Греческий мир в доклассическую эпоху

НАРОДЫ, ОКАЗАВШИЕ ВЛИЯНИЕ НА ГРЕКОВ: БЛИЖНИЙ И СРЕДНИЙ ВОСТОК

Фригия занимала значительную часть центрального плато и внутренней западной части Малой Азии. Во время повсеместных бурных переселений XIII–XII веков до н. э. эту страну населяли фригийцы, говорившие на индоевропейском языке, но не родственные грекам, — коневодческая племенная знать. Согласно общепринятому мнению, фригийцы явились сюда из Фракии, где их знали под именем бригов. Возможно, им пришлось переселиться в Малую Азию под давлением прибрежных микенских поселений в Южной Македонии.

Прибыв же сюда, они одолели хеттов (примечание 19) и основали обширное царство, которое греческие легенды связывали с преданиями о царях Мидасе и Гордии. В честь последнего была названа столица Фригии Гордион в долине реки Сангарий (Сакарья), где, по словам Гомера, еще в древности собирались большие воинства¹. Сохранились некоторые следы фригийской архитектуры, скульптуры, образцы металлических и деревянных предметов (по меньшей мере из восьми сортов древесины); кроме того, фригийцы считались изобретателями басен о животных.

Примерно с 738 по 696 г. до н. э. здесь правил другой — уже исторический — царь Мидас. В ассирийских записях он фигурирует как Мита из Мускй, который присоединился к союзу против царя Саргона II (715 г. до н. э.) и вскоре после 700 г. до н. э. захватил Киликию (Хилакку) на юго-востоке Малой Азии (возможно, с помощью греческих отрядов из Ионии)², но затем был изгнан обратно и стал ассирийским подданным. Но ок. 676 г. до н. э. (?) он будто бы покончил с собой, когда Фригийское царство было разрушено (и при этом несколько греческих городов у его западных пределов разграблены) переселившимися из-за Кавказа киммерийцами во главе с царем, которого греки звали Лигдамидом, а ассирийцы — Дугдамме³.

Хотя фригийцы препятствовали продвижению греков из ионийских полисов — в частности, из Милета, — на восток, они быстро переняли греческий алфавит (если только сходство обеих письменностей не объясняется общим источником заимствования). Раскопанные в Гордионе бронзовые пояса и броши, а также расписная керамика имеют весьма греческий вид; а царь Мидас не только стал первым негреческим монархом, приславшим в Дельфы дары (где они хранились в сокровищнице коринфян), но и взял в жены дочь Агамемнона, царя греческой Кимы в Эолиде. Греки, в свой черед, покупали фригийские ткани и фригийских рабов.

Но наиболее значительное влияние фригийцы оказали на греческую религию. Античные авторы сообщали, что культ Диониса (Приложение 2) пришел к грекам из Фракии или Фригии — которая, как мы уже упоминали, была обязана своим возникновением фракийским племена. Фригийцы почитали его под именем Диунсиса — бога растительности. К VIII или VII веку до н. э. малоазийская великая богиня-мать, чье главное святилище находилось в Пессинунте, у границы Фригии, тоже проникла в Грецию — под именем Кибелы (Кубила и Агдистида у фригийцев). «Великие боги» (Кабиры) с острова Самофракия на севере Эгеиды (колонизованного самосцами — Глава VIII, раздел 2), первоначально являвшиеся божествами подземного мира (и плодородия), — по-види-мому, тоже имели фригийское происхождение.

Музыканты из этих краев тоже оказали немалое влияние на греков, приписывавших им изобретение кимвалов, флейт, тригононов, Пановой свирели и «фригийского» лада (ср. примечание 40 к Главе I), — который Платон признавал за бодрую и мужественную разновидность музыки, Аристотель же бранил⁴.

Лидия представляла собой внутреннюю область на западе Малой Азии, занимавшую долину в низовьях Герма и Каи-стра. Согласно более или менее легендарным рассказам, в древнейшие времена здесь правили цари, которые, не будучи греками, все же называли себя (или слыли) потомками мифического грека Атиса (чье семейство, как ошибочно полагали, колонизовало Этрурию — Приложение 3) и Геракла (быть может, отождествлявшегося с лидийским Сандоном — богом, тоже укрощавшим львов).

Последний лидийский монарх из рода так называемых Гераклидов, Кандавл, был убит Гигом (ок. 685–657 гг. до н. э.), основателем династии Мермнадов («Ястребиного Дома»), сделавшей своей столицей Сарды на реке Герм, у края орошаемой равнины. Гиг женился на вдове своего предшественника и первым в истории (насколько известно) удостоился — у Архилоха — прозвания τύραννος («диктатор»), хотя неясно, лидийское ли это слово, или нет (ср. Главу I и примечание 48).

Гиг, как до него Мидас Фригийский, искал дружбы греков и даже пожертвовал пять золотых чаш в Дельфы (где и они тоже попали в сокровищницу коринфян), — что не помешало ему и его коннице сломить Колофон, мощнейшую ионийскую державу той поры (Глава V, примечание 31). Милетская колония Абидос на Геллеспонте, очевидно, была основана с согласия Гига. Позднее же он рассорился с Милетом, но, несмотря на ряд военных побед, ему не удалось одолеть этот город — и пришлось взять его в союзники. Тем не менее ионийцы тяготились Лидией, которая мешала их дальнейшему продвижению в глубь страны, и это усугубляло их желание вывести колонии куда-нибудь еще. Гиг обратился к ассирийцам (чей монарх Ашшурбанапал признавал себя его подданным) за помощью против киммерийских набегов (примечание 3), но сам расстроил дело, поддержав их противника Псамметиха I Египетского, — и киммерийцы убили Гига.

Однако его правнук Алиатт (ок. 617–560 гг. до н. э.), сын Садиатга (625–615 гг. до н. э.), сына Ардиса (652–625 гг. до н. э.), прогнал последних киммерийцев. Расширив свои владения на восток до Галиса и основав тем самым Лидийскую державу — невзирая на вражду с Киаксаром Мидийским, — он продвинулся и на запад, захватив Смирну и выдав свою дочь замуж за Мелана, диктатора Эфеса. Клазомены и Милет отразили его нападки, но Алиатт (как прежде Гиг) сумел умаслить милетян, восстановив их святилище в Дидимах. И опять-таки, по примеру Гига, он посвятил в Дельфы дары — в том числе золотые изделия и железную подставку работы Главка Хиосского. Периандр Коринфский выслал ему в дар триста знатных юношей с Керкиры — для оскопления.

Сын Алиатта Крез (ок. 560–546 гг. до н. э.), чье богатство вошло в поговорку, тоже щедро одарил Дельфы⁵, и при нем лидийско-греческие связи стали еще крепче и теснее. Это относилось, в частности, к Эфесу, которому Крез помог восстановить храм Артемиды (при этом заняв денег у его жрецов). По сути дела, Эфес превратился в зависимое владение Креза, а с течением времени он подчинил себе и другие греческие прибрежные города. Таким образом, их худшие опасения касательно лидийского засилья подтвердились сполна, — и ионийские города первыми познали горечь покорст-ва другому, негреческому, государству.

Двор Креза посещали многие греческие мудрецы (следуя примеру Солона Афинского), а также инженеры, менялы и ростовщики, торговцы и политические беженцы; и вскоре Сарды стали финансовой столицей ближневосточного мира. Но рост Персидской державы привел к падению Креза. Ибо в 546 г. до н. э., невзирая на призывы о помощи к греческим городам и Египту, Сарды были захвачены персидским властителем Киром II Великим. Лидийское царство прекратило свое существование, а Сарды превратились в столицу персидской сатрапии (и затем были ненадолго разрушены мятежниками в ходе Ионийского восстания [в 498 г. до н. э.]).

Лидийцы переняли — и развили на свой лад — фригийские религиозные обряды (особенно обряды в честь Великой Матери — Кибелы, — которые они перенесли в Грецию). Кроме того, они унаследовали от фригийцев ткаческое искусство, и изготовляли пестрые узорчатые ткани, пурпурные коврики и изящные шапочки (ц1траг). Славилась Лидия своими отличными поварами и ювелирами. Поэтому греки считали лидийцев погрязшими в роскоши неженками. Впрочем, Геродот замечает, что обычаи их не слишком отличались от греческих, — «за исключением того, что лидийцы разрешают своим девушкам заниматься развратом»^. Он же говорит о лидийцах как о первых мелких продавцах (юЗячАог), — а это означало, что греки впервые увидели постоянные торговые лавки в Сардах.

Историк добавляет (подтверждая более раннее свидетельство, приписываемое Ксенофану), что лидийцы первыми стали чеканить и ввели в употребление золотую и серебряную монету⁷. Такое мнение подтвердили продолжительные современные исследования — правда, в действительности материалом для этих монет поначалу служил электр, вымывавшийся водами Пактола и Герма. Что касается рисунков, выбитых на этих первых монетах и ставших их неотъемлемой принадлежностью, — то лев с разинутой пастью, изображенный на лидийских монетах, не может с полной достоверностью считаться более древним, чем головы других животных на греческих (ионийских) монетах.

Однако именно лидийцы ввели само это новшество — выпускать такие кружочки определенного веса с выбитым на них значком, удостоверяющим качество, — вместо разного рода комочков, пластин и стержней из металла, которые служили сходным целям прежде. Сейчас это нововведение относят — опираясь на такие свидетельства, как находки в Эфесском храме Артемиды и других местах, — приблизительно к 625–610 гг. до н. э., то есть к правлению Садиатта, или Али-атта. Основные денежные единицы имели слишком высокую ценность и едва ли годились для обычной купли-продажи или для мелкой торговли, о которой упоминал Геродот: самая расхожая лидийская монета оценивалась в двенадцать баранов — то есть в годовое или полугодовое жалованье, — и, должно быть, служила в первую очередь единицей расчета. Вероятно, первоначально эти деньги предназначались для оплаты наемных войск⁸.

Но уже в скором времени монеты, столь долговечные и удобные в обращении, были приспособлены под любые торговые нужды и проникли в греческие города в прибрежных областях и на островах, а оттуда распространились и в Балканскую Грецию (Глава I), явившись важнейшим вкладом Лидии в греческую цивилизацию.

В области музыки лидийцы, как и их наставники фригийцы, тоже многому научили греков. Так, рассказывали, что семиструнную лиру привез из Лидии поэт Терпандр из лесбосской Антиссы, и греческая элегия сложилась, вероятно, под лидийским (а быть может, еще и фригийским) влиянием. Платон, одобрявший, как уже говорилось, фригийские музыкальные лады, осуждал лидийские напевы, находя их изнеженными (как и ионийские) и жалобными¹⁰. О возможной роли Сард в распространении вавилонской космогонии и астрономии будет сказано далее в этом же Приложении (ср. примечание 15).

На греческое мышление и искусство не могла не повлиять древнейшая тысячелетняя культура Месопотамии, или Междуречья (Ирак), охватывавшей земли вокруг Тигра и Евфрата. Но влияние это оставалось в значительной мере косвенным и объяснялось имевшими временный успех попытками двух держав· — Вавилонии (занимавшей южную равнину между Багдадом и Персидским заливом) и Ассирии (область вокруг Мосула) — установить контроль над Северной Сирией и Финикией — восточными странами, оказывавшими наиболее ощутимое воздействие на греческий мир (см. ниже). В целом, культурным очагом Двуречья вплоть до его завоевания пер-сами в 539 г. до н. э. оставалась Вавилония с ее главным городом Вавилоном. Но политическая власть, при всех перестановках и перетасовках, часто оказывалась в руках ассирийцев, весьма искусных в ведении войн и управлении государством.

Маленьким государствам северной Сирии повезло: после смерти неуемного завоевателя Тиглатпаласара I (ок. 1116–1076 гг. до н. э.) Ассирийская держава поверглась в упадок, да и Вавилония к той поре тоже утратила былую мощь. Но ассирийская воля к власти вновь возросла при Ашшурнаци-рапале II (884–859 гг. до н. э.), обложившем сирийских правителей данью, а его сын и преемник Салманасар (859–824 гг. до н. э.) сокрушил их новый союз (куда вошел и Израиль) в походе, в котором произошла знаменитая, но очевидно не очень значительная, битва при Каркаре (853 г. до н. э.). После временного упадка, последовавшего за этим, узурпатор Тиглатпаласар III (745–727 гг. до н. э.) создал новую Ассирийскую державу. Очередной союз северносирийских правителей, во главе с царем Урарту ^п, был снова разгромлен, а все их земли обращены в подчиненные владения, — так что греческим торговым городам в северной Сирии отныне пришлось примириться с влиянием более сильной державы.

Саргон II (722–705 гг. до н. э.), правивший Вавилонией и Ассирией одновременно, вел бесчисленные войны, в ходе которых большинство мелких северносирийских государств, уже изрядно расшатанных, вовсе перестали существовать; признали ассирийское владычество и греческие города Кипра. Во время киликийского мятежа Саргону II пришлось столкнуться с греческими (ионийскими) наемными войсками, — как и Синаххерибу, когда киликийцы взбунтовались вновь (примечание 2). В его же царствие восстание эламитов (на юго-западе Ирана) кончилось разрушением Вавилона (689 г. до н. э.). Асархаддону (681–669 гг. до н. э.) всерьез грозили набеги киммерийцев (примечание 3), и чтобы заручиться поддержкой против них, он выдал дочь замуж за скифского царя Бартатуа (Протофия).

Египет покорился ассирийцам (671 г. до н. э.), но при Ашшурбанапале вновь обрел независимость под властью фараона Псамметиха I. Затем, в 612 г. до н. э., халдейский владыка Набопаласар, десятилетием ранее захвативший Вавилон, разрушил Ниневию (в союзе с мидийцами), тем самым унаследовав Ассирийскую державу и основав вместо нее Нововавилонскую державу. Навуходоносор II, немало способствовавший этим победам, завоевал «всю страну Хатти», то есть Сирию, — которую он продожал «усмирять» в течение раннего периода своего правления (605–562 гг. до н. э.)¹².

Вероятно, это принесло временное облегчение греческим эмпориям вроде Аль-Мины — хотя, возможно, дело обстояло совсем наоборот, и вавилонское влияние имело разрушительное действие. Как бы то ни было, при Набониде (556–539 гг. до н. э.) Нововавилонское государство покорилось персидскому царю Киру И Великому. Затем Кир завладел Вавилонией и Сирией, слив их в единую «провинцию»-сатрапию, — где, несмотря на подавление мятежей, завоеватели нисколько не притесняли местных обычаев и культуры.

На протяжении первых веков этого смутного периода в греческое искусство просочилось множество ассирийских мотивов и стилистических черт — через косвенное посредничество Северной Сирии и Финикии (см. ниже). Так, критские гравированные пластины были созданы по ассирийским образцам, а свинцовые диски из Спарты и с Хиоса напоминают ассирийские подвески. Львы на коринфских вазах, поначалу имевшие сирийское обличье, затем принимают ассирийский вид¹³; в Гомеровой «Илиаде» Гера надевает серьги в форме ягод, с тройными подвесками — то есть ассирийского типа¹⁴; а тяжелый шлем (ок. 725–700 гг. до н. э.) из гробницы воина в Аргосе отражает сходное происхождение. Цилиндрическая форма одной из самых ранних крупномасштабных греческих статуй — самосского изваяния Геры, посвященного богине неким Херамием (ок. 575–570 гг. до н. э.), также восходит к месопотамским образцам.

Вавилонская литература и строй мысли тоже повлияли на греков. Это влияние легче всего проследить на примере Гесиода. Помимо того, что в его поэме «Труды и дни» слышны отзвуки месопотамских Книг премудрости, Теогония обнаруживает явное сходство с вавилонским эпосом о сотворени мира Энума Элиш (зародившимся среди аккадцев, названных так по имени месопотамского города Агады), который, по сути, и стал одним из основных источников этой поэмы (уступая первенство лишь хуррито-хеттскому Эпосу о Кумарби — примечание 19). Энума Элиш — хотя и сохранился на клинописных табличках VII века до н. э. (само существование которых говорит о том, как заботливо переписывали и собирали при Ашшурбанапале произведения древневавилонской словесности), — восходит к шумерским сказаниям ок. 3000 г. до 1 н. э. В этих сказаниях о сотрясающих мир битвах богов отразился непредсказуемый и коварный нрав природных стихий и речных разливов в Месопотамской равнине. Каким образом содержание эпоса Энума Элит стало известно Гесиоду, остается только гадать. Вероятно, «передаточными звеньями» вновь послужили северносирийские и финикийские центры.

Другие черты греческой религии и мифологии тоже несут отпечаток месопотамского происхождения. Чтившаяся в кипрском Пафосе богиня Афродита близка шумерской Инан-не, которая у превратилась в аккадскую Иштар, а затем в левантийскую Ашторет-Астарту. Гомеровские «советы богов» отражают месопотамские представления. У Гомера также слы- | шится немало отголосков Эпоса о Гилъгамеше. Как и Гильга-меш, Ахилл — потомок богов, обреченный на смерть; он J скорбит о гибели Патрокла, как и Гильгамеш оплакивал Энкиду. Примеру Гильгамеша следует и Одиссей, спускаясь в царство мертвых; Калипсо напоминает Сидури, у которой на- Г ходит пристанище Гильгамеш; а встреча Одиссея с Киркой вызывает в памяти приводимый Гильгамешем перечень любовников Иштар, обращенных ею в животных. Представление же Гомера об Океане-реке, опоясывающей мир, — имеет, скорее всего, вавилонские или египетские корни. В мифе о Деметре и Персефоне (Глава II, раздел 2) нашли отражение многие месопотамские и иные ближневосточные сказания об исчезающих божествах плодородия. Рассказ о чудесном рождении Кипсела Коринфского вторит подобным преданиям о Саргоне — легендарном основателе Агады, жившем в III ты- $ сячелетии до н. э. А миф о Девкалионе, спасшемся от всемирного потопа — как и ветхозаветный рассказ о Ное, — | созвучен месопотамским преданиям и событиям.

Милетский космолог Фалес, известный как первый фило-соф-досократик, почерпнул многие астрономические познания из вавилонских записей. Согласно Геродоту, «полос» и «гномон» (вертикальный прут, тень которого указывает направление солнца или высоту), так же как и деление дня на двенадцать частей, эллины заимствовали у вавилонян»; от них же узнали и о небесной сфере¹⁵. Вероятно, эти сведения историк мог почерпнуть в Сардах.

И все же, как явствует из вышеизложенного, важнейшими передаточными звеньями между ближневосточной и греческой культурами были портовые города в Северной Сирии, вклю- \ чая Финикию¹⁶. По происхождению финикийцы были ханаанеями¹⁷ которые избежали подчинения арамеям¹⁸, хотя последние (а вслед за ними — филистимляне и израильтяне) заняли остальные три четверти прежде единой Ханаанской земли. Финикийские приморские города-государства, среди которых главенствовали Сидон и его колония Тир (впоследствии затмившая его), на рубеже нового тысячелетия начали заполнять брешь, образовавшуюся после краха микенского мира. Они возобновили торговые связи, охватывавшие Средиземноморье, и сохраняли, пока могли, собственную политическую свободу.

Финикийцы добывали пурпурную краску из местных морских улиток-багрянок murex (ныне этот вид почти полностью перевелся в здешних водах); дохлая багрянка, смердя и разлагаясь, выделяла желтоватую жидкость, из которой получались цветовые оттенки от розового до темно-фиолетового. Кроме того, используя в качестве топлива лес с Ливанских гор, финикийцы плавили и вывозили серебро из Киликии (примечание 2) и золото с Кипра и, вероятно, из Нубии и прочих ближневосточных и средневосточных стран, к которым еще микенцы имели некогда косвенный доступ. На Кипре существовали финикийские поселения — в частности, Китион (Карт-Хадашт — Глава VI, раздел 2). Другие же находились в Северной Африке (первым стал Карфаген, основанный, согласно традиции, в 814 г. до н. э.), в Западной Сицилии (Мотия, Панорм — Глава VII, разделы 3–5) и на Сардинии (Нора, Таррос).

Между тем на сирийском побережье — несколько севернее финикийских городов-государств — греки основали собственные торговые посты, или эмпории, — Аль-Мину, Посидейон и Палт (Глава VI, раздел 4). Эти эмпории, выгодно расположенные у дорог к внутренним долинам рек Оронта (Эль-Аси) и Леонта (Литани), граничили с маленькими негреческими государствами: Унки (или Паттином) — господствовавшим над плодородной Амикской равниной и имевшим центр в Кунулуа, или Калехе (Телль-Тайинат?), — ГУзаной (Телль-Халаф) и Хаматом. Это были лишь три из многочисленных северносирийских царств, всячески ограждавших свою шаткую независимость от алчных крупных держав, которые рвались завладеть Средиземноморским побережьем и испытывали беспокойство ввиду возможных последствий, какие могла возыметь столь взрывоопасная этническая смесь, бурлившая вблизи их собственных границ.

Ибо эти мелкие северносирийские государства являли собой необычайный сплав народов, культур и религий. Сильно ощущалось арамейское влияние (примечание 18), но в ю же время, особенно на севере, наблюдалось «неохеггское» возрождение — иначе говоря, оживало наследие хеттской цивилизации II тысячелетия до н. э.¹⁹, которая, в свой черед, сохранила традиции другого народа, переживавшего расцвет в II тысячелетии — хурритов²⁰. Поэтому такие эпизоды в Гомеровой «Одиссее», как нисхождение в подземное царство — напоминающее сходное деяние в Эпосе о Гилъгамеше (имевшем вавилонское происхождение, но бытовавшем на хеттском и хурритском языках), — и избиение женихов (вторящее подобному подвигу хеттского царя Гурпанзаха), — вероятно, были навеяны мотивами, пришедшими к грекам из тех же северносирийских земель.

В еще большей степени это относится к мифам о сотворении мира в Гесиодовой «Теогонии», главными источниками для которой послужили Эпос о Кумарби и Песнь об Умикумми (имевшие хурритское происхождение, но обнаруженные в царских архивах хеттского Хаттусаса [совр. Богазкале, Бо-газкёй]). Так, в этих сказаниях одному божеству приходит на смену другое: Ану — бог-громовник Кумарби; Кроносу — Зевс²¹. К тому же одним из Зевсовых врагов, согласно рассказу Гесиода, был чудовищный Тифон, которого иногда связывали с горой Касий (Акра) в Северной Сирии; следовательно, и этот образ, возможно, стал известен поэту благодаря греческим эмпориям на сирийском побережье. Ведь эти эмпории поддерживали тесные связи с Грецией и в особенности с городами Эвбеи, где бывал Гесиод и откуда недалеко было до его беотийской родины; с другой же стороны, Гесиод мог почерпнуть свои познания из малоазийской Кимы — родного города его отца, — где вполне могли сохраниться предания малоазийских хеттов.

Как бы то ни было, именно из греческих городов-рынков на сирийском берегу — Апь-Мины, Посидейона и Палта (безусловно, наряду с греческими торговыми кварталами — о которых нам известно так мало — в Тире и других финикийских центрах), — шел к грекам мощный поток восточных культурных влияний. Греки же, впитав эти чужеземные влияния, подвергли их такому творческому переосмыслению, что за VIII и VII века до н. э. вся их цивилизация совершила огромный рывок (сам же процесс сближения начался гораздо раньше: около 1000 г. до н. э. на Эвбею уже стали проникать изделия из фаянса [голубоватого или зеленоватого стекла, на манер египетского], ввозившиеся через Сирию, и золото из различных ближневосточных стран).

Бронзовые «арголийские» котлы, которые тоже распространились по многим греческим землям и нередко посвящались в дар в Дельфах и Олимпии, — сейчас признаны скорее северносирийскими, нежели урартскими по происхождению (примечание 11). «Дедаловские» греческие статуэтки с парикообразными прическами также созвучны художественным стилям Сирии (с типично греческими усовершенствованиями); и именно из этой страны греки позаимствовали умение отливать такие фигурки из мелких цельных форм.

Но наиболее ярким примером сиро-финикийского влияния стало целое «ориентализирующее» течение в искусстве, начало которому положил Коринф. В протокоринфской и коринфской вазописи ясно прослеживаются прямые заимствования (опять-таки с привнесением чисто греческих элементов) различных изобразительных мотивов — зверей, чудовищ, растений, — которые занимали весьма заметное место в северносирийских и финикийских рельефах, статуэтках и тканевых рисунках. На раннегреческом искусстве сказались и многие другие влияния этих стран²². Кроме того, коринфские и иные кораблестроители были многим обязаны опытным финикийским мастерам.

Установить, из какой именно области или города в этих обширных левантийских пределах стало распространяться то или иное влияние, — невозможно, ибо искусство самого этого региона являло собой хитрый сплав арамейских, не-охеттских, месопотамских, ассирийских, урартских и египетских (а позднее и персидских) элементов, причем различия между отдельными сирийскими и финикийскими областями (а надо полагать, что они имелись) чаще всего от нас ускользают — тем более что со всех краев Леванта народы продолжали перебираться на запад, спасаясь от гнета могучих держав, а потому разнородные вкрапления их культур ложились последовательными, но неуловимыми мазками на без того уже пеструю картину ориентализирующего воздействия на Грецию.

Поэтому лишь предположительно мы можем сказать, например, что резьба по слоновой кости, занимавшая видное место в художественных ремеслах (особенно на Самосе, Родосе и Крите, а также у афинян) пришла к грекам из сирийского города Хамата, который славился своими статуэтками Ашторет-Астарты из лучшего материала — бивней сирийских слонов (кстати сказать, еще микенцы разживались слоновой костью из Угарита [Рас-Шамра] на этом же побережье). Что касается золота, которое тоже вывозилось от здешних берегов и достигало отдаленнейших пределов — чтобы украсить, например, пышные этрусские гробницы (Глава VII, раздел 1, и Приложение 3), — то оно прибывало в Северную Сирию и Финикию из различных ближневосточных и средне-восточных копей, откуда его стремились заполучить богатейшие государства той эпохи.

Возможно, финикийцы — с их независимым устройством городов-государств — вызывали у греков, державшихся сходного государственного строя, куда более дружественные чувства, нежели можно предположить, исходя из частых упоминаний о финикийском «пиратстве», вызванных ревностью соперников по торговле. Так, появлением финикийских ремесленников на Крите (Глава VI, раздел 1), возможно, объясняется и появление в городах этого острова самых ранних из известных греческих правовых сводов: ведь семитоязычные народы давно уже были знакомы с подобной кодификацией права.

Свести же воедино эти законы стало возможно благодаря письменности — и наиболее всего и греки (а тем самым и весь западный мир) были обязаны левантийскому побережью именно алфавитом, который они переняли ок. 750 г. до н. э. — спустя полтысячелетия после того, как их собственное (микенское) линейное письмо Б (Глава I, примечание 2) навсегда вышло из употребления. Финикийцы чрезвычайно ловко преобразовали и упростили существовавшие прежде системы слогового письма (например, в аккадском насчитывалось 285 знаков, в линейном письме Б — 88, в кипрском — 56), сведя количество алфавитных обозначений всего до 22 букв (надписи на этом алфавите были высечены, например, на саркофаге царя Ахирама в финикийском городе Библе). Поэтому, как утверждает Иосиф Флавий²³, они стали гораздо чаще пользоваться письменностью, чем это делали другие народы до них, — хотя остается неясным, в какой мере письмо оставалось преимущественно уделом сословия писцов.

Греки ограничились двадцатью двумя знаками, но в то же время попытались ввести несколько собственных новых букв и, самое главное, изменили четыре (с добавлением еще одной), чтобы можно было самостоятельно обозначать гласные звуки, для которых в финикийском алфавите, приспособленном для афразийского (семитского) языка, отдельных обозначений не предусматривалось. Опять-таки нам неизвестен точный характер и канал этого заимствования. Согласно одной точке зрения, первоначально греки переняли не финикийскую, а северно-сирийскую (раннеханаанскую) письменность, а финикийское влияние появилось лишь несколько позже, — хотя сами греки называли свой новообретенный алфавит словом «ротта, и его финикийские корни несомненны.

Если обратиться к грекам, которые первыми заимствовали этот алфавит, — то, как представляется, это судьбоносное событие произошло в каком-то одном греческом центре, потому что принятый ими алфавит, несмотря на региональные различия, повсюду обнаруживал коренное и зрелое единообразие (например, включение четырех или более гласных), — что, по-видимому, исключает процесс множественного проникновения. Греки считали, что письменность в Грецию занес финикиец Кадм, легендарный основатель Фив²⁴, — Но, возможно, такой рассказ просто объяснялся тем, что в этом городе сохранялись, на протяжении раннего железного века, микенские таблички, надписи на которых уже никто не мог разобрать (в Фивах же были найдены и месопотамские цилиндрические печатки). Поэтому необходимо отыскать какую-то иную область, где греки, достаточно тесно общались с сирийцами, чтобы заимствование быстро привилось и немедленно подверглось усовершенствованию.

Исходя из подобных соображений, заслугу в передаче финикийского письма грекам можно приписать целому ряду греческих центров (Глава I, примечание 35). В целом же, на основании как эпиграфических, так и исторических данных, наиболее вероятным представляется, что эта роль выпала эв-беянам, которые основали греческие рынки в Аль-Мине, По-сидейоне и Палте. Согласно этой гипотезе, именно они освоили финикийский алфавит, приспособили его к своим нуждам — и занесли в ведущие купеческие города на своем родном острове (Глава IV, раздел 1).

