Джон открыл дверь дома Фрэнка своими ключами. Фонг выглянула из кухни и с ужасом уставилась на него.
– Ты выглядишь ужасно, – сказала она.
– Кто говорит, что внешний вид обманчив?
– Садись. – Она усадила его на кушетку, помогла стащить пиджак.
– Я…
– Ты сейчас не в форме, поэтому прибереги свои сказки на потом.
– Скажи, когда начинать.
– Ты и сам прекрасно сориентируешься.
Она принесла из кухни пластиковый пакет со льдом и положила ему на лоб. Холод обжег кожу.
– Вот не знала, что работа на конгресс столь опасна, – не удержавшись, съехидничала она. – Эта работа по совместительству доконает тебя.
Джон ослабил узел галстука.
– Шесть дней, – ответил он. – Ты осознаешь, что прошло только шесть дней с тех пор…
Он замолчал. Она уселась на кофейный столик.
– Помнишь наше соглашение? Расскажи мне всю правду.
Хочется. Нужно.
Расскажи ей про все. Кроме Эммы.
«Это не относится к нашему соглашению», – сказал он сам себе. И он рассказал ей про все, кроме Эммы.
– Ты рассказал Глассу про меня? – спросила Фонг, когда он закончил.
– Нет.
– Почему?
Голова раскалывается.
– Почему нет? – повторила она.
Джон поморщился и положил лед на кофейный столик.
– Он взорвался бы, как бомба, узнав, что я нарушил правила, хотя у меня и не было выбора. Я не уверен, что это не повредит ему. Или тебе.
– Ты ему доверяешь?
– По большому счету это не имеет значения.
– Да?
– Если он узнает про тебя, то я в некоторой степени потеряю контроль.
– Он твой старший офицер и наверняка считает, что вправе быть в курсе всего. Если ты не будешь полностью доверять своему патрону, то в конце концов получишь заслуженную еще в Китае пулю.
Они долго сидели, не говоря ни слова.
– Вэй и другие твои агенты знали о риске, – сказала Фонг. – Они делали свою работу.
– Для них это была не просто работа.
– Так же, как и для тебя, – сказала она.
– Это ничего не меняет.
– Это все меняет, – отрезала она.
– Смерть всегда смерть.
– А я надеялась, что ты не нытик.
– Я реалист.
– Это худшая разновидность глупости.
Услышав это, Джон не смог удержать улыбки.
– Я говорила, что ты не должен лгать, – сказала она, – ни мне, ни себе самому. Я говорила, что пригвозжу тебя за ложь.
– Фонг – молоток.
– Да, черт побери, – сказала она.
Он улыбнулся и тряхнул головой… Боль запульсировала, и он закрыл глаза.
– Только не бей молотком по моему черепу, – прошептал он, морщась от боли.
– Только в случае необходимости. – Она сунула ему в руки пакет со льдом. – Не валяй дурака.
– Зря я связался с тобой. Ты слишком груба.
– До сих пор ты так не считал.
Ее глаза сверкали, как два ледяных кристаллика.
– Вот так агенты и становятся на путь порока, – сказал Джон. – На все существуют свои уважительные причины. Потянуть за ниточку здесь, нарушить правила там, сказать невинную ложь или не докладывать о безобидной правде…
– Ты думаешь, что сделал лучший выбор?
– По-моему, теперь уже слишком поздно обсуждать это. Рубикон перейден. Я поступил так, как считал нужным.
– Тогда тебя не в чем обвинить.
– Конечно. – Он улыбнулся Фонг. – Конечно.
– Что ты задумал?
– Стану движущейся мишенью.
– Теперь вижу, что ты крепко получил по голове.
– Безумие – залог успеха в Вашингтоне.
– И выживания? – Она посмотрела на него. – Ты в порядке?
– Завтра буду как новый, – заверил он.
– Обещания, обещания. Ты голоден?
– Попозже, я съем что-нибудь попозже.
– У тебя болит что-нибудь еще?
– Все.
Она потрогала шишку на его лбу.
– Такой большой я еще никогда не видела, – заметила Фонг. Ее пальцы коснулись серповидного рубца на левом виске.
– Это старый, – почувствовав немой вопрос, ответил он. – Мне было семь. Меня укусила собака. Немецкая овчарка.
– Почему?
– Просто я оказался в нужном месте в нужное время.
– Должно быть, было очень больно.
– И очень страшно. – Джон улыбнулся. – После того, как собаку выпустили из карантина по бешенству, мой отец взял винчестер дяди Алана, отвез меня к загону, в котором была эта собака, и пристрелил ее.
– А что было потом?
– Он отвез меня в школу.
– А что же хозяин…
– Старик Воукер прекрасно понимал, что жаловаться бессмысленно.
– Разве у него не было адвоката?
– В те времена у адвокатов было не больше силы, чем у присяжных в родном городе.
– Что тебе сказал отец… про все это?
– Он не любил тратить слова на объяснение очевидного. – Джон пожал плечами. – Делай все, что можешь в пределах правил. Будь справедлив. Доводи дело до конца. И держись за свою землю.
Спустя минуту Фонг сказала:
– Ты когда-нибудь рассказывал моему отцу эту историю?
– Я никогда никому не рассказывал эту историю.
– Твой отец, он…
– Он умер через день после ухода в отставку. Я тогда учился в начальной школе.
В комнате воцарилась тишина. Джон сел на кушетке. Напротив него, на кофейном столике, расположилась Фонг.
– Ни один из моих шрамов не был столь драматичен, – сказала она. – Черт возьми. Шрамы на теле – это не самое страшное. Ну… ладно… – Она встала, взяла пакет с растаявшим льдом и выбросила в раковину.
Но в желтой кухне она чувствовала себя не в своей тарелке. Она вернулась в гостиную.
– Ты думаешь, что все знаешь про меня, – сказала она Джону, – но это не так.
– Возможно, ты и права.
Фонг бросила на него быстрый взгляд.
– Расскажи мне о себе, – сказал он, прежде чем успел подумать.
– Я не обязана это делать.
– Я не хочу принуждать тебя.
Она подняла руки, как будто хотела заставить замолчать невидимую толпу.
– Хватит!
– Ладно.
– Только больше не…
– Договорились.
– Мы заключили с тобой соглашение, – сказала она, – и покончим с этим.
– Согласен.
Она пристально посмотрела ему прямо в глаза:
– Как твоя голова? Все еще болит?
– С каждой минутой все лучше.
– Хорошо. Хорошо. – Она смахнула невидимые крошки с обеденного стола. – Хочешь поесть или… что-нибудь еще.
– Что-нибудь еще.
– Тогда нам следует решить, как действовать дальше.