…Со многими неизвестными

Глава V
ХОД «КОНЕМ»

Михаил Козин улучил момент, когда в комнате никого не было, и позвонил Гале.

- Галочка? Все в порядке. Билеты я взял. На сегодня. Какие места? Сейчас скажу. - Он вынул билеты.

В этот самый неподходящий момент и вошел Саша Лобанов.

Дело в том, что он только час назад предлагал Козину пойти вечером «на Райкина», и, чтобы избавиться от него, Михаил придумал уважительную и трогательную причину: день рождения матери. Поэтому, когда Лобанов вошел, Козин мгновенно сунул билеты в карман, и все его мысли сосредоточились на одном: только бы Саша не догадался, с кем он говорит.

- Да… Я еще тебе позвоню… - отрывисто произнес он, следя глазами за Лобановым. - И я тоже… - Он чуть было не сказал «соскучился». - Ты меня извини, Гал… извини, но тут ко мне пришли с делами. Да, да, позвоню.

Он с облегчением положил трубку.

Лобанов, казалось, ничего не заметил. Что-то мурлыча себе под нос, он рылся в бумагах, потом с одной из них деловито подошел к Козину, собираясь, по-видимому, о чем-то спросить, но вдруг молниеносным движением сунул руку в его карман и выхватил оттуда злополучные билеты.

- Отдай! - Лицо Козина побагровело от злости.

В комнату вошел Воронцов.

- Ага, - усмехнулся он. - Вы, кажется, что-то репетируете?

- Мы не репетируем, - важно ответил Лобанов, держа в вытянутой руке билеты. - Мы даем урок. - И, обращаясь к Козину, уже другим, почти нежным тоном спросил: - Значит, мама справляет свой день рождения в театре? Вдвоем с любимым сыночком? И зовут ее Гал… по-видимому, Галя? Так вот, учтите, молодой человек, - с напускной суровостью продолжал Лобанов, возвращая Козину билеты. - Вы работаете не в одесской артели «Московские баранки», о которой писали Ильф и Петров, а в МУРе. Вас окружают гениальные сыщики! - И он стукнул себя в грудь. - У нас такие номера не проходят!

Козин вырвал у него билеты.

- Это… это знаешь, как называется? За это… морду бьют! - И он выскочил из комнаты, с треском хлопнув дверью.

Лобанов и Воронцов переглянулись.

- Я и не знал, что он такой псих, - пожал плечами Виктор.

- М-да, - неопределенно пробормотал Саша.

«Из-за каких-то билетов и какой-то девушки такая истерика? Странно, - подумал он. - И потом, зачем врать? Встречается с девушкой - и скрывает. А почему? - тут же задал он вопрос самому себе, рассуждая с чисто профессиональной пытливостью. - Значит, есть, что скрывать. Может, я ее знаю, эту Галю? Или не должен знать? - Саша стал припоминать всех знакомых девушек, но Гали среди них не оказалось, и он сделал последний вывод: - Не должен знать. Но почему? Совсем странно…»

Лобанов теперь невольно стал приглядываться к Козину. Весь остаток дня тот был встревожен и мрачен.

Успокоился и повеселел Козин только вечером, когда у освещенного театрального подъезда увидел наконец знакомую девичью фигурку в светлой цигейковой шубке и зеленой вязаной шапочке. Галя!

Это был чудесный вечер. Чудесный уже потому, что они были вместе. Пьеса оказалась неинтересной, но их это не смущало, - разговор то и дело сворачивал на другую, куда больше волновавшую их тему. В этих случаях Галя, зардевшись, принималась с преувеличенным вниманием смотреть на сцену.

Спектакль окончился рано, было еще только начало одиннадцатого. Подавая Гале шубку, Козин ломал себе голову, как бы продлить этот вечер. Неожиданно Галя, лукаво взглянув на него из-под длинных ресниц, спросила:

- Тебе не хочется домой, Миша?

- Очень. Расставаться с тобой не хочется, - признался он.

- Тогда поедем к нам. Папа велел тебя привезти, если рано кончится. Сказал: «Сам приготовлю кофе».

- Поехали! - обрадовался Михаил.

Галя своим ключом тихо открыла дверь и, не раздеваясь, вбежала в кабинет отца.

- Вот и мы, папа!

Михаил чувствовал себя в этом доме уже вполне свободно. Он деятельно помогал Гале накрывать на стол, доставал посуду, резал лимон. Вместе с кофе на столе появилась и неизменная бутылка коньяка.