А там уже быстро разглядели преимущества этого средства общения, культуры и торговли, незаменимого практически во всех областях жизни, — и вскоре применение алфавита распространилось по всем греческим землям, что в огромной степени способствовало их развитию. А далее сходные системы письма стали использовать для собственных языков и другие народы — фригийцы (если только, как уже говорилось, сходство между обоими алфавитами не объяснялось скорее общностью источника, нежели заимствованием у греков), этруски, и затем — римляне. Римский вариант письменности используется в западном мире и поныне — за исключением многих славянских стран, где в дальнейшем была выработана своя азбука — кириллица, — и за исключением самих современных греков, до сего дня пользующихся алфавитом, который их далекие предки заимствовали у финикийцев два с половиной тысячелетия назад.

Впоследствии, когда лидийский обычай чеканить монету проник через греческие полисы Ионии на Балканы и в прочие греческие края, — обе главные системы, принятые там, — эгинский и эвбейско-аттический весовые стандарты — опирались на сирийское соотношение мер: пятьдесят сиклей в одной мине.

Мощные исторические потрясения, сметшие с лица земли державу хеттов и микенскую цивилизацию, не обошли стороной и Египет: ему угрожали союзы ливийских племен и набеги морских захватчиков с севера (так называемых «народов моря»). Эти нападения были отражены (ок. 1218 г. до н. э., ок. 1182 г. до н. э.), но Египет так и не смог полностью воспрянуть, и единство его пошатнулось, ок. 1080 г. до н. э., к концу правления 20-й династии, эта раздробленность обрела форму официального раздела власти, и в течение последующих четырех веков правление страной частично осуществляли ливийцы (или потомки ливийцев), а затем нубийцы и ассирийцы, ок. 734 г. до н. э. и ок. 720 г. до н. э. в Египет нагрянули ассирийские войска^, а ассирийские цари Асархаддон и Ашшурбанапал разграбили, соответственно, Мемфис (ок. 671 г. до н. э.) и верхнеегипетский город Фивы (ок. 663/661 г. до н. э.), посадив затем на трон своих ставленников.

Во времена Ашшурбанапала над этими наместниками стоял Нехо II — властитель Саиса и Мемфиса. Затем он добился для себя независимости (610–575 гг. до н. э.); его принято считать основателем 26-й, или саисской, династии, в которой всего было шесть правителей. В 600 г. до н. э. Нехо прислал в дар в дидимское святилище Аполлона доспехи, в которых одержал победу в сирийском походе, — тем самым высоко оценив помощь греческих наемников; вероятно, и триеры, служившие фараону военным флотом, построили ему греки. Его сын Псамметих (Псамтик) I изгнал из своих пределов последний отряд ассирийских воинов и провозгласил себя фараоном всего Египта. Сансскую эпоху иногда называют «египетским Возрождением», хотя эта династия по-прежнему во многом опиралась на греческих наемников и купцов. Коринфский диктатор Периандр назвал своего племянника и преемника Псамметихом — в честь своего египетского союзника Псамметиха II.

Эти связи с Египтом, в которых роль посредника играл Навкратис (Глава VI, раздел 4), оказали решающее воздействие на искусство греков, сразу в нескольких отношениях. Прежде всего, под египетским влиянием у греков появилась крупномасштабное, монументальное каменное зодчество, примером которого могут служить самосский храм Геры и эфесский храм Артемиды с его тесно пригнанными колоннами, напоминающими египетские сооружения. Капители в форме пальм и орнаменты из чередующихся цветков и бутонов лотоса тоже имеют египетское происхождение. Кроме того, греки научились у египтян сооружать целые архитектурные комплексы — например, как группа зданий вокруг «львиной» дороги на Делосе.

Кроме того, в Египте греки познакомились со стенной живописью, и она повлияла на искусство греческих художников — как на стенопись, так и на вазопись. Египетские бронзовые изделия имели хождение среди критян и самосцев — и те сами научились отливать из полых форм бронзовых грифонов. Возможно, Теодор Самосский — если довериться сомнительному указанию Диодора Сицилийского, — заимствовал свой канон пропорций человеческого тела из того же источника²⁶. Быть может, и полномасштабные каменные изваяния куросов и кор — впервые появившиеся, по-видимому, на островах Наксос и Парос, где велась добыча мрамора, — греки тоже стали создавать под влиянием египетских статуй. Правда, такое мнение оспаривалось, — но уж в одном не может быть никаких сомнений: знакомство с египетским искусством внушило грекам понятие о крупномасштабной скульптуре.

К тому же некоторые доказывали, что фракийские и греческие мистерии Диониса в действительности основывались на мистериях египетского бога Осириса. А старинное гомеровское представление о том, что мир опоясывает река Океан, тоже могло иметь египетские корни — если только не вавилонские. Гесиодова Теогония несет некоторый отпечаток египетских гимнов на вступление царей на престол, в которых чудо сотворения повторялось заново с появлением каждого нового монарха; его же бранные речения в адрес женщин косвенным образом происходят из древнеегипетского фольклора. Рассказы о том, будто бы Фалес Милетский побывал в Египте и оттуда занес в греческие земли геометрию, не заслуживают чрезмерного доверия. Однако его учение о том, что Земля покоится на воде, и вправду перекликалось с египетскими воззрениями²⁷.

Когда Априй (Хофра, 588–569 гг. до н. э.) выслал свои войска в помощь ливийцам, враждовавшим с греческой колонией Киреной, этот поход завершился крахом, что возбудило гнев египетских воинов: они сочли, что греческие наемники находятся у монарха на особом положении, — и Априй погиб от рук собственных же подданных²⁸. Тем не менее и Амасис II (569–526 гг. до н. э.) продолжал содержать у себя на службе множество греков и заключал союзы с диктаторами греческих полисов. Однако возросшее могущество Персии внушало ему тревогу; и в самом деле, его сын Псам-метих III был низложен персидским царем Камбисом II, который покорил Египет и Киренаику (525 г. до н. э.). Камбис и его преемники сделались египетскими фараонами, и правление их было куда мягче, чем предполагал Геродот²⁹ (Дарий I [522–486 гг. до н. э.], самолично посетивший Египет, поощрял местную религию). Они позволили грекам и ка-рийцам сохранить свое этническое единство, но обложили всех жителей тяжкой данью и завербовали многих египтян (а также финикийцев и киприотов) в моряки.

В течение первой половины I тысячелетия до н. э. мидийцы, персы и другие иранские племена, говорившие на языках индоевропейской семьи, постепенно переселились в западную часть Иранского нагорья и образовали господствующие державы этих областей. Мидийцы были сильнее всех при царе Киаксаре (ок. 625–585 гг. до н. э.); они прогнали скифских захватчиков или переселенцев обратно, в степи Южной России. Дойдя до Ассирийской державы, Киаксар заключил союз с Набопаласаром Вавилонским, — и, двинув единой ратью на Ниневию, они разграбили этот город (612 г. до н. э.). В 580-е годы Киаксар воевал с Алиаттом Лидийским.

Однако в 550 г. его сын Астиаг был захвачен Киром II Великим (559–530 гг. до н. э.), который повсеместно заменил мидийское господство персидским и заложил основу грознейшей державы, когда-либо владычившей в ближневосточных пределах. После его завоевания Лидии в 546 г. до н. э. Сарды превратились в крупнейший персидский «перевалочный пункт» посреди «царской дороги» от Суз к Средиземному морю. Этот древний путь отныне приобрел новую стратегическую значимость, потому что Гарпаг — персидский сатрап, назначенный править в Сардах, — начал использовать этот город в качестве плацдарма, откуда легко было покорять греческие полисы, рассредоточенные по западному побережью Малой Азии (за исключением Милета, пользовавшегося у персов особой благосклонностью). Как следствие, большинство жителей Фокеи и Теоса, а также многие художники, поэты и музыканты из других ионийских городов, бежали на запад. Кипрские и сиро-финикийские города-государства тоже были низведены до зависимого положения. Вавилон попал в руки персов в 539 г. до н. э., а в 525 г. до н. э. Камбис II покорил Египет. Персидский сатрап Орет заманил и коварно погубил Поликрата Самосского (ок. 522 г. до н. э.), но Дарий I казнил сатрапа за излишнюю самостоятельность в действиях.

На протяжении этого периода, благодаря выпуску знаменитых персидских золотых монет, названных «дариками» (барешн) в честь Дария, который первым стал чеканить их в Малой Азии, — значительно расширились греко-персидские связи. Так, в Сирии было позволено возродить греческий эмпорий в Аль-Мине (туда стали ввозить множество товаров из Афин). Однако персидское вторжение в Кирену (ок. 515 г. до н. э.) привело к разрушению местного храма Зевса. Далее, поход Дария против Фракии (которую он присоединил к своим владениям) и Скифии (которую ему покорить не удалось), предпринятый ок. 513–512 гг. до н. э., перенес границы Персидской державы в Европу, что неотвязной угрозой нависло над Балканской Грецией (Приложение 2).

Вспыхнувшее в скором времени массовое восстание ионийских городов против Персии (499 г. до н. э.) потерпело крах в битве при Ладе (495 г. до н. э.). Утешением для греков явилось то, что сатрап Мардоний назначал в разгромленных материковых городах не диктаторские, а скорее демократические режимы. Тем не менее участь разрушенного персами Милета повергла в ужас весь греческий мир, и недаром: так как Дарий, ранее приютивший у себя изгнанного из Афин самодержца Гиппия, вознамерился воспользоватьеся тем обстоятельством, что Афины и Эретрия выслали в помощь мя-тежникам-ионийцам корабли и воинов, как оправданием для своего будущего нападения на Грецию (в 490 и 480 гг. до н. э.)1

Главнейшими персидскими столицами имперской эпохи были: Пасаргады, строительство которых начал Кир II Великий, приглашавший лидийских и греческих каменщиков (559–550 гг. до н. э.); Персеполь, «весенняя» столица Дария I, в создании которой роль греческих зодчих и ваятелей оспаривается; и Сузы, «зимняя» столица и административный центр Персидской державы, куда, как гласит табличка об основании города, Дарий созвал искусных мастеров из числа самых разных народов — в том числе и греков. Хотя эти здания сохраняли преимущественно ассирийский и вавилонский характер (и обнаруживали следы египетского влияния), в их устройстве можно распознать множество греческих черт. При дворе Дария I и Ксеркса I работал знаменитый ваятель Телефан из Фокиды (или из Фокеи, или из Сикиона?).

С другой же стороны — что более важно, — монотеистическая зороастрийская религия персов постепенно оказывала влияние на греческую мысль. Оно ощущается, в частности, в богословской поэзии Ферекида Сиросского (ок. 550 г. до н. э.); про Пифагора же ходили слухи, будто он встречался в Вавилоне с самим Зороастром. Это была всего лишь выдумка, зато его учение о перевоплощении душ явно вторит похожим верованиям, изложенным в индийских Упанишадах, знание которых тоже вполне могло просочиться к греческим мыслителям благодаря персам-зороастрийцам. Тяга самого Пифагора к этим восточным влияниям восходила, вероятно, еще к ранней поре его жизни на Самосе.

Гераклитово представление о том, что души воспаряют в воздух после смерти, обнаруживает сходное индийское или персидское происхождение; и милетские мыслители — в частности, Анаксимандр и Анаксимен³⁰, — высказывали воззрения, близкие учениям Упанишад и зороастрийства. Однако такие религиозные взгляды обрели по-настоящему широкую известность в Греции — из персидских источников — не раньше V века до н. э..

ВСТРЕЧНЫЕ ВЛИЯНИЯ: ФРАКИЙЦЫ И СКИФЫ

фракийцы были носителями индоевропейского языка. Но при этом — хотя и сочинялись истории о том, что их мифический фракийский царь Терей (в иных версиях он назывался правителем Давлиды в Фокиде) взял в жены Прокну, дочь афинского царя Пандиона, — они не были греками. У них не имелось собственной письменности или литературы, поэтому нам известно о них только благодаря греческим авторам. А их описания отрывочны, уничижительны и к тому же ограничены исключительно сведениями, имевшими непосредственное касательство к греческим делам. Правда, теперь к ним прибавились еще и данные археологии, хоть и не очень обильные.

Позднее во Фракии насчитывалось более пятидесяти разных племен. Из них три поименованы еще в «Илиаде» (там, где перечисляются союзники троянцев)³¹: «фракияне», обитавшие у Геллеспонта; киконы, жившие между устьями Гебра (ныне Марица) и Неста (ныне Места); и пеоны — изначально иллирийское (?) племя, затем частично смешавшееся с фракийцами и заселившее земли будущей Македонии в среднем течении Стримона (ныне Стрима) и Аксия (ныне Вардар). Гомер упоминает и жителей Сеста в Херсонесе Фракийском (ныне Галлипольский полуостров).

Находки в Вулчитруне, на севере Фракии (Северная Болгария) подтверждают, что в эпоху поздней бронзы фракийцы уже достигли значительного уровня развития. И в юго-восточной части страны мегалитические захоронения и дольмены, восходящие к периодам от XII до VI века до н. э., свидетельствуют о развитой материальной культуре фракийцев. Кроме того, фракийцы опередили греков, заняв несколько важнейших островов в Северной, Средней, Западной и Восточной Эгеиде (Фасос, Самофракию, Имброс, Лемнос; Эвбею; Наксос; Лесбос, Хиос)³².

VI век до н. э. открыл новую эпоху — эпоху расцвета: фракийские племена дружно сплотились, и заметно оживи- | лись их искусства и ремесла. Несколько юго-западных племен (населявших территорию будущей Македонии), в том числе эдоны, начали чеканить монету. Их царь звался Гета: таков был царский титул и одновременно собирательное имя гетов — самого северного племени фракийской группы, обитавшего в «тылу греческих колоний на западном побережье Черного моря. Греческие авторы нередко путали гетов с родственными им даками, но Геродот, очевидно, сознавал их фракийское происхождение — когда, дополняя почерпнутые из ионийских географов сведения, он «расширил границы обитания фракийцев на север вплоть до реки Истра (Дуная)³³. Всего он упоминает двенадцать племен, в том числе — долонков из Херсонеса Фракийского. Ок. 560/555 г. до н. э. этот народ рассорился со своими соседями апсинтиями и обратился за помощью к афинянину Мильтиаду Старшему, который в ту | пору занял полуостров.

Геродот отмечал многочисленность населения этой страны, а также таившуюся в ней грозную, но неумело востребуе-мую мощь. «Народ фракийский, — писал он, — после индийцев — самый многочисленный на земле. Будь фракийцы только единодушны и под властью одного владыки, то, я думаю, они были бы непобедимы и куда могущественнее всех народов. Но так как они никогда не могли прийти к единодушию, то в этом-то и коренилась их слабость³⁴.

Должно быть, Геродот преувеличивал численность фракийского населения (Фукидид, например, сообщал, что фракийская конница не столь многочисленна, как скифская). Однако в его словах содержатся немаловажные сведения — верные не только для современных историков, изучающих V век до н. э., но и для историков более ранних периодов. Фракийские правители, получавшие множество даров от дружественных греческих государств, были неслыханно богаты. Им подчинялся воинственный народ, войска их отличались величиной и мощью; южная прибрежная равнина прекрасно подходила для коневодства. Но они не заключали между собой союзов и не воевали сообща. Отдельные царства пока еще не действовали совместно. Правда, фракийцев роднило единство крови, религии и культуры, и некоторые их поселения были особенно богаты — о чем свидетельствуют, например, пятьдесят могильных курганов в Дуванлии (близ Пловдива) VI и V веков до н. э. Но в политическом отношении они еще не преодолели стадии племенной разробленности, а в наиболее глухих областях не достигли еще и племенного единства и обитали разрозненными хаотичными селениями³⁵.

Несмотря на воинственный нрав этих жителей внутренних земель, фракийское побережье оказалось сплошь усеяно греческими колониями: на севере Эгеиды; на Херсонесе Фракийском; вдоль северных берегов Пропонтиды (Мраморного моря) и Боспора Фракийского; на западном побережье Черного моря (Глава II, раздел 2). Помимо неизбежных столкновений, между греческими поселенцами и местными фракийскими племенами наблюдалось мирное взаимодействие и сосуществование. А это означало, в свою очередь, появление в греческих полисах немалого числа фракийцев — главным образом, лучников и рабов³^.

Однако важнейшим следствием этих связей явилось проникновение религиозных воззрений фракийцев в греческие земли. К фракийским божествам относились: Великая Матерь богов, от которой вели свой род цари; Бендида, богиня охоты и плодородия, отождествляемая с греческой Артемидой; бог войны, соответствующий Аресу; Залмоксид, повелитель мертвых — особенно чтившийся гетами, — к которому, по слухам, имели отношение верования пифагорейского братства в Кротоне; Великие боги, или Кабиры, — тоже божества подземного мира, чье знаменитое святилище находилось на острове Самофракия (Глава VIII, раздел 2); широко почитавшийся Бог-Всадник, сродни Диоскурам (Кастору с Полидевком), иногда называемый «Героем-повелителем»; и многие другие.

Но наибольшее значение обрел для греков другой фракийский бог, которого они стали называть Дионисом. В своей родной Фракии он покровительствовал растительности и плодородию, и его культу сопутствовали буйные оргиастические обряды — с разрыванием на части и поеданием сырого мяса затравленных на охоте зверей. Его почитали под именем Ди-унсис (связанным с именем небесного бога Дио[са]) не только в самой Фракии, но и в Малой Азии, куда переселились фригийцы из Фракии (Приложение 1).

Вероятно, фракийцы занесли культ Диониса в Грецию в начале I тысячелетия до н. э., хотя он был там известен и ранее: его имя встречается в текстах, записанных линейным письмом Б, на табличках эпохи поздней бронзы из микенского Пилоса. Гомер был наслышан о кровавых обрядах Диониса и о том, как был покаран безумием царь Ликург, противившийся его культу³⁷. В «Илиаде» говорится, что это произошло на легендарной горе Нисе, которую древние авторы помещали в самые разные страны, — но позднее Ликург был отнесен к фракийцам (эдонам).

Хотя Дионис был известен уже грекам бронзового века, их потомки еще долгое время не переставали отмечать его чужеземную природу. Отчасти это объяснялось яростной разнузданностью, подобавшей его спутницам менадам (вакханкам), ибо такое дионисийское освобождение от привычных покровов благопристойности было совершенно чуждо исконной греческой религии — да и жизни в целом — и по-прежнему стояло особняком. Согласно знаменитому мифу (изложенному в душераздирающих Вакханках Еврипида), фиванского царя Пенфея, не желавшего признавать Диониса, постигла ужасная кара: он был растерзан в куски этими исступленными женщинами. Подобные легенды ясно свидетельствуют о том, как захватывал воображение греков этот экстатический культ, полный мрачных чудес.

В историческую эпоху «оргии» продолжали справлять на склонах Парнаса вакханки, узаконенно представлявшие различные греческие государства, — позднее же дельфийский оракул несколько поунял неуправляемый разгул древних чествований, поместив Диониса наравне с блистательным Аполлоном (отныне оба взаимно уравновешивали друг друга). Впервые изображения Диониса в греческом искусстве появляются в начале VI века до н. э., а в дальнейшем он встречается все чаще, в самых разных обличьях — особенно в вазописи; не обойдены вниманием художников и его верные служительницы менады. В Афинах празднествами Диониса были Леней и Анфестерии, а в Элевсине (Глава II, примечание 12) почитали Иакха, порой считавшегося его сыном. Диониса окружали Силены и сатиры — низшие божества, или демоны, плодородия, а в праздничных хороводах мужчины рядились в животных, чтобы уподобиться богу и тем заполучить часть его мощи. Участники дионисийских шествий несли огромное изображение фалла — как символа плодородия; зато, если в позднейшую эпоху Дионис повсеместно считался богом виноделия и опьянения, то в его раннем культе вину отводилась весьма незначительное место.

Сейчас трудно установить, какие именно из многочисленных сторон дионисийского культа напрямую восходят к фракийским корням, а какие являются местными наслоениями. Однако большинство этих разнообразных форм поклонения — по крайней мере, самые примитивные из них, — очевидно, выводимы из фракийского источника, и перекочевали они в собственно Грецию из греческих колоний на фракийских берегах.

Второй важнейшей составляющей греческой религии, тоже, по-видимому, занесенной в Грецию фракийцами, стал культ певца Орфея — сына фракийского речного бога Эагра (если только его отцом был не Аполлон) и одной из Муз, которая научила его пению. Об Орфее ходило множество разных легенд; в частности, рассказывали, что его, как и Пен-фея, растерзали на части менады-фракиянки (эту сцену любили изображать аттические вазописцы).

Существовали стойкие, хотя и противоречивые, традиции, помещавшие родину Орфея в Южной Фракии: там он жил у Геллеспонта — или (согласно более расхожей версии) в земле киконов (где в его честь справлялись мистерии — только для воинов, — объединенные с мистериями Диониса³⁸, будто бы и основанными самим Орфеем)³⁹. По другим источникам, певец родился в более западных краях Фракии — между реками Аксий (Вардар) и Стримон (Струма). Рассказывали, будто Орфей оставил таблички с перечнем целебных снадобий, ибо здешняя область славилась своими врачевателями. И, что удивительнее всего, Орфей зачаровывал своим пением деревья, диких зверей и даже камни.

Но для греков важнейший смысл этого культа заключался в его подспудном или явном обетовании бессмертия. Вероятно, именно это способствовало в дальнейшем развитию сходных идей в греческих землях — например, вдохновив учения Пифагора, который ссылался на Орфея и даже, как утверждали (хотя, возможно, ошибочно), распространял собственные поэмы под именем Орфея.

Это учение о бессмертии связывалось с именем Орфея не только потому, что его рассматривали как бога подземных сил, но и потому, что он якобы умел отделять душу от тела. Такие шаманские представления о билокации, или раздвоении, пришли в южные края из Скифии (см. ниже) и привились во Фракии, где они связывались, помимо Орфея, с Зал-моксидом — еще одним фракийским божеством подземного мира. Геродот передавал легенду о том, будто Залмоксид был Пифагоровым рабом*®. Однако греческие представления о бессмертии были неотрывны прежде всего от Орфея. Это вылилось и в ряд рассказов о его «нисхождениях в Аид», которые вошли в знаменитый миф о том, как певцу не удалось вернуть любимую жену Евридику из царства мертвых на землю.

Однако становление фракийского и греческого культов Орфея проследить трудно в силу того, что уже в раннюю эпоху возникло «орфическое» религиозное течение. О необычайной широте его распространения свидетельствуют золотые пластинки с записью орфических учений, обнаруженные в столь разных краях, как Южная Италия, Крит и Фессалия. Главным вкладом орфизма в религиозную мысль был рассказ о появлении человечества, стремившийся, подобно ветхозаветной Книге Иова, объяснить загадку зла. Согласно этим учениям, оно возникло оттого, что злобные титаны пожрали младенца Диониса, и их спалил перун Зевса; из этого дыма родились люди — которые, таким образом, злы по своей природе, однако несут в себе крошечную частицу божественного вещества, то есть души⁴¹. Зародились ли подобные верования в самой Фракии, или же появились в ходе дальнейшего распространения орфизма по греческому миру, — установить невозможно.

То же самое можно сказать и о так называемых орфических поэмах. Некоторые из них были собраны, а в иных случаях и явно подделаны, афинянином Ономакритом — «окололитературной» фигурой при дворе Писистрата⁴². В этих стихах повторялась мысль о том, что человечество греховно и осквернено титанической злобой, что оно должно пройти очищение от этой вины, чтобы сподобиться избавления в загробной жизни. (Вазописец V века до н. э. Полигнот изобразил Орфея в окружении умерших — и счастливых, и тех, кто претерпевает муки, ибо не заслужил спасения.)

В целом такие взгляды являли мощную орфическую «контркультуру» — течение, устремленное в противную сторону, нежели главные направления гражданской греческой религии: ибо она обращалась к неподвластным разуму, стихийным глубинам человеческой личности и предлагала избавление от душевных тягот и метаний, — что было не под стать более уравновешенной олимпийской религии.

Беспорядочному миру мелких фракийских царств настал конец, когда персидский властелин Дарий I ок. 513–512 гг. до н. э. затеял свой первый поход в Европу — и прежде всего нагрянул в их земли (с помощью флота, набранного среди восточных Греков). Переправившись через Боспор Фракийский по понтонному мосту, сооруженному самосским инженером Мандроклом, Дарий добился покорства от множества фракийских племен и превратил их земли в персидскую сатрапию, которая располагалась в удобном соседстве с золотыми и серебряными пангейскими рудниками и оказывала влияние на Македонское царство, лежавшее по ту сторону от Пангея.

Поход же Дария на север, в Скифию, оказался не столь успешен (как об этом будет сказано ниже), но, во всяком случае, его новая фракийская «провинция» помогала поддерживать связи с рядом племенных объединений, живших севернее Дуная. Кроме того, ее возникновение стало грозной вехой для греков, потому что этот кусок европейской прибрежной земли, оказавшись в руках персов, превратился в удобный плацдарм для нападения на Балканскую Грецию — и это значительно приблизило начало греко-персидских войн.

Когда эта угроза сделалась совсем неминуемой, ок. 492/491 г. до н. э., Мардоний взялся за переустройство фракийской сатрапии (расшатанной скифскими набегами, которые, возможно, имели место тремя годами ранее). Он низвел до подчиненного положения здешние греческие поселения (которым было суждено вновь обрести свободу по окончании греко-персидских войн) и передал власть над ними избранным дружественным племенам фракийцев — в частности, одрисам, которые достигли вершины могущества в более поздние годы того же столетия (примечание 35).

«Скифия» была несколько туманным греческим обозначением для всей той огромной восточной территории Европы, что простиралась от Карпатских гор до Танаиса (Дона). Населяло эти земли весьма пестрое скопище народов (или групп народов), изначально кочевников из Средней Азии, которые постепенно стали проникать на запад в начале II тысячелетия до н. э. Об этнической принадлежности столь различных племен остается лишь гадать, но, вероятно, большинство этих народов говорило на индоевропейском, преимущественно иранском языке, хотя не следует исключать и вкрапления угро-алтайских (урало-алтайских) элементов. Нам тоже придется пользоваться понятиями «Скифия» и «скифы» достаточно вольно, причем не только ввиду расплывчатости географических определений у Геродота и прочих авторов, но и ввиду того, что они явно смешивали правящие сословия (которые были немногочисленны и состояли из людей, которых строго говоря, нельзя отнести к скифам) и подвластные им племена (которых было огромное количество, причем весьма разнородных по составу).

Придя из Средней Азии в восточную часть Европы и на Кавказ, скифы и зависимые от них народы столкнулись с киммерийцами (примечание 2), после чего многие скифы перебрались к югу — по ту сторону Кавказа, в Северо-Западную Персию и ее побережье. Оттуда они совершили первый набег на Ассирийскую державу (Приложение 1), но впоследствии заключили союз с ассирийскими властителями, один из которых, Асархаддон (ок. 681–669 гг. до н. э.), выдал свою дочь за скифского царя Бартатуа (Протофия). Вскоре скифские переселенцы уже господствовали над среднеазиатскими землями, куда они перебрались. Но спустя двадцать восемь лет после падения ассирийского владычества их изгнал царь мидийцев Киаксар (Приложение 1). Скифы снова принялись постепенно возвращаться через Кавказ на север, и вновь заселили южные районы ныне бывшего Советского Союза.

Родственные им племена переселились на запад — вплоть до Пруссии и Венгрии, — а также перебрались на территорию Румынии и Болгарии (эта область, Добруджа, была известна под названием «Малой Скифии»). Другие же устремились на восток, дойдя до Алтая (местом находок V века до н. э. стал Пазырыкский курган в Горном Алтае). Однако сердцевиной Скифии была область, лежавшая в глубь от северного (украинского) побережья Черного моря — от низовий Борисфена (Днепра) до Танаиса (Дона), а также земли на Кубани и север Херсонеса Таврического (Крыма).

В глубине, между течениями двух крупных рек, находились «царские владения самого доблестного и наиболее многочисленного скифского племени», по словам Геродота⁴³. Их государство подразделялось на четыре части (или на три, с военными целями), и в каждой имелся наместник; так осуществлялось правление, или надзор за огромным, хотя достаточно свободным, объединением племен.

Многие их подданные занимались земледелием, остальные же — как и сами предводители «царских скифов» — придерживались традиционных кочевнических обычаев, «промышляли не земледелием, а скотоводством; их жилища — в кибитках», — хотя раскопки в Каменском, на месте торгового поста у Борисфена, заставляют усомниться в дальнейшем утверждении Геродота, будто скифы не знали ни городов, ни укреплений⁴⁴. Однако он справедливо отмечал, что сила их заключалась в способности к быстрому передвижению, что позволяло им блюсти надзор над своими необъятными просторами⁴⁵. Несмотря на природное беспокойство характера, они успешно осуществляли этот надзор благодаря отлаженному порядку, а также многочисленным лошадям (скифы были одним из первых народов, приручивших и объездивших лошадь); количество лошадей, которых погребали в скифских могильниках вместе с покойником, доходило со сотен. Славились они и искусными лучниками — чьи изображения появляются на афинских вазах ок. 570 г. до н. э. («кратер Франсуа») и ок. 540 г. до н. э. (работа Эксекия), — которые в последующем столетии служили в Афинах в наемных войсках и городской страже.

Геродот, описывая причудливые обычаи скифов (подчас неожиданно подтверждаемые археологией), замечал, что во многих отношениях они являют полную противоположность обыкновениям греков⁴**. Аттические вазописцы тщательно изображали их негреческого вида бороды и длинные космы, откинутые назад ото лба, их глубоко посаженные глаза, крупные носы и тяжелые надбровные дуги⁴⁷.

