Под конвоем, конечно. Успел отметить: конвоир не из «наших» надзирателей. Молодой деревенский парень с телячьими глазами в пехотной выгоревшей до белизны гимнастёрке. Винтовку в руках держать не умеет. Бдительность нулевая. Подумаешь, боевая задача: русского старика-аксакала охранять. У меня был шанс совершить побег. Воздержался.


Вспомнил голос Васильева, командовавшего этой ночью. Наверняка, под расстрел шёл. Где, на чём он мог погореть? Несомненно, на своей мании отыскать Туркестанское золото. Как случилось, что в этой связи всплыло в Москве и моё имя? Всего-то и был обыкновенный разговор с Васильевым на эту проклятую тему. Никаких конкретных действий с моей стороны. Тем не менее, пошёл Васильев под расстрел. Может, именно потому, что здесь знали, что из Москвы возвращается свидетель? Кудашев! Погиб Васильев в бою. Или после боя. Если так, на меня нет ничего. Ладно, потерплю.


Напрасно я так думал. По делам, связанным с золотом, срока давности не существует. И память хороша не только у Кудашева.


Возвращаясь в камеру, увидел работающих плотников и штукатуров, в спешном порядке замазывающих и заделывающих следы пуль.


Ни трупов, ни раненых в тюрьме уже не было. Как потом понял, не осталось и ни одного свидетеля произошедшего. А я? А я ничё. Как поют в опере Верди знатные синьоры: «Этой ночью спали мы спокойно!».



*****



17 сентября 1936-го года.



Ещё один день прошёл без вызова на допрос. Весь уцелевший контингент тюрьмы был на тридцать дней переведён на карцерный режим содержания: отменены прогулки, свидания с родственниками, приём передач, приготовление горячей пищи. Хорошо, не отменили банный день.


Я продолжал сидеть в одиночестве. Это не так тяжело, как описывал Дюма в своём «Графе Монте-Кристо». Гораздо хуже находиться в камере, рассчитанной на шесть спальных мест, но вмещающей тридцать человек. Для кого-то я был очень важной, козырной картой в Большой Игре. Но Игра не складывалась, игрок или игроки, ждали новой раздачи, новых фигур, которые только в своей совокупности могли создать долгожданную диспозицию.



*****



18 сентября 1936-го года.



В пятницу меня подняли с постели не обычной командой «подъём», а почти праздничной – «баня»!


Этажный надзиратель передал меня расходному конвоиру, который и проводил меня в душевую. Мыться тоже пришлось без компании. Через десять минут конвоир приказал: «Заканчиваем, время истекло!». Я вышел в предбанник. Для меня было готово чистое нательное бельё, полотенце и спальная простыня. Вытерся, начал одеваться. Заметил на себе внимательный, несколько лукавый взгляд конвоира. Лицо не вспомнил, но появилось ощущение, что встречались. Русский, моих лет, усы казачьи с сединой с прокуренными концами.



Я обулся, притопнул каблуками и доложил:


– Восемнадцать двадцать четыре помывку закончил!



Конвоир кивнул головой. Покачал кистью руки ладонью вниз, что у пластунов могло означать: «Тихо, спокойно, не двигаться». Повернулся ко мне спиной, сделал несколько бесшумных шагов к запертой двери-решётке в общий коридор. Огляделся, прислушался.


Я узнал конвоира. Господи, сколько: двадцать пять лет прошло? И лица тогда не видел, закрыто было. И общались-то не более двух-трёх минут!


Конвоир вернулся. Сказал в полголоса:


– Гея соу, АлЕксандре!


Это был пароль. Старый, не оговоренный для второго раза, но для меня надёжней не было. Я ответил:


– Зито то айонио елио Неаникос Хелайос Агни-Ра!



– Слава Богу, – конвоир перекрестился. – Я всё боялся слова перепутать. Вроде простые, а забыть легко. Ваше благородие, Александр Георгиевич! Я – подъесаул Семёнов, казак из роты пластунов Кавказского казачьего полка, полуэскадроном у полковника Кияшко командовал. Помните: ночь, литерный поезд… Я со своим разъездом пытался освободить вас из-под стражи. Команду конвойную споили. Правда, вы бежать отказались. Мы потом узнали, вы в Санкт-Петербурге свою невиновность доказали, офицерский крест Святого Георгия в награду получили! Были рады за вас, за правое дело.



