Холодные дни

11

Этот день был отвратительно хмурым: серым, дождливым, пасмурным. Небо без конца сыпалось дрянной изморосью, не прерываясь ни на мгновение. Дорога раскисла и мерзко чавкала под копытами лошадей, солнце почти не показывалось, одежда намокла и противно липла к телу, холодя кожу и заставляя покрываться громадными мурашки. После полудня невесть откуда поднялся сильный ветер, умудряющий задувать даже под плотные тенты крытых повозок. А сверху, в довершении всего, что-то беспрестанно текло, журчало или капало, норовя все время попасть за шиворот. Тряпичный потолок опасно прогнулся, то и дело касаясь макушки, отовсюду тянуло сыростью и влагой, колеса громко скрипели, возницы ругались вполголоса… в общем, все было плохо. Но особенно гадким было мое настроение, которое за весь долгий день так и не смогло подняться ни на один жалкий градус.

Нахохлившись, как воробей, я сидела рядом с молчуном Зого и мрачно глядела перед собой, кутаясь в теплый плащ и тихо проклиная свою невезучую долю. Знаменитая эльфийская плащовка почти не спасала от мокрых капель, которые шутник-ветер все время норовил забросить в лицо. Приходилось беспрестанно утираться, прятать глаза и снимать прилипающие ко лбу волосы, чтобы не слишком сильно походить на болотную ведьму. Те, как говорят, вовсе из воды не вылезают. Так и я: мокрая снаружи, холодная внутри, и зла-а-я… хорошо, что старик Зого не любил трепать языком. Поглядывал только испытующе, да загадочно хмыкал в седые усы, при этом не навязываясь и не надоедая с расспросами. Хвала Двуединому, он был из той редкой породы людей, которые придерживаются мудрого правила не лезть в чужую душу, покуда не приглашают, а мне сейчас ничего другого не нужно: один лишь покой, блаженная тишина и бесконечный, убегающий вдаль чистый горизонт.

Правда, с последним возникла некоторая проблема, потому что повсюду, насколько хватало глаз, тянулся унылый, мокрый до нитки лес, да еще, что самое неприятное, назойливые попутчики не оставляли своим вниманием. Правда, туда я не демонстративно не смотрела, хотя по левую руку, всего в шаге от повозки, с кислой физиономией трясся верхом такой же мокрый Лех, а с противоположной стороны неутомимо трусил громадный черный тигр. Оба настороженно косились на меня и друг на друга, пытались привлечь внимание, даже заговаривать пробовали, старательно делая вид, что не замечают один другого. Но я одинаково игнорировала всех: на первого была все еще зла, как голодный оберон, а второго (подлого, словно древний демон Иира) предпочла бы вообще сегодня не видеть. И была в своем желании настолько тверда, что даже на коротком дневном привале не дала им ни единого шанса: едва повозки начали замедляться, быстрее молнии скользнула наружу и проворно соскочила на землю, уже заранее зная, куда и зачем. И, прежде чем Лех успел спешиться, а Ширра — обогнуть повозку, уже исчезла среди деревьев, намеренно приложив все усилия для того, чтобы не оставить за собой ни единого следочка. В такой дождь, как оказалось, это совсем нетрудно. После чего на целый час пропала из виду, заставив кое-кого прилично поволноваться, а одного даже немало (но безрезультатно) побегать под мокрыми ветками. И вернулась аккурат к отъезду, с тем, чтобы змеей юркнуть обратно на свой насест, снова нахохлиться, презрительно игнорируя все попытки наладить отношения, затем преувеличенно громко фыркнула и резко задернула мокрый полог прямо перед наглой черной мордой, вздумавшей поинтересоваться моим самочувствием.

Ага! Размечтался! Думает, я так легко забуду!

Ширра озадаченно отстал, а Лех только вздохнул. И правильно: начни он настаивать или начни придумывать глупые оправдания, наверняка бы узнал все, что я думаю по этому поводу. И от этой страшной правды никакие эльфы бы его не спасли. Так что пусть сидят тихо и помалкивают, если не хотят опозориться перед всем честным народом. Вот так.

Я протестующе шмыгнула носом.

— Замерзла? — участливо поинтересовался Яжек, мигом оказавшись рядом.

— Нет.

Юноша покачал головой и сдернул с плеч собственный плащ, оставшись в короткой кожаной куртке. Под непрекращающимся дождем его волосы мгновенно намокли, облепив макушку неопрятными черными прядями, лицо заблестело мелкими водяными капельками, отчего большие темные глаза стали казаться еще крупнее. Но на губах мелькнула виноватая улыбка.

— Вот, надень, а то холодно сегодня. И ветер сильный. Не дай Двуединый, застудишься.

— Спасибо, не надо.

— Надень, — нахмурившись, обернулся Лех и придержал поводья, снова поравнявшись с повозкой. — Яжек прав, тебе надо согреться.

— Тебя не спросили, — огрызнулась я. — Что за дурацкая привычка — думать и решать за других, не спрашивая на то их согласия? Раз сказала, что не замерзла, значит, так и есть. Свою спину побереги.

Лех недовольно засопел, явно желая поспорить, но некоторое время колебался, хорошо помня, что я сержусь за утро, а значит, могу и передумать насчет совместного путешествия. Он посопел, подумал, но потом понял, что я не смирюсь с его присутствием. Наконец, с силой пришпорил коня и умчался вперед, догонять старого приятеля Кеола, с которым явно не один год провел в Приграничье. Разумеется, жутко злясь на одну упрямую девицу, но не желая натягивать отношения еще больше. Так ему и надо. Пусть не делает гадостей за моей спиной.