Столь же негреческим по духу был и «звериный» стиль в скифском искусстве, навеянный ассирийскими, иранскими и степными мотивами. Такие орнаменты украшали разные носильные предметы (обычные для кочевого народа); они были обнаружены в большом количестве в южнорусских землях — в могильниках, относящихся к концу VII века до н. э. и позднейшим эпохам, — а также во многих других краях тех обширных территорий, что некогда были охвачены скифским влиянием. Изображавшиеся животные — в первую очередь олени (вероятно, слово «сака», то есть иранское название скифов, и обозначало «олень»), а также лошади, каменные козлы, вепри, волки, сибирские снежные барсы, орлы и различные рыбы, — были наделены религиозным смыслом и, скорее всего, имели отношение к духам животных-предков, потому что в Скифии был силен культ предков во главе с Великой богиней Табити, покровительницей зверей и огня. Кроме того, такие «духовно заряженные» изображения животных служили и эмблемами отдельных племен и родов воинов-конников⁴®.

Лучшие образцы скифского искусства поражают ритмичным равновесием орнамента, в котором из кажущегося хаоса рождаются изящные криволинейные узоры. У скифов существовала передовая общинная культура, а за отсутствием у них письменности мы полагаемся именно на искусство скифов (наряду с писаниями чужеземных гостей — таких, как Геродот), пытаясь составить о ней представление. В ней различимо господство иранских и среднеазиатских мотивов, но что более важно для нас в настоящей книге — это пусть вторичное, но заметно растущее влияние греческих художественных течений.

Даже вначале наблюдался явный параллелизм между скифским искусством и звериными орнаментами ориентализирую-щего стиля в греческой вазописи. Но на этом раннем этапе сходство носило лишь случайный характер и свидетельствовало не о взаимном влиянии двух народов, а о независимых влияниях древнейших восточных традиций на обе школы. Но уже с конца VII века до н. э. греческие ремесленники изготовляли различные предметы, предназначавшиеся для скифской знати, — вероятно, по большей части это происходило в колониях на Черноморском побережье. В течение VI и V веков до н. э. такое производство значительно возросло. Сперва на эти дальние берега переселилась горстка ионийских мастеров (особенно работавших по металлу), бежавших от лидийского и персидского засилья, — а затем они и их дети нашли огромный сбыт для своих изделий среди скифов, живших в глубинных областях. Помимо привычных сюжетов, художники наловчились изображать, например, сцены кочевой жизни — выполненные в греческой манере, но представлявшие интерес исключительно для местных племенных вождей.

Этих греческих художников привлекала, прежде всего, возможность получить долю скифских богатств, о которых справедливо писали Геродот и другие. Скифское зерно, а также другие вывозные товары — рыба, соль, шкуры, пушнина, лес, рабы, скот, лошади — постепенно обретали все большее значение для греков (Глава VIII, раздел 3); а богатство, стекавшееся благодаря столь обширной торговле к скифским вождям, позволяло им разживаться золотом в огромных количествах — вероятно, добывавшимся на северо-востоке, в уральских и алтайских копях. Что они сами давали взамен золота (если только не захватывали его силой), мы не знаем. Но о том, что они его заполучали, свидетельствует несметное изобилие золотых украшений для сбруи, золотых блях на щитах и доспехах и прочем снаряжении, которое было найдено в скифских захоронениях. Греческие мастера из Ольвии и других причерноморских колоний — скорее всего, во мно-! гих случаях уроженцы Милета, — украшали подобные изделия рельефами; таким образом, производя прекраснейшие образцы золотого литья и чеканки, когда-либо созданные греками — потому что на их собственной родине золото было в редкость (ср. примечание 50 к Главе I).

Большинство этих греко-скифских золотых изделий относилось к V и более поздним векам до н. э., но некоторые предметы принадлежат и более ранним эпохам. Так, самые пышные захоронения на Кубани восходят примерно к 600 или 550 гг. до н. э.; в них были погребены те представители скифской знати, кто раньше других смог дать волю своему вкусу к роскоши. Позолоченное серебряное зеркало из Ке-лермесского кургана, что в Краснодарском крае, несет в себе отпечатки сразу многих культур, ибо в его рельефах дальневосточная (сибирская или китайская) форма сочетается с ближневосточными, скифскими и греческими мотивами; изображенная на нем Великая богиня (Табити) напоминает малоазийскую Кибелу, борющиеся с грифоном люди — это скифы, а крылатая Артемида наделена эллинским (ионийским) обличьем — и не только она, потому что у этих фигур имелось куда более одного ионийского прототипа.

В другом могильнике из того же района (станица Костромская), принадлежащем несколько более позднему времени, была обнаружена гравированная золотая фигурка лежащего оленя. Ее нашли поверх железного щита, к которому она, должно быть, некогда крепилась; скошенная поверхность указывает на деревянную или костяную тесаную модель, с которой делали статуэтку. Этот живой пример того, как греки работали в скифском зверином стиле; оленье туловище покрыто мелкими рельефами животных, опять-таки имеющих греческий вид. Так прослеживается становление классического эллино-скифского искусства. Подобное же переплетение стилей наблюдается и в предметах из других погребений VII или VI веков до н. э. по обе стороны Боспора Киммерийского (Керченского пролива), а также в окрестностях Ююва и даже в бывших прусских землях⁴⁹.

Геродот рассказывает о своем современнике — скифском царе Скиле, который был филэллином до мозга костей⁵⁰. Однако в более раннюю пору, если не считать пристрастия скифов к греческим художественным ремеслам, прямые культурные (или матримониальные) обмены между двумя народами были, по-видимому, еще редки. Исключение составлял Анахарсис (брат другого скифского монарха, Савлия), побывавший ок. 592/589 г. до н. э. в Афинах (в гостях у Солона) и прославившийся своим «скифским красноречием»⁵¹. Рассказывали, что Анахарсис не питал особой любви к грекам — и все же, эти связи стоили ему жизни: когда он вернулся на родину, соотечественники казнили за то, что он пытался 1 ввести эллинские обряды (перенятые в Кизике) в скифский культ Великой богини Табити. Анахарсис превратился в ле- | гендарную фигуру, став одним из «семи мудрецов» и своего рода примером «благородного дикаря».

Другим следом, оставленным скифами в жизни греков — несомненно, благодаря посредничеству греческих причерноморских колоний, — стал ряд верований и представлений, которые охватывает понятие шаманизм. Хотя это слово (тунгусского происхождения⁵²) было неведомо самим грекам, они весьма рано приобщились к таким идеям. Суть подобных учений сводилась к убеждению, что души некоторых людей способны покидать тела и совершать дальние странствия и даже воспарять к обителям духов; и благодаря такой способности к раздвоению (билокации), о которой уже говорилось в связи с фракийцами, занесшими эти верования к грекам, шаман — певец, вещун и целитель в одном лице — преисполнялся чудодейственным даром врачевания и властью провожать души умерших в загробный мир.

Представления подобного рода, весьма распространенные, вовсю господствовали в Сибири, но также пустили глубокие корни в Скифии, где с ними и познакомились греки. Как следствие, среди греков появились иатроманты Оатрор&утец) — провидцы-шаманы, кудесники-целители и религиозные проповедники; иные из них были тесно связаны с этими северными землями. Одной из таких полулегендарных фигур был Абарис, живший предположительно в третьей четверти VI века до н. э. и будто бы прилетевший с севера верхом на стреле. Рассказывали, что Абарис унимал свирепый мор, предсказывал землетрясения, сочинял религиозные стихи, проповедовал культ своего северного божества (которого греки «переделали» в Аполлона Гиперборейского) и настолько успешно отрешался от собственного тела, что мог вовсе обходиться без людской пищи.

Другого чудотворца, Аристея — жившего в середине того же VI века до н. э. (если не раньше), — молва тоже наделяла способностью разлучать свою душу с телом: так, он будто бы умер на своем родном Проконнесе (в Мраморном море) — и одновременно объявился в Кизике, а много лет спустя оказался еще и в Метапонте. Имя Аристея тоже связывали со скифскими делами, приписывая ему поэму о легендарных одноглазых северянах — аримаспах; в ней содержались обширные сведения о диких племенах, обитавших к северу и востоку от Каспия, основанные на рассказах путешественников (бьггь может, на его собственных странствиях?) вперемешку с народными преданиями. Описаны и другие схожие примеры психических сдвигов; к тому же высказывалось предположение, что вера Пифагора в переселение душ и билокацию (а также его отождествление с Аполлоном Гиперборейским — Глава VII, раздел 2) уходила корнями к тем же дальним землям, с которыми были связаны остальные чародеи, — потому что людская молва называла его не только господином фракийца Залмоксида, но и учителем или учеником скифа Абариса (правда, трудно сказать, в какую эпоху возникло последнее мнение).

Более достоверными свидетельствами греко-скифских связей служат находки из Марицынского могильника в окрестностях Ольвии (являющие неразрывный сплав этих двух культур — Глава VIII, раздел 3) и различные предметы торговли⁵³ в том числе афинские вазы с изображениями рабов-скифов в качестве лучников (и стражников). Скифам отводилась и немаловажная политическая роль — защита греческих причерноморских колоний. Существовали смешанные племена — такие, как каллипиды, обитавшие за Ольвией: они вели все более оседлый образ жизни, занимались земледелием и торговали зерном; Геродот называет их «эллиноскифами». А гелоны, жившие вокруг нынешнего Бельского в Будинах (лесостепная полоса к северу от Полтавы), изначально были греками из торговых постов (эмпориев) и говорили на полу-скифском-полугреческом наречии⁵⁴. В более поздний период народы такого двойственного происхождения называли мик-сэллинами, то есть полугреками⁵⁵. Однако не следует думать, что все шло как по маслу — ибо, как уже говорилось выше, иные из скифов (особенно на Таманском полуострове) имели обыкновение захватывать в плен моряков-ионийцев и приносить их в жертву своей кровожадной богине Табити.

Ок. 513–512 гг. до н. э. персидский царь Дарий I предпринял крупный поход в Скифию. Его первоначальной целью (как уже говорилось, успешно достигнутой) было завоевание Фракии, которое значительно приблизило к нему Грецию, а заодно ускорило греко-персидские войны. Но о причинах, з_а. ставивших его двинуться дальше и перебраться за Дунай, чтобы напасть на скифов, — одновременно велев своему сатрапу в Каппадокии (Малая Азия) привести через Черное море флот ему на подмогу, — остается лишь гадать. Возможно, Дария прельщали рудники Трансильвании, и ему представлялось удобным завладеть устьем Дуная, откуда лежал прямой путь к вожделенным копям. Вполне вероятно, что ему не давало покоя и хлебное изобилие южнорусских равнин: должно быть, он подумывал и о том, не перекрыть ли грекам доступ к этой житнице. А может быть, он полагал, что скифы, их соседи и сородичи-кочевники представляют угрозу для северных — причерноморских и каспийских — границ его державы: его могли сбить с толку неверные сведения географов об этих самых границах (путавших Танаис [Дон] с Яксартом [Сыр-Дарьей]). Кроме того, Дарию, очевидно, уже трудно было унять набранное ускорение — неудержимую страсть к расширению державных владений, которая оказалась определяющей чертой его правления.

Так или иначе, Дарий двинул свои войска от Дуная и проник в глубь Украины, но так и не сумел вынудить Идиан-фирса — полководца, возглавлявшего одно из трех скифских войск, — вступить с ним в сражение. Повсюду Дарий встречал на своем пути лишь спаленную землю — и ему ничего не оставалось, как отступить. Итак, если его вторжение во Фракию принесло ощутимые плоды и в силу овладения фракийскими землями приблизило греко-персидские войны, то его неудача со Скифией, напротив, на несколько лет отдалила их.

Более того, скифы — как рассказывали (хотя не все принимали эти рассказы на веру) — замышляли мощный ответный удар и даже обратились за помощью к спартанцам, намереваясь устроить согласованное нападение на владения Дария. Скифы должны были вторгнуться в Мидию со стороны Кавказа, из-за реки Фасис, — а спартанцам тем временем следовало высадиться в Эфесе и напасть на малоазийские территории Персии. Однако Спарта воздержалась от такого союза (хотя ходили слухи, будто спартанский царь Клеомен I в ходе переговоров настолько пристрастился к скифскому обычаю пить неразбавленное вино, что лишился рассудка), и скифам пришлось довольствоваться разграблением греческого причерноморского порта Истрии (незадолго до 500 г. до н. э.) и набегом на Херсонес Фракийский (ок. 495 г. до н. э.?).

НАРОДЫ, ИСПЫТАВШИЕ ВЛИЯНИЕ ГРЕКОВ: ЭТРУССКИЕ ГОРОДА-ГОСУДАРСТВА

Этрурия — земля этрусков (по-гречески, тирренов, или тирсенов; по-латински, этрусков, или тусков) — занимала территорию современной Тосканы в Западной Италии, а также захватывала северный участок Лацио вплоть до Тибра. Путем сравнения и дедукции расшифровано порядочное количество этрусских слов, однако грамматический строй этого языка до сих пор не поддается определению. Все же представляется, что он не относился к индоевропейской семье (как и некоторые другие языки Италии и ее островов⁵⁶), хотя этрусский алфавит возник по образцу греческого — а именно, письма, которое занесли сюда через кампанские порты в Пите куссах и Кумах купцы из эвбейской Халкиды (Глава VII, раздел 1).

Сведения об этрусках — помимо обширных свидетельств археологии и произведений искусства — скудны, так как они не оставили собственной литературы (в настоящее время известно лишь 13 тысяч этрусских надписей, большей частью кратких и деловых)⁵⁷. Поэтому мы вынуждены полагаться на сохранившиеся греческие и латинские литературные источники, каковые страдают отрывочностью и предвзятостью, ибо уделяют внимание в основном взаимоотношениям римлян с этрусками и чаще всего выказывают враждебность к этрускам. Объемистое сочинение императора Клавдия (41–54 гг. н. э.) об этрусках, написанное по-гречески, не сохранилось.

Предание о том, будто они пришли из Лидии (приводимое Геродотом в рассказе о Лидии⁵⁸), основано на ложной этимологии, как и многие другие предания об истоках разных "пограничных" по отношению к греческому миру народов. Несмотря на то, что ранние массовые переселения племен в пределах Италии (как в нее, так и из нее) — несомненно, КЖ., - шши воссоздать, — этрусков вд$а тешь 1 тайш народам. Археологи- I йжеж, шщятш'рвя о существовании длительно! #а.%5с®аж пуеддаярта эдогао до проникновения гре-ж ъ *>дамиь Трета же начали селиться ч. та^тестае, уш с VIII века до н. э. т&шъ вто, выращивать маслины и чаашв жаклй, в ’к$ввы в велллйивы иа Питекусс и Кум снаб-уит Жк аимглйи в врочввв аратовенностями (привозивши· \юкк жь чак*ж5кикк вортов в Сирии, таких, как Аль-Мина, Посидейон и Палт) в обмен на железо, которое имелось в Этрурии в необычайном изобилии по сравнению с остальными средиземноморскими землями.

О богатстве этрусков, накопленном благодаря такой тор-говле, свидетельствуют их пышные гробницы, которые относятся к той эпохе, когда их поселения превратились в самостоятельные города-государства («этрусский союз», о котором упоминают античные авторы, ограничивался преимущественно религиозными целями и собраниями; едва ли он представлял собой политическое единство, предусматривавшее какие-либо совместные действия).

Со временем халкидское влияние сменилось коринфским (как и в прочих краях, включая восточногреческие полисы), и именно буйное, яркое ориентализирующее искусство коринфян (а затем ионийцев) определило то своеобразное смешение греческого и местного стилей, которое характерно для зрелого этрусского искусства VI века до н. э. (С другой стороны, к более поздним художественным достижениям классической Греции этруски — с их склонностью ко всему причудливому — оказались равнодушны.)

Тарквинии (лат. Tarquinii, по-этрусски Тархнал [тархуаХ-], ныне Таркуиния), находившиеся в Юго-Западной Этрурии (ныне Лацио) — на горных отрогах в 8 км от Тирренского моря, — по легенде, были основаны Тархоном, братом Тир-сена (а неподалеку был выпахан из земли Таг, наставивший этрусков в религии). Согласно позднейшим преданиям, Тарквинии раньше других этрусских поселений превратились в единый процветающий центр. А в догородскую эпоху, до и после 900 г. до н. э., здесь существовали деревни, жители которых уже начали разрабатывать металлическую руду в горном массиве Тольфа. В VIII веке до н. э. эти селения слились в новый город — Тарквинии, чему способствовал возросший спрос на железо среди кампанских греков. Как следствие, вскоре после 700 г. до н. э. здесь стали появляться большие могильники с земляными курганами.

Один из погребенных в них людей звался Рутил Хипукра-тес (rutile hipukrates): его первое имя было этрусским, а второе греческим (=Гиппократ) — вероятно, по матери и по отцу. Другой житель Тарквиниев, Ларе Пулена (lars pulenas), называет своего прадеда Креикес (creices) — «греком»⁵⁹. Роспись на местной керамике VII века до н. э. выдает влияние коринфского стиля, с которым тарквинские вазописцы познакомились, очевидно, в Кумах; поэтому такая утварь известна под названием кумско-этрусской.

В ту же пору в Тарквиниях, как передавали, поселился грек Демарат, оставивший родной Коринф (Глава III, раздел 2). Он прибыл сюда в сопровождении трех fictores (лепщиков), а также своего семейства в полном составе — в том числе двоих сыновей, одного из которых он воспитал по греческим, а другого — по этрусским обычаям. Последний позднее перебрался в Рим и стал одним из его царей, войдя в историю под именем Тарквиния Древнего (ок. 616–579 гг. до н. э.).

Эллинизация Тарквиниев отныне обрела более четкие черты; а с середины VI века до н. э. многие гробницы, лежавшие неподалеку от города, украшаются удивительной стенописью. Греция не знала ничего подобного: самые ранние из сохранившихся образцов такой живописи в греческих землях — в Эгах (совр. Вергина) в Македонии — датируются двумя веками позднее. И все же эти фрески отражают последовательные стадии греческого влияния на этрусское искусство, одновременно являя унаследованные от коренной культуры италийские элементы (в религии ощутимо то же смешение, причем главенство оставлено за традициями Этрурии). Так, гробница Быков (ок. 550–540 гг. до н. э.), наиболее ранняя в этом ряду, обнаруживает любопытный сплав местных мотивов с коринфскими и иными греческими и ближневосточными мотивами. В гробнице Авгуров (ок. 530 г. до н. э.) господствует ионический стиль, а гробница Барона (ок. 500 г. до н. э.) свидетельствует о начавшемся влиянии аттической вазописи (в пору перехода от чернофигурного стиля к краснофигурному), в сочетании с цветистым ионическим буйством и исконными италийскими традициями.

Несмотря на исчезновение некоторых городов-спутников, Тарквинии держали в подчинении ряд других центров в различных уголках прилегающей внутренней территории. Они имели и три морских порта; в них стоял флот, который и положил начало этрусской морской державе, как можно предположить, исходя из ряда надписей (elogia), касающихся семейства Спуринны⁶⁰. Приблизительно с 600–580 гг. до н. э. в одном из этих портов, в Грависках (лат. Grauiscae, совр. Порто-Сан-Клементино), появился квартал греческих купцов. Они возвели святилище Афродиты (этрусской Туран), а впоследствии, лет сорок спустя, построили храмы Геры (Уни) и Деметры. В первом были обнаружены греческие надписи, а во втором — греческие культовые светильники.

Одна из найденных в Грависках надписей, выполненная ок. 570 г. до н. э. эгинским алфавитом (Глава II, раздел 6), гласит: «Я принадлежу Аполлону Эгинскому; меня сделал Со-страт» (имя известного купца, упомянутого у Геродота, — хотя это вовсе не означает, что здесь идет речь о том самом Сострате)⁶¹.

Цере (лат. Caere, этрусское название — Кисра [Cisra], или Хайср[и]е [caisr[i]e]), ныне Черветери, раскинувшийся на горных отрогах в 6 км от Тирренского моря, превратился в полноценный город чуть позднее, чем его юго-восточный сосед — Тарквинии, — но вскоре уже сравнялся с ним по экономическому и политическому могуществу и, очевидно, в значительной мере присвоил право разрабатывать рудные жилы в недрах Тольфы. Огромные церетанские могильники (относящиеся к периоду до 600 г. до н. э.) с усыпальницами, устроенными на манер жилых покоев, украшались драгоценностями из Питекусс и Кум, которые, в свой черед, ввозили золото для изготовления этих изделий из Сирии. Вероятно, и этрусский алфавит впервые возник в Цере, где был переиначен из письма, бытовавшего в Кумах. Керамику из Коринфа Цере ввозил в таких количествах, что поспорить с ним в этом мог бы только Вульчи (см. ниже); да и в самом Цере прекрасные вазы изготавливали и расписывали греческие переселенцы (особенно эвбеянин Аристонот в конце VII века до н. э.; а также коринфские мастера) и их этрусские ученики. Цере стал также главным очагом производства специфически этрусского типа керамики — буккеронеро («черная земля» по-итальянски), — тонкостенных сосудов изящной формы (начиная примерно с 650 г. до н. э.)⁶².

Кроме Тольфы, церетане прибрали к рукам и значительную часть внутренних земель, где остались их живописные скальные гробницы. Цере сменил Тарквинии в роли морской державы и объединился с Карфагеном, дабы пресечь ставшую угрожающей активность греческих колонистов из Фокеи, Массалии и Алалии (Алерия на Корсике). Ок. 540/535 г. до н. э. противники встретились в морском «сражении при Алалии», и хотя фокеяне вышли из него победителями, они понесли слишком тяжелые потери, чтобы поддерживать свою алалийскую колонию и дальше⁵³.

На принадлежавшем Цере побережье имелось пять или более портов, Одним из этих приморских городов был Пуник (Punicum) названный так позднее римлянами, предположительно из-за того, что прежде здесь было поселение карфагенских (пунийских) купцов. Другим церетан-ским портом были Пирги (лат. Pyrgi, ныне Санта-Севера), где имелось святилище Геры. Сохранилась надпись, из которой явствует, что некий самосец почитал ее под этим греческим именем — именем главной покровительницы своего родного города, — а не под именем Уни, «тождественного» этрусского божества. Спасаясь от персидской угрозы на родине, в Цере и его портовые города стекались ионийские художники. Одна из ионийских гончарных мастерских, где, помимо собственного, мастера были знакомы и с коринфским вазописным стилем, производила гидрии (Ъбр'юа, большие кувшины с тремя ручками, с которыми ходили по воду). Их покрывали полихромные росписи, выполненные двумя (?) даровитыми вазописцами в колоритной и остроумной манере; эти художники уделяли чрезвычайное внимание выразительности человеческих лиц (ок. 525–505 гг. до н. э.).

И что самое главное, под воздействием греческого искусства в Цере появилась собственная школа терракотовой скульптуры, равная которой существовала в ту эпоху лишь в Вейях. Изображение возлежащей семейной пары на крышке саркофага, хранящееся в римском музее Виллы Джулиа, является шедевром этрусского искусства с характерным для него сплавом исконно италийских и ионийских черт и особенностей. Местные ваятели той поры создавали превосходные рельефы; особого внимания заслуживает фриз (ок. 525–485 гг. до н. э.) из святилища в Пиргах, изображающий ги-гантомахию: стиль его чем-то напоминает росписи на аттических вазах.

Однако правители Цере отнюдь не были единственно сосредоточены на всем греческом: среди находок из Пирг оказались три золотые пластинки с двуязычными надписями — на пунийском и этрусском наречиях (ок. 500 г. до н. э.), — увековечившими посвящение даров церетанским правителем Тефарием Велианой (qefarie velianas) карфагенской (финикийско-сирийской) богине Астарте⁶⁴. Его преемники, вследствие вражды с Вейями, обратились за помощью к Риму (см. ниже), и дружба римлян позволила им значительно расширить сферы влиянии в Нации и Кампании⁶⁵.

Вульчи (этрусское название Велха [velca]) лежал к северо-западу от Цере, на холме, защищенном крутыми утесами, и располагался над «петлей», которую делали в 10 км от моря река Армента (совр. Фьора) и ее два притока, ок. 700 г. до н. э. существовавшие здесь порознь селения слились в единый город. Через долину Арменты пролегал путь к горе дмиате и ее рудным месторождениям, которые и служили для Вульчи основным источником богатств.

О размахе же этих богатств позволяет судить обильный и продолжительный приток греческих ваз, в том числе — огромного количества протокоринфской и коринфской утвари, с каким среди других городов мог поспорить только Цере. Производилось множество местных сосудов в подражание привозным, а в конце VI века до н. э. здесь зародилась и самобытная школа церетанской керамики (ошибочно получившей название «понтийской»): ионийские вазописцы, бежавшие в эти края от персидского ига, расписывали сосуды сценами из греческой мифологии. Вульчи производил скульптуру в камне — что было скорее исключением для Этрурии, где подходящие сорта камня отнюдь не в изобилии, — и разрабатывал копи на Амиате. Здесь не покладая рук трудились литейщики-бронзовщики, и поэтому Цере вывозил в адриатическую Спину гораздо больше своих бронзовых изделий, чем какой-либо другой этрусский город (Глава VIII, раздел 1). Благополучные города в глубинных областях, зависимые от Вульчи, просуществовали недолго, но у них имелся морской порт — Реги (11е§ае)₇ или Регисвилла (1^18иШа, совр. Ле-Мурелле) — неподалеку от устья Арменты; предположительно, он контролировал укрепленную торговую гавань возле Орбетелло, которую недавно удалось отождествить с древним Калузием (Са1шшт).

О величии города свидетельствует крупнейшая в Этрурии гробница курганного типа (более 60 м в диаметре) — Куку-мелла в окрестностях Вульчи {ок. 560–550 гг. до н. э.); а стенные росписи из гробницы Франсуа {ок. 300 г. до н. э.), ныне хранящиеся в римском музее Торлония, дают представление о целой героической традиции, затрагивающей давнюю историю города. Изображенная на этом настенном фризе сцена — убийство одного из Тарквиниев воином из Вульчи — даже проливает свет на время действия: возможно, конец VI века до н. э., когда воины или просто самозванцы из этого города, возможно, временно захватили власть над Римом. Кроме того, Вульчи, по-видимому, был главным очагом культа Энея, который затем перешел — напрямую или косвенно к римлянам (так что Эней в конце концов сделался героем вергилиева «национального» эпоса). Граждане Вульчи также сыграли видную роль в присоединении кампанских земель к этрусским владениям; возможно, Рим в ту пору служил для них перевалочным пунктом. Когда же в конце V века до н. э. самниты положили конец этрусскому влиянию в Кампании, — такая неудача отнюдь не отбила у жителей Вульчи охоту к расширению своего владычества: они лишь обратили взоры на север Италии. Там было найдено множество бронзовых предметов и драгоценностей, относящихся к более поздним периодам существования Спины; они либо происходили из Вульчи, либо были выполнены в технике, использовавшейся тамошними мастерами.

Вейи (лат. Veii, совр. Вейо) находились в Южной Этрурии (ныне Лацио) и занимали просторное горное плато, состоявшее из двух кряжей и южной возвышенности (акрополя). Защищали город крутые утесы, высящиеся над рекой Кремерой (Cremera, совр. Валькетта) и одним из ее притоков. Кремера, впадающая в Тибр, в древности была судоходной. В начале I тысячелетия до н. э. на этом месте существовало несколько деревушек, а во второй половине VIII века до н. э. они слились в единый город, затем превратившийся в самостоятельное государство. Расположение Веий в крайней южной точке у подступов к Этрурии, — вдвойне привлекательное ввиду того, что из семи городских ворот лучами расходились дороги в прочие города, — побудило греческих купцов из кампан-ских центров вроде Питекусс и Кум использовать этот город в качестве посредника в торговле с другими, более северными, этрусскими городами, от которых грекам нужны были металлические руды⁶⁶. Сами вейенты не вели добычи руды, но, несомненно, извлекали выгоду из своей роли посредников. Немалую прибыль приносило и сельское хозяйство, которое процветало еще и благодаря гидротехническим сооружениям — разветвленной системе искусственных каналов (ку-никулов). Кроме того, источником доходов служили и залежи соли в устье Тибра (что для остальных краев Этрурии было редкостью).

Опираясь на эти запасы, Вейи превратились в течение VI века до н. э. в один из важнейших негреческих центров Италии. Помимо некрополя⁶⁷, раскопана значительная часть жилых кварталов города (в том числе кварталы бедноты). Выявлены руины пяти храмов; наиболее внушительный из них — трехчастный храм Менрвы (Афины, Минервы) в святилище Портоначчо (ок. 520–500 гг. до н. э.), за городскими стенами. На центральный конек крыши были водружены крупные терракотовые статуи, в числе прочих — знаменитое изваяние Аллу, или Апулу (так называемый Аполлон из Веий, ныне хранимый в музее Виллы Джулиа в Риме). Этот шедевр был создан с оглядкой на ионийско-аттические художественные образцы⁶⁸. Однако, как и все лучшие этрусские статуи, в нем содержатся самородные, чуждые эллинской традиции элементы: напористо-драматичное чувство движения, характерное для этрусского искусства вообще, и грубовато-мощная напряженность позы, привнесенная уже самим ваятелем. Возможно, статуя Аллу была творением рук прославленного вей-ского ваятеля Вулки — или мастеров его круга.

Не исключено, что Вулка (Vulca) работал и в Риме; ведь на протяжении «эпохи царей» отношения римлян с Вейями оставались дружескими — хотя эти два города разделяло всего 19 км. Но после того, как династия этрусских царей в Риме пала (ок. 510–507 гг. до н. э.), спор из-за владения соляными залежами и торговыми постами вскоре привел к открытой вражде. Ее усугубляло еще и то, что Вейи вывели новое поселение — Фидены (лат. Fidenae) — на левом берегу Тибра, то есть под самым носом у Рима.

