…Со многими неизвестными

Глава VIII
СОБЫТИЯ РАЗВИВАЮТСЯ

Просторная, хорошо обставленная комната тонула во мраке. Лишь в углу на круглом столе неярко горела лампа под зеленым стеклянным абажуром. Вокруг стола расположились в креслах трое - томный Арнольд с небрежно зажатой в углу рта сигаретой, высокий, худой Растягаев в строгом черном костюме с черным галстуком-бабочкой, с лица его не сходило выражение надменности и презрения, и толстый Камов, неряшливо и торопливо одетый, с пестрым бантом на шее. Все трое сидели сосредоточенные и торжественные.

- Мы собрались сегодня, чтобы судить предателя, - произнес, наконец, Арнольд. - Он бросил нам вызов и должен понести кару.

- Не тяни волынку, Арнольд, - резко проговорил Растягаев. - К черту красивости.

- Попрошу без вульгарностей, - возмущенно выпятил толстую губу Камов.

- Внимание, - строго произнес Арнольд. - Итак, предатель этот - Елена Осмоловская. Мы дали ей время одуматься. Но, увы, этого не случилось. К чему присудим ее?

- Смерть, - зловеще произнес Растягаев, он был очень горд своей непреклонной жестокостью.

При этом слове у Камова нервно задергалась полная щека, он порывисто вскочил и, прижав руки к пухлой груди, нараспев, как стихи, произнес:

- Заря догорает, и это красиво, но человеку не дано приблизить ее конец. Поднять руку на жизнь нам не дано.

- Нет, смерть! - подражая Растягаеву, воскликнул Арнольд.

- Ребята, да вы сошли с ума! - взволнованно произнес вдруг Камов.

- Заткнись! - грубо оборвал его Растягаев и, обращаясь к Арнольду, сказал: - Пиши приговор. Двое против одного - за смерть. Пиши.

Арнольд придвинул к себе лист бумаги, достал автоматическую ручку и, хмурясь, стал писать.

Камов нервно ерзал на своем кресле, теребя рукой бант, в расширенных глазах его были страх и растерянность. Наконец он вскочил и, заикаясь, произнес:

- Я… я не унижусь… Да, я просто… просто боюсь. Вы… вы что задумали, а? Кто… кто убивать-то будет? Ты, что ли, Леонид? - он посмотрел на Растягаева.

Тот постарался ответить решительно, отрывисто и жестко, но было видно, что вопрос Камова его смутил.

- Положим, не я. Раса господ повелевает, принимает решения. Выполнять их - удел толпы.

- Ну, а все-таки, - настаивал Камов. - Толпа - понятие неопределенное, расплывчатое. Кто же будет… это самое… убивать? - он вздрогнул, произнося последнее слово.

- Да, об этом надо подумать, - хладнокровно согласился Растягаев.

- Эх, был бы сейчас Вячеслав, - неожиданно произнес Арнольд. - Он мне говорил, что знает каких-то людей. Подонки, конечно, но…

- Идея, - сказал Растягаев. - Я кое-что вспомнил. Мы с Вячеславом однажды сидели в кафе. И он мне указал на одну девицу, свою знакомую. Она знает этих людей. Можно через нее…

- Я не согласен! - истерически закричал Камов. - Я не могу! Это выше моих сил. Я поэт, а не… а не…

Он не мог окончить, весь его вид говорил о предельном испуге.

В глазах Арнольда засветилась злость.

- Ну, нет. Я ей тогда сказал, что мы отомстим. Она назвала меня… нас дураками. Это ей не пройдет даром. Слушайте приговор.

Он стал читать. Камов сжался в своем кресле, на толстом лице его проступили пятна. Поглядывая на него, Растягаев шагал по комнате, наслаждаясь испугом «слюнявого поэтика», как он называл Камова.

Арнольд кончил и, обращаясь к остальным, торжественно сказал:

- Прошу подписать приговор, - и первый поставил свою подпись.

За ним немедленно, с подчеркнутой решительностью, поставил подпись Растягаев. Потом оба посмотрели на Камова.

- Ребята… - жалобно протянул тот. - При чем тут я?

Арнольд встал и, изящно поклонившись, издевательским тоном произнес:

- Соблаговолите подписать приговор.

- Ну? - угрожающе произнес Растягаев, останавливаясь перед Камовым.

Тот боязливо сполз со своего кресла и, приблизившись к столу, взялся за перо.

- Еще один вопрос, - проговорил Растягаев, снова принимаясь шагать по комнате. - На этом дне свои правила. Они ничего не делают даром, - он сделал брезгливый жест рукой. - Им надо посулить денег.

- Это верно, - согласился Арнольд. Он поглядел на часы. - Давайте решать скорей. Через полчаса соберутся наши.

- Наши… - презрительно усмехнулся Растягаев. - Еще вопрос, соберутся ли. С того собрания они боятся даже подойти к нам в институте.

…На следующий вечер Арнольд и Растягаев направились в кафе «Ласточка». Оба несколько робели, но признаваться в этом не решалась.

Вскоре Растягаев увидел Зою Ложкину и глазами показал на нее Арнольду. Посовещавшись, они пересели за столик, который она обслуживала, и стали терпеливо ждать. Наконец Зоя подошла к ним и протянула карточку меню.

- Вам привет от Вячеслава Горелова, - не очень решительно произнес вполголоса Арнольд.

Зоя метнула на него любопытный взгляд.

- Ой, умираю! - кокетливо воскликнула она. - Откуда вы его знаете?

- Он наш друг, - с достоинством ответил Растягаев.

- Ну и что с того?

- Он говорил, что в случае чего можно обратиться к вам, - продолжал Арнольд, явно не выдерживая высокомерного тона, который они решили принять в обращении с нею. - Нам надо поговорить кое о чем с вашими знакомыми. У нас есть предложение и деньги.

- Ой, умираю! Приходите послезавтра, в воскресенье. Я вас, может быть, познакомлю с Митей.

- Прекрасно, - согласился Растягаев. - Пошли, Арнольд.

- Ну, нет, - живо возразила Зоя. - Пожалуйста, закажите что-нибудь. Посмотрим, какие вы богачи, - лукаво добавила она.

Когда она отошла, Арнольд наклонился к приятелю и шепнул:

- Она ясно дала понять, что хочет получить с нас за услуги. Придется дать.

Растягаев кивнул головой.

Следующие два дня оба не находили себе места. Они не могли даже заставить себя пойти в институт, боясь увидеть Лену. Ведь предстоящая встреча в кафе означала переход от слов к делу. Оба ясно понимали сейчас, что раньше все была игра. А теперь… Встречаясь, они все еще пытались щеголять друг перед другом своей решимостью. Но в тот вечер, перед тем как идти в кафе, Арнольд не выдержал первый.

- А что, если их поймают? - нервно спросил он, завязывая галстук перед зеркалом.

Растягаев как будто ждал этого вопроса.

- При чем здесь мы? Кто им поверит? - и, помолчав, озабоченно спросил: - Ты деньги-то взял?

- Взял. Пошли. Будь что будет.

- Ну, ты не очень-то трусь.

- Это я-то? Ха.

Они отправились пешком, инстинктивно стараясь отдалить пугающий момент встречи с каким-то неизвестным Митей.

В кафе было людно. Арнольду и Растягаеву пришлось дожидаться, пока освободится отдельный столик. Наконец они уселись, тревожно озираясь по сторонам. Зои не было видно. Вскоре она появилась где-то в конце зала и сейчас же исчезла, потом снова появилась, держа в руках поднос, но к друзьям не подошла, хотя Арнольд заметил, что она их видела.

Тем временем другая официантка подала им меню, и друзья довольно сбивчиво заказали что-то. Оба непрерывно курили.

- Когда этот тип появится, - шепотом сказал Растягаев, - ты с ним говори так, чтобы он сразу почувствовал разницу между нами.

- Будь спокоен.

Тревожное ожидание продолжалось.

Наконец Зоя прошла мимо них и, не поворачивая головы, тихо сказала:

- Митя сейчас придет.

Прошло еще минут двадцать. Друзья нехотя отхлебывали кофе, - два пирожных остались нетронутыми - оба но могли себя заставить проглотить ни кусочка.

Но вот снова появилась Зои. Вслед за ней вразвалку шел невысокий, коренастый парень, курносый и с виду добродушный, одетый щеголевато и безвкусно. Поравнявшись со столиком, за которым сидели приятели, он недружелюбно спросил у Зои:

- Эти?

Та кивнула в ответ головой и ушла.

Парень бесцеремонно уселся за столик, смерил Арнольда и Растягаева прищуренным, оценивающим взглядом и сказал, доставая из кармана коробку дорогих папирос:

- Ну, здрасте, уважаемые. Мое вам с кисточкой.

Оба его новых знакомых поздоровались вежливо, с достоинством, в котором, однако, сквозили плохо скрытая брезгливость и опаска.

Мите оба парня не понравились. «Фраера и белоручки», - мысленно решил он. Но инструкция Папаши была совершенно определенной, и он грубовато буркнул:

- Выкладывайте, чего там у вас.

- У нас к вам прось… поручение, - неуверенно начал было Арнольд, но под ироническим взглядом Растягаева поспешил принять высокомерный тон и спросил: - Хотите заработать?

Митя в ответ ухмыльнулся.

- А дальше что скажешь?

- Нет, хотите? - настаивал Арнольд.

- Брось крутить, - сердито ответил Митя. - Я этого не люблю. Говори точно, чего надо?

- Нам надо, чтобы вы выполнили наш приговор, - и Арнольд важно хлопнул себя по карману пиджака.

- Приговор? Скажи, пожалуйста. Ну, давай почитаем.

- Этого не требуется, - вмешался Растягаев. - Приговор такой: смерть.

- Ишь ты! - еще больше изумился Митя. - И кого это вы?

- Женщину!

Митю внутренне всего передернуло. «Ах, гады, - мелькнуло у него в голове. - Небось за любовь порешить девку хотят». Но, вспомнив о Папаше, он сдержался.

- А кого именно пришить желаете? - спросил он.

- Сначала дайте ваше принципиальное согласие, - важно объявил Арнольд. - Потом назовем имя. Получите пятьсот рублей.

- За это мараться? - Митя презрительно сощурился. - Валите сами.

- Как угодно, - небрежно пожал плечами Арнольд. - Только деньги на земле не валяются. Их заработать надо.

