Хроники и документы времен Столетней войны

Пролог

Начало правдивой и замечательной истории о недавних войнах и событиях, происходивших с 1326 по 1361 год во Франции, Англии, Шотландии, Бретани и иных землях; и, прежде всего, о славных деяниях короля Эдуарда Английского[66] и двух королей Франции, Филиппа[67] и Иоанна[68]

Ежели кто желает читать и слушать правдивую историю о храбром и благородном короле Эдуарде, правящем ныне в Англии, то пусть возьмет в руки эту книжицу, которую я начал создавать, и отложит в сторону большую рифмованную книгу, которую мне довелось видеть и читать. Ибо эту книгу какой-то рифмоплет состряпал из великих выдумок и небылиц[69]. Ее первая часть начисто лишена правды и полна вранья вплоть до того места, где начинается рассказ о войне, которую названный король развязал против короля Филиппа Французского. С этого места и далее там можно встретить довольно достоверных сведений, но опять-таки вперемешку с враньем. Кроме того, речи героев там, как правило, вымышлены или искажены, чтобы сохранить рифму. Какому-нибудь рыцарю или иной особе этот сочинитель приписывает такое большое количество великих подвигов, что его рассказ выглядит неправдоподобным и недостоверным. В итоге, история, срифмованная из таких небылиц, может показаться неприятной и никуда не годной людям вдумчивым и здравомыслящим. Ведь впадая в несуразные преувеличения, сочинитель наделяет какого-нибудь рыцаря или оруженосца столь отчаянной удалью, что его истинная доблесть из-за этого может оказаться приниженной, и потом рассказы о его настоящих подвигах будут вызывать меньше доверия, что послужит к его ущербу. Поэтому события следует описывать как можно точнее и ближе к истине. Ведь, на мой взгляд, эта история столь замечательна и исполнена такого благородного геройства, что она вполне заслуживает и стоит того, чтобы ее занесли в скрижали и сохранили о ней как можно более достоверную память. Эх, если бы только нашелся такой человек, который бы хорошо ее знал и мог о ней написать лучше, чем это делаю я!

Начиная с года Милости 1326, то есть с того времени, когда благородный король Эдуард Английский был коронован, случилось множество замечательных и опасных приключений, больших сражений и других военных событий и подвигов. Поэтому названный король и все, кто вместе с ним участвовал в этих битвах и приключениях, или же с его полководцами, когда он не присутствовал там лично, обязательно должны быть почитаемы как герои. Однако среди них было немало и таких, кого следует почесть за главных героев перед всеми другими. В первую очередь, это, конечно, сам благородный король Эдуард, затем его сын, принц Уэльский[70], несмотря на его молодость; герцог Ланкастер[71]; мессир Рейнольд Кобхем[72]; мессир Готье де Мони[73]; мессир Франк де Халь[74], и многие другие, которых я не могу перечислить. В какой бы битве названные герои ни участвовали, будь то на суше или на море, они везде добывали себе победу и вели себя столь отважно, что их непременно нужно почесть храбрецами и даже более чем храбрецами. Однако это не значит, что их противники должны вызывать к себе меньшее уважение. Ведь, по правде говоря, надлежит считать героями всех, кто отважился участвовать в столь жестоких, опасных и многочисленных битвах и продолжал сражаться вплоть до полного своего разгрома, честно исполняя свой долг. Поэтому, повествуя об этих битвах, следует ограничиваться словами: «такой-то рыцарь лучше всех сражался в таком-то бою», и назвать рыцаря по имени и место битвы, добавив при этом, что, мол, другие рыцари тоже сражались очень хорошо, равно как и их противники. И не надо никому приписывать подвигов, которые едва ли под силу совершить человеку. В такой манере следует описывать все битвы и схватки, о которых желаешь упомянуть. Ведь, как известно, когда построенные полки сходятся, то фортуна быстро склоняется на ту или иную сторону, но всегда есть наилучшие бойцы и на той, и на другой стороне. Поэтому о них следует рассказывать отдельно, называя их имена, если они известны.

И вот, поскольку в рифмованных историях содержится большое количество выдумок, я решил, если у меня хватит времени, потратить свои силы и ум на то, чтобы прозой описать события, в которых я сам участвовал и о которых знаю со слов очевидцев. Я постараюсь рассказывать о них как можно ближе к истине, полагаясь на память, дарованную мне Господом, соблюдая предельную краткость и не пытаясь никому польстить. Если же я не успею завершить мою книгу, пусть это сделает кто-нибудь другой, уже после моей смерти; и Господь одарит его за это своей милостью[75].

Глава 1

Здесь ниже описывается происхождение благородного короля Эдуарда и рассказывается о том, как он был изгнан из Англии

Прежде всего, чтобы удачнее подступить к теме, скажу следующее. Точно известно, что средь англичан бытует мнение, в справедливости которого они уже не раз убеждались со времен короля Артура, что между двумя храбрыми королями в Англии всегда правит какой-нибудь один, обделенный умом и доблестью. Это довольно хорошо подтверждается на примере ныне правящего благородного короля Эдуарда, из-за которого и началась вся эта история. Достоверно известно, что его дед, которого называли добрым королем Эдуардом, был очень мудр, осмотрителен, храбр, предприимчив и весьма удачлив на войне[76]. Вынужденный вести очень тяжелые войны с шотландцами, он завоевывал их страну два или три раза. Пока он жил, шотландцы никак не могли одержать над ним победу или хотя бы выстоять против него.

Когда он скончался, то был коронован его сын от первого брака,[77] доводившийся отцом благородному королю Эдуарду. Однако он не походил на умершего ни умом, ни доблестью. Во всем слушаясь злых советников, он управлял и руководил своей страной очень жестоко. Поэтому впоследствии с ним стряслась большая беда, как вы услышите далее, если пожелаете.

В ту пору шотландцами правил благородный король Роберт Брюс,[78] который считался весьма отважным, поскольку он очень часто доставлял хлопоты вышеназванному доброму королю Эдуарду. Уже вскоре после коронации нового английского короля он отвоевал у англичан всю Шотландию вместе с городом Бервиком[79]. Дважды вторгаясь в Англию на расстояние четырех или даже пяти дневных переходов, он опустошил огнем и мечом весьма обширную область. Затем в довершение всего он разгромил английского короля и всех его баронов в открытом сражении близ одного места под названием Стерлинг[80]. Шотландцы преследовали разгромленных англичан на протяжении двух дней и двух ночей, и король Англии бежал с горсткой своих людей до самого Лондона. Однако, поскольку это уже не наша тема, я он ней умолкаю.

Этот король, который был отцом благородного короля Эдуарда, имел двух единокровных братьев[81]. Один из них носил звание графа Маршала и отличался дикими и безобразными манерами. Другой носил имя Эдмунд и был графом Кентским. Благонравный, любезный и приветливый, он пользовался большой любовью у добрых людей.

Вышеназванный король был женат на дочери короля-красавца Филиппа Французского[82], которая была одной из самых красивых дам на свете и до сих пор остается таковой, несмотря на свой возраст. Она родила королю двоих сыновей и двух дочерей. Старшим сыном был благородный король Эдуард, с которого началась эта история, а другой носил имя Джон Элтемский и умер совсем молодым[83].

Старшая дочь[84] была выдана замуж в довольно юном возрасте за юного короля Дэвида Шотландского[85], сына храброго короля Роберта, о котором мы говорили выше. Другая дочь[86] была выдана за графа Рено Гельдернского[87], впоследствии произведенного в герцоги. Она родила от него двух сыновей, которые еще живы: старший ныне является герцогом Гельдернским, а другого зовут мессир Эдуард[88].

Помимо своей дочери, которая, как я уже говорил, была выдана замуж за короля Англии, король-красавец Филипп имел троих весьма пригожих сыновей. Старший из них, по имени Людовик, при жизни отца был королем Наваррским и получил прозвище Сварливый[89]. Второго сына звали Филипп Красивый[90], а третьего — Карл[91]. Все трое после смерти своего отца становились королями в порядке старшинства и умирали один за другим, так и не оставив законных наследников мужского пола. Однако после смерти последнего из них, короля Карла, двенадцать пэров и бароны Франции не отдали королевство его сестре, королеве Английской. Они утверждали и настаивали (и делают это до сих пор), что королевство Французское столь благородно, что не должно наследоваться ни женщиной, ни ее старшим сыном, в данном случае королем Англии[92]. Ведь, согласно их утверждению, коль скоро сама мать не имеет наследственных прав, то у сына их нет тем более.

По этой причине двенадцать пэров и бароны Франции дружно постановили отдать корону мессиру Филиппу[93], сыну уже почившего мессира Карла де Валуа[94], который был братом вышеназванного короля-красавца Филиппа. Тем самым они отстранили от наследования королеву Английскую и ее сына, который был наследником мужского пола и племянником по матери недавно почившего короля Карла.

Многим людям тогда показалось, что французское королевство ушло из-под власти законной династии. Это-то обстоятельство и послужило основанием для всей дальнейшей истории. Ведь, как вам будет рассказано далее, именно из-за него в королевстве Французском разгорелись великие войны, принесшие великое разорение людям и землям.

Поскольку со времен доброго короля Карла Великого во Франции еще не случалось столь великих военных событий, я собираюсь рассказать в первую очередь о славных предприятиях и ратных подвигах, совершавшихся в эту пору. Однако пока я желаю помолчать об этом до более подходящего времени и места, дабы вернуться к уже начатому повествованию.

Король Английский, отец ныне правящего благородного короля Эдуарда, управлял страной очень сумасбродно и совершал при этом много жестокостей. Его главным советником и наперсником был мессир Хъюг Диспенсер[95], который с раннего детства воспитывался вместе с ним. Этот мессир Хъюг добился того, что он и его отец, мессир Хъюг[96], стали самыми могущественными баронами Англии, собрав в своих руках огромную власть и богатства. Они постоянно верховодили в королевском совете и, будучи весьма завистливы, желали повелевать и помыкать всеми знатными баронами Англии. Поэтому впоследствии со страною и с ними самими случилось много бед и несчастий. После того как король Шотландии нанес под Стерлингом сокрушительное поражение королю Англии и всем его баронам (об этом вы уже слышали), средь знатных баронов и королевских советников стало расти большое озлобление и недовольство, и, в первую очередь, против названного мессира Хъюга. Его обвиняли в том, что англичане потерпели поражение именно из-за его вредных советов. Дескать, он благоволил королю Шотландии и потому умышленно давал королю неверные советы и, держа его в беспечности, позволил шотландцам захватить добрый город Бервик и дважды опустошить страну на расстоянии трех или четырех дневных переходов. По этому поводу названные бароны неоднократно устраивали совещания и обсуждали, как им действовать дальше. Самым знатным и влиятельным средь них был граф Томас Ланкастер, который доводился королю дядей[97].

И вот случилось, что названный мессир Хъюг донес королю, своему государю, что эти сеньоры составили против него заговор и скоро изгонят его из страны, если он не поостережется. Своими подстрекательствами он добился того, что однажды король велел схватить всех этих сеньоров прямо на их собрании. Затем, без всяких отсрочек и разбирательств, он велел обезглавить до тридцати двух[98] самых знатных баронов, каждый из которых был по меньшей мере банеретом[99]. В первую очередь был казнен королевский дядя, граф Томас Ланкастер, который, как говорили, был храбрым и святым человеком и сотворил потом дивные чудеса на том месте, где его обезглавили[100]. Этой расправой названный мессир Хъюг снискал великую ненависть у всей страны, и в том числе у королевы и вышеназванного графа Кентского, королевского брата. Как бы то ни было, мессир Хъюг на этом не успокоился и стал, как и прежде, подбивать короля на худые дела. Когда он почувствовал неприязнь со стороны королевы и графа Кентского, то с помощью лживых наветов и сплетен посеял столь великую рознь между королем и королевой, что теперь король уже не желал появляться в тех местах, где находилась его супруга. Это отчуждение длилось довольно долго и в конце концов стало таким опасным, что королеве пришлось бежать из Англии вместе со своим сыном, монсеньором Эдуардом[101]. Спасая свою жизнь, она прибыла во Францию, ко двору своего брата, короля Карла, правившего в то время. Вместе с королевой туда приехали названный граф Кентский, сир Мортимер[102] и многие другие рыцари, которые не посмели остаться в Англии, так как мессир Хъюг их люто возненавидел из-за того, что они пользовались благоволением королевы.

Между тем названный мессир Хъюг с удовольствием видел, что многие его желания уже сбылись: знатные бароны Англии уничтожены, королева и ее сын изгнаны из страны, а король всецело находится под его, мессира Хъюга, влиянием. После этого он, обуреваемый гордыней, совершил множество новых жестокостей и велел без суда и следствия казнить большое количество добрых людей лишь потому, что подозревал их во враждебных намерениях. Наконец, у тех английских баронов, которые еще уцелели, не осталось никаких сил, чтобы это терпеть. Они потихоньку составили заговор и тайно дали знать своей вышеназванной государыне-королеве, которая, как вы слышали, была изгнана из своей страны и вот уже добрых три года жила в Париже вместе со своим старшим сыном[103], — так вот бароны дали ей знать, что, если она как-нибудь сумеет набрать тысячу латников или примерно столько и вместе с этим отрядом и своим сыном высадится в Англии, то они дружно встанут на ее сторону и будут повиноваться юному Эдуарду как своему государю. Ибо они больше не могут терпеть безобразия и преступления, которые король творит в Англии, следуя советам названного мессира Хъюга и его приспешников.

Получив это приглашение, королева пришла тайно посовещаться со своим братом, королем Карлом Французским. Тот очень благожелательно ее выслушал и посоветовал ей смело браться за дело. При этом он пообещал, что даст королеве тех своих людей, которых она сама пожелает, и снабдит ее необходимым количеством золота и серебра.

Расставшись с ним, королева стала усердно готовиться к походу. Она тайно попросила о помощи самых знатных баронов Франции, которые, по ее мнению, заслуживали особого доверия и должны были с готовностью откликнуться на ее призыв. Считая, что поход — дело решенное, королева тайно известила об этом баронов, пригласивших ее в Англию. Однако те не сумели утаить эту весть столь надежно, чтобы о ней не проведал названный мессир Хъюг Диспенсер. Тогда он, не теряя времени, отправил к французским советникам послов с дарами и обещаниями. Уже в скором времени король Карл, подученный своими советниками, призвал к себе свою сестру и строжайше ей повелел, чтобы она отказалась от задуманного предприятия. Если дама и испугалась, услышав такой запрет, то в этом нет ничего удивительного. Она ясно видела, что кто-то оговорил ее перед братом, ибо все ее встречные доводы и возражения не имели никакого успеха. Поэтому она отбыла от него весьма опечаленной и удивленной и вернулась в свой особняк. Однако, несмотря на запрет, она не прекратила своих приготовлений к походу. Узнав об этом, король, ее брат, разгневался и, по подсказке своих советников, повелел, чтобы никто, под страхом потери жизни и имущества, не смел участвовать в походе его сестры, королевы Английской. Когда дама об этом услышала, то, разумеется, была расстроена пуще прежнего. Она теперь не знала, что ей делать и думать, ибо все ее затеи уже с давних пор оборачивались против нее. Ей казалось, что, следуя злому совету, ее подвел именно тот человек, который как никто другой должен был помочь ей в ее большой беде. А ведь уже приближался срок, который она назначила своим сторонникам в Англии. Поэтому она находилась в очень большой растерянности и не знала, что ей делать и чего ждать в будущем.

Вскоре ей сообщили, что, если она заблаговременно не поостережется, король удержит при себе ее сына, а ее саму велит взять под стражу, доставить в Англию и сдать на руки ее мужу, королю, ибо ему более не угодно, чтобы она жила вдали от своего супруга. Тогда королева испугалась еще сильнее прежнего. Ведь она скорее согласилась бы, чтобы ее расчленили и убили, нежели отдали во власть ее супруга и мессира Хъюга Диспенсера, который не желал ей ничего хорошего. Поэтому она как можно быстрее и незаметнее собралась в путь и выехала из Парижа вместе со своим сыном, которому тогда было 15 лет. Кроме того, ее сопровождали граф Кентский, мессир Роджер Мортимер и все другие рыцари, бежавшие из Англии вместе с ней. Они ехали большими переездами, пока не оказались в пределах Камбрези. Там они остановились в каком-то маленьком городке, в доме бедного рыцаря[104], который изо всех своих скромных сил постарался воздать гостям должный почет и удобнее их устроить. Королева провела у него весь следующий день, поскольку чувствовала себя очень усталой и загнанной.

Весть о приезде королевы немедленно была доставлена мессиру Жану д'Эно, сеньору Бомонскому[105], который тогда находился во цвете лет. Он тотчас явился повидать королеву и выказал ей все мыслимые знаки почета и уважения, поскольку хорошо умел это делать. Дама, пребывавшая в глубокой печали, очень трогательно расплакалась и начала жаловаться на свои беды и горести. Она рассказала, как, изгнанная из Англии, она вместе со своим сыном прибыла во Францию, уповая на помощь своего брата-короля; как, по призыву своих английских друзей и с дозволения своего брата, она пыталась набрать латников во Франции, дабы под их защитой вернуться в Англию; и как ее брат потом передумал (обо всем этом вы уже слышали). И в заключение она поведала, от какой опасности она сюда бежала вместе со своим сыном, не зная уже, где искать поддержки и помощи.

Глава 2

О том, как мессир Жан д'Эно доставил королеву и ее сына в Англию

Тогда названный мессир Жан д'Эно тоже очень горько расплакался от жалости к королеве, а затем сказал: «Сударыня, вот перед вами ваш верный рыцарь, который не бросит вас даже под угрозой смерти и даже если от вас отвернется весь свет. Я отдам все свои силы, чтобы доставить вас и вашего сына в Англию и вернуть вам подобающее положение с помощью ваших друзей, которые, как вы говорите, ждут вас за морем. Я и все те, кого я смогу уговорить, положим на это жизни и, если позволит Бог, соберем достаточно латников и без помощи французов!» Тут прекрасная дама, вся заплаканная, выпрямилась в полный рост и непременно припала бы к ногам любезного рыцаря в благодарность за его обещание, если бы он ей это позволил. Надо было иметь очень черствое сердце, чтобы при виде этого не проникнуться к ней великим состраданием! Когда благородный рыцарь не дал королеве упасть на колени, она обняла его за шею и расцеловала от радости, говоря: «Я приношу вам пятьсот благодарностей! Если вы соизволите исполнить то, что пообещали мне движимые любезностью, то я и мой сын станем вашими слугами на все времена и на законных основаниях отдадим королевство Английское в ваше полное распоряжение!»

Тогда добрый рыцарь, находившийся во цвете лет, ответил: «Моя дорогая госпожа! Если бы я не хотел этого делать, я бы вам этого не стал обещать. Но коль скоро я вам это пообещал, я вас не брошу ни при каких обстоятельствах. Я лучше предпочту умереть». Побеседовав и условившись таким образом, рыцарь тотчас попросил даму и ее приближенных сесть на коней и проводил их в Валансьенн к своему брату, благородному графу Гильому[106]. Тот почтил и попотчевал гостей как только мог, ибо хорошо умел это делать. Затем королева задержалась там на восемь дней, дабы подготовиться к походу.

Меж тем названный мессир Жан д'Эно велел разослать очень проникновенные письма к тем рыцарям и воинам Эно, Брабанта и Хесбена[107], на помощь которых он особенно рассчитывал. В этих письмах он их заклинал всеми дружескими чувствами и умолял, как только мог, чтобы они отправились с ним в английский поход. Многие люди согласились отправиться в Англию из любви к нему, но нашлось немало и тех, кто не явился на сбор, хотя их об этом и просили. Кроме того, мессир Жан был очень сурово порицаем своим братом и некоторыми людьми из его же собственного совета. Его затея казалась им слишком дерзкой и опасной, учитывая рознь и вражду, существовавшую тогда между баронами и народом Англии, а также то, что англичане обычно очень настороженно относятся ко всем иноземцам, которые вмешиваются в их дела, и тем более в пределах их собственной страны. Поэтому все боялись, что названный мессир Жан и его спутники никогда не смогут оттуда вернуться. Но, как бы его ни укоряли и ни отговаривали, благородный рыцарь не желал отказываться от задуманного. Он заявлял, что, поскольку он уже дал обещание королеве благополучно доставить ее Англию, то не подведет ее, даже если ему придется ради этого умереть. И если понадобится, он будет столь же рад принять смерть вместе с этой благородной изгнанницей, как и в любом другом месте. Ибо все добрые рыцари должны, не щадя себя, помогать всем добрым дамам и девам, гонимым и беззащитным, и тем более когда их об этом просят.

Когда благородная дама и ее люди завершили свои приготовления, они покинули Валансьенн и отправились в путь под охраной мессира Жана и его отряда. Они ехали, пока не прибыли в Дордрехт, что в Голландии. Там, на месте, они зафрахтовали все суда, какие только смогли найти, и большие, и малые. Погрузив на них своих коней, припасы и снаряжение, они отдали себя под защиту Нашего Господа и отправились в плаванье.

Они намеревались причалить в одном порту, выбранном ими загодя[108], но не смогли, ибо в море их застигла большая буря, которая отнесла их столь далеко от намеченного курса, что в течение двух дней они даже не знали, где находятся. Тем самым Господь явил им большую милость и послал счастливый случай, ибо если бы они все-таки высадились в этом порту или поблизости от него, то непременно попали бы в руки своих врагов, которые хорошо знали об их скором прибытии и поджидали их, чтобы всех предать смерти, в том числе даже юного короля и королеву. Однако Господь, как вы слышали, не пожелал этого допустить и заставил их почти чудесным образом свернуть с пути[109].

Но вот в конце второго дня эта буря стихла. Моряки заметили английский берег и радостно к нему устремились. Затем королева и ее спутники высадились на песчаном побережье, где не было ни гавани, ни настоящей пристани. Выгружая своих коней и снаряжение, они провели на этих дюнах три дня с малым запасом продовольствия. При этом они еще не знали, в каком месте Англии они причалили и находятся ли они во владениях своих врагов или же друзей[110]. На четвертый день они тронулись в путь, уповая на Божий промысел, поскольку они уже вдоволь намучились от холода и голода, и к этому еще добавлялся постоянный страх неизвестности. Они ехали по долинам и холмам, забирая то вправо, то влево, пока, наконец, не завидели какое-то малое селение и городок, а за ними — большое аббатство черных монахов, называвшееся Сент-Эдмундс. Остановившись в этом аббатстве, они отдыхали на протяжении трех дней.

Весть об их прибытии разнеслась по стране и достигла тех сеньоров, по чьему приглашению королева переплыла море. Как можно скорее собравшись в путь, они поспешили к королеве и ее сыну, которого они желали видеть своим королем. Первым, кто явился в аббатство Сент-Эдмундс и оказал самую большую помощь королеве и ее спутникам, был герцог Генрих Ланкастер Кривая Шея[111]. Он доводился братом тому самому графу Томасу Ланкастеру, который, как вы слышали, был обезглавлен, и отцом герцогу Ланкастеру[112], который числится средь самых отважных и красивых рыцарей, живущих ныне, знатных и незнатных. Он привел с собой большой отряд латников. Затем, один за другим, стали приезжать разные графы, бароны, рыцари и оруженосцы, так что вскоре там собралось столько латников, что королева и ее сторонники почувствовали себя уже в полной безопасности. И потом, когда они двинулись в путь, в их войско ежедневно вливались все новые силы.

Затем королева и прибывшие к ней сеньоры решили на совете, что им следует со всеми своими силами направиться прямо к Бристолю, поскольку именно там в ту пору находился король Англии[113]. Добрый город Бристоль был большим, богатым и очень сильно укрепленным. Он стоял на берегу моря и имел хорошую гавань[114]. Кроме того, рядом с ним был очень мощный замок, возведенный таким образом, что море плескалось вокруг него. Там тогда пребывали король, мессир Хъюг Диспенсер-отец, которому было почти 90 лет, мессир Хъюг-сын[115], возглавлявший королевский совет и подбивавший короля лишь на худые дела; граф Арундел, женатый на дочери названного Хъюга Младшего[116], и многие другие рыцари и оруженосцы, которые крутились возле короля и его сановников, поскольку люди свиты всегда стараются быть на виду у своих господ.

Итак, королева и все английские бароны, сеньоры и рыцари выступили по направлению к Бристолю. Во всех добрых городах, через которые они проезжали, их встречали с почетом и ликованием[117], и к ним постоянно приходили все новые воины, и справа, и слева — со всех сторон. Они продолжали свой путь, пока не подступили к самому городу Бристолю. Затем они его осадили по всем правилам осадной науки.

Глава 3

О том, как граф Арундел и мессир Хъюг Диспенсер Старший были схвачены и казнены

Король и мессир Хъюг Диспенсер предпочитали отсиживаться в замке, а старый мессир Хъюг Диспенсер-отец и граф Арундел со многими своими приспешниками находились в городе Бристоле. Когда эти приспешники и жители города увидели, что войско королевы очень велико и сильно и что почти вся Англия встала на ее сторону, то почувствовали, что над ними нависла большая беда и опасность. Поэтому они решили на совете, что сдадут город королеве в обмен на сохранность своих жизней, здоровья и имущества. Однако королева и находившиеся при ней советники были готовы согласиться на это лишь в том случае, если бы в полное распоряжение королевы были выданы названный мессир Хъюг-отец и граф Арундел, которых она люто ненавидела и ради которых она туда и прибыла в первую очередь. Когда горожане увидели, что иначе им не получить помилования и не спасти свои жизни и имущество, то были вынуждены уступить и открыли ворота[118]. Королева и все бароны расположились в тех домах города, которые им приглянулись, а другие, кому там не нашлось места, расквартировались в предместьях. Тогда же названный мессир Хъюг и граф Арундел были схвачены и отведены к королеве, дабы она свершила над ними свою волю. Кроме того, к ней привели других ее юных детей, сына Джона и двух дочек[119], которые прежде находились под надзором названного мессира Хъюга. По этому поводу дама испытала большую радость, равно как и все остальные, кто терпеть не мог Диспенсеров. Однако то, что послужило причиной их радости, могло повергнуть в глубокую печаль короля и Диспенсера, которые отсиживались в мощном замке и со всей ясностью видели, что им грозит очень большая беда, поскольку вся страна встала на сторону королевы и ее старшего сына и ополчилась против них. Поэтому, если они испытывали тяжелое горе и сильный страх, в этом не было ничего удивительного.

Когда королева и все ее сторонники удобно и в соответствии со своими желаниями расположились на постой, они блокировали замок столь сильно, сколь это было возможно. Затем королева велела, чтобы мессира Хъюга Старшего и графа Арундела[120] поставили перед ней, ее сыном и всеми баронами, находившимися в ее войске. После того, как это было сделано, королева сказала пленникам, что она вместе со своим сыном вынесет им честный и справедливый приговор, в соответствии с их деяниями и заслугами. Тогда мессир Хъюг ответил: «Мадам, пусть лучше Господь соизволит дать нам честный суд и приговор, если не на этом свете, то хотя бы на том».

Тогда поднялся со своего места маршал войска, мессир Томас Уэйк[121] — рыцарь добрый, мудрый и любезный. Он по списку зачитал все злодеяния и преступления подсудимых, а затем передал право вынесения приговора одному присутствовавшему там рыцарю, дабы он по чести рассудил, какого наказания заслуживают особы, повинные в таких деяниях. Рыцарь посовещался с другими рыцарями и баронами, а затем с их дружного согласия объявил, что подсудимые вполне заслуживают смерти за многие ужасные преступления, которые перед этим были перечислены и достоверность коих установлена со всей очевидностью. И жестокостью своих деяний они-де обрекли себя на казнь в три этапа. Прежде всего, их следует проволочить до плахи, затем обезглавить и, наконец, повесить на одной виселице. В точном соответствии с этим приговором они и были казнены перед Бристольским замком[122], на виду у короля, названного мессира Хъюга-сына и всех, кто там укрывался. Как каждый может догадываться, это зрелище вызвало у них великую скорбь. Это случилось в год Милости 1326, в месяце октябре.

Глава 4

О том, как король и мессир Хъюг-младший были схвачены, и о том, как названный мессир Хъюг был приговорен к позорной казни

После свершения вышеописанной казни король и мессир Хъюг Диспенсер, видя себя осажденными, предались тоске и отчаянью и уже перестали надеяться на какую-нибудь помощь со стороны. Наконец, однажды утром они с очень немногочисленной свитой погрузились на одну маленькую шхуну и вышли в море через тыльную часть замка. Они надеялись доплыть до королевства Уэльс и укрыться в безопасном убежище, но Бог не пожелал этого дозволить, ибо на них тяжким бременем лежали их грехи. Великое диво и великое чудо случилось с ними тогда! Они находились в море целых девять дней и выбивались из сил, пытаясь плыть вперед, но каждый день ветер, который по воле Божьей был встречным, относил их назад к замку примерно на половину или на четверть от пройденного ими расстояния. Поэтому люди из войска королевы, ежедневно видя их в море, стали подозревать неладное. Наконец, некоторые воины из Голландии, которые прибыли туда вместе с мессиром Жаном д'Эно и хорошо знали мореходное дело, погрузились на лодки и барки, оказавшиеся поблизости, и, используя все свое умение, устремились за беглецами. Как моряки короля ни старались — они не смогли от них оторваться. В конце концов, беглецов настигли, задержали вместе со шхуной, доставили в город Бристоль и в качестве пленников сдали королеве и ее сыну[123]. Те от этого испытали очень большую радость, ибо, с Божьей помощью, все случилось в полном соответствии с их желаниями.

Так, благодаря поддержке и руководству благородного рыцаря мессира Жана д'Эно и его соратников, названная королева отвоевала для своего сына все королевство Английское. Теперь мессира Жана и его соратников почитали как героев по той причине, что им удалось выполнить очень опасное предприятие. Ведь, когда они вышли в море из Дордрехта, у них в целом насчитывалось не более трехсот латников[124]. Однако из любви к названной королеве они отважились на столь дерзкую затею: взойти на корабли и пересечь море с горсткой людей, дабы завоевать такое большое королевство, как Англия, вопреки самому королю и его сторонникам!

Так, как вы слышали, было завершено это дерзкое и отважное предприятие, и вернула себе госпожа королева достойное положение, благодаря помощи и руководству мессира Жана д'Эно и его соратников, которые сокрушили ее врагов и схватили самого короля по несчастливому для него случаю, о коем вы уже могли слышать. Из-за этого страна была охвачена всеобщим ликованием, не считая лишь некоторых, кто прежде пользовался благоволением названного монсеньора Хъюга Диспенсера.