Так мы понемногу добрались до северных областей Этрурии. Ветулония (Vetulonia, этрусская Ветлуна [vetluna], или Ватлуна [vatluna]), находившаяся в 72 км к северо-западу от Вульчи, располагалась на горных отрогах на высоте 345 м над уровнем моря. Город с трех сторон защищали неприступные скалы, внизу же виднелась излучина Вруны с притоками. В древности у самых стен Ветулонии расстилалось озеро Прелий (или Прилий, лат. Prelius lacus или Prilius lacus); ныне оно осушено, а в ту пору представляло собой судоходную лагуну, куда впадали Вруна и Умброн (Омброне). Вначале на этом месте стояли два селения, богатевшие за счет плодородия здешней земли и, что самое главное, за счет добычи меди и железа в рудной полосе (Массетано). В VII веке до н. э., когда богатства обеих деревень возросли во много крат, они слились в единый город. К тому времени, когда сюда стали стекаться товары из греческих эмпориев и колоний в Кампании, в Ветулонии появился собственный тип круговых погребений: захоронения производились внутри круга, выложенного каменными глыбами, а затем поверх них насыпался земляной холм. Обнаружены остатки жилых построек, в том числе — терракотовые фрагменты фриза или фронтона VI века до н. э.

Как и в Вульчи, в Ветулонии производили каменную скульптуру. Но более всего город славился золотыми изделиями (с особой зернью); возможно, их привозили из Питекусс и Кум — но иные украшения были явно местной работы.

Став сильным государством, Ветулония не только держала в подчинении несколько городов в глубинных районах (например, поселения на месте Марсилианы и Гьяччо-Форте, которые, впрочем, просуществовали лишь до VI века до н. э.), но и проявляла себя как мощная морская держава — в частности, довольно рано наладив связи с Сардинией благодаря ряду гаваней на своем озере Прелии. Однако незадолго до 500 г. до н. э. город уже частично уступил свое могущество Рузеллам.

Рузеллы (Rusellae, по-умбрски Резала (‘Rsala), ныне Розелле) возвышались на плато, откуда некогда открывался вид на Прелий, — в 14 км от Ветулонии, на противоположном берегу озера. Внизу простиралась плодородная долина реки Умброн (Омброне), впадавшей в лагуну. Отдельные деревни, прежде разбросанные по отрогам, до 600 г. до н. э. объединились в другом месте. Новое поселение окружала каменная стена — одна из древнейших в Этрурии, — но вскоре ее сначала дополнили, а потом заменили более мощными укреплениями. Здесь обнаружены следы жилых кварталов — необычайно обширных, по меркам этрусских городов, — в том числе остатки жилищ, которые повествуют о жизни городской бедноты еще полнее, чем такие же развалины в Вейях.

Должно быть, поначалу Рузеллы превращались в город при содействии не Вульчи (вопреки таковым предположениям), а Ветулонии, лежавшей по ту сторону лагуны, в 14 км. Но, как уже говорилось, к VI веку до н. э. этот город, возможно, уже потеснили (а быть может, частично разрушили?) жители Рузеллы. Вне сомнения, они уже и до этого принялись разрабатывать месторождения в Массетано, а с закатом Ветулонии в их руках, наверное, оказалась и рудоносная зона Кампи-льезе⁶⁹. Рузеллы имели в своем распоряжении самое меньшее одну гавань на Прелии, на месте (или возле) нынешних Терме-ди-Розелле, — вдобавок к другим портам (в числе которых, возможно, был Теламон [лат. Telamon, совр. Таламо-не]) и нескольким удаленным зависимым поселениям.

Популония (лат. Populonia или Populonium, по-этрусски Пуф-луна [pufluna], или Пуплуна [pupluna]) — приморский город севернее Ветулонии — занимала хорошо защищенный акрополь-мыс (с окрестностями), который в ту пору представлял собой полуостров, окруженный водой практически со всех сторон. Два ранних поселения, до 700 г. до н. э. слившихся в одно, устроили в широком заливе удобную гавань (совр. Порто-Баратти).

К 800 г. до н. э. или даже раньше здесь сооружали усыпальницы разных типов, по образцу сардинских погребальных камер. Позднее, после 600 г. до н. э., появились большие могильники с земляными курганами. Со временем в них клали все более богатые дары — предметы, которые привозили греческие купцы из Питекусс и Кум в обмен на металлы, в изобилии залегавшие в сопредельной зоне Кампильезе и на острове Ильва (лат. Ilua или Aethalia, греч. Эталия [АЮсШа], совр. Эльба; по-этрусски, возможно, Веталу [vetalu] или Айта-ле [aitale]) и плавившиеся в Популонии начиная примерно с 750 г. до н. э. Спрос на руду среди этих торговцев вскоре привел к тому, что к жителям Популонии стало поступать наибольшее количество греческих товаров в области. При этом этрусский бог Фуфлунс (fufluns), отождествлявшийся с Дионисом, давший имя самому городу, по-видимому, имел родиной город Библ в Финикии, с которой у Популонии явно сохранялись прямые или косвенные связи.

Долгое время Популония не становилась самостоятельным городом-государством, пребывая в зависимости не у Волатерр (см. ниже), как явствует из Сервия⁷⁰, а у соседней (и близкой в культурном отношении) Ветулонии. Зато Популония стала одним из первых этрусских городов, начавших чеканить собственную монету — хотя не ранее 500 г. до н. э.

Волатерры (Volaterrae, по-этрусски Велатри [velaqri], ныне Вольтерра) лежали далее к северу и вглубь, занимая вершину отвесного холма между реками Эрой — южным притоком Арна (Арно) — и Цециной (Caecina, по-этрусски Кеикна [ceicna], ныне Чечина). Долина Цецины была богата рудными залежами; несомненно, именно близость этого источника богатства и побудила группу деревень (уже славившихся своим мелким бронзовым литьем) сплотиться, незадолго до 600 г. до н. э., в единый город. Мощный оползень (в районе Ле-Бальце) уничтожил почти все ранние следы обитания в этом городе. Остался лишь рельеф на могильной плите (ок. 500 г. до н. э.?), изображающий война-вождя по имени Авл Тит (avie tite) с хитроумной прической ближневосточного типа; в руках у него длинное копье, лук и короткий меч.

Среди нескольких других гаваней, Волатерры, вероятно владели портом в устье Цецины или поблизости от него. Вместе с тем они более остальных этрусских городов устремлялись в глубь страны, расширяя свои владения в долине Эры и другого притока Арна — Эльсы, — также вдоль самого Арна (вплоть до Фезул — этрусского Визула, современного Фьезо-ле), а по другую сторону Арна, на север, — до бассейна Эри-дана (река Пад, По) и Фельзины (римская Бонония, современная Болонья). На фельзинских надгробных плитах в форме подковы высечено родовое имя Кеикна (Цецина); вероятно, этот род происходил из Волатерр, ибо его имя образовано от названия волатеррской реки; к тому же известно, что ему принадлежали глиноземные участки и соляные залежи неподалеку.

Клузий (Clusium, этрусский Клевсин [clevsin-], совр. Кьюзи) лежал глубоко внутри Северо-Восточной Этрурии и занимал вулканическое плато над рекой Кланис (Clanis, совр. Кьяна; ныне обмелела), долину которой этруски подвергали очистке и мощному дренажу. Ок. 700 г. до н. э. местные высокогорные селения, а также соседние деревни (населенные умбрами — другим италийским народом), слились в один крупный город. Хотя Клузия, в силу самой его удаленности, почти не коснулось греческое влияние (своим процветанием город был обязан скорее сельскому хозяйству, чем металлургии), — по прошествии века он превратился в богатейшее и могущественнейшее государство этой области.

Клузийские гончары изобрели особую разновидность сосудов — большие терракотовые погребальные урны-цисты с крышками, которые венчали обобщенные и вместе с тем поразительные изображения человеческих голов. Относящийся к ранней эпохе женский бюст обнаруживает причудливую смесь греческих мотивов, навеянных сирийскими образцами. В конце VI века до н. э. до н. э. в Клузии создавали и самобытные погребальные рельефы, отчасти вдохновленные ионийскими и аттическими прообразами. Кроме того, здесь зародилась собственная школа керамики буккеро — толстостенной или «тяжелой», в отличие от тонкостенных церетанских сосудов сходной техники.

Клузийцы достигли вершины величия и могущества в конце VI века до н. э., при Ларсе Порсенне, чья гробница (пространно описанная Варроном⁷¹) была найдена неподалеку. Ларе Порсенна (его подлинное имя неизвестно; очевидно, и «Ларе» и «Порсенна» являются апеллятивами-титулами; лат. Porsenna, Porsena, Porsina) величался «царем Клузия и Вольсиний»; такое прозвание указывало на его власть над святилищем в Вольтумне, которое было религиозным средоточием этрусского союза.

Вольсинии (Volsinii, по-этрусски Велсу [velsu], ныне Боль-сена), Арреций (Arretium, современный Ареццо), Кортона (Cortona, по-этрусски Куртун) и Перузия (Perusia, нынешняя Перуджа), по-видимому, были основаны колонистами из Клу-зия, — хотя позднее, когда все эти города превратились в цветущие государства с независимым сельским хозяйством, каждое придумало себе пышные — впрочем, противоречивые — легенды, связывавшие их основание с героическим греческим прошлым⁷². Возможно, некоторые из этих колоний были выведены Ларсом Порсенной, который, должно быть, первым из этрусских правителей поощрил ввоз или производство гоплитского оружия и снаряжения (по греческим образцам): археологические данные свидетельствуют об их появлении в Этрурии начиная с VI века.

Вероятно, благодаря стараниям того же Ларса Порсенны влияние Клузия обрело небывалый размах: на севере оно простерлось за Апеннины, а на юге затронуло Кампанию и Лаций.

Уже в раннюю эпоху несколько этрусских городов-государств (трудно сказать, какие именно), а может быть, отдельные граждане или группы граждан — действовавшие либо по их распоряжению, либо самовольно, — навязали этим плодородным и богатым италийским областям свое господство в делах торговли, искусств и, наверное, в некоторых случаях — политики. На севере же с давних пор очагом деятельного этрусского обитания была Фельзина (лат. Felsina, впоследствии Бонония [Bononia], ныне Болонья), где еще с конца X века до н. э. существовала кучка деревень. Они благоденствовали за счет запасов железа, а также извлекали прибыль из связей с заальпийскими областями, жители которых обрабатывали бронзу, — вплоть до территории современной Словении.

В Фельзине этрусское влияние стало заметным еще до 700 г. до н. э., и окончательно возобладало к той поре, когда отдельные селения слились в город, затем предположительно переросший в независимое государство. Фельзина господствовала над долиной Рена (лат. Rhenus, совр. Рено), а подвластное ей поселение в Казалеккьо возвышалось над тем местом, где долина переходила в открытую равнину. В конце VI века до н. э. у дороги, уводившей отсюда в Этрурию, был создан еще один эмпорий в Мисс (Misa, Марцаботго): так было легче управлять потоком товаров, проходившим через апеннинские перевалы. Из других городов, где этруски играли важную роль, следует особо выделить Мантую, о смешанном народонаселении которой внятно сказано в Вергилиевой «Энеиде»⁷³. Все эти общины вели торговлю с двумя эмпориями на адриатическом побережье — Атрией и Спиной, выведенными этрусками сообща с греками (Глава VIII, раздел I).

И торговля и владычество этрусских городов-государств коснулись также земель, лежавших по ту сторону Тибра — естественной южной границы их страны.

В плодородной Кампании главным очагом этрусского влияния стала Капуя (лат. Capua; ее этрусское название римляне переиначили на латинский лад как Вольтурн (Volturnum); ныне это Санта-Мария-ди-Капуа-Ветере), занимавшая стратегически выгодное расположение — у переправы через реку Вольтурн. Этрусские имена в капуанских надписях указывают на возможное участие Вольсиний в торговых делах города или даже в его основании, — хотя совершенно очевидно, что Капуя сделалась самостоятельным государством. Недавние раскопки подтвердили и важность другого кампанского центра — Кал (по-латыни Cales [род. пад. Calium], Calentum, или Cale, совр. Кальви), где первый из известных этрусских правителей водворился, как установлено, примерно в 640–620 гг. до н. э. Еще южнее центр этрусской деятельности находился у Салернского залива (sinus Paestanus), во Фратте-ди-Салерно и Пицен-ции (лат. Picentia, совр. Понтеканьяно). Другой древний город, к востоку от Салерна (Salernum, совр. Салерно), по-видимому, обязан своим названием — Вольки, — под которым его знали римляне, посетителям или колонистам из Вульчи⁷⁴. Дионисий Галикарнасский упоминал об этрусках, живших «у Ионического залива» (в Атрии, Спине?), которые в 525/524 г. до н. э. вторглись в греческую Кампанию⁷⁵.

Чтобы сохранить как сухопутные, так и морские связи с Кампанией, этрускам понадобилось установить известную меру влияния и над территорией, разделявшей их земли, — то есть над Лацием. Собственно говоря, между культурами правящих сословий Этрурии и Лация в определенные периоды и в определенных краях было практически невозможно провести различия — за тем разве что исключением, что латины, в большинстве своем, и во времена этрусского владычества продолжали говорить на собственном, индоевропейском языке.

Такое же положение наблюдалось, например, и в Риме — который тем не менее подпал под власть этрусков на часть VII века до н. э. и почти на весь VI век до н. э. и изрядно пропитался этрусской культурой. Царь Тарквиний Древний (по принятой хронологии, 616–579 гг. до н. э.), по-видимо-му, происходил из Тарквиний, где поселился его отец — грек Демарат, бежавший по политическим соображениям из Коринфа⁷⁶. Он явно правил Римом в качестве независимого государства. Изгнание его сына или внука Тарквиния Гордого считается важнейшим историческим событием, ознаменовавшим рождение Римской республики (ок. 510/507 г. до н. э.), хотя не исключено, что и после этого над Римом непродолжительное время тяготело господство Вульчи и Клузия.

Однако и на протяжении республиканского периода Рима по-прежнему достигала греческая и этрусская керамика, наряду с прочими художественными влияниями — скорее всего, отчасти благодаря посредничеству этрусков (а быть может, еще и латинов и финикийцев), помимо прямых торговых связей. Так, при раскопках святилищ (восходящих примерно к 600–575 гг. до н. э., но перестроенных ок. 500 г. до н. э.) в Сант’О-мобоно, у Тибра, были найдены образцы эвбейской, питекус-ской, коринфской и кикладской керамики VIII века до н. э.⁷⁷. Терракотовые архитектурные детали этих храмов — посвященных (по крайней мере позже) Фортуне и Матери Матуте, — выполнены в восточногреческом стиле; вероятно, греческие художники, купцы и ремесленники селились вокруг городского речного порта. Кроме того, храм Дианы на Авентинском холме, возвышавшийся над пристанью и, по преданию, возведенный царем Сервием Туллием (ок. 578–535 гг. до н. э.), был, очевидно, построен под влиянием Массалии; внутри храма стояло (неизвестно, с какого времени) изваяние, весьма схожее со статуей Артемиды Эфесской, которую почитали мас-салийцы. Вдобавок, Геркулес Победитель (Hercules Victor), которого чтили на его древнейшем Большом алтаре (лат. Ага maxima) ниже северной оконечности Авентина, представлял собой италийский вариант греческого Геракла, покровителя купцов, чей культ мог просочиться сюда через латинский город Тибур (Tibur, ныне римское предместье Тиволи).

Есть веские основания предполагать, что после падения этрусской династии монархов в Риме, в течение первого десятилетия V века до н. э. был заимствован у греков — напрямую либо косвенно — ряд новых культов, на сей раз уже без этрусского участия. Так, рассказывали, что храм Цереры, Либера и Либеры (ок. 493 г. до н. э.) украшали греческие ваятели и живописцы — Дамофил и Горгас⁷⁸, — а сама божественная триада изображала вовсе не этрусскую троицу, а греческих богов — Деметру, Иакха и Кору. Среди прочих греческих богов, проникших в Рим, были Меркурий (Гермес — покровитель купцов, как и Геркулес; его культ был введен в срочном порядке в пору бесхлебья) и Сатурн (почитавшийся с непокрытой головой, как и греческий Крон). А Кастор и i Поллукс (Полидевк), чей культ, согласно традиции, был вве- j ден (с 484 г. до н. э.?) в знак благодарности за победу (ок. 496 г.) над латинами при Регилльском озере (Regillus lacus), — в надписи примерно той же эпохи из Лавиния (Lauinium) фигурируют под своим греческим названием — quroi (koaroi, то есть Ai6$ Kofipoi «Зевсовы сыновья»)⁷⁹.

Сходные связи с Грецией просматриваются и в других городах Лация. Вместе с тем в этих центрах, как и в Риме, еще долгое время сохранялось сильное влияние Этрурии. Из довольно большого числа таких городов можно назвать преж- 1 де всего Альбу-Лонгу, Ардею и Политорий (Politorium). А в Пренесте (Praeneste, совр. Палестрина), где к 700 г. до н. э. скопились огромные богатства, в последующем веке появи-,1 лись гробницы с заупокойной утварью, практически неотли- Я чимой по стилю от аналогичных находок из погребений в городах-государствах самой Этрурии.

Среди этрусских государств, расширявших торговые и культурные связи с этими и другими поселениями Лация, а I быть может, и выводившими там настоящие колонии, — ве- I дущую роль играл, по-видимому, Цере. По преданию, цере- 1 танский царь Мезенций (Mezentius) сделал латинов своими данниками⁸⁰; хотя не исключено, что и Ларе Порсенна, пра- 1 витель Клузия, — коль скоро он захватил Рим, — мог распространить свое господство и на другие города Лация.

Этрусские города-государства, каждое из которых представляло собой независимую державу, начали клониться к закату уже в конце VI века до н. э. После того, как Аристодем Кум-ский разбил этрусков, вторгшихся в Кампанию ок. 525/524 г. до н. э., сын Ларса Порсенны Аррунс (Arruns) был убит в Ариции (лат. Aricia, ныне Аричча) в сражении с союзом латинов и кампанских греков (ок. 505 г. до н. э.). А в V и IV веках до н. э. былые цитадели этрусского могущества стали гибнуть одна за другой⁸¹.

ПРИМЕЧАНИЯ

ВВЕДЕНИЕ

1 Авл Геллий, Аттические ночи, XIX, 816, 5.

2 Геродот, VIII, 144.

³ Сегодня проводятся разграничения между полностью греческими землями, то есть собственно греческими землями, — и «изолированными греческими точками в чужих пределах». Между тем: (1) во многих землях, которые, следуя такому разграничению, следует считать «полностью» греческими, — т. е. на территории материковой Греции, — существовал обширный субстрат догре-ческого, негреческого населения; и (2) «изолированные точки» порой представляли собой важнейшие греческие центры (и были не такими уж «изолированными» — к ним всегда имелся доступ если не по суше, то по морю). В эту категорию попадают города-государства Северного Причерноморья, о которых теперь становится известно все больше благодаря отчетам советских археологов о своих раскопках. Значимость этих городов, наряду с городами «Великой Греции» (Южной Италии) и Сицилии, опровергает любые доводы, будто следы греческого гения можно обрести лишь в «землях, омываемых Эгейским морем».

^ Классификационные трудности вызваны тем, что неизвестно происхождение некоторых авторов — прежде всего, Гомера. Как представляется вопреки знаменитым спорам древних, он творил главным образом на острове Хиосе, и его, безусловно, следует отнести к этому району. Вторую трудность для исследователя, взявшегося упорядочить древнейшую историю греков исходя из географии, представляют те писатели и художники, кто странствовал с места на место. В более поздний, «классический», период, это станет настолько распространенным обычаем, что материал пришлось бы располагать иначе. Однако для нашей ранней эпохи эта трудность возникает лишь в случае нескольких наиболее значительных авторов. Я «приписал» их к тем местам, где их творчество достигло наибольшего расцвета (например, Пифагора с Самоса — к Кротону; Анакреонта из Теоса и Ивика из Регия — к Самосу; Алкмана из Лидии (?) — к Спарте; Ксенофана из Колофона к Занкле). Что касается скульпторов, они порой отправлялись в места, откуда получали заказы, захватывая с собой мраморную глыбу или даже грубые заготовки изваяний, но, как правило, в рассматриваемую эпоху их творчество отражало стиль тех городов, откуда они сами были родом.

ЧАСТЬ I ДРЕВНИЕ ГРЕКИ

¹ Эти «протогреческие» народы, говорившие на индоевропейских языках, покинув прежние места обитания, за многие века рассеялись по землям от Каспия и низовий Борисфена (Днепра) до Индии, Персии и Европы. К тому времени, когда они достигли Греции, к ним, вероятно, примкнули другие переселенцы с Балкан.

² Линейное письмо Б включало 88 символов для обозначения различных сочетаний согласных с гласными, существовавших в микенском языке, из которого впоследствии произошел греческий язык. Кроме того, существовали идеограммы, с помощью которых уточнялся смысл слова.

³ С падением Микен были заброшены общие захоронения и большие гробницы с погребальными камерами. Вместо них стали появляться простые индивидуальные могилы (в цистах, ямах или сосудах), а на смену погребению (ингумации) постепенно пришла кремация.

⁴ Сами греки, жившие позднее, не сохранили воспоминаний о «трещине» темных веков (или о существовании микенской цивилизации, отличавшейся от их собственной); в их воображении рисовался единый героический век греков, олицетворявшийся Микенами и Пилосом и предварявший их собственную эпоху.

⁵ Например, одна недавняя теория гласит, что, так как различные тексты линейного письма Б, возможно, указывают на существование наречий высшего и низшего сословий, — доряне уже давно жили в Греции, будучи рабами у микенцев. А следовательно, дорийское вторжение вовсе не имело места.

⁶ Говорилось, что они переплыли Коринфский залив, переправившись из Навпакга в Рион в Ахайе (на севере Пелопоннеса), а затем разделились на группы. В частности, одна из них поселилась в Арголиде (Аргос), а другая в Лаконии (Спарта).

⁷ Одна из трех дорийских фил (племен) называлась гиллеями (в честь Гилла, сына Геракла). Две других звались диманами (северо-западное племенное имя) и памфилами (что значит «из смешанных племен»).

⁸ Старая классификация, согласно которой в греческом языке выделялись ионийский, эолийский и дорийский диалекты, ныне нуждается в поправках. Она вводит в заблуждение, заставляя предположить существование неких подразделений внутри греческой «расы», тогда как в действительности изначальные расовые различия доказать невозможно: разница диалектов становится заметной лишь после 1200 г., когда ее породила разобщенность небольших поселений, разделенных горами и морем. (В V и VI веках искусственно зародилось нечто вроде «расового сознания», разделявшего дорян и ионийцев в силу политических, религиозных и языковых различий.)

⁹ Керамике уделяется много внимания во всех книгах, посвященных развитию греческого искусства. Это объясняется тем, что: (1) ее сохранилось очень много — в отличие, например, от скульптуры (большинство образцов которой принадлежат к более позднему периоду); (2) греческая керамика в ту пору играла роль гораздо более важную, нежели ее аналоги сегодня: она одновременно выполняла все те назначения, которым служат теперь фарфор, стекло, дерево, кожа и плетеные корзины; (3) следственно, она нуждалась в услугах виднейших художников — а от древнейшей настенной живописи ничего не сохранилось, за исключением некоторых образцов из пропитанной греческим влиянием, но все же инакой Этрурии (Приложение 3). Так как Греция не была страной роскоши, эти художники применяли свое мастерство в украшении ваз, в котором не было бы такой нужды, будь в ходу золотые или серебряные сосуды (исключение составляют негре-ческие Фракия и Скифия — Приложение 2). Вазописцы наслаждались такой художественной свободой, какая и не снилась скованным традицией ваятелям, а сам выбор тем отражал то общее, что объединяло разные слои греческого общества.

¹⁰ Фукидид, III, 3. Аристотель (Политика, I, 7, 1252b) отмечает, сколь важную роль играли селения в образовании этих новых объединений.

11 также македонцы, фокеяне, локры, этолийцы, акарнаняне, ахейцы, аркадцы.

¹² Всего в 1реческом мире образовалось около полутора тысяч городов-государств, из них известно более шестисот. О том, сколь малы были некоторые из них, можно судить на примере острова Кеос (совр. Кея). При том, что остров занимал двадцать четыре километра в длину и тринадцать в ширину, на нем умещалось четыре таких государства (три из них впоследствии чеканили собственные монеты). Три отдельных государства существовали и на другом маленьком острове, Аморгосе. Нескольких десятков полисов, должно быть, имели более чем десятитысячное население.

¹³ До сих пор не установлено, были ли у микенцев настоящие города-государства (как это доказывали некоторые), и распространяли ли сирийские и финикийские города-государства гражданство на все свободное население. Возможно, некоторыми чертами, характерными для городов-государств, обладали обнесенные стенами города Центральной Европы (например, Гейне-бург в верховьях Дуная).

¹⁴ Изначально понятие oircx; включало моногамную семью, объединявшую ближайших родственников, однако у греческих писателей оно приобрело более широкий смысл, распространившись и на прочих домочадцев, живших внутри этого замкнутого хозяйства. Γνος же (не всегда признаваемый древним законным объединением) первоначально существовал лишь среди знати. Он состоял из людей, возводивших свою родословную к общему предку, хотя в него допускались и неродственники. Фратрии (возможно, образовавшиеся из аристократических воинских отрядов) включали иждивенцев этих γνη. Подробнее касательно этих объединений см. в связи с Афинами (Глава II, раздел 1).

^1> Житель аттической деревни был «афинянином» в той же степени, что и житель собственно Афин. Гражданство было тесно связано с землевладением. Однако, говоря о сельском населении, следует помнить, что границы городов-государств часто оставались размытыми по меньшей мере до VII века, а иногда и до более поздних времен. Каждое земельное владение, каждая область и каждый регион возлагали надежды на то, что им удастся настолько разрастись, чтобы производить почти все необходимое, хотя подобные ожидания обычно оказывались неосуществимыми. Греция располагала довольно ограниченной площадью пахотной земли. В полях произрастали пшеница и особенно ячмень (составлявший основу греческого рациона — в виде хлеба и каши). К ним греки добавляли соленую рыбу, сыр, мед, фиги и вино. Виноградники появились в VI веке, хотя, вероятно, виноград научились выращивать еще в VII веке. То же относится и к оливковым рощам, дававшим масло, которое использовалось для освещения, для счищения грязи и прочих косметических целей, для религиозных обрядов, а впоследствии и для приготовления пищи. В то же время, едва ли одна пятая часть земель в метрополии была пригодна для обработки, а климат в Греции — несмотря на то, что солнце светило 300 дней в году, — далек от умеренного: для него характерны резкие перепады жары и холода, вкупе с бурными ветрами зимой и летом. Правда, греческим полисам в других областях нередко выпадали куда более суровые климатические условия.

¹⁶ Геродот, VII, 102, 1 (перевод Г.А.Стратановского).

¹⁷ По мнению Аристотеля (Политика, I, 1, 8, 1252Ь), «человек по природе своей есть существо политическое (πολιτικόν ζωον)», — то есть, предназначенное для жизни в полисе, в государстве. («Государство… возникло ради потребностей жизни, но существует ради благой жизни» [перевод С.А.Жебелёва].)

¹⁸ Аристотель, Политика, III, 9, 7, 1285Ь. (Он считал, что греческая цивилизация связана с микенской эпохой непрерывным преемством — ср. выше, примечание 4). У Гомера — а созданная им картина приблизительно соответствует действительности VIII века — чаще всего говорится о самостоятельных местных «царях» — басилеях (βασιλείς), но иногда речь идет и о совместном правлении. Так, на Схерии, мифическом острове феаков, кроме Алкиноя, Гомер упоминает и других διοτρεφας βασιλήας — «вскормленных Зевсом царей» (Гомер, Одиссея, VII, 49). Надо полагать, такие единовластные правители не подвергались никаким формальным ограничениям со стороны местного совета старейшин, а тем паче, призрачного народного собрания, — но им приходилось считаться с вековыми установлениями и обычаями.

¹⁹ Например, Нелеиды в Милете — и другие династии на западе Малой Азии. Вероятно, постепенное крушение царской власти (там, где она существовала) началось довольно рано, ок. 1100 г. до н. э. и, за исключением некоторых центров, монархия быстро пошла на убыль между X и VIII веками.

²⁰ Аристотель, Политика, IV, 3, 2, 1289Ь (т. е., государствами, «сила которых основывалась на коннице» [перевод С.А.Жебелева]).

²¹ Гомер, Илиада, II, 53 (перевод Н.И.Гнедича).

²² Псевдо-Платон, Послезаконие, 987(1 (перевод А.Н.Егунова).

²² Коринфская утварь (как позднее — аттическая) пользовалась особым спросом и у купцов из других греческих полисов благодаря высокому качеству выработки и художественным достоинствам.

²⁴ После того, как в последние века существования Хетгской державы (Приложения, примечание 19) кузнецы в Малой Азии овладели (довольно сложной) техникой ковки железа, в XII или XI веке до н. э. греки тоже научились обработке железа — вероятно, благодаря непрерывным контактам с Кипром (изначально побудительной причиной явилась нехватка бронзы; спрос же на нее не падал и позднее). То железо, которое впервые было применено греками, имело восточное (а не северное) происхождение (ср. традицию халибов — Глава VIII, раздел 3); в Греции источниками железа были Аттика (вначале?), Лакония, Эвбея и Киклады. Когда техника его обработки была усовершенствована, железо оказалось дешевле бронзы и к тому же водилось в изобилии. Железо было тяжелее бронзы, а края железных орудий выходили менее острыми — до тех пор, пока не был изобретен стальной сплав (незадолго до V века).