С другой стороны повозки немедленно раздалось недовольное ворчание, а из-за стены дождя прямо перед носом тревожно дернувшегося тяжеловоза стремительно вынырнула могучая фигуры Ширры, показавшаяся сейчас даже более массивной, чем накануне. Облепленный мокрой шерстью, свитый, казалось, из одних только мышц, он мрачной зловещей тенью мелькнул перед испуганно взвившимся конем и, грозно приподняв верную губу, выразительно рыкнул. Телега опасно содрогнулась от чересчур резкой остановки, несчастный скакун чуть не встал на дыбы, страшась находиться рядом с таким чудовищем, а я чуть не слетела прямиком в жидкую грязь под колесами. Едва успела схватился за плечо соседа. Возница, покачнувшись от толчка, глухо ругнулся, растер будущий синяк (каюсь, хваталась намертво), некрасиво помянув всяких демонов, что являются к ночи. Затем выразительно погрозил сухим кулаком и громко щелкнул кнутом, понукая заартачившегося жеребца идти дальше.

Ширра, неохотно посторонившись, беззвучно сомкнул челюсти и сердито сверкнул глазами — явно заметил мое плачевное состояние, но я уже отвернулась: нечего ему пялиться и зубы свои скалить, сама как-нибудь разберусь. А потом и вовсе забралась под крышу, всем своим видом демонстрируя, что чихать хотела на чужое мнение. Вот именно: чи-хать. Или нач-хать, да не просто так, а с высокой ратуши. На них обоих. И до того постаралась, так возжелала убедительности, что вскоре и в самом деле оглушительно чихнула, заставив телегу снова покачнуться, а вечно невозмутимого Зого еще и подпрыгнуть от неожиданности.

— Трис! Етить тебя за ногу…

Яжек снаружи тихо хмыкнул.

— Ты что, действительно простудилась?

— Нет, — недовольно насупилась я, кутаясь в промокший плащ. — Это все злобные происки ушастых недоброжелателей: на торгу говорили, их плащи не поддаются влаге, но, как оказалось, это гнусная ложь. Мой давно вымок насквозь, будто соткан не из ушастой… тьфу ты!.. эльфийской нити, а из простой дерюги! За что только деньги платила?!

— Ох, Трис, — сокрушено покачал головой Зого. — Боюсь, тебя просто-напросто обманули: эльфийские плащи действительно не пропускают воду. Можешь мне поверить — десять лет один такой носил, все нахвалиться не мог, никакого сносу ему не было…

— Да? — подозрительно шмыгнула я носом снова. — И куда ж он делся?

Старик тяжко вздохнул.

— Так сперли его у меня. Какой-то гад в таверне и спер. Знал бы, кто, давно удавил бы — двадцать золотых за тот плащ отдал. Да только ушел он, гад — схватил, шмыгнул на улицу, да только его и видели.

— Двадцать золотых?! — изумилась я. — Мне этот вполовину меньше обошелся!

— Потому-то и не держит воду, — авторитетно заявил он. — Не эльфийская эта ткань, значит. Хоть и очень похожа, признаю. Но, поверь старому вознице, немного повидавшему свет: обманули тебя, милая. Ткань, конечно, неплохая, выделанная, крепкая. Эльфийским воском ее наверняка пропитали, подкрасили, где нужно, в травках кое-каких замочили и готово — ни за что не отличишь от настоящей, покуда в сильный дождь не попадешь. Да и то, не сразу обман раскроется, а через недельку-другую, когда мошенники уже далеко будут.

— Вот демон!

Зого сочувственно покосился.

— Да, дела-а… я однажды тоже так попал. Сперва не понял, конечно, хотя уже не первый год с мастером Бреголом по миру помотался. Но разницу ощутил лишь когда настоящую вещь в руках подержал: от нее завсегда магией тянет, да и теплая она, когда ни возьмешь. Будто душу тебе греет, хоть в снег, хоть в дождь, а хоть на море в шторм. Да ты и сама можешь увидеть: сделай труд, глянь на наших остроухих.

Я, скрепя сердце, выглянула снова, поискала глазами отдалившихся эльфов и быстро убедилась: все правда. Ушастые гордецы ехали себе, как ни в чем не бывало — сухие, чистенькие, красивые, как детские игрушки. Ни каплюшки на них не повисло, ни комочка грязи — все скатывалось, будто сани по ледяной горке. Ни следа непогоды на них не виднелось, хотя внешне ткань — один в один с моим плащиком. Ни за что не различишь, коли поближе не подойдешь и не потрогаешь. Но у них ткань как поблескивала матово, так и сейчас блестит, а моя промокла, провисла и обмякла половой тряпкой, будто не плачено за нее целое состояние. И это тем более обидно, что мне вроде как по профессии положено всякий обман загодя распознавать: все-таки я не первый день ремесло изучаю. Хоть и по золоту больше, да по каменьям, но все-таки. Эх, купец, купец… дородный бородатый крепыш в алом кафтане и поистине королевской осанкой… взгляд, как у бравого орла, честный и неподкупный… руки холеные, подбородок гордый, нос прямой и весь из себя благородный… ну, только попадись мне в руки! Только покажись на глаза! Вот этим самым «плащом» по ним и стегну!

Буркнув нечто нелицеприятное в адрес пройдохи, я отвернулась, чувствуя, что и без того отвратительное настроение упало окончательно и бесповоротно. Осталось только добить, чтобы не мучилось, и спеть по нему заупокойную.

