Холодные дни

7

Это пробуждение стало самым отвратительным за всю мою недолгую жизнь. Если бы его можно было оценить в баллах, оно наверняка заняло бы почетное миллионное место, причем далеко в минусе, потому что я не могла припомнить ситуации, когда бывало ТАК плохо. Меня словно раздирали на части внутренним вихрем, то пытаясь заморозить до смерти, то внезапно разогревая до состояния дымящегося уголька. Меня трясло, заставляя сворачиваться в комочек, но потом кидало в жар, и я не знала, куда от него деться. И это повторялось бесконечно, выматывая душу, высушивая кожу, выворачивая наизнанку в буквальном смысле слова. Все кости нещадно ломило, словно их зажали в пыточные тиски и теперь безжалостно вытягивали. Между лопатками поселилась тупая боль, будто там действительно кто-то жестоко обломал роскошные крылья. Голова — как чугуном налита, веки тяжелые, неприятно царапают глаза. В горле сухо, будто в пустыне. Дико хочется пить, но в то же время мутит немилосердно. Изнутри то и дело подкатывает душный комок, и тогда поневоле приходится стискивать зубы, чтобы не испачкать мягкую подстилку, потому что встать и куда-то идти сил у меня почему-то не было. Думаю, я даже ползти сейчас неспособна. Только лежать на левом боку, подтянув ноги к груди, и тихо скулить от боли, смутно надеясь, что кто-нибудь все-таки придет на мой стон, сжалится и пристрелит к демонам, чтобы не мучилась.

Спустя какое-то время я сообразила, что мерзкая тошнота поселилась внутри не сама по себе — как оказалось, пол подо мной постоянно двигался, то проваливаясь куда-то, то снова подпрыгивая выше головы, отчего создавалось впечатление, что мы кувыркаемся на волнах во время нешуточного шторма. Еще через пару минут ужасающих мучений удалось понять, что это не палуба корабля, а всего лишь — дощатый деревянный настил одной из крытых плотным тентом повозок, в которую меня, болящую, кто-то заботливо уложил на теплые одела и благоразумно прикрыл от непогоды и уличной сырости. Более того, тугие тюки с товарами оказались сдвинуты далеко вперед, чтобы не мешались. Рядом лежала весело побулькивающая фляжка, чуть поодаль виднелся пыльный бок моего собственного дорожного мешка, чей-то серый плащ с зеленоватым подбоем. Над головой мерно колыхалась тряпичная защита, с трудом пропускающая внутрь яркие солнечные лучики, а где-то неподалеку кто-то из возниц тянул заунывную песню о тяготах долгого пути.

Определившись, я непонимающе распахнула глаза. Что за…? Что я тут делаю?!!! На дворе день, а я валяюсь, словно ноги подрубили! Даже не почувствовала, как меня вежливо перенесли!! Вообще ничего не почувствовала!! Бревном лежала, пока кто-то занимался перетаскиванием тяжестей! Более того, судя по тому, что солнце стоит в зените, Брегол все же решил не терять целый день у Черного Озера и отправился в путь сразу, как люди слегка отошли от моих подвигов, или же… или же я проспала больше суток?!

Меня вдруг осыпало морозом, потому что мудрый купец вряд ли стал бы отказываться от незапланированного отдыха, когда была такая прекрасная возможность. Коням надо было дать время, людям — тоже, мне — тем более. Значит, что? Значит, я отключилась на целые сутки?! Бессовестно проспала даже момент отъезда, а очнулась только сейчас? Да еще в таком состоянии, будто эти сутки не спала, а таскала на себе многопудовые кандалы?!

Вспомнив свой сон, я внутренне содрогнулась, потому что смутно предчувствовала, что неспроста это. И Рум, и Судья, и его слова о прошлом. Моя рука сама собой ухватилась за тихо звякнувшие друг о друга амулеты и осторожно сжала, силясь сообразить, почему они только что висели отдельно друг от друга, а теперь снова успокоено приклеились, мгновенно прекратив холодить и, одновременно, разогревать мою несчастную кожу.

Рум… значит, он теперь свободен? Действительно свободен и больше не будет мучиться НЕсвоей виной? А я действительно была ТАМ и смогла его найти? Вошла через этот странно правдоподобный сон, отыскала его, услышала? Отбила у дурака-Судьи и сумела отпустить, как обещала когда-то?!

У меня словно камень с души свалился. Двуединый… как же хорошо! Как замечательно, что он больше от меня не зависит! Как чудесно и правильно. По-настоящему правильно! Дай ему новые крылья, господи. Помоги справиться с прошлым, дай шанс на возрождение, позволь снова вернуться в этот мир… живым, как прежде… большего я не прошу… пожалуйста… теперь, когда я точно знаю, что он в порядке, можно не переживать и не жалеть о содеянном.

Рум свободен! А Судья и правда дурак: не понимает, что ради этого стоило ломать себе даже крылья!

Я слабо улыбнулась, понемногу приходя в себя. Рука сама по себе потянулась к груди: мягко засветившиеся амулеты тихонько кольнули влажную ладонь, и самочувствие, как ни странно, быстро улучшилось. Меня прекратило бросать из жара в холод, куда-то пропала ломота в мышцах, обильный пот перестал струиться по вискам и мочить волосы, а дикая жажда слегка поутихла. Только спину еще здорово ломило, но, по крайней мере, сесть без посторонней помощи я уже могла. Что незамедлительно и проделала, с радостью отметив, что куда-то подевавшиеся силы вроде бы возвращаются. Более того, мне удалось спокойно напиться, отереть лицо и даже немного повеселеть, потому что все оказалось не так плохо. А если учесть, что в скором времени мой необычный компаньон должен подать какой-нибудь знак о том, что жив, здоров и наслаждается обретенной свободой, можно и вовсе считать, что утро… вернее, день выдался просто замечательным.

Выждав еще немного, я осторожно подползла к плотно задернутому пологу и выглянула в щелочку. Убедилась, что мы движемся в прежнем направлении, поспешно отвела глаза от плавно проплывающих мимо деревьев, вновь всколыхнувших в душе воспоминание о морской качке. Некоторое время вынужденно дышала носом, старательно давя проклятую тошноту, а потом все-таки не выдержала — откинула серую ткань и высунулась наружу, на секунду зажмурившись от неожиданно яркого солнца.

