Гром

Глава 26

Пятница. Вечер. Холод. Пустота. Конец по-настоящему тяжелой рабочей недели.

Джон и Фонг скопировали кусок с записью съемки скрытой камерой на три кассеты с другими фильмами Фрэнка: «Стеклянный ключ», «Чайна-таун», «Долгий сон».

Он отдал ей «Чайна-таун».

– Твоя кассета, – сказал Джон. – Смотри не потеряй.

«В рай нелегально» и «Стеклянный ключ» положил в свой портфель. Он отправил «Долгий сон» по секретному адресу ЦРУ в Сан-Франциско. Посылая кассету заказной бандеролью, Джон рассчитывал, что почтовым службам понадобится не меньше недели, чтобы ее доставить. Связник, находящийся по этому адресу, обязан переправить этот пакет в нераспечатанном виде в Лэнгли – на что потребуется еще не меньше двух дней, – где он ляжет на стол Харлана Гласса в центре по борьбе с терроризмом.

Для подстраховки. На всякий случай.

«Но еще не время действовать активно, – подумал Джон. – Еще не время».

Они запарковали машину, взятую Фонг напрокат, у кинотеатра на Роквил-Пик между домом Фрэнка и коттеджем Джона. Джон купил два билета на ближайший сеанс, один дал Фонг.

– Я вернусь сразу, как только смогу, – сказал он ей.

Фонг зашла внутрь. При ней была видеокассета и пистолет ее отца. Он назвал ей бар, где его ждать, если он не успеет вернуться до окончания фильма.

– А что, если…

– Тогда действуй по своему усмотрению.

Он отправился вниз по улице вдоль тускло освещенной аллеи. Чтобы срезать угол и выиграть время, Джон решил идти дворами. Всю дорогу он внимательно смотрел по сторонам, не притаились ли на тихих улицах наблюдатели.

В окнах дома хозяина его коттеджа горел свет. Табличка на фасаде сообщала, что собственность охраняется частной охранной компанией и электронными системами сигнализации. Джон знал, что его домовладелец просто-напросто украл эту табличку, надеясь этой уловкой защитить свою собственность.

Джон спрятал «Стеклянный ключ» в гараже домовладельца под брезентовым свертком.

Убедился, что никто не следил за ним.

Проверил, не наблюдает ли кто-нибудь из-за темных деревьев за его коттеджем.

У двери он обнаружил пакетик корицы и визитную карточку детектива Гринэ.

Войдя в дом, Джон посмотрел на индикатор автоответчика: звонили трое.

Двое. И Эмма.

– Только не рассказывай мне, что ты работаешь, – сказала она. – Сейчас вечер и к тому же пятница. Уйма свободного времени. Есть идеи, как мы можем его использовать?

Он почувствовал ее присутствие в доме.

Так же, как и любой, кто прослушивал его телефон.

Джон переоделся, упаковал два чемодана, собрав самое необходимое. Надел альпинистскую куртку, выключил свет и вышел.

Он взмок, пока добрался до череды отелей и ресторанов на Роквил-Пик. Джон остановился у телефонной будки на стоянке, рядом с небольшим кафе.

Рискнуть в надежде, что линия не прослушивается.

– Если вы хотите что-нибудь продать мне, – сказала Эмма, сняв телефонную трубку, – то ответ будет – нет.

– Это я.

– Тогда лучше бы это был коммивояжер.

– И каким будет ответ?

– Меня легко уговорить, – сказала она.

– Я работаю, – ответил он.

Эмма помолчала, поинтересовалась:

– С кем-нибудь, кого я знаю?

Джон устало прикрыл глаза:

– Я один.

– Тебе решать, – сказала Эмма. – Я заходила повидаться с тобой сегодня, но не застала тебя в твоем кабинете.

– Мне было необходимо… побыть одному.

– О. Вдали от… э… друзей и шума.

– Ну что-то вроде, если хочешь.