Из груди вырвался тяжкий вздох.

— Да не переживай, Трис, — сочувственно покивал Яжек. — Ну, давай я тебе свой отдам? Возьми, а? Он совсем сухой внутри — там подкладка специальная, на заказ у эльфов сделана. А твой совсем промок!

И тут проклятые ушастые гады!

Я вздохнула совсем тяжело и снова вежливо отказалась, отчего юноша почти обиделся, но на мою черную неблагодарность милосердно смолчал. Перехватив его взгляд, Зого вполголоса посоветовал мне не глупить, на что пришлось так же тихо ответить, чтобы он не лез не в свое дело. После чего на дороге воцарилось неуютное молчание, нарушаемое только визгливым скрипом телег, тяжелым дыханием и негромким всхрапыванием лошадей. Мое настроение при этом полностью издохло, и я уже собралась его с почестями похоронить, а потом предаться совсем уж черному отчаянию, потому что действительно было холодно, а раздевать и рисковать здоровьем Яжека никак не хотелось. Однако, как оказалось, не только старый ворчун слышал наш разговор: едва в моей душе во всю мощь заиграл траурный марш, Беллри неожиданно развернулся, придержал коня. Зачем-то оглянулся на Леха. Наконец, вытащил из седельного мешка бесформенный сверток и, приблизившись, с коротким поклоном протянул.

— Возьми, пожалуйста. Это согреет и убережет от влаги. Его шили для… ну, неважно, но мне кажется, тебе подойдет. Правда, цвет немного не… — тут Беллри наткнулся на мою непонимающую физиономию и быстро добавил: — Не волнуйся, он совсем новый. Никакого урона твоей чести не будет.

А потом поспешно откинул верхнюю ткань и снова протянул.

— Вот. Прими. Очень тебя прошу.

Зого и Яжек с поразительной слаженностью разинули рты, наблюдая дивное зрелище вежливого (!!) эльфа, а я оторопело воззрилась на странно переливающееся чудо: необычный плащ был настолько тонок и изящен, что, казалось, его соткали из лунного света, чтобы укрывать от нескромных мужских взоров волшебный лик какой-нибудь древней богини. Даже под серым дождливым небом, под туманной пеленой мутной хмари и мрачноватым светом скрывшегося за тучами дневного светила он играл дивными красками всех оттенков радуги. С виду просто и ладно скроенный, гибкий, слегка шелестящий при каждом прикосновении, он неумолимо притягивал взгляды, будто драгоценный бриллиант, по чьему-то недомыслию оказавшийся среди речной гальки. Он почти пел под неслышную мелодию вплетенной в него магии эльфийского Леса, призывно сиял и жил собственной жизнью, озаряя этот серый мир своим внутренним светом. Невероятно тонкий, почти прозрачный, невесомый. Поразительно легкий и теплый, но мягкий и удивительно приятный на ощупь. Даже касаться его было страшно оттого, что казалось: только тронь эту хрупкую красоту посильнее, и она тут же развеется туманной дымкой. Но в то же время было ясно, что эту дивную ткань не всяким ножом порежешь, не каждой стрелой проткнешь. А уж такая неприятность, как проливной дождь, вовсе покажется досадной мелочью — эльфийские сайеши испокон веков славились своими чудными свойствами и защищали хозяина так, как далеко не всякий доспех сумеет. Вот только мало кто из смертных мог похвастать, что владел таким сокровищем — эльфы ревностно оберегали свои тайны и крайне неохотно расставались с редкими секретами, старательно сохраненными ими еще со времен Последней Битвы.

— И-их-ха… — восторженно выдохнул Яжек, пожирая глазами лучащуюся мягким светом накидку. — Это же… это ж… мать честная! Столько про них слышал, но никогда не видел вживую! Вот же повезло! Беллри, а правду говорят, что сайеши могут сделаться невидимыми?!

Эльф настороженно кивнул.

— Не все, но могут. Надо только знать, как активировать заклятие. От стрелы, ножа, скользящего удара тоже уберегут, а этот еще и зачарован против магии. Его не видно магическим взором, не разрубишь простым клинком. Он легко меняет форму, подстраиваясь под желания хозяина, а если потребуется — даже под цвет стен или листьев в лесу…

— У ваших разведчиков такие, я знаю!

— Похожие, — осторожно согласился Беллри, и Яжек окончательно просиял.

— Здорово! Трис, тебе сказочно повезло! Обычно эльфы не делают подарков, но уж если делают, то это на всю жизнь! На твой век его хватит! Бери, не пожалеешь!

Я, наконец, очнулась от созерцания сайеши, о которых слышала столько баек, и изумленно уставилась на беспокойно заерзавшего в седле эльфа, который все еще дурак дураком торчал напротив и явно не знал, куда себя девать. Более того: кажется, очень боялся, что его неслыханный дар не примут, и, судя по всему, уже готовил аргументы для убеждения.

Мне вдруг стало неуютно.