При этих словах в Мите вновь закипела злость. «По вашим рожам видно, как вы деньги зарабатываете, сволочи», - подумал он, но опять сдержался. Одна мысль успокоила: «За полкуска Папаша мараться не будет». Но узнать надо все. Взгляд его скользнул по пиджаку Арнольда, и вдруг Митю осенило. Он спокойно сказал:

- Согласие будет. А знакомство наше требуется обмыть.

- Что ж, принимается, - ответил Растягаев.

В этот вечер они выпили много, и Митя несколько раз даже пытался обнять своих новых знакомых.

Перед самым закрытием кафе они, шатаясь, вышли па улицу, условившись через два дня встретиться вновь. Митя обещал дать твердый отпет.

Когда они, наконец, расстались, Митя с усмешкой поглядел вслед удаляющимся приятелям, затем подошел к освещенной витрине магазина и вынул из кармана сложенный лист бумаги. С сосредоточенным видом он несколько раз перечитал его, потом остервенело плюнул и, спрятав бумагу, отправился восвояси. Он был теперь полностью уверен, что вечер пропал даром. «Кто же будет связываться с этими вонючими фраерами», - думал он по дороге. Другие заботы и тревоги владели им сейчас.

Но Митя опять - в который уже раз за последнее время - жестоко ошибся.

На столе зазвонил телефон. Кто-то снял трубку.

- Сергей! Сандлер вызывает.

В просторном и строгом кабинете Сандлера за эти дни ничего не изменилось. На аккуратно прибранном столе около массивной чернильницы лежали остро отточенные цветные карандаши и толстая зеленая папка с бумагами. В несгораемом шкафу торчала связка ключей.

Сандлер легко поднялся со своего кресла и пожал руку Сергею.

- Итак, - сказал он, похлопав рукой по лежавшей перед ним папке, - продолжаем операции по делу «пестрых». На время болезни Гаранина старшим опергруппы, занимающейся этим делом, назначаю вас. Предстоит ответственная операция. Для начала хочу обратить ваше внимание вот на что.

Он раскрыл папку, перелистал бумаги и вынул билет в цирк, отобранный при обыске у Ложкина.

- Что вам говорит этот билет, Коршунов?

Сергей не спешил с ответом.

Незаметно для самого себя он теперь приобрел привычку спокойно обдумывать свои слова, неторопливо и тщательно взвешивать обстоятельства дела. Былая порывистость и горячность проявлялись теперь лишь в веселом азарте при спорах с товарищами да быстрой реакции и мгновенной ориентировке в трудных и опасных обстоятельствах. И Сандлер еще раз с удовольствием отметил про себя эти перемены.

- Я думаю, - сдержанно произнес Сергей, - что Ложкин собирался встретиться вчера с кем-то в цирке. Возможно, с Папашей. Ведь и Пересветов с ним там встречался.

- Вот именно. Ну, а еще?

- Пока сказать трудно, - ответил, помолчав, Сергей.

- Вы когда-нибудь были в цирке? - усмехнулся Сандлер.

- Давно. Еще до войны. Но ведь это не относится к делу.

- Ошибаетесь, - Сандлер снял очки. - Вот я тоже много лет уже не был в цирке. Но совсем недавно, представьте, собрался. Внук у меня есть, семи лет, в первый класс ходит. Так вот на воскресенье мы с женой обычно забираем его к себе. Возимся с ним, книжки читаем, из «Конструктора» всякую всячину сооружаем. Между прочим, все эти книжки да «Конструктор» я ему домой уносить не разрешаю. А то, знаете, как унесет, потом его в воскресенье не дозовешься. А нам, старикам, скучно без этого шельмеца.

На лице у Сандлера появилось мягкое и немного сконфуженное выражение. Но, спохватившись, он сердито засопел и уже деловым тоном продолжал:

- Вот и решил я Юрку моего порадовать, купить билеты в цирк. На воскресенье, обратите внимание. А вспомнил я об этом в субботу. Так, поверите, пол-Москвы обзвонил, а билетов достать не смог. Надо было, оказывается, заранее покупать. Ясно?

- Так точно, - Сергей кивнул головой.

- А что ясно?

- У Ложкина билет на воскресенье, а в Москву он прибежал в пятницу. И по городу он, конечно, не шлялся. Значит, сам он билет достать не мог.

- Так, так, - довольно отозвался Сандлер. - Дальше, рассуждайте, дальше.

- Значит, кто-то снабдил его этим билетом, - не спеша продолжал Сергей, вертя в руках билет. - Но этот кто-то не знал, что Ложкин объявится. Следовательно, билет у него был припасен на всякий случай. И купил он его не в какой-нибудь театральной кассе в городе, а в самом цирке. Здесь нет штампа кассы.

- И припомните, - добавил Сандлер, с живым интересом следя за ходом мыслей Сергея. - У Пересветова билеты были тоже куплены в самом цирке. Их ему дал Папаша. Ну, а что еще в этом билете интересного?

Сергей внимательно осмотрел билет. На обороте, в углу, бумага еле заметно ворсилась.

- А здесь кто-то прошелся резинкой.

- Вот именно! Хороший глаз у вас, Коршунов. Я это место только с лупой обнаружил. Итак, делайте выводы.

- Выводы? Сейчас сделаем, - Сергей на минуту задумался. - Этот кто-то скорей всего Папаша. Раз. Дальше. Он имеет связь с цирком. Иначе, зачем бы ему каждый раз ездить туда за билетами? Он бы покупал их где-нибудь по дороге, в метро или в районной кассе. Потом это стертое место. Там, наверное, была какая-то пометка карандашом. Их делают иногда, когда оставляют билеты кому-нибудь из своих, например из сотрудников цирка.

- Очень хорошо! Мне, пожалуй, нечего добавить. Теперь вам ясно новое направление в работе по делу «пестрых»?

- Цирк? - решительно переспросил Сергей.

- Цирк, - кивнул головой Сандлер. - Надо проверить всех там. Очень осторожно, не привлекая ничьего внимания, кроме разве начальника отдела кадров. В цирке много сотрудников. Действуйте методом исключения. Исходите из следующих данных. Первое - приметы Папаши, которые нам известны. Второе - местожительство. Мы имеем дело с опытным преступником. Он выберет себе для жилья тихое, далекое от центра место, чтобы в случае чего там можно было спокойно отсидеться, вовремя скрыться. Третье - может быть, кассирша вспомнит, кому из сотрудников она на воскресенье оставляла билеты. Четвертое - имейте в виду имя Ивана Уткина. У нас, кстати, имеется образец его почерка. Вот пока и все. К работе приступайте немедленно. Сейчас у нас, - Сандлер взглянул на часы, - половина двенадцатого. Берите двух помощников и отправляйтесь. К вечеру у меня на столе должны лежать все личные дела, вызвавшие у вас хоть малейшие сомнения.

Сергей внимательно слушал. Раньше в таких случаях у него всегда появлялась потребность записать все вопросы, на которые требовалось ответить, и все обстоятельства и детали, от которых следовало отталкиваться в работе. Но Зотов терпеливо отучал его от этой привычки. И теперь Сергей был благодарен ему за это. Он научился легко запоминать все, начиная от длинной беседы вплоть до случайно брошенного кем-то слова.

- Вопросы есть? - спросил Сандлер.

- Все ясно. Думаю только, что надо выяснить, кто из сотрудников цирка сегодня не вышел на работу. С Папашей это может случиться после провала Ложкина.

- Верно. Вы радуете меня, Коршунов, - улыбнулся Сандлер. - Ну, а теперь отправляйтесь.

Сергей взял с собой Лобанова и Воронцова. Через двадцать минут все трое были уже около цирка. Здесь они разделились и поодиночке, под разными предлогами прошли через служебный вход на второй этаж, где помещалась администрация цирка.

В кабинете начальника отдела кадров их встретила высокая полная женщина.

- Я вам сейчас, товарищи, принесу все личные дела, - сказала она вставая. - Можете здесь располагаться как дома. Вот ключ, запритесь, чтобы вам не мешали.

- Я вас попрошу еще вот о чем, - обратился к ней Сергей. - Пусть вам дадут список сотрудников, не явившихся сегодня на работу. И второе. Нельзя ли узнать у вашей кассирши, кому из сотрудников она оставляла билеты на вчерашнее представление. Может быть, она помнит. Все это вам удобнее сделать, чем нам. Под каким-нибудь благовидным предлогом, разумеется.

Толстую кипу папок с личными делами разделили пополам. Первый отсев производили Воронцов и Лобанов. Отобранные дела они передавали Сергею для окончательного решения.

Дело шло быстро и споро. Все трое умели работать. Под потолком наливалось синевой облачко дыма. Тишина прерывалась только редкими замечаниями Сергея или веселыми репликами Лобанова.

Постепенно в окно начали заползать сумерки, в углах комнаты тьма сгущалась. Увлеченные работой друзья ничего не замечали.

Наконец работа была окончена. Воронцов вызвал машину. Сергей тщательно перевязал пачку отобранных дел. Среди них было одно, изучая которое Сергей вдруг почувствовал, как у него забилось сердце. С фотографии на него смотрел худощавый старик с обвислыми усами и большими, чуть навыкате глазами. Его фамилия значилась в обоих списках, которые передала Сергею заведующая отделом кадров.

Было уже около семи часов вечера, когда Сергей вошел для доклада к Сандлеру.

- А, Коршунов! Ну, показывайте вашу добычу.

Они принялись разбирать дела.

Когда очередь дошла до папки с личным делом, на которое обратил внимание Сергей, Сандлер неожиданно нахмурился и, надев очки, стал внимательно разглядывать фотографию. Потом он посмотрел на Сергея.

- Почему вы так насторожились, когда я взял в руки это дело?

- Сам не знаю, - признался Сергей. - Но что-то здесь подозрительно.

Сандлер усмехнулся.

- Это называется интуицией. Ну, а что касается этого гражданина… - он поглядел в анкету, - гражданина Григорьева, то…

Сандлер принялся снова изучать фотографию.