— Трис!!! — завопил Яжек, держащийся в одном корпусе позади моей телеги. — Она пришла в себя!!

— Тпру! — сразу скомандовали возницы. — Стоять, окаянные! Тпру!!

Меня сильно качнуло, мотнуло из стороны в сторону, заставив сдавленно ругнуться и вцепиться слабыми пальцами в деревянный бортик. Но пол довольно быстро перестал дергаться, послышался скрип старых осей, возбужденный гомон откуда-то впереди, торопливый грохот копыт, чья-то сдавленная ругань (думаю, относительно метода и скорости остановки кто-то был со мной очень солидарен). Наконец, солнце заслонила чья-то массивная тень, а подъехавший Лех беспокойно наклонился к моему побледневшему лицу.

— Трис? Ты как себя чувствуешь?

— Слабо чувствую, — призналась я, осторожно отпуская бортик. — Но вроде живая. Какой сегодня день?

— Ты проспала больше суток. И плохо проспала — металась в бреду, вся горела, стонала… что случилось? Ты заболела?

— Нет. Не думаю.

— Тогда в чем дело? Что произошло? — он тревожно заглянул в мои глаза, и от этого пытливого взгляда даже стало неуютно — слишком уж искренним он был. Слишком сильно переживал. А мне и сказать-то особо нечего, потому что я и сама не очень понимала, что произошло. Ну, сон и сон. С кем не бывает? Ну, подозрительно реальный. Ну, ладони до сих пор горят, будто обожженные. Но разве это объяснение?

— Я… наверное, перенапряглась, — наконец, вздохнула я. — Не знаю. Но иногда со мной бывает. Не бери в голову. Мне уже гораздо лучше.

— Да? — Лех скептически смерил меня долгим взглядом, особенно задержавшись на влажных волосах и чуть подрагивающих от слабости руках, а потом покачал головой. — Не знаю, что с тобой творится, но до вечера поедешь в повозке. Сейчас перекусить принесу и воды достану, а ты не вылезай. Отсыпайся, отдыхай и — никаких прогулок по ночам, поняла?

Ишь, как раскомандовался! Я даже встрепенулась и зловеще прищурилась.

— А ты уверен? Вдруг это во мне оборотница просыпается?

Он, к сожалению, даже не дрогнул. Видно, не походила я сейчас на злобную монстриху. Так, на упыренка истощенного, на мокрицу распластанную, но никак не на хищную бестию. Даже обидно.

— Плевать. Если проснется, тогда и получит обухом по башке, а ты сидишь на месте и не дергаешься лишний раз. На тебе ж лица нет! Только глаза и остались!

— Гм, — я тихонько кашлянула от удивления. — Надеюсь, они хоть нормального цвета?

— Нормальные. Просто тусклые очень и усталые.

— Это на меня твои эльфы плохо повлияли, — нашла я, наконец, в себе силы съехидничать, но Лех вдруг сделался подозрительно серьезным. Даже голову куда-то в сторону повернул и, нахмурившись, пристально всмотрелся вдаль, словно раздумывая: а не права ли я? Вдруг сглазили ушастые мерзавцы? В отместку, так сказать, за пережитое унижение? Я даже забеспокоилась. — Эй, да ты чего? Это просто неудачная шутка!

— Да? — с сомнением протянул он. — Ну, смотри… с тобой ни в чем нельзя быть уверенным.

— Еще как можно. Особенно в том, что я все равно сейчас слезу.

— Я тебе дам «слезу»!!

Пришлось тяжко вздохнуть и сделать скорбное лицо.

— Прости, Лех, но мне очень надо. Проспать целые сутки и ни разу не сходить в кустики… знаешь, это весьма нелегко, — я, вздохнув еще раз, обиженно посмотрела. — А ты, оказывается, изверг! Совсем меня не бережешь. Вот лопну, и будешь потом сокрушаться. А чтобы жизнь медом не казалась, я к тебе после смерти вопиющим призраком буду являться по ночам и горестно вопрошать: «а пошто ты, гад такой, девку в кустики не пускал?!»… хочешь?

С противоположной стороны повозки кто-то гнусно хихикнул и голосом Янека поделился с соседями умной мыслью о том, что Лех, наверное, был бы действительно не прочь увидеть меня возле себя какой-нибудь темной ночкой. Только в живом, так сказать, виде. Но вот беда — я не оставила ему выбора: или «вопиющим призраком», или вообще никак. Так что придется ему, бедному, смириться со своей участью или же грозно сводить брови и дальше, в попытке уморить меня прямо на месте. От разрыва пузыря, как со знанием дела поддакнул ворчун Зого, а вредный от природы Янек еще и расхохотался в голос.

Гады!

Я погрозила кулаком за спину и, пока свирепо раздувающий ноздри Лех подыскивал достойный ответ, проворно соскочила с повозки. Не упала, что было несомненным плюсом, и даже смогла не покачнуться. Затем юркнула перед унылой мордой его кобылы, ловко избежала протянутой руки и поспешила в сторонку, потому как, хоть и стыдно признаться, действительно прижало. Только бы успеть… однако не свезло — в самый последний момент из кустов бесшумно вылетела стремительная черная тень и молнией метнулась прямо мне под ноги.

Уклониться я, разумеется, не успела, а потому со всего маху рухнула на мягкое, машинально вцепилась и, сердито зашипев прямо в круглое ухо, пребольно пихнулась.

— С ума сошел?! Задавишь ведь!

— Шр-р-р, — проникновенно заурчал Ширра, потеревшись носом о мою щеку, очень нежно лизнул и внимательно посмотрел в глаза. Я вздрогнула, не увидев там привычной черноты и чуть не утонув в мягком золотистом блеске его огромных зрачков, а потом с усилием отстранилась.

— Давай потом, а? Лучше помоги добраться во-о-н до кустиков, а то со мной сейчас случиться страшная оказия!

Ширра понимающе усмехнулся и потрясающе гибким движением поднялся, позволив мне ухватиться за холку. Без труда вздернул мое несчастное тело на ноги, внимательно обнюхал, потерся мордой о бедро, довольно заурчал и повел, как больную, подальше от дороги. Ну, хоть один умный человек нашелся…

— Эй, Трис! — догнал меня уже в лесу голос разошедшегося Яжека. — Тебе помочь?

— Нет, спасибо. Одним Ширрой обойдусь. Хватит с меня помогальщиков, а то потом от вас и дубиной не отобьешься!