– Помню. Благодарен. Не время для воспоминаний. Вас кто послал, Семёнов, по мою душу и тело?



– Долго рассказывать, Александр Георгиевич. Наши люди и послали. Из Мешхеда. Просили передать: друг ваш, что пароль сообщил, очень и очень болен. Хотел бы перед смертью с вами повидаться. Я вас месяц разыскиваю. Слава Богу, нашёл. Хорошо, вы в ту проклятущую ночь не пострадали. Здесь охрану полностью заменили. Мне повезло на вакансию устроиться. Мы знали, вас должны были из Москвы на очную ставку привезти. Обвинение вам готовят очень грозное!



– С кем должна быть очная ставка? Не знаешь?



– Как не знать. Одного я со своими ребятами лично из Мары в Ашхабад доставил. Второй к тому времени уже в тюрьме сидел. Били его крепко. Бывший офицер царской пограничной стражи, потом на границе же красным командиром был. Убили его. Я труп видел. Назвать фамилию?



– Не нужно. Помню. Кто второй? Жив?



– Жив. Очень зол на вас. Рот не закрывается. Так ваши подвиги расписывает, что ему никто не верит. Если бы не мятеж, очная ставка уже состоялась бы. Если следствие примет свидетельские показания как доказательства, расстрел вам грозит, Александр Георгиевич. Бежать нужно. У нас всё готово.



– Кто он, второй свидетель? Имя знаете?


– И имя знаю, и напраслину, что он на вас возводит, подробно расскажу. Нам сейчас вернуться нужно. Время истекло. По дороге, на вашем же этаже вражина сидит. Если сумею отвлечь надзирателя, покажу вам его личность в глазок. Пошли?



Я скрестил руки за спиной. Вышли из душевой пошли по лестнице на этаж. У запертой двери остановились. Семёнов стукнул ключом о решётку. Мы услышали: «Сейчас!». Через минуту, подтягивая галифе, подошёл надзиратель, впустил нас на этаж, запер дверь. Попросил Семёнова:


– Давай сам с этим. Я на минутку в сортир… Убежал трусцой.


Мы пошли по коридору. У одной из камер Семёнов остановился. Жестом поманил меня, приоткрыл глазок. Я заглянул в камеру.


Да, от прошлого не откупишься, не открестишься. Вот встреча, так встреча.


На лежаке, покрытом узбекским ватным халатом, возлежал мужчина с бритой головой и аккуратно подстриженной бородой на восточный манер. В правой руке огромная дымящаяся цигарка. В левой – пиала. На табурете стоит стеклянная банка с чаем, рядом половинка большой белой лепёшки-нон и раскрытый газетный кулёк с курагой. Ясно: заключённый на особом положении у тюремного начальства.


Это действительно был мой старый знакомый: бывший десятник войска мушкетёров-сарбазов Эмира Бухарского. Дезертир Шамшир-Бобо!



Семёнов потянул меня за рукав. Прошли ещё несколько шагов к моей камере. Семёнов отворил дверь, спросил меня шёпотом на ухо:


– Что решили, Александр Георгиевич?


– Делать ноги, – ответил я.



Из сортира вышел, вытирая мокрые руки о грязный платок, дежурный по этажу.


Семёнов запер за мной дверь в камеру. Сказал дежурному:


– Кто там ещё на очереди? Давай в баню!



*****



19 сентября 1936-го года.


22 часа ашбадского времени.



Сегодня побег. Я готов. Хотел, было, с утра сделать добрую разминку, разогреть мускулы, чтобы тело само вспомнило всё, что от него может потребоваться в рукопашном бою. Вовремя одумался. Отсюда с боем не выйдешь. А разминка, да ещё с демонстрацией элементов рукопашного боя может только насторожить надзирателя.



Старался о побеге даже не думать. Всю работу должен проделать один Семёнов. Я ему не в помощь. И мешать не должен.



Часы у меня отобрали, но и без них, я, как хороший железнодорожник, могу в любое время суток назвать час с точностью до двух-трёх минут.