- Нет! Я не ошибаюсь. Это знаменитый Пан. Неужели он переменил кличку? С ворами это случается редко. Да, это Пан! Когда-то он мне стоил многих бессонных ночей. Пан… Опасный и очень опытный преступник… Он родом из Варшавы. Сын акцизного чиновника. Перекочевал к нам в семнадцатом году. А тут революция, буржуи бегут, состояния бросают, новая власть еще не окрепла. Пан в Москве живо освоился, выделился и при нэпе верховодил уже большой бандой. Целые сражения с агентами МУРа закатывал. Много на его совести черных дел, много человеческих жизней. Напал я тогда на его след. Но и он меня узнал, начал ловушки строить. Борьба пошла у нас насмерть. Все-таки однажды перехитрил я его. Схватили мы Пана. К несчастью, я получил тут же другое задание и из Москвы уехал. А этому негодяю попался не очень опытный следователь. Пан прикинулся простачком, в одном преступлении сознался, а главное скрыл. Ну и дали ему всего десять лет. Отсидел, а после этого как в воду канул. А дела-то его и всплыли. Но все эти годы на след его выйти не удавалось. И вот теперь…

Сандлер снова задумался, машинально перебирая на столе карандаши, потом сказал:

- Нельзя терять времени. Сейчас же свяжитесь с центральным архивом. Пусть немедленно разыщут по картотеке кличек все данные о Пане. Эту фотографию увеличить и передать на экспертизу. Пусть установят ее идентичность с фотографией Пана. Прошло все-таки много лет. Выполняйте, Коршунов, и побыстрее возвращайтесь.

Сергей поспешно вышел. Внутри у него все дрожало от радостного нетерпения. Наконец-то они вышли на прямой след этого неуловимого Папаши. Ну, теперь он уже не уйдет. Адрес известен, а Папаша, конечно, ничего не подозревает.

Сергей пересек большой двор и поднялся на второй этаж невысокого желтоватого здания, где размещались лаборатории научно-технического отдела. На дверях, выходивших в широкий длинный коридор, виднелись таблички: «Химический сектор», «Биологический», «Физический», «Баллистический», «Дактилоскопический…» Таблички уходили в даль коридора.

Когда Сергей вернулся в кабинет Сандлера, тот сидел в глубоком раздумье, машинально перебирая карандаши на столе. Увидев Сергея, он не спеша проговорил:

- Я сейчас вспомнил любопытную деталь об этом Пане, то есть Папаше. Он страстный коллекционер, сущий маньяк. И чего бы вы думали? Медальонов. Золотых, серебряных, с драгоценными камнями. Он мне сам однажды признался в этом. Он готов был есть один черный хлеб и все деньги, - а их у него было немало, - вкладывал в свою коллекцию. Он был весь поглощен этой бессмысленной страстью. И разбирался он в медальонах, как редкий специалист, имел связь с продавцами всех антикварных магазинов и не только в Москве. Удивительно? - улыбнулся Сандлер, заметив недоумение на лице Сергея. - Да, редкий экземпляр.

- И еще удивительно, что вы запомнили такую мелочь. Ведь сколько лет прошло!

- Приходится запоминать. Служба требует. В нашем деле может пригодиться и такая мелочь. Между прочим, от такой страсти, как у этого Пана, не излечиваются…

- А когда брать его будем? - нетерпеливо спросил Сергей. - Адрес я выписал.

- Возьмите машину и немедленно отправляйтесь по этому адресу, - распорядился Сандлер. - Осторожно выясните, кто там живет и дома ли хозяин. Очень осторожно, вы понимаете меня, Коршунов?

- Так точно.

…Возвратился Сергей злой и расстроенный.

- Там никого нет, - мрачно доложил он Сандлеру. - Дверь на пудовом замке. Соседи говорят, что хозяин со вчерашнего дня не появлялся.

- Так я и знал, - хладнокровно произнес Сандлер. - И будьте уверены, он там уже не появится. И на работе тоже. Его встревожило исчезновение Ложкина. Сейчас он забился в какую-то новую нору. Ну, ничего. Мы его возьмем в ближайшие дни и совсем другим способом.

Пит был недоволен собой. Шел пятый день его пребывания а Москве, а он еще не приступил к выполнению главной задачи. Правда, ему удалось завербовать неплохую агентуру. Чего стоит, например, один Папаша. Но куда же девался Ложкин? Пит напрасно ждал его вчера в цирке. Неужели что-нибудь случилось?

Он не спеша разгуливал вокруг дома по протоптанной в глубоком снегу тропинке. Второй день, не переставая, крупными хлопьями валил снег. Смеркалось. В домах вокруг зажглись огни. Пит поежился от сырости и направился к крыльцу.

Это был уже не тот дом, куда привел его в прошлую пятницу Ложкин. Этот дом стоял на другом конце Москвы, в стороне от шумного шоссе, среди недавно воздвигнутых высоких и светлых зданий. И Пит чувствовал себя по вечерам на этом дворике, как будто на дне глубокого, светящегося ущелья. Это было неприятное чувство. Но на старую квартиру ни Пит ни Папаша возвращаться не думали.

Пит решил, что больше ждать не будет. Что бы ни случилось с Ложкиным, задание должно быть выполнено. Пит не намерен ставить под удар свою карьеру. План налета на квартиру Шубинского у него уже давно составлен.

Не снимая пальто, Пит прошел через темную, запущенную кухню и на ощупь открыл низенькую скрипучую дверь. За выщербленным столом сгорбился Папаша и, уставившись в одну точку, медленно дожевывал ломоть черного хлеба с мелкими кружками какой-то дешевой колбасы. С потолка над его головой, как змея, спускалась тусклая, без абажура лампочка на высохшем, изломанном шнуре.

Пит поморщился, раздраженно скинул на кровать пальто и подсел к столу.

- Больше ничем угостить не можешь? - недовольно спросил он, принимаясь за еду.

- Я, уважаемый, чем бог послал, тем и сыт.

- Бог… Жлоб ты последний. И куда тысячи-то копишь? За место в раю заплатить думаешь?

Старик промолчал. Окончив есть, он старательно собрал в ладонь рассыпанные по столу крошки и отправил их в рот. Пит снова поморщился. Спустя минуту он решительным тоном произнес:

- Так вот. Я решил начинать, не дожидаясь Ложкина. Всего рассказывать тебе не буду. Но мне нужна машина и двое надежных парней. Вот это ты мне и обеспечь. Меня выдашь за своего, блатного. А дело - за обычное. Возьмем, мол, хату - и точка. Ясно?

- Куда яснее. Но кого же дать тебе, почтеннейший, ума не приложу. Уголовка чисто мести стала, пся ее!… С Софроном-то каких два лба пошли. Ай-ай! Ленька Хохол да Иван Фекла. А больше кто же? Ну, дам тебе Федьку Дубину. Считай, раз. А второго…

Старик задумался, не спеша потягивая мятую сигарету из старенького, обгорелого мундштука.

- Сейчас ко мне Митька Плотина придет. Я его вчера по одному дельцу посылал. Может, его? Только прямо тебе скажу, есть у меня в нем сомнение. Я кое-что замечать за ним стал. Но целым он от меня не уйдет!

Пит недовольно покачал головой.

- На кой же сдался мне твой Митька?

- Больше никого нет. А насчет машины, думаю, разыщем тут одного мужичка. Он нам уже услуги оказывал.

Разговор незаметно перешел на другое.

- Ну, а как же матушка твоя? - спросил Папаша.

- Теперь это дело плевое, - махнул рукой Пит. - Адрес-то достали. Завтра провернем. Возьми, кстати, твоего Митьку. Может, подослать куда придется…

Только в одиннадцатом часу в окошко постучал Митя. Пит поспешно улегся на кровать и, прикрывшись пальто, притворился спящим.

- Позже прийти не мог? - сердито спросил Папаша, открывая Мите дверь. - Небось вокруг Зойки все увиваешься? За бабой дела не забывай. Смотри у меня.

- С Зойкой у меня все кончено, - мрачно возразил Митя. - Нужна она мне больно.

- Вот оно что. - Папаша недобро взглянул па парня. - Другую нашел?

- Другую не другую, а у нас на заводе получше есть.

- Скажи, пожалуйста: «у нас на заводе», - насмешливо передразнил его Папаша и сурово добавил: - Давай насчет вчерашнего.

Они уселись к столу, и Митя с подчеркнутой развязностью закурил, потом пренебрежительно сказал:

- Ну, был. Сосунки. А строят из себя. Морды бы набил им, да пачкаться неохота.

- Зачем звали?

- Девку пришить хотят. Изменщица. Какое-то общество их выдала. Они даже приговор настрочили. Потеха! Думают, мы за полкуска пачкаться будем, фраера несчастные!

- Общество? - недоверчиво переспросил Папаша.

- А ты думал. Не веришь? На, сам читай.

Папаша взял из рук Мити лист бумаги, встал под самую лампочку и, отставив бумагу далеко от глаз, углубился в чтение. Митя безмятежно курил. Папаша кончил читать, сел, но бумагу Мите не вернул. Несколько минут он задумчиво жевал губами, потом, как бы продолжая разговор с самим собой, произнес:

- И подписи стоят личные и написано их рукой.

- А как же, - охотно отозвался Митя. - По всей форме.

- Так, так…

Старик снова задумался. Потом его тонкие фиолетовые губы растянулись в довольной ухмылке, собрав на щеках мелкие, жесткие морщины и обнажив острые зубы. Он задумчиво произнес:

- Значит, так. Девчонку мы пришьем.

- Это еще зачем? - изумился Митя и с тревогой добавил: - Ты это брось. За полкуска…

- Цыц, щенок! - сердито перебил его старик. - Нужны мне их полкуска, как же.

- Так зачем связываться?

- Тебе того не понять.

- Нет, понять!

- Смотри-ка! - Папаша пристально поглядел на него своими немигающими, навыкате глазами.

Митю будто холодом прохватило от этого взгляда.

- Что ж, хлопчик, трошечки скажем. Может, и уразумеешь. Поглядим, поглядим, это даже полезно. Так вот. Денежки мне их не нужны. Мне требуются они сами. Чуешь? Если мы по их этому самому приговору девчонку завалим, то баста, они от нас никуда не уйдут. Мы ими вертеть будем, как хотим. А нет, тюрьмой пригрозим. У нас документик, а мы его, мол, можем и в милицию доставить. Вот и выйдет, что они есть форменные убийцы. Чуешь? Работать на нас будут. Сначала подводик дадут один-другой, а там поглядим. Коготок увязнет - всей птичке конец.

Папаша говорил тихо, неторопливо, смакуя каждое слово, а его немигающие белесые глаза неотступна и испытующе следили за Митей, будто сторожа каждую его мысль, каждое движение.

А Митя, слушая старика, чувствовал, как по капле вливается в его душу растерянность и глухая безысходная тоска. Потом над всем этим начала расти волна страха: он не хотел, не мог убивать неизвестную ему девушку. Митя вдруг ожесточился:

- Тому не бывать. Мы этих субчиков и по-другому за жабры возьмем.