— Вот как? — насупился он. — Значит, вы с ним все-таки поладили? Больше не боишься, что тебя съедят?

— Нет, — фыркнула я.

— А не стыдно по кустам-то прятаться вдвоем?! Он, между прочим, мужчина!

— Он не человек, в отличие от некоторых. И не такой хам, как я погляжу. И вообще, зверей стесняться — в лес не ходить! Ты же не раскланиваешься с каждым комаром, вознамерившимся вцепиться в твой голый зад?

В караване сдержано рассмеялись.

— Вот теперь видно, что ты в порядке, Трис. Яжек, отстань от них, пусть идут спокойно, не то в следующий раз мы всей толпой пойдем проверять, как ты с комарами и пиявками любезничаешь…

Я тихо хмыкнула и, отцепившись, наконец, от тигра, отправилась по делам насущным. Да и чего я должна его стесняться? Поди все уже видел, пока за мной следил. И потом, он ведь не человек, а зверей, хоть древних и очень умных, стыдно пугаться. К тому же, он сам благородно отвернулся и отошел в сторонку, так что моя девичья честь никакого урону не понесла. Зря Яжек измывался — Ширра никогда не опустится до банального подглядывания. Он, как выяснилось, для этого слишком горд.

На обратном пути я не все-таки не удержалась — наклонилась и крепко обняла заурчавшего зверя, пользуясь тем, что никто не видит. Но потеряла бдительность, позабыла о своем опрометчивом обещании про «потом», поэтому тут же получила толчок сильной лапой под колени и была бесцеремонно повалена на траву, после чего старательно обнюхала, облизана, почти затоптана и чуть не задавлена навалившейся сверху счастливо урчащей тушей.

Это мне так свою радость выражали, если кто не понял. В том, что я жива и здорова, а тяжелый сон не оставил на моем теле никаких нехороших последствий.

В конце концов, я с огромным трудом выпуталась, приложив для этого все отпущенные природой ловкость и силу. Отдышавшись, не слишком уверенно села, легонько щелкнула по любопытному носу, упрямо лезущему за ворот выбившейся наружу рубахи, и сама достала цепочку.

— На месте он, на месте. Долго ты еще будешь меня проверять?

Ширра, не обратив никакого внимания на тихо звякнувшие амулеты, небрежно отпихнул мою руку, снова ткнулся носом в ключицу, с нескрываемым интересом заглянул глубже. Возбужденно засопел и определенно вдохновился открывшимся зрелищем, за что немедленно получил второй щелчок по носу и был бесцеремонно отодвинут ногой.

— Неча глазеть на чужое, — строго сказала я, оправляя рубаху. — Тигрицу себе потом найдешь и тогда хоть до посинения ее облизывай. А я девушка честная: никаких добрачных связей и прогулок на стороне. Вот когда предложишь руку и… в смысле, лапу и сердце, тогда и говорить будем. Но до тех пор — кыш. Не смущай мою невинную душу. Все-таки ты мужчина, хоть и не человек.

Ширра странно кашлянул, разом позабыв про ушибленный нос, и уставился в упор почти полностью пожелтевшими глазищами. Очень долго на меня смотрел, словно пытаясь понять, не шучу ли я. О чем-то напряженно поразмыслил, смерил с головы до ног подозрительно серьезным взглядом. Едва заметно покачал головой, отчего я не сдержалась и все-таки засмеялась, а потом… медленно протянул правую лапу.

Я неверяще замерла.

Он так же плавно наклонил усатую морду, глядя все с той же убийственной серьезностью, приблизил к моему лицу, опалив горячим дыханием и, как всегда, заставив пугливо застыть, наблюдая за вспыхивающими искрами в расширенных глазах. Затем осторожно положил когтистую лапу на мое колено, накрыв сразу чуть не до половины бедра. И снова окаменел, будто чего-то ждал.

— Трис? — спас меня из неудобного положения Лех, неожиданно показавшись из-за деревьев. Мгновенно увидел нависшего надо мной тигра, рассмотрел мое странно неподвижное лицо, завороженный взгляд, который я лишь с огромным трудом смогла оторвать. После чего насторожился сам и напряженно спросил: — Все хорошо? Тебе помочь?

Я помотала головой, избавляясь от наваждения.

— Н-нет, спасибо.

— Точно?

Ширра недовольно рыкнул, убрал лапу, а затем медленно обернулся, нехорошо сузив глаза и выразительно приподняв верхнюю губу. Я немедленно вскочила и, ухватив его за мохнатое ухо, поспешно направилась прочь, надеясь, что ничего страшного не произойдет. Тигр с ворчанием подчинился, но на пристроившегося с другой стороны Леха покосился весьма недоброжелательно. Пришлось для верности прижать его к бедру и так вести, закрывая от не вовремя вмешавшегося воина, потому как зрело во мне смутное подозрение, что в нашей затянувшейся шутке этой самой «шутки» осталось крайне мало.

Ворчание немедленно стихло.

— Что он от тебя хотел? — небрежно осведомился Лех, не заметив, как опасно дрогнули губы у раздраженного тигра.

Я криво улыбнулась.

— Да ничего особенного. Замуж приглашал.

— ?!

Лех даже встал, когда до него дошел смысл моих слов, и уставился на Ширру ошалелыми глазами, а тот, в свою очередь, сурово сдвинул брови и снова недовольно рыкнул. Пришлось мило улыбнуться обоим, чтобы не стать причиной новой ссоры. Потому как один — сумасшедший ревнивец, из которого упрямство еще не один век выколачивать, а второй — чересчур любопытен по натуре, да к тому же имеет дурную привычку оказываться не в том месте и не в то время. Хотя сейчас, надо признать, его появление было более, чем кстати.

— Гм… — первым отвел глаза Патрульный. — И что ты ему ответила?

— Пока ничего. Но обещала подумать… а что? Собираешься тоже рискнуть? Тогда учти: я — девушка нерешительная, нецелованная и полная всяческих сомнений. Могу полжизни думать, но ничего определенного так и не скажу. Оно тебе надо?

Наверное, это от усталости меня так развезло. Совсем перестала следить за языком, мелю что попало и едва отдаю себе отчет в том, что творю. Совсем плоха стала. Уже на второе предложение напрашиваюсь, но так, что поневоле хочется отказаться от этой глупой идеи.