²⁵ Согласно некоторым утверждениям, в течение VIII века население возросло вдвое или втрое, — а то и всемеро, хотя касательно такой наивысшей оценки высказывались сомнения.

²⁶ Ср. Амфис, фрагмент 17: «земля есть податель жизни для человека; одной лишь земле ведомо, как избегнуть нищеты».

²⁷ Платон, Федон, 109Ь (перевод С.П.Маркиша).

²⁸ Софокл, Антигона, 334–337.

²⁹ Аристотель, Политика, I, 3, 23, 1258Ь; Плутарх, Солон, 2 (перевод С.И.Соболевского); Геродот, II, 167 (перевод Г.А.Стратановско-го); ср. Фукидид, I, 2, 2; и (о Сократе) Ксенофонт, Домострой,

Платон, Законы, 626а (перевод А.Н.Егунова). ок. 220 г. жителей критского полиса Дрера заставили поклясться в том, что «они будут чинить всяческий вред жителям Диктат, своим соседям. (G.Dittenbeiger, Sylloge Inscriptionum Graecarum, ed. III, 527.)

Гомер, Илиада, XI, 784 сл. (перевод Н.И.Гнедича); ср. Глава V, раздел 1.

На одной аттической вазе конца VIII века изображен всадник в новом металлическом нагруднике, ведущий за собой вторую лошадь. Очень часто росписи на вазах VII и VI веков (главным образом, аттических и коринфских) изображают конных гоплитов, скачущих в бой вместе с оруженосцами; иногда оруженосцы стоят поодаль, пока их хозяева сражаются. Принято считать, что в «догоплитские» времена аристократы скакали к месту сражения, но спешивались для боя. Некоторые придерживаются мнения, что конница составляла ядро войска в первом засвидетельствованном столкновении между полисами — Лелантийской войне, которую Халкида вела против Эретрии (ок. 700 г. до н. э.). (Гомеру был уже неясен смысл обычного для бронзового века использования колесниц в битвах: для него это просто средство передвижения.)

Более тяжелое вооружение появляется приблизительно с 750 г. до н. э.; доспехи для рукопашного боя — ок. 700 г. до н. э.; полное снаряжение — ок. 700/675 г. до н. э. (некоторые указывают более поздние даты). Отдельные места в Гомеровой Илиаде (IV, 422–443; XIII, 130 сл.; XVI, 212 сл.) содержат указания на то, что сражения велись хорошо обученными пехотными отрядами. Впервые успех боевой единицы гоплитов (фаланги) проявился на Пелопоннесе (возможно, в 669 г. до н. э., когда Аргос одержал победу над Спартой), ок. 664 г. до н. э. наемники, обученные сражаться в фаланге, появляются в Египте, — хотя иные, напротив, полагают, что такая тактика впервые была применена в «битве победителей» в Фирее между спартанцами и аргивянами, состоявшейся ок. 545 г. до н. э. Спартанцы прославились своим искусством именно в таком виде сражений. В VII веке в Олимпии прекратились приношения посвятительных бронзовых котлов (примечание 44 ниже), так как этот металл требовался для изготовления гоплитского снаряжения. ок. 630 г. до н. э. появился новый тип сложного нагрудника. (Были в этот период среди греческих воинов и такие [в особенности критяне — Глава VI, раздел 1], кто умел и стрелять из лука, и метать камни из пращи, и швырять дротик.) На первый взгляд, устройство такой боевой единицы, как фаланга, шло вразрез с рельефом местности в Греции, потому что фаланга могла успешно сражаться лишь на относительно ровной поверхности. Но именно для такой почвы она и была задущна — иными словами, для вражеских равнин и полей. Ведь едва ли какое-либо государство способно в течение двух лет, или даже года, спокойно смотреть, как разоряют его посевы: чтобы спасти урожай, осажденный враг, вконец отчаявшись, будет вынужден выйти за городские пределы и вступить в битву.

34 Аристотель, Политика, III, 5, 3, 127 %.

35 Как возможные передаточные пункты алфавита назывались также (помимо Эвбеи): Крит, Кипр, Мелос, Тера, Родос, Спарта (Кифера), Фивы и Дельфы. Древнейшая (из известных ныне) надпись греческим алфавитом, — это гекзаметр на аттической вазе — дипилонской э нохое (οίνοχόη), — относящейся приблизительно к 740/725 г. (Возможно, на более ранней стадии финикийский алфавит был принят греками без изменений — или же с предварительными переделками, нам неизвестными.) Греки закрепили за каждой буквой не тот звук, что отвечал ей в афразийских (семитских) языках, а тот, что существовал у них самих: так, они прочитывали каждую букву как начальный звук того названия, каким ее наделили (альфа, бета и т. д. — акрофонический метод). Буквы, обозначавшие у семитов голосовую паузу и придыхание, у греков стали обозначать гласные звуки. Кроме того, добавилось несколько новых согласных. Архаические греческие надписи часто были сделаны бустрофедоном — βουστροφηδόν (Павсаний, V, 17, 6) — т. е. наподобие борозды, которую прокладывает в поле упряжка волов: одна строка — слева направо, а следующая за ней — справа налево. (Древнейшие надписи на Тере сделаны справа налево; другие читаются наоборот, или обоими способами.) На угаритском языке (семитский язык северо-западной группы, на котором говорили в Рас-Шамре в. эпоху поздней бронзы) писали чаще всего слева направо, а на финикийском (как и на древнееврейском) — в обратном направлении. Относительно других афразийских языков см. Приложения, примечание 17.

³⁶ Алфавитные надписи, процарапанные на керамических изделиях конца VIII века, говорят о распространении грамотности. Прежде греческое воспитание имело крен скорее в сторону физического, нежели умственного, развития (так, παιδοτρίβης — «упражняющий мальчиков» — учил детей гимнастике), и скорее в сторону музыки, нежели словесности. Распространение же алфавита породило новую разновидность наставника — γραμματιστής, учившего детей читать и писать.

³⁷ Греческие мыслители-теоретики полагали, что полис зародился из стремления к справедливости (δίκη), которая была необходима, так как по отдельности люди лишены законов.

³⁸ Понятие «стопы» происходит из области танца, с которым была весьма тесно связана греческая поэзия. Стопа состояла из набора долгих и коротких слогов, т. е. обладала количественным ритмом (в отличие от качественного ритма современной поэзии, где существенна не долгота или краткость слогов, а их ударность или безударность). В древнегреческих словах ударение было связано с тоном, или высотой, звука, однако отношение ударения к высоте остается неясным: часто ударный слог в слове был, по-видимому, выше тоном, чем безударные. Такая тоновая окрашенность языка роднила его с музыкой (см. также примечание 40). Чередование дактилей и спондеев в греческом гекзаметре означает, что этот размер вмешал от двенадцати до семнадцати слогов. Тем самым греческий стих достигал такой длины и сложности, которые были неведомы героическим поэмам других литератур.

³⁹ Например, монодии (λινός — лин, по-другому песнь Лина); и хоровые песни, в том числе погребальный плач (θρήνος — тренос, иначе френ), пэан (παιύν — хвалебная песнь к Аполлону, которую будто бы занес в Коринф лесбосец Арион, наряду с Дионисовым дифирамбом — διθύραμβος), свадебная песнь (έπιθαλΰμιον — эпи-таламий), девичья песнь (παρθνειον — парфений) и песнь с пляской и пантомимой (ύπόρχημα — гипорхема).

⁴⁰ Наше понимание дошедших фрагментов греческой лирической поэзии остается ущербным из-за незнания сложной ритмической техники, присущей сопровождавшим ее элементам — музыке и танцу. (Уже в эллинистическую эпоху представление о них было весьма смутным; до нашего времени сохранилось лишь несколько образцов древнегреческих нотных записей, хотя с формой самих музыкальных инструментов и их мощностью обстоит яснее.) В древнегреческой музыке было множество гамм, или ладов (со временем, среди них стали различать фригийский, лидийский, лесбийский, дорийский, ионийский лады и т. д.), отличавшихся друг от друга последовательностью интервалов и, вероятно, разнообразием тонов. Для греков каждый из ладов отвечал определенному эмоциональному и нравственному настрою. Гармонии не существовало. Как звучала такая музыка, для нас остается загадкой. Нам она показалась бы непривычной.

⁴¹ Буквально — поэзией, исполнявшейся под звуки лиры (λύρα). В наше время этот термин служит, главным образом, для обозначения коротких стихотворений интимного содержания, исполненных глубокого чувства. Плутарх (Утешение к Аполлонию [Моралии, II] 34, 12 °C, и т. д. [Моралии, IV] 5, 348В) использует понятие медики, или мелической поэзии, которое можно отнести, в целом, к сольной или хоровой песни, в отличие от элегической или ямбической поэзии.

⁴² Гадали греки по звону горшков или гонгов, по шелесту листвы, по воркованию голубок, по струению вод, по отражению в зеркале. О ритуале предсказаний в Дельфах и их влиянии, см. Главу IV, раздел 2. Поклонение греческим богам сопровождалось во-прошанием оракулов и прорицателей. У Гомера один такой толкователь знамений участвует в походе греческих войск на Трою, хотя города-государства часто предоставляли совершать подобные гадания отдельным людям (например, основателям колоний и купцам). В литературе существовало немало анекдотов об обман-чивойг неясности прорицаний — загадочных и туманных, — смысл которых раскрывался слишком поздно. Это отражало тревожные и неоднозначные взаимоотношения человека с богами. Однако во многих случаях вопросы, задаваемые божествам, носили вполне практический и приземленный характер, и ответы на них были того же свойства. Вера в прорицания оракулов была распространена весьма долгое время.

43 Платон, Законы, II, 653d (перевод А.Н.Егунова).

⁴⁴ Различимы два последовательных типа таких предметов:

(1) котлы-«Введениетриподы» на трех металлических ножках (украшенные геометрическими, иногда фигурными, рельефами) с двумя большими ручками-кольцами, часто опирающимися на человеческие изображения и увенчанные лошадиной фигурой;

(2) котлы на высоких конических или пирамидальных подставках, с ручками-кольцами, поддерживаемыми птицами о человечьих головах (сиренами), между которыми выступали бронзовые грифо-ньи головы на длинных шеях (вначале чеканившиеся, позднее отливавшиеся). Живые и настороженные трехмерные лица сирен и змеиная грация грифоньих голов возвещают изящество греческой скульптуры грядущих веков. Из сорока девяти известных образцов этого типа котлов тридцать семь были сделаны на Ближнем Востоке, а остальные были изделиями греческих мастеров.

⁴⁵ Бесчисленные местные святилища героев, или герооны (ήρωα), возможно, значили для отдельных людей больше, нежели храмы олимпийских богов, хотя Гомер и Гесиод обходят их вниманием. Геракл (см. Аргос, Глава III, раздел 1) был чтим повсеместно, но большинство героев имели преимущественно местное значение (включая основателей колоний, которых посмертно причисляли к этому разряду). Умершие исторические лица или мифические персонажи, в честь которых воздвигались святилища, не всегда были ведомы Илиаде и Одиссее. Тем не менее именно в этих поэмах четко прояснилось понятие героя. И хотя некоторые из героических культов возникли, вероятно, во глубине «темных веков» или даже раньше, они чрезвычайно оживились в VIII веке, так как (1) в ту пору обе эпические поэмы уже обрели широкое распространение и известность; (2) ок. 725 г. до н. э. были раскрыты микенские гробницы, и погребенным в них покойникам стали воздавать почести под воздействием обеих упомянутых поэм и «эпического цикла» в целом.

⁴⁶ О различиях между хтоническими (плодородными) культами и олимпийской религией, ср. Платон, Законы, IV, 717а (хотя Дионис и Демстра относятся к обеим категориям). Гомер практически умалчивает о первых (как и о святилищах местных героев — см. предыдущее примечание), так как он творил не для обособленных сельскохозяйственных общин, а для более космополитичной знати. Существовали две разновидности обетованного бессмертия: (1) перерождение или перевоплощение в цепочке или круге жизней (ср. Пифагор, Глава VII, раздел 2); (2) загробное блаженство. Слово мистерия (τ| μυστήρια) происходит от глагола μύειν, «закрывать глаза» (в переносном смысле — «хранить тайну»), — дабы враги не разузнали у посвященных тайн, связанных с магией плодородия. Со временем от участников таинств стали требовать не только внешней ритуальной чистоты, но еще и чистоты внутренней. Понятия вины, греха и страдания фигурируют лишь в таких учениях, что практиковались в Элевсине и среди орфиков (Глава II, раздел 2, и Приложение 2).

Жрец (ерео$) был «мирянином», ведавшим общественным культом. (В раннюю эпоху его избирали голосованием из числа знатных семейств — в силу «богоданного» политического могущества аристократии.) Это был отход от обычаев бронзового века, потому что в табличках, сделанных линейным письмом Б, говорится о «профессиональных» жрецах и жрицах. В Илиаде упоминаются жрецы, но не греческие, а троянские.

Архилох, фрагмент 19.

Аристотель, Политика, V, 8, 4, 1310b (перевод С.А.Жебелева).

Очень древняя электровая монета с изображением оленя и надписью «Я — (эмблема) Фана», найденная в храме Артемиды в Эфесе и, вероятно, имевшая эфесское происхождение (хотя ее родиной называли и Галикарнасе в Карии), указывает на то, что первыми поручителями порой выступали отдельные граждане. Чеканка монет начиналась с отсекания металлических заготовок нужной величины и нужного веса. При этом использовали «наковальню, молот, клещи драгоценной отделки» — орудия гомеровского «златоискусника» (Одиссея, III, 433–434 [перевод В.А.Жуковского]). Чтобы превратить этот кусочек в монету, к на-ковальне прикрепляли матрицу из затвердевшей бронзы или же-Глеза с углубленной ручной чеканкой («негатива» для отпечатка на лицевой стороны монеты), а поверх него клали заготовку. На заготовку помещали другую матрицу — вначале примитивный штамп, а позднее, когда узор понадобилось выбивать на обеих сторонах (впрочем, см. примечание 55), снабженный чеканкой для тыльной стороны, — и ударяли по ним молотом: так получалась готовая монета. Хотя греки, состязаясь между собой, всячески старались воспроизводить на своих монетах красивые и осмысленные изображения, в ту пору очертания зачастую выходили смазанными. Древнейшие лидийские и греческие монеты были толстыми и имели форму боба. Они делались из электра (бледного золота), так как чистое золото было редкостью в Греции в этот ранний период (хотя лидийский царь Крез чеканил из него свои монеты).

Аристотель, Политика, V, 1303а, 27.

Фукидид, III, 84.

На Ближнем Востоке капители такого типа, позднее получившего название ионического, появлялись лишь как элементы мебели, и никогда полностью не входили в состав какого-либо архитектурного ордера. В греческих землях появлению ионической капители предшествовала или сопутствовала «эолическая» разновидность — возможно, занесенная из Финикии через Кипр и изначально задуманная для отдельно стоящих памятников, — в которой ствол

колонны непосредственно примыкал к волютам с обеих сторон АТ его вершины. В ионической капители такая прямая связь разомкнута, а волюты соединены друг с другом и тем самым значительно уплощены (изначально же они устремлялись ввысь и вширь), так что на них удобнее ложилась тяжесть архитрава.

Вероятно, древнее минойско-микенское искусство обработки драгоценных камней и изготовления печаток было впервые возрождено на Наксосе, одном из Кикладских островов (или на Кипре или Родосе?). Оно выдавало египетское и финикийское влияния, а стиль и композиции с животными напоминали микенскую резьбу. «Островные» геммы, как они были названы, относящиеся к VII веку и к началу VI века до н. э., были в изобилии обнаружены на Мелосе. В середине и конце VI века до н. э. среди прочих центров выделяется Самос, но к тому времени печатки распространились уже повсюду. Обычно они имели форму скарабея, а материалом чаще всего служил цветной кварц. Как и в скульптуре, большое внимание уделялось строению человеческого тела, и здесь наблюдался постепенный отказ от стилизации в пользу натурализма. Среди резчиков по камню, работавших ок. 500 г. до н. э., особо выделялись мастера Эпимен и Семон.

к Сперва — в третьей четверти VI века — в городах Южной Италии узор чеканился поверх тонкой и плоской стороны монеты; на реверсе же появлялся тот же узор, что и на аверсе, только в негативном отображении, так как матрицы были одинаковы. Ср. также примечание 50.

Вместе с тем, в течение VI века до н. э. значительно продвинулась врачебная наука: в Кротоне, на Родосе, в Кирене, на Косе и в Книде возникли целые школы. Для древнегреческих врачей чрезвычайно важным было понятие справедливости (примечание 37 выше): «справедливые законы» отождествлялись с природными процессами.

⁵⁷ Аристотель, Политика, VIII, 2, 4, 1337Ь (перевод С.А.Жебелева).

⁵⁸ Аристотель, Риторика, 1367а, 22 (перевод Н.Платоновой).

⁵⁹ Гомер, Одиссея, XI, 489 сл.

⁶⁰ О количестве рабов до наступления классической эпохи нельзя даже строить догад ок. Цифры, приводившиеся для Афин V века до н. э., колеблются от 20 тысяч до 400 тысяч, предпочтительны же цифры 60–80 тысяч. Далее, считалось, что их численность составляла четверть или даже половину всего населения Афин. Большинство рабов были чужестранцами, их можно было купить довольно дешево. Никий, государственный деятель V века до н. э., владел исключительным множеством рабов — целой тысячью. У одного его современника было шестнадцать рабов: пятеро фракийцев, двое карийцев, двое иллирийцев, двое сирийцев и по одному рабу из Колхиды, Лидии и Каппадокии. В ту эпоху рабы нередко держали собственных рабов и получали некоторое обра- ²

зование: так, пьеса Ферекрата (ок. 430 г. до н. э.?) называлась ДооХоб15\5спсаА. о<; (Учитель в школе для рабов; Афиней, Пир мудрецов, VI, 262Ь). Платон сетовал на то, что с ними обращаются недостаточно мягко. Как бы то ни было, все эти сведения едва ли можно с легкостью отнести к предыдущим периодам. Часто высказывались предположения о связи рабства с техническим застоем, но теперь они оспариваются.

⁶¹ Периэки имелись, например, в Аргосе, на Крите, в Элиде, Фессалии и Кирене.

⁶² Разряд населения вроде илотов существовал, например, в Аргосе, на Крите, в Фессалии, Эпидавре, Сикионе, Коринфе, Геракл ее Понтийской, Визбнтии и Сиракузах.

⁶³ Платон, Пир, 178е-179а.

⁶⁴ Ксенофонт, Пир, 8, 34., /?² ЦЦр

⁶⁵ Геродот, V, 97. Его слова см. в Главе V, разделе 2 (под сноской 39).

ЧАСТЬ II АФИНЫ

¹ Платон, Критий, 111b (перевод С.С.Аверинцева).

² Мимнерм, фрагмент 12 по изданию Диля.

³ Гекатей, цитируется у Геродота, VI, 137.

⁴ Ионийские филы носили названия эгикореев, гоплетов, гелеонтов и аргадеев. Плутарх (Солон, 23) подвергал сомнению уверенность Геродота (V, 66, 2) в том, что они получили такие имена в честь сыновей Иона.

⁵ Солон, фрагмент 4.

⁶ После 770 г. до н. э. более привычным способом захоронения взрослых стала ингумация, а к 750 г. до н. э. она почти вытеснила кремацию в Аттике (обычай кремации возобновился к концу столетия).

⁷ Гомер, Илиада, И, 362; ср. IX, 63 о человеке, не принадлежащем к фратрии.

⁸ Аристотель, Афинская политая, 3, 2; он упоминает иную точку зрения, согласно которой это произошло во время царствия самого Медонта.

⁹ Там же, 3, 1 (перевод С.И.Радцига).

¹⁰ R.Meiggs and D.Lewis, Selection of Greek Historical Inscriptions to the End of the Fifth Century B.C., no. 86; о драконовской ♦конституции» см. Аристотель, там же, 1 сл.

11 Плутарх, Солон, 13.

12 Участники шествия несли в Элевсин некие священные предметы, ранее забранные в Афины, а также изображение второстепенного божества Иакха, считавшегося не то сыном (или супругом) Деметры, не то сыном Персефоны, не то сыном Диониса (с которым его особенно любили отождествлять, ввиду сходства его имени с одним из прозвищ Диониса — Вакх. — Ср. Приложение 2). Существовала одна теория, согласно которой ямбический стих произошел из песнопений, сопровождавших мистерии. -

¹³ Об этом идет речь у Исократа (Панегирик, 28) и у Цицерона (О законах, И, 14, 36).

¹⁴ Пиндар, фрагмент 137 по изданию Бергка (102 по изданию Бека) (перевод М.Л.Гаспарова).

¹⁵ Саламин — каменистый остров площадью в 93 квадратных километра, замыкающий широкую лагунообразную Элевсинскую бухту, соединенную с Сароническим залвом узкими проливами по обеим сторонам. Обнаружены неолитические стоянки и поселения бронзового века (микенской эпохи). Согласно греческим мифам, на Саламине поселился брат Пелея Теламон, там родились его сыновья Аякс и Тевкр, впоследствии основавший город Саламин на Кипре.

¹⁶ Солон, фрагмент 1. Согласно другой точке зрения, этот отрывок принадлежит элегии, написанной им в старости. Саламин отошел Афинам до 527 г. или ок. 509 г. до н. э., но все еще не входил в аттическую область. Им правил афинский архонт (Аристотель, Афинская полития, 54, 8).

¹⁷ Диодор Сицилийский, IX, 20, 1 сл.

^ Солон, фрагмент 36 (перевод В.В.Иванова).

^ Андротион, у Плутарха в Солоне, 15.

Солон, фрагменты 5 (перевод М.Л.Гаспарова) и 34.

²¹ Например, в Аррефориях, Скирофориях, Тесмофориях, Ленеях и Адониях.

²² Солон, фрагмент 25.

²³ Плутарх, Солон, 25.

²⁴ Там же, 18.

²⁵ По-видимому, Солон учредил две разновидности судебных обжалований: (1) δίκη — частная жалоба со стороны самой пострадавшей стороны, и (2) γραφή — письменная жалоба, представленная суду любым гражданином. Едва ли в эту пору уже использовалась жеребьевка для назначения в гелиэю (вопреки Аристотелю [Политика, II, 1274а]; касательно Совета, архонтских и других должностей см. примечание 40, ниже), хотя древний обычай бросать жребий упоминался еще в Илиаде (VII, 171 сл.), а в VII веке применялся на Тере в целях колонизации (Глава VI, раздел 3). Слушание жалоб в гелиэе стало делом столь частым, что в следующем столетии судьи почти прекратили выносить приговоры, так как они неизбежно порождали новые жалобы. Взамен была введена система судов присяжных (δικαστήρια), которые вели разбирательства, выступая со стороны Народного собрания. Когда именно начался этот процесс, остается неясным (завершился же он примерно к 462/461 г. до н. э.; в конце V века до н. э. общее число присяжных составляло, как правило, несколько сотен, но могло доходить и до 6 тысяч). Эти дикастерии рассматривались, по крайней мере вначале, как подразделения гелиэи (к тому же Гелиэей называлось и самое большое в Афинах здание суда).

²⁶ Плутарх, Салон, 18.

²⁷ Солон, фрагмент 11.

Плутарх, Солон, 19.

²⁹ Солон, фрагмент 5.

³⁰ Солон, фрагменты 32, 33.

³¹ Амасис — египетское имя, что указывает на связь с этой страной.

Откуда взялось название τραγωδία («козлиная песнь»)? Из-за танцовщиков, изображавших сатиров в козлиных шкурах? Или это была «песнь на заклание жертвенного козла»?

³³ Фемистий, Речи, XXVI, 316d.

³⁴ Диоген Лаэрций, III, 56.

³⁵ Феспид (или его современник) разделил хор из пятидесяти человек на четыре хора по двенадцать человек; оставшиеся двое могли превращаться в «немых» актеров.

³⁶ На афинской агоре опознано уже более ста сооружений и обнаружено 180 тысяч различных предметов.

³⁷ Изобретение еще одного жанра — Сатаровой драмы — приписывается Пратину из Флиунта (в Арголиде), участвовавшему в поэтическом состязании в Афинах в 499/496 г. до н. э. Помимо восемнадцати трагедий, за ним числилось тридцать две «Сатаровы драмы», в которых прежде расплывчатое представление обрело четкую драматическую форму. Миксантропичные сатиры — мифологические существа, дикие и неотесанные, с торчащими лошадиными ушами и хвостами (позднее им стали придавать козлиные атрибуты) часто мелькают на афинских вазах примерно с 520 г. до н. э. Благодаря сходству с Силеном — другим обладателем лошадиных ушей, считавшимся пестуном Диониса, — сатиров стали связывать с дионисийскими культами и празднествами. Предположение Аристотеля (Поэтика, 4) о том, что Сатарова драма послужила одной из предтеч трагедии, приемлема постольку, поскольку еще бесформенные зачатки сатировой драмы вполне могли оказаться среди многочисленных источников этого жанра.

³⁸ Симонид (ок. 556–468 гг. до н. э.) сочинял разного рода стихи, но особую славу ему принесли эпиграммы и эпитафии, — в частности, та эпитафия, которой он почтил память воинов, павших в Марафонской битве (490 г. до н. э.). К тому времени он уже вернулся в Афины, из которых после убийства тирана Гиппарха (в 514 г. до н. э.) он перебрался в Фессалию, где обрел покровительство Скопаса из Краннона и Алевадов из Ларисы.

³⁹ Геродот, V, 69 (с неодобрением) (перевод Г.А. Стратановского). Поллукс (Ономастикой, VIII, 10) считает, что это произошло в 507/506 г.

⁴⁰ Солон явился «первым поборником народа» — Аристотель, Афинская полития, 28, 1; о жеребьевке — там же, 47, 1 и 8, 1. Относительно того, что выборы в гелиею путем жеребьевки — порядок, вероятно, появившийся после Солона, — см. примечание 25, выше. Невзирая на недавно возобновившиеся противные доводы и то обстоятельство, что жеребьевка была весьма древним обычаем (там же), — вполне вероятно, что и ее применение при назначении в архонты и на другие должности (после предварительной ярбкршц — см. текст) относится уже к послесолоновской эпохе: так, Аристотель (Политика, И, 1273b 40-1274а 2) противоречит самому себе (Афинская полития, 8, 1) (совершались и попытки увязать между собой эти два высказывания). В том же IV веке до н. э. Демосфен видел в Солоне родоначальника радикально-демократического движения, — споря с Исократом, которому Солон казался основателем умеренной демократии.

⁴¹ О Сократе — Ксенофонт, Воспоминания, I, 2, 9 и III, 9, 1. Аристотель (Политика, IV, 12, 12 сл., 1300а-Ъ) взвешивает сравнительные «демократические» свойства выборов и жеребьевки.

⁴² Там же, VI, 2, 11, 1319b. Но Клисфен, по-видимому, не нарушал введенной Солоном монополии на политическую власть двух высших цензовых сословий.

⁴³ Аристотель, Афинская полития, 22, 1.

⁴⁴ Там же, 20, 1.

⁴⁵ В VIII веке до н. э. Эгина поддерживала мегарскую колонизацию (хотя впоследствии Мегары отобрали у Эгины Саламин — Глава III, раздел 5). Эгина была, единственным из греческих (не считая восточногреческих) держав, имевших собственное представительство в Навкратисе. Вполне возможно, что это она основала Атрию в Северо-Восточной Италии (Глава VI, раздел 4; Глава VIII, раздел 1). Эгинский гражданин Сострат был знаменитым корабельным мастером, аристократом и торговцем; его имя — или имя его тезки из того же семейства — было запечатлено в Грависках — порте Тарквиниев в Этрурии (Приложение 3, при-

мечание 59). Возможно, Эгина является источником одной важной группы керамики VII века до н. э., ранее считавшейся про-тоатгической, хотя такое мнение и оспаривалось.

⁴⁶ Хотя Эгина во многом способствовала распространению аттической чернофигурной и краснофигурной керамики.

⁴⁷ Пиндар, фрагмент 1 по изданию Бергка (4 по изданию Бека); Геродот, IV, 91.

⁴⁸ Когда в 490 г. до н. э. угроза исполнилась, эгинцы воздержались от участия. Два года спустя они одержали верх над афинянами в морском сражении; примерно в ту же пору они возвели новую гавань — как в целях торговли, так и для защиты от Афин. Тем не менее они сражались и против Ксеркса I в 480 и 489 гг. до н. э. Лишь в 459 г. до н. э. афиняне наконец захватили Эгину и положили конец ее мо1уществу.

ЧАСТЬ III ПЕЛОПОННЕС

¹ Согласно мифам, Геракл (едва ли за ним стоит какое-то историческое лицо) состоял в родстве с царем Аргоса Эврисфеем (своим гонителем). Возможно, культ героя пришел с Ближнего Востока и подвергся переосмыслению в VIII веке: именно с этого времени его изображения в греческом искусстве появляются все чаще. В VI веке до н. э. Геракл был изображен почти на каждой четвертой расписанной вазе.

² Эпидавр стоял на скалистом холме на маленьком полуострове (Акте), в небольшом удалении от Саронического залива. Участвовал в Троянской войне: Илиада, И, 561. Предполагается, что вначале его населяли негреки-карийцы, а затем греки-ионийцы. Позже Эпидавр перешел во власть дорийских завоевателей, вторгшихся из Аргоса, — после чего, как принято считать, ионийские поселенцы бежали на Самос и колонизовали его. Жители Эпидав-ра выплачивали религиозную дань Аргосу, но начиная с VIII (?) века примкнули (возможно, по наущению Фидона Аргосского) к священному союзу (амфиктионии), сосредоточенному вокруг культа Посейдона на острове Калаврии. (Другими членами амфиктионии были Гермиона, Эгина, Афины, Прасии, Навплия и Орхо-мен — Страбон, VIII, 6, 14, 374.) Позже Эпидавр присоединил к своим владениям Периандр Коринфский. Считается, что его про-славленое святилище бога-целителя Асклепия, находившееся в десяти километрах от города (там каждые четыре года устраивались Панэллинские игры и конные ристания), и было местом зарождения его культа. Оно со временем вытеснило святилище, и празднества в честь отца Асклепия Аполлона (чтившегося здесь под местным именем Малоса, или Малета) на соседней горе Кинорти-он. Как показали раскопки, святилище это имело микенское происхождение, а в VII веке до н. э. было возрождено.