- По-другому не возьмешь, - как бы подзадоривая его, возразил старик.

- Голову-то мне не дури, - враждебно блеснул глазами Митя. - Я на такое дело не пойду.

- Ты, может, и вовсе завязать решил? - со скрытой угрозой спросил старик.

- Нет, почему же… Я того, что другое… - смущенно пробормотал Митя.

- Ну то-то же! А что касается той девицы, что ж, может, и в самом деле отставить? - неожиданно усомнился старик.

- Так-то оно лучше будет, - хмуро ответил Митя. Но теперь он уже не верил ни одному слову Папаши.

- Пускай так, - согласился тот. - Топай сейчас к Федьке Дубине. Чтобы завтра к вечеру был здесь, у меня. Ты вот что. Завтра после обеда пойдешь с нами по одному дельцу. А вечером надо будет найти одного мужичка. Сейчас я тебе это растолкую.

Он принялся подробно объяснять, что Мите предстояло сделать. Митя не переставал хмуриться.

- Сегодня у нас понедельник, - закончил Палаша. - Велишь ему машину подать в среду, на худой конец в четверг, а семь часов вечера, куда я приказал. На это дело ты тоже поедешь с Федькой и вот с этим, - он кивнул в сторону Пита. - Его слушать будешь.

- Зовут-то как? - спросил Митя, недружелюбно взглянув на спящего.

- Кличка его… - Папаша на минуту задумался. - Кличка - Иван Утка. Вор знатный. Ну, все уразумел?

- Будет сделано.

- Вот и добре, вот и ступай себе, - усмехнулся старик и будто между прочим спросил: - А на заводе-то как дело двигается?

- Никак еще, - насупился Митя, - не успел.

- Ну и ладно. Так ты ступай, ступай.

Старик почти ласково выпроводил Митю из дому и тщательно запер за ним дверь. Возвратившись в комнату, он поглядел па Пита, уже пересевшего к столу, и мрачно спросил:

- Слыхал?

Пит кивнул головой и недовольным тоном, в свою очередь, спросил:

- Зачем навязал мне его?

- Это хлопчик опасный. С ним кончать будем.

- А как?

- А вот как. Услуга за услугу.

Старик придвинулся к Питу.

В тот день Лена возвратилась из института раньше обычного. Редкий случай: никаких собраний, дополнительных занятий, репетиций.

В квартире тишина: отец на работе, Лена прошла в свою комнату и прилегла на тахту, закинув руки под голову.

Через минуту она нетерпеливо посмотрела на часы. Как далеко еще до вечера. Сережа вернется с работы не раньше семи. А может быть, позвонить ему туда? Так хочется поскорее сообщить новость, обрадовать его. Он, конечно, обрадуется. А вдруг он в субботу занят?

Она поспешно поднялась с тахты и побежала в кабинет отца, где стоял телефон. Набрала номер.

- Сережа?

- Лена? Здравствуй, - прозвучал в трубке радостный голос Сергея.

- Я тебя не оторвала, Сережа?

- Нет, что ты!

- Мне не терпелось тебе сказать. Я достала билеты в Большой театр на «Руслана и Людмилу». В субботу. Пойдем?

- Конечно, пойдем. А ты что сегодня делаешь?

- Сейчас пойду проведаю Прасковью Осиповну. А в шесть зайдет Игорь Пересветов. Мы ведь готовимся к районному смотру. Знаешь, Сережа, он так увлечен этим, да и все ребята, я просто не думала. Готовим новую программу ШТИМа.

- Это хорошо. Но ты за ним все-таки посматривай.

Они болтали еще минут пять. Потом Лена переоделась, достала из буфета испеченный еще накануне бисквит, захватила с отцовского стола свежие газеты и «Огонек». Ода все время что-то напевала и улыбалась. На душе было легко к весело. Как обрадовался Сережа ее звонку! Хоть бы краешком глаза посмотреть, как они там работают. На столе Лена оставила записку: «Я у Прасковьи Осиповны».

Через минуту она уже входила в небольшую, очень чистенькую и уютную комнатку. Всюду лежали и висели белые, туго накрахмаленные салфетки с узорчатыми краями, похожие на большие снежные хлопья.

Ее встретила Прасковья Осиповна, невысокая, полная старушка с добродушным, румяным лицом и широким носом, на котором косо сидели очки.

Лена прежде всего побежала на кухню, поставила чайник, потом уселась к столу и принялась вслух читать газету. Четвертую полосу, как всегда, она прочитала всю, не пропуская ни одной телеграммы. Прасковья Осиповна, сняв очки, внимательно слушала, время от времени комментируя мировые события.

Потом сели пить чай, и старушка завела речь о сыне. Лена достала из старой шкатулки, стоявшей на буфете, его письма и в который уже раз начала перечитывать их вслух.

В этот момент в передней раздались звонки.

- Три раза, - удивилась Лена. - Это к вам.

- Господи, кто ж такой? - забеспокоилась Прасковья Осиповна.

Между тем соседка отперла парадную дверь, в коридоре зазвучали голоса, и через минуту в комнату постучали.

На пороге появился высокий худощавый человек в сером пальто с черным каракулевым воротником. В одной руке он держал шапку, в другой - потрепанный коричневый портфель.

- Вы будете Прасковья Осиповна? - вежливо спросил он, обращаясь к старушке.

- Я сама и буду. У вас, что же, дело ко мне?

- А как же? Дело, дело, и важное. Насчет вашего сына. Разрешите зайти?

- Батюшки! - Да заходите, сделайте милость. Ленушка, подвинь стульчик, - засуетилась Прасковья Осиповна. - Да вы пальтишко-то скиньте. Мы вас сейчас чайком угостим.

- С большим удовольствием. С утра, знаете, вас по всей Москве разыскиваю. Признаться, продрог.

Человек скинул пальто и зашел в комнату. Лена подвинула ему стул.

- Рубцов, - представился он и подсел к столу. - А дело у меня к вам вот какое. Я из части, где служил ваш сын. Вы не смотрите, что я сейчас в штатском. Домой еду, в отпуск. И вот остановился по дороге в столице. Ну, заодно решил и вас отыскать. Дело в том, что мы сейчас пишем историю нашего славного полка. Собираем материалы. И о вашем доблестном сыне тоже надо написать. Поэтому хотел бы подробно узнать от вас о его жизни, где и как рос, с кем дружил, кто родные, где они сейчас. Вы мне расскажите, а я все запишу, - он достал из портфеля тоненькую ученическую тетрадь и ручку. - Я, кстати, был большим другом вашего сына. Мы, знаете, всем делились. И погиб он, можно сказать, у меня на глазах.

При этих словах у Прасковьи Осиповны задрожал подбородок, и она провела рукой по стеклам очков.

Между тем Рубцов, отхлебывая из стакана чай, начал рассказывать, как погиб его друг.

Лена внимательно слушала и не могла побороть неизвестно откуда взявшуюся неприязнь к этому человеку. Ее резала какая-то нечуткость, фальшивая красивость его слов. Да и фамилия Рубцов ни разу не упоминалась в письмах, которые она столько раз перечитывала. Преодолев робость, она сказала:

- Вы все-таки покажите нам свои документы. А то ведь мы вас совсем не знаем.

- Это пожалуйста, - охотно отозвался Рубцов. - Это верно. Бдительность прежде всего. Даже в таких пустяковых делах.

Он вынул небольшую книжечку, оказавшуюся удостоверением личности, выданным на имя старшего лейтенанта Петра Ивановича Рубцова.

- Ну, а теперь приступим к делу. Вы, Прасковья Осиповна, рассказывайте, а я буду записывать.

- Да я уж, право, и не знаю, что говорить-то.

- Ничего, ничего, я вам буду вопросы задавать.

Лена сидела молча, прислушиваясь к их разговору. Неожиданно она вспомнила о письме, полученном Прасковьей Осиповной от замполита полка, в котором он рассказывал ей, как служил и погиб ее сын. В этом письме - Лена знала его почти наизусть - не было ни одной из тех подробностей, которые сообщил сейчас Рубцов. «Неужели замполит не знал того, что знает этот?» - с сомнением подумала Лена.

Наконец Рубцов закончил писать, наскоро допил чай и стал прощаться.

- Может, я чего и забыла, - волновалась Прасковья Осиповна, - так куда бы написать вам или позвонить, когда вспомню.

- Не надо, все в порядке, - весело ответил ей Рубцов. - Честь имею кланяться.

- А вы на всякий случай скажите, где остановились, - попросила Лена.

- Это неважно, - махнул рукой тот. - Ну, в гостинице «Москва». Да я все равно сегодня ночью уезжаю.

Он почтительно простился с Прасковьей Осиповной, пожал руку Лене и ушел.

- Каждый раз, когда рассказываю, горжусь Иваном, всей жизнью его горжусь, - строго сказала Прасковья Осиповна и, помолчав, добавила: - Ну что ж, давай, Ленушка, еще чайку выпьем.

- Не могу, - ответила Лена, взглянув на часы. - Ко мне сейчас должен один мальчик прийти из школы.

Лена не успела еще открыть дверь своей комнаты, как раздался звонок. Пришел Игорь. Вид у него был растерянный и взволнованный, он тяжело дышал.

- Что с тобой, Игорь?

- Ничего, Елена Анатольевна, просто бежал быстро. Ведь через час надо в райком. Я всю нашу программу принес. Давайте посмотрим в последний раз. Тут есть изменения.

Игорь был так возбужден, что даже не снял пальто и шапку. Так, одетый, он и сел на стул в комнате Лены.

- Слушай, Игорь, - мягко сказала Лена, - ты очень взволнован. Скажи честно, что случилось. У тебя неприятности?

- Даю вам слово, Елена Анатольевна, что все в порядке. Просто… Ну, просто встретил сейчас одного человека.

- Какого человека?

- Ну одного. С которым не хотел бы встречаться. Никогда не хотел бы! - с силой произнес он, опустив голову.

- Где же ты его встретил?

- Около вашего дома. Потому и опоздал. Ждал, пока он уйдет.

- А что он там делал? - продолжала допытываться Лена.

- Он там ждал другого человека. Потом они вместе ушли.

- Другого человека? - Лене внезапно передалось его волнение. - А ты видел этого другого человека, какой он из себя?

Игорь с удивлением поднял голову.

- Ну видел. Да зачем вам это?

- Я сейчас встретила у нашей соседки одного тоже очень странного человека, - быстро ответила Лена. - Он был в сером пальто с черным каракулевым воротником, а под мышкой держал портфель.