Молодые люди стали рассказывать о спектакле. Плышевский добродушно улыбался, поблескивая стеклами своих очков в тонкой золотой оправе.

У Козина начала привычно кружиться голова, на душе стало беззаботно и весело. Не вывел его из этого состояния и осторожный, вкрадчивый вопрос Плышевского:

- Кстати, Михаил Ильич. Когда же вы закончите возню на нашей фабрике? Ведь преступление, как я понимаю, раскрыто?

- Эх, Олег Георгиевич! - снисходительно усмехнулся Козин. - Во-первых, сделано только полдела. Раскрыто убийство. А кража на складе вас разве уже больше не волнует? Тут надо будет заняться еще одним человечком.

- Каким еще человечком? Я, наверно, смогу вам помочь… - И Плышевский с наивной гордостью поглядел на дочь.

- Папа, кажется, тоже хочет стать сыщиком! - смеясь, всплеснула руками Галя.

- Подавайте заявление, Олег Георгиевич, - подхватил Козин. - Выпьем за вашу новую карьеру.

Они весело чокнулись. И Плышевский с комической воинственностью спросил:

- С чего прикажете начинать?

- Хотите сразу отличиться? - осведомился Михаил и лукаво подмигнул Гале. - Тогда найдите главного подстрекателя. А то мы уже с ног сбились.

- Позвольте, какого еще подстрекателя? Разыграть старика решили?

«Так, так, значит, ищут подстрекателя, - подумал Плышевский, - но найти не могут, очень интересно».

- Нет, теперь ищи! Раз вызвался, ищи, - азартно воскликнула Галя.

- Но кого? Где? - под общий смех растерянно спрашивал Плышевский.

- Ах, вам дать еще и его адрес? - иронически осведомился Козин и великодушно прибавил: - Ладно уж. Сами как-нибудь найдем.

- Уф! Слава богу! Кажется, сыщик из меня не получится. - И Плышевский облегченно вздохнул. - Беру заявление обратно.

Галя между тем начала собирать посуду, и Михаил вызвался ей помочь. Они дольше чем следовало задержались на кухне и в комнату вернулись раскрасневшиеся и взволнованные.

В глазах дочери Плышевский заметил необычное для нее выражение какой-то неловкости и впервые почувствовал острый укол ревности: он ее целовал там, этот мальчишка, это ничтожество, надутый и самоуверенный болван! И Галя не видит, с кем имеет дело, не может определить его настоящую цену. Как она еще наивна и доверчива! И виноват тут он сам, Плышевский, только он. Кто с самого начала расхваливал этого типа на все лады, восхищался им? И девочка поверила. Но и сейчас еще не поздно открыть ей глаза. О, с каким наслаждением, с каким беспощадным сарказмом высмеял бы Плышевский этого человека! Пока не поздно! Но… этот человек необходим, он должен помочь Плышевскому и на этот раз «выйти сухим из воды». Что будет с его девочкой, если… если он не выпутается? Но своими руками толкать ее в объятия этого типа? Что же делать? У него нет другого выхода, нет…

Плышевский на секунду прикрыл глаза и застонал, как от нестерпимой боли.

- Папа, что с тобой? - подбежала к нему Галя. Плышевский бросил на нее странный, какой-то отчужденный взгляд, но тут же, сделав над собой усилие, улыбнулся.

- Ничего. Сердце вдруг что-то схватило. Прошло уже. Все прошло, моя девочка! Прости меня.

Он нежно провел рукой по лицу дочери, но вдруг, словно устыдившись своей слабости, сухо отстранил Галю от себя.

«Нервы, нервы разгулялись! - с досадой подумал он. - Черт те что в голову лезет! Все делаю верно».

- Мне вчера показалось, - простодушно заметил он, обращаясь к Михаилу, - что я видел на улице вашего Коршунова. Он ведь в новой пыжиковой шапке теперь ходит, да?

- Ходит, - подтвердил Козин.

«Удача, - с облегчением вздохнул Плышевский. - Хоть в этом удача. Теперь выяснить бы еще один пункт».

Козин уже собирался уходить, когда Плышевский безразличным тоном спросил его:

- У вас новый начальник появился, Михаил Ильич?

- У меня? - удивился Михаил.

- Ну да! Капитан Ярцев. Он позавчера приезжал к нам на фабрику.

- Ярцев? У нас вообще нет такого. Ярцев… Стойте, стойте! - Козин вдруг вспомнил. - Так это же от Басова, из УБХСС.

- От Басова?!