Когда король и названный мессир Хъюг были доставлены в Бристоль, то по совету баронов и рыцарей короля отослали в один мощный замок, названия которого я не знаю[125]. Хорошо знавшие свой долг придворные получили приказ охранять пленника зорко и верно до тех пор, пока общины страны не решат, как с ним поступить. Что же касается мессира Хъюга, то он сразу был передан мессиру Томасу Уэйку, маршалу войска.

Затем королева со всеми своими спутниками выехала из Бристоля[126] и направилась в Лондон — столицу Англии. Названный мессир Томас Уэйк велел усадить мессира Хъюга Диспенсера на самую низкорослую, чахлую и невзрачную клячу, которую удалось найти, и покрепче к ней привязать. Кроме того, маршал велел изготовить и напялить на него табар[127], весь размалеванный гербами, которые он обычно носил. Так и велел он его везти, издевки ради, вслед за кортежем королевы через все города, где им надлежало проехать, под игру труб и дудок, дабы как можно сильнее над ним поглумиться.

Так ехали они, пока не прибыли в один добрый город, под названием Херифорд. Там королеве и всем ее спутникам устроили очень почетную и торжественную встречу, и дала госпожа королева весьма роскошный пир в честь праздника Всех Святых, выпадавшего на тот день[128].

Когда торжество миновало, названный мессир Хъюг был поставлен пред очи королевы, всех баронов и рыцарей, которые там собрались и которые его терпеть не могли, и по веской причине. Затем ему по списку зачитали все его преступления, и он ни разу не сказал ничего против[129]. Поэтому прямо на месте все бароны и рыцари единодушно приговорили его к смертной казни, которая будет описана ниже[130]. Так пал названный мессир Хъюг с таких высот столь низко, а вместе с ним и весь его линьяж[131].

Прежде всего его проволочили на салазках, под игру труб и дудок, через весь город Херифорд, из улицы в улицу, а затем доставили на большую площадь в центре города, где уже столпился весь народ. Там его привязали повыше к одной лестнице, дабы всяк его мог видеть, и развели на названной площади большой костер. Когда мессир Хъюг был так привязан, ему перво-наперво отсекли уд и мошонку, поскольку, как говорили, он был еретиком и содомитом. И даже о самом короле поговаривали, что именно из-за этого греха и из-за подстрекательств Хъюга Диспенсера прогнал он от себя прочь королеву.

Когда уд и мошонка были отсечены, их кинули в огонь, и были они сожжены. Затем ему вскрыли нутро, вырвали сердце[132] и тоже бросили его в огонь. Это было сделано потому, что он был изменником со лживым сердцем, и из-за его предательских советов и подстрекательств король опозорил свое королевство и принес ему тяжкие беды. Он велел обезглавить самых видных баронов Англии, на которых лежал долг защищать и охранять королевство, а кроме того, он так оплел короля своими речами, что тот уже не мог и не желал видеть королеву и своего старшего сына, который должен был унаследовать корону, но заставил их опасаться за свои жизни и бежать из королевства Английского.

После того как названный мессир Хъюг был выпотрошен вышеописанным образом, ему отрубили голову, и была она отослана в Лондон. Затем его тело разрубили на четыре части, которые сразу же были разосланы по четырем городам Англии[133], самым крупным после Лондона.

Когда мессир Хъюг был казнен вышеописанным образом, госпожа королева, все бароны, рыцари и народ продолжили свой путь к Лондону — доброму городу, который является столицей Англии. Они двигались неспешными переездами, пока не прибыли туда многолюдной компанией. Все лондонцы, именитые и простые, вышли встречать королеву и ее старшего сына, который должен был стать их законным государем, и выказали им великий почет и великое уважение, равно как и всем их спутникам. И поднесли большие дары названной королеве и тем, кого сочли наиболее достойными.

После этого праздничного и торжественного приема воины, прибывшие в Англию вместе с мессиром Жаном д'Эно, хорошо отдохнули, а затем возымели сильное желание вернуться в свои края. Ибо им совершенно справедливо казалось, что они полностью справились со своей задачей и снискали себе великую честь. И попросили они дозволение на отъезд у госпожи королевы и у сеньоров Англии. Госпожа королева и бароны очень их уговаривали погостить еще немного, дабы они увидели, как будет решена участь короля, который, как вы слышали, находился в заключении. Однако они испытывали столь сильное стремление вернуться домой, что всякие уговоры оказались напрасны.

Когда госпожа королева и ее сын увидели это, они попросили мессира Жана д'Эно, чтобы он соизволил остаться в Англии хотя бы до Рождества и постарался удержать при себе некоторых соратников. Не желая отказать им в этой услуге, любезный рыцарь решил довести свое предприятие до конца и посмотреть, чем кончится дело. Поэтому он позволил себя уговорить и любезно согласился задержаться в Англии на тот срок, о котором просила королева. Он также постарался удержать при себе своих соратников, но, к его немалому огорчению, большинство из них ни за что не пожелало остаться. Тем не менее, когда королева и ее советники увидели, что любые уговоры бесполезны, то выказали отъезжающим рыцарям все, какие только можно, знаки уважения и признательности. И велела королева выдать им в счет походных затрат и жалования большие суммы денег и множество роскошных драгоценностей, каждому согласно его положению. И столь щедра была эта награда, что грех было ею не похвалиться, и рыцари так повсюду и делали. В придачу к этому королева велела выплатить им возмещение за тех лошадей, которых они желали оставить в Англии. Это возмещение оказалось столь щедрым, что все рыцари без всяких споров соглашались с предлагавшейся им ценой, не говоря, что это, мол, слишком мало. Им за все заплатили сполна и сразу, серебром и звонкими английскими стерлингами. Поэтому все они отбыли из Англии весьма радостные, с большой честью и немалой выгодой. Переплыв море между Дувром и Виссаном, они благополучно вернулись в свои дома и привезли с собой изрядный запас английских стерлингов.

Итак, по просьбе госпожи королевы, благородный рыцарь мессир Жан д'Эно с малой компанией своих людей остался средь англичан, которые, как могли, старались окружить его вниманием и любовью. Так же делало и великое множество знатных английских дам — графинь и прочих благородных сударынь и девиц, которые съехались в Лондон, чтобы составить общество госпоже королеве, и продолжали приезжать изо дня в день. Ибо им совершенно справедливо казалось, что благородный рыцарь мессир Жан д'Эно очень заслуживает их внимания.

Глава 5

О том, как общий совет Английской земли отрешил короля Эдуарда от владения короной и от управления королевством

Когда соратники мессира Жана д'Эно покинули Англию, а сам он остался, как вы уже слышали, госпожа королева позволила всем людям своей страны вернуться домой, к своим делам. В качестве своих советников она удержала при себе лишь некоторых баронов и рыцарей, а всем уезжавшим велела вернуться в Лондон к Рождеству, дабы присутствовать на большом придворном собрании, которое она желала устроить.

Когда настало Рождество, королева, как и говорила, собрала великий совет. На него съехалась вся знать — графы, бароны, рыцари и советники из добрых английских городов[134]. На этом торжественном и великом собрании было постановлено следующее. Поскольку страна не может долго оставаться без правителя, пусть в грамоте перечислят все злодеяния и преступления, которые король, находившийся тогда в темнице, совершил по худому совету; а также все его привычки и повадки, мешавшие ему хорошо управлять страной. Этот список будет зачитан во дворце, перед всем народом, а затем, на основании этого, самые мудрые мужи примут доброе и согласованное решение, кто и как будет править страной отныне и впредь.

Как постановили, так и поступили. Когда все преступления и злодеяния, совершенные королем или с его дозволения, все его пагубные причуды и пристрастия были зачитаны и внимательно заслушаны[135], бароны, рыцари и все советники страны удалились на общее совещание. Большинство господ (в том числе даже графы и самые знатные сеньоры) сошлось во мнении с советниками из добрых городов по поводу того перечня, который им был зачитан, ибо они уже и так совершенно достоверно и точно были осведомлены о большинстве королевских преступлений и пагубных пристрастий. И сказали они, что такой человек уже никогда не будет достоин носить корону и королевское звание. Однако все они согласились с тем, чтобы его старший сын, который там присутствовал и считался его законным наследником, был без промедления коронован ему на смену[136]. При этом, в виде непременного условия, было сказано, что новый король должен окружить себя добрыми, мудрыми и достойными доверия советниками, дабы отныне и впредь управлять страной и королевством лучше, чем это делалось прежде. Отца же его пусть хорошо охраняют и дают ему почетное содержание до самой смерти, из уважения к его происхождению[137].

Глава 6

О том, как король Эдуард был коронован венцом английских королей в шестнадцатилетнем возрасте

Как решили самые благородные бароны и советники из добрых городов, так и было сделано. И тогда же, в день Рождества[138], в Лондоне, в год Милости Господа Нашего 1326, перед всем народом с великой радостью и почетом был коронован благородный и доблестный король Эдуард, который правит в Англии и поныне. И было ему тогда 16 лет[139].

В ходе торжеств все английские сеньоры и рыцари, знатные и незнатные, старались воздать как можно больше почета благородному рыцарю мессиру Жану д'Эно. Он и все его соратники, задержавшиеся в Англии, получили в подарок большие и роскошные драгоценности, а затем провели время средь великих торжеств, окруженные вниманием местных дам и сеньоров, вплоть до дня Святой Епифании[140]. В тот день мессир Жан д'Эно прослышал, что его брат граф Эно, благородный король Богемский[141] и очень многие знатные сеньоры Франции собираются устроить турнир в Конде-ан-Л'Эско. Услышав эту весть, сир де Бомон, несмотря на все уговоры, отказался еще сколько-нибудь задержаться в Англии, ибо он страстно желал принять участие в турнире и повидать своего благородного брата и сеньора, а также прочих господ, которые там должны были собраться, и особенно благороднейшего из всех королей, когда-либо живших на свете. Я имею в виду благородного, щедрого и любезного короля Богемского, который очень сильно любил мессира Жана д'Эно[142].

Когда благородный король Эдуард, королева-мать и английские сеньоры увидели, что любые уговоры бесполезны и рыцарь не желает более задерживаться в Англии, то с тяжелым сердцем дали ему дозволение на отъезд. По совету госпожи своей матери, юный король пожаловал мессиру Жану 400 марок стерлингов наследственной ренты в качестве ленного держания, с их ежегодной выплатой в Брюгге из расчета один стерлинг за одно денье. А его главному оруженосцу и ближайшему советнику Филиппу де Като король пожаловал сто марок ренты в стерлингах на тех же условиях[143]. Кроме того, он велел выдать мессиру Жану д'Эно большую сумму денег на дорожные расходы, предстоявшие ему и его товарищам на пути к дому. И велел проводить их с большим отрядом рыцарей до самого Дувра, и предоставить им корабли, готовые к плаванью. При расставании многие дамы и прежде всего госпожа Уорен, сестра графа Барского[144], подарили мессиру Жану д'Эно изрядное количество драгоценностей.

По прибытии в Дувр названный мессир Жан и его спутники немедленно вышли в море, ибо они очень стремились поспеть в пору и в срок на тот турнир, который должен был состояться в Конде. Мессир Жан д'Эно увез с собой 150[145] молодых и храбрых английских рыцарей, дабы познакомить их с сеньорами и воинами, которые должны были съехаться на турнир. В ходе поездки он обращался с ними так дружелюбно и уважительно, как только мог, и сражались они в тот сезон на двух турнирах подряд. Однако я желаю помолчать об этом благородном рыцаре до более подходящего места и вернуться к рассказу о короле Эдуарде.

Глава 7

О том, как король Шотландии Роберт Брюс послал вызов королю Эдуарду, и о том, как мессир Жан д'Эно снова прибыл в Англию

После того как мессир Жан д'Эно отбыл от юного короля Эдуарда и госпожи королевы, те стали управлять страной, следуя советам графа Кентского, а также мессира Роджера, сеньора Мортимера, который владел в Англии обширными землями, приносившими целых семь тысяч ливров годового дохода из расчета стерлинг за денье. Как вы уже слышали, оба этих сеньора были изгнаны из Англии вместе с госпожой королевой и названным королем. Кроме того, они довольно часто прибегали к советам мессира Томаса Уэйка и многих других английских сеньоров, которые считались самыми мудрыми в королевстве. Правда, некоторые им из-за этого завидовали, ибо не даром говорят, что зависть никогда не умрет в Англии. Впрочем, она стремится править и во многих других землях.

Так прошла зима, миновал Великий Пост и настала Пасха. На протяжении всего этого времени король и госпожа его мать наслаждались безмятежным миром[146]. Между тем в Шотландии все еще правил король Роберт, который был очень храбрым и претерпел много невзгод, ведя войну с англичанами. Во времена доброго короля Эдуарда, деда юного короля Эдуарда, о котором мы ведем речь, англичане неоднократно наносили ему поражения и изгоняли из страны. Теперь же он очень состарился и, как говорили, заболел проказой. Однако когда он узнал об английских событиях: о том, что король схвачен и низложен, его советники — казнены и погублены, а страна очень оскудела знатными сеньорами, — то решил послать вызов новому английскому королю. Ведь некоторые английские завистники при случае дали ему понять, что, поскольку король Эдуард еще слишком юн, а бароны королевства — недружны меж собой, он сможет этим воспользоваться и захватить часть Англии.

Как он замыслил, так и сделал. Примерно на Пасху он прислал вызов юному королю Эдуарду и всей его стране[147]. При этом он заявил, что вторгнется в Англию и пройдется по ней огнем и мечом столь же далеко, сколь уже сделал это прежде, когда разгромил англичан под Стерлингом.

Когда юный король и его советники получили этот вызов, то возвестили о нем по всему королевству и повелели, чтобы все знатные и незнатные люди снарядились в соответствии со своим достатком и прибыли со своими отрядами ко дню Вознесения в добрый город Эрвик[148]. Одновременно с этим большое количество латников срочно было послано охранять земли, пограничные с Шотландией. Затем король отправил знатных послов к благородному рыцарю мессиру Жану д'Эно. Через них он очень горячо его попросил, чтобы он пришел к нему на помощь и был его соратником в этой войне и чтобы он соизволил прибыть к нему в Эбрюик ко дню Вознесения с таким большим отрядом, какой только сможет набрать. Услышав этот призыв, благородный рыцарь разослал своих гонцов и посланцев во все земли, где он надеялся набрать добрых воинов: во Фландрию, Эно, Брабант и Хесбен. И просил он разных сеньоров столь убедительно, сколь только мог, чтобы они со своим отборным снаряжением и лучшими конями соизволили последовать за ним прямо в Виссан[149], дабы отплыть оттуда в Англию. Все, кто получил призыв, охотно за ним последовали со всеми военными силами, имевшимися в их распоряжении. Кроме того, в этот поход отправились и многие другие сеньоры, которых вовсе не приглашали, ибо каждый надеялся увезти из Англии столько же серебра, сколько увезли те, кто участвовал в недавнем походе против Диспенсеров. Поэтому еще до того как названный мессир Жан прибыл в Виссан, людей в его отряде было больше, чем он рассчитывал и хотел набрать.

Когда он и его воины прибыли в Виссан, то нашли корабли уже полностью готовыми к отплытию. Не мешкая, они погрузили на них коней и снаряжение, а затем отчалили, переплыли море и высадились в Дувре. Далее они продолжили свой путь уже верхом. Непрестанно продвигаясь вперед, и ночью, и днем, они проследовали через добрый город Лондон и прибыли в Эбрюик за три дня до Пятидесятницы. Там тогда уже находились король и госпожа его мать с большим количеством баронов, которые должны были сопровождать короля в этом походе и давать ему советы. Они поджидали, пока туда стянутся все латники, лучники и ополченцы из добрых городов и селений[150]. По мере того, как эти воины прибывали большими отрядами, им приказывали располагаться на ночлег по деревням, расположенным в двух или трех лье вокруг Эрвика; а уже на следующий день они получали приказ двигаться дальше, в сторону шотландской границы.

Как раз в ту пору и прибыл в Эрвик благородный рыцарь мессир Жан д'Эно с большим отрядом[151]. Как и следовало ожидать, его приняли очень радушно и с большим почетом. Его людей расположили на постой в самом красивом предместье города, никого больше к ним не подселяя, а ему самому предоставили помещения в аббатстве белых монахов, дабы он мог там жить со своей свитой.

В отряде названного рыцаря были следующие сеньоры из графства Эно: сир Энгиенский, которого тогда звали мессир Ватье[152]; сир Фаньоль[153], мессир Анри д'Антуэн[154], мессир Фастре де Рё[155], сир д'Авре — кастелян Монса[156], мессир Ал ар де Бриффейль[157], мессир Жан де Монтиньи-младший[158], его брат, мессир Робер де Байёль, сеньор Фонтен-Л'Эвека и Морьоме[159] и многие другие, которых я сейчас не могу припомнить. Из земли Фландрской туда прибыли: мессир Эктор Виллэн, мессир Жан де Род, мессир Ульфар де Гистель[160], мессир Гильом де Страт[161], мессир Госвен де Мель и многие другие. Из земель Брабанта туда прибыли: сир де Дюфль[162], мессир Тьерри де Валькур[163], мессир Расс де Гре[164], мессир Жан де Кастеберг, мессир Жан Пилизье[165], мессир Жиль де Котберг, трое братьев Харлебеке[166], мессир Ватье де Хортберг[167] и многие другие. Из Хесбена туда прибыл льежский каноник Жан Ле-Бель[168] в компании со своим братом Анри[169], мессиром Годфруа де Шапелем, мессиром Юаром Охайским, мессиром Жаком де Либином[170] (эти четверо были там посвящены в рыцари), мессиром Ламбером Опейским[171] и мессиром Гильбертом из Херка. Кроме того, по своему собственному почину туда прибыли некоторые рыцари из Камбрези и Артуа. Всего же в отряде названного мессира Жана д'Эно насчитывалось целых пять сотен латников, имевших превосходных коней[172].

Потом, в день Святой Троицы[173], со своим отрядом прибыл мессир Вильгельм Юлихский[174], сир Вильдберга. Впоследствии этот мессир Вильгельм стал герцогом Юлихским, а в ту пору, о которой я говорю, он был не в ладах со своим отцом, графом Юлихским. Вместе с ним туда прибыли мессир Тьерри, сир Виндеберга, который впоследствии стал графом Лоосским[175], а также мессир Бланкенберг, который тоже не ладил со своим отцом, сиром Хенселоде. Услышав, что мессир Жан д'Эно отправился в поход, три этих сеньора выступили вслед за ним по собственному почину, дабы составить ему компанию. Они привели с собой целых 50 латников — рыцарей и оруженосцев. Когда они прибыли в Эрвик, им оказали почетный прием и как можно удобней расселили их в доминиканской обители и ее округе.

Глава 8

О том, как слуги рыцарей из Эно поссорились с английскими лучниками

Желая оказать еще больше почета этим сеньорам и всем их соратникам, юный король устроил большое празднество в Троицын день в обители братьев-миноритов[176]. Он сам и его мать расположились там на постой и содержали две отдельные свиты: король — из своих рыцарей, а королева — из своих придворных дам, которых у нее было большое количество. На этом празднестве король пировал в клуатре[177] с шестью сотнями рыцарей, и тогда же обряд посвящения прошли еще и другие сеньоры. Королева же пировала в дортуаре[178], и за ее столами сидело целых 60 дам, которых она пригласила, чтобы сильнее почтить названного мессира Жана и других сеньоров.

Там можно было наблюдать, как высшую знать отменно потчуют большим количеством яств и кушаний, которые были столь диковинными, что я даже не мог угадать их названий. Там можно было бы полюбоваться и на дам, богато наряженных и благородно украшенных, — можно было бы, кабы хватило времени! Однако сразу после обеда между слугами эннюерцев и английскими лучниками, расквартированными среди них, разгорелась большая драка по поводу игры в кости. Как вы услышите далее, эта драка обернулась большой бедой. Пока слуги дрались с некоторыми из англичан, все остальные лучники, расквартированные в городе и средь эннюерцев, немедленно схватились за свои луки и собрались в толпу, словно стадо свиней. Затем они ранили стрелами многих слуг, так что тем пришлось спешно укрыться в своих домах.

Почти все иноземные рыцари и их предводители тогда находились на пиру и еще ничего не знали о случившемся. Однако едва услышав весть об этой стычке, они помчались к своим домам. Некоторым из них посчастливилось прорваться к себе на квартиры, а кое-кому пришлось остаться снаружи. Ведь этих лучников было добрых две тысячи. Одержимые дьяволом, они остервенело пускали стрелы и в сеньоров, и в слуг, желая всех их убить и ограбить. Мне довелось испытать все это на себе. Я и мои товарищи попытались было проникнуть в наше жилище, чтобы вооружиться, но не смогли, ибо перед его дверьми уже стояла густая толпа англичан, желавших все разгромить и разграбить. Мы увидели столько стрел, пущенных в нас, что поспешили отступить в другое место и стали дожидаться помощи вместе с такими же бедолагами, как и мы.

Когда воины, сумевшие попасть в свои дома, вооружились, то не стали выходить наружу через парадный вход, чтобы не попасть под обстрел. Вместо этого они вышли задворками, сломав заборы палисадников. Затем они пришли на одну площадь и поджидали остальных до тех пор, пока у них не набралось целых 100 вооруженных воинов, не считая еще нас и других, кто не сумел пробиться к своему вооружению. Собравшись в отряд, вооруженные воины поспешили на помощь своим товарищам, которые из последних сил держали оборону в домах на Главной улице. В доме монсеньора Энгиенского были большие ворота и сзади и спереди, поэтому, пройдя через него, вооруженные воины тесным строем врезались в толпу лучников. Некоторые из наших были там смертельно ранены стрелами, но в конце концов лучники были разгромлены, потеряв убитыми как на площади, так и в поле, целых 316 человек. Эти убитые все до одного были из отряда епископа Линкольнского[179].

Я полагаю, что Господь еще никому не посылал столь большой удачи, какая тогда выпала на долю мессира Жана д'Эно и его товарищей, ибо эти англичане яростно стремились лишь к одной цели — всех нас убить и ограбить. И это несмотря на то, что мы прибыли в Англию к ним на помощь! Однако знайте, что на этом наши беды вовсе не кончились. Все то время, пока мы оставались в Англии и пока не отплыли в Виссан, мы каждодневно и еженощно пребывали в такой великой тревоге и подвергались столь явной смертельной опасности, что уже утратили всякую надежду когда-нибудь вернуться в свои края. Уверен, что никому до нас не приходилось пройти через столь тяжелые испытания. Вынужденные защищать наши жизни, мы навлекли на себя ненависть всех англичан, за исключением лишь знатных баронов. Они ненавидели нас теперь сильнее, чем даже самих шотландцев, которые опустошали огнем их страну. Каждый день некоторые английские рыцари, не питавшие к нам враждебных чувств, слали нам предупреждения, чтобы мы были настороже. Так же делали и некоторые королевские советники, ибо они хорошо знали, что целых шесть тысяч англичан собрались в одной деревне и задумали напасть на нас ночью иль днем, чтобы всех перебить. Если бы это случилось, наши люди не нашли бы никого в королевском совете, кто бы осмелился оказать нам поддержку и помощь[180].

Когда мы услышали эту весть, то ощутили такую великую тяжесть на сердце, что словами не передать. Мы не знали, что нам теперь делать и на что рассчитывать, и уже потеряли надежду вернуться домой. Не смея удаляться от короля и знатных баронов, мы при этом чувствовали, что они нам не помощники, и в случае беды на их поддержку и защиту можно не рассчитывать. Поэтому у нас была лишь одна твердая мысль: обороняясь всеми силами, дорого продать наши жизни и до конца по-братски друг друга поддерживать. Наши сеньоры отдали много дельных и продуманных распоряжений, дабы обеспечить надежную охрану и оборону. В соответствии с ними, нам надлежало даже ночью спать в доспехах, а днем сидеть по домам и держать все снаряжение под рукой. Кроме того, нам приходилось постоянно, и ночью, и днем, выезжать в конные дозоры, чтобы стеречь поля и дороги вокруг города. Одновременно с этим мы высылали разведчиков на пол-лье от города, чтобы они высматривали, не движутся ли в нашу сторону какие-нибудь подозрительные люди. Ведь каждый день заслуживающие доверия рыцари и оруженосцы, которые располагали на этот счет точными сведениями, предупреждали нас о готовящемся нападении. Если бы разведчики услышали шум отряда, направляющегося к городу, они должны были немедленно известить об этом конные дозоры, стоявшие в поле. И тогда бы мы все немедленно сели на лошадей, дружно приехали на площадь, загодя назначенную местом сбора, и построились под своими знаменами.

В этом страшном и тревожном ожидании мы оставались в предместье Эбрюика на протяжении трех недель. И каждый день нам слали предупреждения об опасности, и что ни день — то грозней. И мы действительно не раз видели довольно явные приметы их обоснованности. Поэтому они нас очень сильно пугали, и мы не осмеливались удаляться от наших домов и нашего вооружения. Лишь наши сеньоры иногда отправлялись в город, чтобы засвидетельствовать свое почтение королю и королеве и в очередной раз поинтересоваться у королевских советников: как долго они нас еще продержат в таком тревожном положении и когда, наконец, нам дадут проявить себя в том деле, ради которого нас пригласили в Англию[181].

Но если бы нависшие над нами опасность и страх не были столь большими, нам бы жилось там весьма вольготно, ибо город и округа, где мы находились, изобиловали продовольствием. На протяжении шести недель и более, пока там жили король, все английские принцы, бароны и воины, а также наши сеньоры со своими воинами, продовольственные товары ни разу не вздорожали. В самой Англии виноделием вообще не занимаются. Но все равно в названный город был завезено столько вина из Гаскони и с Рейна, что галлон вина никогда не стоил там больше одного стерлинга. И это несмотря на множество сеньоров, которые там собрались, и на английские отряды, проходившие через город или поблизости от него. Одного жирного каплуна там всегда можно было купить за три стерлинга, а уж совсем хорошего — за четыре. Две большие курицы уходили за три стерлинга, двенадцать совсем свежих селедок — за один стерлинг. Кроме того, каждый день прямо к нашим жилищам привозили на продажу сено, овес и солому. И цены на них оставались столь умеренными, как если бы это было в плодороднейшем краю, и в городе не было никаких постояльцев. Поэтому, пока мы там оставались, нам совсем не приходилось утруждать себя поисками фуража. И мы не переставали удивляться, откуда там берется такое изобилие! В любом случае, оно было нам очень кстати, ибо у нас и так хватало хлопот, тревог и волнений, когда мы несли дозоры и спали в полном вооружении. К счастью, жалованье нам выплачивали еженедельно, точно и без задержек, полновесными стерлингами. Поэтому мы могли тратить деньги, ни в чем себя не ущемляя.

Глава 9

О том, как король со своим войском выступил из Эбрюика, дабы идти на шотландцев

Когда мы провели там таким образом три недели, нам дали знать от имени короля и его советников, что король не желает больше задерживаться в Эрвике, и потому в течение ближайшей недели мы все должны запастись повозками, шатрами, кухонной утварью и прочим снаряжением, которое нам могло понадобиться в походе на шотландцев[182]. Тогда мы начали снаряжаться, каждый сообразно своему достатку и званию, и закупили шатры, повозки и маленьких обозных лошадок, более пригодных для передвижения по тамошней местности. Кроме того, нам удалось приобрести много бытовой утвари — горшков, котлов, котелков и прочих вещей, которые тоже нужны воинам в походе.

Когда все было готово, король и его бароны выступили из города и расположились в пяти лье от него[183]. Мессиру Жану д'Эно и всем его воинам было предложено всегда разбивать свой стан как можно ближе к королю. Это было сделано, чтобы воздать иноземным сеньорам больше почета и вместе с тем обезопасить их от возможного нападения английских лучников. Король провел там два дня, дабы подождать отставших и дабы. каждый прикинул, не нужно ли ему еще чего-нибудь из снаряжения. На третий день все войско выступило в поход и продолжало двигаться вперед и ночью, и днем, до тех пор, пока не достигло города Дарема[184], который находится в одном большом переходе от границы области под названием Нортумберленд. Покрытый пустошами и горами, этот дикий край чрезвычайно беден во всех отношениях, кроме разве что скота. Через него протекает большая река, полная валунов и булыжников. Она называется Тайн. В ее верховьях стоит город и замок под названием Карлайл Гэлльский[185]. Некогда он принадлежал самому королю Артуру. В низовьях реки стоит другой город, который называется Ньюкасл-на-Тайне[186]. В ту пору там находился маршал Англии[187] с большим отрядом латников, дабы охранять границу от шотландцев, которые уже выступили в поход. Кроме того, в Карлайле находилось большое количество гэлльских[188]воинов, готовых защищать речные броды. Ибо шотландцы не могли вторгнуться в Англию, не перейдя через реку Тайн, которая столь же велика, как и река Урт[189].

Прежде король Англии и все его воины не получали о шотландцах никаких вестей. Однако, подойдя к границам Нортумберленда, они ясно разглядели перед собой столбы дыма. То горели деревни и села, подожженные шотландцами в этом краю. Как поговаривали, шотландцы ухитрились перейти через реку Тайн столь тихо, что гарнизоны Карлайла и Ньюкасла ничего не заметили. Им удалось это сделать, поскольку между двумя городами лежит расстояние, примерно равное тринадцати английским лье. Однако, чтобы вы лучше познакомились с нравом шотландцев, я немного помолчу об англичанах и опишу вам шотландские военные обычаи.