Лех, наконец, сообразил, что его просто напросто разыгрывают, и махнул рукой на наши шуточки. После чего покачал головой, буркнул под нос что-то невнятное и отправился вперед, догонять караван. Проводив его настороженным взглядом до ближайших зарослей, я воочию убедилась, что осталась одна, и лишь тогда облегченно вздохнула, а тигр озадаченно наморщил нос. Правда, глаза у него снова стали спокойными.

— Шр-р?

— Да, — отозвалась я как можно беспечнее. — Куда ж я от тебя денусь? Но вариант с тигрицей все равно держи про запас: вдруг у тебя не получится меня очаровать?

Он насмешливо фыркнул и несильно куснул меня за палец, словно сетуя на несерьезность в таком важном вопросе. После чего грациозно развернулся и тоже ушел, лениво помахивая хвостом — не слишком довольный моим ответом, но уже не злой. Ну, и слава Двуединому. А что еще я должна была ответить, интересно? Намекнуть на разницу видов? Затеять диспут о совместимости живых существ? Или всерьез обсуждать проблемы выхода замуж за четвероногих представителей какой-то там древней расы? Нет уж, один раз я уже наблюдала Его Оскорбленное Высочество в гневе и как-то не желаю повторения. И вообще, все больше склоняюсь к мысли, что у Ширры тоже бывают неудачные шутки, неясные мне порывы и совсем уж непонятные стремления. Главное, чтобы они не заходили слишком далеко, а во всем остальном с ним вполне можно иметь дело. Если, конечно, не заострять внимание на некоторых странностях его поведения и откровенно завышенные запросы. Хотя, если бы он был статным мужчиной (а мужчина из него должен получиться действительно статный), я бы сильно призадумалась над случившимся. И еще более серьезно отнеслась к сделанному почти по форме «предложению».

Однако повторяю: Двуединый не допустил такого безобразия — Ширра человеком никогда не был и (хвала небесам!) уже не будет, к заколдованным принцам он тоже не относится, благодарить ему меня вроде бы больше не за что. Так что остается лишь порадоваться тому, что я его сегодня не обидела. Чего, в общем-то, и добивалась. А потому позволила себе немного расслабиться, сорвала по пути веточку жасмина и, закрепив белоснежный цветок в распущенных волосах, бодрой походкой направиться следом.

Надо отметить, Лех сдержал обещание — до самого вечера заставил меня сиднем сидеть в трясущейся повозке, на корню пресекая все попытки размяться или перебраться на свободную лошадь. Правда, пару раз пройтись по травке позволил, но все время цепко следил, чтобы «заболевшая» не вздумала хитрить и набиваться кому-нибудь вторым седоком. Однако я не слишком сильно сопротивлялась, благо довольно скоро в нашу повозку перебрался счастливый Лука и весь путь с завидным упорством просидел у меня на коленях, теребя длинные косы, а то и мирно посапывая в плечо, когда утомительная тряска и однообразный пейзаж навевали совсем уж невозможную дрему.

Пришлось смириться с неизбежным и держать пацаненка на руках, чтобы не свалился. Тихонько намурлыкивать под нос старую колыбельную, когда он засыпал, и терпеливо ждать, когда в нем проснется прежнее буйное нутро. Однако, к собственному удивлению, ожидаемого всплеска эмоций я так и не дождалась: в последнее время Лука был подозрительно тих и послушен. Каким-то поразительно спокойным и по-взрослому рассудительным. Необъяснимо покладистым и совсем не шебутным, абсолютно не похожим на того постреленка, каким мне показался поначалу. Он только старался не отпускать меня из виду ни на минуту, словно боялся, что я куда-то исчезну, а если мне доводилось неловко пошевелиться, немедленно открывал глаза и настороженно косился. В общем, был ненормально смирным и молчаливым. За исключением, может быть, того утра, когда эльфы привели меня прямиком к каравану.

Кстати об эльфах: ушастые, к моему нескрываемому удовольствию, держались от нас с мальчиком подальше. Большую часть дня стойко проболтались в самом конце обоза, добросовестно глотали пыль и не нарушали тишину своими мелодичными голосами. На коротком дневном привале почти сразу исчезли в лесу, настреляли каких-то тощих куропаток и снова беззвучно растворились в зеленых зарослях. Потом упорно пылились где-то на границе моего поля зрения, на удивление ни разу не попытавшись завести старую песню. Будто опасались, что вездесущий Ширра, от одного вида которого они откровенно цепенели, вспомнит о своей угрозе и закончит их моральные терзания самым решительным способом.

Но и это еще не все: едва пытка немилосердной тряской для меня закончилась, а Брегол распорядился вставать на ночлег, им пришлось испытать новый шок, по силе сравнимый, пожалуй, лишь с моментом первого появления Ширры. Я сперва подумала, они вообще в обморок упадут, завидев, как мой мохнатый зверь вернулся к ужину и небрежно бросил у костра тушу молодого оленя. Мне даже показалось, Беллри жалобно застонал, не в силах уложить в своей ушастой голове этот простенький и незатейливый факт. А когда Зита с гордостью сообщила, что великий повелитель гор делает это по моей просьбе (причем, давно и почти охотно), несчастный эльф вовсе спал с лица и до глубокой ночи пребывал в глубоком шоке.

Я даже забеспокоилась, как бы не помер от перенапряжения, но потом выбросила эти мелочи из головы и обратила внимание на более насущные дела. Например, на то, как мне уберечь свой кусок жареного мяса от жадных глаз этого самого «повелителя», который в последние дни завел скверную привычку: едва я отвернусь, слямзивать самый вкусный кусочек прямо у меня из-под носа, а потом с невинным видом строить глазки и искренне недоумевать, а чего это я, собственно, возмущаюсь.

Вот и сейчас этот наглец шумно облизывался за спиной, внимательно следя за моей рукой. И так громко сопел над ухом, топтался и переминался, что вскоре Яжек начал добродушно посмеиваться, а потом и вовсе хохотать, обвиняя меня в черствости и отсутствии доброго сердца.