Как-то не вовремя вспомнилось, что когда-то по молодости и глупости я охотилась за подобными диковинками. Испытывала жгучее любопытство к загадочной магии остроухих красавчиков. Однажды даже хотела стянуть у одного ушастого путешественника (встретить которого, вообще-то, было большой редкостью на таком удалении от Приграничья) тугой кошелек, но Рум вовремя отговорил — упомянул что-то об охранных заклятиях и посоветовал никогда с ними не связываться, потому как был вовсе не уверен, что мой амулет осилит такую мощную защиту. Потом еще припомнился давний разговор с Вортоном, утверждавшим, что сайеши — это привилегия исключительно самих эльфов, причем не самых последних, а самых что ни на есть высших (то есть, знатных, из ой, каких Высоких Домов). Что они никогда не отдадут один из самых своих охраняемых секретов в руки людей. Более того, за попытку выведать эту тайну многие из смельчаков лишились разумов, а иные — и буйных голов: бессмертные не прощали дерзости. А уже если и случалось им когда-то одарить кого-то из короткоживущих такой неслыханной милостью, то не меньше, чем за спасение жизни всей королевской (или кто там у них правит) семьи. Или за тушение вселенского пожара, грозящего вымиранием их драгоценному Лесу. Не иначе. Говорят, у нашего Велиссия среди несметных сокровищ есть такая вот штучка, но он отдал за нее сумму, равную годовому доходу всех злачных заведений столицы. Да и то, судя по слухам, она защищала лишь от случайного удара, нанесенного вскользь, и не позволяла владельцу теряться на фоне обстановки, как знаменитой ящерице-химере, умеющей даже на видном месте прикинуться самой что ни на есть исконной частью совершеннейшей пустоты.

Иными словами, протягивающий настоящий, безумно дорогой и поистине бесценный дар эльф был подобен зрелищу вернувшихся в наш мир легендарных Крылатых, вдруг собравшихся на центральной площади Ларессы и вкушающих земной пищи на пару с нашим Величеством и всей его придворной шушерой. Или явившемуся пред королевские очи Двуединому, спустившемуся с небес, чтобы самолично поприветствовать одного из своих младших детей, коих наплодилось за прошедшие тысячелетия — пруд пруди. То есть, совершенно невозможным!

От последней мысли я, наконец, пришла в чувство и с нескрываемым подозрением уставилась на тревожно дернувшегося эльфа. После чего внимательно его изучила, нехорошо прищурилась и сухо осведомилась:

— Беллри, ты здоров?

— Да, го… Трис, — неслышно уронил эльф, зачем-то опуская глаза.

— Ага. Ясно. Тогда, значит, плащик на самом деле отравлен? Или смазан какой-нибудь дрянью изнутри? Хорошо помня про вашу ко мне «любовь», могу предположить, что тут дело нечисто.

Остроухий «благодетель» пугливо вздрогнул и чуть не шарахнулся прочь.

— Что?!

— Ишь ты, — удивилась я его прыти. — Видать, и в самом деле что-то не так! Яжек, как считаешь: до чего надо было довести эльфа, чтобы он от злобы решился на такую подлость — подсовывать мне магическую дрянь, чтобы потом от души посмеяться над тем, что от меня останется, едва я ее надену.

— Чего?! — оторопел юноша.

— Того. Ты разве не знаешь, как их вещицы всегда защищены магически? А то и зачарованы, чтобы, кроме ушастых, их никто не смог даже в руки взять? Цапнешь такую сдуру и будешь потом всю жизнь на паперти стоять! Только тапочки от тебя и останутся, как говорил один мой старый друг.

— Правда?! — ужаснулся Яжек и ошарашено воззрился на Беллри, у которого от волнения лицо сперва побелело, потом посерело, а затем стало стремительно покрываться красными пятнами. — Беллри, ты что…?!

— Нет! Нет, ты не так поняла! — воскликнул эльф. — Это подарок! Дар! У него еще нет хозяина! Защитное заклятия совершенно неактивно, но как только ты наденешь, сайеши станет признавать лишь одного владельца! Он абсолютно чист и примет тебя, как истинную а-э-э… как хозяйку, госпожу! Я не хотел причинять вреда! Только помочь и защитить! Клянусь, это так!! Он твой по праву!!!

Мне снова стало неуютно, но на этот раз — от неподдельного отчаяния в красивом голосе, вдруг начавшем походить на мелодичный перезвон лесных колокольчиков. У эльфа было такое несчастное выражение лица, что казалось, у него вот-вот сердце разорвется от несправедливого обвинения. Да и не врут ушастые никогда — это всем известно. Раз сказал, что искренне предлагает, значит, так и есть. Вот только зачем? Почему отдает такое сокровище, если еще пару дней тому меня на дух не переносил? Мерзавкой, человеческой дрянью кликал? Удавить был готов за наглость, а сейчас чуть не умоляет? Что произошло? Откуда такое почтение во взгляде?

Я заметно нахмурилась.

— Тебе что, Ширра велел его отдать?

Беллри непонимающе посмотрел.

— При чем тут он?

— При том, что вы с приятелем на него чуть не молитесь. Говори: это он велел отдать сайеши?

— Нет, — покачал головой эльф.

— Тогда я уже ничего не понимаю, — пробормотала я, неверяще оглядываясь по сторонам и выискивая взглядом мохнатого обманщика, но того, как нарочно, уже и след простыл. — Если не он, то чего вы вдруг всполошились? Вы ж к людям хуже, чем к нежити… ой, и не нравится мне все это…

— Пожалуйста, возьми, — тихо повторил Беллри, настойчиво протягивая подарок.

— Не надо. Как-нибудь обойдусь.

— Бери, Трис, — поддакнул Яжек, а Зого озадаченно покосился, явно не беря в толк, чего я так заупрямилась. — Второго такого не свете нет. Если сайеши признает тебя хозяйкой, никакая кольчуга не понадобится! Никакая магия будет не страшна, хотя я о таком прежде не слышал! А уж если на упыря нарвешься, испепелит его на месте! Он тебе до конца жизни будет служить!