Только огромным усилием воли Плышевскому удалось скрыть охватившее его волнение. Слишком хорошо знал он эту фамилию, как, впрочем, знали ее все, с кем ему приходилось вести дела в его второй, тайной жизни.

У комиссара Силантьева Сергей застал Зотова и Гаранина. Он подсел к Косте и бросил на него короткий вопросительный взгляд, но тот в ответ лишь еле заметно пожал плечами.

С минуту все сидели молча. Наконец Силантьев провел рукой по гладко зачесанным седым волосам, вынул изо рта незажженную трубку и сердито сказал:

- Ну-с, поздравляю. Дело Климашина получает новый, совсем уже неожиданный оборот. В прокуратуру поступило письмо от начальника главка Чарушина. Нешуточная жалоба на нас, дорогие товарищи.

- Похоже, вместо благодарности схватите по взысканию, - проворчал Зотов.

- Очень похоже, - серьезно согласился Силантьев. - Этот начальник главка пишет, что милиция ведет дело грубо и неумело, нервирует и дергает людей, дезорганизует работу, оскорбляет необоснованными подозрениями. Фабрику лихорадит, план под угрозой срыва. Вдобавок изымаются не относящиеся к делу документы, и нельзя свести баланс.

- Откуда он знает, относятся они к делу или нет? - враждебно откликнулся Сергей.

- И при этом все подкрепляется фактами, - невозмутимо закончил Силантьев.

Сергей и Костя подавленно молчали. Такого с ними еще никогда не случалось.

- Да какие, наконец, факты? - не выдержал Сергей. - Какие факты?

- А вы их разве не знаете, Коршунов? - прищурился Силантьев.

- Не знаю.

- Очень плохо. Должны бы знать! - жестко отрезал Силантьев. - На кой черт вы изымали всю документацию по складу чуть не за год?

- Меня Ярцев об этом просил.

- Ярцев? Ну вот, а вы теперь расхлебывайте. И где она? Почему до сих пор не вернули?

- Она у Ярцева. Я не знаю, почему он не вернул.

- Опять Ярцев? - проворчал Зотов. - Он сегодня тоже будет иметь приятный разговор.

- Сколько человек вызывали с фабрики? - снова спросил Силантьев.

- Сразу не скажешь, - ответил Гаранин. - Много.

- Ага. А потом они калечат себе руки, дают брак, останавливается работа целых бригад. Вот до чего ваши вызовы доводят! Разучились с людьми говорить?

- Кто калечит себе руки? Кто дает брак? Что они лепят? - снова взорвался Сергей.

- Что это еще значит - лепят? - возмутился Силантьев. - Вы бросьте этот жаргон! А кто, это можно ответить. Например, закройщица Голубкова, начальник цеха Жерехова. Помните таких?

- Голубкову вызывал Ярцев, а Жерехову помню.

- Послушайте, Коршунов, бросьте все валить на Ярцева.

- Я ничего на него не валю, - покраснел Сергей. - Не имею такой привычки.

- А почему бригады стояли? - поспешно вмешался Гаранин.

- Жерехову вызывали! А она ключ от кладовки с сырьем унесла.

- Жерехову? Да ведь я же специально звонил их главному инженеру, - сжал тяжелые кулаки Гаранин, - этому самому Плышевскому. Спрашивал. И он заверил меня, что ее можно вызывать, ничего, мол, не случится.

- Ну, вот, и целуйся теперь с этим Плышевским, - досадливо сказал Зотов. - Нашел, кого спрашивать!

- Мы с ним еще поцелуемся, - угрожающе ответил Сергей. - Не обрадуется.

- Ты уж помалкивай! - Зотов бросил на него сердитый взгляд из-под очков.

- И вообще, что это за работа? - снова заговорил Силантьев. - Вся фабрика уже откуда-то знает, что убийство давно раскрыто и преступники задержаны, в том числе Горюнов. А МУР все еще чего-то копает, кого-то подозревает.

- Откуда они это все знают? - невольно вырвалось у Сергея.

- Это вас, Коршунов, надо спросить, вас и ваших сотрудников. Болтуны развелись. Безобразно дело ведете. И вы, Гаранин, хороши. Начальник отдела! А что у вас в отделе творится? Распустили людей! Сами разучились работать!

Силантьев говорил резко, с негодованием и болью.

Сергей и Костя понуро молчали. Все, казалось, было справедливо в словах начальника МУРа, все правильно, возражать было нечего, но где-то в глубине души у обоих копошилось неясное чувство протеста.