Ширра, разумеется, не преминул воспользоваться случаем и так тяжко вздохнул, будто его три дня морили голодом, заставляя жестоко при этом работать. Народ охотно поддержал «страдальца», а простодушная Зита, забывшись, даже протянула ему кусочек свежезажаренной оленины. Мясо, конечно, было с самым невозмутимым видом проигнорировано, однако стоило мне в сердцах сунуть ему свое, как его немедленно и с видимым удовольствием съели. Даже облизать пальцы не забыли и благодарно дунули в ухо, походя повесив на него липкую соплю. Или слюнку? Я не разобралась — брезгливо стерла и в следующий раз вместо мяса сунула за спину кулак, грозно предупредив, что сопливых и слюнявых на дух не переношу.

После этого стало немного спокойнее, но Яжек все равно хохотал много и с удовольствием, потому что наглое вымогательство так и не прекратилось. Усатая морда с завидной регулярностью выглядывала то из-за правого, то из-за левого плеча, возбужденно сопела в шею, настойчиво тыкалась носом, урчала и толкалась до тех пор, пока я с мученическим видом не отрывала от себя очередной кусок. Кусок немедленно исчезал, а морда потом долго облизывалась, смакуя каждое полученное лакомство с непередаваемым удовольствием. И это тогда, когда ни к чему другому (ему половину туши отдали, гаду мохнатому!!) он даже не притронулся.

Ну, не зараза, а?

— Да перестань, Трис, — смеясь, успокаивал меня Олав. — Ему просто нравится твое внимание.

— Я бы тоже не отказался, — с хитрой улыбкой сообщил Олар. — Разумеется, если девушка красивая.

«Я не красивая», — мрачно подумала я, но перехватила сразу несколько заинтересованных взглядов и моментально нахохлилась: кажется, люди так не считают. Более того, свято верят в то, что дело обстоит ровным счетом наоборот, а всякие странности списывают на мою скромность и невинность. Дураки. Видели бы они меня в полнолуние!

Впрочем, причина моих тревог была не только в этом: я весь день ждала настойчивых расспросов касательно риалла. И немудрено: лунное серебро столь же редко, как щедрый гном, сыплющий золотом направо и налево. Его загадка будоражила людские умы на протяжении многих веков, его искали, им жаждали обладать, его желали и боготворили… неудивительно, что одно упоминание должно было взбудоражить весь наш лагерь! Я ждала целого паломничества, умоляющего дать взглянуть хотя бы краешком глаза на мое чудо. Ждала осторожных расспросов, завистливых взглядов, восторженных охов. Чего угодно ждала! Извелась вся, придумывая достойную причину для отказа — свою жемчужину я никогда не отдам в чужие руки, а риалл Ширры и подавно. Однако люди вели себя так, словно ничего не случилось. Ко мне никто не подсаживался, вкрадчиво заводя разговоры о лунном серебре. Никто не пытался напроситься в компанию. Не посматривал жадно и не требовал поделиться тайной, откуда я раскопала такое сокровище. Даже не попросили дать возможность убедиться, что эльфы нагло наврали и никакого лунного серебра нет и в помине! Хотя всем известно, что остроухие никогда не лгут. Да и зачем им? У них каждый ребенок способен отличить правду от вымысла, так что даже пытаться не стоить. Но люди… люди! Я смею надеяться, что неплохо знаю человеческую природу, а потому голову могу заложить: моих попутчиков должно было весь день глодать жестокое любопытство. Должны были быть косые взгляды, заинтересованные шепотки со всех сторон, возбужденно блестящие глаза… нет, я не думаю о ребятах плохо! Отнюдь! Таких надежных соседей еще поискать! Но и столь дружного равнодушия просто НЕ МОГЛО и НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ!!! Да, мне весело подмигивали, со мной охотно перебрасывались шуточками, задорно похохатывали и вежливо предлагали самые сочные куски, но ни одного вопроса я так и не дождалась. А потому который час терялась в догадках и просто не могла понять, в чем дело.

Неужели не поверили эльфам? Или Шиалл говорил так тихо, что услышала только я? Нет, не может быть — тишина тогда царила такая, что легчайшее жужжание вездесущей лесной мошкары больно било по истерзанным нервам. Тогда что? Ширру опасаются? Посчитали это глупой шуткой? Похоже. Иначе хоть один косой взгляд я бы сегодня поймала. Хоть один наводящий вопросик, да услышала. Но их по-прежнему не было, не смотря на все мои усилия по их поиску, как не было намекающих улыбок, задумчивых глаз и торопливых подсчетов стоимости моей бесценной цепочки. М-да. Пожалуй, такого единодушного (совершенно искреннего!) игнорирования отличной возможности поживиться за чужой счет мне прежде еще не доводилось встречать. Да тут у любого благонадежного господина глаза бы выпучились от восторга, любой бы хотя бы в мечтах представил себе огромную кучу деньжищ, которые выручил бы от продажи! Даже у праведников дрогнула бы в душе какая-нибудь жилка! А эти люди или святые, или никто не заподозрил в словах эльфа зерно правды, что в принципе невозможно! Остается думать на загадочные свойства самого серебра, резко отшибившего чужую память, и надеяться на то, что никаких неприятных сюрпризов у меня из-за него по дороге больше не случится.

Одно хорошо: не одна я сидела, как на иголках — Леху, кажется, тоже было не до веселья. И если его бравые парни, в конце концов, оттаяли, перестали меня подозревать во всяких зверствах и соизволили вежливо поулыбаться, не упуская из виду развеселившегося тигра, то их вожак даже слабой улыбки наружу не выдавил. Сидел напротив нас с Ширрой, довольно хмуро наблюдал за тем, как меня наглым образом объедают, впрямую не смотрел, конечно, но я прямо чувствовала, как сводит у него скулы от творящегося бесчинства. Более того, откуда-то знала, что бессовестный тигр, будто мстя за испорченное утро, каждый раз, когда утаскивал из моих пальцев сочный кусок, насмешливо косился на мрачного Патрульного. Говорю же: ревнивый, как не знаю кто. И злопамятный.

Лех старательно делал вид, что не понимает гнусных намеков. Но Кеол, устроившийся слева от него, все чаще косился и явно беспокоился за старого друга, которого, кажется, знал далеко не первый год.

Наконец, мне все это надоело и, когда усатая морда высунулась за угощением в очередной раз, я сердито шлепнула по ней ладонью. Хотела еще по ушам добавить, чтобы прекратил измываться, но наткнулась на полные ужаса взгляды эльфов и как-то разом передумала. Несколько секунд, пока Ширра непонимающе тряс головой, изучала их странные лица, однако снова ничего не поняла, окончательно скисла и, решительно поднявшись, покинула этот разудалый балаган. Особенно в свете того, что от развеселившихся парней вдруг стали поступать предложения поставить на спор способность тигра поглощать пищу в неимоверных количествах. Дескать, если я стану предлагать, сожрет ли он все имеющиеся запасы или осоловеет раньше. А может, лопнет на радость упырям? Или начнет нос воротить, как раньше?