В двадцать три часа дверь моей камеры отворилась. Заглянул Семёнов. Жестом попросил меня выйти. Прошли в каптерку. На полу в полной отключке лежал наш этажный надзиратель.


– Помоги, – одними губами попросил Семёнов.



Вдвоём перенесли надзирателя в мою камеру. Раздели до исподнего. Я натянул на себя его форму. Повезло, размер в размер!


Семёнов протянул мне его жестяной жетон с номерком на колечке.


Спросил:


– Знаете, что это?



Я ответил:


– Знаю.



Семёнов пояснил:


– Ваше имя – Шаповалов Николай Петрович, тысяча восемьсот девяносто девятого года рождения, 187 пехотный полк последнее место службы. Запомнили?



Я кивнул.



– Уходим!



Сошли с этажа, прошли коридором. Вышли на КПП. Семёнов нажал кнопку. Отворилась дверь. Мы вошли в «отстойник». Дверь за нами закрылась. Мы в «мышеловке» типа «ниппель». Прочная стальная дверь на электрическом замке, прочно защищает выход на улицу. На свободу. Здесь «на рывок» не прорваться.


В маленькое окошко в глухой стене сдали жетоны, назвали фамилии.


– Что так поздно? – спросил дежурный. – Ваша смена час назад посты должна была сдать.



– Мы и сдали, – ответил Семёнов. – Да пронесло нашу смену против ветра на три метра. Воды холодной сырой напились после зелёной дыни! Ещё неизвестно, как до дому доберёмся.



– Держите! – дежурный передал в оконце удостоверения и оружие, называя фамилии: Семёнов! Шаповалов!



Получив по табельному нагану и удостоверению личности, не спеша направились к выходу. Не скрою, мой пульс был, наверное, под девяносто. Дверь «на свободу» отворилась под звук электромотора и скрип петель. Вышли. Прошли десяток метров вдоль высокой стены периметра, освещаемого прожектором. Повернули, пересекли улицу. Исчезли в темноте переулка.



Нам повезло. Успехом побега мы были обязаны несчастным погибшим в тюремном бунте. И связанными с бунтом переменами в кадровом составе тюремной охраны. Новые надзиратели не знали друг друга в лицо. На удостоверения, выданные наспех, не успели наклеить фотографии. Вот два фактора, которыми мы успешно воспользовались. Через несколько дней так просто уйти не удалось бы!



*****


От Автора:



Лишь через три часа при смене дежурных надзирателей на этажах выяснилось: в тюрьме снова ЧП.


Побег!


Сонный дежурный по второму этажу так до утра и не проснулся.


Тюремный врач понюхал его кружку, брезгливо сморщился. Сказал лишь одно слово: «Терьяк!».



Получив сообщения о побеге, оперативный дежурный по НКВД города поднял по тревоге конвойный полк НКВД и городские отделы милиции.


Были выставлены посты на шоссе по направлениям на Бахарден, на Мары, перекрыты все дороги в сторону пограничных посёлков. Управление Пограничных войск приняло свои меры по усиленной охране границы.


В доме Кудашева на улице Андижанской провели обыск, устроили засаду.



Поутру 20-го сентября в штаб розыска поступило сообщение с железнодорожной станции «Ашхабад-Навалочная».


Стрелочник видел, как в будку паровоза напросились и поднялись двое мужчин старше среднего возраста в военных гимнастёрках без петлиц, оба в добротных сапогах с сумками в руках. Через некоторое время к этому локомотиву подцепили два десятка порожних нефтеналивных цистерн, и поезд в восемь двадцать ушёл в Красноводском направлении.


В тринадцать десять в штаб поступило сообщение из отделения милиции станции Бахарден: по прибытию указанного поезда с него были сняты двое мужчин, чьи приметы совпадают с приметами, указанными в той же ориентировке. Задержанные обысканы, допрошены. У обоих в паспортах Астраханская прописка. Назвались работниками Кизил-Арватского вагоноремонтного завода. В Ашхабаде были, якобы, в служебной командировке. Кизил-Арватский кадровик информацию не подтвердил. С первым же попутным поездом под усиленной охраной задержанные будут доставлены в Ашхабад.


В штабе конвойного полка успокоились, расслабились. Режим ЧП был отменён. О чём и было оповещено по всем, ранее озадаченным розыском, инстанциям.