- Никому больше не треплите на фабрике нервы! - гневно закончил Силантьев. - Дайте людям работать как следует! Занимайтесь сейчас только Перепелкиным.

…В тот же день в кабинете начальника УБХСС произошел еще более крутой разговор. Басов закончил его с присущей только ему иронией, от которой у Зверева и Ярцева лица залило краской.

- Вот так, господа неудавшиеся меховщики. Думаю, что подобного провала не знала еще ни одна фирма. Говорят, не ошибается тот, кто ничего не делает. Ну, МУР хоть дело сделал. Вы же, ровным счетом ничего еще не сделав, наломали столько дров, что должно быть стыдно людям в глаза смотреть. Идите, знаменитости. И чтоб сегодня же все документы были возвращены на фабрику.

Басов смерил обоих ледяным взглядом и так сжал в зубах изогнутую трубочку с сигаретой, что на скулах его вздулись желваки.

Михаил Козин, радостный и немного озабоченный, положил трубку. Да, небывалое дело: Галя вдруг позвонила сама и настойчиво просила прийти сегодня вечером, именно сегодня. Что бы это могло значить? Впрочем, не все ли равно? Главное, он увидит ее, увидит раньше, чем было условлено. И это уже замечательно. Да и вообще Михаил любил бывать в этом радушном доме, где все дышало покоем и комфортом.

Дверь открыла Галя. Девушка казалась встревоженной и усталой. Никогда еще Михаил не видел ее такой.

- Галочка, что-нибудь случилось? - невольно вырвалось у него.

- Ничего не случилось. Проходи. Я чай поставлю.

- А Олег Георгиевич дома?

- Нет. Он у… у одной своей знакомой.

- Знакомой?

- Да, да. Я сейчас, Миша.

Галя побежала на кухню.

Первой мыслью Михаила было, что Галя хотела этот вечер побыть с ним наедине. На секунду в сердце вспыхнула радость, но сразу угасла. Нет, тут что-то другое.

И все-таки, когда Галя вошла в комнату, Михаил нежно взял ее за плечи.

- Галочка, милая, я так рад…

Но она отвела его руки и при этом печально и строго посмотрела ему в глаза.

- Нет, Миша, не надо. Я не хочу.

Галя забралась с ногами на тахту и зябко повела плечами.

- Миша, мне надо с тобой поговорить.

- Ну, что ж, давай говорить, - с плохо скрытой досадой сказал он и, закурив, опустился в кресло.

- Ты только не сердись. Но я… мне… очень страшно, Миша.

- Тебе? Страшно? - Он усмехнулся. - Почему же?

- Ты не смейся. Я серьезно. Ведь мне не с кем больше поговорить.

- А Олег Георгиевич? Он человек умный.

- Папа… он… Мы с ним совсем чужие.

У Гали навернулись вдруг на глазах слезы, и она закусила губу, чтобы не расплакаться.

- Чужие?

- Я тебе все сейчас скажу, Миша, - с какой-то отчаянной решимостью сказала Галя. - Все. Я так больше не могу. Я никому раньше в этом не признавалась, никому, даже себе. Но мы чужие. Да, да, совсем чужие! Он же все время у той женщины… Все время! Ну, ладно, пусть! Если бы только это, я бы поняла. Но он что-то все время скрывает от меня, давно скрывает. Какую-то… Как тебе сказать? Какую-то другую свою жизнь, главную. От всех скрывает. Он лжет мне… Господи, что я говорю? Что я только говорю?…

Она упала лицом на подушку и разрыдалась.

Михаил был настолько ошеломлен, что не сразу пришел в себя. Наконец он поднялся со своего места, пересел на тахту и стал гладить Галю по голове, растерянно повторяя:

- Ну, не надо, Галочка. Ну, успокойся.

Она подняла на него заплаканное лицо.

- Ты знаешь, что он тебя совсем не любит и… и не уважает?

Михаил попробовал улыбнуться.

- Он же не девушка, чтобы меня любить.

Галя с досадой тряхнула головой.

- Ты понимаешь, что я хочу сказать! Он все время притворялся. Как ты этого не чувствовал?

- А почему ты не сказала мне об этом раньше?

- Я не хотела верить. Но вчера… вчера я услышала его разговор по телефону. Случайно. Он говорил о тебе так… Миша, что ты ему рассказывал о своих делах?

- О делах? - Михаил почувствовал, как холодок прошел по спине, во рту пересохло. - О каких делах?