Негромко фыркнув, я самым некрасивым образом сбежала в лес. Тщательно попетляла по округе. Запутала, как могла, следы. Отыскала себе уютную и абсолютно пустую полянку, забилась под густой орешник, поджала под себя ноги и мрачно уставилась прямо перед собой, уже жалея, что предоставила Ширре возможность выбирать. Будь моя воля, прямо сейчас бы сорвалась с места и ушла в Приграничье, оставив шумных попутчиков довершать свой путь в гордом одиночестве. Но нет, мне нужно было трусить и проявлять нерешительность, перекладывать ответственность на чужие плечи, когда требовалось проявить твердость. А теперь — вот, расхлебывай давай, девица, последствия своей глупости. Сиди теперь, терпи и мирись с тем, что на тебя стали обращать внимание. И думать забудь о том, что в этой темноте мохнатый преследователь не найдет по запаху. Найдет. Из-под земли достанет, хоть на краю света отыщет — такая уж у него звериная натура. Хотя упрямства, честно сказать, будет побольше, чем у иного смертного.

Я окончательно погрустнела, неожиданно ощутив себя в этом мире беспечного веселья совсем чужой. Ну, что поделать, если я не привыкла к бурным изъявлениям чужой благосклонности? Не люблю шумихи вокруг себя? Не стремлюсь к компании и выслушиванию чужого мнения? Да, меня утомляют слишком общительные люди. Да, откровенно нервируют расспросы, беспокоит чужое любопытство, откровенно пугает сама мысль о том, чтобы подпустить кого-то ближе, чем на несколько шагов, не говоря уж о большем. Это Ширру я подпускаю вплотную, но лишь от того, что он умеет молчать и его никак нельзя отнести к людям. С ним у нас совсем иные отношения, которые никогда не заведут меня в тупик и не потребуют мучительных объяснений. Я могу не бояться, что в один прекрасный день проснусь, и он испугается моей настоящей внешности — сам, небось, не писаный красавец, а при виде его зубов где-нибудь в глухом лесу, темной ночкой, да под круглой луной можно точно рехнуться от страха. Или на всю жизнь остаться седым, писающимся в постель заикой, потому как это жуткое зрелище даром ни для кого не проходит. Не зря эльфы до сих пор в себя прийти не могут — так и ходят, как в воду опущенные. Одни тени от них остались, да и те могут вскоре пропасть.

— Трис? — вдруг послышался невдалеке чей-то голос. — Где ты?

Я обреченно закрыла глаза: снова Лех… ну вот, накликала. Мне только этого не хватало, хотя, конечно, могу его понять — после того, что я устроила в Ладогах, надо думать, что ему будет неуютно рядом со мной. Сомнения и вопросы наверняка гложут изнутри, и я даже предполагать не хочу, сколько времени ему потом пришлось оправдываться перед товарищами и друзьями, доказывая, что в ту ночь не хотел сотворить со мной ничего плохого. Между нами говоря, он бы просто не смог сотворить ничего этакого — ни я, ни его совесть не позволили бы. Но людям же не докажешь, пока во всеуслышание не заявишь, да и взгляды на него нет-нет, да и бросали косые, словно ожидая, что с моим возвращением что-нибудь произойдет непредвиденное.

— Трис?

Тьфу ты! Еще весь лес перебудит!

— Я здесь, — невесело отозвалась я, мысленно гадая, сколько времени потребуется Ширре, чтобы сложить да и два, забыть про обиду и отправиться следом за мной. Лех тем временем отыскал мое убежище и, удивленно приподняв брови, присел на корточки рядом.

— Ты чего тут делаешь?

— Сижу.

— Ясно. А зачем?

Я тяжело вздохнула.

— Хочется. Не люблю, когда много народа. Одиночка я, понимаешь, по натуре? Мне неуютно среди толпы, а твои бравые парни слишком развеселились. Того и гляди, лес подожгут.

— Дело только в них? — молниеносно сориентировался Лех, испытующе глядя на меня сверху.

— Нет.

И снова — тягостное молчание. Но вот, наконец, он пошевелился и присел рядом, словно я его приглашала. Устроился поудобнее, точно так же поджав под себя ноги, отвернулся и подчеркнуто уставился вдаль, делая вид, будто полностью спокоен и безмятежен. Дурак. Можно подумать, я не слышу, как громко колотится его сердце, не различу паузы в неровном дыхании и не начну костерить про себя собственное невезение, которое с завидным постоянством побрасывает мне неприятные сюрпризы.

— Я… обидел тебя? — наконец, нарушил тишину Лех. — Напугал? Сделал неприятно? Ты из-за этого ушла? Скажи, Трис.

Я снова вздохнула.

— Нет. Тогда у меня действительно были неотложные дела. А сейчас просто досадно, что сразу не догадалась о причинах твоей настойчивости. Обычно я неплохо разбираюсь в людях, а тут так досадно ошиблась. Но разве могла я предположить, что дело не во мне, а в твоей работе?

— А что если ты… не ошиблась? — очень тихо спросил он, и мне снова стало неловко. — Что, если причин на самом деле несколько, и работа — лишь одна из многих? Причем, не самая важная?

Двуединый… ну, почему это опять происходит со мной? Почему я снова должна выбирать?! Ведь Лех — отличный воин, серьезный мужчина и прекрасный муж для той, кому решился бы довериться! Как мало людей могут облечь свои мысли красивыми словами! Как трудно бывает сообщить одной короткой фразой то, чему поэты посвящают целые оды! Как невероятно тяжело просто произнести вслух… а он вот смог. Нашел какой-то способ, преодолел бездну непонимания и наших общих сомнений. И поступил, как благородный кавалер — дал мне возможность не заметить подтекста. Да вот беда: я его все-таки заметила и теперь снова нервничала. Жалела упущенного времени, гадала, как бы повернулось, если бы я могла открыться. Даже уверилась в том, что он смог бы понять… но почему же тогда мне стало так неспокойно?

Лех заметно напрягся, ожидая ответа.

