Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Послесловие

Многовековая история противодействия алкогольной зависимости не знает единственно верного средства ее искоренения — так же, как нет у пьянства одной-единственной причины. Во всем мире его рассматривают как биопсихосоциальное явление, и нас интересует именно последний фактор: социокультурные причины и последствия феномена русского пьянства с точки зрения не только современника, но прежде всего — историка.

Поэтому на этих последних страницах не будет очередного вывода о необходимости противостояния пьянству и алкоголизму — это в нашей стране вроде бы было впервые понято уже 300 лет назад. Предлагать новые пути и методы такой борьбы — дело профессионалов социальных служб; мы же вполне осознаем свою некомпетентность в вопросе ее практической организации, а также приносим извинения за возможные (и даже неизбежные) погрешности, особенно при оценке из вторых рук алкогольной ситуации в стране за последние годы. Иные исследования, очевидно, могут привести к более оптимистичным — или наоборот, совсем печальным — выводам.

Но несомненно, что даже в нынешних нелегких условиях в России уже накоплен необходимый опыт и есть реальные, а не казенно-отчетные результаты утверждения того самого трезвого образа жизни, о котором сейчас принято отзываться с некоторой иронией, и все это заслуживает внимательного изучения.

Мы же стремились показать, что представления об исконной предрасположенности русской нации к пьянству — это миф, ибо исторически у разных этносов складывались различные типы потребления спиртного; но «изначально пьющих» народов не было, как не было и непьющих. Прогресс породил не только великие географические открытия, книгопечатание и искусство Высокого Возрождения; переход от патриархально-средневековой регламентации быта к Новому времени сопровождался и иными вехами, в том числе и качественным сдвигом в массовом производстве и потреблении крепких спиртных напитков. За успехи европейской цивилизации было заплачено и катастрофическими взлетами пьянства то в одной, то в другой стране. Россия в этом смысле отнюдь не была исключением, да и водка далеко не сразу стала «белой магией» русского крестьянина или горожанина. Так, немцы — современники Ивана Грозного и Михаила Романова едва ли являли собой образец трезвости для подражания своим восточным соседям, которые только к середине XVI века стали в массовом порядке приобщаться к «водочной культуре».

Но постепенно за 200–300 лет миф о неумеренности русского пьянства приближался к реальности: оно не регламентировалось (как это рано или поздно происходило в других европейских странах) постепенно нараставшими, утверждавшимися в повседневности нормами, традициями, естественными ограничениями.

На Западе в течение 400 последних лет на смену грозным указам об отрезании ушей у пьяниц пришла достаточно гибкая система мер — и в том числе, что важно, финансовых, позволяющая сдерживать алкогольный поток в приемлемых рамках. Устоявшиеся за это время формы общественного быта также способствовали и утверждению более цивилизованных форм пития, и появлению общественных инициатив в деле ограничения пьянства, имеющих сейчас уже 150-летний опыт. В итоге, например, немецкое питейное поведение стало более умеренным и при этом совместило культуру тонких вин и традиционное пивное застолье.

Важнейшими факторами иного развития событий в России стали условия ее исторического развития, связанные с периодически повторяющимися «скачками». Само возникновение восточноевропейской державы было связано с быстрым формированием государственности при отсутствии развитой сословно-классовой структуры западноевропейского образца и после 200-летнего татарского ига, способствовавшего экономическому торможению и деформации общественного устройства Руси. Опережающим «прорывом» стало создание Московского царства в XV–XVI столетиях путем утверждения специфически «служилого» государства и неограниченной царской власти. И раз за разом для преодоления накапливавшейся отсталости предпринимались новые рывки с максимальным напряжением сил и средств: петровские реформы, «первая индустриализация» конца XIX — начала XX века, сталинские пятилетки, — каждый из которых приводил к резкому социокультурному сдвигу, ломке привычных типов и норм поведения. При этом характерной чертой было не органичное включение в новую реальность накопленного культурного наследия, а отрицание его как косного и даже прямо враждебного пережитка.

Другой издержкой подобного типа развития стало наличие социального напряжения в обществе, которое так и не сумело построить целостную, прочную систему институтов, связей и коммуналистских структур, обеспечивавших его внутреннюю устойчивость и определенную независимость по отношению к государству.

«Россия — страна казенная», — этот печальный афоризм великого историка В. О. Ключевского помогает понять вековую практику «государева кабацкого дела», систематически внедрявшегося в повседневную жизнь. Постоянные войны, необходимость содержания государственной машины и ее преобразования делали его незаменимым источником доходов в относительно неразвитой стране. Менялись формы и методы, но акциз или монополия исправно служили мощнейшим финансовым рычагом, обеспечивавшим те самые успехи петровских преобразований или первых советских пятилеток, которыми справедливо принято было гордиться.