– Двуличие тебе не к лицу. И мне тоже. Нам обоим. Мне оно не нужно.

Джон почувствовал, как замерло его сердце:

– Мне тоже. Но мне нужно твое понимание.

– Я считаю себя рассудительной. Сговорчивой. Для женщины, которой не позвонили на следующий день и не сказали, что случившееся вчера – это лишь начало уик-энда. Уик-энда, в котором два дня и три ночи. Прогноз погоды обещает похолодание…

– Эмма…

– Холодные простыни так приятны в первые мгновения, – сказала она.

– Я должен работать. Весь уик-энд.

Нужно присматривать за Фонг.

– О! – От голоса Эммы повеяло холодом.

– Мне очень жаль, – сказал Джон.

– Могу себе представить, – сказала она. – Этот город всегда побеждает. Почему бы нам не подыскать стоящую работенку где-нибудь в Цинциннати, с девяти до пяти?

– Ты уверена, что хочешь этого?

– Ты хочешь, чтобы я сказала, чего я хочу?

– Я…

– Не увиливай.

– Расскажешь потом.

– Обещаешь?

– Конечно, – ответил Джон, и он на самом деле так думал, но вновь сказал: – Мне нужно твое понимание.

– Я не буду стирать, – сказала она. – До самого следующего свидания.

– Ты можешь… еще кое-что найти для меня?

– Ты «работаешь» весь уик-энд. Ваши парни «по ту сторону реки» обладают лучшим в мире оборудованием для поиска информации. Почему ты просишь меня…

– Под пониманием я подразумеваю и то, что ты не будешь задавать лишних вопросов.

– В таком случае, по-видимому, ты попросишь о чем-нибудь ужасном.

– Мне необходимо, чтобы ты доверяла мне.

– Если бы я тебе не доверяла, ты думаешь, я бы стала… Но если это связано с нашей работой… Джон, тебе лучше доверять мне.

– Если бы я не доверял тебе, я не смог бы позвонить.

– Не смог?

– Пожалуйста, Эмма: все в порядке, это так, небольшое дельце.

– Честно говоря, не ожидала услышать от тебя такого вранья.

Подожди. Пусть она выговорится. Пусть успокоится.

– Враки, – подытожила она наконец. – Что тебе понадобилось на этот раз?

– Отчет Дэна и Брэдстрита относительно фирмы, называвшейся «Имекс». Ну и все остальное, что сможешь найти…

Ее голос стал серьезным:

– Джон, во что ты собираешься влезть?

– Это не…

– Это та самая компания, главу которой ухлопали в Париже. Только не говори мне, что это «личное», – так можно влипнуть в очень поганую историю, очень. С этим твоим «секретным портфелем для важных бумаг».

– Эмма, прости меня, я…

– Не играй со мной, Джон, не надо пытаться таскать из огня каштаны моими руками. Может получиться очень поганая история, если… То, что я делаю, слишком…

– Я не стал бы компрометировать тебя. Никогда.

– Никогда?

– Можешь не выполнять мою просьбу, если считаешь, что я на такое способен.

– Способен на что? Способен на что, Джон?

– Мне не хотелось бы сейчас отвечать на этот вопрос. Я не буду у тебя больше ничего просить. В том, что мне нужно, нет ничего… неэтичного…

– Это спорно, – сказала она. – Использование относящихся к конгрессу…

– Только ты и я, Эмма. Никого больше. Никто никогда не узнает.

– Ты имеешь в виду, что я никому не должна говорить? Поверить тебе и обманывать… всех. Зачем тебе это надо, Джон? Для чего это на самом деле? Для кого?

– Эмма, это для меня. Дальше меня это не пойдет.

Она довольно долго молчала.

– Ты не стал бы просить, если бы это не имело значения, и если это имеет значение…

– Забудь про это, – сказал он.

– …если это имеет значение, если я доверяю тебе… Хорошо, – прошептала она. – Хорошо. Я сделаю это в понедельник.