— Что, если ошибся именно ты? — не поднимая глаз, прошептала я и зябко обхватила руками колени. — Что, если я — совсем не такая, какой кажусь? Что, если ты видишь только внешность? И совсем не понимаешь, какова я настоящая? Что, если я стану когда-нибудь для тебя опасной?

Он почти не задумался.

— Переживаешь, что сильнее меня?

— Нет. Переживаю, что страшнее.

— Ты? — усмехнулся Лех, и я быстро кивнула. — Не волнуйся, на внешность я смотрю в последнюю очередь.

— Ну, спасибо! А на внутренность?

— Трис, брось, — он успокаивающе коснулся моего плеча, но я немедленно отодвинулась. — Чего ты боишься? Меня? Отца? Глупости, ты ему очень нравишься. Думаю, был бы он помоложе, сидел бы сейчас на моем месте.

— Нет, Лех. Я боюсь не тебя, а ЗА тебя. Понимаешь разницу? — я настороженно покосилась, но не нашла в его лице ни малейших следов беспокойства.

— Почему? Ты не нежить, не оборотень, не вампир. Даже не полукровка — я проверил. Ты отлично переносишь серебро (я невольно напряглась, ожидая напрашивающего вопроса, однако Лех лишь задумчиво помолчал несколько секунд)… Да, ты очень сильна и потрясающе быстра, но в этом нет ничего страшного. Ты ловко лазаешь… особенно по стенам. Очень гибкая и легко пролезешь в любое отверстие, где пройдет твоя голова…

— Намекаешь на мою профессию?

— Нет. Просто сообщаю факты, хотя к твоей, как ты говоришь, «профессии» они имеют самое непосредственное отношение. Но меня это не слишком смущает. Особенно, если издержки твоего (не совсем честного, к слову) ремесла не оставят за нами толстый хвост.

— Не оставят, — против воли улыбнулась я, мысленно поаплодировав его мыслительным способностям. Браво, Лех! Из ничего суметь так много понять! — Боюсь, тут нет подходящих форточек, в которые я могла бы пролезть. Как нет достойных объектов для моей охоты. Давно догадался?

Лех спокойно кивнул.

— Порядочно. Я одно время в Ларессе работал, в Верхней Стаже, — я так же мысленно присвистнула. — Но лет семь назад крепко повздорил с начальством и ушел, не дожидаясь, пока пнут под зад. А потом осел в Приграничье, благо отцовское дело — точно не для меня. Велих управится с этим гораздо лучше. Но, можешь мне поверить, кое-какие навыки еще остались — хорошего вора издалека почую. Хотя, повторяю, меня это не смущает.

Настойчивый… и что с таким сделаешь? Не смущает его, видите ли! Я подняла руку и прямо у него на глазах отрастила длинные когти.

— А как насчет этого?

Лех, к чести признать, только чуть расширил глаза и слегка потемнел лицом, но не больше. Даже не отодвинулся и за нож не схватился, хотя, если честно, я ждала самого страшного. Но нет, выдержка ему не изменила — остался сидеть на прежнем месте, старательно пряча изумление, недоверие и легкую оторопь. А спустя пару мгновений неожиданно опустил плечи и уже с профессиональным интересом протянул руку.

— Ты позволишь? — дождавшись моего кивка, он осторожно потрогал один из коготков, повертел мою ладонь, с удивлением рассмотрел, как плавно тонкие пальцы переходят совершенно в иное качество. Убедился, что кончики — острейшие, и покачал головой. — Значит, ты это боялась мне показать? ЭТО скрывала?

— Не только, — прошелестела я, так же быстро возвращая руке привычный вид.

— Есть что-то еще, гораздо более ужасное? — с ободряющим смешком подначил Лех, хотя мне было хорошо видно, каких трудов ему стоила эта беззаботность. Боже… никогда не думала, что найдется в мире хоть один человек, который не проклянет меня за правду! Который не бросит сразу и не убежит сломя голову! Не предаст едва завязавшейся дружбы или, быть может, даже чего-то большего. А он…

Я быстро отвернулась.

— Наверное. Не знаю. Просто не знаю, что я… или кто? Оборотень ли? Веретенница? Полукровка или кто-то еще? Понимаешь? Сама не знаю, что от себя ждать! Думаешь, я зря сторонюсь людей? Думаешь, зря столько времени живу одна? Думаешь, зря так старательно прячу руки от лунного света?

Он странно замер.

— Значит, при свете луны ты меняешься…

— Да. Причем, не самым лучшим образом. Я все помню, все понимаю, не чувствую жажды крови или стремления убивать, как оборотни… — я уткнула лицо в колени, чтобы не видеть, как он потянется за оружием или замахнется. — А луна… знаешь, я так ее боюсь… с ума от нее схожу, но и люблю безумно. Не могу без нее. Каждый раз смотрю и жду, что поменяюсь полностью и уже не смогу вернуться обратно, в человека. Боюсь, что стану слишком… страшной, чтобы и дальше жить среди вас. А еще боюсь, что однажды, когда-нибудь, все-таки забудусь и пропаду навсегда, исчезну, как исчезают ночные тени поутру, растаю в ее свете, утрачивая разум и тело… боюсь этого до дрожи. Но и жить без нее тоже не в силах.

Я ненадолго замолчала.

— Теперь ты меня ненавидишь?

— Нет, Трис, — мягко отозвался Лех, который так и не ушел, хотя я на это надеялась. Не ушел и не избавил меня от необходимости раскрывать душу. — Тебя не за что ненавидеть.

— Есть. Я — не такая, как все, — сами собой шепнули губы. — Я здесь чужая. Понятия не имею, кто я и откуда, зачем живу. Для чего все это? Зачем?.. Знаешь, когда-то у меня был хороший друг — верный и преданный, который помогал все это пережить. Но теперь его нет, и я просто растерялась… совсем не знаю, как быть дальше. Кого бояться и куда бежать, если все-таки произойдет самое страшное. А вдруг я кого-нибудь пораню? Вдруг это будешь ты? Или Лука? Или Яжек? Не могу… не хочу так… господи, как же я устала прятаться!!

Я крепко зажмурилась, чувствуя на щеках стремительно бегущие влажные дорожки. Со стыдом поняла, что совершенно непростительно размякла, хотя вовсе не хотела показаться ему такой нюней. Незаметно утерлась, а потом снова тихонько шмыгнула носом, потому что сдерживать эту запруду уже не могла. Только он все равно услышал. И услышав, никуда не ушел. Остался, где сидел, а потом снова протянул руку и осторожно обнял за плечи, успокаивая и даря надежду.