- Я не знаю, о каких. Я только знаю… Я сама видела, что ты хвастался перед ним и передо мной. Ты… ты что-то рассказывал. Я еще тогда сказала папе, что об этом, наверное, нельзя спрашивать, помнишь?

- Пустяки, - криво усмехнулся Михаил.

- Ой, как мне потом попало от него за это! И он стал уводить тебя в кабинет. И всегда коньяком поил.

У Михаила тяжело забилось сердце, краска бросилась ему в лицо. Он сидел подавленный, безвольно опустив руки. «Правда, все правда. Что же это такое? Зачем?…» - стучало у него в висках.

- Мишенька! - Галя прижалась лицом к его плечу. - Ну, придумай, что же делать? Что мне… нам делать? Я вчера слышала…

- Что ты слышала? - встрепенулся Михаил.

- Я… я не смогу повторить, - прошептала Галя. - Но он тебя просто… просто презирает. И я думаю… мне стыдно даже сказать тебе… - Она зажмурила глаза. -…Я думаю, что он нарочно познакомил нас. Значит, он и меня не уважает… Он злой, расчетливый. Он всех презирает.

- Презирает? - Михаил наконец пришел в себя и, как все слабые и не очень далекие люди, ухватился за одно, самое простое и доступное ему. - Презирает? Ну, хорошо же! Я с ним поговорю по-своему. Он у меня живо подожмет хвост! Иначе…

Он еще не знал, что произойдет иначе. Злость душила его.

- Не надо, не надо говорить с ним, - испуганно прошептала Галя. - Только… только не приходи к нам больше.

- Не видеть тебя?!

- Нет, видеть, видеть! Только…

Михаил с силой обнял ее и стал целовать в губы, глаза, щеки. Галя не сопротивлялась.

- Я не могу без тебя жить, - шептал он. - Я же люблю тебя, понимаешь, глупенькая?

В этот момент зазвонил телефон. Галя поспешно вырвалась из его объятий и соскочила с тахты.

Говорил Плышевский:

- Галя? Ты дома?

- Да.

- Одна?

- Нет, у меня… Миша, - краснея, ответила она.

- Ага. Ну и прекрасно! Значит, не скучаешь? Дай-ка ему трубку.

Галя растерянно посмотрела на Михаила и шепотом сказала:

- Он тебя зовет.

Михаил взял трубку.

- Слушаю.

- Михаил Ильич, здравствуйте, дорогой мой. Как жизнь?

- Спасибо, - холодно ответил Козин.

- Что за странный тон? - удивился Плышевский. - Почему так говорите?

- Значит, надо так говорить.

- Та-ак. - Плышевский, как видно, что-то соображал. - Может быть, поговорим лично?

- Если вам угодно.

- Угодно. Я сейчас приеду.

- Пожалуйста. Приезжайте.

И Михаил рывком повесил трубку.

…Плышевский, как им показалось, приехал почти мгновенно. Он громко хлопнул дверью, скинул шубу в передней и, потирая руки, вошел в комнату. Лицо его раскраснелось от мороза, холодно поблескивали стекла очков. Не здороваясь, он резко сказал:

- Разговор, как я понимаю, будет мужской. Прошу в кабинет.

Они молча прошли в кабинет, и Плышевский плотно прикрыл за собой дверь.

- Так в чем дело, Михаил Ильич? - И он жестом указал на кресло около письменного стола.

- Дело в том, - сухо ответил Козин, - что я начал кое о чем догадываться.

Плышевский усмехнулся, но глаза смотрели холодно.

- Ага. С помощью одной молодой особы?

- Это не имеет значения.

- Ну что ж. Только должен вам заметить, что вы начали догадываться довольно поздно.

- Лучше поздно…

- Нет, не лучше! - резко оборвал его Плышевский. - Не лучше, молодой человек, а хуже!

- Как вы со мной говорите? - вскипел Михаил.

- Как вы того заслуживаете, вы, жалкий хвастун, трус и… преступник!

- Что-о?!

- То, что слышите. Да, да, преступник. Стоит мне только снять трубку и сообщить вашему начальству даже половину тех служебных секретов, которые вы мне разболтали, и вас ждет увольнение и суд. Ну, а если я расскажу все…

- Что вы расскажете, что? - Голос Козина предательски задрожал.

- Да хотя бы про письмо Привалова, про Горюнова, Доброхотова…

- Я не говорил про Доброхотова!

- Говорили! Все говорили! Вы, кажется, забыли, сколько коньяка у меня выпили? И теперь будете говорить еще больше!