– Я твой должник…

– Не говори так, – сказала она. – Если ты просишь по принципу «ты – мне, я – тебе», как все в этом городе, тогда это плохо и тогда я не хочу делать это.

Джон закрыл глаза, склонил голову к телефонному автомату. Сказал:

– Ты удивительная.

– Тогда позволь мне такой и оставаться.

Она послушала его молчание. Сказала:

– Пожалуй, придется взять в прокате пачку романтических фильмов и просидеть в одиночестве перед видеомагнитофоном весь этот уик-энд.

– Звучит заманчиво.

– Тогда заезжай. Будешь выбирать фильмы. Или еще лучше – мы разыграем свой собственный.

Он уже попрощался с ней, но потом добавил:

– Вот еще что.

– Да? – прошептала она.

– Не звони мне по телефону и не оставляй сообщений.

– Ты знаешь, – сказала она, – если бы ты не был шпионом, я сказала бы, что ты сукин сын.

Она повесила трубку первой.

Мимо стоянки проехала машина. Из приоткрытого окна донесся смех.

Сделай это.

Он набрал номер, записанный Фонг на обрывке бумажки, насчитал с десяток длинных гудков, прежде чем повесить трубку.

Старая дама. Больная. Возможно, просто не стала отвечать.

Закончив в полном молчании ужин в ресторане, они вернулись в дом Фрэнка. «Хвоста», как показалось Джону, за ним не было, однако он все равно не хотел ставить свою машину слишком близко к машине Фонг на случай, если ему все-таки подсунули какую-нибудь электронную штучку. В доме отца Фонг предложила ему кровать Фрэнка, но он предпочел кушетку, одеяла и подушку. Он слышал, как щелкнул запор на двери розовой спальни.

Джон вставил «В рай нелегально» в магнитофон, приглушил звук. Уселся на кушетку, просматривал, отматывал назад и включал ускоренный просмотр, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы объяснить происходящее. Что это все значит, зачем…

…Ощущение опасности, сердце колотится: темная комната, телевизор включен.

Он погрузился в полудрему, снова и снова просматривая одну и ту же сцену. На экране обнаженная крашеная блондинка целовала грудь тощего мужика, спускаясь все ниже и ниже.

Часы на руке Джона показывали 1:02. В доме Фрэнка царила тишина, нарушаемая лишь тихим стоном, доносившимся из телевизора. Джон выключил видео и закрыл глаза.

Он не заметил, в каком месте закончились сны и начались кошмары.

Субботнее утро было достаточно снежным, чтобы припорошить крошечную лужайку перед стеклянной дверью черного хода.

Джон и Фонг сидели за столом. Первая малиновка, вернувшаяся с юга слишком рано, прыгала по траве, покрытой свежевыпавшим снегом. Джон заметил, что Фонг улыбнулась. Они в полном молчании пили кофе и читали утренние газеты.

По очереди приняли душ.

Затем просмотрели еще раз все «фильмы для взрослых», чтобы убедиться, что не пропустили никаких других секретов. На это ушло около пяти часов. Фонг расположилась на одном конце кушетки, Джон – на другом.

Ничего нового они не нашли.

– Не могу больше здесь сидеть, мне надо проветриться, – сказала Фонг, когда закончилась последняя кассета. – Ты будешь настаивать на том, чтобы пойти со мной?

– Нет.

Она надела пальто и перчатки. Обернулась и посмотрела на него.

– Должна я заставлять тебя идти со мной?

– Нет, если ты, конечно, доверяешь мне.

Она кивнула.

– Ты не хочешь пойти со мной?

Они взяли ее машину.

Слежки за ними вроде бы не было.

Фонг привезла его в дендрарий. Пагода возвышалась над рукотворным озером, покрытым тонкой корочкой льда.

– Летом сюда прилетают гуси, – сказала она, когда они оперлись на перила мостика и обозревали пустынные поля, недвижимую гладь озера. – Подо льдом тысячи серебряных карасей.