Глава 10

Об обычаях шотландцев и о том, сколь хорошо они умеют воевать

Шотландцы очень храбры, выносливы и необычайно привычны к военным тяготам. Поэтому в ту пору они не слишком опасались англичан, хотя я и не знаю, как обстоит дело ныне. Вторгаясь в Англию, они способны покрыть двадцать, а то и двадцать четыре лье за один переход, что ночью, что днем, и многие люди, не знающие их обычаев, могли бы очень удивиться этому. Точно известно, что свои вторжения они совершают все как один конные, не считая того ратного сброда, который следует за ними пешком. Их рыцари и оруженосцы ездят на рослых и крепких скакунах, а другие ратники — на приземистых лошадках. С собой они не везут никаких повозок из-за крутизны тех гор, через которые им приходится проезжать, и не берут никаких запасов хлеба или вина. Ведь они приучены к такой неприхотливости, что вполне способны долгое время пробавляться лишь наполовину проваренным мясом, без всякого хлеба, и пить проточную воду вместо вина. Им ни к чему котлы и котелки, ибо они варят мясо какой-нибудь скотины в шкурах, содранных с нее же самой. Они уверены, что обязательно найдут во вражеской стране многочисленные стада, а потому берут с собой лишь следующие припасы. Между седлом и попоной своего коня каждый шотландец возит плоский камень, а за спиной у него приторочен мешочек, набитый мукой. Когда шотландцы до того наедятся плохо проваренного мяса, что начинают ощущать тяжесть и усталость в желудках, они кидают этот плоский камень в огонь и разводят с водой немного муки. Когда камень раскаляется, они испекают на нем маленькую лепешку, наподобие бегинской облатки, и съедают ее, дабы успокоить свой желудок. Учитывая все это, не стоит удивляться, что шотландцы совершают более дальние переходы, чем воины других стран, коль скоро они все, кроме ратного сброда, передвигаются верхом и не возят никакого обоза и никакого снаряжения, кроме вышеописанного[190].

Точно таким же образом шотландцы вторглись в Англию и на этот раз. Пройдясь огнем и мечом по вышеназванной области, они захватили столько скота, что даже не знали, что с ним делать. В их войске двигалось целых три тысячи латников — рыцарей и оруженосцев — верхом на добрых жеребцах и боевых скакунах, а также двадцать тысяч прочих ратников им под стать, бывалых и храбрых, верхом на приземистых лошадках, которых они, сделав привал, никуда не пристраивают и не привязывают, но тут же отпускают вольно пастись средь лугов и зарослей вереска.

И знайте еще, что в тот раз их возглавляли два очень хороших военачальника. Как говорили, король Роберт Шотландский был тогда уже очень болен проказой и немощен от старости. Поэтому он назначил предводителями своего войска одного очень благородного, доблестного и храброго сеньора, а именно графа Морэйского[191], который носил серебряный щит с тремя червлеными ромбами; и мессира Вильяма Дугласа[192], который считался самым храбрым и предприимчивым воителем в обеих странах. Он носил лазурный щит с главою серебряной и тремя червлеными звездами во главе. Эти два сеньора были самыми видными баронами во всей Шотландии.

Глава 11

О том, как король Англии преследовал шотландцев, которые огнем и мечом опустошали его страну

Однако я желаю вернуться к моему повествованию. Когда, как выше сказано, король Англии и все его воины увидели дымы пожаров, они сразу догадались, что это дело рук шотландцев, которые уже каким-то образом вторглись в английские земли. Поэтому тотчас было велено кричать тревогу и объявить, чтобы все воины снимались с привала и следовали за своими знаменами. В соответствии с приказом, немедленно были построены три большие пешие рати, а при каждой рати — по два крыла из пятисот латников, которые должны были ехать верхом. Как говорили, там было целых семь тысяч латников — рыцарей и оруженосцев, и тридцать тысяч воинов, половина которых сидела на маленьких лошадках, а другая половина состояла из пеших сержантов, набранных и присланных добрыми городами за их собственный счет. Кроме того, там было целых 24 тысячи пеших лучников, а также разный военный сброд.

Лишь только рати были построены, они направились в сторону шотландцев, прямо туда, где виднелись дымы, и продолжали двигаться до самых поздних сумерек. Затем войско сделало привал в одном лесу на берегу маленькой речки, чтобы отдохнуть и подождать обоза с припасами. Хотя столбы дыма постоянно маячили в пяти лье от нас, мы так и не смогли настичь шотландцев-поджигателей и их войско.

На рассвете следующего дня все вновь заняли места в своих ратях под своими знаменами, как было велено. Построенные таким образом, рати прошли через четыре горы и долины, ни разу не распадаясь, но так и не смогли приблизиться к шотландцам, которые постоянно устраивали пожары у нас под носом. Очень уж много там было лесов, болот, диких пустошей и труднопреодолимых гор и впадин! Тем не менее в нашем войске еще никто пока не осмеливался выбиться из общего строя или поехать впереди знамен, поскольку, под страхом усекновения головы, это было запрещено делать всем, кроме маршалов.

После часа нон[193], ближе к закату, всадники, кони, обозная прислуга и особенно пехотинцы были уже так сильно утомлены, что не могли идти дальше. Сеньоры поняли, что, действуя таким образом, они лишь напрасно тратят силы. Ведь даже если бы шотландцы вдруг соизволили их подождать, они обязательно расположились бы на такой горе или в таком ущелье, где с ними нельзя было бы сражаться, не неся при этом больших потерь. Поэтому сеньоры приказали, чтобы все сделали привал прямо на том месте, где их застанет приказ, и отдыхали до тех пор, пока не будет решено, что делать дальше. В итоге все войско заночевало в лесу, вдоль маленькой речки, а король расположился поблизости, на подворье одного бедного аббатства. Все до единого воины, кони, обозная прислуга и скотина, следовавшая за войском, были так утомлены, что словами не передать.

Когда все расположились на ночлег, сеньоры тотчас сошлись на совет, чтобы решить, как они смогут сразиться с шотландцами, принимая во внимание особенности местности, в которой они находились. В итоге они рассудили, что шотландцы отступают в свою страну по заранее выбранному пути и походя все сжигают. Настичь же их вряд ли удастся, а, кроме того, сражаться с ними средь этих гор без большого урона для себя невозможно. Однако, чтобы вернуться домой, шотландцам обязательно нужно перейти реку Тайн. Поэтому, если англичане соизволят встать до рассвета и следующим днем немного поспешат, то они смогут перекрыть броды на названной реке, и шотландцам придется принять бой в невыгодных условиях, или же они окажутся заперты в Англии, словно в западне.

Для осуществления этого замысла было решено и постановлено, что все сеньоры разойдутся по своим станам, как-нибудь поужинают и скажут своим соратникам следующее. Лишь только зазвучат трубы — пусть седлают и взнуздывают своих лошадей, заслышат их вторично — пусть вооружаются, а с третьим сигналом каждый без промедления должен сесть на коня и занять место под своим знаменем. И пусть каждый возьмет с собой лишь одну буханку хлеба и приторочит ее сзади на манер охотника, а обоз со всем снаряжением и припасами следует бросить здесь, ибо на следующий день они во что бы то ни стало сразятся с врагом и либо все потеряют, либо все выиграют.

Как решили, так и свершили. Прямо в полночь[194] все сели верхом и начали строиться. Лишь очень немногие воины успели подремать, несмотря на то, что они жестоко устали минувшим днем. Однако, прежде чем рати были построены и приведены в порядок, уже забрезжил день.

Тогда все знамена[195] начали скакать в ужасной спешке по вересковым зарослям, горам и труднопроходимым впадинам, уже не выбирая ровных участков земли. Средь этих гор и лощин были торфяные топи, болота и столь опасные ущелья, что приходится лишь удивляться, как это все там не сгинули!? Ведь все непрестанно рвались вперед, не дожидаясь своих сеньоров и товарищей. И знайте, что если кто-нибудь увязал в трясине, то вряд ли ему удавалось дозваться помощи. Там навсегда пропало большое количество погонщиков с их скотиной, а также множество вьючных мулов и лошадей.

В тот день впереди очень часто раздавались тревожные крики, дававшие основание думать, что авангард уже схватился с врагом. Поскольку всем воинам хотелось, чтобы это было правдой, они стремительно мчались по болотам, камням и булыжникам, средь гор и лощин, со шлемами на головах, со щитами на шеях и с копьями или мечами в руках, не дожидаясь ни отцов, ни братьев, ни товарищей! Когда же, проскакав пол-лье или более, они достигали того места, откуда доносились крики, то выяснялось, что тревога ложная, ибо крик был поднят из-за оленей, зарянок или иных диких зверей, которые в большом количестве водились в этих лесах и вересковых пустошах. Испуганные, эти звери россыпью бежали перед знаменами и отдельными всадниками, которые так стремительно мчались вперед.

Глава 12

О том, как англичане безуспешно искали шотландцев

Весь день до самых поздних сумерек мчался юный король со своими воинами между этих гор и зарослей, не разбирая дорог и путей, не встречая никаких укрепленных городов, селений или хотя бы пастушьих хижин и сверяясь лишь с солнцем.

Наконец, мы прибыли к тем бродам на реке Тайн, которыми шотландцы недавно воспользовались для вторжения в Англию и теперь должны были воспользоваться снова, чтобы вернуться домой. По крайней мере, так говорили англичане. Легко представить, какими измученными и усталыми мы тогда были. Тем не менее, мы еще нашли в себе силы перейти реку вброд, хотя это оказалось очень трудным делом из-за камней и валунов, усеивавших ее русло. Едва переправившись, мы все начали располагаться вдоль берега. Но прежде чем мы успели выбрать участок земли под ночлег, солнце уже закатилось. Между тем во всем войске лишь у некоторых были при себе топоры, секиры и прочее снаряжение для рубки леса. Кроме того, многие воины потеряли своих товарищей и не знали, что с ними стряслось. Поэтому, если у них было тяжело на сердце, удивляться этому не стоило. Вся пехота вообще осталась далеко позади, а в каком месте — пойди поспрашивай. Да и чему удивляться! Ведь люди, знавшие тот край, говорили, что в своей стремительной гонке, прерываемой лишь для того, чтобы помочиться или подтянуть коню подпругу, мы отмахали целых 28 английских лье[196].

Столь утомленные, мы сами и наши лошади были вынуждены провести на берегу этой реки всю ночь в полном ратном облачении. Каждый из нас держал при этом своего коня за узду, поскольку мы не знали к чему их привязать из-за отсутствия освещения и наших повозок, которые не могли к нам добраться по такой гористой местности. Кони не ели в ту ночь ни хлеба, ни овса, ни сена, да и сами мы весь минувший день и наступившую ночь пробавлялись лишь одной буханкой хлеба, которая была приторочена у каждого за спиной, согласно приказу. Однако этот хлеб насквозь пропитался лошадиным потом. Единственным питьем нам служила вода протекавшей рядом реки. Только некоторые сеньоры прихватили с собой бутыли с вином. Поэтому каждый должен понимать, что мы томились очень сильной жаждой, поскольку были очень разгорячены от великих трудов минувшего дня. Всю ночь у нас не было ни костров, ни светильников, и мы не знали из чего их сделать (это если не считать некоторых сеньоров, которые привезли факелы на своих мулах). В таком-то вот бедственном положении провели мы ту ночь, не расседлывая своих лошадей и не снимая с себя доспехов.

Но вот настал долгожданный день. Мы надеялись, что он принесет некоторое облегчение нам и нашим лошадям, что мы сможем хорошо обустроить лагерь или даже сразиться с шотландцами (мы уже страстно желали этого, поскольку нам не терпелось поскорей покончить с нашим тягостным и неопределенным положением). И тут на весь день зарядил дождь. Он шел столь бурно и беспросветно, что еще до часа нон река, вдоль которой мы расположились, очень сильно вздулась, и перейти через нее назад стало невозможно. Ни мы и никто другой уже не мог послать разведчиков, чтобы выяснить, куда нас занесло и где можно раздобыть сено или солому для лошадей, а также хлеб, вино и прочее продовольствие для нас самих. Поэтому нам пришлось весь день поститься, как и минувшей ночью, а нашим лошадям глодать мох с землей и древесные листья. Под проливным дождем мы рубили стволы и сучья деревьев боевыми мечами, чтобы сделать колья для конской привязи и соорудить шалаши себе под укрытие.

Примерно в час нон удалось найти каких-то бедных людей, из местных[197]. У них сразу спросили, куда нас занесло, ибо в нашем войске никто толком не знал этой местности и не мог сказать, где именно мы оказались. Эти бедные люди сказали, что мы находимся в четырнадцати английских лье от Ньюкасла-на-Тайне и в одиннадцати лье от Карлайла, а больше поблизости нет ни одного города, где бы для нас нашлось какое-нибудь продовольствие.

Об этом было доложено королю и сеньорам. Все немедленно отправили посыльных на маленьких лошадях и мулах, дабы им доставили хлеб, вино, если под него были бутыли, а также овес для лошадей. Эти посыльные прибыли в город Ньюкасл и объявили от имени короля, чтобы все, желающие заработать, везли в лагерь хлеб, вино, овес и прочие продовольственные товары; им за все заплатят и с охраной проводят туда и обратно. Кроме того, они объявили, что воины короля не уйдут из тамошней округи до тех самых пор, пока не выяснят, куда подевались шотландцы.

На следующий день, примерно в час нон, посланцы, отправленные королем и сеньорами, вернулись и привезли сколько смогли хлеба, вина, овса, свечей и других припасов для знатных господ и их свиты. Однако этого было не слишком много. Вместе с ними прибыли и люди-барышники. Они привезли на маленьких лошадях и мулах плохо пропеченный хлеб в корзинах, кислое вино в больших бочках и другое продовольствие на продажу. Благодаря этому большинство людей в лагере почувствовали весьма немалое облегчение. Нас продолжали снабжать таким образом и на следующий день, и далее — все то время, пока мы оставались в той округе. Мы провели на берегу реки, среди гор восемь дней, постоянно ожидая внезапного появления шотландцев. А между тем они сидели на месте и, подобно нам, гадали, куда же пропал противник.

Итак, мы провели один день и две ночи на берегу реки, без хлеба, вина, овса и вообще без всякого провианта, а затем на протяжении четырех дней нам приходилось покупать один плохо пропеченный хлебец за шесть или семь стерлингов, хотя в действительности он не должен был стоить больше одного парижского [су]. Один галлон вина нам продавали за 24 или 26 стерлингов, хотя в обычное время он стоил от силы четыре. Но, несмотря на это, изголодавшиеся люди так спешили, что, толкаясь, выхватывали товары из рук торговцев, из-за чего между ними вспыхивало много ссор. Вдобавок ко всем этим бедам всю неделю непрестанно шел ливень, так что наши седла, попоны и подпруги полностью сгнили и истрепались и все наши кони, или почти все, до крови натерли спины. Мы не знали, где подковать коней, потерявших подковы, и укрывали их от дождя нашими геральдическими плащами за неимением ничего другого. Сами же мы в большинстве своем могли защититься от дождя и холода лишь своими окетонами[198] и доспехами. Ведь для разведения костров у нас были только зеленые ветки, которые не могли долго гореть под дождем.

В таких мытарствах, скудости и неустроенности мы провели на берегу реки Тайн, среди гор всю неделю. При этом мы не слышали никаких вестей о шотландцах, которые, по нашим предположениям, должны были вновь перейти через реку там или поблизости, чтобы вернуться в свою страну.

В конце концов средь англичан поднялся великий ропот. Кое-кто даже обвинял сеньоров, давших совет прийти туда, что они это сделали с предательскими намерениями. Тогда сеньоры посовещались и решили покинуть это место и перейти через реку семью лье выше по течению, там, где она менее полноводна и более удобна для переправы. Тотчас после этого они велели объявить, чтобы все приготовились выступить следующим утром и чтобы каждый следовал за своим знаменем. Кроме того, от имени короля было объявлено, что смельчак, который не побоится испытать себя, сможет заслужить большую награду. Король пожалует 100 марок наследственной ренты и даст рыцарское звание тому, кто первым принесет весть о шотландцах и точно укажет место, где находится их войско.

Когда эта весть разнеслась по лагерю, нас охватила большая радость. Тогда же из лагеря выехали некоторые английские рыцари и оруженосцы, стремившиеся заслужить обещанную награду, числом до пятнадцати или шестнадцати. Подвергая свои жизни большой опасности, они переправились через реку, поднялись на ту гору, с которой мы прежде спустились, а затем разъехались в разные стороны, чтобы ловить удачу порознь.

На следующий день все войско выступило в путь. В тот день мы ехали очень медленно, поскольку наши кони уже очень ослабли, отощали, продрогли, набили холки и растеряли подковы, а седла на них совсем сгнили и истрепались. Да и сами мы страдали от голода. Мы двигались вдоль реки, пока, наконец, не перешли ее вброд. Это оказалось очень трудным и опасным делом, поскольку из-за ливня река сильно вздулась и вышла из берегов. Некоторые поневоле в ней искупались, а кое-кто из англичан даже утонул. Впрочем, нас это не слишком огорчило.

Когда мы переправились, то сразу расположились на другом берегу. Мы обнаружили там прекраснейший луг, на котором оказалось довольно сена, а сразу за ним — маленькое селение, сожженное шотландцами, но пригодное для того, чтобы провести в нем одну ночь. Поэтому нам показалось, что мы очутились в раю.

На следующее утро мы двинулись дальше и, следуя за своими знаменами, ехали по горам и долинам весь день. Между часом нон и закатом мы набрели на несколько сгоревших деревушек и несколько полей, хлебных, травяных и других. Там мы и заночевали.

На следующий день мы поехали по-прежнему медленно и расположились на ночь точно таким же образом, как и раньше. Мы не знали, куда нас ведут, и не слышали никаких вестей о шотландцах. На четвертый день, утром, мы снялись с привала и ехали все тем же манером с часа прим до часа терций. Тогда установилась весьма хорошая погода, и солнце засияло в полную силу. И тогда же в войско прибыл, скача во весь опор, один оруженосец-разведчик. Он сказал королю: «Сир, я привез вам добрую весть! Шотландцы расположились в четырех лье отсюда на одной горе и поджидают вас. Последние восемь дней они слышали о вас не больше вестей, чем вы о них, и потому не решались двигаться дальше. Я твердо ручаюсь за правдивость этого донесения. Ибо меня угораздило подъехать к ним столь близко, что они взяли меня в плен и отвели к своим предводителям. Я сказал им о вас и о том, что вы их ищете, желая дать им сражение. Лишь только эти сеньоры узнали, что вы пообещали 100 фунтов ренты тому, кто первым доставит вам точные сведения о противнике, они сразу отпустили меня из плена, взяв с меня клятву, что я не буду знать отдыха, пока не скажу вам эту весть. И знайте, что, по их собственным словам, они столь же сильно желают сразиться с вами, сколь и вы с ними. И вы их там непременно найдете».

Глава 13

О том, как юный король Эдуард держал шотландцев в осаде на одной горе

Едва услышав это донесение, король и его советники велели всему войску остановиться среди хлебного поля, чтобы выпасти лошадей и подтянуть им подпруги. Поблизости находилось белое аббатство[199], сожженное шотландцами. Во времена короля Артура оно называлось Блэнк-Ленд[200]. Все сеньоры там исповедались и составили завещания, дабы вскоре подвергнуть свою жизнь смертельной опасности. Король также распорядился отслужить множество месс, чтобы могли причаститься все, кто испытывал к этому благочестивое стремление. Кроме того, стоя на мессе, король сразу же перед всеми пожаловал оруженосцу обещанные сто фунтов ренты, посвятил его в рыцари и дал в подтверждение этого должным образом заверенную грамоту[201].

Когда воины немного отдохнули и подкрепились, пропели трубы. Все пошли садиться на коней, и знаменосцам было велено следовать вперед за этим рыцарем-новичком. Все воины двинулись вслед за ними по горам и впадинам, очень стараясь не выбиваться из рядов и не рушить боевой строй своих полков. Так ехали мы, пока примерно в полуденный час не подошли к шотландцам столь близко, что ясно их увидели, а они — нас.

Едва нас заметив, они вышли из своего стана все пешие и красиво построились тремя ратями на склоне той горы, где находились их расположения. У подножия этой горы бежала речка. Сильная и напористая, она была полна булыжников и очень больших валунов. Поэтому в случае противодействия со стороны шотландцев ее нельзя было бы перейти без больших потерь. Впрочем, даже если бы мы и перешли реку, между ней и войском шотландцев совсем не было места, где бы мы могли построить наши полки. В довершение всего, они построили два передовых отряда на двух утесах, куда никто из нас не смог бы быстро взобраться. Поэтому, если бы мы все-таки перешли реку, они бы нас забросали камнями и перебили, так что никто из нас уже не вернулся бы назад.

Когда предводители нашего войска увидели вражеские построения, то велели, чтобы все спешились, сняли шпоры и построились тремя ратями, как в прежние дни. Там, на месте, многие воины были посвящены в рыцари. Когда рати были построены и приведены в порядок, несколько английских сеньоров провезли юного короля на коне вдоль всего строя, чтобы сильнее воодушевить воинов. При этом король очень приветливо просил, чтобы все постарались исполнить свой долг и защитить его честь. Затем он велел объявить, чтобы под страхом смерти никто не вставал перед знаменами и не двигался с места до особого приказа.

Немного спустя приказали, чтобы рати двинулись на врага очень медленным, коротким шагом. В соответствии с приказом, каждая рать прошла один большой боньер[202] до самого склона горы. Это делалось для того, чтобы выманить врагов вниз и чтобы лучше изучить их позиции. Наконец, мы подошли к шотландцам так близко, что уже различали некоторые их гербы, а они — наши. Однако средь шотландцев не было заметно никакого движения.

Тогда нам приказали стать смирно, чтобы военачальники могли принять другое решение. Одновременно с этим некоторые воины получили задание сесть на боевых скакунов, чтобы завязать с противником стычку, осмотреть его позиции с более близкого расстояния и заодно разведать речные броды. Кроме того, английские сеньоры послали к шотландцам одного из своих герольдов. Он сообщил им, что если они пожелают перейти реку, чтобы дать битву на ровной местности, будь то сейчас или утром следующего дня, то англичане отступят назад и предоставят им достаточно пространства для построения полков. Если же это предложение их не устраивает, то пусть соизволят сделать какое-нибудь встречное. Услышав это, шотландцы посовещались и ответили, что не сделают ни так, ни этак. Однако король и его советники ясно видят, что они вторглись в их королевство и прошлись по нему огнем и мечом. Если их это раздражает, то пусть попробуют отомстить, ибо они, шотландцы, задержатся здесь столь долго, сколь им будет угодно.

Когда королевские советники увидели, что не добьются ничего иного, то велели, чтобы все разбили лагерь прямо там, под горой, не отступая назад. Мы кое-как расположились, терпя при этом большие трудности, неудобства и лишения. Ведь нам пришлось спать на жесткой земле и острых камнях, в полном ратном облачении. Наши слуги не могли найти ни жердей, ни веток, чтобы сделать привязи для коней, ни сена, чтобы их покормить, ни соломы, чтобы устроить подстилку для себя и для нас, ни хвороста, чтобы развести костры.

Когда шотландцы увидели, что мы расположились таким манером, то оставили несколько дозорных на том месте, где они выстраивали свои полки, а сами отступили в свой стан и развели столько костров, что удивительно было посмотреть. А потом, между ночью и днем, они подняли столь большой шум, дружно трубя в свои большие рога и вопя все в один голос, что нам показалось, будто это большие дьяволы явились туда из преисподней, дабы нас устрашить.

Так провели мы ту ночь. Это было в канун дня Святого Петра[203], в августе 1327 года. Следующим утром сеньоры отслушали мессу, а затем приказали всем воинам вооружиться и построиться в полки, как и днем ранее.

Когда враги увидели это, они вышли на свои позиции и построились столь же хорошо, как и накануне. Оба войска оставались в таком положении до полудня. Однако по поведению шотландцев не было заметно, что они собираются напасть на нас, а мы не могли их атаковать, не понеся при этом слишком больших потерь.

Многие воины, имевшие выносливых лошадей, переправились через реку верхом, а некоторые даже перешли ее пешком, чтобы завязать с противником стычку. Также и некоторые шотландцы покинули ряды своего войска. И начали они то нападать друг на друга, то откатываться назад, так что уже вскоре с обеих сторон появились и убитые, и раненые, и пленные.

Примерно после полудня сеньоры поняли, что шотландцы не спустятся, и распорядились, чтобы все отступили в свои станы. Мы сделали это с готовностью, поскольку ясно видели, что напрасно теряем там время. Так провели мы три дня на одном берегу реки, а шотландцы — на другом, не сходя со своей горы. В любом часу дня воины с обеих сторон вступали в стычки, которые часто завершались чьей-нибудь смертью или пленением. В полночь шотландцы обычно разводили столько костров, что это было похоже на великое диво; и поднимали столь большой шум, трубя в рога и горланя все разом, что нам казалось, будто у них на горе собрались все дьяволы преисподней.

Поскольку атаковать шотландцев было нельзя, английские сеньоры решили держать их на горе словно в осаде, надеясь извести их голодом. Ведь они думали, что перекрыли шотландцам все пути как для доставки продовольствия, так и для отступления. От захваченных пленников англичане знали, что у них совсем нет запасов хлеба, вина и соли. Зато у них было довольно скотины, захваченной в том краю, и они могли поедать ее мясо как угодно, и вареным и жареным, не слишком печалясь об отсутствии хлеба и соли, лишь бы при них была горсть муки, которую они изредка используют, как рассказано мною выше. Точно таким же образом муку использовали и некоторые англичане в нашем войске. Они охотно продавали ее и нам, когда у нас не хватало хлеба.

На четвертый день, утром, мы, как обычно, проснулись и стали оглядывать гору, на которой закрепились наши враги. Однако мы не увидели ни души, ибо шотландцы ушли оттуда еще в полночь. Охваченные большим изумлением, наши сеньоры ума не могли приложить, куда пропал противник. Поэтому они немедленно послали в горы разведчиков. Те обнаружили шотландцев примерно в час прим. Их лагерь теперь располагался возле той же самой реки, но на горе еще более обрывистой и неприступной, нежели прежняя. Кроме того, он был укромно укрыт в одном леске, дабы шотландцы могли незаметно уходить из него и возвращаться назад, когда пожелают.

Сразу по обнаружении шотландцев нам было велено перенести наш лагерь на другую гору, возвышавшуюся прямо напротив них, а затем тотчас построиться и сделать вид, что мы идем в наступление. Лишь только шотландцы увидели, что мы приближаемся, они вышли из своего лагеря и очень красиво построились перед нами, довольно близко от реки. Однако вниз они не спустились. Мы же, пытаясь напасть на них, рисковали погибнуть полностью или понести огромные потери убитыми и пленными.

Итак, мы расположились напротив них на горе и провели там целых 18 дней. Мы каждый день выстраивались перед шотландцами, но они ни разу не пожелали перейти через реку и, отказываясь предоставить нам пространство на своем берегу, не принимали подобной уступки с нашей стороны. На протяжении всего этого времени они обходились без хлеба, вина и соли. У них также не было ни дубленой, ни сыромятной кожи для изготовления сапог и башмаков. Поэтому они делали обувь из совершенно необработанных шкур, покрытых шерстью.

Между тем нам тоже приходилось не слишком сладко, ибо мы не знали, где бы пристроиться, и чем бы прикрыться, и куда ходить за фуражом, кроме как в заросли вереска. Каждый может легко представить, какое великое неудобство мы испытывали без наших шатров, повозок и кухонной утвари. Мы закупили все это снаряжение, чтобы облегчить себе походные тяготы, а потом были вынуждены оставить его в лесу, в глухую полночь, без всякой охраны, там, где мы уже никогда не смогли бы найти его сами, ибо не знали местности.

В этом тяжелом и бедственном положении мы провели целый месяц[204], так что нехватка всех видов продовольствия стала для нас самой главной заботой. На протяжении всего того времени, пока мы сидели под первой горой, а затем маялись на второй, к нам в лагерь постоянно привозили припасы на продажу. И тем не менее цены держались такие высокие, что один плохо пропеченный хлеб из скверной муки стоил три стерлинга, тогда как в городе он не стоил бы и одного парижского [су]. Один галлон плохого, кислого вина стоил 12 стерлингов, хотя в городе целая его бочка не стоила бы и трех. Поэтому нам приходилось ужиматься самим и выдавать скудное довольствие своим слугам. Мы боялись, что если слишком долго там задержимся, то у нас кончатся деньги и нам придется голодать еще сильнее.

Уже в первую ночь, когда наши сеньоры расположились на этой горе, мессир Вильям Дуглас, который был очень храбрым, отважным и предприимчивым, взял с собой 200 латников и примерно в полночь перешел через реку в изрядном отдалении от нашего лагеря, так что дозорные его не заметили. Затем он очень стремительно ворвался в английский стан, крича при этом: «Дуглас! Дуглас! Сейчас вы все помрете, английские сеньоры!» Вместе со своими соратниками он убил более трехсот англичан, а затем, постоянно пришпоривая коня и восклицая и горланя «Дуглас! Дуглас!», домчался до королевского шатра и обрубил две или три веревки, его державшие.

Таким вот образом, как я вам рассказал, мы просидели целых двадцать два дня напротив шотландцев. Воины, которым хотелось сражаться, постоянно завязывали стычки, и почти каждый день по одному или по два раза мы выстраивались друг перед другом. Очень часто, когда воины уже расходились по своим станам и снимали доспехи, вдруг раздавались крики: «К оружию! Шотландцы перешли реку!» Поэтому нам приходилось срочно вооружаться и спешить в указанное место. Кроме того, после ночного нападения мессира Вильяма Дугласа, о котором вы уже слышали, нам было велено каждую ночь посменно нести дозор в трех местах, с трех сторон от лагеря. В каждый дозор посылали по 200 латников. Пленники каждый день давали понять английским сеньорам, что враги готовят ночное нападение на наш лагерь, ибо они больше не в силах держаться и терпеть такой голод. Такие донесения заставляли нас более бдительно нести стражу, и это, вместе со скудостью, которую мы терпели, очень сильно нас утомляло и раздражало. Ведь мы, воины, прибывшие из-за моря, должны были тратить много сил, чтобы нести сразу две ночных стражи: одну на конях, вместе с английскими сеньорами, на случай нападения шотландцев, а другую — в нашем собственном стане на случай нападения лучников, которые нас ненавидели даже сильнее, чем шотландцев. Они сами говорили нам это в лицо, называя нас убийцами, и часто упрекали нас за тот бой, который, как вы слышали, мы дали им в Эрвике. Поэтому и ночью и днем мы пребывали в очень сильной тревоге, одинаково опасаясь и шотландцев, находившихся столь близко от нас, и лучников, которые располагались с нами бок о бок и часто грозили нам расправой. И, в довершение всего, мы очень боялись познать еще более суровые голод и страдания из-за слишком долгого пребывания там.