³ Геродот, IV, 152.

⁴ Аристотель, фрагмент 481 Rose; ср. Эфор (F.Jacoby, Fragmente der griechischen Historiker, IIA, 70F 115 и 176), и Гераклид Понтий-ский: Орион, Этимологии.

⁵ Павсаний, VI, 22, 2.

⁶ Аристотель, Политика, V, 8, 4, 1310b (перевод С.А.Жебелева).

⁷ Павсаний, VIII, 50, 1; Дионисий Галикарнасский, IV, 16, 2.

⁸ Палатинская Антология, XIV, 73.

⁹ Братья Клеобис и Битон из Аргоса прославились тем, что сами впряглись в колесницу, чтобы доставить мать, жрицу Геры, к ар-гивскому Герейону, так как близились празднества богини, а их волы не прибыли вовремя. Благодарная мать обратилась к Гере с мольбой, дабы та ниспослала им величайшее блаженство, какое только возможно для смертных. Гера отозвалась на мольбу, и оба умерли в одночасье, заснув в храме. По словам Геродота (I, 31), Солон в беседе с лидийским царем Крезом причислил братьев к счастливейшим из смертных.

¹⁰ Павсаний, IV, 24, 4; 35, 2. Взамен Спарта предоставила навплий-цам (имевшим, по мнению Павсания, египетское происхождение) город Мофону в Мессении. Навплия некоторое время входила в состав Калаврийкой амфиктионии (примечание 3, выше).

¹¹ Илиада, И, 570.

¹² Из книги Cambridge Ancient History (III, 3, 2nd edn., pp. 160sq.) был взят следующий перечень коринфских колоний (даты заимствованы из литературных источников, А=древнейшие археологические данные): Амбракия (ок. 655–625 гг. до н. э.), Анакторий (совместно с Керкирой: А ок. 625–600 гг. до н. э.), Аполлония в Иллирии (ок. 600 г. до н. э., совместно с Керкирой), Керкира (733 г. до н. э. или 706 г. до н. э.), Левкада (ок. 655–625 гг. до н. э.), Потидея (ок. 625–585 гг. до н. э.), Сиракузы (733 г. до н. э.).

¹³ Страбон, VIII, 6, 20, 378 (перевод Г.А.Стратановского).

¹⁴ Плиний Старший, Естественная история, XXXV, 15 ел. (перевод ГА.Тароняна).

¹⁵ Ок. 625–620 гг. до н. э. — ранняя стадия, 590–575 гг. до н. э. — средняя, 575–560/540 г. — поздняя. Появление в Коринфе настоящего чернофигурного стиля относится к первой половине VII века до н. э..

¹⁶ Ср. Анл Геллий, Аттические ночи, I, 8, 3–6; в V веке до н. э. Лайда заламывала непомерно высокую цену (10 тысяч драхм).

¹⁷ Коринфская утварь была обнаружена и в одном храме в Ферме — культовом центре в глубине Этолии, где господствовало влияние Коринфа. Это святилище было построено на месте прежнего мега-рона (зала, или дома, превратившегося в святилище [?] и обнаруживавшего, в этой второй стадии, исключительно раннюю архи-

тектурную форму периптера, т. е., окружающих [деревянных] колонн) и относилось к 630–620 гг. до н. э., судя по терракотовым I метопам, аналогичным коринфской керамике. Укрупненный масштаб метопной росписи, встречающийся здесь впервые в гречес- I ком искусстве, позволил создавать тканевые узоры с большей свободой. Существование этих метоп и появление карниза свидетельствуют о зарождении нового дорического стиля. Похо- | жие фрагменты были найдены и в столице Этолии — Калидоне, прославившемся в мифах как место, где Геракл боролся с речным богом Ахелоем и где происходила охота на калидонского вепря, которого убил Мелеагр.

¹⁸ В Эпидамне большинство переселенцев составляли керкиряне (предположительно, изгои), но к ним присоединились и коринфяне (из их числа был и ойкист — основатель колонии) и про-! чие доряне (Фукидид, I, 24, 2).

¹⁹ Возможно, через ионийцев, так как историк V века до н. э. Дамаст Сигейский приписывал изобретение диеры ионийскому городу Эритрам (в книге: F.Jacoby, Fragmente der griechischen His-toriker, 5 F 6).

²⁰ Фукидид, I, 13, 3. Если Аминокл посещал Самос в 704 г. до н. э., то корабли предназначались, наверное, для Лелантийской войны между Халкидой и Эретрией на Эвбее, в ходе которой Самос и, вероятно, Коринф поддерживали Халкиду.

²¹ Там же, 2.

²² Геродот, I, 23 (перевод Г.А.Стратановского). Суда (под этим словом) сообщает, будто Арион впервые стал декламировать стихи. Согласно другой легенде, он изобрел со(бс& (песнь в честь Аполлона); Солону же приписывалось утверждение, что Арион представил первую трагическую драму (Иоанн Диакон, Комментарий к Гермогену).

²³ Геродот, III, 50, 52 сл.

* Уолтер Сэведж Лендор (1775–1864) — английский поэт (пцимеч. пер.).

²⁴ Палатинская антология, IX, 151 (перевод Л.Блуменау).

²⁵ Фукидид, I, 10 (перевод ГЛ Стратановского).

²⁶ Тиртей, фрагмент 4 по изданию Уэста; Плутарх, Ликург, 6, 7. Вероятно, целью Ретры было учреждение прав для Народного собрания, противопоставленного Совету и царям. Плутархово жизнеописание Ликурга в целом рисует безоблачную и поэтически приукрашенную картину спартанского равенства.

²⁷ Аристотель, Политика, II, 6, 20, 1271а (о военной основе всей системы — там же, 22, 1271Ь). Происхождение царского двоевластия в Спарте объяснялось по-разному. Возможно, оно возникло из более раннего разделения территории (например, между Спартой и Амиклами).

²⁸ Уже ок. 750 г. до н. э. у Тимомаха, захватившего Амиклы, имелся бронзовый нагрудник — Аристотель, фрагмент 532 Rose.

²⁹ Аристотель, Политика, И, 3, 10, 1265b (перевод С. А.Жебелева).

³⁰ Геродот, VII, 104, 4.

³¹ Ср. Страбон, X, 4, 17, 481 сл., против Аристотеля (Политика, II, 7, 1, 127 lb). Геродот (I, 65) указывает, что спартанцы сами заявляли о критском происхождении своего строя.

³² Плутарх, Ликург, 18, 4.

³³ Ксенофонт, Лакедемонская полития, 2, 13.

³⁴ Феопомп, фрагмент 225; ср. Плутарх, Застольные беседы (Мора-лии, VIII), 35.

³⁵ Плутарх, Ликург, 15, 3–5.

³⁶ Плутарх, Лисандр, 17; Ликург, 9.

³⁷ Аркадия была гористой областью в глубине Пелопоннеса. Ее жители (отчасти кочевники) занимались главным образом пастушеством и скотоводством. Наиболее благодатным краем области были ее восточные равнины и долина Алфея. Тегея, ведущий городской и религиозный центр Аркадии, гордилась своим мифологическим происхождением и упоминалась в «каталоге кораблей» Гомеровой Илиады. Когда именно селения, разбросанные по речной долине, слились в единый город, неясно. Тегея располагалась на пути от Коринфского залива к Спарте, и последняя стремилась утвердить над городом свою власть, чтобы обезопасить собственный доступ к перешейку. Кроме того, спартанцы зарились на тегейские пахотные земли. (Второй крупный город Аркадии — Мантинея — образовался

ок. 500 г. до н. э. путем слияния пяти одиночных деревень.)

³⁸ Со временем ряд двусторонних договоров сменился многосторонним соглашением, образцом для которого, возможно, послужили в некоторой степени взаимные обязательства, ранее сложившиеся между спартиатами и периэками.

³⁹ Геродот, VI, 84.

⁴⁰ Гомер, Илиада, XXIII, 299.

⁴¹ По другому преданию, Полиб был царем Коринфа. О нем также рассказывали в Аргосе и Тенее (в Арголиде) и в Беотии.

⁴² Поллукс, Ономастикой, III, 83.

⁴³ Аристотель, Политика, V, 9, 21, 1315b.

⁴⁴ Геродот, V, 68.

⁴⁵ Там же, 67.

⁴⁶ Фемистий, Речи, XXVIIa, 337.

ШШШкЛШАГ

⁴⁷ Суда, под словами Арион и Ούδν πρό του Διονύσου [ «Ничего кроме Диониса»]; возможно, среди предтеч комедии были шествия си-кионских «фаллоносцев» (φαλλοφόροι).

⁴⁸ Плиний Старший, Естественная история, XXXVI, 9 (перевод Г.А.Тароняна); ср. Павсаний, II, 22.

⁴⁹ Плиний Старший, Естественная история, XXXV, 15.

⁵⁰ Плутарх, Греческие вопросы (Моралии, IV), 17, 295Ь.

⁵¹ Фукидид, VI, 4, 1.

⁵² Аристотель, Политика, V, 4, 5, 1305а (перевод С.А.Жебелева).

⁵³ Плутарх, Греческие вопросы (Моралии, IV), 18d, 295. Когда произошли различные потрясения, описанные Аристотелем (Политика, IV, 12, 10, 1300а и V, 4, 3, 1304b), остается неясным.

⁵⁴ Аристотель, Поэтика, 3, 1448а (перевод В.Г.Аппельрота); ср. Эк-фантид, фрагмент 2.

⁵⁵ Паросская хроника (Marmor Parium) (F. Jacoby, Fragmente der griechischen Historiker, 239), 39.

⁵⁶ Афиней, Пир мудрецов, XTV, 659а-с.

⁵⁷ Китор (север Малой Азии), Каллатис (западное побережье Черного моря), Херсонес (Херсонес Таврический).

⁵⁸ Ядро Элиды составляла Полая Элида, лежавшая в бассейне реки Пеней. По преданию, эту землю населяли доряне из Этолии. Правившая здесь олигархия не играла важной роли в греческой политике (первый город в Элиде был основан лишь в 471 г.), но вывела колонии — Бухетий на побережье Амбракийского залива (ок. 700 г. до н. э.) и Эпир (660-е гг. до н. э.).

⁵⁹ Пиндар, Олимпийские песни, 2.3; 3, 11; 6.68; 10.25.

⁶⁰ Страбон, VIII, 3, 30, 354.

ЧАСТЬ IV

ЦЕНТРАЛЬНАЯ И СЕВЕРНАЯ ГРЕЦИЯ

¹ Страбон, X, 1, 10, 447 сл.

² Там же, IX, 2, 6, 403.

³ Аристотель, Политика, IV, 3, 2, 1289Ь. Согласно Страбону (X, 1, 10, 447), халкидские граждане были обязаны владеть определенным количеством имущества.

⁴ Палатинская антология, XIV, 73.

⁵ F.Cairns, Zeitschrift fi>r Papyrologie und Epigraphik, LIV, 1984, pp. 145 sqq. Главный сановник в Опунте (Локрида) тоже звался dpx^ (H.Roehl, Inscriptiones Graecae Antiquissimae, 132).

⁶ Плутарх, Трактат о любви (Моралии IX), 761. (Аристотель, фрагмент 98); Афиней, Пир мудрецов, XIII, 601С.

⁷ Фокида, заключенная между Беотией и Фессалией, состояла из долины Кефиса (не путать с одноименной рекой в Аттике) на севере и Крисейской равнины у Коринфского залива — на юге. Согласно Гомеру (Илиада, II, 517 сл.), фокидяне участвовали в Троянской войне. Считалось, что они имели эолийское происхождение, хотя их диалект был близок дорийскому. Первоначально Фокида владела весьма обширными землями, но вторжения беотийцев и фессалийцев значительно их уменьшили. Фокида оставалась главным образом пастушеским краем, а ее городские поселения не перерастали в настоящие полисы — города-государства. Своим значением область была обязана Дельфам, которые прежде ей подчинялись.

⁸ Гомеровские гимны, III, 356–362 (перевод Е.Г.Рабинович).

⁹ Там же, 440–442 (перевод Е.Г.Рабинович).

¹⁰ Согласно одной теории, Дельфы сыграли значительную роль в становлении греческого алфавита (возможно, в связи с «дельфийским оракулом» из рассказов о спартанской Великой ретре — Глава III, раздел 3 и примечание 26).

¹¹ Гомер, Илиада, IX, 404 сл.

¹² Гомеровские гимны, III, 296 (перевод Е.Г.Рабинович).

¹³ Геродот, V, 63.

¹⁴ Там же, VI, 77.

¹⁵ Первоначально эллинами (Έλληνες) звались жители Эллады (Έλλύς), небольшое племя во Фтиотиде (Южная Фессалия; Илиада, И, 683 сл.). Позднее племя переселилось к югу, но нам неизвестно, каким образом этот этноним стал употребляться для обозначения всех греков вообще (вероятно, к VIII веку до н. э.). Фукидид (I, 3) сообщает, что в эпоху Гомера «эллины еще <…> не объединились под одним именем» (перевод ГАСтратановско-го). Гомеру было знакомо наименование «панэллины», но лишь как расширенное обозначение фессалийского племени — Илиада, И, 530; ср. Гесиод, Труды и дни, 528.

¹⁶ Гомер, Илиада, II, 711 сл. Феры были известны в мифологии как царство Адмета (мужа Алкестиды), а Иолк — как отчизна Ясона, вождя аргонавтов.

¹⁷ Аристотель, Политика, И, 6, 2 сл., 1269а-Ь.

¹⁸ Аристотель (там же, V, 5, 5, 1305b), впрочем, указывает, что верховных сановников (πολιτοφύλακες) избирал народ.

¹⁹ Геродот, V, 63. У отца Гиппия Писистрата фессалийские всадники служили в наемниках (Глава И, раздел 4).

²⁰ Плутарх, Как юноше должно читать поэтов (Моралии I), 15d. Демосфен говорил, что фессалийцам нельзя доверять, а афиняне почитали их ленивыми сумасбродами.

²* Плутарх, Изречения царей и императоров (Моралии, III), 193с.

²² Гомер, Илиада, II, 494–510.

²³ Фукидид, I, 12 (первое поселение — до Троянской войны).

²⁴ Но Геродот утверждает (V, 59), что видел в храме треножники с надписями «кадмейскими» (микенскими?) письменами (ср. примечание 22).

²⁵ Согласно переданному Павсанием рассказу (IX, 31, 4), принадлежность обеих поэм одному автору еще в древности подвергалась сомнению.

²⁶ Гесиод, Труды и дни, 639 сл. (перевод В.В.Вересаева).

²⁷ Там же, 654 сл.

²⁸ Фукидид, III, 96. В Аскре Гесиода чтили как местного героя, пока поселение не разрушили Феспии, после чего аскрейские беженцы перенесли его останки в Орхомен (см. следующее примечание).

²⁹ Павсаний, IX, 38, 3.

³⁰ Гесиод, Труды и дни, 77–78, 82 (перевод В.В.Вересаева); ср. Теогония, 590–612.

³¹ Там же, 207 (перевод В.В.Вересаева).

³² Там же, 220 сл. (перевод В.В.Вересаева).

³³ Гесиод, Теогония, 27–28.

³⁴ К 479 г. появились беотархи — Геродот, IX, 15.

³³ Гомер (Илиада, IX, 381) упоминает о богатствах Орхомена, помнившего о своем величии в эпоху бронзы. Страбон (VIII, 6, 14, 374) неожиданно называет Орхомен в числе членов Калаврийской амфиктионии в Арголиде (Глава III, примечание 2). Возможно, вступление в нее произошло в VIII веке до н. э. и явилось анти-фиванским шагом; может быть, оно объяснялось присутствием в Орхомене афинских переселенцев (а Афины входили в эту амфик-тионию).

³⁶ L.H.Jeffery, The Local Scripts of Archaic Greece, p. 93, no. 11. Тремя другими городами, поименованными на союзных монетах, были Микалесс, Фары и Акрефия (до того чеканившие собственные деньги).

³⁷ Аристотель, Политика, II, 9.6, 1274а.

³⁸ Гиппарх принес посвятительные дары Аполлону Птойскому в

Птойон, святилище близ Акрефии (примечание 36, выше). В храме были найдены прекрасные куросы. Сам храм относится примерно к той же эпохе и, вероятно, был возведен по почину Писисгратидов.

³⁹ Ксенофонт, Лакедемонская полития, 2, 12 сл.; Пир, 8, 32 сл.; Платон, Пир, 182а-Ь (цитата в переводе С.КАпта).

ЧАСТЬ V

ВОСТОЧНАЯ И ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЭГЕИДА

¹ Геродот, I, 142 (перевод ГАСтратановского).

² Существовали и иные предания, называвшие основателями колоний сыновей афинского царя Кодра — Нелея и Андрокла (см. Милет, Эфес).

³ Псевдо-Геродот, Жизнеописание Гомера, 23 сл.; ср. Суда, под словом Гомер (Ь). Рассказывали, что умер Гомер на острове Иос.

⁴ Семонид, фрагмент 29.

⁵ Гомеровские гимны, III, 172 (перевод Е.Г.Рабинович).

⁶ Гомер, Одиссея, VIII, 64 (Демодок); возможно, его слепота и породила мнение, что сам Гомер был слепцом. Песнопевец Фемий (вместе с глашатаем Медонтом) был пощажен Телемахом при поголовном истреблении женихов (Одиссея, XXII, 356).

⁷ Гомер, Илиада, II, 493–760.

⁸ Об этом говорится, например, в утраченных Мирмидонянах Эсхила (ср. Платон, Пир, 180а).

¹³ Схолии к Птицам Аристофана, 574.

¹⁴ Фукидид, VIII, 40, 2.

¹⁵ Там же, 24,4. Уже приблизительно с 494 г. на Хиосе имелась школа (Геродот, VI, 27); на острове Астипалея школа имелась с 496 г. (Павсаний, VI, 9, 6).

¹⁶ C.W.Fomara, Archaic Times to the End of the Peloponnesian War, 2nd edn (1978), p.19, no.19.

¹⁷ Карийцы говорили на неиндоевропейском языке, жили преимущественно в селениях, разбросанных по вершинам холмов, и пасли скот. Власть принадлежала местным династиям и сосредоточивалась вокруг святилищ. Крупнейшим религиозным очагом была Миласа, где находилось святилище Зевса Кария. Иногда дорийцев пугали с лелегами; сами же они считали себя коренными жителями, хотя, согласно греческой традиции, перебрались сюда с островов. О дорийцах шла дурная слава док о морских разбойниках, но они служили и наемниками, особенно в Египте. Попав в подчинение к Крезу Лидийскому, а затем к персам, они примкнули к ионийскому восстанию (499–494 гг. до н. э.) против персидского владычества и перед окончательным поражением мятежа устроили врагам засаду.

¹⁸ По-видимому, запасы британского олова к началу исторических времен уже истощились. Греческие полисы могли не только ввозить олово с запада (ссылка в примечании 51), но и из ближневосточных земель, а также добывать в собственных пределах, хотя неясно, в каком количестве.

¹⁹ О залежах меди на юге Испании см.: Плиний Старший, Естественная история, XXXIV, 4.

²⁰ Геродот, IV, 152. Очевидно, предшественником Колея был некий Мидакрит, вероятно, родом из Фокеи (см. раздел 3 и примечание 51).

²¹ Его упоминание о Гомере (примечание 4, выше) — самая ранняя ссылка на литературный источник в сохранившихся греческих сочинениях.

Высказывалось также предположение, что Рэк мог участвовать и в строительстве предыдущего храма.

²³ Диодор Сицилийский, I, 98, 7–9.

²⁴ Асий, у Афинея в Пире мудрецов, XII, 525е-Г (из Дуриса).

²⁵ Геродот, III, 122 (перевод Г.АСтратановского)

²⁶ Там же, V, 28.

²⁷ Гомер, Илиада, II, 868.

²⁸ Главнейшими милетскими колониями являются следующие города. Геллеспонт и Херсонес Фракийский: Абидос (ок. 680–652 гг. до н. э.), Кардия (с Клазоменами), Лимны, Скепсис. Пропонтида: Киос (627 г. до н. э.), Кизик (756, 659 гг. до н. э. — см. Главу VIII, раздел 2), Милетополь, Песос, Парий (709 г. до н. э., с Паросом и Эритрами), Приап, Проконнес. Причерноморье (см. Главу VIII, раздел 3): Аполлония Понтийская (ок. 610 г. до н. э.); Одесс (А: ок. 600–575 гг. до н. э.), Томы (А: ок. 500–475 гг. до н. э.); Кепы (А: ок. 575–550 гг. до н. э.: арка), Гермонасса (?) (А: ок. 600–575 гг. до н. э.: арка), Мирмекий (или из Пан-тикапея, А: ок. 600–575 гг. до н. э.), Нимфей (?) (А: ок. 600 г. до н. э.), Ольвия (647 г. до н. э.), Пантикапей (А: ок. 600 г. до н. э.), Синдская Гавань (ок. 600 г. до н. э.), Танаис (?) (А: ок. 625–600 гг. до н. э.), Феодосия (А: ок. 575–600 гг. до н. э.); Амис (ок. 564 г. до н. э., с Фокеей), Синопа (до 716 г., 631 г. до н. э.), Тией; (Фасис). Ссылка на источник, откуда почерпнут этот перечень, содержится в примечании 12 к Главе III (и здесь А=древнейшие археологические данные). Даты, относящиеся к VIII веку до н. э., порой неточны, или относятся к торговой деятельности, предшествовавшей выведению собственно колоний.

²⁹ Такое прозвание члены совета получили оттого, что проводили заседания на борту корабля, выходя в море (Плутарх, Греческие вопросы [Моралии. IV], 32, 298с).

³⁰ Аристотель, Политика, III, 8, 3, 1284а, против Геродота,V, 92. В Милете изготовляли керамику, стараясь превзойти коринфскую утварь.

³¹ Колофон находился в тринадцати километрах от моря, на краю плодородной равнины севернее Милета, между Смирной и Эфесом. Согласно поэту и музыканту Мимнерму (раздел 3), который сам происходил из Колофона (хотя его семья поселилась в Смирне), его основателями были выходцы из мессенского Пилоса (фрагмент 10 Bergk). Колофонцам принадлежало соседнее святилище Аполлона Кларосского; они основали Мирлею (позднее Апамея) в Вифинии и Сирис в Южной Италии (ок. 700 г. до н. э. или чуть позже). В VII веке до н. э. одним из знаменитейших флейтистов стал Полимнесг Колофонский; он создал новый суровый стиль. Считается, что в Колофоне было изобретено веретено. Но больше всего этот город, где правили богачи — «благодаря тому, что они составляли большинство» (Аристотель, Политика, IV, 3, 8, 1298b), — славился любовью жителей к роскоши. Но в более древние времена и у них был крепкий флот и мощная конница. Правда, это не спасло их от лидийского, а затем персидского господства.

³² Аристотель, О небе, II, 3, 294а 28; Метафизика, I, 3, 983Ь 6.

³³ Высказывались сомнения в том, что Фалес действительно пришел к такому выводу.

³⁴ Аристотель, О душе, А 5, 411а, 7.

³⁵ Симпликий, Комментарии к Физике Аристотеля, 24, 17 (перевод А.В.Лебедева).

³⁶ Теофраст у Симпликия, там же, 149, 32; Ипполит, Опровержение всех ересей, I, 7, 1. Здесь чувствуется некоторое влияние Фалеса и Анаксимандра. Относительно предполагаемого, хотя спорного, скифского влияния — см. примечание 53 к Приложениям.

³⁷ Гекатей, Истории, фрагмент 1 (перевод А.В.Лебедева).

³⁸ Геродот, И, 21 сл.; IV, 36.

³⁹ Там же, V, 97 (перевод ГА.Стратановского).

⁴⁰ В древности магнеты — выходцы из Восточной Фессалии — основали Магнесию возле горы Сипил, на пересечении важных дорог в долине Герма.

⁴¹ Гераклит, фрагмент 101 по изданию Дильса — Кранца (далее сокр. ДК; здесь и далее перевод цитат из Гераклита А.В.Лебедева).

⁴² Он же, фрагмент 12 ДК (Платон, Кратил, 402а).

⁴³ Он же, фрагмент 32 ДК.

⁴⁴ Он же, фрагменты 118 (о «сухой душе»), 114 и 44 ДК.

⁴⁵ Он же, фрагмент 40 ДК.

⁴⁶ Рассказывали, будто вначале Гомер носил имя Мелесигн — в честь реки Мелан.

⁴⁷ Ранее Смирна разрушалась киммерийцами (примечание 3 к Приложениям).

⁴⁸ Страбон, XIV, I, 37, 646. В IV веке до н. э. город был возрожден на другом месте: «Новая Смирна» переместилась на восемь километров к югу.

⁴⁹ Возможно, фокеяне установили добрые отношения с халкидяна-ми, контролировавшими пролив.

⁵⁰ Геродот, I, 163 (перевод ГАСтратановского).

⁵¹ Плиний Старший, Естественная история, VII, 197. Само имя «Мидакрит» означает «признанный Мидасом», что указывает на связь с Фригией.

⁵² Приводимое Страбоном (XIII, I, 3, 582) предание о том, что эолийская колонизация (сперва «при Оресте», сыне Агамемнона) происходила за четыре поколения до ионийского переселения, — едва ли приемлемо; Страбон безусловно прав, добавляя, что допустимы «и более длительные промежутки времени» (перевод Г.А.Стратановского). Мисия была областью на северо-западе Малой Азии, границы которой определялись по-разному. Мисий-цы — негреческий народ — выступают в Илиаде союзниками троянцев. (Считалось к тому же, что своим богатством Троя была обязана золоту, серебру и свинцу, а также их обильным сельскохозяйственным запасам мисийцев). Страбон (XII, 3, 541) полагал, что они произошли из Фракии, а говорили на языке, представлявшем собой смешение фригийского и лидийского наречий. В VI веке Мисия попала под власть сначала Лидии, а затем Персии.

³³ По преданию, Киму основала амазонка, носившая такое имя. Она располагалась на паре холмов над двумя потоками, между устьями Каика и Герма. Один из царей Кимы, чье имя — Агамемнон — хранило память о событиях Илиады, взял в жены дочь фригийского царя Мидаса. Отец поэта Гесиода, переселившийся в VIII веке до н. э. в Беотию, происходил как раз из Кимы. Возможно, ки-мейцы основали Кебрен в Троаде и Сиду в Памфилии (юг Малой Азии); кроме того, как рассказывали, они приняли участие в основании тридцати других поселений. Они поощряли торговлю, не взимая пошлин с заходивших в гавань кораблей, и потому прочие греки считали их глупцами, не годными к морскому делу. Тем не менее при персах они выслали свои корабли для европейского похода Дария I (513–512 гг. до н. э.).

^ Должно быть, его инструментом был βάρβιτος — разновидность лиры с длинными струнами, а следовательно, с более низким звуком и глубоким тоном, чем у кифары (κιθύρα) и лиры (λύρα).

⁵⁵ Алкей, фрагмент 332 по изданию Лобеля — Пейджа (далее сокр. ЛП).

⁵⁶ Он же, фрагмент 428 ЛП.

⁵⁷ Гораций, Оды, I, XXXII, 5, И сл.

⁵⁸ Сапфо, фрагменты 2, 55, 94, 150. По-видимому, главой соперничавшего кружка была не любимая ею Андромеда (фрагмент 131); а также Горго.

⁵⁹ Алкей, фрагменты 130, 132 ЛП. Если верить Гомеру (Илиада, IX, 129 сл.), лесбосские женщины ценились как особо лакомая военная добыча.

⁶⁰ Сапфо, фрагменты 16, 49, 94, 96 ЛП.

⁶¹ Возможно, Наксосу также принадлежало ведущее место в обработке драгоценных камней; см. примечание 54 к Главе I.

** См., например: Цицерон, Оратор, 4; Квинтилиан, Воспитание оратора, X, 1, 60, и т. д. Другие авторы, более аристократической закалки, как Гераклит, Пиндар и Критий, не соглашались с такой оценкой.

⁶³ Архилох, фрагмент 1 (перевод В.В.Вересаева).

⁶⁴ M.Treu, Archilochus (1959). Другим кикладским поэтом был Фе-рекид Сиросский {ок. 550 г. до н. э.), автор мифической космогонии, предвосхищавшей начала физики и отражавшей интерес к этике. Семонид «Аморгский» в действительности был родом с Самоса (раздел 1).

⁶⁵ Фукидид, I, 8.

⁶⁶ Схолии к Немейским одам Пиндара, И, I.

⁶⁷ От древнейших времен на Делосе были также унаследованы культы Ания, Илифии, Гекаты и Бризо.

⁶⁸ Плиний Старший, Естественная история, XXXTV, 3, 9.

⁶⁹ Геродот, I, 64, 2. Выкопанные трупы перезахоронили на Ренее.

ЧАСТЬ VI ЮГ И ВОСТОК

¹ На месте Карфи ок. 1100—900 гг. до н. э. туземными критянами, по-видимому, правили микенские пришельцы, составлявшие меньшинство. В Като-Симе, с минойской по римскую эпоху, непрерывно существовал культовый центр.