Опять пошел снег.

– Я любила своего отца.

– Я своего тоже.

– Тебя пугает мысль, что ты тоже умрешь?

Снежинки ложились на ее черные, как смоль, волосы.

– Нет, – ответил Джон. – Большие перемены, вот что пугает меня… Я вырос в таком месте. В белом доме с синей крышей, в американском городишке, в котором никогда ничего не меняется. До того, как телевидение сделало все места похожими друг на друга, это место было особенным. Земля так совершенна, и это что-то особенное. Там осталась моя тень. Когда умрет моя мать, это будет очень тяжело. И тогда этот дом перейдет к кому-нибудь чужому… тогда этот призрак исчезнет.

– И это пугает тебя?

– Тебе это кажется странным, да?

– Я не знаю, – сказала она. – Я росла везде. Или нигде, что то же самое. Мой дух всегда был в пути. Сайгон. Швейцария. Здесь. Сан-Франциско. То, что пугает меня, это…

– Попасть в ловушку.

– Это твои слова.

В ее сумочке лежала видеокассета. Пистолет был спрятан под пальто.

Они пообедали в рыбном ресторанчике. Джон расплатился наличными: нельзя оставлять след ни в одном компьютере.

Вернулись домой. Она сказала, что хочет опять принять душ. Подождав, пока закроется дверь ванной и зашумит вода, Джон вновь набрал номер старой дамы в Балтиморе.

Молчание.

Фонг спустилась вниз. На ней были джинсы и свитер.

– Не обижайся, – сказала она, – но сейчас у меня нет желания сидеть здесь с тобой и смотреть все это.

Она кивнула на груду видеокассет на кофейном столике. Поднялась к себе наверх. Через час она вернулась. Джон сидел на кушетке, делая вид, что поглощен чтением истории президентских скандалов, позаимствованной им с книжной полки. Он настроил радиоприемник на волну классической станции.

– Я не могу сидеть в своей комнате, как в клетке, – сказала она.

Мокрый снег падал на лужайку. Дорожки были мокрыми.

– У меня есть идея, – сказал Джон, вспомнив, что он прочитал в сегодняшней «Вашингтон пост».

Он включил телевизор.

– Не надо, – сказала Фонг.

– Доверься мне, – ответил он. – Думай об этом как об интенсивной терапии.

На экране замелькали кадры черно-белой комедии, снятой во времена, когда ни она, ни он еще не родились.

– Не понимаю, что такого в этих братьях Маркс, – сказала она.

– Я тоже никогда не был без ума от них.

– Это глупо.

– Нелепо.

Она сидела на кушетке в своем углу, он – в своем. Минута бежала за минутой.

Двойники столкнулись лицом к лицу в дверном проеме, один пытался обмануть другого, притворяясь его отражением в зеркале.

Джон и Фонг рассмеялись.

Когда фильм кончился, она поблагодарила его, пожелала спокойной ночи.

Заперлась в своей спальне.

В 11:14 Джон попытался дозвониться до Балтимора.

Никто не отвечал.

В ночи за окном падал снег.

Воскресное утро, старая леди из дома напротив застала Джона в момент, когда он забирал «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». На его вежливое «с добрым утром» она лишь хлопнула дверью.

Джон приготовил яичницу, Фонг сварила кофе, он сделал тосты, она поджарила бекон в микроволновой печке.

Они уселись за столом рядом со стеклянной дверью черного хода, ели и читали семь фунтов газет. Солнце пыталось растопить снег на улице, по радио передавали Моцарта.

Когда она принялась за «Нью-Йорк таймс», он пошел в душ.

Восемнадцать минут спустя он спускался вниз по ступенькам. По радио исполняли Шопена. Газеты покрывали весь обеденный стол.

– Фонг, – позвал Джон.

Грязные тарелки на кухне.

– Где ты?

Диктор объявил, что наступил полдень.

В гостиной никого. Парадная дверь заперта. Однако цепочка снята.