В последний из восемнадцати дней в стычке был пленен один шотландский рыцарь, который упорно не хотел рассказывать нашим сеньорам о положении дел в шотландском войске. В конце концов он все-таки поведал, что утром по шотландскому войску был отдан приказ, чтобы на закате каждый вооружился и следовал за знаменем мессира Вильяма Дугласа, куда бы тот ни пошел, и чтобы каждый держал этот приказ в тайне. Однако рыцарь не знал, что именно задумал мессир Дуглас. По этому поводу английские сеньоры устроили совещание и решили, что скорей всего шотландцы задумали вклиниться в наш лагерь сразу с двух сторон, чтобы, положившись на удачу, либо победить, либо умереть, ибо они больше не могут терпеть такой голод. Затем сеньоры приказали построить три наших рати в трех местах перед лагерем и развести между ними большие костры, дабы они ясно друг друга видели. Кроме того, было велено, чтобы все воины в этих ратях всю ночь спали в доспехах и были готовы сплоченно отразить вражеское нападение; а все слуги получили приказ оставаться в лагере и охранять лошадей.

Как было велено, так и было сделано. И пролежал каждый воин всю ночь на указанном месте при зареве костров, в своих доспехах, под своим знаменем, положив голову на зад или ноги своего товарища.

Когда начало светать, два шотландских горниста наткнулись на заставу, сторожившую подступы к лагерю. Они были схвачены и отведены к королевским военачальникам и советникам. И сказали они: «Господа, чего вы здесь сторожите? Вы стараетесь напрасно, ибо, клянемся нашими головами, все шотландцы ушли еще до полуночи и теперь находятся в четырех или пяти лье отсюда. Они и нас увезли с собой на целое лье вперед, опасаясь, как бы мы не известили вас об их уходе раньше времени. А затем они нас отпустили, чтобы мы пришли к вам и все рассказали».

Услышав это, сеньоры посовещались и поняли, что они обманулись в своих надеждах; и сказали, что гнаться за шотландцами уже совершенно бесполезно, ибо все равно настичь их не удастся. Тем не менее, опасаясь подвоха, сеньоры некоторое продержали этих горнистов у себя совершенно тихо, а нам велели оставаться на прежних местах вплоть до часа прим. Лишь тогда все воины вернулись в лагерь, чтобы подкрепиться, а сеньоры вновь сошлись на совет, чтобы решить, что им делать дальше.

Я и некоторые другие воины тотчас сели на своих походных коней, переправились через реку и взобрались на гору, которая была очень обрывистой и трудной для восхождения. Придя в расположение шотландцев, мы обнаружили более пяти сотен туш скота — крупного, тучного и совсем недавно забитого. Шотландцы забили всю эту скотину, поскольку она не могла за ними поспевать, а они вовсе не хотели оставить ее живой англичанам. Мы также нашли более четырехсот котлов, которые были изготовлены из шкур, покрытых шерстью, подвешены над кострами и наполнены мясом и водой для кипячения. Еще шотландцы там оставили более тысячи вертелов, полностью унизанных кусочками мяса для жарки, и более десяти тысяч старых, изношенных башмаков, которые были сделаны из совершенно сырой кожи, покрытой шерстью. Кроме того, мы нашли там пятерых несчастных пленников, которых шотландцы бросили в этом лесу совершенно голыми, привязав к деревьям издевки ради, и двух других, которым они перебили ноги. Хотя мы не смогли с ними объясниться, мы их отвязали и отпустили на все четыре стороны. Затем мы вернулись в наш стан как раз в ту пору, когда по приказу военачальников все уже собирались в путь, чтобы идти назад, в Англию. С одной стороны, от этой вести у нас очень полегчало на сердце, но, с другой стороны, мы были немало опечалены из-за того, что, претерпев столько тягот и невзгод, мы уходим с таким ничтожным итогом. Как бы то ни было, мы отправились в путь и следовали за знаменами весь день до самых сумерек. Затем мы заночевали на одном красивом лугу, где оказалось довольно фуража, в котором очень сильно нуждались наши кони. Ведь они были так истощены, изнурены и изранены испорченными седлами, что гнать их вперед или сидеть на них верхом было уже нельзя. Кроме того, все попоны, подпруги, пристеги, подгонья, поводья и подперсья у них уже совершенно сгнили и порвались. Поэтому большинству из нас приходилось изготавливать попоны из старых подлатников, изношенных курток и старых покрывал, если их удавалось достать. Мы подкладывали их под седла и укрепляли ими подпруги. Вместе с тем большинство наших лошадей было без подков из-за нехватки железа и кузнецов. Я видел много раз, как один гвоздь для подковы продавали за целых шесть стерлингов. Поэтому каждый, кто оценит все тяготы, беды, невзгоды и страхи первого похода[205] и этого второго[206], вполне может сказать, что никогда такой юный принц, каким был благородный король, не совершал двух столь тяжелых, трудных и опасных походов, какими были эти два. И оба они были предприняты и совершены в течение одного года, а королю тогда было всего 16 лет. Так говорили самые доблестные воины в нашем войске и те, кто больше всех повидал на своем веку.

Итак, мы заночевали на красивом лугу, близ одной красивой рощи, и как могли подкрепились, ибо, Бог свидетель, мы уже очень в этом нуждались; и подремали мы той ночью чуть более спокойно, чем делали это прежде.

Следующим утром мы снялись с привала и весь день ехали очень медленно, щадя наших лошадей. На закате мы прибыли под большое аббатство, расположенное в двух лье от города Дарема. Король заночевал в его пределах, а мы и все войско расположились на лугу, где нашлось довольно травы, сена и хлеба, чтобы покормить лошадей.

Весь следующий день войско отдыхало на прежнем месте, никуда не двигаясь, а король и сеньоры поехали посмотреть на город Дарем и его церковь. Побывав там, король засвидетельствовал свое почтение епископу и именитым горожанам, ибо прежде еще ни разу этого не делал. В этом городе мы нашли наши повозки и фуры вместе со всем нашим снаряжением, которое, как рассказано выше, мы оставили 22 дня назад в лесу, в полночь. Заботясь о сохранности повозок, именитые горожане Дарема велели доставить их в город за свой собственный счет и укрыть в пустых гумнах. При этом каждую повозку пометили флажком ее хозяина в качестве опознавательного знака. Мы были так обрадованы этой новостью, что словами не передать. Ведь все наше платье и все имущество находилось в этих повозках, и до сих пор нам нечего было носить, кроме наших курток, смрадных, вонючих и полностью сгнивших от дождя и пота, и кроме нашей обуви, тоже сгнившей и грязной.

На следующий день мы велели впрячь в повозки наших маленьких лошадок и пустились в путь вслед за королем и сеньорами. Через три дня мы достигли доброго города Эбрюика[207], где королева поджидала возвращения своего сына. Там все расселились по тем же домам, из которых прежде выступили в поход.

Еще прежде, чем мы добрались до Эрвика, все англичане разошлись и разъехались по своим краям и домам, кроме лишь некоторых рыцарей, которые остались, чтобы составить компанию королю. По возвращении в Эрвик мы провели там целых шесть дней. Король, королева, все сеньоры и особенно дамы, которые там находились, на торжественном пиру воздали большой почет благородному рыцарю, мессиру Жану д'Эно, и всем воинам из его отряда. Каждый из нас оценил своих коней, павших и уцелевших, и свои издержки. Поскольку король не мог сразу собрать столько денег, сколько стоили кони, он поручился за выплату долга перед мессиром Жаном, а названный мессир Жан, в свой черед, — перед всеми своими соратниками. Однако нам выдали достаточно денег, чтобы мы могли вернуться в наши земли, и потом, в течение года, нам полностью выплатили стоимость наших коней[208].

Когда нам заменили наших коней, каждый из нас прикупил еще маленьких верховых лошадок. Все крупное снаряжение, которое нам было уже без надобности, — шатры, тюки, сундуки и баулы — мы велели прямо там погрузить на один корабль, предоставленный нам королем. Затем все наши слуги вместе с этим имуществом вышли в море и причалили в Эклюзе[209]. Между тем наши сеньоры и все мы простились с королем, королевой и английскими господами. Король распорядился, чтобы двенадцать рыцарей проводили нас до самого Дувра[210]. Это было сделано из опасения перед английскими лучниками, которые нас ненавидели и очень сильно нам грозили, расходясь по домам. По этой же причине мы ехали в полном вооружении через все королевство до самого Дувра. Там нас уже поджидали нефы и корабли, полностью снаряженные по приказу короля. Мы отплыли в Виссан со всей возможной поспешностью, ибо нам очень не терпелось вернуться домой как из-за угрозы со стороны англичан, так и из-за великих невзгод, перенесенных нами в их стране.

Высадившись в Виссане, мы все очень тепло и любезно простились друг с другом и разъехались по своим краям.

Глава 14

О том, как благородный король Эдуард женился на дочери графа Эно

После завершения этого большого и тяжелого похода, госпожа королева, мать благородного короля, его дядя, граф Кентский, граф Генрих Ланкастер, мессир Роджер, граф Мортимер, и другие бароны, которые были советниками и наставниками короля, решили его женить. Поэтому они послали одного епископа, двух рыцарей-банеретов и двух добрых клириков к мессиру Жану д'Эно с такой просьбой: пусть он советом и делом поможет благородному королю в его сватовстве и уговорит своего брата, графа Эно, Голландии и Зеландии, прислать в Англию одну из своих дочерей[211]. Ибо, из любви к нему, король породнится с ним охотнее, чем с любым другим сеньором[212].

Благородный рыцарь мессир Жан д'Эно попотчевал сеньоров-послов столь пышно, как только мог, — а он был в этом большой мастер. Вволю их угостив, он проводил их в Валансьенн к монсеньору своему брату. Граф тоже устроил им почетный и торжественный прием и попотчевал их столь превосходно, что слишком долгим делом будет об этом рассказывать.

После пира послы изложили свое послание и сделали это толково и точно, как им было велено. Следуя совету своего брата, мессира Жана, и матери невесты, госпожи графини, благородный и любезный граф ответил послам сразу и очень учтиво. Он сказал, что очень благодарит монсеньора короля, его мать, госпожу королеву, а также всех его советников за то, что они оказали ему высокую честь, обратившись к нему с такой просьбой и прислав ради этого столь достойных людей. И он весьма охотно исполнит их просьбу, если Святой Отец папа и Святая Церковь дадут на то свое дозволение. Этот ответ очень сильно обрадовал послов. Два рыцаря и два клирика из их числа немедленно отправились к Святому Отцу в Авиньон, чтобы испросить разрешение на этот брак, который, в противном случае, не мог быть заключен, поскольку суженные состояли в очень близком родстве с королевским домом Франции и доводились друг другу родственниками в третьем колене. Ведь их матери по своим отцам были двоюродными сестрами[213].

Приехав в Авиньон, посланцы быстро управились с поручением[214]. Святой Отец и Святая коллегия весьма благосклонно отнеслись к их просьбе, ибо жених и невеста принадлежали к высшей знати[215].

Когда эти посланцы вернулись из Авиньона в Валансьенн со всеми необходимыми папскими буллами[216], договор о браке был тотчас заключен и утвержден обеими сторонами. И было велено подготовить невесту к путешествию и честь по чести снабдить ее всеми надлежащими вещами, как это полагается такой барышне, которая должна стать королевой Англии.

Когда со сборами было покончено, невесту обручили с английским королем посредством присланной от него письменной доверенности[217], которая была заверена по всем правилам. Затем повезли ее в Англию, чтобы доставить к жениху, поджидавшему ее в Лондоне — там, где ее должны были короновать[218]. Дядя невесты, благородный рыцарь мессир Жан д'Эно, проводил ее до самого Лондона. Там он был очень торжественно и почетно принят королем, госпожой королевой, его матерью, а также другими дамами, баронами и рыцарями Англии.

Тогда состоялось в Лондоне великое празднество, на котором присутствовала высшая знать: сеньоры, графы, бароны, рыцари, высокородные дамы и знатные девицы. Все они красовались в богатых нарядах и роскошных украшениях; и каждый день, из любви к невесте и ее сопровождающим, там устраивались джостры и бегуры[219], игры и забавы, превосходные балы и такие великие пиршества, что и не спрашивайте. Каждый, кто знает развлечения знати, может и сам хорошо их представить.

Этот праздник длился на протяжении трех недель, пока, наконец, названный мессир Жан не стал собираться домой. В конце третьей недели он уехал со всей своей свитой и с хорошим запасом прекрасных драгоценностей, которыми его одаривали со всех сторон. При юной королеве осталась малая свита, состоявшая из ее земляков[220]. Среди прочих там был и один юный паж, которого звали Ватле де Мони[221]. Находясь при королеве, он прислуживал ей за столом. Однако впоследствии он снискал у короля и всех баронов такую большую милость, что со всеобщего одобрения был введен в самый тайный и главный совет страны. Ведь он участвовал в стольких отважных предприятиях и совершил столько подвигов, что перечислить их всех невозможно, и поэтому в этой книге вам будет рассказано лишь о некоторых из них. Своими деяниями он заслужил звание самого храброго из всех известных героев, и его действительно следует считать главным героем, который и подвигами, и знаменитостью превзошел всех остальных, кроме, разумеется, благородного короля Эдуарда и благородного герцога Ланкастера[222].

Однако теперь я ненадолго прерву рассказ об этих событиях и расскажу о других.

Глава 15

О том, как добрый король Роберт Шотландский поручил мессиру Вильяму Дугласу доставить свое сердце в Священную Гробницу

После того как шотландцы под покровом ночи ушли с горы, на которой, как вы уже слышали, король и сеньоры Англии держали их в осаде, они без остановки прошли 22 лье по дикой местности и переправились через реку Тайн поблизости от Карлайла Гэлльского. Следующим утром они уже вступили в пределы своей страны и разошлись по домам[223].

В скором времени после этого некоторые достойные и благоразумные сеньоры Англии и Шотландии завязали переговоры между своими государями и продолжали их до тех пор, пока не заключили перемирие сроком на три года. В ходе этого перемирия случилось так, что король Роберт Шотландский, который был очень отважен, настолько ослабел от старости и, как поговаривали, от проказы, что пришлось ему умереть. Когда он понял и почувствовал, что смерть близка, то призвал к себе всех баронов своего королевства, коим особенно доверял. Затем сказал он им, что скоро умрет, как они и сами видят. И попросил их весьма горячо, заклиная вассальным долгом, чтобы они преданно помогали его сыну Дэвиду и охраняли его королевство. А когда он войдет в нужный возраст, пусть они повинуются ему, коронуют его и пусть подыщут для него достойную и выгодную брачную партию.

Затем король подозвал к себе благородного рыцаря монсеньора Вильяма Дугласа и сказал ему в присутствии остальных: «Мессир Вильям, мой друг и соратник! Вы знаете, что на протяжении моей жизни мне пришлось вынести много трудов и лишений, дабы защитить права этого королевства. Как-то раз, когда мне пришлось особенно тяжело, я дал один обет, который потом не исполнил, и это очень меня гнетет. Я поклялся, что если сумею завершить войну с англичанами и смогу мирно править в этом королевстве, то отправлюсь за море на войну с врагами Нашего Господа и противниками веры Христовой и отдам этому делу все свои силы. Мое сердце постоянно стремилось к этому, но Наш Господь не пожелал мне этого позволить и послал мне столько забот, что до последнего времени я был занят только ими. А теперь, как вы видите, меня так скрутила немощь и злая хворь, что мне приходится умереть. И поскольку получилось так, что мое тело уже не может пойти и исполнить то, чего так жаждало мое сердце, я хочу, во исполнение обета, послать сердце вместо тела. И поскольку во всем моем королевстве я не знаю рыцаря более доблестного, чем вы, и способного лучше, чем вы, исполнить мой обет за меня, я прошу вас, мой самый близкий друг и соратник, столь горячо, сколь могу, чтобы вы согласились отправиться в этот поход из любви ко мне и облегчили мою душу пред лицом нашего Господа. Ибо я столь высокого мнения о вашем благородстве и вашей честности, что уверен — если вы возьметесь исполнить это дело, то ни за что не бросите его на полпути. Поэтому, если вы ответите согласием, мне будет легче умирать. Однако это предприятие надлежит совершить таким образом, который я вам опишу. Я хочу, чтобы лишь только я скончаюсь, вы изъяли мое сердце из тела и велели его хорошо забальзамировать. Возьмите из моей казны такое количество денег, которое вам покажется достаточным для того, чтобы вы могли совершить этот поход вместе со всеми, кого пожелаете зачислить в свою свиту. Затем отвезите мое сердце за море и поместите его в Священную Гробницу, туда, где был погребен Наш Господь, поскольку мое тело уже не может идти туда само. Сделайте все это как можно величественней и очень тщательно подберите себе спутников и все вещи, подобающие вашему положению королевского посланца. Пусть всюду, где бы вы ни ехали, становится известно, что по приказу короля Роберта Шотландского вы везете за море его сердце, ибо его тело уже не может идти туда само».

Все присутствующие начали очень горько плакать, и, когда названный мессир Вильям Дуглас смог говорить, он сказал в ответ: «Благородный государь! Сто тысяч благодарностей за великую честь, которую вы мне оказываете, поручая мне столь благородное и важное дело и вверяя мне столь великое сокровище! Я исполню ваше повеление с горячим рвением и не щадя своих сил! Нисколько в этом не сомневайтесь, хотя я и не достоин столь высокого поручения». — «О, благородный рыцарь! — сказал тогда король. — Большое спасибо, но только поклянитесь мне в этом». — «Конечно, государь, весьма охотно», — сказал мессир Вильям Дуглас и тотчас дал клятву, как честный рыцарь. Тогда сказал ему король: «Ну, слава Богу! Теперь мне будет спокойнее умирать, когда я знаю, что самый доблестный и самый достойный рыцарь моего королевства совершит для меня то, что я так и не смог совершить».

Уже в скором времени король Роберт покинул этот мир и был погребен со всеми подобающими почестями, согласно обычаю своей земли[224]. Перед похоронами его сердце, как он и повелел, изъяли из тела и забальзамировали. Затем, во исполнение своего обещания, благородный рыцарь мессир Вильям Дуглас начал снаряжаться и готовиться к тому, чтобы с наступлением теплого времени года отправиться в путь.

В ту же пору, довольно скоро после кончины короля, покинул этот мир и благородный, отважный граф Морэйский, который был самым знатным и влиятельным во всем шотландском королевстве[225]. Он носил серебряный щит с тремя червлеными ромбами.

Глава 16

О том, как мессир Вильям Дуглас погиб в Испании в бою с сарацинами, и о том, как сестра короля Эдуарда Английского была выдана замуж за короля Дэвида Шотландского

С наступлением весны установилась погода, подходящая для того, чтобы отправиться в заморское путешествие, и благородный рыцарь мессир Вильям Дуглас уже полностью снарядился, как ему надлежало, согласно данному повелению[226]. Отчалив от шотландского берега, он поплыл во Фландрию, а именно в Эклюз. Мессир Вильям хотел послушать там новости и узнать, не собирается ли кто-нибудь из сеньоров, живущих по сю сторону моря, отправиться к Святой Гробнице в Иерусалим; ибо он хотел подобрать себе самых достойных спутников. Он провел в Эклюзе целых двенадцать дней, прежде чем оттуда отчалил, но ни разу, на протяжении этого срока, не пожелал он сойти на берег. Находясь безотлучно на своем корабле, он держал свой двор под почетный и несмолкаемый аккомпанемент труб и литавр, как если бы там присутствовал сам король Шотландии. Помимо разной челяди, в его свите находились: один рыцарь-банерет, шесть простых рыцарей — самых доблестных во всей его стране, а также целых 29 оруженосцев, пригожих и юных, самых достойных из тех, средь коих он мог выбирать. Вся его посуда была серебряной: горшки, миски, тарелки, кубки, бутылки, бочонки и прочая утварь. Всех, кто приходил его навестить, он радушно потчевал двумя сортами вина и двумя видами сластей, если, конечно, это были люди с положением.

Наконец, проведя там уже довольно времени, он прослышал, что король Испании[227] вступил в войну с королем Гранады[228], который был сарацином. Поэтому решил он, что отправится туда, дабы лучше использовать время в пути, а когда достаточно повоюет — поедет дальше, дабы исполнить то, что ему было поручено. Затем он отчалил из Эклюза и поплыл к испанским берегам. Высадившись в порту Валенсии Великой, он направился прямо к королю Испании, который находился в полевом лагере, напротив короля Гранады. Оба противника тогда расположились поблизости друг от друга, на границе своих земель.

Однажды после того, как названный мессир Вильям Дуглас туда прибыл, случилось, что король Испанский вышел из лагеря в поле, чтобы поближе подступить к врагу. Король Гранады тоже двинулся ему навстречу, так что один король уже видел другого со всеми его знаменами. И начали они строить полки друг перед другом. Тогда названный мессир Вильям со своим отрядом встал особняком на одном из крыльев испанского войска, дабы лучше выполнить свое дело и лучше выказать свою удаль. Когда он увидел, что все полки уже построились, а полк испанского короля даже слегка продвигается вперед, то решил, что тот идет в бой. И поскольку рыцарь всегда предпочитал быть среди первых, нежели последних, он ударил своего коня шпорами, и все его соратники последовали его примеру. И помчались они прямо на полк гранадского короля. Мессир Вильям был уверен, что король Испанский и все его войско мчатся вслед за ним, но он ошибся, ибо в тот день испанцы так и не вступили в битву. Поэтому названный мессир Вильям и весь его отряд оказались зажаты врагом в тиски столь крепко, что никто из них уже не смог вырваться и избегнуть смерти. Это было большим позором и срамом для испанцев[229].

В скором времени после того, как мессир Вильям Дуглас покинул Шотландию и отправился в свое паломничество, некоторые сеньоры, стремившиеся к установлению мира между англичанами и шотландцами, договорились и условились о заключении брака между юным королем Дэвидом Шотландским и сестрой юного короля Англии[230]. Оба этих короля были тогда очень молоды.

Глава 17

О том, как после смерти короля Карла Французского мессир Филипп де Валуа был с общего согласия коронован венцом французских королей

Итак, вы уже слышали, как благодаря добрым посредникам между королями Англии и Шотландии было заключено перемирие, как король Шотландский ушел из этого мира, и как он наказал и завещал самому храброму рыцарю своего королевства доставить его сердце в Священную Гробницу, поскольку его тело уже не могло идти туда само, и как мессир Вильям Дуглас отправился в паломничество, дабы исполнить это поручение, и как он погиб вместе со всеми своими спутниками. Однако теперь я желаю повести речь о другом правителе, а именно о короле Карле Французском[231], который был дядей юного короля Эдуарда Английского, ибо рассказ о нем напрямую относится к нашей теме.

Этот король Карл был женат трижды, но умер, не оставив наследника мужского пола, и, как вы услышите далее, это обернулось большой бедой для королевства Французского. Первая его жена была одной из самых красивых дам на свете и доводилась дочерью графине Артуа. Однако она плохо берегла свой брак и нарушила супружеский долг. Поэтому она долгое время провела в узилище Шато-Гайяра и терпела великие лишения, пока ее муж не стал королем[232]. Когда королевство Французское отошло к нему, и он был коронован, двенадцать пэров и бароны Франции ни в коем случае не пожелали допустить, чтобы королевский престол остался без наследника мужского пола. Поэтому они подыскали повод и основание для того, чтобы Святой Отец папа смог открыто объявить брак с этой дамой, сидевшей в темнице, расторгнутым и недействительным.

Теперь король Карл получил возможность жениться вторично. На этот раз его супругой стала дочь императора Генриха Люксемургского и сестра благородного короля Богемского[233]. Эта госпожа Люксембургская, которая была очень кроткой и набожной женщиной, родила королю одного сына. Однако он умер в младенчестве, а вскоре после этого в Иссудене, что в Берри, скончалась и сама мать. Обе смерти случились при довольно подозрительных обстоятельствах, и некоторых людей тайно, за спиной, обвиняли в них.

После этого короля Карла женили в третий раз, на дочери его сводного дяди, монсеньора Людовика, графа Эврё, и сестре короля Наваррского[234].

Однако случилось, что как раз тогда, когда эта дама забеременела, ее супруг-король заболел и слег на ложе смерти. Когда он понял, что смерть близка, то решил и приказал следующее: в том случае, если его жена-королева народит мальчика, пусть мессир Филипп де Валуа, его двоюродный брат, будет опекуном и королевским регентом до тех пор, пока мальчик не подрастет настолько, чтобы править самостоятельно. Если же случится, что это будет девочка, пусть 12 пэров и другие бароны Франции посовещаются между собой и отдадут корону тому, кто будет должен владеть ею по праву. Отдав это распоряжение, он преставился в год 1328, примерно в месяце марте[235].

В скором времени королева родила девочку[236]. Поэтому большинство жителей королевства было очень встревожено и опечалено. Когда 12 пэров и другие сеньоры это узнали, то со всей поспешностью собрались в Париже и по дружному решению отдали корону мессиру Филиппу де Валуа. Тем самым они обошли в правах королеву Англии, которая была родной сестрой почившего короля Карла. Однако, как уже говорилось выше в начале этой книги, они объясняли свое решение тем, что королевство Французское не может наследоваться женщиной по причине своего великого благородства. Затем они велели короновать этого мессира Филиппа в Реймсе, в год Милости 1328, в день Святой Троицы[237]. Из-за этого в королевстве Французском потом разгорелись великие войны и распри. Вы еще узнаете о них из этой книги, если будет кому ее завершить.

Глава 18

О том, как король Филипп Французский разгромил фламандцев у горы Кассель[238]

Довольно скоро после того, как этот король Филипп был коронован, он собрал принцев крови, баронов и всех своих латников и вторгся с войском в пределы Фландрии. Там он раскинул лагерь под горой Кассель, чтобы сразиться с фламандцами, и прежде всего с жителями Брюгге, Ипра и Вольного Округа, которые не желали повиноваться своему сеньору, графу Фландрскому[239]. Изгнанный ими, граф не мог тогда жить ни в одной части своих владений, за исключением Гента, хотя и там далеко не все жители держали его сторону.

Король Филипп разгромил тогда в битве целых 16 тысяч фламандцев, которые держались гарнизоном на горе Кассель. Городские общины Фландрии за свой собственный счет послали туда это ополчение, дабы оно охраняло границу. И скажу вам, что однажды фламандцы решили внезапно разгромить все королевское войско. Поэтому в час ужина они построили свои силы тремя ратями и совсем тихо, не поднимая ни малейшего шума, выступили из Касселя. Одна их рать двинулась прямо к королевскому шатру и едва не застала короля и всех его людей за ужином. Другая рать направилась прямо в стан благородного короля Богемского и застала его почти в таком же положении. Третья рать напала на стан благородного графа Эно и почти застигла его врасплох вместе с братом, мессиром Жаном; так что их люди едва-едва успели вооружиться.

Фламандцы нагрянули столь неожиданно, что все сеньоры непременно погибли бы, если бы Господь почти чудесным образом не помог им. Однако, по милости и воле Господней, каждый сеньор в один и тот же час и в одно и то же время нанес столь сокрушительное поражение напавшей на него рати, что из шестнадцати тысяч фламандцев не уцелело и тысячи. Причем до самого окончания боя эти сеньоры не знали, что творится в станах соседей. Из пятнадцати тысяч фламандцев, которые остались лежать мертвыми, ни один не пожелал отступить. Поэтому все они полегли тремя грудами, не сходя с того места, где начался бой. Это было в год Милости 1328, в месяце августе[240].

Глава 19

О том, как мессир Робер д'Артуа подвергся опале и был изгнан из Франции

Если и был на этом свете человек, который больше всех остальных помог королю Филиппу взойти на французский престол, то это, конечно, мессир Робер д'Артуа[241]. Один из самых знатных и родовитых баронов Франции, член королевской династии, он был женат на сестре названного короля Филиппа и всегда пользовался его самой близкой дружбой и доверием. После того, как он помог мессиру Филиппу взойти на престол, почет, оказываемый ему, стал еще больше. На протяжении трех лет мессир Робер неизменно оставался самым главным лицом в королевском совете, и без его участия там не принималось никаких решений. Однако потом случилось, что король возненавидел названного мессира Робера в связи с одной тяжбой, которую тот затеял перед ним из-за графства Артуа. Названный мессир Робер хотел выиграть дело с помощью одной грамоты, которая, как поговаривали, вовсе не была подлинной[242]. Если бы король успел задержать мессира Робера, то повесил бы его без всякой пощады, несмотря на то, что он был его зятем и самой близкой родней всех влиятельных баронов Франции. Однако мессир Робер спешно покинул Францию и бежал в Намюр, к детям свой сестры — к юному графу Жану и его брату[243].

Когда король увидел, что мессир Робер стал для него недосягаем, то приказал схватить его жену — свою собственную сестру, а также его сыновей[244] и посадил их в темницу под суровый надзор. Он держал их там столь долго, что дама умерла в заточении[245]. Уже не стало и самого мессира Робера, а король упорно продолжал держать его сыновей в темнице, и делал это почти до самой своей смерти, пока они не подросли, чтобы стать рыцарями[246]. Оставаясь глухим к любым просьбам, уговорам и родственным чувствам, он не желал изменить своего решения, но, в добавление всего, конфисковал все имущество узников и велел содержать их в таких суровых условиях, как если бы они были ворами или убийцами.

Затем король через послов заявил юному графу Жану и его брату, что, если они дорожат его благоволением, то ни в коем случае не должны поддерживать своего дядю, названного мессира Робера, а иначе он объявит войну им самим и их земле. Одновременно с этим король договорился с епископом Льежским, мессиром Адольфом Маркским[247], чтобы он, из любви к нему, послал вызов намюрским сеньорам. Названный граф Жан и его брат не посмели больше ездить и появляться на людях в обществе своего дяди, мессира Робера, и попросили его покинуть их владения. Тогда, охваченный сильной тревогой, он прибыл в земли герцога Брабантского[248] (тот был очень могущественен, и мессир Робер, как близкий родственник его детей, мог твердо рассчитывать на его помощь). Проведав об этом, король объявил герцогу, что если он каким бы то ни было образом будет укрывать названного мессира Робера в своих землях и под своей властью, то он, король, начнет считать его своим врагом и будет наносить ему урон всеми доступными способами.

Не смея больше открыто поддерживать названного мессира Робера, герцог послал его на тайное жительство в замок Аржанто[249] до тех пор, пока ему не станут ясны дальнейшие намерения короля. Однако король, у которого всюду были доглядчики, узнал об этом и очень разгневался. С помощью своего золота и серебра он в короткие сроки устроил так, что благородный король Богемский, доводившийся кузеном названному герцогу, епископ Льежский, архиепископ Кёльнский[250], герцог Гельдернский[251], маркграф Юлихский[252], граф Лоосский[253], сир Фалькенберг[254], граф Барский[255], который был двоюродным братом названного герцога по их матерям, сестрам короля Англии[256], мессир Жан д'Эно и юный граф Намюрский со своим братом заключили союз против названного герцога и, по королевскому настоянию, послали ему вызов. Затем они немедленно вторглись в его владения и вдосталь их пограбили. Они прошли через Хесбен, все сжигая и разоряя на своем пути, и дважды «погостили» в Брабанте, сколько хотели. Чтобы ясно показать, что война ведется по его затее, король послал туда и своего коннетабля, графа Э[257], с большим отрядом. Тогда сеньоры-союзники полностью выжгли приграничные владения герцога.