А напрасно. Лишь на третий день, задержанные начали давать искренние признательные показания. В Ашхабаде на толкучем рынке они всего-навсего реализовали партию копчёной астраханской осетрины. Спекулянты, и только! Понятное дело: три года каторги – не расстрел!


Ни один из задержанных не был похож на фото Кудашева из его личного дела. Привлекать к опознанию сотрудников из бюро переводов НКВД и супругу Кудашева Елену Найдёнову не стали. Понимали, что могут оскандалиться. Но на всякий случай следователи провели очную ставку с Шамшир-Бобо. Естественно, старый сарбаз Шамшир-Бобо, сотник из басмаческой армии Мадамин-бека, своего бывшего начальника экспедиции Кудаш-бека, в спекулянтах не опознал.



К этому времени ни Кудашева, ни Семёнова в пределах СССР уже не было.



Ещё три дня назад, 20-го сентября в первый день объявленного в пограничной зоне усиленного варианта охраны государственной границы по дороге на Гаудан не спеша прошёл караван из двух верблюдов и десятка ослов. Мужчины, женщины, старики, дети, нехитрый скарб, три дойные козы. Четыре большие семьи персов и две семьи курдов возвращались из Советского Туркменистана на свою историческую родину в Иран.


Вместе с ними попеременно верхом на одном чёрно-буром осле шли и ехали два пожилых слепых нищих перса с паспортами, выданными Геок-Тепинским приставством ещё в четырнадцатом году. Больные, грязные, слепые, они пугали своими бельмами и соплеменников, и пограничников с таможенниками. Пели в два голоса суфийские молитвы на фарси!



Достигнув вершины перевала лишь после полудня, вся эта процессия миновала первый шлагбаум, вступив на территорию пограничного контрольно-пропускного пункта "Гаудан".


Предстояла процедура проверки документов, опроса каждого репатрианта, досмотр имущества, возможно, личные обыски.


Вдруг, молоденькая девушка-курдянка, повернув назад, поднырнула под шлагбаум и со всех ног бросилась бежать вниз по серпантину дороги в сторону тыла. Двое мужчин курдов с криками бросились за ней. Метров через двадцать на крутом повороте беглянка оступилась, упала, чуть было не покатилась вниз по достаточно крутому склону. Визг! Мужчины догнали девушку, подхватили на руки, потащили вверх к КПП. Она вырывалась, кусалась, царапалась, кричала во всё горло.


Её крики, стоны и плач хором подхватили все женщины в группе, покидающей Туркменистан. Вслед за ними заплакали дети. Впору было заткнуть уши и поскорее избавиться от этих людей.



Пограничники и таможенники не проявили ни интереса, ни неприязни к произошедшему инциденту. Дело семейное. Здесь, на стыке двух государств, двух миров, ещё и не такое случалось. Но заторопились. В нищенском имуществе репатриантов не стали копаться. Наспех проверили документы, сделали запись в журнале, поставили, где положено, печати. Подняли шлагбаум. Счастливого пути!


Эти люди сами решили свою судьбу. Для советской власти они не представляли ни ценности, ни опасности.



Да, это был один из лучших самодеятельных спектаклей, виденных Кудашевым. Постановка, достойная таких режиссёров, как Джунковский либо Гюль Падишах.


Стоит ли пояснять, кто именно скрывался под личинами персидских суфиев?



Всего один шаг через белую линию под шлагбаумом, и под ногами камень Иранского Копет-Дага. Персия.


ГЛАВА XXVIII.



На постое в караван-сараях Карасакала. Дальняя дорога в Киштвари через южные перевалы. Свастика над Киштвари. Проблемы с Азариасом. Быть или не быть? Кое-что об остракизме. Дирижабль над Киштвари-Деви. Снова в строю воинства Святого Георгия.


«Хроники»


Кудашева Александра Георгиевича.



21 сентября 1936 года.


Персия. Южный склон Копет-Дага.



От Гаудана до Мешхеда, столицы Персидской провинции Хорасан, мы с Семёновым на нашем черно-буром ишаке на двоих по моим подсчётам добирались бы трое суток.