— Это-то меня и пугает.

— Трис, да ты чего?! — окончательно изумился юноша. — Эльфы же — не люди! Если уж что-то предлагают, то от чистого сердца!

— А эти, может, слишком долго среди вас толклись, — непримиримо насупилась я, надеясь, что ушастый смертельно обидится и избавит меня от необходимости разрываться между жадностью и осторожностью. Сайеши ведь действительно — огромная редкость. То, что его предлагают добровольно — еще большее чудо, а уж непонятное смирение Беллри просто подозрительно! Даже глазами не сверкнул, хотя я чуть не впрямую гадость сказала! Не дернулся и не возмутился, хотя видит Двуединый — было на что! Но нет: лишь обреченно вздохнул и стал совсем несчастным.

— Трис, пожалуйста…

Однако я слишком хорошо помнила, как он со мной обошелся. Еще долго буду помнить его взгляд и колючие слова, не забуду пренебрежения и откровенного презрения, которым меня окатили эти двое бессмертных. А потому принимать от них даже ТАКИЕ подарки… нет, не рискну, пожалуй.

Я медленно покачала головой.

— Спасибо, Беллри, но, боюсь, мне твой дар не по карману.

— Я ничего за него не прошу. Просто прими.

— Извини, нет.

Беллри на мгновение прикрыл нещадно горящие синевой глаза и глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями. На мгновение зажмурился, сжал до скрипа пальцы, даже побледнел немного, будто к чему-то готовился, а потом судорожно сглотнул и горько произнес:

— Ты права: я был груб и непростительно слеп. Глуп и самонадеян. Неразумен и холоден. Я обидел тебя, запятнав себя несмываемым позором. Я совершил страшную ошибку, тяжко оскорбив ту, за которую должен был биться насмерть. Ты правильно наказываешь меня недоверием: я уже потерял честь своего Рода и не сумел даже смягчить свою вину. Это правда. Я слышу и понимаю тебя. Глупо было бы надеяться… но если это позволит хоть как-то загладить мой грех… если поможет в пути и хоть немного облегчит тебе дорогу… возьми его, Трис. Пожалуйста. И забудь, если сможешь, одного глупого бессмертного, который так недостойно себя повел.

Я неприлично разинула рот, во все глаза уставившись на покорно склонившего голову остроухого. Если бы не ехал верхом, думаю, удостоилась бы великолепнейшего зрелища стоящего на коленях эльфа — смиренного, покорного, почти уничтоженного, которого надо только добить, милосердно вонзив кинжал в гордое сердце. И он бы даже не пикнул…

На душе вдруг стало невыносимо гадко, будто я сегодня сделала что-то очень плохое. Так мерзко, хоть волком вой. Это у Яжека заблестели глаза от восторга, Зого и Янек торжествующе переглянулись, даже Лех озадаченно крякнул, разглядев приятеля в такой неприглядной позе, а остальные только усмехались в усы и бороды, думая, что понимают, в чем дело. Дураки! Разве они не знают, что под честью Рода ушастые подразумевают нечто гораздо большее, чем мы привыкли видеть? Разве не знают, что дороже этого у них ничего нет? Не понимают, что Беллри только что отдал себя мне на растерзание?!

Господь всемогущий! Да когда ж это я успела так его зацепить?! Неужто это Ширра постарался?! Неужели из-за него остроухий просто сам не свой?! Все последние дни примерно держался на отдалении — несчастный и словно палками побитый! Старательно соблюдал дистанцию, которой я от них потребовала! Ночевал чуть не под кустом, чтобы мой взгляд не цеплялся за его осунувшуюся физиономию! А теперь вот ненавязчиво сообщил, что готов на многое, чтобы загладить свою вину. Даже сайеши не пожалел, лишь бы я забыла о том недоразумении. И если я его не приму…

Меня вдруг бросило в холодный пот: печальные глаза Беллри так и стояли перед внутренним взором, полные глухой тоски и обреченного понимания. Какого-то невыносимого отчаяния, словно от моего ответа сейчас зависела его жизнь. Хотя кто их знает? Вдруг его понятие о «несмываемом позоре» подразумевает именно это? Вдруг для них в порядке вещей вспарывать себе живот или бросаться с высокого утеса? Дескать, раз потерял честь, то и жить не достоин?

Я еще раз взглянула на эльфа и с внезапным беспокойством увидела то, чего раньше не замечала: он был неестественно бледен и чересчур худ, глаза лихорадочно горели, щеки впали, подбородок заострился, как у больного. Кожа нехорошо заблестела мелкими бисеринками пота, будто ему тяжело было просто сидеть… я торопливо припомнила последние дни, немногочисленные привалы, когда он всегда уходил чуть не сразу, как вставали повозки, перерыла всю память, тихие разговоры у ночного костра… и внутренне похолодела, потому что за это время я не видела, чтобы они с Шиаллом перекусывали. Понимаете?! ВООБЩЕ!!!

— Беллри? — вздрогнула я от нехорошего предчувствия. Да нет, не может быть… они не могли, не стали бы делать таких глупостей даже из-за Ширры. Да и он не заинтересован в том, чтобы ушастые перемерли у нас на глазах. Хотел бы пришибить, сразу бы разорвал: на подлость и такую гадость не пошел бы. Не стал бы заставлять их мучиться. Тогда что с ними? Почему так плохи? Почему угасают прямо на глазах?!

— Беллри, ты когда в последний раз ел?!