- Это он! - воскликнул Игорь. - Это тот самый человек, которого дожидался Папаша.

- Какой Папаша?

Лицо Игоря внезапно посуровело.

- Я не могу вам этого сказать. В общем это страшный человек.

- Ничего не понимаю, - растерянно произнесла Лена. - Ты знаешь, надо что-то предпринять. Подожди, я сейчас вернусь.

Лена выбежала из комнаты. Через минуту она уже звонила в гостиницу «Москва».

- Рубцов Петр Иванович, старший лейтенант? Никакой Рубцов у нас не останавливался, - ответили ей.

Тогда Лена позвонила Сергею.

- Сережа, это я, Лена. Что случилось? Вот что случилось.

Лена принялась объяснять сбивчиво и торопливо.

- Подожди, Леночка, - перебил ее Сергей. - Лучше одевайся. Я сейчас пришлю за вами машину. Дело серьезней, чем ты думаешь.

…В широком коридоре около кабинета Зотова Лена и Игорь в нерешительности остановились. Значит, им сюда? Они еще раз посмотрели на свои пропуска, где был указан этаж и номер комнаты. Да, все верно. Лена постучала. Послышался стук отодвигаемого кресла, затем тяжелые шаги, и дверь распахнулась. Перед молодыми людьми стоял высокий полный человек с длинной орденской планкой на лацкане пиджака. У него была до блеска выбрита голова, лицо открытое, добродушное, с синеватыми точками въевшейся угольной пыли и лукавыми морщинками вокруг глаз.

- Ага, это вы, молодежь, - пробасил он, весело оглядывая посетителей из-под лохматых бровей. - Что ж, будем знакомы. Моя фамилия Зотов, зовут Иван Васильевич. Ну, а вас я знаю, - и, поглядев на Лену, добавил: - Извините меня, я вот с ним сначала потолкую.

Дверь кабинета закрылась за ними.

- Ну-с, Пересветов, итак, у вас произошла неприятная встреча?

Игорь понуро кивнул головой.

- Смотрите веселей, - улыбнулся Зотов. - Теперь это вас не должно пугать. Значит, Папашу видели?

- Видел.

- Что он делал?

- Дожидался какого-то типа.

- Где?

- У соседнего дома.

- Ну, а как дожидался? Что он - ходил, читал, курил или еще чем-нибудь занимался? Расскажите подробнее.

- Стоял и с одним парнем разговаривал. Я его тоже узнал.

- Кого? Парня?

- Да. Он за Зоей ухаживал. Она меня с ним и познакомила. Он на заводе работает и к их компании не принадлежит. Уверяю вас, я точно знаю.

- Гм… Как же его зовут и где именно он работает, тоже знаете?

- Конечно. Зовут Митей, фамилия Неверов. Работает на «Серпе и молоте».

- Митя?

- Да, я хорошо помню.

- Обрисуйте, какой он из себя, как одет.

Игорь охотно ответил.

- Так… Записал… Ну что же, Пересветов, спасибо за сведения. А как в школе-то дела?

Они поговорили еще минут пять, потом оба вышли в коридор.

- Ты, брат, посиди пока здесь, - сказал Игорю Зотов. - Я теперь с девушкой поговорю. - И он широким жестом пригласил Лену в кабинет.

Зотов обошел вокруг стола, около которого села Лена, не спеша расположился в своем кожаном кресле и, положив перед собой крупные, со вздутыми венами руки, поглядел на девушку. Лена ему понравилась: большие, встревоженные глаза смотрели доверчиво и строго, твердая складка очерчивала маленькие пухлые губы, на чистом лбу между тонкими бровями залегла морщинка, из-под меховой шапочки выбивались па лоб тугие светлые локоны. «Красивая, - подумал Зотов, - кажется, невеста нашего Коршунова».

Лене Зотов тоже понравился. Ей казалось, что все можно сказать этому спокойному, решительному человеку с добрыми, чуть прищуренными, внимательными глазами. «Наверно, Сережин начальник», - со странной гордостью вдруг подумала она.

- У вас, кажется, есть знакомые среди наших сотрудников? - спросил между тем Зотов.

- Да, Сергей Коршунов, - просто ответила Лена. - Мы с ним давно дружим.

Зотов машинально провел рукой по бритой голове и уже другим тоном не спеша произнес:

- А теперь расскажите-ка по порядку все, что знаете о своей соседке и ее погибшем сыне. А потом о появлении того человека. Только не торопитесь и не волнуйтесь.

Лена кивнула головой и приступила к рассказу. Зотов внимательно слушал, рисуя что-то на бумаге.

Когда Лена кончила, он добродушно усмехнулся:

- Вы забыли сказать самое главное - имя и фамилию сына Прасковьи Осиповны?

- Ах да. Иван Уткин.

В тот же день Зотов вызвал к себе Сергея.

- Читайте показания Пересветова. Знаете старого знакомого?

- Митя?! - с изумлением воскликнул Сергей.

- Да, это он. Пересветов его знал, когда тот еще не был втянут в шайку Папаши. И вы его в кафе встретили тогда же. Теперь все изменилось. Надо этим Митей заняться немедленно. Но вам неудобно. И свободных людей сейчас нет. Вот задача.

- У меня есть предложение, товарищ майор.

- Слушаю.

- На «Серпе и молоте» работает один знакомый мне паренек. Его можно привлечь в помощь. Я за него ручаюсь.

- Кто такой?

- Петр Гвоздев.

- А-а! Тот самый? Что же, не возражаю. Сегодня же вызовите его к себе и проинструктируйте. Нам надо знать о Неверове все, и как можно быстрее.

Холодное и ясное московское утро. Гудит заводской гудок. И со всех сторон текут к широким воротам люди - рабочие, мастера и инженеры.

Пожилые идут неторопливо, серьезно или со смешком беседуя между собой. А молодежь идет шумной гурьбой, спорят, смеются. Парням словно жарко, пальто - нараспашку, шапки лихо заломлены на затылок, в уголке рта задорно торчат папироски - «гвоздики».

Идут, взявшись под руки, девушки в ярких пальто и косынках. Они то перешептываются, то звонко хохочут, поглядывая на парней.

Митя идет один и рассеянно смотрит по сторонам. Он одет в свое старое, видавшее виды черное пальто, брюки заправлены в сапоги, с голенищами, собранными в гармошку, на голове кепочка с пуговкой и обрезанным козырьком.

У Мити болит голова, а на душе тоскливо и тошно. Эх, зачем только пил он вчера так много с Федькой! Теперь опять будет придираться и ворчать Никанор Иванович. И ребята из бригады поднимут крик, что Митя срывает им план и подводит в соревновании. «Ну и черт с ними», - решает Митя и с независимым видом оглядывается.

Вон идет Петька Гвоздев, обняв за плечи своего дружка. Подумаешь, герой! До сих пор всем рассказывает, как еще летом помог поймать у парка какого-то бандюгу, записался в бригадмил и подбивает ребят записываться. Давно бы проучить стоило. Митя уже не раз собирался сказать о нем Папаше, но удерживался: все-таки свой парень, из их бригады.

Митя старается держаться от него подальше. Но это плохо удается: Петька - парень общительный, а к Мите что-то особенно часто в последнее время стал лезть с разговорами да советами. Даже дома у него побывал, познакомился с матерью и Валеркой. Тот теперь пристает каждый день: «Когда дядя Петя еще придет?». А Митя ревниво отмалчивается или переводит разговор на другое: Валерку он любит, но порой стыдится его голубых, ясных и озорных глаз. За Валерку он в ответе с тех пор, как погиб отец, и особенно с того дня, как у матери началась своя, отдельная от сыновей жизнь.

И чем же был виноват Митя, что не устоял под лукавым и призывным взглядом Зои, их соседки по дому. Вскружила она ему голову, утянула к себе, насмехалась и подзадоривала, играла на гордости и мужском самолюбии. А Митя захлебнулся от неведомых ему до того чувств, от жгучей и трепетной близости с ней.

Но Валерку он не забывал. Это было то особое, дорогое, важное, что хранил от всех. Как только появились новые, нечестные деньги, Митя первым делом истратил их на брата и при этом не старался разобраться в странном, противоречивом чувстве, владевшем им. Гордость и стыд переплелись в его душе, когда он смотрел в радостные и доверчивые глаза Валерки. Но от стыда ему помогла тогда избавиться Зоя.

И только много позже, совсем недавно, Митя стал как бы просыпаться. В этом ему неожиданно помог сам Папаша. Митя хорошо помнит тот вечер, когда старик, любовно уложив в ящик буфета какую-то блестящую безделушку на тонкой цепочке, как бы между прочим сказал ему, что надо будет ограбить заводскую кассу в день получки. «За всю свою бригаду один огребешь», - усмехаясь, посулил он и стал объяснять, что Митя должен делать.

Но Митя плохо слушал. Перед его глазами стояли ребята из бригады, которые две недели «вкалывали» вовсю и должны были получить те деньги. И впервые Митя заколебался. Под холодным и проницательным взглядом Папаши он не осмелился возражать, но стал тянуть, инстинктивно отодвигая от себя решающую минуту. Митя чувствовал недовольство Папаши, опасался каждой новой встречи, однако и порвать с ним не решался. Он знал, что Папаша отомстит, страшно отомстит.

Правда, вчера старик неожиданно подобрел. Но Митя теперь не верил ни единому его слову. Ведь как раз вчера Папаша раскрылся перед ним с новой стороны. Подумать только: убить неизвестную девчонку в угоду каким-то двум парням, а потом забрать и их в свои руки! Сейчас, в ярком утреннем свете, среди людей этот замысел показался Мите особенно страшным. Его даже передернуло всего, и он поспешно оглянулся по сторонам, не заметил ли кто-нибудь этой страдальческой гримасы.

Взгляд Мити опять упал на идущего впереди Гвоздева. Ишь, как хмуро сейчас оглянулся! С чего бы это вдруг? И чего ему, зануде, только надо было? Конечно, член цехового комсомольского бюро, но ведь Митя не комсомолец. В кореши лез. А сам небось каждый раз после смены, если нет собрания, поджидает у формовочной, когда выйдет Валя. Конечно, ей теперь до Мити дела нет, сколько раз она видела его в клубе вместе с Зоей. И разве объяснишь ей, как опостылела ему эта Зоя, размалеванная, лживая и нечистая, как врет она ему на каждом шагу, как тянет деньги, как старается оторвать от Валерки.

