было убито 4 и ранено 13 человек. На Надеждинском заводе «призванные, бывшие рабочие, требовали выдачи им пособия от заводоуправления, а затем толпою, к коей примкнули женщины и подростки, разгромили три частных пивных склада и покушались разгромить казенный винный склад и квартиру полицейского надзирателя, ранив при этом околоточного надзирателя. Полиция также отбила нападение, причем из числа нападавших выстрелами было убито 2 и ранено 5, в том числе и 2 женщины». На Лысьвенском заводе «рабочие и запасные нижние чины, не получив удовлетворения на свое незаконное требование (открыть винные лавки. — Авт.), заперли в конторе заводскую администрацию и чинов полиции, облили здание керосином и зажгли его, а выбегавших оттуда зверски убивали»^{422}. Особенно масштабными были события в Барнауле, где многотысячная толпа взяла штурмом винный склад, а затем целый день громила город; при усмирении погибло 112 чел. Позднее беспорядки и пьяные погромы проходили и при новых воинских призывах в 1915–1916 гг.^{423}

В 1915 г. при попустительстве властей в Москве начались погромы немецких фирм и заведений, которые нередко заканчивались теми же результатами — разгромом винных складов и массовым пьянством: «Имущество разбиваемых магазинов и контор уничтожалось без расхищения, но к вечеру и настроение толпы и состав ее значительно изменились, начался грабеж, в котором немалое участие приняли женщины и подростки; во многих случаях ограбленные помещения поджигались. Разбитие водочной фабрики Шустера и винных погребов еще более озверило толпу, которая начала уже врываться в частные квартиры, разыскивая немцев и уничтожая их имущество. Поджоги, грабежи, буйство продолжались всю ночь с 28 на 29 мая, и только утром этого дня был прекращен совместными усилиями полиции и войск, с применением оружия, так как в некоторых местах толпа проявила попытки строить баррикады», — докладывало об этих «патриотических» акциях московское градоначальство^{424}.

Деревня сравнительно легко отказалась от повседневного пития, но с трудом привыкала к трезвости по праздникам, издавна освященным питейными традициями. «Сухие» свадьбы, поминки, масленицу многие воспринимали как неприличие и компенсировали его изготовлением домашних напитков — хмельного кваса, пива, браги, поскольку производство их для себя законом не запрещалось, Появились трудности и в традиционных крестьянских взаиморасчетах: за работу на «помочах», крещение детей, участие в похоронах издавна требовалось угощение, т. к. брать деньги, в таких случаях было не принято^{425}.

Не было особых трудностей в приобретении спиртного и в городах. «Трезвенная» пресса с тревогой отмечала, что уже осенью 1914 г. на улицах стали продаваться листовки с рецептами: «Как изготовлять пиво и водку дома». Но и существовавшее законодательство оставляло немало возможностей для желающих выпить. Октябрьское Положение Совета Министров 1915 г. сохраняло вполне легальную возможность выдачи казенного спирта для химических, технических, научно-исследовательских, фармацевтических и косметических надобностей, чем не замедлили воспользоваться предприимчивые аптекари: в продаже появились «целебная» перцовая настойка и крепкий «киндербальзам».

По разрешению от полиции можно было получить водку на свадьбу или на похороны, и блюстители закона стали пользоваться открывшимися возможностями. На особо отличившихся чинов полиции стали поступать жалобы, как на пристава 2-го Арбатского участка Москвы Жичковского: «Когда Жичковский, расплодив в своем участке всюду тайную торговлю вином и нажив на этом деле состояние, купил для своих двух содержанок автомобиль, пару лошадей и мотоциклет двухместный, то его, четыре месяца тому назад, перевели в 3-й Пресненский участок… Хозяином положения по винной торговле остался его старший помощник Шершнев, который скрыл от нового пристава все тайные торговли вином в участке и месячные подачки стал получать один за себя и за пристава в тройном размере»^{426}.

Сохранялась легальная торговля спиртным и «для господ», чем активно пользовались рестораторы для вздувания цен. Тем не менее, спрос не уменьшался. Под новый, 1917 год в московских ресторанах «нарасхват требовали вина и водок, платя за них от 50 до 100 р. за бутылку…»^{427}. Отцы города были обеспокоены и тем, что «все крепкие напитки и другие спиртосодержащие вещества, оставшиеся от продажи прежнего времени или приобретенные разными способами впоследствии, хранятся у владельцев ресторанов, трактиров, харчевен, столовых, театральных, клубных и вокзальных буфетов, чайных и проч, при помещениях означенных заведений, вследствие чего, с одной стороны, совершенно не поддается учету количество и способ расходования этих веществ, а с другой стороны, удобство доставать напитки из здесь же находящихся складов дает возможность во всякое время брать их оттуда как для подачи посетителям, так и для продажи на вынос», — отмечала Московская городская управа осенью 1917 г.