После этого герцог заключил с ними перемирие при посредничестве благородного графа Эно. Полностью подчинившись требованиям короля и его советников, герцог пообещал возместить военные расходы французской короне и каждому из сеньоров-союзников, пославших ему вызов[258]. После этого названный мессир Робер уже не посмел жить ни во Франции, ни в Германии, ни тайно, ни явно. Остерегаясь сколь только можно, он прибыл ко двору благородного короля Англии, о котором мы поведем речь далее. Король весьма охотно приютил изгнанника, дал ему место в своем совете и отписал ему во владение английское графство Ричмонд, принадлежавшее его предкам[259]. Затем названный мессир Робер поведал этому благородному королю Эдуарду о правах, которыми он обладал на корону Франции. Таким образом, получается, что отчасти из-за его советов названный король начал войну, которая принесла столько бед королевству Французскому.

Однако теперь, до более подходящего времени, я прерву повествование о короле Филиппе Французском и о названном мессире Робере, дабы вернуться к рассказу о короле Эдуарде.

Глава 20

О том, как король Эдуард велел предать смерти своего дядю, графа Кентского, а затем и сеньора Мортимера

Вы уже слышали, что благородного короля Эдуарда женили на дочери графа Эно, и теперь должны узнать кое-что о его правлении. Итак, знайте, что после того, как он завоевал свое королевство и сокрушил Диспенсеров, по вине которых король, его отец, столь плохо управлял страной и заставил госпожу его мать бежать вместе с ним во Францию, словно изгнанницу, — так вот, после этого он долгое время подчинялся советам матери, а также графа Кентского и мессира Роджера Мортимера. Два этих сеньора главенствовали в его совете, поскольку находились при нем в пору изгнания. Кроме них, в управлении королевством участвовали многие другие рыцари, клирики и законоведы.

Однако вскоре зародилась вражда между монсеньором графом Кентским, который был очень добронравным и приветливым человеком, и мессиром Роджером Мортимером, который был превосходным, сильным и статным рыцарем. Как украдкой гласила молва, мессир Роджер состоял в очень близких отношениях с госпожой королевой и даже не слишком это скрывал. Наконец, вражда разрослась настолько сильно, что сеньор Мортимер, с одобрения королевы-матери, нашептал и насплетничал королю, что названный граф Кентский замышляет его отравить и, если он не поостережется, его ждет скорая смерть. Ведь после недавней кончины королевского брата, Джона Элтемского[260], граф стал ближайшим наследником английского престола и хочет им завладеть. Юный король легко в это поверил, поскольку молодые сеньоры чаще прислушиваются к худым советникам, нежели к добрым. Затем он велел немедленно схватить названного графа, своего дядю, и прилюдно отрубить ему голову, невзирая на любые его оправдания[261]. Тогда все жители Англии, и знатные, и незнатные, были очень сильно встревожены и опечалены. После этого названный сир Мортимер стал им весьма не по сердцу, ибо они не сомневались, что именно по его совету и наущению король так поступил и обошелся с благородным графом, которого все считали добрым и честным человеком.

По прошествии недолгого времени разнеслась громкая молва (не знаю, правдива ли она была) о том, что королева беременна. И сильнее, чем кого-либо другого, в этом винили сира Мортимера. Новость получила такую широкую огласку, что юный король тоже оказался о ней весьма наслышан. Кроме того, ему сообщили, что только лживость и завистливость сира Мортимера стали причиной смерти его дяди, графа Кентского, которого все жители Англии считали очень добропорядочным человеком. Узнав это, король был столь удручен и разгневан, что словами не передать. Он велел немедленно схватить сеньора Мортимера, привезти его в Лондон и поставить пред очи большого количества английских баронов[262]. Затем он перечислил перед собравшимися те злодеяния и преступления сеньора Мортимера, о которых ему донесли и тяжесть которых была очевидна. И попросил король вынести приговор: какой смертью должен умереть человек, повинный в таких деяниях. Приговор напрашивался сам собой, и его вынесли немедля. Ведь благодаря слухам, все были осведомлены о преступлениях мессира Мортимера еще задолго до того, как королю стало что-либо известно. Конечный приговор суда заключался в том, что подсудимый должен умереть точно такой же смертью, какой в свое время умер мессир Хъюг Диспенсер. В соответствии с этим, его тотчас проволочили на салазках через весь город Лондон, затем на одной площади привязали к лестнице, отсекли ему уд и мошонку, вскрыли нутро, вырвали сердце и кишки, сожгли их и, наконец, отрубили ему голову, а тело подвесили за подмышки[263].

Сразу после этого юный король велел сослать госпожу свою мать в один красивый замок[264] и приставить к ней достаточное количество придворных дам, камергеров, пажей и прочей челяди, чтобы они ее охраняли, обслуживали и не давали ей скучать. Кроме того, он отписал ей во владение обширные земли, дабы она получала достойное содержание на протяжении всей своей жизни. Но, как мне рассказывали, он строжайше запретил ей появляться где бы то ни было за пределами замка. Я полагаю, что она живет там и поныне.

Глава 21

О том, как юный король Эдуард начал войну против своего зятя, юного короля Дэвида Шотландского[265]

После того как король Эдуард, несмотря на свою молодость, совершил два столь высоких акта правосудия и отправил в ссылку госпожу свою мать, он набрал новых советников из самых мудрых и честных людей своей страны и стал править на редкость замечательно, поддерживая мир в своем королевстве и руководствуясь добрыми советами, которые ему давали. Часто устраивая джостры, турниры и балы для дам, он снискал большое расположение у всех жителей своего королевства и громкую известность во всех других землях.

Таким вот замечательным образом он правил, пока длилось его перемирие с королевством Шотландским. Когда же срок перемирия истек, ему сообщили, что юный король Дэвид удерживает город Бервик, который относится к владениям английской короны и всегда безраздельно принадлежал его деду, доброму королю Эдуарду, а затем и его отцу. Кроме того, его поставили в известность, что, хотя королевство Шотландское считается фьефом английской короны, король Дэвид, его зять, до сих пор не спешит принести ему клятву верности и оммаж. Тогда король Эдуард возмутился и немедленно отправил знатных послов к юному королю Дэвиду и его советникам, прося их отступиться от доброго города Бервика, поскольку тот является его законным наследством и всегда принадлежал его предшественникам, королям Англии. Одновременно с этим он пригласил юного короля Дэвида приехать к нему, дабы принести оммаж за королевство Шотландское как за вассальное владение английской короны. По поводу этих требований юный король Дэвид провел очень обстоятельное совещание со своими баронами и представителями всей шотландской земли. Все хорошо обсудив, он дал послам такой ответ:

«Господа! Я и все мои бароны очень сильно удивлены тем, что король Англии, коему я довожусь зятем, обращается ко мне с таким требованием. В наших старинных грамотах мы не находим никаких подтверждений тому, что королевство Шотландское должно хоть как-то подчиняться королевству Английскому, будь то через оммаж или иначе. Мой отец, мессир король Роберт, ни разу не согласился принести оммаж предшественникам вашего короля, несмотря на жестокие войны, которые против него велись. Поэтому я и мои советники считаем, что мне тоже не следует этого делать, а, кроме того, я не испытываю к этому никакой охоты. Наконец, мой отец захватил город Бервик у отца вашего короля в ходе честной борьбы, а потом всю жизнь удерживал его как свое законное достояние. Также и я намерен его удерживать, не щадя своих сил. Поэтому я настоятельно прошу вас сказать королю Англии, моему шурину, чтобы он соизволил оставить меня в том же вольном положении, в котором находились мои предшественники, и дал мне владеть тем, что монсеньор мой отец захватил в ходе честной борьбы, а потом мирно удерживал в течение всей своей жизни. И пусть он не изволит слушать никаких худых советов, ибо если кто-нибудь захочет мне досадить и нанести урон, то именно он должен будет оказать мне поддержку и помощь ради своей сестры, на которой я женат».

«Государь, — сказали тогда послы, — мы внимательно выслушали ваш ответ и охотно передадим его королю». Когда они вернулись в Англию и пересказали полученный ими ответ, тот не понравился ни королю, ни его советникам. Поэтому король велел пригласить в Лондон всех баронов, рыцарей и советников из добрых городов и бургов своей страны, дабы устроить с ними обстоятельное обсуждение и совещание.

Тем временем случилось, что мессир Робер д'Артуа, который, как вы слышали, навлек на себя немилость короля Филиппа и был вынужден бежать не только из Франции, но даже из Фландрии, Брабанта, Германии и Льежа, — так вот, после этого он тайно прибыл в Англию, переодетый купцом, и сразу явился к королю Эдуарду, ибо доводился ему очень близким родственником. Представ перед ним, мессир Робер поведал, что из-за лютой ненависти французского короля он не может найти сеньора, который осмелился бы приютить его в своих землях и владениях. И вот-де бежал он в Англию, поскольку доводится королю Эдуарду родственником и хочет служить ему. Услышав о его печалях и невзгодах, благородный король Эдуард проникся к нему большой жалостью и сказал, что если даже весь свет от него отвернулся, то уж он-то его не бросит. Он тотчас предоставил ему под жительство все свои замки и владения, ввел его в свой совет и, дабы он мог держать себя на должном положении, отписал ему графство Ричмонд. Это графство принадлежало предкам мессира Робера, но до сей поры король держал его под своей личной властью, поскольку за него никто не приносил оммаж.

Когда настал день совещания в Лондоне, на которое были созваны все до единого королевские советники, король велел им подробно описать, как он потребовал от своего зятя, короля Шотландии, чтобы тот убрал руки от города Бервика и перестал его несправедливо удерживать и чтобы он, в соответствии со своим долгом, явился к нему и принес оммаж; и что его послам король Шотландии ответил на это.

Затем король Эдуард попросил, чтобы все соизволили дать ему совет, который помог бы уберечь его честь. Все бароны, рыцари, советники из добрых городов и представители всей страны посовещались, а затем дружно ответили, что, по их мнению, король Шотландии совершает в отношении их государя несправедливость, которую нельзя стерпеть. Поэтому они советуют ему собрать могучее войско, войти в пределы Шотландии, захватить город Бервик, принадлежавший его предшественникам, а затем так сильно стеснить короля Шотландии, чтобы тот был рад и счастлив принести ему оммаж и дать любое возмещение. При этом советники заявили, что полностью готовы идти с ним на войну и выполнять его повеления.

Благородный король Эдуард был весьма обрадован, когда услышал этот ответ и увидел бодрое настроение своих людей. Поэтому он их очень сильно поблагодарил и попросил, чтобы все основательно снарядились, сообразно своему положению, и прибыли к назначенному дню в Ньюкасл-на-Тайне, дабы идти отвоевывать законное достоянии английской короны. Все с готовностью подчинились этому распоряжению и, разъехавшись по домам, начали снаряжаться в соответствии со своими возможностями. Король тоже надлежащим образом подготовился к войне, а затем снова отправил послов к своему зятю, дабы они в последний раз призвали его к исполнению долга и, в случае отказа, вручили ему вызов.

Глава 22

О том, как король Эдуард вторгся в Шотландию и прошелся по ней огнем и мечом, захватывая города и замки

Когда настал назначенный день, благородный король Эдуард прибыл в Ньюкасл и три дня подождал свои отряды, которые еще не успели подойти. На четвертый день он выступил в поход и двинулся в сторону Шотландии, к Бервику. Так как второй ответ шотландского короля ничем не отличался от первого, ему по всем правилам объявили войну и вручили вызов.

Благородный король Эдуард вторгся в Шотландию и прошелся огнем и мечом по ее равнинной части вплоть до самого Абердина. При этом он захватил самые большие города, укрепленные добрыми рвами и палисадами, и многие замки и разместил в них гарнизоны. Однако юный король Дэвид ни разу перед ним не показался.

Правда истинная, что некоторые бароны, сеньоры и другие добрые воины, которых предовольно в стране шотландской, часто тревожили нападениями английское войско, и при этом в опасных схватках обе стороны совершали много великих подвигов и доблестных деяний. Во время этого похода Готье де Мони снискал великую честь и милость у короля и всех англичан и был посвящен в рыцари по королевскому распоряжению. Он был одним из тех, кто сражался с беззаветной отвагой, и потому вошел к королю в очень большую милость и особое доверие, став его советником.

Те шотландские сеньоры, которые столь часто совершали набеги на англичан, постоянно укрывались в дикой местности, средь больших болот и дремучих лесов, куда за ними никто не мог последовать. При этом они держались от английского войска так близко, что почти каждый день между ними случались стычки. Мессир Готье де Мони неизменно добывал в них громкую славу, равно как и мессир Вильям Монтэгю[266], который был сильным и выносливым рыцарем. Он потерял глаз в одной из этих стычек и снискал такое большое благоволение у короля, что тот сделал его графом Солсбери.

В этих лесах и диких краях, где укрывались шотландцы, прежде не раз отсиживался и король Роберт. Это было в ту пору, когда добрый король Эдуард, дед юного короля Эдуарда, его разгромил и устраивал на него облавы. И неоднократно он бывал настолько загнан и затравлен, что едва мог найти в своем королевстве замок иль крепость, где бы его осмелились приютить. Ведь шотландцы очень сильно страшились короля Эдуарда, который сумел завоевать Шотландию столь основательно, что там не осталось ни одного непокоренного города, замка или крепости. И однажды, как говорят и как сказано в истории, написанной самим королем Робертом[267], добрый король Эдуард велел за ним охотиться в этих лесах на протяжении трех или четырех дней с собаками и факелами, которые для этого изготовили и привезли на повозках в большом количестве, но так и не смог его изловить. И ни разу, несмотря на все лишения, которые ему пришлось претерпеть, король Роберт не пожелал покориться этому доброму королю Эдуарду. Завоевав всю Шотландию, этот король Эдуард разместил гарнизоны во всех ее городах и замках, а затем вернулся в Англию. Тогда король Роберт немедленно собрал латников во всех местах, где только мог, и возвратил себе все города и замки до самого Бервика, одни силой оружия, а другие полюбовно. Узнав об этом, добрый король Эдуард испытал большую досаду. Он тотчас собрал свое войско и не прекращал воевать до тех самых пор, пока снова не завоевал всю Шотландию и не разбил храброго короля Роберта. В ходе этого противостояния королю Роберту пришлось отвоевывать свое королевство целых пять раз[268]; и оба короля показали такую выдержку, что их считали двумя самыми доблестными правителями на свете до тех самых пор, пока добрый король Эдуард не скончался в Бервике[269] и его тело не доставили в Лондон.

Глава 23

О том, как благородный король Эдуард осаждал добрый город Бервик

Когда благородный король Эдуард-младший опустошил равнинную Шотландию и свершил над ней свою волю, он вернулся назад к Бервику. Однако в городском гарнизоне было много храбрых воинов, и поэтому король не смог овладеть им так быстро, как хотел, и провел под ним долгое время со своим войском, прежде чем достиг своей цели. Защитники Бервика оборонялись очень рьяно и отважно, и обе стороны совершали множество подвигов. Также и храбрые воины, укрывавшиеся в лесах и болотах, часто совершали дерзкие и большие набеги на английский лагерь как ночью, так и днем — когда англичане менее всего их ждали. Поэтому обе стороны то несли большие потери, то оставались в выигрыше.

Кроме того, храбрые шотландские воины часто подстерегали отряды, направлявшиеся в английский лагерь из Англии, и захватывали обозы с припасами, посылавшиеся для королевских воинов. Они не переставали тревожить англичан ни ночью, ни днем, так что в осадном лагере постоянно слышали о них новые вести. Самым знатным из них был юный граф Морэйский[270], а после него — мессир Вильям Дуглас[271], племянник того героя, который, как вы уже слышали, был убит в Гранаде, когда вез сердце короля Роберта Шотландского в Священную Гробницу. Других я назвать затрудняюсь.

Глава 24

О том, как юный граф Намюрский и его брат прибыли в Англию и попали в плен к шотландцам

В ту пору по Франции разнеслась громкая молва о том, что король Эдуард осаждает Бервик. Поэтому множество юных рыцарей и оруженосцев, мечтавших отличиться и завоевать почет на ратном поприще, решили отправиться в тот край на службу к благородному королю Англии, слава которого росла день ото дня. Юный граф Жан Намюрский и два его брата, мессир Ги и мессир Филипп[272], тоже возымели желание съездить туда, чтобы повидать юного короля Англии и его двор, равно как и двор короля Шотландии. Но особенно они хотели увидеть своего дядю, мессира Робера д'Артуа, ибо хорошо знали, что он стал ближайшим советником и товарищем короля Эдуарда. Поэтому, как подобало их званию, они собрали превосходный отряд латников, уладили свои дела, снарядились, подготовились и, наконец, отправились в путь. Они ехали, пока не прибыли в Англию. Там они спросили, по какой дороге можно доехать до короля. Им указали прямую дорогу к Лондону, а от Лондона — к Эрвику, а от Эрвика — к Дарему, а от Дарема — к Ньюкаслу, что стоит на реке Тайн.

Когда они прибыли в Ньюкасл, то отдохнули и запаслись снаряжением, которое могло им понадобиться в военном лагере. Пока они отдыхали и снаряжались, туда прибыли английские рыцари и оруженосцы, тоже направлявшиеся в осадный лагерь. Юные сеньоры очень им обрадовались и примкнули к их отряду, чтобы ехать более безопасно. Так же сделали и многие купцы, которые везли в лагерь обильные припасы и поджидали попутный военный отряд. И случилось, что уже в первый день пути эти юные намюрские сеньоры, английские рыцари, оруженосцы и купцы заночевали в одном старинном городке, который назывался Замком Дев во времена короля Артура и рыцарей Круглого Стола. Они расположились довольно неуютно и провели всю ночь в большой тревоге, ибо нашли там только нищих женщин и малых детей, у которых ничего не было. Все остальные жители этого края бежали вместе со своим имуществом, опасаясь англичан и шотландцев.

Не чувствуя себя в безопасности, сеньоры и их спутники всю ночь несли стражу и посылали в дозор людей, чтобы высматривать, не собирается ли кто-нибудь на них напасть. Кроме того, они на протяжении всей ночи старались починить и укрепить стены, которые были проломлены и разрушены.

Когда стало светать, под городок прибыли граф Морэйский, мессир Вильям Дуглас и многие другие шотландские рыцари и оруженосцы, которые уже были извещены своими разведчиками о появлении чужаков и об их намерениях.

Когда дозорные, находившиеся в поле, услышали звон оружия, то немедленно сбежались в город, крича: «Тревога! К оружию! Враг приближается!» Только того и ждавшие, все воины тотчас вооружились и встали на защиту тех участков стены, которые были наиболее уязвимы для нападения.

Когда настал день, все увидели шотландцев, которые подступали к городу и, взбираясь на холм, производили очень большой шум. Воины, находившиеся в городе, начали рьяно обороняться, но в конце концов их стойкое сопротивление оказалось бы бесполезным, если бы юный граф Морэйский не помог спастись юным намюрским сеньорам. Ведь силы шотландцев постоянно росли, и они штурмовали город со всех сторон. Кроме того, шотландские пехотинцы ни за что не пощадили бы сеньоров, если бы добрались до них.

Когда граф Морэйский и сир Дуглас увидели беду, нависшую над юными сеньорами, то ринулись вперед и прокричали им, чтобы они сдавались, ибо если они дотянут до подхода пехотинцев — им несдобровать. Когда юные сеньоры услышали эту речь и увидели, что всякое сопротивление бесполезно, то послушались совета и сдались двум шотландским предводителям, которым пришлось еще изрядно потрудиться, чтобы уберечь от смерти их самих и некоторых их соратников. Однако англичан удалось спасти мало, ибо туда уже сбежались пехотинцы, которые люто их ненавидели, и были они почти все перебиты.

Уведенные в плен в дикую местность Шотландии, юные сеньоры так и не смогли исполнить свой замысел и повидать короля, его лагерь и своего дядю. Кроме того, шотландцы завладели всеми припасами, которые англичане везли в лагерь под Бервик. Узнав об этом происшествии, благородный король Эдуард и все его воины были весьма опечалены, но пока ничего не могли поделать. Впоследствии мне так и не удалось узнать, как долго намюрских сеньоров держали в плену и удалось ли им освободиться. Поэтому теперь я о них умолкаю и возвращаюсь к рассказу о короле Эдуарде.

Хотя благородный король Эдуард провел под славным городом Бервиком уже долгое время, он упорно не желал уйти и велел донимать его частыми штурмами. Однако воины, оборонявшие Бервик, были такими опытными, что эти штурмы причиняли им мало вреда, и они никогда не сдали бы город, если бы у них было достаточно продовольствия. Однако, когда продовольствие на исходе, в осаде долго не продержишься, и лучше уйти, чем сражаться. Между тем благородный король был твердо намерен не прекращать осаду, пока город не покорится его воле. Поэтому он просидел под Бервиком столь долго, что продовольствие в нем иссякло, и защитники уже не могли придумать хитрости, благодаря которой к ним удалось бы подвезти припасы с какой-нибудь стороны. Они крепились из последних сил, и когда уже не могли, то сдали город благородному королю, оговорив с ним различные условия, которые слишком долго пересказывать. Благородный король согласился всех пощадить и разрешил им уйти вместе с их имуществом. Затем он с очень большой торжественностью и почетом вступил в город и провел там столько времени, сколько хотел.

Чтобы надежней уберечь все замки, захваченные у шотландцев, король разместил в них большие гарнизоны с обильными запасами продовольствия, а те воины, без которых он вполне мог обойтись, были отпущены назад, в их края. В городе Бервике король разместил самый многочисленный гарнизон, приказав, чтобы все остальные ему подчинялись. Затем он выступил назад, вернулся в Англию[273] и стал часто устраивать большие пиры и придворные празднества, на которые собирались все английские бароны и сеньоры. Не скупясь на великие торжества, турниры, джостры и балы для дам, он снискал такое большое расположение, что все отзывались о нем как о втором короле Артуре.

Те гарнизоны, которые остались в Бервике и других укрепленных городах и замках, столь хорошо их охраняли, что на протяжении долгого времени не потеряли ни один из них. Они часто задавали жару тем шотландским сеньорам, которые укрывались в Дикой Шотландии и непокоренных замках, так что между ними случалось много славных схваток и больших погонь. Однако теперь я об этом помолчу до другого раза и расскажу о великом предприятии, которое король Эдуард замыслил совершить относительно королевства Французского, ибо после бесед с мессиром Робером д'Артуа и другими сеньорами из его совета ему стало казаться, что с ним обошлись очень несправедливо и эту несправедливость надлежит исправить.

Глава 25

О том, как благородный король Эдуард послал епископа Линкольнского к графу Эно, чтобы получить от него совет по поводу войны с Францией

После того как благородный король Эдуард Английский вышеописанным образом завладел добрым городом Бервиком, опустошил всю равнинную Шотландию и разместил свои гарнизоны и своих наместников всюду, где ему было угодно, он с радостью вернулся в свою страну. За великое благородство его поступков и речей, за его редкое великодушие и за великие пиры и собрания дам и девиц, которые он устраивал, все люди, и знатные, и простые, прониклись к нему такой любовью и уважением, что повсюду говорили, что он — сам король Артур. Он часто проводил совещания и обсуждения со своими ближайшими советниками о том, как он должен отнестись к великой несправедливости, совершенной с ним в юности. Ведь, как ему сообщил мессир Робер д'Артуа, королевство Французское по праву родственной близости и по справедливости должно было отойти к нему, а двенадцать пэров Франции, по дружному сговору, отдали его мессиру Филиппу де Валуа, придав своему решению видимость законного постановления и не пригласив противную сторону. Поэтому король Эдуард не знал, что и думать. Он не хотел так оставить это дело, имея возможность его исправить. Однако король понимал, что если он затеет тяжбу, заявив о своих правах, ему скорее всего откажут; и он навлечет на себя порицания, если спокойно это стерпит и оставит без всяких последствий, нисколько не прибавив себе могущества. С другой стороны, он ясно видел, что самостоятельно, опираясь лишь на силы своего королевства, он едва ли сможет взять верх над противником, если предварительно не привлечет на свою сторону, с помощью денег, могущественных сеньоров или некоторых из двенадцати пэров и прочих баронов Франции. Поэтому он часто просил своих ближайших советников, чтобы они соизволили высказать ему по этому поводу дельные соображения и светлые мысли, ибо он не хотел ничего предпринимать самочинно.

В конце концов советники ему дружно ответили: «Дело кажется нам столь большим и трудновыполнимым, что мы не осмелимся взяться за него или высказать по нему твердое решение. Но, дорогой государь, мы вам советуем, чтобы, если вам угодно, вы отправили послов, надежных и хорошо осведомленных о ваших намерениях, к благородному графу Эно, вашему тестю, и к мессиру Жану д'Эно, его брату, который до сей поры столь отважно служил вам. Попросите их по-дружески, чтобы они соизволили дать вам совет по этому поводу. Ведь они лучше нас знают, как в таких случаях надлежит действовать, а, кроме того, они обязаны сильно беречь вашу честь и выгоду из любви к вашей супруге. Если они одобрят ваш замысел, то они же смогут вам и подсказать, союз с какими сеньорами будет для вас наиболее полезен и как именно их можно привлечь на вашу сторону». — «С этим советом, — сказал благородный король, — я вполне согласен, ибо он кажется мне разумным и правильным, и я поступлю в точном соответствии с ним». Затем он попросил благородного прелата епископа Линкольнского[274], чтобы он соизволил исполнить это задание ради него. Кроме того, он попросил двух рыцарей-банеретов, которые там присутствовали (их имена я забыл), и двух клириков-правоведов[275], чтобы они согласились составить компанию названному епископу. Они вовсе не пожелали ответить отказом на просьбу столь благородного короля и охотно согласились ее исполнить. Нимало не медля, они собрались в путь, переправились за море и вскоре прибыли в Валансьенн, что в Эно. Там они предстали перед благородным графом, который лежал в постели и так сильно страдал от подагры и песка в моче, что не мог двигаться. Там же нашли они и графского брата, мессира Жана д'Эно. Их, разумеется, на славу почтили и попотчевали, но об этом ни к чему подробно распространяться.

Когда их подобающим образом угостили, они поведали благородному графу и его брату о цели своего посольства. Рассказав, почему они были срочно посланы в Эно, послы поведали обо всех опасениях, которые, как вы слышали, испытывал благородный король. Когда благородный граф узнал о причине их посольства и выслушал соображения и сомнения, высказанные королем перед его советом, то сразу проявил к делу большое любопытство. Он сказал, что король не обделен умом, коль скоро он так хорошо оценил все эти возможности и опасности. Ибо когда хочешь предпринять какое-нибудь большое дело, следует хорошенько обдумать, как его можно осуществить, и тщательно просчитать все вероятные последствия. Затем благородный граф продолжил: «Если король, с Божьей помощью, сумеет преуспеть в этом деле, я испытаю большую радость. Можете не сомневаться, что я куда больше желаю выгоды ему, мужу моей дочери, нежели королю Филиппу, который для меня оказался совершенно бесполезен, хотя я и женат на его сестре. Более того, он тайно расстроил брак одной из моих дочерей с юным герцогом Брабантским и придержал этого жениха для одной из своих собственных дочек. Поэтому я не откажу в помощи моему дорогому и возлюбленному зятю, королю Англии, если он со своими советниками решит, что должен взяться за это дело. Я помогу ему и словом и делом изо всех моих сил, и так же поступит мессир Жан, мой брат, который прежде уже служил ему. Однако знайте, что, помимо нашей помощи, обязательно нужна еще и другая, ибо графство Эно — слишком маленькое владение по сравнению с королевством Французским, а Англия слишком далека от нас, чтобы своевременно оказать нам помощь».

«Конечно, сир, вы дали нам превосходный совет и выказали нам очень большую приветливость и любезность, за что мы вас благодарим от имени нашего короля, — ответил за всех других благородный прелат епископ Линкольнский, и добавил еще: — Однако, дорогой сир, посоветуйте же нам, какие сеньоры могли бы оказаться самыми полезными союзниками для нашего государя-короля, дабы мы могли передать ему ваш ответ». — «Клянусь своей душой! — сказал тогда граф. — Я не могу припомнить и назвать сеньоров, способных лучше ему помочь в этом деле, чем герцог Брабантский, который является его двоюродным братом, епископ Льежский, герцог Гельдернский, архиепископ Кёльнский, маркграф Юлихский и сир Фалькенберг. Эти сеньоры в короткие сроки соберут больше латников, чем любые другие известные мне господа в любой стране мира. Они превосходные воители и выставят, если захотят, восемь, а то и все десять тысяч латников, но только если им заплатят вперед, ибо эти господа и их люди сами не свои до денег. Если король, мой зять, навербует названных мною сеньоров и явится сюда из-за моря, он будет иметь достаточно сил, чтобы дойти до самого Парижа и дать бой королю Филиппу».

Этот ответ весьма понравился королевским послам. Простившись с благородным графом и его братом, мессиром Жаном д'Эно, они поехали назад в Англию, везя с собой новости и советы, полученные от благородного графа.

Когда они прибыли в Лондон, король устроил в их честь большой пир, и они пересказали все, что услышали от названного графа Эно и его брата, мессира Жана. Король испытал от их рассказа большую радость и весьма обнадежился. Затем он тотчас приказал снарядиться в путь десяти рыцарям-банеретам и сорока другим юным рыцарям-башелье и послал их за море, прямо в Валансьенн, вместе с благородным прелатом епископом Линкольнским, и с большой казной, чтобы вести переговоры с теми сеньорами, которых назвал граф Эно, и чтобы действовать в полном соответствии с тем, что он и его брат, мессир Жан, посоветуют.

Когда посланцы прибыли в Валансьенн, всяк на них таращился во все глаза и не мог надивиться, ибо они содержали большую и пышную свиту и не жалели никаких денег, как если бы король был с ними собственной персоной. Кроме того, там было несколько баше лье, у которых один глаз был закрыт кусочком ткани, так что им нельзя было видеть. Поговаривали, что они дали обет дамам своей страны, что будут смотреть лишь одним оком до тех самых пор, пока не совершат какой-нибудь ратный подвиг в королевстве Французском. Однако сами они не желали ничего объяснять и оставляли любопытствующих в большом недоумении.