— Не помню, — тихо прошептал эльф, не поднимая головы.

Я снова вздрогнула: господи… неужто правда?!

— Это еще почему? Вас по голове ударили? От расстройства мозги повредились?

— Нет. А разве это так важно?

— ЧТО?!! Беллри, ты в своем уме?!

На меня в упор взглянули пронзительные синие глаза, полные невыносимого груза вины, в которых я прочла все до последней буковки — легко и непринужденно, потому что он ничего не скрывал. Как открытую книгу прочла, с каждой секундой чувствуя себя все хуже. Казалось, его что-то гнетет изнутри, какая-то страшная вина, ощущение совершенной ошибки, не дающее жить спокойно. А его глаза… Двуединый! Чтобы мне никогда больше не видеть таких страшных глаз! Было там и глупое упорство, вынуждающее делать совсем уж непотребные вещи. И пепел сожженных чувств. И мучительное раскаяние, холод приближающейся смерти. А еще — боль. Поразительно острая, будто он недавно предал кого-то важного. Невыносимая, давящая, рвущая на части, как бывает, когда ты сделал что-то такое, отчего лучше умереть, но не знать каждый день и каждый миг, что твоя вина неоспорима. И не испытывать больше мучений проснувшейся совести.

— Ты… — у меня на какое-то время даже дар речи пропал, а Яжек возле другого борта тихонько охнул. — Ты спятил?! Вы оба спятили, остроухие?! Совсем с ума сошли?!!

Бледные губы Беллри тронула слабая улыбка.

— Ты беспокоишься… это немного смягчает нашу боль. Но вина слишком велика, чтобы рассчитывать на прощение, а во искупление нам больше нечего предложить — только сайеши и свои жизни. Если они тебе нужны — возьми. Это будет справедливо.

— Какое искупление?! Какие жизни?!! — окончательно растерялась я. — За что?!!! За опрометчиво брошенные слова? За кривые стрелы, которые меня даже не поцарапали, или синяки, что я по вашей милости не успела получить? За ту милую перебранку по дороге, от которой ты потом еще три дня икал, вспоминая меня «добрым словом»? Вот вселенская трагедия!

— Для нас — да, — неслышно оборонил пришибленный эльф. Его плечи согнулись, будто под невыносимой тяжестью, лицо побледнело еще сильнее, но затем на нем проступила непонятная решительность. — Даже хуже. Боюсь, Ширра был прав, когда хотел оборвать наше существование: мы оказались недостойными детьми Леса. Неверными. Зря ты его остановила.

— Ты совсем дурак, а?! — не на шутку разозлилась я. — Если вы так боитесь Ширру, могли бы просто подойти и сказать: «прости, мы очень сожалеем», а не маяться дурью, как распоследние идиоты! Это что, так сложно — признать, что сглупили и теперь раскаиваетесь? Разве вас не учили элементарной вежливости?! Или присутствие скорра напрочь мозги отшибло?! А может, думаешь, что это я — идиотка? И не умею отличить простого дурака от законченного хама?!

Беллри несильно вздрогнул.

— Нет, не думаю.

— Тогда чего ж мечешься, будто первый день на свете живешь? Или не знаешь, как решаются такие вопросы?!

— Я…

— Болван ты, а не эльф!!

— Трис, они действительно не умеют извиняться, — странно кашлянул подъехавший Рес. — Не злись: у них принято самому выбирать себе кару за совершенную ошибку. И если тот, кого задели, признает ее достойной, значит, виновный прощен, а проступок забыт. Так заведено.

— Мне все равно, что и как там у них принято! Мы в Симпале! Почти в Приграничье! Тут живут люди и им подобные! И у нас принято поступать по-другому! Как НОРМАЛЬНЫЕ разумные существа, а не ушастые снобы, которым больше заняться нечем, кроме самобичевания! Выбрали себе кару, недалекие при…

— Прости, Трис, — вдруг неслышно выдохнул Беллри, прервав мои возмущенные излияния на корню. Яжек при этом непонятно кашлянул, Зого тихо присвистнул, выражая крайнюю степень удивления. А вот Рес подавился какой-то фразой и ошарашено уставился на эльфа, будто в первый раз увидел. И плескалось в его глазах такое изумление, что сразу стало ясно: раньше ушастые не слишком отягощали свою душу чистосердечными признаниями. — Мы действительно очень виноваты.

Я ошеломленно моргнула.

Ого! Как быстро! Я-то думала, их с Шиаллом на аркане волочь придется, под пытками извинения выдавливать, а он, как оказалось, сам готов каяться. Точнее, на все готов ради того, чтобы меня задобрить. Раньше бы морду воротил, губы кривил презрительно, а тут — бах и все! Похоже, самое время этим заниматься не ему, а мне, наслаждаясь неожиданным триумфом! Он же ни на секунду не задумался! Не усомнился! Ни словечка не возразил! Потребовали от него извинений, и нате вам, пожалуйста. Прямо ненормально покорен и смиренен, будто новорожденный ягненок. Хоть голыми руками бери! Кажется, совсем дошел до «ручки», или я ничего не понимаю в людях! Но неужели Ширра их НАСТОЛЬКО напугал, что остроухие поступились даже своими обожаемыми принципами?!!

— Прости, — сглотнул эльф. — Это больше не повторится. Никогда.

— Конечно, нет. Потому что в противном случае я вас больше жалеть не стану — так влуплю, что мало не покажется. Надеюсь, ты не сомневаешься, что я сумею? — буркнула я, неожиданно остывая. Беллри незаметно покачал головой, но в его потухших глазах вдруг загорелась слабая надежда. — Прекрасно. Тогда, надеюсь, я больше не услышу от вас прежних речей и не увижу того выражения, с которым вы меня некогда изучали?