Уменьшение доходов от водки нанесло серьезный удар по бюджету. В условиях военного времени правительство решило компенсировать потерю «водочных» поступлений увеличением старых и введением новых налогов-акцизов: на пиво, табак, сахар, спички, керосин, на пользование телефоном, на проезд по железной дороге и т. д. С их помощью новый министр финансов рассчитывал даже превысить сумму прежних питейных поступлений в 1917 г.^{428} Однако повышение налогов в 5–6 раз неблагоприятно отразилось на уровне потребления населения, который составил в 1916 г. лишь 52 % от довоенного, и увеличило и без того высокую социальную напряженность в обществе.

Сокращение и удорожание продукции гражданских отраслей вызвало спекуляцию хлебом и стремление перегонять его на самогон: именно тогда этот продукт прочно утвердился в российской деревне в качестве не только заменителя исчезнувшей водки, но и универсального средства обмена. Быстро развивалась и нелегальная торговля спиртным, на которую полиция и власти в ряде случаев смотрели сквозь пальцы. В продажу поступали огромные количества фальсифицированных вин. Клиенты исчезнувших «монополек» стали употреблять различные суррогаты: очищенный денатурат («ханжу»), одеколон, что приводило к тяжелым отравлениям. Резко увеличилась покупка сахара для перегонки на брагу: в условиях запретительных мер эта операция приносила несколько рублей дохода по сравнению с 5—10 коп., которые до войны выручали от спекулятивной торговли казенной водкой.

1916 г. дал резкое увеличение статистики городской преступности (в деревне она, напротив, сократилась); и хотя пьянство, конечно, было лишь одной из составляющих этого явления, тем не менее общеуголовная полиция накануне Февральской революции занималась преимущественно борьбой с подпольным изготовлением и торговлей спиртным^{429}. Отмечалось и увеличение потребления наркотиков; правительство даже вынуждено было принять в 1915 г. отдельное постановление «О мерах борьбы с опиекурением» с запретом сеять опиумный мак, производить и сбывать полученные из него препараты на территории Забайкальской области, Приамурского и Иркутского генерал-губернаторств^{430}.

Введение запретительных мер в 1914 г. дало весьма важный опыт проведения «трезвой» политики. Однако эта, преимущественно административная, акция не была подкреплена в условиях войны материальными средствами и в итоге имела отнюдь не повсеместный успех. К тому же поражения на фронтах и падение жизненного уровня народа делали правительственную политику все более непопулярной.

Едва ли такие средства были способны быстро решить алкогольную проблему в стране, где потребление водки шло по нарастающей в течение 300 лет. Во всяком случае, последние проведенные перед революцией социологические опросы показывали уже не такую радужную картину, как в 1914 г., и вынуждали их авторов признать, что «пьянство народа продолжается теперь в таких же чудовищных размерах, хотя и не открыто, как прежде»^{431}.

Мы не беремся, предсказывать, насколько успешной была бы борьба за трезвость образца 1914 г. при иных условиях. Временное правительство пыталось сохранять введенные ограничения и даже усилить их. Его постановление «Об изменении и дополнении некоторых, относящихся к изготовлению и продаже крепких напитков» от 27 марта 1917 г. воспрещало «повсеместно в России продажу для: питьевого потребления крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ, из каких бы припасов или материалов и какими бы способами эти напитки и вещества ни были приготовлены», но при этом признавало свободным промыслом производство и продажу «в винодельческих местностях… с соблюдением действующих узаконений и правил, натуральных виноградных вин из произрастающего в России винограда». Городские и земские общественные учреждения по-прежнему имели право издавать постановления, ограничивавшие или запрещавшие такую продажу. Нарушение этого порядка каралось, в первый раз заключением в тюрьме на время от двух до четырех месяцев, а в третий — от восьми месяцев до одного года и четырех месяцев^{432}.

Однако политическая нестабильность и экономический кризис не позволили реализовать ни этот, ни многие другие планы Временного правительства. События октября 1917 г. принципиально изменили обстановку в стране, а вместе с ней и алкогольную политику, которая досталась в наследство новому большевистскому режиму.