У Мити на щеках заиграли желваки: к чертовой матери эту погань вместе с Папашей! Но тут ему опять стало не по себе. Ладно, он пойдет на последнее дело. Последнее! Потом начнет потихоньку завязывать и - баста. А то уже не только ребята на заводе, но и Валерка начинает замечать.

А Валя? Да, здорово она переменилась после той истории. Ведь Митя точно знает, что нравился ей раньше…

Тошно, очень тошно ему стало жить на белом свете, ох, как тошно! Если бы не Валерка, бросил завод, уехал бы, сгинул, а там пропади все пропадом!

Митя тяжело вздохнул и, сунув посиневшие руки в карманы, зашагал быстрее. Он с тоской подумал, что сегодня после работы еще предстоит побегать по городу, выполняя поручение Папаши. Это последнее дело, конечно же, последнее, убеждал он себя, когда шел по заводскому двору, направляясь к табельной.

Петр Гвоздев, задержавшись в проходной, теперь шел сзади и враждебно разглядывал Митину спину. «Что же случилось все-таки с парнем? - размышлял он. - Что это он задумал?»

Давно присматривался Гвоздев к Мите Неверову, еще с того дня, когда тот впервые пришел пьяным в клуб под руку с какой-то накрашенной девчонкой. А потом Митя стал плохо работать, часто выпивать и прогуливать, стал скрытен и груб с товарищами.

Ребята из их бригады любили Митю. Раньше это был общительный, веселый парень, всегда готовый помочь, поделиться последним, и работа хорошо спорилась у него, особенно если при этом требовалось проявить смекалку. Петр хорошо помнил, как здорово, например, изменил Митя приспособление под новую деталь. Конструкторский отдел согласился с ним, внес поправки в чертежи. Митя тогда получил премию, и они всей бригадой отметили это событие. Да уж кто-кто, а Петр понимает толк в настоящей работе. Он тогда не уступил Мите первенства, но хорошо помнит, как нелегко далась ему эта победа.

И вот все изменилось. Сначала Петр вместе с другими ребятами из бригады просто ругал Митю, даже отвернулся от него: мол, черт с ним, нам он больше не друг. Но так продолжалось недолго. Гвоздева охватила тревога, одна мысль не давала покоя: все-таки что же случилось, почему? Ведь так недалеко, чего доброго, и до знакомства с милицией. Петр вспомнил Горелова и Зайчикова. Там тоже все началось с пьянок, а кончилось…

Крепко ругал Митю и мастер Никанор Иванович. Петр решил с ним посоветоваться. Старик молча выслушал его в своей каморке при цехе, потом машинально расправил седые усы и сурово произнес:

- Да, сбился с пути парень. Но косточка в нем рабочая, пролетарская. Одумается, надо полагать. А я его все-таки разряда лишу. Цацкаться не стану.

- Не в том дело, Никанор Иванович. Человека воспитывать надо.

- Вот вы, комсомол, и воспитывайте. Прорабатывайте там у себя как положено. А мне надо план, график выполнять. Вот был бы ему батькой, так ремнем бы поучил.

- Эх, Никанор Иванович! Ведь батьки у него нет. У меня, к примеру, хоть в деревне, а есть. А у него и вовсе нет.

- Оно и видно.

- Вот вы бы с ним заместо отца и поговорили. Уважают вас на заводе, и Митька уважает… А вы почему-то не желаете.

Старик нахмурился, затеребил усы.

- Я, Петя, многих мастерству обучил. Никому не отказывал. Сколько моих птенцов на заводе, знаешь?

- Знаю. И не только у нас… Вас и в Венгрию и в Болгарию посылали. И там учили.

- Ну, а ежели человек совесть рабочую потерял, то и учить его - без толку время тратить. Из-под палки не выучишь.

- Так-то оно так. Но только надо ему помочь, - не сдавался Петр. - Свихнулся парень. До преступлений дойти может. Это точно. У меня, между прочим, знакомые есть в уголовном розыске. Пришлось кое в чем им помочь, знаю характер их работы. Здесь профилактика требуется, - авторитетно закончил он.

Никанор Иванович тяжело вздохнул и промолчал. Петр догадался, о чем подумал старик.

- Надо увязывать личное с общественным, - укоризненно сказал он. - Ежели такого, как Неверов, мы все вместе не переломим, он кому-то личное горе тоже причинить может.

- Молчи, - глухо отозвался Никанор Иванович. - Мое личное горе при мне остается. И не береди его, бога ради, не увязывай.

Он засопел, потом резко поднялся со своего места и вышел в цех, с силой захлопнув за собой тонкую дверь.

Петр досадливо сгреб со стола свою кепку. Не получился разговор, только старика расстроил.

И все же Гвоздев продолжал наблюдать за Неверовым. Он даже пробовал откровенно говорить с Митей, но тот отнесся к этому враждебно. Тогда Петр побывал у него дома, познакомился с матерью и братишкой, а потом разговорился с соседкой. Та под большим секретом рассказала ему, что Митя спутался с Зоей Ложкиной, непутевой и вообще подозрительной девицей, которая работает в каком-то кафе официанткой. Подробно рассказала соседка и об отношениях в семье Мити, о его привязанности к младшему брату.

Петр был очень горд собранными сведениями. При этом он старался во всем подражать Коршунову и Гаранину, вспоминая, как они держали себя во время визита к нему в дом и бесед с жильцами. Но что дальше делать с собранными сведениями, он не знал. Да и никакого повода в чем-либо подозревать Митю у него не было. «Состава преступления налицо не имеется», - сказал он себе, возвращаясь домой.

На следующий день его вызвал к себе Коршунов. Петр ушел от него сосредоточенный и довольный. Полученное задание целиком захватило его. Он полагал, что это потребует от него немало сил и, главное, времени. Но в тот же вечер у него произошел разговор с Валей Амосовой из формовочного цеха, после которого задание оказалось неожиданно выполненным.

Валя рассказала ему, что встретила Неверова в бухгалтерии. Это было вечером, после работы. В пустом коридоре она неожиданно увидела Митю. Воровато озираясь по сторонам, он возился около одной из дверей. Она не могла понять, что он делал, но чувствовала, что делал он там что-то плохое, что-то недозволенное.

- Интересно. Ну, а когда Митька тебя увидел, то что?

- Покраснел, - смущенно ответила Валя и нерешительно добавила: - Мне даже показалось, что испугался. Сразу ушел.

- Так, так… - Петр глубокомысленно наморщил лоб. - И, между прочим, последние дни он какой-то сам не свой ходит. Заметила?

Валя кивнула головой.

- Помяни мое слово, он что-то переживает. Но в то же время он, паскуда такая, что-то замышляет. Это тоже непреложный факт.

Некоторое время они шли молча. Петр о чем-то сосредоточенно думал.

- Вот что, Валя, - с неожиданной решимостью, наконец, объявил он. - Тут дело не чистое. Это я тебе точно говорю. Я кое-что в этих делах смыслю. Но все ж таки требуется авторитетная консультация. У меня есть один знакомый. Мировой парень. Как раз такими делами занимается. Фамилия его Коршунов.

- Коршунов? - изумленно переспросила Валя и даже остановилась. - Из МУРа?

- Точно. Разве ты его знаешь?

В ответ Валя растерянно пролепетала:

- Я… я с ним встречалась… То есть виделась…

- Вот это здорово! - воскликнул Петр, в волнении даже не заметив ее растерянности. - Я ему сейчас же позвоню. Вот, кстати, автомат. Надо нам с ним потолковать.

- Нет, нет, я к нему не пойду, ни за что не пойду!

- Это почему же так? Он, что же, обидел тебя или еще там что? - ревниво покосился на девушку Петр.

- Что ты! Но… но я не могу.

Валя отвернула от него пылающее лицо и смолкла. Петр, теряясь в догадках, напряженно ждал. И тут вдруг, повинуясь желанию все рассказать, чтобы Петр ничего не подумал плохого, чтобы поверил, чтобы узнал все от нее самой, Валя, не поворачивая головы, тихо спросила:

- Хочешь, я тебе все расскажу?

- Ну еще бы.

Это было очень, очень трудно, впервые рассказать о себе всю правду, без утайки. Но Вале казалось, что если она сейчас испугается и солжет, то все рухнет, все такое важное и хорошее, что, наконец, вошло в ее жизнь.

Она торопилась и потому говорила сбивчиво, глотая слова, чувствуя, как спазм сжимает ей горло. Но Петр не перебивал и не переспрашивал ее. Он как будто понимал, что сейчас происходит с этой худенькой белокурой девушкой, и волновался не меньше ее самой.

Когда Валя кончила, Петр взял ее за руку и очень серьезно сказал:

- Знаешь, я никогда не думал, что ты такая… такая… стала.

…А на следующий день, идя вслед за Митей по заводскому двору, Петр поймал на себе его настороженный, враждебный взгляд. «Ладно, - решил он. - Коршунов, тот разберется. Сегодня потолкуем». Петр был почему-то твердо уверен, что уж в МУРе-то сразу поймут, что делал Неверов в заводской бухгалтерии и кто его туда послал.

Днем в кабинете Зотова состоялось короткое совещание. Пришел и Сандлер.

- Только что говорил с дежурным врачом, - сообщил он, здороваясь с собравшимися. - Гаранину лучше. Есть попросил.

- Сегодня пятый день, как он там, - заметил Воронцов.

- Надо бы ему подбросить чего-нибудь для аппетита, - предложил Лобанов.

- Да что вы, - махнул рукой Сандлер. - У него есть все, что надо.

- И вдобавок замечательная сиделка, - улыбнулся Сергей.

- Значит, так, товарищи. Что мы имеем на сегодня по делу «пестрых»? - открыл совещание Зотов. - Во-первых, установлен Папаша. Принимаются меры к его аресту. Дальше. Установлен Дмитрий Неверов. Третье. Получены сведения о мнимом Иване Уткине, он же Петр Рубцов. Настоящая фамилия его не установлена, но есть хорошие приметы.

- На этого человека надо обратить особое внимание, товарищи, - озабоченно произнес Сандлер. - У него весьма подозрительные повадки. Судите сами. В Москве он появился недавно. Я в этом убежден. Иначе мы бы его давно нащупали: он очень активен. А раз так, значит он недавно познакомился и с «пестрыми», но при этом явно ими верховодит. Мне кажется, что именно по его заданию пришел к Купцевичу Ложкин, а перед этим Неверов. И сам Папаша водит его по городу да еще чуть не час дожидается на улице. Кроме того, у меня вызывают сильное подозрение и его методы. Я думаю, что расписку, которую нес Ложкин, должен был подписать Купцевич. А это, знаете ли, очень похоже на вербовку. Потом его визит к Уткиной с явной целью собрать сведения о ее сыне, за которого он себя, по-видимому выдает, его поведение там - все это не стиль уголовников. Но что ему надо в Москве, нам неизвестно. Ясно только одно: арест Папаши и Неверова может его спугнуть.