Когда благородный граф, другие сеньоры, именитые горожане и дамы оказали послам все подобающие почести и достаточно их попотчевали, названный епископ Линкольнский с большинством своих спутников, по совету благородного графа, отправился из Валансьенна к герцогу Брабантскому. Герцог весьма торжественно угостил послов, а затем они столь хорошо с ним поладили, что он обещал оказывать поддержку в пределах Брабанта королю, своему кузену, и всем его людям. (Герцог действительно должен был это делать, поскольку король был его двоюродным братом.) В дополнение к этому герцог разрешил королю приезжать в Брабант всякий раз, когда ему будет угодно, с вооруженными отрядами или без них, и пообещал вместе со всеми своими советниками, что в том случае, если король пожелает объявить королю Франции настоящую войну, он, герцог, тоже пошлет ему вызов и вместе с английским войском вторгнется во Францию, приведя с собой тысячу латников[276].

Герцог скрепил все эти обещания клятвой, но впоследствии довольно долго увиливал от их исполнения под разными надуманными предлогами. Далее вам еще будет об этом рассказано.

Английские послы теперь вздохнули с большим облегчением, ибо им казалось, что они очень хорошо поладили с герцогом. Затем они вернулись в Валансьенн и с помощью писем и денежных подарков устроили так, что герцог Гельдернский, маркграф Юлихский (от своего собственного имени и от имени его брата Валера-на — архиепископа Кёльнского) и сир Фалькенберг прибыли побеседовать с ними в присутствии графа Эно, который уже не мог ни ходить, ни ездить верхом, и в присутствии его брата мессира Жана. В конце концов, все эти немецкие сеньоры выговорили большие суммы денег для себя и своих людей и дали английским послам обязательство послать вызовы королю Франции и служить королю Эдуарду с определенным количеством конных воинов, имеющих увенчанные шлемы[277].

В те времена сеньоры не брали в особый расчет конных воинов, если у тех не было шлемов, увенчанных геральдической фигурой. Теперь же счет войскам ведут на всадников с копьями, с панцирями, с кольчугами и с железными касками. Поэтому мне кажется, что на моей памяти времена сильно изменились. Ибо кони, покрытые геральдическими попонами, шлемы, украшенные геральдическими навершиями, латы и плащи с гербами, по коим можно было узнать их владельцев, отошли в прошлое. Им на смену пришли кольчуги, называемые ныне панцирями, подлатники и железные каски. Теперь какой-нибудь жалкий слуга может быть вооружен столь же добротно и красиво, сколь и благородный рыцарь[278].

В довершение всего вышеназванные сеньоры условились, что они привлекут на свою сторону сеньоров, которые живут за Рейном и в состоянии привести большое количество латников, если им дать для этого достаточно денег. Затем сеньоры распрощались и разъехались по своим землям.

Мессир Адольф Маркский, епископ Льежский, тоже получал настоятельные приглашения на это собрание. К нему приезжали знатные посланцы и преподносили красивые драгоценности, но, несмотря на это, он решительно отказался присутствовать на собрании и сделать что-либо во вред королю Франции, ибо недавно стал его вассалом, принеся ему клятву верности[279]. Что же касается благородного короля Богемского, то его туда даже не приглашали, ибо хорошо знали, что он очень сильно привязан к королю Франции браком их детей, которые должны были унаследовать королевство, и ни за что не пошел бы против него[280].

Наконец, после вышесказанных договоренностей, германские сеньоры разъехались из Валансьенна, а английские сеньоры остались там жить, проявляя очень большое благородство и неся великие расходы.

Однако теперь я помолчу о них до более подходящего места и расскажу о других событиях, имеющих отношение к этой истории.

Глава 26

О том, как один человек по имени Якоб ван Артевельде правил во Фландрии

В ту пору, о которой я веду речь, был великий раздор между графом Людовиком Фландрским и фламандцами, ибо те не желали ему повиноваться, и он осмеливался появляться во Фландрии лишь с их дозволения[281]. И жил в Генте человек, который носил имя Якоб ван Артевельде и был пивоваром[282]. Этот Якоб снискал такую милость и благорасположение по всей Фландрии, что от одного ее края до другого беспрекословно выполнялись любые его замыслы и распоряжения, и ни один человек, как бы знатен он ни был, не осмеливался преступить через его повеление. Когда он шествовал по городу, за ним неотступно следовали 60 или 80 вооруженных охранников[283]. Трое или четверо из них были посвящены в некоторые его тайны. Стоило ему встретить человека, которого он ненавидел или держал под подозрением, — его тотчас убивали, ибо Якоб повелел своим слугам: «Если при встрече с каким-нибудь человеком я подам такой знак, немедленно его убивайте, не обращая внимания на его знатность и не дожидаясь иных слов с моей стороны». Это случалось часто, и он убил таким образом очень многих знатных господ. Поэтому его так боялись, что никто уже и помыслить не смел, чтобы перечить каким-нибудь его желаниям.

Доведя Якоба до его особняка, эти 60 слуг дружно шли туда обедать, а потом сторожили на улице до тех пор, пока он вновь не изъявлял желание идти на прогулку по городу, и так его сопровождали до самого ужина. И знайте, что каждый из этих наемных телохранителей имел дневной оклад в четыре фламандских гросса, и Якоб велел им выплачивать жалованье точно, из недели в неделю. Кроме того, он содержал во всех городах и крепостях Фландрии наемных сержантов, дабы они выполняли его распоряжения и при этом выведывали и следили, нет ли там кого-нибудь, кто бунтует, возмущается и выступает против его действий и замыслов. Лишь только Якоб узнавал, что в каком-нибудь городе есть такой человек, он не успокаивался, пока не изгонял или не убивал его. В первую очередь он изгнал из Фландрии всех влиятельных рыцарей, оруженосцев и именитых горожан, которых он подозревал хотя бы в некотором сочувствии к графу. Одну половину их имущества и доходов он отнимал, а другую оставлял на прокормление их женам и детям. Такие изгнанники — а их было великое множество — оседали в Сент-Омере, и звали их там «перелетами» или «пришлыми».

Короче говоря, ни во Фландрии, ни в какой-либо другой стране еще не было герцога, графа или иного правителя, который бы сумел столь сильно подчинить подданных своей воле, как это сделал тогда с фламандцами Якоб ван Артевельде. Он велел взимать все ренты, бочечные и винные пошлины, судебные штрафы, мальтоты[284] и прочие налоги, которые прежде поступали в казну графа. Собранные средства Артевельде тратил по своему усмотрению и раздавал, кому хотел, ни перед кем не отчитываясь. Когда он заявлял, что ему нужны деньги, ему волей-неволей верили на слово, ибо никто не смел ему перечить. А когда он желал взять в долг у каких-нибудь именитых горожан, никто не решался отказать ему в займе. Однако теперь я желаю вернуться к рассказу о монсеньоре короле Английском.

Глава 27

О том, как английские сеньоры прибыли во Фландрию, чтобы заручиться поддержкой фламандцев и особенно Якоба ван Артевельде

Сеньоры, которые были посланы за море и, как вы уже слышали, жили в Валансьенне с очень большим почетом, рассудили между собой, что для короля в затеваемом им предприятии было бы очень полезно заручиться поддержкой и помощью фламандцев, которые тогда не ладили с королем Франции и со своим графом. Послы посоветовались об этом с благородным графом Эно, и тот им сказал, что, конечно, королю было бы очень выгодно привлечь фламандцев на свою сторону, но только он, граф, не знает, как это можно сделать, не завоевав предварительно расположения Якоба ван Артевельде. Тогда послы сказали, что всеми силами и незамедлительно постараются это сделать. В скором времени они отбыли из Валансьенна и, направившись во Фландрию, разъехались по ее главным городам: Брюгге, Ипру и Генту[285]. Находясь там, они тратили деньги столь щедро, словно бы те сыпались на них с неба, и раздавали обещания направо и налево. В конце концов епископ Линкольнский и его спутники, прибывшие в Гент, смогли с помощью красивых речей и иными путями поладить и сдружиться с Якобом ван Артевельде и завоевали большое расположение у горожан и, в частности, у одного старого и отважного рыцаря-банерета, который жил в Генте и пользовался там большой любовью. Его звали мессир Куртезин и считали самым храбрым и доблестным рыцарем Фландрии, поскольку он всю жизнь служил своим сеньорам отважнее, чем кто бы то ни было. Этот доблестный рыцарь очень радушно привечал и чествовал английских сеньоров, ибо достойные мужи всегда должны, не жалея сил, оказывать почет заезжим рыцарям. Однако впоследствии он за это жестоко поплатился, ибо королю Франции донесли, что он оказывал англичанам честь, дабы навредить ему. Тогда король Франции строжайше приказал графу Фландрскому во что бы то ни стало схватить названного рыцаря и отрубить ему голову. Граф не посмел преступить чрез королевское повеление и, ни перед чем не останавливаясь, устроил так, что старый и добропорядочный муж приехал к нему на беседу. Рыцаря тотчас схватили и обезглавили, из-за чего многие люди очень горевали и негодовали против графа[286].

Между тем английские сеньоры очень успешно справлялись со своей задачей. Якоб ван Артевельде неоднократно собирал вместе советников из добрых городов, чтобы рассмотреть предложения англичан. Фламандцы не могли сносно существовать без дружественных отношений с английским королем, а сеньоры-послы сулили от его имени большие льготы. Поэтому в конце концов все фламандские советники согласились с тем, чтобы королю Англии было разрешено приезжать во Фландрию, следовать через нее в другие земли и гостить в ней, сколько ему заблагорассудится, с военными отрядами или без них[287]. Однако фламандцы имели очень тяжелые обязательства перед французским королем: если бы они как-нибудь ему досадили или вошли с войной в его земли, с них потребовали бы такой большой денежный штраф, что его вряд ли удалось бы собрать[288]. Поэтому они попросили англичан отложить вопрос о военном союзе с ними до другого раза.

Английские сеньоры остались вполне довольны и очень радостные вернулись в Валансьенн. Они часто отправляли посланцев к королю Англии, сообщая о ходе своих дел и прося прислать им побольше денег, чтобы они могли покрыть свои собственные расходы и выплатить половину того, что было обещано и причиталось германским сеньорам и герцогу Брабантскому[289] для снаряжения их отрядов. Эти деньги были присланы, и названные сеньоры довольно скоро получили половину обещанной суммы. Однако, несмотря на это, они не выступили в поход со своими людьми столь быстро, сколь были обязаны. Они долго медлили со сборами и задерживали доброго короля Эдуарда, тем самым вводя его в большие убытки. Далее об этом будет рассказано.

Глава 28

О том, как король Англии, прибыл из-за моря в Антверпен, надеясь на обещания, данные германскими сеньорами его послам

Когда герцог Брабантский заключил договор с английскими послами, он стал опасаться, как бы из-за этого на него не ополчился король Франции, который прежде уже вступал с ним в ссору. Герцог боялся, что, если затея короля Англии окончится провалом, король Франции пойдет с войной на Брабант и заставит его в одиночку расплачиваться за действия всех остальных союзников. Поэтому он послал к королю Франции мудрого рыцаря мессира Луи Крайнхема[290], и многих других людей из своего совета. С помощью веских оправданий они должны были убедить короля, чтобы он не изволил верить никаким худым донесениям о брабантском правителе. Дескать, будучи двоюродным братом английского короля, герцог не может, не нарушая приличий, закрыть въезд в свою страну для него и его людей, если те честно за все расплачиваются. Но, помимо этого, герцог не сделает ничего, что могло бы вызвать неудовольствие французского короля.

На этот раз король им поверил и до поры до времени успокоился. Герцог же тем временем не замедлил навербовать латников в Брабанте, епископстве Льежском и других краях на ту сумму, которая была ему обещана. Однако никаких денег он воинам пока не давал и ограничивался только щедрыми обещаниями, несмотря на то, что англичане уже сделали ему первую выплату. Таким образом, он хотел держаться на плаву между двумя разными течениями. Он старался уверить короля, что никогда не будет ему враждебен, и долгое время ему это удавалось, несмотря на то, что вся его страна ясно видела совсем обратное. Дабы лучше скрыть от короля Франции свои истинные намерения, он часто посылал к нему названного мессира Луи Крайнхема с извинениями. В конце концов герцог велел рыцарю, чтобы он тихо оставался при короле и не возвращался в Брабант до особого распоряжения. В то же самое время он уверял англичан и других своих союзников, что ни за что на свете не нарушит своих обязательств перед ними, и вскоре они сами увидят, как честно он их исполнит.

Дела оставались в таком положении всю зиму до самого лета. Тогда король Англии решил на совете, что он отправится за море со многими графами, принцами, баронами и рыцарями и причалит прямо в Антверпене, чтобы более точно узнать замыслы и намерения своего кузена герцога, как от него самого, так и от других людей.

При известии о том, что король причалил в Антверпене[291], туда стали съезжаться разные господа, желавшие посмотреть на него самого и на его большую свиту. Когда король достаточно почтил и попотчевал этих гостей, они посоветовали ему переговорить с названным герцогом, своим кузеном, а также со своим зятем герцогом Гельдернским, с маркграфом Юлихским, мессиром Жаном д'Эно, сиром Фалькенбергом и другими сеньорами, заключившими с ним договор, дабы точно узнать, как и когда они намерены приступить к выполнению своих обязательств.

Король так и сделал. По его приглашению все сеньоры-союзники съехались в Антверпен между Троицыным днем и днем Святого Иоанна, в год 1338[292]. Сначала их очень пышно попотчевали на английский манер, а затем благородный король Эдуард собрал их на совет и очень любезно изложил перед ними свой замысел, дабы узнать мнение каждого. При этом он попросил их высказаться как можно скорее, говоря, что именно ради этого он к ним приехал, снарядив такое большое количество своих людей; и теперь понесет большие убытки, если они не откроют своих намерений со всей определенностью.

Тогда сеньоры устроили большое совещание. Рассматриваемый вопрос их очень тяготил. Средь них не было единомыслия, и они постоянно поглядывали на герцога Брабантского, который не выказывал большой радости по поводу происходящего и хранил свои думы в секрете. После продолжительного обсуждения они, наконец, дали благородному королю Эдуарду такой ответ: «Сир, мы прибыли сюда прежде всего, чтобы повидать вас, нежели для каких-нибудь иных целей, и у нас еще не готов продуманный ответ на вашу просьбу. Поэтому мы разъедемся по своим владениям, посоветуемся со своими людьми, а затем вернемся к вам в тот день, который вы сами пожелаете назначить, и дадим столь прямой ответ, что между нами не останется уже никаких недомолвок».

Благородный король ясно видел, что на сей раз он не добьется ничего иного, и потому смирился до поры до времени. Он договорился с сеньорами, что они вновь соберутся в Антверпене через три недели после дня Святого Иоанна и дадут самый что ни на есть продуманный ответ. Однако перед расставанием король настоятельно указал им на большие расходы и убытки, которые он будет ежедневно нести по их милости. Дескать, высаживаясь в Антверпене, он думал, что они столь же готовы действовать, как и он сам; поэтому он ни за что не вернется в Англию, покуда не узнает их намерения со всей определенностью, если, конечно, они его не обманут.

Затем сеньоры разъехались, а король в ожидании назначенного дня остался тихо жить в Антверпене в аббатстве Святого Бернара. Некоторые английские сеньоры и рыцари тоже задержались в Антверпене, чтобы составить королю общество. Другие же разъехались в разные стороны: одни — в Брюссель, другие в Эно, третьи — по добрым городам Фландрии. Их везде хорошо принимали и чествовали, а они вволю развлекались и не скупились при этом на расходы.

Герцог Брабантский уехал назад и стал часто слать большие денежные суммы королю Франции, всячески оправдываясь и прося, чтобы король не верил никаким худым донесениям, приходящим о нем.

Но вот приблизился день, когда король Эдуард ждал услышать ответ сеньоров-союзников. Однако они прислали вместо себя нарочных с извинениями и заявили, что они сами, как и обещали, уже полностью подготовились и снарядились, но пусть король заставит сделать то же самое герцога Брабантского, ибо тот приходится ему самым близким родственником, но, несмотря на это, готовится к походу спустя рукава. Мол, как только им станет известно, что герцог готов, они немедленно выступят и примутся за дело вместе с ним.

Тогда благородный король добился встречи с герцогом и, пересказав ответ, полученный от сеньоров-союзников, попросил его во имя дружбы и родства, чтобы он соизволил сделать для себя нужные выводы и впредь уже никак его не подводил. Ибо очевидно, что он готовится к войне очень вяло, и, если его поведение не изменится, он, король, может по его вине лишиться поддержки и помощи этих сеньоров.

Услышав это, герцог очень сильно смутился и сказал, что посоветуется. После довольно долгого совещания он заверил короля, что снарядится, лишь только это потребуется, но сначала ему надо переговорить со всеми сеньорами в определенный день, чтобы уточнить некоторые обстоятельства. Когда король услышал эту оговорку, то ясно понял, что не добьется ничего иного и, значит, гневаться бесполезно. Поэтому он условился с герцогом, что пошлет к этим сеньорам гонцов и попросит, чтобы они соизволили явиться на встречу с ним ко дню Богородицы, что в середине августа, в Халле или Диет, если им не будет угодно приехать непосредственно в Антверпен, дабы они могли вынести окончательное решение о своем предприятии. На прощание король попросил герцога, чтобы он обязательно был на этом собрании и как можно лучше снарядился к назначенному дню, дабы сеньоры-союзники не могли отговариваться, кивая на него. Герцог пообещал ему это.

Когда настал назначенный день, туда прибыли все названные сеньоры. Лишь благородного государя, графа Эно, там не было, ибо минувшей зимой он ушел из этого мира[293], успев перед этим собственноручно посвятить в рыцари своего сына, юного графа Гильома[294], но только я забыл вовремя об этом сказать. Вместо почившего графа на этих переговорах присутствовал его юный сын со своим дядей, мессиром Жаном д'Эно. Когда все оказались в сборе, сеньоры устроили очень большое и долгое совещание, ибо обсуждаемый вопрос был для них очень тягостен. Они не хотели выполнять свои обязательства и вместе с тем не желали их нарушить, дорожа своей честью. Наконец, посовещавшись, они высказали королю и его советникам свое общее мнение: «Дорогой сир! Мы так долго совещались, поскольку ваше дело кажется нам очень трудновыполнимым. Мы не можем подыскать никакого повода, чтобы вместе с вами послать вызов королю Франции. Разве только вы сумеете получить согласие на это у императора[295]. Ведь, как мы сейчас объясним, император имеет законный повод и основание приказать нам, чтобы мы объявили войну королю Франции от его имени. Если вы получите такое разрешение, мы избавимся от всякой нерешительности и, как и обещали, будем готовы исполнить ваши повеления.

Причина, по которой император может послать вызов королю, такова. Точно известно, что между императором Германии и королем Франции издавна существует письменное соглашение, скрепленное клятвами и печатями, в силу которого король Франции ни в коем случае не может и не должен приобретать никаких владений в пределах Империи. Однако этот король Филипп поступил вопреки своей клятве, ибо он приобрел замки Кревкёр, Лаббель[296] и многие другие владения, расположенные в Камбрези[297], то есть в пределах Империи; и до сих пор удерживает их за собой. Поэтому император имеет законный повод послать ему вызов и велеть это сделать нам, от его имени и от имени всех его подданных. Мы вас просим, чтобы вы постарались получить это разрешение ради нашего спокойствия и нашей чести. И мы, со своей стороны, тоже порадеем об этом изо всех наших сил».

Услышав это заявление, благородный король Эдуард был очень встревожен и решил, что это не что иное, как самая настоящая отговорка, которую, разумеется, придумал его кузен герцог Брабантский. Тем не менее он хорошо понимал, что гневом делу не поможешь и надо смириться. Поэтому он напустил на себя самый добродушный вид и сказал: «Конечно, господа, я не предусмотрел этого обстоятельства! Если бы меня предупредили о нем заранее, то я бы непременно его уладил. Теперь же я хочу поступить, полагаясь на вашу мудрость. Итак, помогите мне советом, учитывая, что я нахожусь в заморской и чужой для меня стране и что я провел здесь уже много времени без всякой пользы и с большим убытком для себя. Извольте дать мне добрый совет ради вашей и моей чести. Ибо знайте, что если я в этом деле заслужу какой-нибудь укор, то и вам от этого чести не будет!»

Глава 29

О том, как маркграф Юлихский отправился к императору, дабы просить совета и помощи для короля Англии против французов

Очень долгим делом будет пересказывать все их выступления и речи. Наконец, они решили, что маркграф Юлихский, королевские клирики и рыцари, а также люди герцога Гельдернского отправятся на переговоры к императору и порадеют о деле столь добросовестно, сколь только смогут. Что касается герцога Брабантского, то он никого не захотел послать от себя, но зато предложил королю Англии, если ему угодно, пожить до лета в его Лувенском замке. Ведь благородный король прямо заявил сеньорам, что ни за что не вернется в Англию, пока не выполнит хотя бы часть своего замысла, о котором разнеслась уже такая громкая молва; ибо в противном случае его ждет большой позор. Кроме того, он сказал, что, коль скоро герцог сам предложил ему пожить в Лувенском замке, он туда переедет и призовет свою молодую жену-королеву.

На этом совещание завершилось[298]. Расставаясь, сеньоры поклялись друг другу, что в день Святого Иоанна[299], который будет в ближайший год Милости 1339, они без всяких отговорок и отсрочек объявят себя врагами короля Филиппа Французского и, как и обещали, будут готовы начать войну. Затем все разъехались по своим краям, а маркграф Юлихский вместе со своими спутниками отправился в дорогу и прибыл в Нюрнберг, где тогда находился император.

К чему мне вести долгий рассказ об их беседах и просьбах? Все равно я не могу их точно пересказать, ибо меня там не было. В любом случае маркграф разговаривал с императором столь любезно, что посольство увенчалось успехом, хотя это и недешево стоило. Тогда-то и был правитель Юлиха, который прежде носил титул графа, произведен в маркграфы, а правитель Гельдерна, которого прежде величали графом, выпросил для себя звание герцога. Кроме того, император дал поручение четырем рыцарям и трем знатным клирикам-правоведам из своего совета провозгласить короля Эдуарда императорским викарием на всем пространстве Империи. Он также наделил короля полномочием чеканить от его имени золотую и серебряную монету и повелел, чтобы все его подданные повиновались новому викарию как ему самому. Когда маркграф Юлихский уладил все эти дела, то вместе со своими сопровождающими отправился в обратный путь.

Как вы знаете, юный король Дэвид Шотландский потерял часть своего королевства и не мог ее отвоевать, ибо его военные силы уступали силам короля Англии, его шурина. Поэтому в ту пору, о которой я веду речь, он решил тайно покинуть Шотландию. Выйдя в море со своей женой-королевой и малой свитой, он продолжал плавание, пока не достиг берегов Франции[300]. Там он познакомился с королем Филиппом и поведал ему о своем тяжелом положении. Король Франции был прекрасно осведомлен, что король Англии готовится к войне с ним и хочет отнять у него престол. Поэтому он очень обрадовался, когда узнал, что король Шотландии собственной персоной прибыл к нему со своей женой-королевой и весьма малочисленной свитой. Король Франции очень благожелательно выслушал гостя, пышно его попотчевал и предложил ему свои замки и денежные средства для вольготного житья, но только с тем условием, что он не станет заключать никаких договоров и мирных соглашений с королем Англии без его дозволения. Юный король с большой признательностью принял предложение короля Франции и пообещал ему то, о чем он просил. Королю Франции казалось, что это будет большим подспорьем для него и немалой помехой для короля Англии. Ведь если бы шотландцы отвлекли англичан на себя и очень сильно связали их войной, то те уже не смогли бы даже в небольшом количестве отправиться за море, а королю Эдуарду пришлось бы вернуться назад, чтобы спасать и защищать свое собственное королевство. Ради осуществления этого замысла король Филипп удержал подле себя юного короля и королеву Шотландии и долгое время оказывал им гостеприимство, следя, чтобы они ни в чем не знали нужды.

Уже в скором времени он отправил знатных послов к тем сеньорам и баронам, которые сражались в Шотландии с гарнизонами английского короля. Послы предложили им большую поддержку и помощь, но с тем условием, чтобы они не заключали с англичанами ни мира, ни перемирия, если на то не будет желания и согласия короля Франции, а также самого короля Шотландии, который находился при французском дворе и уже связал себя таким обязательством. Шотландские сеньоры очень обрадовались вестям, пришедшим от их государя, короля Дэвида, и предложениям французского короля, обещавшего им большую помощь[301]. Посовещавшись, они дружно утвердили этот договор, а затем стали воевать с англичанами еще более яростно, нежели прежде. Когда благородный король Англии получил весть об этом, то велел увеличить свои гарнизоны в Шотландии и послать большое количество латников на границу. Однако теперь я прерву свой рассказ о шотландских делах и вернусь к прежней теме.

Глава 30

О том, как император через маркграфа Юлихского уполномочил короля Эдуарда исполнять должность его викария и наместника

После завершения вышеописанного совещания все сеньоры разъехались по своим краям, а благородный король Эдуард направился в Лувен и велел приготовить замок, чтобы в нем можно было перезимовать. Он также дал знать своей жене, что если она пожелает приехать к нему из-за моря, ему это будет весьма приятно, ибо он не сможет побывать в Англии в течение ближайшего года. Кроме того, он отослал большое количество своих рыцарей охранять земли Англии, и, прежде всего, те, которые граничили с Шотландией. Тем временем другие англичане, оставшиеся по сю сторону моря, рассеялись по землям Фландрии, Брабанта и Эно.

Маркграф Юлихский со всеми своими спутниками вернулся от императора примерно ко дню Всех Святых и объявил благородному королю Эдуарду, что, по его мнению, он хорошо справился с поручением[302]. Поэтому пусть король соберет всех остальных сеньоров-союзников ко дню Святого Мартина либо в Мехельне, либо в Лувене, либо в Диете, дабы они услышали, с чем он приехал от императора. Очень обрадованный этой новостью, благородный король посовещался с герцогом Брабантским, своим кузеном. Тот согласился с датой собрания, но решительно выступил против того, чтобы оно проходило в его землях, ибо он по-прежнему всячески стремился скрыть свои враждебные замыслы от короля Франции. Он также отказался ехать и в Утрехт[303], где собрание было бы удобно провести для всех, но пожелал, чтобы его устроили в Херке — одном городе, находившемся поблизости от его владений в графстве Лоосском. Благородный король зашел в своем предприятии уже столь далеко, что стремился осуществить его во что бы то ни стало. Поэтому он был вынужден потакать всем прихотям герцога, своего кузена, и согласился, чтобы собрание было устроено в Херке[304]. Затем он разослал приглашения всем своим союзникам, и они дружно явились туда ко дню Святого Мартина[305].

Знайте, что, когда они все собрались, город оказался переполнен сеньорами, рыцарями, оруженосцами и прочими людьми самого разного чина-звания. Городской рынок, где обычно продавали мясо, хлеб и другие товары, был весь увешан красивыми тканями, словно королевский покой. Короля с короной на голове усадили одним футом выше, чем всех остальных, и престолом ему послужила скамья, на которой один мясник обычно резал и продавал свое мясо. Еще никогда этот рынок не удостаивался такой великой чести!

Там перед всем народом и сеньорами были зачитаны грамоты императора, коими он назначал благородного короля Эдуарда, государя Английского, своим викарием и наместником и наделял его полномочием вершить суд над каждым от его имени; и повелевал всем князьям и всем своим подданным, чтобы они повиновались его викарию как ему самому и принесли ему клятву верности как императорскому викарию. Когда эта грамота была зачитана, каждый сеньор поклялся под присягой, что будет повиноваться королю Эдуарду как императорскому викарию. Сразу после этого к нему, словно бы как к императору, обратились разные тяжущиеся стороны, и он их рассудил. И был там заново принят и утвержден один указ, который гласил, что если какой-нибудь сеньор пожелает напасть на другого и нанести ему урон, то он должен надлежащим образом послать ему вызов за три дня до своего нападения. Этот указ и статут всем показался вполне разумным, но я не знаю, везде ли он потом соблюдался.

Когда все вышесказанное было сделано, сеньоры разъехались, клятвенно пообещав, что через три недели после дня Святого Иоанна[306] они все будут готовы идти осаждать город К амбре, который, будучи имперским владением, принял сторону короля Франции. Итак, сеньоры разъехались, а благородный король Эдуард, теперь уже императорский викарий, вернулся к госпоже королеве, которая недавно прибыла в Лувен в сопровождении большого количества знати, хотя я и забыл упомянуть об этом раньше, увлеченный рассказом. Они очень почетно жили со своим двором в Лувене всю зиму; и король велел начеканить в Антверпене большое количество золотой и серебряной монеты; и распорядился отчеканить экю с орлом или именем императора, схожие с экю, которые чеканились королем Франции и были тогда в большом ходу, да и теперь тоже.

Между тем герцог Брабантский все еще не бросил играть в прятки, несмотря на то, что его двуличие уже бросалось в глаза и стало предметом широкого обсуждения. Он постоянно отправлял послов к королю Франции, чтобы уверить его в безобидности своих намерений, и его притворство было столь очевидно, что все сеньоры-союзники диву давались, но никто не решался говорить с ним об этом прямо. В конце концов герцог приказал мессиру Луи Крайнхему, который был одним из самых близких его советников, чтобы он вновь отправился к королю Франции. Обосновавшись при дворе, рыцарь должен был постоянно оправдывать герцога и опровергать все худые вести, поступающие о нем. Названный мессир Луи не посмел прекословить своему сеньору и с неизменной преданностью продолжил исполнять свой долг. Однако в конце концов он получил за это худую награду, ибо он зачах во Франции от тоски после того, как там ясно увидели, что все слова, которые он говорил в оправдание герцога, совершенно не соответствуют действительности. Рыцарь был от этого столь пристыжен и сконфужен, что решил уже никогда не возвращаться в Брабант и остался тихо жить во Франции, дабы снять с себя подозрение в умышленном обмане. Поскольку он отказался вернуться в Брабант по распоряжению герцога, тот приказал конфисковать его земли. Рыцарь пришел к королю Франции и поставил ему на вид это обстоятельство. Тогда король полностью его извинил и пожаловал ему пожизненный пенсион. Тем не менее рыцарь прожил не долго и умер от тоски, как это ни печально и ни прискорбно[307].