Держаться особняком от группы репатриантов мы не могли, не вызывая подозрений: сердобольные женщины взяли на себя заботу о нищих слепцах, следующих на поклонение в Мазар-и-Шариф. По этой же причине не имели возможности поговорить по душам. У меня к Семёнову было больше вопросов, чем у него ко мне.


Семёнов свою задачу выполнил. Подъесаул удовлетворён одним этим обстоятельством. Ему его собственный дальнейший путь известен, чего нельзя было сказать обо мне.



Ночь с 20-го на 21 сентября мы с Семёновым провели в маленьком придорожном караван-сарае, приглашённые из милости его владельцем согласно доброму мусульманскому обычаю «зякят» – милости, завещанной Пророком во имя Бога. Спали в конюшне, но под крышей. Не дрожали от ночного холода. Семьи репатриантов разбили свои шатры рядом с караван-сараем.


Управляющий караван-сараем молодой туркмен через слугу прислал нам лепёшку и кумган кипятка, заваренного оранжевыми плодами дикого шиповника. Мы поблагодарили: «саг бол!» – «спасибо» на туркменском языке. Слуга ответил на персидском: «Во имя Всевышнего!». Ушёл.



Можно было отдохнуть в копне чистой рисовой соломы, которой с большим аппетитом ужинало наше горластое и длинноухое транспортное средство.



– Ещё один переход, и будем в Кучане, – докладывал Семёнов.



Я не остановил его речь, чуть было, не сорвавшимся с языка словом «знаю». Промолчал.


Семёнов продолжил:


– В Кучане отмоемся, бельма сбросим, переоденемся, отдохнём денёк. А потом я вас, Александр Георгиевич, с ветерком доставлю в Мешхед, в английское консульство. Там получите письмо от своего друга, документы, прогонные и далее проследуете как белый человек на почтовом дилижансе с упряжкой в шесть жеребцов. Эстафетой через каждые пятьдесят километров. В день сможете 150-200 километров отмахать!



– Вы со мной, Семёнов?



– Никак нет-с. У меня собственный извоз имеется. Семейное дело. Сам я да три сына, да три наёмных кучера. Тоже на подряде с английской торговой концессией.



– В Мешхеде?



– В Мешхеде. Хороший город. Чистый, зелёный, вода ключевая. С церковью православной. Жить можно. Как раньше в Закаспии жили. Ничего не изменилось.



– Так, кто на вас с поручением вышел? Английская разведка?



– Упаси, Бог! Никогда не шпионил. Есть у меня здесь дружок закадычный из туркменских афшар, компаньон мой по извозу, владелец одного караван-сарая в Кучане, второго на реке Атрек на тракте Мешхед-Боджнурд.



– Случайно, не Карасакалом кличут?



– Не случайно… Действительно, кое-кто из стариков его так называет, однако он для всех Караджа-батыр-бай! И борода его свою смоль потеряла. Он теперь аксакал. Завтра у него гостить будем!



Неисповедимы пути Господни. Особенно для непосвящённых.


В который раз подивился я в своей душе Мак’Лессону. Вот он словно рождён для Большой Игры. Была необходимость, чуть не прострелил Карасакалу голову. Прошло двадцать пять лет – снова на доске появилась старая фигура, использовал её. Без эмоций. Нет ни вечных друзей, ни вечных врагов. Есть только Большая Игра. И сам Мак’Лессон – тоже фигура на доске, но изо всех сил сопротивляется тому, кто пытается играть им самим. Похоже, его собственная Игра подходит к концу. Нужно успеть к нему. Нужно поторопиться.


Спросил Семёнова:


– А что, Караджа-батыр-бай моего друга лично знает? Где он сейчас, тот, что пароль передал?



Семёнов осторожно потёр прикрытые веки глаз, ответил:


– Думаю, без посредников не обошлось. Но за вас, Александр Георгиевич, Караджа-батыр хорошие деньги авансом получил и ещё получит, после того, как вы из Мешхеда на английском дилижансе отъедете. И я не в обиде буду.



Меня тоже беспокоили бельма из рыбьих чешуек на глазах. Остроумное изобретение профессионального нищего Али-Юсуфа, расшифрованное полковником Дзебоевым! Вот и нам с Семёновым оно пригодилось. Помогло унести ноги из Советского Туркменистана. Однако, конюшня караван-сарая не то место, где можно от них избавиться. Придётся помучиться до Кучана.