² Гомер, Илиада, II, 649; Одиссея, XIX, 174: ахеяне, «первоплеменные» критяне, кидонийцы, доряне, пеласги.

² Гомер, Одиссея, XIV, 232–234.

⁴ Платон, Законы, VIII, 836Ь.

⁵ Тимей, фрагмент 104; Эфор, фрагмент 1; Эхемен, Κρητικύ, фрагмент 1 (C.Mtlller, Fragmenta Historicorum Graecorum, IV, 103); Аристотель, Политика, II, 7, 5, 1272а.

⁶ Кносс был вотчиной Идоменея, слывшего внуком Миноса.

⁷ Псевдо-Скимн, 580 сл. Утверждение Страбона о том, что Кносс основал Брундизий на юго-востоке Италии (VI, 3, 6, 282), должно быть, — пустой вымысел.

⁸ Считалось также, что дактили обитали на другой горе Ида, что на северо-западе Малой Азии.

⁹ Куретам, существам минойского происхождения, приписывалось изобретение критских акробатических танцев. Однако их нередко отождествляли с корибантами.

¹⁰ Одиссей, сочиняя о себе лживый рассказ, выдает себя за критянина (см. примечание 3). Ср. Плутарх, Лисандр, 20; Эмилий Павел, 23.

¹¹ L.H.Jeffrey and A.Morpuigo Davies, Kadmos, IX, 1970, pp. 118 sqq.; Геродот, III, 67; V, 74, 1.

¹² Павсаний, II, 15, 1 (перевод С.П.Кондратьева).

¹³ Диодор Сицилийский, IV, 30 сл.; ср. словарь Суда, под словом Δαιδύλου ποιήματα.

¹⁴ Плиний Старший, XXXVI, 9 (перевод Г.А.Тароняна).

¹⁵ Павсаний, И, 15, 1.

¹⁶ Этот небольшой храм (представляющий попытку придать монументальности старым формам) был выстроен над жертвенной ямой и отчасти сложен из обтесанного камня. Он датируется столетием позже, чем храм в Дрере.

¹⁷ Аристотель, Политика, II, 9, 5, 1274а («Фалет»).

¹⁸ Inscriptiones Creticae, IV, 72; переводы на англ, в книге: C.W.For-nara, Archaic Times to the End of the Peloponnesian War, 2nd edn, 1983, pp. 86 sqq., no. 80.

¹⁹ R.Meiggs and D.M.Lewis, A Selection of Greek Historical Inscriptions to the End of the Fifth Century BC, pp. 2f., no.2; C.W.Fomara, op. cit., p. 11, no. 11.

²⁰ M.L.West, Journal of Hellenic Studies, LXXXV, 1965, pp. 149 f. (c оригинала III века до н. э.). Эпитет «Диктейский» до того уже встречался на одной из микенских табличек из Кносса.

²¹ ок. 690/688 г. до н. э. критяне, совместно с родосцами, основали Гелу на Сицилии.

²² С другой стороны, этеокипрский язык не расшифрован до сих пор, хотя надписи на нем имеются (ср. более ранний кипро-ми-нойский язык).

²³ Перевод надписи имеется в книге: Cambridge Ancient History, III, 3, 2nd edn, 1982, pp. 57, 59.

²⁴ Геродот, V, ИЗ; Страбон, XIV, 6, 3, 683.

²⁵ R.Meiggs and D.M.Lewis, op. cit., pp. 5sqq., no. 5; C.W.Fomara, op. cit., pp. 18sqq., no. 18. Надпись содержала соглашение между колонистами и терянами, оставшимися на родине.

²⁶ Геродот, IV, 151 сл.

²⁷ Там же, 160.

28

Возможно, эти периэки были либо выходцами с Теры, жившими и на острове в зоне периэков, либо потомками колонистов, осваивавших ливийские земли.

²⁹ Геродот, IV, 201 сл.

³⁰ Например, данные раскопок в Тире, и черепки протогеометри-ческой эпохи из Калде.

³¹ Находки в Лефканди на Эвбее заставляют предположить, что эвбейские рынки в северной Сирии существовали и прежде Аль-Мины.

³² Относительно cpoivixeia, см. выше, примечание 11. Легенда о том, что письменность в Грецию занес Кадм из Финикии (Геродот, V, 58), отражает факт такого заимствования алфвавитного письма (хотя и помещает его, анахроничным образом, в далекое мифологическое прошлое).

³³ R.Meiggs and D.M.Lewis, op. cit., p. 8, no. 7.

³⁴ Геродот, II, 178. Большое количество ваз, найденных в Навкра-тисе и ранее считавшихся местной работой, на деле происходит с Хиоса. Среди других находок немало сосудов родосского происхождения или типа. В Навкратисе также существовала кипрская торговая фактория.

³⁵ Вакхилид, фрагмент 20b Snell, строки 14–16.

³⁶ Геродот, И, 135 (перевод Г.А.Стратановского).

³⁷ Там же, 177.

³⁸ Относительно Феодора, см. Главу V, примечание 23. В Навкратисе работал кипрский ваятель Сикон, а неким купцом из На-вкратиса была приобретена на Кипре статуэтка. Полихарм, Об Афродите; F.Jacoby, Fragmente der griechischen Historiker, 640F.

«Египтянин» Филокл, который, согласно одному преданию, изобрел линейный рисунок (Плиний Старший, XXXV, 16), возможно, на деле был греком из Навкратиса.

ЧАСТЬ VII ЗАПАД

¹ А в четырех километрах к востоку, в Кастильоне, существовала деревня эпохи железного века.

² Вероятно, для греков был закрыт прямой доступ к этрусским копям.

³ В окрестностях Карфагена попадаются топонимы Эвбея и Пите-куссы.

⁴ Фукидид, VI, 4, 5.

⁵ Вергилий, Энеида, VI, 9-13.

⁶ Более позднее нападение этрусков на Кумы, в 474 г. до н. э., было отражено сиракузянами.

⁷ Регий (ныне Реджо-ди-Калабрия) стоял на отлогом плато, простиравшемся между двумя горными кряжами, откуда открывался вид на гавань возле устья реки Апсия. Помимо халкидян (под началом Антимнеста, который, согласно историку Антиоху [F.Jacoby, Fragmente der griechischen Historiker, 555 F 9], был отряжен жителями Занклы [Мессаны]), известную роль в основании колонии сыграли мессенцы, бежавшие из родных краев после первой войны со спартанцами (ок. 743–720 гг. до н. э.?). «Законодателем» в Регии был Андродамант. В VI веке здесь родился лирический поэт Ивик, который позже покинул родной город — будто бы из-за того, что не пожелал стать в нем диктатором, — и перебрался на Самос, ок. 540 г. до н. э. в Регий явились новые поселенцы — на сей раз, из Фокеи, которая впоследствии воспользовалась им как «трамплином» для выведения собственной колонии, Элеи. Вероятно, вазы из Регия, прежде получившие условное название «халкидских» (ок. 550–510 гг. до н. э.), были выполнены в местных гончарных мастерских. С 494 г. по 476 г. до н. э. Регием правил диктатор Анаксил.

⁸ Тарент (Ttfpou;, Tarentum, ныне Таранто), расположенный по северную сторону названного в честь него залива (напротив Сибариса), имел долгую предысторию, а свое греческое название получил от имени мифического основателя местного догреческого поселения мессапов (иллирийское племя); рассказывали, что отец героя, бог Посейдон, спас сына во время кораблекрушения, выслав ему на помощь дельфина. Колонисты, прибывшие под началом Фаланта, согласно Евсевию, в 506 г. до н. э. (перебравшись в Тарент из прежнего поселения в одиннадцати километрах к юго-западу), были выходцами из Спарты, известными под прозвищем партени-ев, то есть «ублюдков», — вероятно, потому, что это были незаконные дети спартанок, рожденные ими от илотов в отсутствие мужей-воинов, — хотя история эта сомнительна. Имелись среди населения и критяне. Город жил за счет продажи шерсти, пурпурной краски улитки — murex, и даров полей. Правитель конца VI века Аристофилид облекся царской властью на спартанский манер. Вскоре после 500 г. до н. э. тарентийцы начали притеснять и изгонять соседние мессапские племена (в пещерном святилище Таотор [Тутор) близ Рока-ди-Гуалтьери обнаружились надписи на их языке, принадлежавшем к италийской группе).

⁹ Страбон, VI, I, 13, 263. Относительно Гелики, см. следующее примечание.

¹⁰ Название «Ахайя» закрепилось именно за этой областью, хотя у Гомера «ахейцами» именовались все греки, принимавшие участие в Троянской войне, и в частности Ахилловы мирмццоняне (ср. название Фтиотиды Ахейской в Юго-Восточной Фессалии). Ахайя в северном Пелопоннесе представляла собой вольный союз, преимущественно религиозного характера, двенадцати небольших полисов, объединившихся вокруг святилища Посейдона Геликония в Гелике.

¹¹ Аристотель, Политика, V, 2, 10, 1303а: считалось, что, изгнав этих трезенцев, ахейские поселенцы навлекли на город проклятие. В мифологии Трезен упоминается как город, где прошел очищение Орест, и где родился афинский герой Тесей.

11

Страбон, VI, I, 13, 263. По другой версии, этими сердеями были сардинцы.

¹³ Геродот (VI, 127, 1) отмечал исключительное богатство Гиппократа, сына Сминдирида. Скудость спартанского быта повергала заезжих сибаритов в ужас.

¹⁴ Метапонт был основан в конце VIII века до н. э. ахейцами во главе с Левкиппом (или выходцами из Пилоса) в незащищенной местности (возможно, прежде уже заселенную другими греческими пришельцами) между устьями двух рек — Брадана и Касвента. Сибариты намеревались превратить Метапонт в своего рода «буфер», который ограждал бы их от Тарента. Приблизительно с 550 г. до н. э. здесь чеканилась монета с изображением колосков, что указывало на плодородие окрестных пахотных земель. У Метал онта имелась собственная сокровищница в Дельфах. В конце века он стал последним пристанищем и местом погребения Пифагора (к дому которого позднее совершал «паломничество» Цицерон — О пределах добра и зла, V, 2, 4).

¹⁵ Третьим храмом в Посейдонии, примыкавшим к «базилике», был так называемый «храм Посейдона» (в действительности посвященный Зевсу или Гере), относившийся примерно к 450 г. (?). Благодаря стенным росписям начала V века в Посейдонии (в частности, изображению ныряльщика) напрашиваются параллели с Тарквиниями в Этрурии.

¹⁶ Страбон, VI, I, 13, 263.

¹⁷ Геродот, VI, 21.

¹⁸ Виднейшими из них были Филолай из Кротона или Тарента (родился ок. 470 г.) и Архит из Тарента (начало IV века).

¹⁹ Аристотель, Метафизика, I, 6, 986Ь, 3.

Отсюда повышенное внимание Платона к геометрии. Возможно, что Пифагор действительно открыл «теорему Пифагора» — правда, не в том знакомом нам виде, который придал ей Евклад (ок. 300 г. до н. э.) в Александрии.

²¹ Платон, Государство у X, 617Ь.

²² Аристотель, Метафизика, I, 986а 7.

²³ Ксенофан, фрагмент 7. Ксенофан издевался и над Геркалитом — Диоген Лаэрций, IX, 1.

²⁴ Аристотель, фрагмент 191 Rose. Рассказывали, что Пифагор имел домашним рабом фракийца Залмоксида и был связан с «гиперборейцем» Абарисом; см. также Приложение 2, примечание 40.

²⁵ Диоген Лаэрций, VIII, 8 (из Иона Хиосского, фрагмент 12).

²⁶ Помпей Трог, Historiae Philippicae, Epitome, XX, 4, 14 (Юстин) (перевод С.Борзецовского).

²⁷ Полибий, И, 39, 1. Эти братства проникли в Регий и Тарент. Воздержание от мясной пищи и жертвоприношений не снискало им общего признания.

²⁸ Страбон, VI, I, 12, 263.

²⁹ Цицерон, О старости, 9, 27; Гален, Об измерении пульса, II (Galeni Opera omnia, ed. Klihn, VIII, p.843).

³⁰ Страбон, VI, I, 8, 260.

³¹ Считалось, что Харонд был странствующим законодателем, обеспечившим законами сразу несколько городов Сицилии и Южной Италии. Достойны внимания его указы, предусматривавшие наказание за лжесвидетельство.

³² Элимийцы: язык неизвестен; считалось, что они бежали на запад, спасшись из павшей Трои. Сиканы: язык также неизвестен; считалось, что их прогнали из родных мест иберы. Сикулы: язык принадлежал к индоевропейской семье; считалось, что, перебравшись из Италии на Сицилию, они вытеснили из ее восточной части сиканов.

³³ Относительно предположительного времени раннего заселения Сицилии финикийцами, см.: Фукидид, VI. 2, 6. Карфаген стоял на полуострове всего в сто двадцать один километр шириной, вдававшемся в море у Тунисского залива, в узкой части центрального Средиземноморья. К городу подходила просторная укрытая гавань (укрепленная еще и искусственными сооружениями), где легко было вести добычу улиток-багрянок (murices). Этот «Новый Город» (Карт-Хадашт) — важнейшая из финикийских колоний (Приложение 2) — был основан переселенцами из Тира, как принято считать, в 814 г. до н. э., — хотя нередко историки предпочитают указывать другую дату, на два поколения позже. К эпохе его основания восходит легенда о царице Дидоне, по-разному изложенная у Вергилия и у других античных авторов. В VII веке до н. э. Карфаген обрел независимость от Тира и мало-помалу подчинил себе племена, населявшие Северную Африку. Находки керамики наводят на мысль о том, что город сыграл значительную роль в выведении финикийской колонии Мотии и, вероятно, участвовал в основании других финикийских поселений в западной Сицилии, ок. 535 г. до н. э. Карфаген, вместе с этрусским Цере, разбили флот финикийских колонистов из Алалии (Корсика) в морском сражении, названном по имени этого города; позднее карфагеняне воевали с греками, осевшими на Сардинии, в Испании и на Сицилии.

³⁴ Сицилийский Наксос вырос на издревле заселенном месте, на низменном полуострове, образованном вулканической лавой, возле устья реки севернее горы Этны. Название он получил в честь эгейского острова Наксоса, выступавшего союзником главного города-колониста — эвбейской Халкиды. Ойкист (предводитель поселенцев), халкидянин Феокл, воздвиг здесь алтарь Аполлону Архегету — Основателю (которому впоследствии приносили жертвы сицилийские путешественники, прежде чем плыть в Грецию). Спустя пять лет Феокл покинул Наксос, чтобы основать Леонтины — другую колонию на Сицилии, дальше к югу; его соотечественник Эварх между тем основал Катану.

³⁵ Геродот, VII, 155.

³⁶ В отличие от халкидских колонистов, которые чаще всего сохраняли добрососедские отношения с коренными обитателями.

³⁷ Недавно были обнаружены и развалины большого ионического храма, относящегося ко второй половине VI века.

³⁸ Аристотель, Поэтика, V, 1448а (перевод В.Г.Аппельрота).

³⁹ Платон, Теэтет, 152е.

⁴⁰ Хотя нельзя с уверенностью утверждать, что действа Эпихарма тоже разыгрывались в театре.

⁴¹ Эпихарм, Персы, Вакханки, Филоктет.

⁴² Аристотель, Поэтика, V, 1449Ь.

⁴³ Эпихарм, фрагмент 1 (вероятно, подлинный; Платон [Теэтет, 1600] видел в нем одного из основателей гераклитовой традиции); Плутарх, Нума Помпилий, 8.

⁴⁴ Фукидид, VI, 4, 5.

⁴⁵ Там же, 5, 1.

⁴⁶ Страбон, VI, 2, 6, 272.

⁴⁷ Солин, II, II.

⁴⁸ Погребен же Стесихор был в Катане, где в честь него были названы ворота.

⁴⁹ Квинтилиан, Воспитание оратора, X, 1, 62. Однако стесихоровы подражания Гомеру натянуты и излишне многословны.

⁵⁰ Диоген Лаэрций, IX, 18 (здесь и далее перевод цитат из Ксенофана А.ВЛебедева).

⁵¹ Там же.

⁵² Климент Александрийский, Строматы, I, 64, 2.

⁵³ Ксенофан, фрагмент 1.

⁵⁴ Он же, фрагменты 16, 15.

⁵⁵ Он же, фрагменты 26, 25.

⁵⁶ Он же, фрагмент 23.

⁵⁷ Он же, фрагмент 170.

⁵⁸ Платон, Софист, 242d; Аристотель, Метафизика, I, 5, 986Ь 12.

⁵⁹ Парменид Элейский (Элея — фокейская колония, основанная ок. 540 г. в юго-западной Италии; в римскую эпоху Велия (Velia), ныне Кастелламаре-ди-Велья) родился, вероятно, ок. 515 г. Считалось, что он написал законы для родного города, сам же некоторое время принадлежал к пифагорейскому братству в Кротоне. Свои философские воззрения он изложил в короткой гекзаметрической поэме О природе, от которой доныне сохранилось 160 стр ок. Парменид считал, что сущее несотворенно, пребывает вечно неизменным и неподвижным, и объемлет все пространство. Такой взгляд, резко расходившийся с более ранними предположениями о множественности вселенной, дал повод Аристотелю счесть предшественником Парменида Ксенофана (который, тем самым, превратился в «первого из элеатов»), — но в действительности суждения двух этих мыслителей весьма разнились. Ибо, если Ксенофан ополчался на гомеровский антро-помофичный политеизм, то Парменцд (пусть и признавая божественное откровение) считал, что его картина мира покоится на строгих логических доводах. Платон прибегал к его выкладкам для подкрепления собственного учения об идеях, а Аристотель признавал Парменида одним из родоначальников метафизики.

⁶⁰ Позднее Ксенофана подверг критике другой иониец *— Гераклит Эфесский (Диоген Лаэрций, IX, 1).

⁶¹ Ксенофан, фрагменты 34, 35, 18.

⁶² Он же, фрагмент 7.

⁶³ Греческая колония Акрагант возникла на месте прежних сикан-ских поселений, а имя ей дала река, протекавшая с востока. С западной же стороны имелась другая река — Гипсас (НурБая, совр. Санта-Анна). Город был основан ок. 580 г. выходцами из Гелы и из городов Родоса, ок. 571 г. местную правящую аристократию сверг диктатор Фаларид, до того занимавший почетное положение (Аристотель, Политика, V, 8, 4* 1310Ь). Впоследствии Фаларид прославился крайней жестокостью к политическим противникам, и в то же время существенно расширил владения Ак-раганта, покорив поселения туземцев в глубинных областях. В том же столетии, несколько позднее, город разбогател благодаря урожаям зерновых, скотоводству и вывозу вина и оливкового масла в Карфаген и другие края. (Но величайшая эпоха в истории Акраганта, когда здесь развернулось грандиозное храмовое строительство, наступила лишь позднее, при Фероне [488–472 гг.], который одержал победу [совместно с Гелоном Сиракузским] над карфагенянами в Гимере [480 г.].)

⁶⁴ Еще Гиппократ захватил Каллиполь — колонию сицилийского Наксоса, местонахождение которой пока не установлено.

⁶⁵ Сегеста (иногда называемая Эгестой) занимала склон и подножье горы Барбаро, неподалеку от реки Гаггеры (Са^ега), притока Кримиса. Несмотря на мифы об основании города греками, с древнейшей поры он был главным элимийским центром (примечание 32, выше). Археологические находки восходят примерно к 630 г. По меньшей мере, начиная с 580/576 г., важнейшим мотивом в истории Сегесты становится непрестанная вражда с Сели-нунтом. Однако к V веку город уже в значительной мере эллинизировался, что подтверждает множество находок, а также руины одного из великолепнейших дорических храмов (начат ок. 430–420 г.)

⁶⁶ В 480 г. Селинунт принял сторону карфагенян, воевавших с их сородичами-греками (возможно, как и в Сегесте, население города было не целиком греческим).

* Алджернон Чарльз Суинберн (1837–1909) — английский поэт, драматург, критик. {Прим, перев.).

⁶⁷ Лигуры упоминаются во фрагменте (55), приписываемом Гесиоду. Остается неясным, обозначает ли это название какое-то этническое или языковое единство, и если да — то какое именно; прослеживаются иберийские, греческие и особенно кельтские влияния и вкрапления. В древнейшие времена лигурийские земли простирались далеко за пределы той узкой прибрежной полосы, что носит ныне имя Лигурии (северо-западная Италия), и к тому же охватывали изрядные территории как северной Италии, так и юго-восточной Галлии, где лигуры соседствовали с массалийцами. Античные авторы писали об их грубом, полном тягот сельском быте.

⁶⁸ Юстин, Х1ЛП, 3, 5-12.

⁶⁹ Страбон, IV, 1, 5, 179.

⁷⁰ Другие массалийские колонии на средиземноморском побережье Галлии (Никея, Антиполь, Монэк), по-видимому, относятся к более позднему периоду.

⁷¹ Геродот, Г, 166.

⁷² Страбон, IV, 1, 5, 179.

⁷³ Аристотель, Политика, VI, 4, 6, 1321а.

⁷⁴ Галыптаттская культура получила свое название от городка в австрийских горах Зальцкаммергут. В центрально-европейской археологии эта культура представлена последовательными стадиями: А (ХН-Х1 вв. до н. э.), В (X–VIII вв.), С или I (VII в.) и Э или II (VI в.). А и В относятся к эпохе поздней бронзы в этой области, но для С типичным оружием является длинный железный меч (или его бронзовая копия). Наиболее передовые очаги культуры О лежали западнее — в восточной Франции, Швейцарии и Рейнских землях. Характерны захоронения в повозках — например, в Виксе (см. следующее примечание) и Гейнебурге. Носители гальштатг-ской культуры были названы докельтскими племенами, или протокельтами, тогда как представители сменившей, ее латенской культуры (второй период железного века на континенте; название происходит от Латена — селения на Невшательском озере в Швейцарии) уже могут считаться собственно кельтами.

⁷⁵ Кратер из Викса, высотой почти в шесть футов, этот шедевр (и крупнейший образец) архаического бронзового литья, был найден в гробнице галльской царевны в Виксе, в верховьях Секваны (Сены). Захоронение относится к концу VI века, но сам кратер, очевидно, несколько древнее (ок. 550–530 гг.). Его верхний обод украшен фризом с рельефами воинов и колесниц, крышка увенчана фигурой девушки, а ручки с волютами изображают Горгон со львами. Эти ручки и другие детали были отлиты отдельно и присоединены к тулову сосуда уже после его доставки. Ваза была изготовлена или (1) в Спарте или в ином месте Лаконии, так как ее стиль обнаруживает параллели с лаконской утварью; или (2) в Южной Италии, возможно, в Локрах Эпизефирийских.

⁷⁶ Юстин, Х1ЛН, 4, 1–2.

ЧАСТЬ VIII СЕВЕР

¹ Фукидид, 1, 25.

² Эпир (ныне поделенный между Северо-Восточной Грецией и Албанией) состоял из четырех высоких горных хребтов, расположенных параллельно береговой линии, и из узких долин межцу ними. В начале железного века сюда явились три главные группы племен, говоривших на дорийском диалекте (всего же племен было 14), частично иллирийского происхождения (примечание 3, ниже): это были хаоны (на северо-западе), молоссы (в центральном районе; считалось, что их покорил сын Ахилла Неоптолем, ставший затем их царем) и феспроты (на юго-западе). Помимо греческих колоний на эпирском побережье и поблизости от него (примечание 4), важнейшим центром в этой области было святилище с оракулом Зевса (который имел здесь прозвище Храмовый (Ναΐος) и почитался вместе с богиней Дионой) в Додоне, что в молосских землях. Прорицалище восходило по крайней мере к 1200 г. до н. э. и упоминалось у Гомера и Гесиода. В Илиаде (XVI, 234 сл.) говорится о жрецах Зевса Додонского — Селлах, «кои не моют ног и спят на земле обнаженной» (перевод Н.И.Гнедича); Одиссей же отправился к додонскому оракулу, дабы услышать Зевсову волю от священного дуба (Одиссея, XIV, 327 сл.). Гесиод (Каталоги женщин и Эои, фрагмент 97) писал о голубицах, живших в дупле дуба (позднее «голубицами» звали додонских жриц). Более поздние авторы утверждали, что пророчества «читаются» в шелесте дубовой листвы, или в журчанье священного ключа, или в звучанье медного гонга (дар Керкиры). Постепенно славу Додоны затмило святилище Аполлона в Дельфах (хотя в эллинистическую эпоху оно было возрождено).

³ Иллирийцы занимали северо-западную часть Балканского полуострова, которая соответствует нынешней Югославии и Северной Албании (хотя и выходит за их пределы). Иллирийские племена, подразделявшиеся на семь основных групп, имели смешанное этническое происхождение, но говорили, в большинстве своем, на диалектах единого индоевропейского языка, которым, правда, не пользовались для письма в родных землях (хотя характер этого языка отражен в надписях иллирийского племени мессапов в Юго-Восточной Италии [Глава VII, примечание 8]. ок. 650 их земли подверглись опустошительным набегам киммерийцев и фракийцев. К той же поре свободу действий иллирийцев уже несколько сковывала греческая колонизация на их берегах и островах, хотя и они извлекали прибыль из завязавшейся торговли, — к тому же, присутствие колонистов предоставляло новые соблазнительные возможности для их природных пиратских и воинственных наклонностей. (Относительно частичного иллирийского происхождения племен, населявших Эпир, см. выше, примечание 1).

⁴ Основателями этих колоний были сыновья Кипсела. Тысяча колонистов осела на Левкаде, где они — или их потомки — соорудили канал. В древнейших гробницах, раскопанных в Анак-тории, обнаружилась керамика последней четверти VII века. В Амбракии, торговавшей древесиной из центрального и юго-восточного Эпира (куда можно было подняться по реке Арахт), основателя колонии Торга сменили по меньшей мере два диктатора из династии Кипселидов. Второй из этих правителей, по имени Периандр, был изгнан союзом олигархов и «народа» (δήμος), — вроде бы в результате смут, вспыхнувщих из-за оскорбления, ко-

торое Периандр нанес своему любовнику (Аристотель, Политика, V, 3, 6, 1304а; и V, 8, 9, 1311а).

⁵ Геродот, VII, 168; Фукидид, I, 14.

⁶ «Венетами» называли разные народы, населявшие западную Европу, но из них наиболее известны жители Северо-Восточной Италии, которую они заселили ок. 1000—950 гг. до н. э. Их этническую принадлежность установить невозможно, зато их язык (на нем сохранилось 400 коротких надписей, и все датируются периодом после 500 г.; одни начертаны латинскими буквами, а другие местными значками) относился к индоевропейской семье и, по-види-мому, стоял ближе к латинскому и другим италийским языкам, нежели к иллирийскому (примечание 3, выше). Главным городом венетов был Атесте (Атеате, совр. Эсте), которую затем затмил Па-тавий (Patauium, совр. Падуя); основание обоих городов легенды приписывали грекам. Здешние лошади славились по всему греческому миру; кроме того, венеты оказывали известное влияние на торговлю янтарем с балтийскими народами. Их главным божеством была богиня Регия, или Рейтия, чей культ был связан с врачеванием и, быть может, с деторождением.

⁷ Плиний Старший, Естественная история, III, 120.

⁸ В более южных водах Адриатики, близ Анконы, находился другой торговый центр — Нумана, — где греческие купцы появились в VII веке (двумя столетиями позже этот эмпорий приобрел особую важность для Афин).

⁹ Дионисий Галикарнасский, VII, 3, 1.

¹⁰ Тит Ливий, V, 33, 5.

¹¹ Геродот, VII, 73 («соседи» македонян); рассказ, приведенный им в VII, 20, по-видимому, этому противоречит. По-видимому, в Македонии уже в XII веке до н. э. существовали поселения, знакомые с обработкой железа: в ту пору Эги положили начало долгому периоду процветания.

¹² Каталоги женщин и Эои, фрагмент 3.

¹³ Аристотель, Политика, II, 9, 9, 1274b.

¹⁴ В землях киконов, между реками Нестом и Гебром. Маронея будто бы была названа так в честь легендарного Марона, некогда оказавшего гостеприимство Одиссею.

¹⁵ В землях сеев (позднее бистонов).

¹⁶ В землях апсинтиев.

¹⁷ Абидос был основан по договору с лидийским царем Гигом (Страбон, XIII, 1, 22, 590). Относительно Сигея см.: Геродот, V, 95. Позднее спор между афинянами и милетянами за этот город разрешил Периандр Коринфский, отсудивший его Афинам.

¹⁸ Кроме того, Писистрат занял Рекел (позднее Энея) у Фермей-ского залива, а это значит, что у него были добрые отношения с Македонией.

¹⁹ Другого сына, Гегесистрата, Писистрат отрядил в Сигей, что по другую сторону пролива (примечание 17, выше), должно быть, с согласия персов.

²⁰ От их брака родился Кимон, афинский государственный деятель V века до н. э.

²¹ Южное (азиатское) побережье (с запада на восток): Парий (основатели — Парос, Милет, Эритры; ок. 709 г.), Кизик (Милет;

ок. 756 [?] и ок. 679 г.), Кий (Милет; 627 г.), Астак (Мегары или Калхедон; 7711 г.). До 690 г. Милет колонизовал остров Про-коннес вблизи Кизика. Северное (европейское) побережье: Би-санфа-Редест (Самос), Перинф (Самос; 602 г.), Селимбрия (Мегары; до 668 г.).

²² Геродот, IV, 138.

²³ Там же, 144.

²⁴ Полибий, IV, 38 (перевод Ф.Г.Мищенко).