Но вот прошла зима и приблизился день Святого Иоанна. Германские сеньоры начали снаряжаться, чтобы выполнить свои обязательства. В свою очередь, король Франции тоже стал готовиться, чтобы дать им отпор[308], ибо он знал кое-что об их намерениях.

Лишь только наступил день Святого Иоанна, король Эдуард велел, чтобы из Англии к нему переправили его латников вместе со всеми необходимыми припасами. Сам же он направился в Вильворде и расположился там со своими людьми. Когда город оказался ими переполнен, король велел им располагаться за городскими пределами на полях и лугах, в палатках и шатрах. Так провели они время со дня Святой Магдалены[309] до самого Рождества Богородицы[310], что в сентябре, поджидая из недели в неделю прихода других сеньоров-союзников и герцога Брабантского, который опять мешкал со сборами.

Когда благородный король Эдуард увидел, что герцог Брабантский и другие сеньоры не являются, то отправил к ним новых посланцев и, напомнив о клятве и присяге, которую они ему дали, попросил, чтобы в день Святого Эгидия[311] они прибыли переговорить с ним в Мехельн и объяснили причину такой долгой своей задержки. Вряд ли нужно пояснять, что благородный король, живя в Вильворде, тратил попусту очень много денег и времени. Это очень раздражало его, но он ничего не мог поделать. Ежедневно ему приходилось содержать за свой счет шесть сотен латников — отборных воинов, прибывших из-за моря, и целых пять тысяч лучников, и это еще не считая ратной прислуги. Такие расходы вместе с вынужденным бездействием должны были его крайне обременять и тяготить. А ведь он еще раздал большую казну сеньорам-союзникам, которые в благодарность за это кормили его пустыми обещаниями. Наконец, в довершение всего, ему пришлось выслать в море большую военную флотилию, чтобы оказать противодействие генуэзцам, нормандцам, испанцам и байонцам, которые были наняты королем Франции и получили задание не давать англичанам прохода в море. Адмиралом и начальником французской флотилии был мессир Юг Киере, а также Барбевер, который прославился как превосходный морской воитель. И тогда, и позднее они доставляли англичанам много тревог и огорчений и наносили им большой ущерб. Далее вы об этом услышите.

Наконец, по приглашению английского короля германские сеньоры, герцог Брабантский и мессир Жан д'Эно прибыли в Мехельн и после многих речей дружно решили, что король смело может выступить в поход через 15 дней, ибо они тоже выступят к этому сроку или немного позднее и соберутся вместе с ним под Камбре[312]. Прямо там, в Мехельне, были избраны посланцы, которые должны были доставить вызовы королю Франции от всех сеньоров-союзников, кроме герцога Брабантского, который не пожелал послать вызов вместе со всеми.

После этого постановления все сеньоры разъехались и ускорили свои сборы. Король Эдуард вернулся к своим людям повеселевший и велел им подготовиться, чтобы выступить в поход через 15 дней. Герцог Брабантский ясно видел, что никакие уловки уже не помогут ему, и потому тоже велел подготовить свой отряд к походу.

Глава 31

О том, как король Эдуард и его союзники вторглись в землю Камбрези, поскольку ее жители держали сторону короля Франции

После дня Святого Ламберта[313], что в сентябре, в год Милости 1339 король Эдуард выступил из брабантского города Вильворде[314], дабы пройтись огнем и мечом по королевству Французскому и сразиться с королем Филиппом де Валуа, который силой и вопреки справедливости удерживал французский престол. В войске английского короля было 16 сотен латников из самых знатных рыцарских родов Англии. Средь них был отважный и доблестный епископ Линкольнский, который уже долгое время трудился ради осуществления этого предприятия. Был там и юный граф Дерби (сын мессира Генриха Кривая Шея, графа Ланкастера), который потом совершил так много подвигов во множестве мест, что его следует считать храбрецом, и даже более чем храбрецом, и люди его таковым и считали. После кончины его отца, который был очень добропорядочным человеком, благородный король Эдуард пожаловал ему титул герцога Ланкастера, и поэтому его стали называть и до сих пор называют герцогом. Еще там находился граф Нортгемптона и Глостера[315], который был настолько изыскан и обходителен, что другого такого сеньора не найти нигде на свете. Там также были граф Уорик[316], граф Солсбери — маршал английского войска[317], его товарищ граф Саффолк[318], барон Стаффорд[319], мессир Джон, виконт Бъюмонт[320], и многие другие сеньоры и бароны, имевшие под своим началом одно знамя и более, а также прочие дворяне, которых я не могу назвать. Однако нельзя не упомянуть мессира Рейнольда Кобхема, которого обязательно следует почесть за самого отважного воина Англии той поры, да, впрочем, его таковым и считают. Кроме того, я не хочу обойти молчанием мессира Готье де Мони, который совершил множество подвигов и ратных деяний в Шотландии и иных местах, и снискал такую большую милость у всех англичан, знатных и простых, что благородный король ввел его в свой узкий совет и пожаловал ему обширные земли в Англии. Благодаря этому мессир Готье стал банеретом и смог содержать отряд более многочисленный, чем у любого другого банерета, находившегося в английском войске.

И пусть знает каждый, что там было очень много сеньоров, рыцарей, баронов из разных краев, которые столь сильно любили короля, что хотели служить ему за свой собственный счет и не желали брать никакого жалованья или вознаграждения до тех самых пор, пока срок их военной службы не превысит один год.

И знайте, что в ту пору, когда благородный король Эдуард, будучи еще совсем юным, освободил Англию от Диспенсеров, с англичанами в общем никто не считался, и не было никаких разговоров об их доблести или отваге. И потом, во время похода против шотландцев, они еще не использовали ни пластинчатых доспехов, ни басинетов с подбородниками[321], ни сетчатых броней, ни панцирей из мелких чешуек. У них были только большие хауберки[322], большие блио[323], украшенные их гербами, да холстяные рукавицы, подбитые войлоком, а на головах они носили большие каски из железа или дубленой кожи. Однако во времена этого благородного короля Эдуарда, который часто заставлял их потрудиться на ратном поприще, они так пристрастились к войне, что теперь это самые знаменитые и самые щеголеватые воины из всех известных. Однако я желаю вернуться к нашему рассказу.

Настал день, когда благородный король должен был выступить в поход, дабы, как это было согласовано в Мехельне, совершить вторжение во Францию. Выступив из Вильворде со всем своим войском, он короткими переходами проследовал в сторону Эно через Нивелль. Затем он подождал других сеньоров-союзников, двигавшихся за ним следом, так что по пути из Эно в Камбрези они все уже были в сборе, кроме герцога Брабантского, который пришел лишь через шесть или семь дней после других.

Когда сеньоры-союзники собрались, то решили на совете, что им следует дружно двинуться в сторону К амбре и опустошить его округу, поскольку горожане К амбре были враждебно к ним настроены и не желали впустить их к себе на постой или снабдить припасами. Там же, под Камбре, было решено дождаться и прихода герцога Брабантского.

Как решили, так и свершили. И была земля Камбрези жестоко разорена.

Юный граф Эно, мессир Гильом, тоже принял участие в этом походе. Однако в его совете нашлись мудрые люди, которые отговорили его грабить землю короля Франции. Ибо они предвидели, что после того, как все союзники разъедутся по своим краям, земли графства Эно, граничащие с королевством Французским, поплатятся за это вторжение, и граф не сможет их защитить и уберечь.

Прислушавшись к этим советникам, граф отправил знатных и представительных послов к королю Франции, своему дяде, который уже собрал немалое войско и прибыл с ним в Перонну, что в Вермандуа.

Предвидя возможные обвинения со стороны короля Филиппа, граф принес ему через послов глубокие извинения за то, что он позволил сеньорам-союзникам пройти через свои земли для нападения на французское королевство. В дополнение к этому, граф выразил готовность служить королю Филиппу с пятьюстами латниками, дабы охранять и защищать его владения.

Король Франции с благожелательным видом выслушал послов, но про себя был уверен, что это лишь притворство, и его племянник скорее всего примкнет к враждебной стороне. Тем не менее он никак не проявил этого внешне и попросил послов передать графу, что он не отказывается от его услуг. Поэтому, когда станет точно известно, что должна состояться битва, пусть граф к нему приедет, ибо он, король, будет рад видеть его и с признательностью примет его помощь.

Глава 32

О том, как король Эдуард впервые вторгся во Францию и опустошил большую часть Тьераша на виду у короля Филиппа

В то время как король Эдуард и его союзники опустошали огнем и мечом земли вокруг города Камбре[324], король Франции со всем своим войском прибыл в Перонну, что в Вермандуа. При нем находился благородный король Богемский с тысячей латников — рыцарей и оруженосцев, выбранных из лучших; а также епископ Льежский с шестью сотнями латников, набранных в его земле, дабы охранять и защищать французское королевство.

Тогда же, вслед за благородным королем Эдуардом, под Камбре наконец-то прибыл герцог Брабантский[325]. Выполняя свое обязательство, он привел с собой 12 сотен латников. По этому поводу благородный король и все другие сеньоры испытали большую радость. Однако после своего прибытия герцог заставил сеньоров-союзников провести под Камбре еще целых два дня, заявляя, что ему надо отдохнуть и подождать отставших воинов. Лишь по прошествии этих двух дней он, наконец, соизволил послать вызов королю Франции, находившемуся в Перонне. Мессир Луи Крайнхем был тогда неимоверно смущен и сконфужен, ибо он всегда уверял короля, что ничего подобного случиться не может. Впоследствии, как вы знаете, он умер от тоски.

Сразу после того, как герцог Брабантский послал вызов королю Франции, король Англии и его союзники покинули землю Камбрези, вошли в пределы французского королевства и начали все жечь и грабить на своем пути. Дойдя до одного аббатства белых монахов под названием Мон-Сен-Жан[326], они разорили его и заночевали в его округе. Это аббатство находилось неподалеку от Перонны, где тогда расположился король Франции. Однако путь к Перонне англичанам преграждало все французское войско и большая река[327], через которую было очень трудно переправиться. Благородный король Эдуард и другие сеньоры задержались там на следующий день, поскольку думали, что король Франции, видя, как жгут и опустошают его королевство, — дело доселе невиданное! — должен перейти через реку и дать им сражение. Однако он со своими советниками рассудил иначе.

Когда союзники убедились, что король Филипп не собирается переходить реку, то дали ему знать, что, если он не придет сразиться с ними, они покажут ему такое, чего он еще никогда не видел, ибо сами они не станут переправляться через реку, будучи полностью открыты для удара с его стороны. Утром следующего дня они снялись с лагеря и двинулись дальше, держась как можно ближе к реке и все сжигая и разоряя на своем пути. Затем они остановились на ночевку на берегу реки Уазы, прямо в городе Ориньи[328], который они захватили вместе с мощным замком, не встретив никакого сопротивления. Все, кто стремился обогатиться, награбили огромное количество добычи, ибо страна изобиловала ценным добром, а местные жители не успели ничего увезти и спрятать в безопасных местах. Тогда же было полностью разграблено и сожжено черное женское аббатство[329]. При этом англичане изнасиловали многих благородных монахинь, что было весьма прискорбно.

На следующий день англичане выступили из Ориньи. Граф Солсбери — маршал войска, граф Саффолк и мессир Жан д'Эно с пятью сотнями латников доехали до самого Марля и выжгли его предместья, а также добрый город Креси, что в Ланнуа, и всю окрестную область. Эта область оказалась столь богата всяким добром, что каждый награбил, чего душа желала. Примерно в час нон они прибыли на ночевку в аббатство Боэри[330], что в Воденкуре, а еще прежде них там расположился благородный король Эдуард и все другие сеньоры.

На следующий день они выступили из Боэри и двинулись через Тьераш, все сжигая и опустошая. Там оказалось такое изобилие скота и всякого добра, что они даже не знали, что с ним делать. Многие местные жители были согласны выкупить свой скот: одну взрослую корову или быка — за один гросс, а двух баранов — за один стерлинг.

Тогда король Франции выступил из Перонны и прибыл в аббатство Боэри, уже покинутое противником. Король начал преследовать англичан, чтобы, как он сам говорил, дать им битву.

Меж тем король Англии и его войско заночевали в Ла-Капеле и Фламанжери, что в Тьераше. Там до него дошла весть, что король Франции, благороднейший король Богемии и епископ Льежский его преследуют, чтобы дать ему сражение. Тогда все английские сеньоры стали держать общий совет и решили, что проведут весь следующий день на том же месте, никуда не двигаясь, дабы посмотреть, что предпримут король Франции и другие сеньоры, ибо они охотно бы с ними сразились и встретили судьбу, ниспосланную Богом.

На следующий день король Франции и все его воины продвинулись вперед и расположились в двух малых лье от врага, в городке под названием Бюиронфосс и в окрестных селениях. Тогда все были твердо уверены, что на следующий день будет битва.

Как вы уже слышали, юный граф Эно отправил своих послов к королю Франции, а затем покинул сеньоров, заключивших союз против названного короля, и прибыл в Кенуа, что в Эно, дабы посмотреть, пожелает ли его дядя дать сражение. Вскоре граф прослышал, что французский король выступил из Перонны и устремился вслед за противником, чтобы дать ему битву. Тогда граф выехал из Кенуа с четырьмя сотнями латников и направился туда, где, как он знал, находился его дядя, то есть в Бюиронфосс. Там король Филипп держал совет со своими людьми, следует ли ему дать сражение врагам, которые разоряли и опустошали его страну. При встрече граф обратился к королю с надлежащими приветствиями, но тот вовсе не оказал ему столь радушного приема, на который он рассчитывал. Кроме того, графу не слишком понравилось, что король так долго совещается. По его мнению, он тем самым вредил своей королевской чести. Поэтому граф тотчас отбыл из Бюиронфосса и вернулся в Кенуа, откуда он выступил в минувшую полночь, и оставил дядю совещаться, сколько ему заблагорассудится.

Благородный король Эдуард и сеньоры-союзники, расположившиеся в Ла-Капеле близ Фламанжери, что в Тьераше, узнали, что король Франции раскинул свой стан совсем близко от них. Поэтому следующим утром, на рассвете, они очень благочестиво отслушали мессу, а затем вышли в поле и построились тремя пешими ратями, довольно близко друг от друга, полностью готовые встретиться в бою с могучим воинством короля Франции.

Между тем король Франции все еще оставался в Бюиронфоссе и совещался со своими принцами и баронами, дабы решить, как ему поступить. На этом совете разгорелись жаркие споры и прения между сеньорами и баронами Франции, ибо некоторые говорили, что будет большой ошибкой и большим бесчестьем, если король не даст сражения, коль скоро он сумел так близко подойти к своим врагам, которые прямо у него на глазах так опустошили и разорили его королевство. Другие говорили, что, напротив, будет большой глупостью, если король даст бой, ибо он не знает, что на уме у каждого из его вассалов и нет ли средь них измены. А, кроме того, ставки в этой игре будут совсем не равноценны. Ведь если из-за каприза фортуны он потерпит поражение, то может потерять сразу и жизнь, и королевство. А в том случае, если будут разгромлены его противники, это не отдаст в его руки ни королевства Английского, ни владений других сеньоров-союзников.

Так и прошел весь день в жарких спорах и прениях по поводу этих различных точек зрения. Уже настал час ранних нон, а никакого решения до сих пор не было принято. Между тем король Эдуард и другие сеньоры с утра и до самых нон простояли средь поля пешими, в боевом строю, без питья и еды. Когда они увидели, что французы вовсе не собираются сражаться и не имеют к этому никакой охоты, то сошлись на совет, чтобы решить, как им действовать далее. Там было сказано много мнений и предложений. Наконец, все согласились, что, в случае их ухода, ни один здравомыслящий человек не сможет их в чем-нибудь упрекнуть или укорить. Ибо они в самом начале своего вторжения, еще до того, как нанести какой-либо ущерб французской стране, вызвали короля Филиппа на битву, а затем оставались в пределах Франции целых семь дней, все сжигая на глазах у короля и его войска, — дело доселе никем не виданное! А теперь они простояли весь день средь равнины, на позиции, не защищенной ни рекой, ни какими-либо укреплениями, дабы дать противнику битву, и тем не менее он не атаковал их и до сих пор никак не дал понять, что собирается двинуться в их сторону. Кроме того, съестные припасы, включая хлеб и вино, у них на исходе, и не известно, удастся ли их раздобыть. Итак, взвесив все это, они дружно решили отступить. Затем они свернули свой лагерь и глубокой ночью прибыли в Авен с обозом и добычей[331].

Видя, что англичане ушли, король Филипп и французы тоже отбыли из Бюиронфосса и разошлись по своим краям. При этом они утверждали, что честь досталась именно им, поскольку они изгнали своих врагов, которые, хотя и прошлись огнем и мечом по немалой области королевства, ничего не завоевали. У короля Филиппа осталось еще довольно нетронутых земель, и, если король Эдуард действительно желает завоевать королевство Французское, ему придется совершить много таких походов.

Так говорили французы, желая отнести честь в этом деле на свой счет. Англичане же, с помощью вышеприведенных доводов, утверждали обратное. Таким образом, обе стороны сами себя нахваливали. Однако всякий, кто выслушает их доводы, сможет вынести собственное суждение и отдать честь той стороне, которая по праву ее заслужила своими ратными деяниями.

Глава 33

О том, как и почему король Англии принял титул и герб короля Франции и стал именовать себя королем Франции и Англии

Так распались эти две великие армии, и воины обеих сторон полагали, что именно они уходят с честью. Герцог Брабантский и другие сеньоры-союзники разъехались по своим краям, а благородный король Эдуард прибыл со своими англичанами во Фландрию и нашел очень радушный прием у Якоба ван Артевельде и всех фламандцев[332]. Тогда же король пообещал им, что в том случае, если они согласятся оказать ему поддержку и помощь в его войне, он поможет им отвоевать Лилль, Дуэ и другие добрые города, которые король Франции у них отнял и удерживал силой к большому ущербу для справедливости. По этому поводу фламандцы устроили очень обстоятельное совещание и обсуждение. Ведь прежде, под угрозой выплаты огромной денежной суммы в папскую казну, они обязались не воевать с королем Франции и никоим образом не вредить ему. В конце концов они решили, что если король Англии соизволит назвать себя в своих грамотах королем Франции, то они станут почитать его за короля Франции и повиноваться ему как верховному сеньору, от которого графство Фландрское должно держаться в качестве вассального владения, и помогут ему всеми силами завоевать королевство Французское. Благодаря этой уловке они думали уклониться от выплаты денежного штрафа, поскольку король Эдуард, как государь Франции, сам их от этого освободил бы.

Когда благородный король Эдуард услышал это предложение, то почувствовал большую нужду в добром совете и наставлении. Ему казалось слишком большим и тяжелым делом — взять герб и титул правителя той страны, в которой он еще ничего не завоевал, и он не знал, сумеет ли это сделать. Но, с другой стороны, ему очень не хотелось отвергать предложение фламандцев, поскольку они могли помочь ему сильнее, чем все остальные люди на свете.

Наконец, обдумав, просчитав и взвесив все «за» и «против», король велел изобразить на четырехпольном щите герб Франции рядом с гербом Англии и стал отныне и впредь именовать себя королем Франции и Англии. Выполнив эти просьбы фламандцев, он, как король Франции, освободил их от всех обязательств, которые они имели перед прежним королем[333]. Благодаря этому, фламандцы помогали королю Эдуарду все то время, пока Якоб ван Артевельде находился у власти. Далее вы об этом еще услышите.

Сразу после этих событий король Эдуард оставил по сю сторону моря графа Солсбери и графа Саффолка с сотней латников, дабы они воевали с жителями Лилля и Дуэ[334], а сам отплыл в Англию — посмотреть, как его люди держатся против шотландцев[335].

Граф Солсбери и граф Саффолк вместе с некоторыми фламандцами совершили много набегов на гарнизон французского короля, находившийся в Лилле. В конце концов они заехали так далеко между рвами, что не смогли вовремя отступить[336]. Потеряв многих своих людей, два названных графа были взяты в плен и доставлены в парижскую темницу Шатле[337]. Они провели там целых два года и даже более. Я не могу точно описать все другие приключения и конные рейды, а потому обойду их молчанием.

Глава 34

О том, как король Франции велел опустошить земли графства Эно вокруг города Шимэ

Король Франции велел очень усилить свой морской флот, маршалом и начальником которого был мессир Юг Киере[338]. Вместе с другим моряком, по имени Барбевер[339], он совершил много нападений на англичан и часто грабил и захватывал красивые корабли, которые были созданы по тщательно выверенному замыслу, согласно повелению английского короля. Средь них был один, называвшийся «Кристофль», а также многие другие, полные шерсти и прочих товаров, посылавшихся королем Англии за море. По этому поводу французы весьма бурно радовались и устраивали очень большие торжества с напыщенными речами, тем самым еще сильнее выводя англичан из себя.

Кроме того, на протяжении всей зимы, которая была в год Милости 1339, король Франции велел вести жестокую войну против мессира Жана д'Эно, поскольку его владения находились ближе к границам Франции, чем владения всех других союзников английского короля. Повинуясь приказу, мессир Жан де Бемон[340], мессир Жан де Ла-Бов[341], мессир Жан де Море[342] и другие рыцари и оруженосцы, численностью от четырехсот до пятисот, совершили множество набегов на владения мессира Жана д'Эно. При этом они не раз выжигали окрестности города Шимэ, и в частности Байлё, Робеши, Салль, Виллер, Фруа-Шапель и все другие селения до самой Шимейской виселицы. Граф Гильом был тогда очень сильно рассержен потому, что мессир Жан д'Эно был его дядей, а также потому, что тот держал от него земли Шимэ и Бомон в качестве фьефов. В итоге, граф послал вызов королю Франции и примкнул к союзникам английского короля. Впоследствии он сильнее, чем кто бы то ни было, противился и мешал заключению мирного соглашения.

Объявив войну королю Франции, граф собрал большое войско, вторгся в Тьераш, а затем захватил и сжег дотла Обантон[343], который был самым большим и богатым городом в той области.

Так прошла вся зима. Французы тревожили набегами земли эннюерцев и чинили там пожары, а эннюерцы, со своей стороны, платили им тем же. В то же время французские и английские моряки охотились друг за другом на море.

Когда настал Великий Пост[344], король Франции велел собрать большое войско в Като-Камбрези. Однажды утром эти латники вторглись в Эно и сожгли добрый город Бавэ-Ла-Шоссе и множество деревень в его округе[345]. Затем они двинулись назад, но во время их отступления был захвачен в плен мессир Бусико[346] — один из самых отважных французских рыцарей.

Когда миновала Пасха[347], король Филипп Французский созвал всех своих воинов и послал своего старшего сына мессира Жана вместе с коннетаблем[348] и маршалом[349] опустошить и обратить в пепелище графство Эно. Они проследовали через Вермандуа и, придя в окрестности Камбре, осадили замок Эскодёвр[350], принадлежавший мессиру Жану д'Эно. Гарнизон замка был столь хорошо снабжен припасами, что мог просидеть в осаде целый год. У него было два капитана, которые считались очень верными и весьма храбрыми людьми. Одним из них был мессир Жерар де Сассеньи[351], а другим — Робер Мармион. И еще там было довольно добрых воинов. Я не знаю, что тогда нашло на этих двух капитанов, но только французы сумели так ловко провести с ними переговоры, что по прошествии шести дней замок был сдан и снесен. Мне не известно, случилось ли это из-за их малодушия или измены, но зато мне точно известно, что мессир Гильом, граф Эно, и его дядя мессир Жан велели их вместе проволочить по улицам города Монса, что в Эно, а затем колесовать на двух колесах.

Сразу после разрушения замка Эскодёвр мессир Жан Французский, которого тогда звали герцогом Нормандским, отступил назад[352]. Это дало повод для большого изумления. Трудно было представить и предположить, что такое большое войско и такое людское скопище может уйти назад, так мало сделав. Ведь если бы французы пожелали, то вполне могли бы разграбить и опустошить все Эно, а затем совершить глубокое вторжение в Брабант. И все были твердо уверены, что так и будет. Однако вместо этого французы ушли, оставив большие гарнизоны в Като-Камбрези и Дуэ. Потом эти гарнизоны очень часто совершали набеги на окрестности Валансьенна и другие области Эно. Тогда граф Эно послал мессира Тьерри, сеньора Фалькенберга, с сотней латников, чтобы они охраняли замок Кену а от французов, находившихся в Като-Камбрези. Одновременно с этим граф послал отряд в Бушенский замок. Эти воины стали часто совершать набеги на французский гарнизон, располагавшийся в Дуэ. Таким образом, по обе стороны от границы часто случались стычки.

Глава 35

О том, как герцог Нормандский с большим войском осадил, взял и сжег мощный замок Тён в Камбрези

На неделе после Троицыного дня[353] король Франции снова собрал очень большое войско и послал своего старшего сына, герцога Нормандского, вместе с коннетаблем и маршалами осаждать замок Тён[354]. Этот замок был захвачен мессиром Готье де Мони и его людьми у епископа Камбрейского в ту пору, когда король Англии и его союзники находились под Камбре[355]. Юный граф Эно полагал, что французы собрали это великое войско, чтобы опустошить его владения и сделать в них то, что не удалось в прошлый раз. Поэтому он, как мог, приготовился дать врагу отпор и побудил герцога Брабантского, своего тестя, чтобы он собрал всю свою военную мощь и помог ему защитить земли графства Эно. По призыву названного герцога туда также прибыли герцог Гельдернский, маркграф Юлихский и многие другие сеньоры-союзники.

Затем граф Эно отправился к льежскому капитулу, чтобы епископ Льежский подтвердил его права на владение всеми землями графства Эно[356]. По прибытии в Льеж граф по всем правилам принес епископу клятву верности и оммаж и попросил у него, чтобы он, как и полагается, помог ему защитить свой фьеф. Названный епископ посоветовался и ответил, что охотно исполнит свой долг и использует свои полномочия. Однако прежде чем что-либо предпринять, он должен обратиться с запросом к королю Франции и настоятельно призвать его, чтобы он не изволил причинять никакого ущерба его фьефу. После этого запроса он охотно исполнит свой долг.

Такой ответ вполне удовлетворил названного графа и его советников. Затем он покинул Льеж и, поспешая изо всех сил, устремился к замку Тён[357], который уже был осажден войском французского короля. Французский лагерь находился на одном берегу реки Л'Эско, а лагерь сеньоров-союзников — на другом, так что названная река разделяла два войска. В лагере союзников были: герцог Брабантский с большими силами, герцог Гельдернский с большим отрядом, а также маркграф Юлихский, граф Лоосский, сир Фалькенберг и мессир Жан д'Эно. В целом у этих сеньоров было пять тысяч латников, и они еще поджидали фламандцев, но те не смогли подойти вовремя. Названный граф Эно был бы рад перейти через реку и дать бой королевскому войску, чтобы снять осаду с замка. Однако это оказалось невозможно сделать. Поэтому граф провел в полевом лагере целых три дня, ничего не совершив.

По прошествии этих трех дней граф увидел, что съестные припасы в его лагере уже на исходе и что он убивает время впустую, не имея возможности перейти реку, дабы сразиться с французами и снять осаду с замка. Тогда графу дали очень хороший совет: сообщить защитникам замка, что он не в силах помочь им. В замок был тайно переправлен вестник, который сказал защитникам, что, как они и сами видят, граф, к своему великому огорчению, не может их выручить. Поэтому пусть глубокой ночью они подожгут замок, а затем незаметно выйдут из одной башни и, спасая свои жизни, переправятся через реку.

Защитники замка последовали этому совету и сделали, как их просили. Очень рискуя своими жизнями, они попрыгали в реку, а люди с другого берега подоспели им на помощь и переправили их к своим[358]. Затем все сеньоры-союзники, находившиеся в лагере графа Эно, разъехались по своим краям. Так же сделали и французы, хотя никто от них этого не ожидал. Напротив, все думали, что графство Эно будет полностью обращено в пепелище.

Глава 36

О том, как король Эдуард Английский отплыл на помощь графу Эно и разгромил флот короля Франции

То был канун дня Святого Иоанна Крестителя[359], в год Милости 1340, когда, как вы слышали, два этих великих войска разошлись в разные стороны и когда замок Тён был предан пламени. В тот же самый день Господь оказал великую милость благородному королю Эдуарду, который вышел в море, дабы поспеть на помощь своему шурину графу Эно.

Мессир Юг Киере, зная о скором прибытии короля, собрал немалые силы, находившиеся в его распоряжении, и стал рыскать по морю, дабы подстеречь и разгромить названного короля. Он не сомневался, что король не сможет от него ускользнуть, поскольку в его флотилии было очень много больших кораблей.

Он поджидал благородного короля до тех пор, пока, наконец, не подстерег его как раз между Эклюзом и островом Кадзанд[360]. Поэтому вся битва и отдельные схватки были превосходно видны с береговых дюн и из Эклюзской гавани. На людской памяти еще никогда не было такого огромного морского побоища. Оно длилось с часа прим до самых сумерек.

У французов было в два раза больше кораблей, чем у противника, а, кроме того, у них был огромный корабль под названием «Кристофль», способный уничтожить множество мелких судов и нанести очень большой урон англичанам. У англичан не было бы ни сил, ни надежды противостоять французам, если бы Господь не послал им помощь. Благородный король Эдуард вел себя так самоотверженно и совершил столько великих подвигов, что сумел придать бодрости и решимости всем остальным. Граф Дерби и мессир Готье де Мони тоже очень хорошо там сражались, равно как и многие другие, коих я не могу назвать. Поэтому, благодаря их доблести (но прежде всего, конечно, благодаря Милости Божьей), французы, нормандцы, гасконцы, бретонцы и генуэзцы были в конце концов разгромлены, перебиты и утоплены. Лишь немногие смогли спастись. Правда, англичане тоже потеряли немало людей, но зато они вернули себе красивый неф, который назывался «Кристофль», и захватили множество других кораблей.

В этом сражении погиб названный мессир Юг Киере и многие другие люди из его линьяжа. Как поговаривали, там было убито и утоплено целых 30 тысяч человек. Многие были выброшены волнами на берег Эклюза и Кадзанда, и некоторых даже находили в полном вооружении.

Когда Господь даровал эту славную победу королю Эдуарду, тот провел наступившую ночь на своих кораблях, а на следующий день высадился в Эклюзе. Днем позже он совершил пешее паломничество в монастырь Арденбургской Богоматери[361], а затем прибыл в Гент[362], где его ждал очень радостный и весьма почетный прием. Все фламандцы, и мужчины, и женщины, восхваляли его словно Бога.