- Да, положеньице, - вздохнул Лобанов. - И все-таки, по-моему, Папашу надо брать, как только появится. Опасен, сукин сын. И всех остальных тоже.

- А может быть, и не брать? - как обычно, усомнился Воронцов. - Пусть сначала Папаша приведет нас к себе на новую квартиру.

- Выходит, сидеть сложа руки, пока не появится Папаша? - иронически спросил его Зотов. - А требуются как раз, наоборот, действия самые энергичные. - Он посмотрел на Сергея. - Что молчите, Коршунов?

- Да вот думаю.

- Он же замещает Гаранина, - пошутил Саша.

- Бросьте, Лобанов, - строго сказал Зотов, потом снова обратился к Сергею: - И что придумали?

В ответ Сергей негромко произнес:

- Я бы предложил рискнуть.

- Ишь ты, - усмехнулся Зотов. - А я - то думал, что у вас уже отбило к этому охоту.

- Риск риску рознь, - вмешался Сандлер. - Что вы предлагаете?

- Предлагаю взяться за Неверова, - спокойно сказал Сергей. - Он много знает и в последние дни, как мне сказали, что-то сильно переживает. Мне кажется, его можно отколоть от Папаши.

- Да, это риск, - задумчиво произнес Сандлер. - Но нам сейчас требуется во что бы то ни стало получить сведения об этом двойнике Уткина.

- А мне предложение Коршунова нравится, черт побери, - неожиданно объявил Зотов.

Когда сотрудники вышли, Сандлер сказал Зотову:

- Надо решить еще одно дело, Иван Васильевич. План ареста Папаши мы с тобой вчера разработали. Начнем с магазина в Столешниковом. Там есть один продавец. Я кое-что знаю о нем. Такого Папаша не упустит. Так что, думаю, план верный. Но кому поручить? Начинать надо сегодня же.

- Ясно. Сейчас подумаем.

- Тут хитрого человека надо, ловкого, находчивого. И не одного. Но кого назначить старшим? Может быть, из другого отдела возьмем?

- Еще чего? - нахмурился Зотов и, помолчав, добавил. - Предлагаю Лобанова.

- Лобанова? - с сомнением переспросил Сандлер. - А подходит? Горяч и, кажется, легкомыслен. Они тогда с Коршуновым какой промах допустили, помнишь?

- Парень изменился. Я за ним наблюдаю. Ты думаешь, Георгий Владимирович, одного Коршунова то собрание перевернуло? Только Лобанов проще, без обид и самолюбий.

- Гм… Возможно. Но какие у тебя факты?

- Есть факты. Очень сложная разведка квартиры Купцевича. Собрал все основные данные. Без них не провели бы операции. Это раз. Потом. Вел дело Горохова по нашей же зоне. Путаное дело, опасное, сам знаешь. Хорошо справился. Парень он сообразительный, цепкий, знает приемы маскировки, наблюдения. В общем для такой операции как раз.

- Так… Ну что ж! На твою ответственность.

- Понятно.

- Итак, решили: задание - арест. Но сначала наблюдение. Чтоб на квартиру привел. Адресок этот надо знать. Лобанова пришли ко мне, я ему кое-что расскажу о характере Пана.

- Добре.

…В тот же вечер, незадолго до конца смены, напротив заводских ворот остановились две легковые машины. В одной сидели Сергей, Забелин и Лобанов, в другой не было никого, кроме водителя.

Вскоре из проходной стали выходить люди. Их становилось все больше. Когда на улице появился Митя, Сергей, обращаясь к товарищам, сказал:

- Ну, хлопцы, за дело. Вот этот, видите? Только дайте ему отойти подальше, чтобы ни одна душа не заметила.

Лобанов и Забелин вышли из машины и направились вслед за Митей.

Сергей возвратился в управление. Через полчаса к нему зашел Лобанов.

- Все, геноссе Коршунов. С завтрашнего дня я вам больше не помощник.

- Что?

- Точно. Думаешь, опять травить начал? Нет, браток. Самостоятельное задание. Ложусь на параллельный курс.

Сергей уже отучился задавать лишние вопросы, хотя и разбирало любопытство: что за задание получил Сашка? «Сам сейчас трепанет», - решил он, хитровато взглянув на приятеля. Саша подмигнул и понимающе хлопнул Сергея по плечу.

- И не рассчитывай. Когда надо, Лобанов - могила. Понятно?

Сергей не выдержал и рассмеялся: «Вот чертяка рыжий, до чего же проницательный». Но тут он вспомнил о Мите и уже другим, озабоченным тоном спросил:

- Ну как, Саша, привезли?

- Что за вопрос? Полный порядок, - весело отозвался тот. - Беседуют.

- До чего только добеседуются, - с тревогой заметил Сергей.

Действительно, в кабинете Зотова происходил трудный разговор.

Когда ввели Митю, Зотов что-то писал. Он мельком взглянул на мрачного, озлобленного парня и сказал:

- Присаживайтесь, Неверов. Я сейчас кончу, тогда поговорим, - и снова углубился в работу.

Зотов решил дать Мите время осмотреться, успокоиться и подумать, главное - подумать.

Несколько минут в кабинете царила тишина. Наконец Зотов поставил точку, перечитал написанное и, сняв очки, откинулся на спинку кресла.

- Ну, так как живешь, Митя? - просто спросил он.

- Живем, как все, - буркнул тот.

- Мать-то здорова?

- Меня сюда не чай пить привезли, чтобы о здоровье спрашивать, - сердито блеснул глазами Митя.

- Это верно, чай пить нам с тобой еще рано, - согласился Зотов и снова спросил: - Братишку твоего, кажись, Валеркой звать?

Митя не ответил.

- Видел я его недавно, - с явным удовольствием продолжал Зотов, игнорируя враждебное настроение Мити. - Добрый паренек. Только, по-моему, плохо за ним мать смотрит. Шубку ты ему купил знатную, а пуговицы оторваны, варежки рваные.

- Мать теперь за другим смотрит, - глухо ответил Митя. - Не до Валерки ей.

- Тоже слыхал, - вздохнул Зотов. - Один ты у него остался. Он тобой здорово гордится. И любит, видать. Я его спрашиваю: «У тебя отец есть?», а он отвечает: «Нет, у меня Митька». - «А мать, - спрашиваю, - есть?» - «Есть, - отвечает, - но заместо нее тоже Митька».

Зотов заметил, как у Мити вдруг потеплели глаза и он, словно испугавшись, поспешно отвернул голову.

- Вот жаль только, - огорченно продолжал Зотов, - если не удастся у парня жизнь, если не отплатит он тебе добром за добро.

- Это почему же?

- Плохой пример перед глазами имеет.

- Чей же такой?

- Да твой, Митя, твой.

Зотов почувствовал, как снова охватила его жалость к этому ершистому, вконец запутавшемуся парню. Первый раз он это ощутил сегодня днем, когда побывал дома у Мити, поговорил с Валеркой и соседями по квартире.

- Будем, Митя, говорить откровенно?

- Думаете, на простачка напали? - криво усмехнулся тот. - Я никого никогда не продавал. И вообще зря прицепились, я ничего не знаю.

- Первому верю, а второму нет, - покачал головой Зотов. - Но сейчас речь не о том. Скажи, правда, что ты с Зойкой порвал?

- Никому до этого дела нет, - отрезал Митя.

- Ты хочешь сказать, что это никого не касается?

- Вот именно.

- То есть никому от этого не стало ни лучше, ни хуже?

- Во-во.

- А это, брат, уже неверно.

- Как так? - Митя не понял и насторожился.

- От того, что ты спутался с Зойкой, стало хуже, по крайней мере, двоим, а лучше - тоже двоим, - убежденно ответил Зотов.

- Загадки загадываете, - не очень уверенно усмехнулся Митя.

Чем дальше продолжался этот странный для него разговор, тем яснее Митя чувствовал, как уплывает у него почва из-под ног. Еще в машине он приготовился к жестокому, злобному отпору и весь внутренне сжался в предчувствии недоброй схватки. Но этот человек сразу сбил его с толку. Митя не чувствовал враждебности в его тоне, а только искреннее участие. Митя убеждал себя, что это хитрая уловка, обычный прием, чтобы задобрить его и обмануть. Но до конца убедить себя в этом ему не удавалось. И еще Митю удивляла и беспокоила осведомленность этого человека. Откуда он все знает? И что еще он знает о Митиных делах?

- Загадки? - переспросил Зотов. - Вот уж нет. От того, что ты спутался с Зойкой, хуже стало двоим: тебе самому и Валерке. Что деньги у тебя появились, так то не большое счастье. А лучше стало тоже двоим: Зойке и… Папаше.

Когда он назвал Папашу, Митя невольно вздрогнул, и это сейчас же подметил Зотов. Если бы Митя даже не вздрогнул, а только собрался это сделать, то, кажется, Зотов уловил бы и это, - так чутко натянут был у него каждый нерв, так стремился он всем существом своим понять малейшее движение в душе этого парня.

- Прав я или нет, - сказал Зотов, - ответь самому себе.

- Вы зачем меня сюда приволокли? - глухо спросил Митя. - Чего вы мне в душу залезаете? Сажайте! - вдруг крикнул он в лицо Зотову и яростно сжал кулаки. - Сажайте - и баста!

- Э, нет, парень, - очень спокойно возразил Зотов. - Не выйдет. От этого разговора тебе никуда не уйти.

- Я ничего не знаю, все равно ничего не знаю, - упрямо бормотал Митя.

- Не в этом дело, - пожал плечами Зотов. - Сейчас главное - чтобы ты сам себе ответил: куда поворачиваешь свою жизнь? И помни, это я тебе точно говорю: за тобой пойдет и Валерка. Пойдет всюду: на честный, славный труд и на преступление, куда поведешь. Ты думаешь, он ничего не видит? Нет, брат, видит. И если покатится за тобой, добра от него не жди ни себе, ни людям.