Он заметно порозовел и уже явственнее кивнул.

— Нет. Еще раз извини, это была непростительная ошибка с нашей стороны.

Так. Не знаю, в чем дело, но едва Ширра появится, все с него вытрясу, потому что ненормально это — раскаивающиеся эльфы! Совсем ненормально. Хоть и приятно, не скрою. Может, у них просто совесть взыграла и со временем из них все же получится что-то путное? Или Лех чего понарассказывал? Тогда обоих к стенке припру и зарублю к такой-то маме, если они мне все не выложат!

— Гм… ладно. Может, и извиню, — с сомнением протянула я. — Все-таки не со зла это, а по причине дурного воспитания. Да и начальник ваш наглый слегка огорчится, если вы вдруг упадете в голодный обморок во время нападения нежити, которой тут, если верить чужим рассказам, полно. Так что живите спокойно. Но прежде ответь на один вопрос: неужели это из-за Ширры вы так переполошились?

— Нет, — слабо улыбнулся эльф. — Я же сказал: он не при чем.

— Тогда почему? Дело в… серебре? (Ииров демон! чуть не брякнула «в лунном!») В моем риалле?

— Не только.

— А в чем? Ты не юли, остроухий, а то передумаю, и будешь потом всю оставшуюся жизнь ходить непрощенным. Что за тайны вы тут развели? В чем дело?

— В тебе, конечно. Разве не видно? — вздохнул Беллри. — В том, что ты здесь, одна, в таком странном виде и почти без защиты.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась я, кинув мимолетный взгляд на любопытные физиономии вокруг. — Вы… что-то знаете?

Эльф странно кашлянул.

— Трудно было не узнать, ведь в какой-то момент ты престала скрывать свои способности. И ловкость, и сила, эта скорость… ни один человек не смог бы уклониться от моей стрелы! А ты смогла. Легко, будто играла. Просто уклонилась и исчезла, словно призрак во тьме. Да, ты невероятно похожа на человека, во всем, хотя я прежде думал, что такого не бывает. Но твои когти просто поразительны — настоящие сабли! И кожа…

Мне стало дурно от осознания того, что ушастые, оказывается, во всех подробностях наблюдали за недавним преображением. ВСЕ подметили! Запомнили! И до сих пор пребывают в шоке! Двуединый! Сколько же они тогда успели понять?!

— Значит, вы все-таки видели?

— Ну, кое-что, — внезапно смутился Беллри.

— Остальное сами додумали? — поежилась я от неприятной мысли.

— Нет. В этом как раз и помог твой риалл. Он… — эльф неуверенно помялся. — Он весьма необычен для вещей такого рода. Можно сказать, таких вообще больше нет. И то, что он признает тебя, говорит лишь об одном — вы очень тесно связаны. А значит, ты владеешь им по праву.

Я вдруг неловко кашлянула, припомнив, каким образом заполучила это самое «право». Вернее, нагло выкрала его из королевской сокровищницы, воспользовавшись некоторыми своими умениями, после чего излишне поспешно сбежала, пожертвовав ради этого изрядным количеством кожи, крови и некрасиво обломанными ногтями. А потом еще и от компании крысодлаков отбивалась, защищая свое так называемое «право» от чужеродных лапаний. Но жемчужина — моя. Она только моя и ничья больше. И она, кстати, тоже так считает: признала хозяйку, красавица моя. Целиком и полностью признала. Прав ушастый.

Мои пальцы невольно пробежались по выпуклому боку риалла и чуть вздрогнули от легкого морозца, которым одарила их отозвавшаяся жемчужина, а потом от такого же легкого укола тепла, исходящего от черного камня Ширры. Интересно, это что-то значит? То, что раньше она иногда теплела, а теперь стала заметно холодить кожу? Или здесь агат виноват? Не знаю. Но надеюсь, им это ничем не повредит.

— Ладно, — вздохнула я. — Хватит мокнуть. Иди-ка ты к брату и забирайся под свой чудесный плащ. Потом поговорим, если не возражаешь, а то я скоро позеленею от этой мокроты. На лягушку стану похожей.

Беллри недоуменно вскинул брови, но того не понял, что лишние уши мне тут совсем не нужны, а разговор-то у нас пошел совсем не для посторонних умов. Конечно, от признания эльфа понятней ничего не стало, но хотя бы теперь можно надеяться, что с ними больше не будет проблем. И тайну мою, смею думать, они тоже никому не выдадут — говорят, ушастые действительно ценят верность слову. А этот почти впрямую поклялся, что готов на все, чтобы наладить отношения. Даже вон, чего удумал — помирать голодно смертью, лишь бы вымолить прощение!

Хмыкнув, я полезла под мокрый тент, надеясь хотя бы под ним укрыться от пронизывающего ветра, который стал совсем уж холодным. И несказанно удивилась, когда Беллри вдруг наклонился, снова бережно протягивая свой драгоценный сверток.

— Зачем? — вздохнула я. — Мы же все уладили.

— Возьми, — повторил эльф, пристально глядя мне в глаза. — Если ты не хочешь принять его просто так, то возьми хотя бы… ну, в качестве извинений, что ли? Говорят, у людей так принято? Прошу, для нас это важно.