Весть об этой великой битве тотчас разнеслась по всей стране. Из-за этого король Франции и все французы были жестоко опечалены и встревожены, а все их недоброжелатели очень обрадованы. Никогда впоследствии король Франции уже не имел столь больших сил на море. Отныне полновластным хозяином там стал благородный король Эдуард.

Когда благородный граф Эно узнал, что король Эдуард прибыл в Гент и что на его долю выпала такая большая удача, то был очень сильно обрадован и тотчас отправился к нему. После взаимных приветствий и торжественного застолья они повели долгую беседу о своих делах и решили назначить день переговоров для герцога Брабантского и других сеньоров, дабы обсудить, как они смогут сильнее досадить королю Франции; ибо, несмотря на союзный договор с фламандцами, они до сих пор не смогли этого сделать. Местом проведения переговоров был назначен город Вильворде. Якоба ван Артевельде попросили, чтобы он тоже соизволил в них участвовать и привез с собой некоторых советников из добрых городов Фландрии, а также тех, кто, по его мнению, обладал наибольшим влиянием в таких делах. Он ответил, что сделает это охотно.

Глава 37

О том, как король Англии и многие другие могущественные сеньоры из числа его союзников подвергли осаде добрый город Турне

Настал день, когда сеньоры-союзники и фламандцы должны были встретиться в Вильворде. Из сеньоров туда прибыли: благородный король Эдуард, герцог Брабантский со своими советниками, граф Эно со своим дядей, мессиром Жаном, герцог Гельдернский, маркграф Юлихский и сир Фалькенберг. Фландрию представляли Якоб ван Артевельде и большое количество советников из добрых фламандских городов. На этой встрече все сеньоры и советники постановили, что лучшее из того, что они могут сделать, — это осадить город Турне. Ведь если бы они подчинили жителей Турне своей воле, то могли бы свободно вторгаться во Францию до самого Компьеня и даже до Шуази, а фламандцы получили бы удобную возможность осадить Лилль и Дуэ. При этом они постоянно получали бы из Турне все необходимые припасы, и никто не смог бы им в этом препятствовать[363].

После принятия этого решения был назначен определенный день, когда все должны были собраться под Турне, чтобы начать его осаду. Затем союзники разъехались по своим краям и стали готовиться к походу.

Король Франции уже довольно скоро узнал об этом. Поэтому он приказал горожанам Турне запастись достаточным количеством продовольствия[364] и послал к ним своего коннетабля с большим отрядом латников, чтобы он взял на себя руководство обороной и не допустил никакой измены.

В день, назначенный сеньорами и фламандцами, все союзники пришли под Турне и взяли его в осадное кольцо[365]. Благородный король расположился с одной стороны, довольно близко от Якоба ван Артевельде и фламандцев; герцог Брабантский со своими людьми — с другой стороны; а граф Эно вместе со всеми — другими сеньорами-союзниками раскинул отдельный лагерь с третьей стороны. Таким образом, город оказался полностью блокирован. Затем, чтобы можно было безопасно переходить из одного стана в другой, союзники навели много мостов из лодок через реку Л'Эско, которая в этом месте широка и глубока.

Сразу после того, как они раскинули свои станы, граф Эно, который был молод и горел воинственным пылом, стал совершать множество грабительских рейдов, причиняя очень большой ущерб французскому королевству. Он опустошил огнем всю округу города Лилля, спалил аббатство и город Сент-Аман, город и аббатство Маршьенн и выжег все окрестности Турне и Дуэ. Я никогда не смогу перечислить все городки и селения, которые тогда были сожжены и разграблены. Ведь осада Турне длилась очень долго, поскольку город защищали превосходные воины, которые вряд ли могли в чем-нибудь допустить оплошность. Прежде всего, там был мессир Рауль — коннетабль Франции, граф Э; далее его сын граф Гинский[366]; потом виконт Эмери Нарбонский[367]; мессир Эмар де Пуатье[368]; мессир Жоффруа де Шарни[369]; мессир Жерар де Монфокон[370]; мессир Годмар дю Фэ[371] — губернатор города Турне; мессир Робер Бертран[372] — маршал короля Франции; сенешаль Пуату[373] и сир де Кайё[374]. Все это были знатные люди — графы и рыцари-банереты. У них в подчинении находились лучшие оруженосцы Франции, Пуату, Гаскони и прочих земель. Несмотря на невзгоды и лишения, которые им приходилось терпеть в осажденном городе, они вели себя весьма достойно и очень часто совершали смелые вылазки против своих врагов, когда видели, что случай этому благоприятствует.

Однако теперь я желаю назвать тех сеньоров, которые осаждали город. Прежде всего, там были благородный король Эдуард; благородный прелат, епископ Линкольнский; граф Дерби, который теперь носит титул герцога Ланкастера и считается самым храбрым из всех сеньоров, известных в этом мире; граф Нортгемптона и Глостера; граф Уорик; и мессир Джон, виконт Бъюмонт. Позднее туда прибыл и мессир Робер д'Артуа вместе с ополченцами Ипра и Поперинге и с большой толпой фламандцев, которые не участвовали в осаде с самого ее начала, в отличие от Якоба ван Артевельде и ополчений Гента и Брюгге.

С другой стороны от города находился герцог Брабантский с ополчениями своих добрых городов, а также с рыцарями, оруженосцами и простыми ратниками своей земли. Там же располагались герцог Гельдернский, граф Эно со своим дядей мессиром Жаном д'Эно, маркграф Юлихский, граф Маркский[375], сир Фалькенберг и весь цвет рыцарства, который они смогли привести из своих владений и других земель. Там собралось огромное количество фламандцев, и тем не менее это были еще не все их силы. Ибо, по решению Якоба ван Артевельде и других сеньоров, ополчения Ипра, Поперинге, Вана и Касселя, общей численностью в 40 тысяч человек, расположились под городом Касселем. Король Эдуард назначил их военачальником мессира Робера д'Артуа. Они должны были не допустить, чтобы во Фландрию вторглись французские отряды, посланные королем Филиппом в гарнизоны Сент-Омера и Эра. Однако с этими фламандцами, раскинувшими стан под Касселем, случилось очень большое диво.

Как-то раз эти фламандцы отправились в грабительский набег под Сент-Омер. Обуреваемые жаждой наживы, они вломились во многие дома, стоявшие на окраине городского предместья, и стали грабить все, что попадалось им на глаза. Некоторые французские рыцари, находившиеся в гарнизоне Сент-Омера, вышли через ворота, обращенные в другую сторону, с шестьюдесятью латниками и тремя сотнями бригандов. Обойдя вокруг города, они вышли прямо на этих фламандцев, которые уже так увлеклись грабежом и разбоем, что расхаживали, не соблюдая никакого порядка и не слушаясь ничьих команд. Едва их завидев, французы врезались в их разрозненные толпы и учинили большую бойню. Некоторые фламандцы тут же обратились в бегство и мчались наперегонки до самого лагеря, раскинутого под Касселем. Французы же вернулись в Сент-Омер очень веселые, поскольку считали, что им выпала большая удача.

И вот случилось с этими фламандцами, стоявшими лагерем под Касселем, одно весьма удивительное происшествие. Доселе еще никому не приходилось слышать о такой диковине! Это случилось именно в ночь после того, как фламандцы потерпели разгром под Сент-Омером. Примерно в полночь, когда все фламандцы спали в своих шатрах и палатках, на них вдруг напал необоримый ужас и страх. Как оглашенные, вскочили они на ноги, а затем принялись валить свои шатры и палатки и кидать их на повозки. Средь них царило такое смятение и такая спешка, что они не дожидались друг друга и стремительно бежали, не выбирая путей и дорог. Ни военачальник мессир Робер д'Артуа, ни его приближенные не сумели убедить их остановиться или задержаться хотя бы настолько, чтобы они могли сказать, что с ними случилось. Те, кто не успевал собраться, побросали свои шатры и палатки и бежали вслед за другими. Прежде, чем рассвело, они уже удалились на расстояние двух лье, и никто из них не остался с мессиром Робером д'Артуа, несмотря на все его уговоры и просьбы[376].

Когда мессир Робер увидел, что все бесполезно, то не пожелал оставаться средь своих врагов, как раз в том месте, где его так ненавидели[377]. Потихоньку уехав оттуда вместе со своими приближенными, он продолжал путь, пока не прибыл к королю Эдуарду под Турне. Его рассказ о случившемся вызвал всеобщее изумление. Вскоре туда мало-помалу, разрозненными толпами, прибыли и фламандцы, бежавшие из-под Касселя. Присоединившись к фламандцам, которые осаждали город, они поведали о своем диковинном происшествии, но не могли объяснить, как и почему это с ними случилось, точно они были околдованы.

Примерно в час прим жителям Сент-Омера стало известно, что фламандцы ушли. Тогда они устремились к тому месту, где был раскинут их стан, и нашли великое множество повозок, коней, палаток и всякого снаряжения, а также огромные запасы хлеба, вина и прочего продовольствия. Все это они доставили в Сент-Омер и очень выгодно сбыли с рук, что принесло им великую радость и немалую прибыль.

Глава 38

О том, как король Франции раскинул лагерь в двух лье от Турне, чтобы снять с него осаду

Осада Турне длилась довольно долго, и осаждавшие весьма этим тяготились, несмотря на то, что все необходимые припасы в большом изобилии поступали к ним из Фландрии, Брабанта и других земель как по реке Л'Эско, так и посуху, в обозах. Защитники города, напротив, испытали бы великие лишения, если бы своевременно не приняли меры, ибо к ним уже нельзя было ничего доставить, а король Франции медлил с оказанием помощи. Проведя по этому поводу совещание, они выслали из города, прямо во вражеский лагерь, всех людей — мужчин, женщин и малых детей, — которые были бесполезны в деле обороны и не имели достаточных средств, чтобы пережить осаду. Если бы сеньоры и добрые латники, защищавшие город, не приняли этих мер, горожане не продержались бы столь долго, ибо они видели, что их запасы очень быстро истощаются, и сильно тревожились, не получая вестей о скорой помощи со стороны короля.

Король Филипп Французский с большой болью узнавал о лишениях, которые приходилось терпеть его людям в Турне, и видел, что враг своими действиями наносит ему тяжкое оскорбление. Поэтому он разослал по всему своему королевству, из конца в конец, строжайшее и прегрозное повеление, чтобы никто не смел оставаться дома, ни стар, ни млад, и все шли бы к нему в Аррас на военный сбор, за исключением лишь тех, кого он разослал по своим крепостям. Воины стали прибывать изо дня в день, отряд за отрядом. По прибытии они располагались на постой в полевых селениях под Аррасом, в стороне, обращенной к Дуэ. Одновременно с этим названный король послал самые теплые письма к благороднейшему королю Богемскому[378], мессиру Адольфу Маркскому — епископу Льежскому[379], епископу Мецкому[380], герцогу Лотарингскому[381], графу Барскому[382], графу Савойскому[383], графу Женевскому[384], графу Саарбрюкскому[385], графу Монбельярскому[386], сеньору Монфоконскому[387] и мессиру Жану Шалонскому[388]. Владения всех этих сеньоров располагались в Империи, а не в королевстве. Король столь убедительно просил их о помощи, что все они прибыли в Аррас с самыми большими силами, какие только смогли собрать. Когда их отряды объединились под Аррасом с отрядами французских сеньоров, то можно себе представить, какая великая ратная мощь там скопилась и как много в ней насчитывалось добрых латников! Из героев Франции там были: король[389], его сын мессир Жан, титуловавшийся тогда герцогом Нормандским[390]; еще там были юный король Дэвид Шотландский, король Наваррский[391], мессир Луи де Клермон[392], герцог Бургундский[393], мессир Карл — граф Алансонский[394], герцог Бретонский[395], герцог Афинский[396], граф Блуаский[397], граф Фландрский[398], граф Арманьяк[399], граф Аркур[400], виконт Туарский[401], виконт Вантадурский[402], благородный прелат епископ Бове[403], сир Нуайе[404] и великое множество других знатных сеньоров, баронов и банеретов, коих я не могу перечислить.

Когда все вышеназванные сеньоры прибыли в Аррас, король посовещался с ними и решил выступить в сторону своих врагов, осаждавших Турне. Затем он отправился в путь, и все последовали за ним, повинуясь приказу и долгу[405]. Войско двигалось, пока не подошло к небольшой речке, протекавшей в двух малых лье от Турне[406]. Эта речка была очень глубока, и все подступы к ней были перекрыты трясинами и топями. Поэтому через нее нельзя было перейти, кроме как по одному мостику, который был столь узок, что один-единственный всадник и тот с трудом по нему проезжал. Тогда, не имея возможности перейти через реку, все войско раскинуло полевой лагерь. Следующий день оно провело на прежнем месте, никуда не двигаясь, а сеньоры, находившиеся подле короля, стали держать совет о том, каким образом эту реку и трясины можно миновать, не подвергая воинов опасности.

Воины, осаждавшие Турне, еще накануне вечером получили известие, что враг расположился очень близко от них. Поэтому некоторые брабантцы, хесбенцы и эннюерцы провели общее совещание и решили, что следующим утром они съездят посмотреть на вражеский лагерь и, если представится удобный случай, совершат на него набег.

Сказано — сделано. Следующим утром они совершили рейд вблизи от французского лагеря, но через реку переезжать не стали и не нашли никого на своем берегу, с кем бы они могли сразиться. Тем не менее они не пожелали вернуться, не оставив врагу какого-нибудь знака о себе. Поэтому они подожгли две лачуги, уцелевшие во время предыдущих набегов, а затем вернулись в свой лагерь.

Когда другие молодые воины из Эно, Хесбена и Брабанта, находившиеся в отряде мессира Жана д'Эно, услышали рассказ о том, что совершили их соратники, то задумали сделать кое-что получше. Они встали утром засветло и поехали, ведомые мессиром Вафларом, который хорошо знал окрестности, поскольку уже давно вел войну против горожан Лилля и доставлял им множество огорчений[407]. Мессир Вафлар пообещал соратникам, что если они соизволят за ним последовать, он приведет их в одно место, где можно захватить большую добычу.

В то же самое утро поднялись спозаранку и некоторые воины монсеньора епископа Льежского, стан которого был расположен ближе к реке, чем станы всех остальных сеньоров. Воины из земель Хесбена, Монтхальта, Кондроза[408] и Буйона[409] тоже снарядились вместе с ними, чтобы ехать за фуражом в поля, лежавшие на другом берегу реки, ближе к Турне. Еще до восхода солнца они проехали по мостику гуськом, один за другим, а когда оказались в полях, то разделились на группы, дабы собрать в мешки хлеб там, где он окажется наилучшим.

В то утро стоял такой густой туман, что люди не видели друг друга уже на расстоянии в полбоньера. И вот примерно на восходе солнца эннюерцы и хесбенцы из отряда графа Эно, продвигаясь в густом тумане и не видя ни зги, натолкнулись на воинов, которые охраняли фуражиров епископа Льежского и его знамя. Эти воины уже рассеялись по полю, одни — туда, другие — сюда, поэтому возле знамени епископа тогда находилось не более двадцати из них, вместе с эннюерцами, а хесбенцев из отряда графа Эно насчитывалось целых семь десятков, и это были отборные рыцари и оруженосцы, цвет воинства. Они подъехали к фуражирам и перемешались с ними еще до того, как обе стороны заметили друг друга. Поскольку отступать было уже поздно, противники стремительно ринулись в бой, и завязалась славная схватка[410].

Коннар де Лоншьен после этого боя был посвящен в рыцари. Он был знаменосцем епископа, но во время боя знамя держал кто-то другой, поскольку нападение было неожиданным. Когда он увидел, что его соратники сильно уступают в числе эннюерцам, брабантцам и хесбенцам, то спешился, дабы своим примером придать им твердости; ибо он предпочитал смерть бегству. Так же поступил и Анри д'Асс, каноник из льежского монастыря Святого Иоанна, который уже не раз выказывал свою доблесть. Вместе с ними спешились Тьерри де Монтхальт, каноник из Юи, и Колар Ле-Панетье, оруженосец.

Эти четверо оборонялись так рьяно, что снискали за это великую честь. Они продолжали схватку до тех самых пор, пока некоторые фуражиры не заслышали шум сечи и не примчались на помощь, хотя из-за густого тумана им не было известно, что именно происходит.

Вместе с четырьмя вышеназванными воинами в этой стычке и схватке хорошо себя выказали люди епископа Льежского: мессир Анри де Фекс, его брат мессир Ожье, мессир Бодуэн де Сен-Сервэ, его брат мессир Жан, мессир Колен Фрипон, мессир Робер де Тювеньи, Либер д'Альмонс, мэтр Конрад, который был поваром[411] названного епископа Льежского и показал себя одним из лучших в этом бою, и Жан де Вальхайн[412]. Кроме того, в схватке участвовал один благородный клирик, который был ректором Винкекуса. Он превосходно сражался, и ему рассекли нос и лицо. Наряду с другими хорошо себя выказали и некоторые воины из Буйона.

На стороне эннюерцев были убиты: мессир Жан де Варнан[413], мессир Готье де Пурлаш[414] из графства Намюрского и мессир Гильом Пипанпуа[415] из Брюсселя — всего трое рыцарей, а также некоторые другие воины, коих я не могу назвать. Кроме того, в плен попали четыре храбрых воина: мессир Жан де Сорр[416], мессир Дэналь де Близ[417], мессир Расс де Моншьо и мессир Луи де Жюплё[418], а также многие другие оруженосцы и добрые воины, коих я не могу сейчас перечислить.

Когда другие эннюерцы и хесбенцы увидели, что бой превращается в их разгром, то, выбрав благоприятный момент, потихоньку отступили[419].

Король Франции испытал большую радость, получив весть о том, что люди епископа Льежского так хорошо сражались с врагами и удержали поле боя за собой. Этот бой принес большую известность и честь хесбенцам, которые сражались и на той, и на другой стороне. Хесбенцы из отряда епископа доблестно защищались, когда на них напали; а хесбенцы из отряда графа Эно умело отступили, когда увидели, что дело оборачивается плохо для них. Поэтому, если их и можно было в чем-нибудь упрекнуть, то только из зависти.

Однако я хочу вернуться к нашей главной теме и рассказать, как распались эти две великие армии.

Глава 39

О том, как по настоянию госпожи Эно, сестры короля Франции и матери королевы Английской, между противниками было заключено перемирие

В ту пору наидобрейшая госпожа, вдовствующая графиня Эно, была аббатисой Фонтенельского монастыря. Она приходилась матерью как графу Эно, который сражался на стороне английского короля, так и юной королеве Английской и, в довершение всего, была сестрой короля Филиппа Французского. Поэтому ей очень не нравилось, что война ведется столь долго. Много раз, верхом и в карете, ездила она к своему брату, королю Филиппу, и пыталась уладить дело миром. Однако, несмотря на то, что она неоднократно припадала к ногам брата, вся заплаканная, и постоянно донимала его своими горячими мольбами, все ее усилия оказывались напрасными.

Наконец, после того как король вместе со своим войском расположился поблизости от врагов, он, по просьбе благороднейшего короля Богемского, дал согласие на то, чтобы добрая дама съездила к своему сыну графу Эно и другим сеньорам-союзникам и в разговоре с ними попыталась найти какой-нибудь добрый путь к миру или хотя бы к перемирию. Уступая ее мольбам, благородный король Богемский дал ей в спутники мессира Луи д'Ажимона, поскольку тот пользовался большой любовью у всех сеньоров и на той, и на другой стороне[420].

При поддержке мессира Луи добрая дама смогла склонить английского короля и его союзников к тому, чтобы начать переговоры на следующий день. Было оговорено, что каждая сторона пришлет по четыре представительные особы, дабы они отыскали добрые пути к примирению-, если на то будет воля Господа. Парламентеры должны были собраться в одной часовне[421], стоявшей средь поля в местечке под названием Эсплешен. Одновременно с этим предполагалось объявить о прекращении всяких военных действий на три дня.

Затем добрая госпожа и мессир Луи вернулись к королю Франции и его советникам и поведали, о чем они договорились с противной стороной. От надежных посланцев король Франции хорошо знал, что его люди в Турне страдают от нехватки продовольствия и не смогут продержаться долго. Вместе с тем он ясно сознавал, что не успеет своевременно прийти к ним на помощь, ибо переправиться через болотистую реку можно было лишь ценой больших потерь. Поэтому после долгих речей король согласился устроить переговоры в назначенный день и воздержаться от военных действий. Затем он велел возвестить об этом по всему своему лагерю. Его примеру последовали и все остальные сеньоры.

На следующий день, отслушав мессу и выпив вина, переговорщики дружно прибыли в названную часовню. Добрая дама тоже была в их обществе. Со стороны короля Франции в переговорах участвовали: король Богемский, епископ Льежский, брат названного короля — граф Алансонский, граф Фландрский и граф Арманьяк. Со стороны короля Англии там были: епископ Линкольнский, герцог Брабантский, герцог Гельдернский, маркграф Юлихский и мессир Жан д'Эно. При встрече обе стороны обменялись приветствиями и воздали друг другу большие почести. Затем начались переговоры. Сеньоры весь день пытались выйти на путь соглашения, и добрая дама, постоянно находясь среди них, весьма кротко умоляла, чтобы они соизволили пойти на взаимные уступки. Тем не менее эта встреча завершилась без какого-либо определенного соглашения. Все сеньоры разъехались по своим станам, условившись вновь собраться на следующий день в названной часовне. На следующий день они действительно продолжили переговоры и в конце концов смогли достичь определенных соглашений, однако не успели их записать, поскольку было уже слишком поздно и темно[422]. Тогда они завершили встречу и клятвенно пообещали вернуться в часовню следующим утром, дабы окончательно все уладить и согласовать.

На третий день эти сеньоры вернулись в часовню и заключили перемирие сроком на целый год. Между войсками, собравшимися близ Турне, это перемирие должно было вступить в силу немедленно, а между теми, кто воевал в Шотландии, Гаскони, Пуату и Сентонже, — по прошествии сорока дней. В течение этого срока каждая сторона без всякого обмана должна была известить о перемирии своих людей[423]. И было решено, что если эти люди пожелают соблюдать перемирие еще до истечения этих сорока дней, то пусть соблюдают, а если нет, то, пожалуйста, пусть себе воюют. Кроме того, было условлено, что в ходе перемирия каждый должен спокойно владеть тем, что сумел захватить.

Когда этот договор был заключен и скреплен печатями обеих сторон, брабантцев охватила великая радость, ибо они только о том и мечтали, как бы поскорей уйти из-под Турне — неважно, с честью или с позором. На следующий день, лишь только забрезжил свет, они в великой спешке, сутолоке и неразберихе начали складывать шатры и нагружать повозки. Тот, кто это видел, вполне мог бы сказать: «Я вижу смену времен!»

Так, как вы слышали, стараниями и хлопотами благородной дамы (да помилует ее Господь!), распались эти две огромные армии; и осада с доброго города Турне была полностью снята. Таким образом, горожане избежали величайшей опасности, ибо их продовольственных запасов хватило бы лишь на три или четыре дня.

Брабантцы ушли из-под Турне очень поспешно, поскольку это полностью соответствовало их желаниям. Что же касается благородного короля Эдуарда, то он не хотел прекращать осаду, но ему пришлось склониться перед волей других сеньоров-союзников и последовать их совету. Граф Эно и его дядя мессир Жан тоже наверняка воспротивились бы заключению этого договора, если бы положение осажденных было им известно так же хорошо, как и королю Франции. Кроме того, герцог Брабантский по секрету сказал им, что он с большим трудом удерживает своих брабантцев и в любом случае не сможет помешать им уйти не сегодня, так завтра, даже если договор и не будет заключен.

Король Франции и все его воины выступили в обратный путь довольно радостно, ибо они уже не могли оставаться на прежнем месте из-за зловония, — исходившего от разлагающихся туш скота, которого забивали рядом с их лагерем. При этом французы не сомневались, что с честью уходят именно они. В доказательство этого они говорили, что спасли и уберегли от падения добрый город Турне и заставили отступить от него огромное вражеское войско, которое ничего не смогло сделать, несмотря на великие средства, потраченные на осаду.

Сеньоры из враждебного лагеря, напротив, полагали, что весь почет в этом деле достался им, поскольку они столь долго находились в королевстве Французском и осаждали один из крупнейших его городов, опустошая и разоряя окрестные земли. Все это происходило на глазах у короля Филиппа, но он, вопреки долгу, не пришел городу на помощь в пору и в срок и под конец заключил перемирие со своими врагами, которые сидели под его городом, опустошая и разоряя его земли. Поэтому он удаляется в свои парижские покои, никак не отомстив за нанесенное ему оскорбление.

Таким образом, каждая сторона желала отнести почет на свой счет. Впоследствии в тавернах, господских покоях и других местах очень часто разгорались жаркие споры и прения между воинами и людьми, которые пытались разобраться, кому же все-таки надо присудить почет, и вступались за разные стороны.

Однако кто-нибудь может удивленно спросить: как такое могло случиться, что союзники, осаждавшие Турне, разошлись, не исполнив свой замысел и не предприняв ничего иного? Ведь эти сеньоры положили столько трудов, понесли столько великих расходов и потратили столько времени на осаду города! И для них было уже очевидно, что припасы в городе истощились, а король Франции не может перейти реку без их дозволения и не в силах снять осаду, не сразившись с ними.

На все это можно ответить, что в случившемся виноваты брюссельцы. Сговорившись с отрядами из других городов Брабанта, они наотрез отказались продолжать осаду, и фламандцы тоже были готовы последовать их примеру[424]. Если бы это случилось, сеньоры оказались бы обмануты и брошены своими людьми, и их уход выглядел бы в сто раз позорнее. Все это было подстроено подлыми заговорщиками и подстрекателями, и уже в скором времени их измена была раскрыта со всей очевидностью, и вот как именно.

По прошествии недолгого времени после того, как сеньоры-союзники разъехались по своим землям, герцог Брабантский получил сведения, что, оказывается, он сам и все другие сеньоры были преданы благодаря проискам некоторых именитых горожан Брюсселя, которые, кичась своим богатством, постоянно стремились главенствовать над всем Брабантом, несмотря на то, что его столицей был город Лувен. Эти именитые горожане Брюсселя получили большие суммы денег от короля Франции, дабы они подкупили своих сограждан, а также жителей Лувена, Антверпена и прочих брабантских городов, и уговорили их разойтись по своим городам, так чтобы сеньоры уже не могли продолжать осаду и были вынуждены с позором уйти. При этом король Франции дал им полномочие вербовать и одаривать золотом и серебром любых людей, чья помощь покажется им полезной.

Узнав об этом, герцог Брабантский решил, что против него совершена большая измена, и ему показалось, что король Франции хорошо употребил свои деньги, коль скоро с их помощью горожане выполнили поручение. В любом случае, герцог жестоко разгневался и начал бояться, как бы сеньоры-союзники не возложили всю вину на него, принимая во внимание, что он столь долго задерживал их в предыдущем походе. Поэтому он решил переговорить с мессиром Жаном д'Эно, который пользовался у него особым доверием, и не предавать дело огласке, пока он и его советники не примут решение.

Затем герцог срочно пригласил к себе на беседу названного мессира Жана. Когда тот явился, герцог объяснил ему, как, оказывается, обстоят дела и каким образом он обо всем узнал. Услышав такую новость, мессир Жан д'Эно был очень сильно встревожен и спросил имена всех горожан, повинных в измене. Ему выдали их тайный список. Среди прочих там значилось имя одного горожанина, который тайно поддерживал очень близкие отношения с королем Франции и часто ездил в Париж через земли Шимэ и Тьераша, пользуясь при этом самыми укромными путями. Узнав об этом, мессир Жан велел его упорно выслеживать. Наконец, однажды утром между Анором и Мондрепюи этот горожанин был задержан вместе со своим сыном и доставлен в Бомон очень растерянный и испуганный. При известии об этом мессир Жан немедленно прибыл допросить задержанного и задал ему много вопросов о том, кто он таков. Будучи умен, горожанин отвечал весьма ловко, но не стал скрывать своего истинного имени и сказал, что его зовут Эврар Хьерклайс[425]. Тогда мессир Жан ясно увидел, что перед ним один из главных заговорщиков, и очень обрадовался.

Когда весть о случившемся пришла в Брюссель, все товарищи горожанина очень испугались и спешно бежали из города. Сир Вальтер Англюра, его сын — сир Ренье и еще двое других укрылись в Турне, а мессир Клаус Зюоре, брюссельский рыцарь, бежал в Намюр. Едва узнав о бегстве последнего из названных, герцог послал за ним погоню, чтобы схватить его, если удастся. Когда мессир Клаус Зюоре увидел людей герцога, то почувствовал опасность. Поэтому он решил тайно покинуть Намюр и проехал по мосту через Маас, чтобы отправиться в Динан. Люди герцога об этом проведали и спешно выехали ему наперехват. Рыцарь был задержан и через Намюр доставлен в Вюив, где тогда находился герцог. На радостях герцог устроил очень большой пир, а затем велел отрубить рыцарю голову на глазах у всего народа и советников из добрых городов.

Когда граф Эно узнал о том, как прошло дело, то очень обрадовался и уговорил мессира Жана д'Эно, своего дядю, доставить к нему в Моне сира Эврара Хьерклаиса. Получив узника в свое распоряжение, граф велел проволочить его по городским улицам до самой виселицы, а затем, уступив многочисленным просьбам, велел отрубить ему голову, не подвергая колесованию.

Другие именитые горожане, бежавшие от гнева герцога, долгое время жили за пределами Брабанта очень сильно опозоренные и пристыженные. В конце концов, они купили себе прощение деньгами и полностью вернули себе свои владения. Однако имена у них остались навсегда запятнанными. Так, как вы слышали, была раскрыта эта измена.

О событиях, происходивших в ту пору в Гаскони, Пуату и других пограничных землях, а также о войне, шедшей тогда между англичанами и шотландцами, я осведомлен плохо. Поэтому, чтобы не согрешить против истины, я обойду их полным молчанием. Я не намерен рассказывать о них до тех самых пор, пока у меня не будет больше досуга и достаточно сведений, ибо я не хочу говорить ничего, кроме правды. И можно не сомневаться, что вплоть до настоящего времени я старался во всех своих рассказах держаться как можно ближе к истине, полагаясь на свои собственные воспоминания, а также на достоверные рассказы тех очевидцев, которые были там, где меня не было. А если я ошибся в каких-нибудь местах, то пусть меня простят.

(Продолжение следует)