— Трис? Может, все не так плохо? Ну, подожди, не переживай… когда ты стала меняться?

— Давно. В двенадцать лет узнала, что умею подражать другим — людям, животным, птицам… вот и когти научилась отращивать, и связки, какие захочется. Голос, внешность, цвет волос… почти все.

— Кроме глаз, — откуда-то догадался Лех.

— Да. Они почти никогда не меняются. Но зато во всем остальном могу выглядеть как угодно, — я, наконец, взяла себя в руки и даже нашла силы улыбнуться. — Удобное умение при моей опасной работе, не находишь?

Он тихо рассмеялся и обнял немного крепче, ненавязчиво придвигаясь и одновременно наклоняясь к моим волосам. Близко. Так близко, что можно почувствовать запах его кожи, ощутить тепло сильного тела, услышать как громко колотится его сердце — бесстрашное, не испугавшееся правды, не желающее смириться.

— Знаешь, ты — поразительная девушка…

— Нет, Лех, — разом опомнившись, я осторожно высвободилась и отстранилась. — Не стоит. Я не зря сказала, что это опасно — я не всегда могу себя контролировать и боюсь кого-нибудь зацепить. Тебя, например. Честное слово: очень боюсь.

— А я — нет.

У меня тоскливо сжалось сердце, а в груди поселился холодный ком.

— Зря… — прошептала я и вдруг с силой ударила по попавшемуся на глаза камню, прямо на ходу отращивая прежние когти. Тот противно скрипнул и развалился на две половины. — А теперь? Тоже не боишься?!

— Трис, зачем…?

— Думаешь, кольчуга тебя спасет, если ты вздумаешь напасть?! Думаешь, я не смогу испортить твой нож?! Или меч, если ты его на меня поднимешь?! Думаешь, мне будет трудно разорвать тебя на куски?!

Я чуть не сорвалась на крик, пытаясь донести до него простую и страшную истину. Коротко мазнула ладонью воздух перед его лицом — так, что и сама не сумела заметить это движение. Чуть не срубила кончик носа, едва не поцарапала… желай нанести увечья, он бы уже кровью обливался! Ни за что бы не успел! Все сделала, чтобы он остановился! Чтобы понял и отступил! А он, наивный глупец, проводив долгим взглядом отлетевшие половинки камня, лишь спокойно ответил:

— Ты этого не сделаешь, Трис.

И был абсолютно прав: внезапно остыв, я понуро опустила плечи.

— Да. Не сделаю. Но боюсь, что однажды моего желания будет недостаточно. Особенно, ближе к полнолунию. Поэтому не надо. Не трогай меня. Пожалуйста. Я не хочу сделать тебе больно. Не искушай. Это слишком трудно. Прости.

Он невесело улыбнулся и больше не настаивал, убрал руку, не пытаясь придержать мои плечи. Как-то погас, что ли, видя такое упорное отторжение? Или просто понял, что ничего у нас не выйдет? Я устало опустила голову, во второй раз за свою жизнь испытывая полнейшую опустошенность и какую-то обреченную ясность. Не думаю, что поступила сейчас верно. Не думаю, что снова буду пользоваться его доверием. Не уверена, что даже проснусь завтра живая и невредимая… особенно, если правду узнают эльфы… но, кажется, мне в кои-то веки стало все равно. Глухо, тоскливо и очень больно оттого, что все закончится так нелепо. Жаль… как же жаль, что я не могу по-другому!

— А Ширру ты не боишься поранить? — неожиданно спросил Лех, заставив меня удивленно обернуться. — Его не страшишься задеть?

— Нет. Он слишком быстр и силен, чтобы даже я успела. У него хватит сил со мной справится, если вдруг… по крайней мере, очень на это надеюсь. И потом: он никогда не приближается ко мне в полнолуние, я сразу предупредила. Даже в простые лунные ночи старается приглядывать издалека и прогоняет в тень, чтобы я не сорвалась и не поменялась раньше времени. Так что нет. Вряд ли у меня получится его поранить.

— Ясно.

— Хочешь, чтобы я ушла?

Лех почти не задержался с ответом.

— Нет. Не думаю, что ты такое чудовище, каким себя считаешь, Трис. Поверь, я видел много людей и еще больше нелюдей и могу с уверенностью сказать, что от человека в тебе все-таки гораздо больше черт, нежели от кого-то другого. Не знаю, откуда ты появилась и почему владеешь такими странными способностями, но повторяю: я не хочу, чтобы ты уходила. И не хочу, чтобы терзала себя из-за этого. Езжай столько, сколько потребуется, а если почувствуешь неладное… просто уйдешь на время. А потом возвращайся, потому что тебя никто не гонит прочь.

Я сильно вздрогнула и неожиданно решилась.

— Спасибо. Но, если честно, мне хотелось бы тебя кое о чем попросить.

— Конечно, Трис. Буду рад помочь, если это в моих силах.

— В твоих, иначе я бы не обращалась. Конечно, в твоих, потому что если когда-нибудь… вдруг… если однажды я все-таки не справлюсь и стану чем-то ужасным… обещай, дай слово, что убьешь меня до того, как я натворю бед! Пожалуйста. Это — самое лучшее, что ты можешь для меня сделать!!

Лех пристально посмотрел в мои отчаянно большие глаза и медленно кивнул.

— Хорошо, Трис. Обещаю.

Я облегченно выдохнула и вдруг почувствовала, как расслабляется внутри какой-то холодный комок. Как отпускает, наконец, страшное напряжение. Как снова начинает стучать сердце и оттаивает замерзшая в жилах кровь. Кажется, он прав: все не так страшно, как я думала. Кажется, мы все-таки сможем остаться НЕврагами. Сумеем уважать друг друга издалека. А если со мной вдруг случится что-то непредвиденное, он непременно будет рядом, чтобы меня… ЕЕ остановить. И эта уверенность значит для меня гораздо больше, чем ненавязчиво предложенная дружба. Больше, чем отвергнутая симпатия, которой так и не суждено будет перерасти в полноценное чувство. И много больше, чем моя собственная несчастливая жизнь, в которой так неожиданно зажегся крохотный лучик надежды.