Джон взбежал наверх. Розовая спальня. Пусто. Спальня хозяина. Никого.

Посмотрел сквозь жалюзи в спальне Фрэнка. Ее машины не было.

Балтиморский номер по-прежнему молчит.

Он обыскал ее комнату. Осмотрел одежду: ни одного бюстгальтера. Исчезли ее портфель и сумочка. А вместе с ними и видеокассета, которую она записала для себя, и пистолет.

Прошло девять минут с тех пор, как он вышел из душа и спустился вниз.

Еще пять, и он оделся в зимнюю одежду: теплое белье, джинсы, рубашка, свитер, шапка и перчатки, туристические ботинки и темная альпинистская куртка.

Он брал с собой портфель с бумагами и видеокассетой, даже когда ходил в ванную и туалет. И теперь это был единственный багаж, который он взял с собой.

Надо было оставить пистолет себе.

Снаружи было сыро и влажно, мокрая трава и тающий снег. Бывший обитатель прерий, Джон чувствовал, что все же на дворе весна, а не зима, и эти последние попытки удержаться, предпринимаемые зимой, обречены на провал.

Машины, выстроившиеся вдоль улицы, были пусты.

Ни одна занавеска не задрожала в ближайших домах.

Мальчишка, идущий по тротуару, с трудом тащил на плече лопату для расчистки снега.

Занавески в доме дамы, жившей напротив, были наглухо задернуты.

Газеты в голубой пластиковой обертке лежали на веранде дома наискосок через дорогу. На аллее перед домом никого, никаких следов, кроме собачьих, на тающем снегу.

С площадки между пустым домом и гаражом ему была хорошо видна парадная дверь дома Фрэнка.

Прошел час. Тени стали длинней. Лужи на тротуарах стали подмерзать. Он продрог, ноги занемели. В десять минут четвертого наконец подъехала Фонг.

Никаких машин следом за ней, никто не сидел в машине рядом с ней.

Она возилась с замком и не слышала, как он подкрался к ней сзади.

– Входи, – сказал он.

Она обернулась, попятилась от него, он вошел следом и захлопнул дверь.

– Где ты была? – закричал он.

– Гуляла!

Фонг потянулась к сумочке…

Он «выстрелил» в нее указательным пальцем:

– Я успею раньше!

Она понимающе сверкнула глазами.

– Я собиралась бежать, – сказала она.

– Почему? Почему сейчас? Почему не…

– Потому что я не знаю, могу ли доверять тебе.

– Итак, ты предала меня.

– Я же вернулась!

– Откуда? От кого?

– Из парка… Если я не доверяю тебе, значит, не доверяю никому. А если я не могу доверять никому, тогда… тогда этому надо положить конец.

– Довольно разумно.

– Довольно основательно. – Она села на кушетку, не расстегивая плащ. – Я не знала, застану ли тебя.

– Что ты подумала?

– Что если ты до сих пор здесь, значит, доверяешь мне.

– О, я тупица.

У него разболелась голова. Он потер глаза, стянул перчатки с промерзших пальцев и бросил их на кофейный столик.

– Как ты могла так поступить со мной! – сказал он.

– Пришлось.

– Или ты со мной, или нет.

– Я ведь здесь.

– Никто не отвечает по тому номеру в Балтиморе.

Фонг сверкнула глазами:

– Я ничего не знаю об этом. Я дала тебе ее номер. Если бы это была ложь, если бы я была… в чьей-нибудь команде, мы позаботились бы, чтобы тебе «ответили».

– У тебя есть ответы на все вопросы?

– Не больше, чем у тебя.

Каблуком он подцепил ножку кофейного столика, оттолкнул его в сторону от кушетки. Сел.

– В боевых искусствах, – подумал он вслух, – противник не опасен, пока не подойдет к тебе достаточно близко. Ирония в том, что и ты не можешь нанести встречный удар до этого момента.

Фонг сказала:

– Я рядом с тобой.