До чего настойчивый, назойливый и прилипчивый тип! А красивый, зараза! И смотрит так, будто от моего согласия зависит выживание его Рода! Аж лестно становится — на меня еще никогда так не смотрели красивые мужчины. Поправка: ОЧЕНЬ красивые мужчины! Да и накидка в самом деле чудесная!

— Ладно, — мученически вздохнула я, старательно не замечая, как внутри что-то радостно екнуло. Какая вещь! Какая дивная вещь! Прежде руку бы себе откусила, но стащила бы такое сокровище, а теперь мне его предлагают добровольно! Даром! — Возьму, пожалуй. Но только в счет искупления ваших старых ошибок.

— Конечно. Как скажешь.

Беллри облегченно выдохнул, еще раз откланялся и тут же поспешил вернуться к собрату, словно опасался, что я опять заупрямлюсь и всуну ему этот проклятый сайеши обратно. Дудки, не дождешься теперь!

Проводив ушастых долгим взглядом, я слегка поежилась, когда рассмотрела их резко посветлевшие лица. Да-да, у обоих, потому что Шиалл тоже просиял, будто я только что не бессовестно ограбила их на один бесценный образец знаменитой эльфийской магии, а наоборот, подарила свою высочайшую благосклонность. Аж засветились изнутри, заблистали, на лицах впервые за последние дни мелькнули гордые улыбки, а в глазах притаилось такое странное выражение, что прямо неудобно становится. Получается, это не они меня, а я их сейчас несказанно облагодетельствовала!

— Трис? — заговорщицки шепнул вдруг Яжек. — А чего они такого натворили, что за это пришлось настоящий сайеши тебе подарить? Наверное, сделали что-то совсем ужасное, да?

— Угу, — рассеянно оборонила я, с нескрываемым удовольствием зарываясь пальцами в нежнейшую ткань. М-м-м, какая теплая! И сухая! Вот сейчас закутаюсь вся с головы до ног и буду блаженствовать до вечера! И пусть кто-нибудь попробует ее потом отобрать! Ну, ушастые… ну, молодцы! Умеют же делать! Пожалуй, все-таки прощу этих стервецов — заслужили.

— А что именно-то? — не отставал юноша. — Гадость какую сказали? По заду шлепнули или… э-э…?

Яжек мучительно покраснел, не в силах высказать какую-то догадку, а я неожиданно вспомнила про знаменитый эльфийский слух, благодаря которому ушастые так вольготно себя чувствуют в лесу и так страдают в шумных людских городах, подметила жадное любопытство в глазах обернувшихся возниц, подтянувшихся северян, а потом усмехнулась. И сказала нарочито громче, чем следовало:

— Ты прав: гадость сделали, да еще какую. Я их (подумать только!) всю дорогу до вашего лагеря соблазнить пыталась, а они носы воротили. Я уж и изгибалась, и ворковала, и глазки строила… и — ничего! Представляешь? Никакой реакции! Отказали бедной девушке во внимании! Зато теперь поняли, какой шанс упустили. Осознали свою оплошность, разглядели и чуть не волосы рвут от досады. Видал, как расстроились? Вот за это я на них и обиделась!

Яжек поперхнулся и оторопело воззрился на вредную меня.

— Что, не веришь? — мило улыбнулась я, подметив, как напряглись спины у эльфов. Ага, все-таки расслышали, голубчики. — Думаешь, я недостаточно для них хороша?

— Нет, но они же… они же эльфы!

— И что с того?

— Они не интересуются смертными! — ошарашено выдал парень, непонимающе глядя то на меня, то на слегка занервничавших эльфов. — У них и свои красотки такие, что глаз не отвести! Для чего им люди?

— Вот сам у них и спроси, — гордо улыбнулась я и весело подмигнула обернувшемуся Беллри, намекая на то, что полученное прощение не означает полное примирение. Да и правду ведь сказала — в некотором роде все так и было, за исключением того, что в ту ночь я была как нельзя более несерьезна и самым некрасивым образом над ними измывалась. — Может, у них вкусы поменялись? Или хочешь сказать, что я плохо выгляжу?!

Яжек затравленно оглянулся, ища поддержки у посмеивающихся спутников, но никто не спешил разрешать его противоречия. Мудро отвернулись, похмыкали в усы, мысленно хохотнули и предоставили мне и дальше вводить невинную душу в страшное заблуждение.

Я немедленно надула губки.

— Нет, ну что такое?! Пожалел для красивой девушки комплимента! Подумать только, а я считала, что ты мне друг.

— Друг, — вымученно улыбнулся Яжек. — И ты красивая, правда. Вот только…

— Что? — нехорошо прищурилась я.

— Н-ничего. Совершенно ничего. Я пойду, а? А то вдруг Леху помощь нужна?

Парнишка, не дожидаясь моего согласия, пришпорил коня и умчался прочь, сверкая алыми ушами сквозь мокрые, липнущие к лицу волосы. Я только хмыкнула и, обменявшись веселым взглядом со старым возницей, со спокойной душой полезла под крышу — греться, досыпать и наслаждаться заслуженным отдыхом. А Яжек… ну, помучается денек в сомнениях. Ну, помечется в поисках правды, любопытная душа. Потом кто-нибудь просветит его относительно моих вредных талантов, он немного подуется, но может, сообразит, что о некоторых вещах приличную девушку не стоит спрашивать. А о чем-то вообще надо умно промолчать, чтобы не прослыть шпионом или, что еще хуже, заправским сплетником.

Так что пусть познает тяжкую науку жизни, пока еще есть такая возможность. А я, пожалуй, еще немного вздремну.