²⁵ Согласно различным сведениям, халибы жили где-то между Паф-лагонией и Колхидой — возможно, к югу от Трапезунта.

²⁶ Позднее Синопа прославилась как место, откуда был родом киник Диоген (ок. 400–325 гг.)

²⁷ Ксенофонт, Анабасис, V, 5, 10.

²⁸ Аристотель, Политика, V, 4, 2 сл., 1304Ь; и 5, 2, 1305Ь. В гражданских списках Гераклеи Понтийской не значились присяжные судьи.

²⁹ Гомер, Илиада, И, 853.

³⁰ Аристотель, Политика, V, 5, 2, 1305Ь.

³¹ Там же, V, 5, 7, 1306а.

³² M.N.Tod, Selection of Greek Historical Inscritpions to the End of the

Fifth Century ВС, III, 195; G.Dittenberger, Sylloge inscriptionum Graecarum, ed. III, 286. -

³³ Геродот, IV, 18, 52.

³⁴ Там же, 53 сл.

³⁵ Полибий, IV, 38.

³⁶ Его перевод на англ, имеется в книге: M.M.Austen and P.Vidal-Naquet, Economic and Sociat History of Ancient Greece, London, 1977, pp. 221sq.

37

Страбон, XI, 2, 3, 493. Обломки энохои 640–520 гг. были най-

дены в 200 километрах вверх по долине Дона, в Криворовье, и еще один сосуд — в 300 километрах в глубь суши, на берегах реки Цускан.

Всего в шести километрах западнее Пантикалея находился скифский центр: об этом свидетельствует курган Куль-Оба («Пепельный Курган»), начала V века, где найдены золотые украшения исключительно тонкой работы.

Нимфей (Νυμφαΐον, возле нынешнего Героевского), на небольшом холме в семнадцати километрах к югу от Пантикапея, возник на месте прежнего скифского поселения. Греческие колонисты — возможно, тоже милетяне, — появились здесь ок. 600 г. или чуть позже. Нимфей, защищенный городскими стенами, жил за счет обширной торговли зерном. Кроме того, благодаря соседним минеральным месторождениям, он, возможно, стал первым в этой области центром чеканки серебряной монеты. Граждане Нимфея возвели святилища Деметры и Афродиты. Находки из погребений говорят о том, что скифская знать вовсю участвовала в жизни греческой общины. Тиритака (Τυριτύκη, возле Камыш-Бурунской бухты), другой обнесенный стенами город, лежала на полпути между Нимфеем и Пантикапеем; возможно, граждане последнего и основали ее, предположительно, до 550 г.

Порой эту реку называли и Гипанисом (“Upanij) — так же, как назывался Буг (Страбон, XI, 9, 494).

Кепы (Κήποι, Κήπος), находившиеся в северо-западной части Таманского полуострова — у восточного углубления бухты, — были небольшой милетской колонией, созданной — судя по местным находкам (особенно из некрополя) — в первой трети VI века до н. э. К юго-востоку лежала еще одна милетская колония — Синдская Гавань (Σινδικός λιμήν), или Синдика (Σινδική), — возможно, основанная в ту же пору. Своим названием она была обязана племени синдов (об этнической принадлежности, обычаях и общественном строе которых ведется немало споров). Позднее этот город стал известен как Горгиппия (ΓοργιππΙα). Почти все древнее поселение скрыто под современной Анапой.

Кроме того, культурный слой VI и V веков был обнаружен в Эшеви, примерно в 800 метров к западу от Диоскуриады.

Колха-Кулха — название урартского происхождения (см. примечание 11 к Приложениям). В Глубокой Гавани (греч. Βαθύς λιμήν, лат. Portus altus, современный Батуми) поверх поселения VIII века залегает пласт начала VI века, в котором обнаружена хиосская и прочая восточ но греческая керамика. Находки из Вани (порой отождествляемого с городом царя Эета), расположенного в 97 километрах от побережья, восходят к VII и VI векам, хотя здешнее поселение по-настоящему разбогатело лишь незадолго до 400 г.

Эсхил, Прометей прикованный, 723–727; Аполлодор, Мифологическая библиотека, II, 5, 9.

⁴⁵ Страбон, XI, 5, 4, 505.

⁴⁶ Плиний Старший, Естественная история, VI, 19.

⁴⁷ Страбон, цит. соч., со слов Клитарха.

⁴⁸ Геродот, И, 35, 2.

⁴⁹ Гомер, Илиада, III, 189; VI, 189. Само же название племени — Αμαζόνες — чаще всего (быть может, давая излишнюю волю фантазии) толковали как «безгрудые» — из-за того, что амазонки якобы отрезали правую грудь, чтобы легче было стрелять из лука.

⁵⁰ Прокл, Хрестоматия, 175–180.

⁵¹ Гомер, Илиада, III, 189.

⁵² Геродот, IV, 113–116.

ПРИЛОЖЕНИЯ

¹ Гомер, Илиада, III, 187.

Киликия, занимавшая прибрежную полосу с прилегающими внутренними землями на юго-востоке Малой Азии, разделялась на две части: «шероховатую» область — гористую и дикую, — и «гладкую», или «плоскую» равнину. Страна была названа в честь мифического Килика, сына троянского царя Агенора; но, согласно другой легенде, киликийцы пришли сюда из Троады по окончании Троянской войны, под водительством провидца Мопса (Гомер, Илиада, VI, 397, 415). Их главный город, Таре, числили среди своих основателей Геракла, Персея, Триптолема и аргивян. Считается, что найденные в Гёзлю-Куле фрагменты греческой керамики древнее 700 г. указывают на существование в Тарсе греческого квартала. После того, как Киликию отвоевал Саргон И, страна вновь восстала против Синаххериба в 696–695 гг. — при участии греков (Беросс: F.Jacoby, Fragmente der griechischen Histo-riker, 680 F 7 5 [31]; Абиден, там же, 685 F 5 [6]), а царь, одержав победу в морском сражении против греков и усмирив восстание, отстроил Таре заново на месте Олимбра, столицы его повелителя.

³ Киммерийцы (Кщцркн) упоминаются в Одиссее (XI, 14 сл.) — возможно, в силу этимологического смешения со словом Ceimrioi («зимние» [люди]), — как народ, над чьей землей — рядом с царством мертвых — никогда не восходит солнце. Если же обратиться к истории, то киммерийцы, по всей видимости, были полукочевым народом, который примерно с 1000 г. до н. э. поселился в южнорусских степях и занимался скотоводством — особенно коневодством, — и обработкой бронзы. Покойников киммерийцы хоронили в могилах наподобие бревенчатых хижин, благодаря чему их отождествили с поздней «срубной культурой» IX и VIII веков. Мнение о том, что они относились к фракийцам, не получило поддержки; их наречие (или, по крайней мере, наречие их высших сословий) принадлежало к анатолийской группе индоевропейской языковой семьи. Приблизительно после 750 г., спасаясь от скифов (Приложение 2), большинство киммерийских племенных групп покинуло южнорусские земли и переселилось южнее, по другую сторону Кавказа (хотя следы их укреплений остались и на Таманском полуострове), ок. 705 г. их потеснил Саргон II Ассирийский (которого, впрочем, они и погубили), а затем, ок. 679 г., — другой ассирийский монарх, Асархадцон, — и они двинулись в глубину Малой Азии, где с помощью союзников разрушили Фригийское царство и разграбили лидийские Сарды (ок. 652 г.), а также греческие города — Смирну, Эфес и Магнесию на Меандре (колонию магнетов из восточной Фессалии). Однако уже ок. 637 г. (или ок. 626 г.?), понеся жестокое поражение от Алиатга Лидийского, киммерийцы рассеялись и вовсе исчезли с исторической сцены. Надо полагать, некоторые из них осели в Каппадокии (на востоке Малой Азии). Возможно, через киммерийцев в Грецию проникли отголоски кавказских металлических изделий — в частности, ажурные бронзовые подвески и фигурки птиц на ажурных подставках.

Платон, Государство, III, 399а. Для греков «Олимп» был изначально именем одного или нескольких легендарных музыкантов-фригийцев, будто бы изобретших флейту и восхитительную «старинную» форму мелодии или гармонии.

Рассказывали, что благодаря этой щедрости Крез сподобился вечного блаженства среди гипорборейцев — легендарного северного народа (Приложение 2).

Геродот, I, 94 (перевод Г.А.Стратановского).

Там же; Ксенофан у Помукса (Ономастикой, IX, 83). Синаххериб Ассирийский, по его собственным словам, отлил монету в достоинством в полсикля (L.W.King, Cuneiform Texts from Babylonian Tablets, 1909, Part XXVI; S.Smith, Numismatic Chronicle, 1922, pp. 176–185); а лидийско-милетская группа монет, хотя и разнившихся по весу, отвечала месопотамскому соотношению — шестьдесят сиклей: одна мина (в отличие от более расхожего сирийского стандарта — 50:1).

Крез, воспользовавшись новыми способами обработки металлов, впервые ввел чеканку биметаллической (из сплава золота и серебра) монеты; ср. Геродот, I, 94.

Алкман, живший и творивший в Спарте, происходил, по-види-мому, или из Лидии, или из Греческой Ионии.

Платон, Государство, III, 398е.

Название Урарту — крупной и могущественной державы, известной также под именем царства Хадди, — впервые встречается в форме «Уруатри» в раннеассирийской надписи как название народа, населявшего Армянское нагорье к югу и юго-востоку от озера Ван — страну, которую ассирийцы звали Наири. Их наречие, типологически близкое кавказским языкам, было отнесено к восточно-кавказской группе, хотя такое мнение не встретило единодушного согласия. В IX веке урарты, объединенные под властью царя Арама, были разгромлены ассирийским владыкой Салманасаром III, зато его династия Биа, перенеся столицу в Тушпу, на короткое время создала крупнейшее в западной Азии государство, господствовавшее над сирийскими мелкими царствами до тех пор, пока его не разрушили киммерийцы, а позднее ассирийский царь Саргон II (713 г.). В VIII веке Урарту граничило с греческими эмпориями в северной Сирии, и одно время даже считалось, что бронзовые котлы, посвященные в дар в Олимпии и Дельфах (Глава I, примечание 44), имели урартское происхождение, — хотя вернее было бы отнести их к северной Сирии, откуда и урарты, и греки позаимствовали образцы для подобных изделий. Зато опыт урартов в орошении действительно повлиял на греков, как и на фригийцев. Так как урарты говорили на языке, родственном хурритскому, — Гесиод мог почерпнуть свой миф о сотворении мира, столь близкий Эпосу о Кумарби и Песни о Улликумми (имевшим хурритское происхождение), из Урарту, — хотя более вероятно, что он познакомился с этими преданиями благодаря маленьким северно-сирийским государствам, где были живы хетгские и хурритские традиции (примечания 19, 20). Урарту погибло в 612 г. под ударами скифов и мидийцев.

¹² Вавилонские таблички с хозяйственными записями 595–570 гг. указывают на существование пленников самых разных народностей из западной Азии, — в том числе, финикийцев, лидийцев и «ионийских» ремесленников (к которым, вероятно, относились и варвары из Малой Азии).

¹³ Другие мотивы «ориентализирующей» греческой вазописи, видимо, напоминали узоры на ассирийских одеждах. Монеты достоинством в полсикля, выпущенные Синаххерибом (примечание 7), должно быть, подтолкнули лидийцев к чеканке собственных денег.

¹⁴ Гомер, Илиада, XIV, 182 сл.

¹⁵ Геродот, II, 109 (перевод ГАСтратановского). Систематическое описание небесных явлений, по-видимому, началось при Набу-насире (747–734 гг.).

¹⁶ Финикия приблизительно соответствует современному государству Ливан. Она охватывала горные хребты Ливан и Антиливан (богатые корабельным лесом), плодородную долину Бекаа, заключенную между двумя этими горными цепями, и приморскую полосу между реками Элевтером (EXevrnepw, Эль-Кебир) на севере и Акой (Акко, Акрой) на юге. Финикийцы, должно быть, переселившиеся в эти земли ок. 3000 г. до н. э., были последними уцелевшими и сохранившими независимость хананеями (см. следующее примечание) — именно так называли себя они сами. Название же Фо1\д£ — «финикийский» — происходило от египетского слова, обозначавшего «азиатский»; но когда оно появилось у

Гомера, значение его было перетолковано как «краснокожий» (от <ро1Уб<; — «кроваво-красный»), хотя, быть может, скорее здесь имелась в виду пурпурная краска, которую финикийцы добывали из улитки-багрянки (цоре£). Греческие мифы тоже вносили путаницу в этимологию этого этнонима, производя его от имени Феникса — отца Кадма и Европы и царя Тира или Сидона. Тирийцы основали в Северной Африке Карфаген (Глава VII, примечание 33).

¹⁷ Ханаан — древнее название обширной территории, охватывавшей Финикию (см. предыдущее примечание) и части Сирии и Иудеи (Палестина, Израиль). В середине II тысячелетия до н. э. в ханаанских городах, укрепленных мощными стенами, правили цари, не зависимые друг от друга. Позднее большинство их земель попало под власть филистимлян и израильтян. Из ханаанского языка, о более древней стадии которого имеются лишь косвенные данные, произошли древнееврейский, моавитянский и финикийский. (Они входят в северо-западную группу семитских языков, к которой также принадлежат угаритский [возможно, диалект ханаанского], аморитский и арамейский.) Среди афразийских (семитоязычных) народов имели хождение три разновидности письменности: клинописная, северно-семитская и южносемитская. Северно-семитское письмо разделяется на две главные ветви — ханаанскую и арамейскую. Насколько известно, хана-неи — первый народ, изобретший алфавит, которым они пользовались начиная приблизительно с 1800 г. до н. э. Среди его ответвлений были финикийский и ранний древнееврейский алфавиты. Во всех этих алфавитах обозначения имеются только для согласных звуков (так что в дальнейшем грекам пришлось самим добавить буквы для гласных — Глава I, примечание 35).

¹⁸ Арамеи, говорившие на семитском языке северо-западной группы, сходном с древнееврейским (см. предыдущее примечание), оставили косвенный след в греческой культуре, ибо сиро-финикийский художественный сплав, послуживший толчком для ори-ентализирующего стиля в греческой живописи, содержал и арамейские элементы, — хотя вычленить их теперь трудно. Между XI и VIII веками до н. э. арамеи населяли обширные области как Междуречья, так и Северной Сирии, где они создали многочисленные мелкие государства (важнейшим среди них был Дамаск). Их население и культура вобрали, в различной степени, неохеттские элементы (см. следующее примечание); сам же их этноним произошел от названия равнины в северной Сирии — Арам-Нахараин («поле посреди рек»). К IX веку арамеям принадлежали огромные просторы — от Вавилона до Средиземного моря, — но после ряда войн разрушение Саргоном II Ассирийским Дамаска (732 г.) и Хамата (720 г.) положило конец существованию сирийских царств; а три греческих приморских эмпо-рия (Аль-Мина, Посидейон и Палт) были разрушены, вероятно,

ок. 700–675 гг., во время восстания киликийцев (Хилакку) на юго-востоке Малой Азии (примечание 2). Важнейшее культурное

достижение арамеев состояло в том, что они ввели финикийский алфавит (примечание 16) в широкое употребление как в общественных, так и в частных делах. Арамеи поклонялись вавилонским, ассирийским и ханаанским божествам, а после присоединения их сирийских государств к Нововавилонской державе все эти многочисленные народы постепенно утрачивали тождество — и этот процесс этнического смешения и слияния только усугубился, когда персы сплотили в единую сатрапию Сирию, Палестину и Кипр (539 г.), заполучив в свое распоряжение моряков-финикийцев, которые и помогли им завоевать Египет в 525 г. Между тем, арамейский язык превратился для этих народов в «лингва-франка», и при персидском владычестве «державный арамейский» считался официальным государственным языком по всей территории от Египта до Индии.

¹⁹ Хетты, язык которых относился к анатолийской ветви индоевропейской языковой семьи, проникли в Малую Азию с севера ок. 2000 г. до н. э. Столица их Древнего царства (ок. 1750–1450 гг.) находилась вначале в Куссаре, а затем в Хапусасе (совр. Богаз-кале). Пришедшая ему на смену более прочная Хеттская держава (ок. 1450–1200 гг.) вобрала в себя большую часть Анатолии и северной Сирии, тем самым потягавшись размерами с Ассирией и Египтом. (В эту эпоху малоазийские кузнецы научились обрабатывать железо.) А ок. 1200 г. это Хетгское государство было разрушено фригийцами, чьи набеги явились одной из волн крупных исторических потрясений, охвативших все Средиземноморье и ближневосточные земли и погубивших троянцев и микенцев (с которыми хетты поддерживали тесные связи). Правда, в северной Сирии еще долго продолжали мерцать «сумеречным хеттским светом» сиро-хеттекие, или неохеттские города-государства. Их жители пользовались иероглифическим письмом, изобретенным хеттами и приспособленным к одной из форм лувийского языка (который был близок хеттскому и прежде имел хождение на юго-западе Малой Азии), но позднее претерпел, в различной степени, ханаанское и арамейское влияние (примечания 17, 18).

²⁰ Хурриты были народом горцев-брахицефалов; на их языке остались записи, сделанные слоговым письмом наподобие тех, которые были в ходу у аккадцев (в Междуречье) и хеттов; этот язык — очевидно, агглютинативного типа, со множеством суффиксов, — по-видимому, не принадлежал ни к индоевропейской, ни к афразийской (семитской) языковым семьям. Самые ранние сведения о хурритах появляются к концу III тысячелетия до н. э. в Междуречье: там над ними владычествовали династы-арии (носители индоевропейского языка). В следующем тысячелетии они распространились по всей Ассирии (которой на некоторое время завладели), северной Сирии (где были обнаружены надписи с хурритскими именами и религиозными текстами) и Малой Азии, образовав державное государство Миганни, поддерживавшее свое могущество с помощью конницы и колесничных отрядов. Это хурритское царство, достигшее вершины расцвета в XV веке, было разгромлено ок.

1350 г. хеттами, однако находки из Язылыкая свидетельствуют о том, сколь глубокий след оставило хурритское влияние в хеттской религии, мифологии и понятийной системе. Это влияние долгое время сохранялось и в неохетгских государствах северной Сирии (см. предыдущее примечание); возможно, его отзвуки слышны и в ветхозаветных упоминаниях о хорреях (Быт. 14.6; 36.21; 36.29; 36.30; Второз. 2.12; 2.22). На языке, близкородственном хурритско-му, говорили урарты (примечание 11).

²¹ Финикийская история Санхуниатона, жившего предположительно в XI веке до н. э. (фрагменты этого сочинения сохранены Филоном Библским, жившим в I веке н. э.), содержала сходные мифы а смене божественной власти.

00 /ч

Огромное количество левантийских изделий из слоновой кости (многие из которых были найдены в Ассирии) — повлиявших, подобно узорам на тканях из тех же земель, на греческое искусство, — можно разделить на две основные группы: сирийскую (главным образом из Хамы) и финикийскую. Эолическая капитель (Глава I, примечание 53) и греческая резьба по драгоценному камню пришли из Финикии или напрямую, или через Кипр; тогда как скарабеи и скарабеоиды — находки из Эвбеи и Питекусс — являются финикийскими подражаниями египетским подлинникам — или местными копиями таких подражаний. Греческие методы обработки металлов также восходят к технике чеканки и зернения, заимствованной сирийскими и финикийскими ремесленниками у египтян, а раннеафинское бронзовое литье обнаруживает сирийские элементы. Из Леванта к грекам пришел и обычай возлежать за пиршественным столом (ср. Амос, 6, 4).

²³ Иосиф Флавий, Против Апиона, I, 28.

²⁴ Геродот, V, 58, 1–2.

²⁵ Печать и фаянсовая ваза с именем фараона Бокхориса (Бокне-рефа, 720–715 гг.) из ХХ1У-Й династии, найденные в Тарквиниях в Этрурии (Приложение 3), вероятно, являются финикийской копией с египетской работы.

²⁶ Диодор Сицилийский, I, 98 (ср. примечание 25 к Главе V). Согласно иной точке зрения, греческая крупномасштабная скульптура произошла напрямую от коринфских статуй, и т. д. Изобретение прорисовки тонких линий тоже приписывали то коринфянину, то египтянину (Плиний Старший, XXXV, 16) — хотя последний, то есть Филокл, возможно, был греком, жившим в Египте (Глава VI, примечание 38).

’ Щ '"

Мнение Геродота (II, 123) о том, что «некоторые эллины» (под кем он, должно быть, разумел Пифагора) почерпнули учение о бессмертии души из Египта, было, вероятно, ошибочным.

28

Там же, II, 169.

³⁰ В Анаксименовом представлении о том, что небесные светила движутся вокруг горы на севере Земли (Аристотель, Метеорология, II, I, 354а 28), отразились персидские воззрения.

³¹ Гомер, Илиада, И, 844–850.

³² В VII веке треры (вероятно, фракийского происхождения), жившие к западу от реки Эск (Oescus, совр. Искыр), вместе с киммерийцами (примечание 2) — с которыми их часто путали, — участвовали в набегах на Сарды и другие малоазийские города (Каллин у Страбона — XIII, 4, 8, 627).

³³ Недавно следы пребывания фракийцев были выявлены в северо-западном Причерноморье; фракийские мегалитические захоронения обнаружены на Северо-Западном Кавказе и на Таманском полуострове. Нынешняя Фракия там, где она охватывает участки Турции и Греции, значительно уменьшилась в площади; кроме того, в нее входит юго-восточный край Европы, принадлежавший прежнему фракийскому государству, и северо-западная кромка Греческой республики. Однако большинство современных фрако-логов предпочитают более широкое определение этой исторической области.

³⁴ Геродот, V, 3 (перевод Г.А.Стратановского).

³⁵ Фукидид, II, 29, 2.

³⁶ Фракийцы состояли в наемных отрядах легковооруженных пехо-тинцев, служивших в Афинах (по крайней мере, в более позднюю эпоху).

³⁷ Гомер, Илиада, VI, 133–135.

³⁸ Согласно Диодору Сицилийскому (I, 23, 2), Орфей владычество-вал над Геллеспонтом по воле Диониса. Но ходили и совсем иные предания — о вражде между Дионисом и Орфеем, приведшей к гибели последнего от рук менад (Павсаний, IX, 30, 5; ср. Бассариды Эсхила).

³⁹ Аполлодор, Мифологическая библиотека, I, 3, 2. Рассказывали также, что Орфей посвятил аргонавтов в самофракийские мистерии. Учреждение Элевсинских мистерий тоже приписывалось фракийцу — а именно, Эвмолпу (Павсаний, I, 38, 3).

⁴⁰ Геродот, IV, 95.

⁴¹ По другой версии мифа, людям досталась искра божественного естества от Загрея — догреческого бога, который был тесно связан с орфизмом и отождествлялся с Дионисом (и вдобавок, имел отношение к подземному миру, к Криту и к охоте).

⁴^ Неясно, проникли ли уже в VI веке в орфизм египетские элементы, обнаружившиеся в нем позднее (ср. Диодор Сицилийский, I, 23; I, 96, 4).

43 Геродот, IV, 20 (перевод Г.А.Стратановского).

⁴⁴ Там же, 46 (перевод ГАСтратановского); ср. 17, 10

⁴⁵ По словам Геродота (там же, 73), скифов часто или вдали их собственных владений (погребения их царей ФШрШШШь в отдаленных Геррах — там же, 71).

⁴⁶ Геродот, IV, 76.

⁴⁷ Среди скифов были и долихоцефалы, и брахицгфалм, первые были более многочисленны.

⁴⁸ Бои между животными, вероятно, символизировали столкновения между божественными силами. Иногда изображались мертвые, слабые или неподвижные звери — очевидно, олинггворявшие духов, лишившихся мощи.

⁴⁹ Смела, Темир-Гора и Алтын-Оба (Пантикапей), Мелыуиов (Кировоград), Келермес, Костромская, Веттерсфельде. О кургане Куль-Оба см. примечание 38 к Главе VIII. Некоторые исследователи предпочитают называть погребения VI века по обеим сторонам пролива синдо-меотийскими — то есть скорее «лротос-кифскими», нежели собственно скифскими.

⁵⁰ Геродот, IV, 78; должно быть, Скил был исключением — ср. Главу VIII, раздел 3.

⁵¹ Геродот, IV, 76.

⁵² Тунгусами (иначе — эвенки) называется группа народов, живу-щих в восточносибирской тайге субарктической зоны и говорящих на языках алтайской ветви урало-алтайской языковой семьи. Ключевой фигурой в их религии является шаман.

⁵³ Скифы научили греков сукновальному ремеслу — к&поц (Псевдо-Плутарх, Строматы, 3) — хотя упоминания о нем применительно к теориям Анаксимена, возможно, анахроничны.

⁵⁴ Геродот, IV, 17, 1; IV, 108, 2.

⁵⁵ G.Dittenberger, Sylloge inscriptionum Graecarum, ed. III, 495.

⁵⁶ Например, лигурийский, сиканский и сардинский языки

⁵⁷ Две длиннейшие надписи — содержащие 1190 и 300 слов, соответственно, — представляют собой литургический текст (на погребальных пеленах египетской мумии в Загребском музее) и, очевидно, предписание касательно погребальных обрядов (в Перудже).

⁵⁸ Геродот, I, 94.

⁵⁹ M.Pallottino, Testimonia linguae Etruscae, ed. II, JNfeM!S$* 131.

⁶⁰ Notizie degli Scavi, 1971, p. 241, flg. 57; Геродот, IV, Ш Возможно, греки были вынуждены довольствоваться собственными жилыми кварталами в Навкратисе (Глава VI, раздел 4).

6³ М.ТогеШ, Elogia Tarquinensia (1975), рр. 43sq.

⁶² Вазы «буккеро» — по-итальянски bucchero пего (термин этот произошел от испанского слова Ьъсаго, которым обозначали сосуды из ароматической глины из Центральной и Южной Америки доколумбовой эпохи) — делались из высококачественной глины — предпочтительно, с содержанием марганца. Вылепив на гончарном кругу сырую форму, ее затем обжигали на малом огне, чтобы кислород, придающий глине красный цвет, проникал в нее лишь в незначительном количестве, так что сосуд приобретал черный цвет.

Церетане же впоследствии (?) основали на северо-востоке Корсики колонию, которую греки знали под названием Никея (то есть «Победный [град]»). Несомненно, они же были одним из этрусских народов, поддерживавших тесные связи с Массалией (Глава VII, раздел 6).

⁶⁴ M.Pallottino, ор. cit., № 873–877.

°⁵ Цере сообща с Римом основали колонии на Сардинии и Корсике («ж. 378/377 г., 357/354 г.).

⁶⁶ Влияние Веий простиралось и на полу этрусскую цивилизацию фалисков, у которых имелся важный храм богини Феронии (близ Калены). Фалисская культура обнаруживала следы возраставшего эллинского влияния, что отразилось в разрастании и усилении Древних Фалерий (Чивита-Кастеллана), их главнейшего города.

⁶⁷ Древнейший из известных расписных склепов в Этрурии — гробница Уток, относящаяся к концу VII века.

⁶⁸ В VI веке в Афинах мастерская Никосфена, производившая «тирренские» амфоры, специализировалась на вывозе своих изделий в Этрурию.

⁶⁹ В Рузеллах была найдена и груда отборного олова. На древесный уголь для плавки руды шли ели, произраставшие в бассейне Умб-рона.

⁷⁰ Сервий, комментарий к Вергилию: Энеида, X, 172.

⁷¹ Плиний Старший, Естественная история, XXXVI, 19, 91 сл.

⁷² В течение VI века из нескольких деревень образовался город Арреций, занимавший плато над верховьем Кланиса (Кьяны) и Арном (Арно). Перузия, которую прежде населяли умбры (как и Клузий), возвышалась над плодородной долиной верховья (в древности судоходного) Тибра. Она тоже окружилась горделивыми легендами о собственном основании. Надгробие Авла Фелуска из Ветулонии (ок. 600 г.?), по-видимому, было водружено на могилу его перузий-ским товарищем по оружию, Хируминой. Перузийское бронзовое

литье несет в себе отпечаток ионийского влияния, позднее давшего крен в сторону местных причудливых удлиненных форм. В Вольсиниях — городе, образовавшемся 600 г. от слияния отдельных деревень, — имена покойников, погребенных в городских прямоугольных гробницах (550–500 гг.) и принадлежавших к девяноста родам, свидетельствуют о большой доле неэтрусского — в том числе, греческого, — элемента среди здешних граждан. Воль-синии поддерживали тесные связи с Кампанией.

⁷³ Вергилий, Энеида, X, 200–203.

⁷⁴ Еще южнее, в Посейдонии, так называемая гробница Ныряльщика обнаруживает сходство с этрусскими росписями в других городах (ср. примечание 15 к Главе VII).

⁷⁵ Дионисий Галикарнасский, VII, 3, 1.

⁷⁶ Плиний Старший, Естественная история, XXXV, 43, 152. Ср. Главу III, раздел 2.

⁷⁷ В числе находок, раскопанных в разных частях Рима, были также аттические чернофигурные и краснофигурные вазы.

⁷⁸ Плиний Старший, Естественная история, XXXV, 154.

⁷⁹ F.Castagnoli, Studi e Materiali, XXX, 1959, pp. 109sqq.

⁸⁰ Катон, Начала, фрагмент 12.

⁸¹ ок. 425 г. этрусскую Капую и греческие Кумы захватили сабеллы (италийский народ), ок. 396 г. Вейи отошли под власть римлян, которые со временем подчинили себе и другие государства Этрурии. В течение IV века в этрусской Северной Италии постепенно стали хозяйничать галлы. ³