Весь следующий день провели в пути. Хорошо, хоть идти всё время под гору. Ноги сами несут.


Вот, наконец, солнце на закат, а мы в Кучане. Наши репатрианты в городе не задержались, повернули на запад, пошли в сторону Тегерана. Будут идти до ночи. Как далеко? По-моему, они сами не знают.


В Кучанском караван-сарае с Карасакалом не пришлось встретиться. В отъезде. Тем не менее, помывку Семёнов организовал. Переоделись в чистое, сменили обувь. Объелись домашними пирогами. Глаза свои привели в порядок, от рыбьих чешуек освободились. С час промывали глаза тёплым настоем чая, кипарисовой хвои и мёда. Ещё сутки понадобились, чтобы можно было видеть мир по-прежнему. Слава Богу!



С рассветом Семёнов подогнал к караван-сараю собственную английскую грузовую рессорную фуру с большим брезентовым верхом, запряжённую парой воронежских серых тяжеловозов. Весело крикнул:


– Прошу, вась-сиясь! Хотите – в карете, есть желание с ветерком, прошу на козлы. У меня сиденье широкое, кожаное, набитое конским волосом. Сносу нет. На нём с барыней спать можно, места хватит!



– Я без барыни, но с ветерком!



Сели, поехали. Действительно, с ветерком.


Дорога была на удивление сносной. Сто тридцать километров переменным аллюром от рыси до быстрого шага с остановкой на час прошли за один световой день, за четырнадцать часов. Не удивительно. Фура пуста. Ночевали в доме Семёнова.



Поутру нужно было отправляться в английское консульство. Я не мог исключить возможного наружного наблюдения ИНО НКВД за миссией. Решил посоветоваться с Семёновым.


– Нет проблем, Александр Георгиевич! – отмахнулся Семёнов. – Фура английская. В хозяйственной части консульства точно такие же. Я вас, аккуратно, к девяти утра во двор консульства под брезентом и доставлю.


Так и сделали.



Разговор с консулом не занял много времени. Мне достаточно было назвать своё имя – Джозеф Стивенсон.


В полдень я уже сидел в пассажирском отделении почтового дилижанса, летевшего по далеко не безопасной дороге к афганской границе со скоростью курьерского поезда под «выстрелы» длинного кнута и вопли «Йя-хуууу!» двух здоровенных возниц. В Герат.


Пять раз, сменив упряжных лошадей, мы прошли четыреста один километр, вернее, двести сорок девять английских уставных миль за три дня.


В Герате отметившись в консульстве же, сменил костюм, сходил в хамам, побывал у цирюльника, обзавёлся багажом истинного джентльмена, получил в банке некоторую наличность в афганских рупиях и в индийских мохурах. Ночевал в приезжем доме при миссии.


В девять утра занял место в почтовом дилижансе, отправлявшемся в Кабул.


Я торопился.


На то были две причины. Конечно, я должен был успеть застать Мак’Лессона живым, если он, действительно, смертельно болен. Вторая причина была связана со временем года. В восемнадцатом году ранняя зима закрыла горные перевалы в середине сентября. А какой сегодня день? Двадцать седьмое сентября! Ого. Как бы мне не пришлось зимовать в какой-нибудь горной деревушке, греться у кизячного огонька и кормить собственной плотью индийских кровососов…



В Кабул прибыл второго октября.


Прошу прощения у моих возможных читателей. О достопримечательностях пройденного мною пути им придётся почитать в ином повествовании. Поверьте, в этой гонке мне было ни до красот осенней природы, ни до исторических памятников культуры и архитектуры. Пишу эти строки и переживаю всё заново.


От Кабула до Пешавара я ещё пользовался услугами английской королевской почты.



Впервые пересёк границу Афганистана с Британской Индией через знаменитый Хайберский перевал или проход через хребет. Хайбер впечатляет. Легко было представить, как через эту узкую щель, местами сжимающуюся до пяти метров со стенами скал, поднимающимися на высоту более километра, проходят войска Александра Македонского, Надир-Шаха, Тамерлана… Кто только не завоёвывал Индию. Но удержались в Индии только англичане. Навсегда ли?