Митя низко опустил голову, чтобы Зотов не видел, как задрожали его губы. Он не мог не чувствовать правоты услышанных слов. Сердце замирало: Валерка ведь действительно пойдет за ним всюду. Он почувствовал, как снова гордость и стыд переплелись в его душе.

- Я знаю, ты любил Зою, - продолжал Зотов, - но чем она тебе отплатила? Об этом ты мечтал? И Папаше ты теперь цену узнал. Я понимаю, нелегко тебе выполнить его приказ: ограбить заводскую кассу, отнять деньги у своих же ребят.

Митя дико посмотрел на Зотова. Как, и это ему известно? И потому, что все сказанное этим человеком было давно пережито Митей, потому, что все это были и его мысли, его сомнения и муки, Митя почувствовал, как шевелится у него в душе робкая надежда найти в этом большом, спокойном и сильном человеке ту опору, которой так не хватало ему в жизни. Что, если все начистоту рассказать ему? Нет… Это легко сейчас, когда Митя здесь, вдвоем с ним. А что будет потом, когда Митя уйдет, когда останется один, когда придется идти к Папаше? Уж Папаша-то сразу догадается, и тогда… Холодок прошел по спине у Мити, и он невольно поежился. Это не ускользнуло от напряженного внимания Зотова.

- Боишься? - сразу понял он. - Папаши боишься? - И, сжав тяжелый жилистый кулак, он властно произнес: - С этим бандитом мы кончаем. Раз и навсегда. Можешь вычеркнуть его из своей жизни. Вычеркни заодно и Софрона и Купцевича, квартиру которого ты недавно обнюхивал.

Еще один точно рассчитанный удар пришелся в цель. Митя снова опешил. Он видел, что этот человек все знает. Зачем же его, Митю, привезли сюда? Неужели только для того, чтобы поговорить о нем самом, о его жизни, о Валерке?

А Зотов и теперь не давал ему опомниться.

- И еще тебе скажу: с папашей заодно мы возьмем и Ивана Уткина. Слыхал о таком?

Митя сидел оглушенный, полный смятения, не зная, что сказать, на что решиться. Воля его была парализована. Он не мог уже найти в себе силы сопротивляться, но не было в нем еще и решимости, той крупицы решимости, которая помогла бы ему сделать последний, решающий шаг. И Зотов это почувствовал.

- Все, - сурово произнес он. - Вот все, что я хотел тебе сказать. Теперь слово за тобой.

- Какое еще слово? - не поднимая головы, еле слышно спросил Митя. - Нет у меня никаких слов. Отговорился.

- Врешь! - вдруг крикнул Зотов и грохнул кулаком по столу.

От неожиданности Митя поднял голову и с изумлением посмотрел на него.

- Врешь, - спокойно и властно повторил Зотов. - Ты просто стал трусом. Трусом! Решил идти на дно? И пальцем не хочешь пошевелить, чтобы выплыть? - Зотов почувствовал, что не может больше говорить спокойно. - Не выйдет! Ты у меня станешь человеком! И Валерку не дам тебе топить! Искупай вину, дуралей. - И он нанес последний удар. - Говори, кто с тобой на последнее дело идет?

- Не идет, а едет, - растерянно поправил его Митя, не сводя с Зотова совершенно ошалевших глаз.

- Это все равно. Иван Уткин идет?

- Да едет, я же вам говорю, едет, - упрямо, с тоской повторил Митя. - Он, Федька, и я. А вот куда, сам не знаю.

- На чем едете?

- На машине.

- Когда?

- Завтра.

- Кто водитель?

- Есть один такой. Чуркин фамилия.

- Чуркин?!

- Да.

- Так…

Зотов внезапно улыбнулся, встал, вышел из-за стола и, схватив за плечи вконец растерявшегося Митю, с силой встряхнул его и поставил перед собой.

- Эх, парень, дурья твоя голова! Но недаром сказал про тебя Никанор Иванович: косточка в нем рабочая, пролетарская, одумается. - Он положил на Митино плечо тяжелую руку и, пристально глядя ему в глаза, сказал: - Иди. И делай все, как вы там задумали. Чтоб комар носа не подточил. Остальное я беру на себя.

Митя почувствовал, как страшная тяжесть упала с его плеч. Впервые за много дней он смело взглянул в глаза другому человеку и облегченно улыбнулся в ответ на его слова.

Возвратившись домой, Митя сгреб в охапку удивленного Валерку и, шутливо погрозив ему кулаком, сказал:

- Ты у меня будешь человеком.

Ночью Митя долго не мог уснуть. С тревогой он думал о завтрашнем дне. Вот когда все решится.

Как только закрылась дверь за Митей, Зотов вызвал к себе Коршунова.

- Немедленно доставьте сюда шофера Чуркина. Помните такого?

- Так точно.

- Затевается нешуточное дело. И они втянули его. Надо предупредить. Выполняйте.

- Слушаюсь.

Оставшись один, Зотов нервно закурил. Обычная сдержанность на минуту изменила ему.

Сергей возвратился неожиданно быстро. Голубые глаза его смотрели весело и возбужденно. Зотов недовольно поднял голову.

- Почему задержались?

- Задание выполнено, товарищ майор. Чуркин здесь.

- То есть как здесь?

Сергей не выдержал и улыбнулся.

- Я его встретил в проходной. Добивался пропуска к нам.

- Вот оно что? Ну, тащите его сюда.

Через минуту перед Зотовым уже сидел шофер такси Василий Чуркин. Вся его щуплая, подвижная фигурка выражала крайнее волнение.

- Значит, пришлось-таки нам встретиться, - добродушно усмехнулся Зотов.

- А как же? Я ведь, товарищ Зотов, сдрейфил тогда по глупости, а не от природы.

- Верно, верно. Я это сразу понял.

- То-то и оно. Второй раз такое дело повториться не может. Это я себе точно сказал. И вот тут такой случай. Вчера, значит, является ко мне домой неизвестный парень. Вызывает на лестницу. Так, мол, и так, говорит. «Ты нам летом одну услугу оказал. Изволь теперь вторую оказать. А то плохо будет». - «Что вам, - говорю, - от меня надо?» А у самого страха нет, ей-богу, одна злость. Я, знаете, от такого нахальства завожусь с полоборота. «Надо, - говорит, - чтобы ты свою машину послезавтра в семь часов вечера подал на площадь Свердлова, к закусочной «Метрополя». Может быть, придется кое-куда съездить. А нет, так мы тебя тут же завернем и проваливай на все четыре стороны до другого случая. И смотри, - говорит, - если нас продашь, то на другой день хана тебе». И давай, значит, грозить, да так, что у кого другого все бы поджилки затряслись. А у меня, верите, товарищ Зотов, одна злость - и все тут. Хотел было я его турнуть, а потом думаю: «Шалишь, брат, здесь военная хитрость нужна, как на фронте». Делаю, значит, вид, что до смерти испугался и соглашаюсь. Он и ушел. Ну, а я, значит, сегодня прямиком к вам, еле с работы отпросился.

Чуркин умолк, беспокойно ерзая на стуле и поминутно откидывая со лба свой непослушный чуб. Видно было, что на душе у него далеко не так спокойно, как он хотел показать.

Зотов минуту сидел молча, барабаня пальцами по столу, потом сказал:

- Смелый вы человек, Чуркин. Спасибо, что снова помочь нам решили. Значит, точно еще неизвестно, поедут они на дело или нет? Это станет вам ясно только в последний момент, в машине? Ну что ж, теперь составим план действий…

Сергей складывал в несгораемый шкаф бумаги, собираясь идти домой, когда в его комнату зашел Зотов. Вид у него был утомленный. Он не спеша прикрыл за собой дверь и грузно опустился на диван. Сергей выжидающе молчал.

- Домой? - спросил Зотов.

- Так точно, домой. Но если требуется…

- Требуется только одно: чтобы завтра вы были в полной боевой форме.

Но Сергей почувствовал, что Зотов пришел неспроста.

- Завтра у вас большой день, - задумчиво продолжал тот. - Вы впервые назначены руководить очень ответственной операцией.

- Я это понимаю, Иван Васильевич.

- Вы этого заслужили. Вообще скажу прямо, вы сильно изменились за этот год. Как сами-то чувствуете?

- Кажется, да.

Сергей присел на край стола и вытащил из кармана пиджака сигареты.

- Дайте уж и мне, - протянул руку Зотов. - Одну, сверх программы.

Они закурили. Зотов откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. «Устал, а не уходит. Наверно, за меня беспокоится», - подумал Сергей.

- Знаете, вот сколько лет я уже в МУРе, - негромко произнес Зотов, - и представьте: каждый раз перед такой операцией тревожусь.

- Все будет в порядке, Иван Васильевич, - тряхнул головой Сергей, как бы прогоняя последние сомнения.

- Надеюсь. - Зотов помолчал. - Но вот что я вам хотел сказать. Неверов мне сообщил, что завтра в машине, кроме него и какого-то Федьки, будет этот самый Уткин. Очень серьезное сообщение. Это, собственно, то самое, из-за чего мы пошли на рискованный разговор с Неверовым. Я сейчас был у Сандлера. Он уверен, что этот тип не уголовник. Сандлер даже говорил об этом с Угловым.

- С кем?

- С Угловым из Комитета государственной безопасности.

- Вот оно что, - насторожился Сергей.

- Да, и Углов заинтересовался. У них, мне кажется есть кое-какой материал. Углов, правда, дал согласие, чтобы операцию проводили мы. Ответственность поэтому возрастает. А если Сандлер прав, то возрастает и сложность. Вы кого наметили взять на эту операцию?

Сергей ответил.

- И Воронцова? - улыбнулся Зотов. - Что, налаживаются, наконец, отношения?

- Я раньше сильно ошибался в нем, Иван Васильевич.

- Так, так. Значит, люди познаются на деле?

- Вот именно.

- Это хорошо.

Зотов неожиданно умолк и, нахмурившись, потер рукой левую сторону груди под пиджаком, потом с досадой швырнул недокуренную сигарету и буркнул:

- Что-то пошаливать стало… по вечерам. А курить все никак не брошу.

Он с трудом пересилил боль.

- Тревожитесь? - спросил Сергей.

- Да, тревожусь, - покачал головой Зотов. - Особенно если сам не участвую в операции. - Он вздохнул. - Ну, да ладно. Только смотрите. Не прощу ни малейшего промаха. А теперь я хочу предупредить вас, чего можно ждать от Уткина, если наши подозрения верны…

Они сидели еще около часа, обдумывая план операции, потом вместе вышли на улицу, и Зотов на своей машине отвез Сергея домой.