В условиях многовековой российской несвободы алкоголь неизбежно утверждался в качестве доступного, легального, социально значимого средства социализации личности, компенсации ее приниженности — и формы протеста против нее; наконец, естественного «всеобщего эквивалента» в ситуации хронического дефицита.

Ускорение темпа современной жизни (особенно после второй мировой войны) с ее урбанизацией, миграциями, научно-технической и прочими «революциями» стимулировало использование этого средства отнюдь не только в России: в 70—80-х гг. быстро растущее потребление алкоголя стало национальной проблемой и в устойчиво развивающихся богатых странах, что заставило их власти принимать серьезные государственные меры вроде законов 1971–1974 и 1984 гг. в США. Но именно в России питейное «наследство» в сочетании с традиционной (хотя и прикрываемой словесно) финансовой политикой в «застойной» общественно-политической атмосфере создало наилучшие условия для ускоренной алкоголизации общества, не выработавшего исторически демократических средств нейтрализации этого натиска.

Пожалуй, именно это обстоятельство и обусловило провал всех четырех антиалкогольных кампаний за последние 350 лет: борьбу с кабаками патриарха Никона, поход 1928–1930 гг. и указные мероприятия 1972 и 1985 гг. Казенный характер этих акций очень быстро обнаруживал их беспомощность, когда начавшиеся под давлением социально-экономических обстоятельств кампании очень быстро «выдыхались»- по еще более очевидным финансовым причинам: питейный доход временами достигал ’/з государственных доходов, и его резкое сокращение означало крах сложившейся системы — крепостнической или казенно-социалистической. Заменить долю алкогольных поступлений — даже сокращенную с 25–30 % в XVIII–XIX веках до 10–12 % в XX в. (в США сейчас — около 1,5 %) — в бюджете было нечем. А силовые методы проведения антиалкогольных мероприятий на благо народа в стране, где в XX веке систематически «употребляли» 80 % населения, при замаскированном стремлении все же сохранить питейные доходы, неизбежно приводили к ситуации, когда большая часть народа пыталась любыми доступными средствами обмануть свое же государство.

Похоже, что глубоко укорененное недоверие к казенной заботе о «подданных» по-прежнему влияет и на восприятие ими реальной информации о вреде пьянства: 50 % взрослых знают об этом, однако и не думают отказываться от употребления спиртного.

Единственный случай исключения из этого правила — опыт периода конца XIX — начала XX века. Именно тогда в эпоху быстрой и болезненной, но реальной модернизации преобразования в социальной сфере привели к появлению в России общественного мнения и рождению относительно массового антиалкогольного движения «снизу». Успех этого добровольного движения в итоге определил и ответные шаги власти в 1914 г. Их, разумеется, не стоит идеализировать: процесс утверждения трезвости столкнулся в те годы с весьма серьезными препятствиями, и у нас нет оснований считать его победу безоговорочной, тем более что он был прерван революцией. Утверждения же о якобы имевшем место господстве в России трезвости до 1925 г. (в период жесточайших социальных потрясений и гражданской войны) находятся вообще за рамками серьезного научного понимания — если не считать таковым наличие декретов и отсутствие официальной статистики.

И все же именно опыт развернувшегося в 1890-х гт. трезвенного движения давал определенные шансы на успех. Но в 1930 г. независимое общественное движение подобного рода было сознательно свернуто, а в 70—80-х гг. имела место лишь его имитация, только усугубившая неприятие официальных лозунгов. Перестроечное словоблудие о начавшейся эпохе революции «сверху» и «снизу» потому и вызывает отторжение, что в течение нескольких лет не было ни радикальных мер государственной власти, ни народной инициативы. Применительно к нашему сюжету можно сказать, что в мае 1985 г. был добросовестно избран худший из всех возможных вариантов, без всякой попытки проанализировать предыдущий опыт. Последствия известны, и до сих пор главный инициатор «перестройки» М. С. Горбачев недоумевает по поводу несознательности доставшегося ему народа: — «Результаты расходятся с тем, что можно было ожидать, рассуждая логически и исходя лишь из здравого смысла людей. Много еще в их настроениях и действиях иррационального…»

История может научить, но, к сожалению, никого не может заставить думать. В 1994 г. по советскому образцу ввела антиалкогольное законодательство Монголия — эта кампания так же захлебнулась, доказав в очередной раз неэффективность казенно-приказного внедрения самых лучших намерений.

В заключение процитируем одного из выдающихся ученых России В. М. Бехтерева, активного участника трезвенного движения начала XX века: «Отрезвление трудящихся есть дело рук самих трудящихся… что возможно только при достаточном культурном уровне широких масс». Условия, как видим, жесткие, но не безнадежные: они могут появиться по мере того, как в России реально будут формироваться действующие законы, эффективная экономика и гражданское общество. Процессу этому необходимо активное содействие, но не в форме кампании, а путем осуществления государственной алкогольной политики, направленной на стабилизацию и медленное снижение потребления спиртного.