Пешавар был конечным пунктом. Далее мне предстоял долгий и трудный путь по горным тропам до самого Гилгита. Искать транспорт, погонщиков и носильщиков в Пешаваре пришлось самому. Кое-как добрался до Абботтабада. Там белый сахиб без свиты и охраны вызвал у местных ушкуйников нездоровый интерес. Меня заманили для переговоров в дальний угол рынка домашнего скота и попытались ограбить. Пришлось достать наган, вынесенный мною ещё из ашхабадской тюрьмы. Грабители разбежались, а мне пришлось свести знакомство с местной туземной полицией. Знакомство завершилось договором, по которому полицейский, сам себя называющий «полковником», за мизерную, по моим понятиям, плату организовал отряд из десяти конных полицейских. Обязался доставить меня в самый короткий для этого времени года срок, в Гилгит. В свою очередь, я пообещал приз в тройном размере, если успеем в Гилгит к 20-му октября.


Так, путь от Кабула в Гилгит через Джелалабад, Пешавар и Абботтабад длиной в 872 километра или пятьсот сорок две мили был пройден за восемнадцать дней. В Гилгит мы прибыли двадцать первого октября. Я щедро расплатился с «полковником» и его полицейскими. Они, не задерживаясь, тут же развернулись в обратный путь.


Не без труда я нашёл себе приличное место для ночлега.


Двадцать второго октября в день моего пятидесятипятилетия на город обрушился снегопад.


С тоской я смотрел сквозь снежную пелену на далёкие ледяные вершины. Я попал в холодную мышеловку, из которой, как я думал, мне не суждено было выбраться до весны. Сам не заметил, как вместо «Господи, помилуй!», подумал: «Ом мани падме хум!»!



Местный заминдар-помещик по имени Рама, в скромном доме которого я остановился, старался угодить мне изо всех сил. Не безвозмездно, конечно. Он был готов пережарить и скормить мне в один обед всех цыплят из своего птичника, день и ночь кипятить воду для медового чайно-лимонного напитка, однажды похваленного мною.


На следующее утро меня разбудил его визгливый голос. Заминдар грозил метелкой двум молодым мужчинам, восседавшим на пегих гималайских лошадках, кричал на них что-то на деванагари. Незваные гости, так же, как и я не понимали заминдара.


Рама вернулся с веранды в комнату, снял со стены прадедовский фитильный мушкет-мультук. Я остановил заминдара, вышел на веранду сам.


Всадники, увидев меня, спешились. Подняв вверх правые руки, в один голос произнесли хорошо знакомые мне слова приветствия:


– Гея соу, АлЕксандре!



Я ответил, как положено:


– Зито то айонио елио Неаникос Хелайос Агни-Ра!



Обернулся к своему хозяину. Заминдар Рама стоял, раскрыв от удивления рот и выпучив глаза. Я спросил Раму на хинду, не позволит ли он принять в его доме моих друзей. Рама доброжелательно закивал головой, был готов кинуться на кухню отдавать приказания готовить обед и накрывать на стол. Его остановил голос старшего из пришельцев. Он сказал на киштвари, обращаясь ко мне:


– Именем нашего басилевса, Александр, просим вас немедленно ехать с нами. Мы должны пройти перевал, пока это ещё возможно, пока снег еще не успел слежаться. У нас есть всего несколько часов!


Мне пришлось срочно распрощаться со своим заминдаром. Рассчитаться с ним, собрать свои пожитки.


К дому подъехали ещё два всадника-агнирашира, в поводу у каждого заводная лошадка. На одну я сел сам, на вторую возложили мои саквояжи. Мы, несмотря на разыгравшуюся метель, покинули Гилгит. Наша тропа вела круто в гору. Я очень быстро понял, что этой тропой пользуются очень редко. Примерно через милю пути пришлось спешиться, вести своих пони в поводу. Первый в нашей цепи киштвари прокладывал, протаптывал для остальных более-менее приемлемый путь. Каждые сорок-пятьдесят шагов, киштвари менялись местами в цепи. Часа через три пути снегопад закончился. Весёлая круговерть метели сменилась сильным ледяным ветром. Наш авангардный обернулся, крикнул:


– Держитесь, скоро пройдём перевал!



На вершине хребта я не удержался на ногах, поскользнувшись, упал, но не выпустил из рук повода. Мой пони рывок выдержал. Я поднялся, продолжил путь. Ещё полчаса пути, и тропа пошла вниз. Опасность полететь в пропасть возросла в разы. Но тут стих ветер. Наконец-то стало возможным дышать полной грудью. Повеселел не только я. Даже моя лошадка, казалось, заулыбалась.


Однако до Киштвари идти и ехать предстояло ещё трое суток!


Всё проходит. Прошли и мы этот путь. Последними, пришедшими в Киштвари до весны следующего года!


Успели. Хорошо, шёл в Киштвари южным путём. Северные перевалы, такие, как Барогиль, закрылись ещё дней двадцать назад.



*****



26 октября 1936 года.


Гималаи. Княжество Киштвари.



Снова в Киштвари.


Напрасно я понадеялся, что Мак’Лессон выйдет меня встречать уж если не на внешний склон кальдеры, то, хотя бы, на ступени лестницы, ведущей в его гранитный дворец.


Мне были даны сутки на отдых с дороги.


Отдых, так отдых. Горячий серный источник, хороший массаж, роскошное платье, ужин, достойный махараджи, собственные покои, постель. Тёплый воздух, вентиляция с подогревом, журнальный столик с газетами и журналами российскими, европейскими, американскими.


Молодой киштвари, послушник культа Агни-Ра, приставленный ко мне в услужение, обратил моё внимание на английский патефон «His Master's Voice» - «Голос его Хозяина», Классная вещь. Леночкина мечта. Эмалевая табличка с изображением собачки, уставившейся в раструб фонографа, на внутренней крышке. Патефон стационарный. Упрятан в элегантную тумбочку чёрного дерева с инкрустацией серебряной проволокой ручной бенгальской работы. В тумбочке – с сотню пластинок. В основном, оперная классика: Бизе, Верди, Вагнер. Но больше чисто английских записей национальной оперы «Сэдлерс-Уэллс»: «Дидона и Эней» Пёрселла, «Макбет» Коллингвуда и другие. Ладно, поскучаем. Впереди полугодовая зимовка!


Не сказать, что я был обижен или разочарован. Просто устал. Безмерно устал. После ужина поставил себе Штрауса и уснул под «Голубой Дунай». Проснулся лишь через сутки.


Рядом с моей постелью на коврике в падмасане сидел, покачиваясь, с закрытыми глазами мой помощник. Послушник. Один из тех проводников, что встретили меня в Гилгите. Сказать о нём «слуга» язык не повернётся.



– Как тебя зовут? – спросил я его на киштвари.



Послушник встал, сдержанно с достоинством не монаха – воина – поклонился. Ответил:


– Моё имя – Адрастос.


– «Храбрый», – перевёл я для себя с древнегреческого.


Адрастос продолжил:


– Я жрец младшей ступени посвящения Великого Хелайоса Агни-Ра. Меченосец. В моих обязанностях оберегать вас, Александрос, и заботиться о вас. Можете приказывать мне, исполнено будет всё, что возможно в Киштвари.



Его речь и манера держаться мне понравились.


– Хорошо, Адрастос. Не скажешь, на какой день наш князь назначил мне встречу?



– Сегодня Его Высочество басилевс Панкратайос Кризантос будет завтракать в вашем обществе, Александрос, как только вы будете готовы.



– Так чего мы ждём?



– Свежие туника и гиматий уже готовы. После омовения в полюбившемся вам горячем ключе и массажа мы пройдём в покои басилевса!


_____________________________________________


* Прим.


Туника – нижнее льняное бельё, рубашки, хитон.


Гиматий – верхняя одежда мужчин в Древней Греции, чаще всего из козьей шерсти, представляла собой просто кусок ткани, длиной по росту человека, скреплявшийся застёжками-фибулами и подвязанный поясом.


_____________________________________________



Закончив с утренним омовением, я в сопровождении своего Адрастоса, меченосца, прошёл в покои басилевса.



Его покои были обставлены мебелью европейского типа, но явно индийской ручной работы. С искусной резьбой и инкрустациями перламутром. Гранитные полы грота покрыты наборным паркетом, много ковров. Светильники, канделябры.


С невысокого ложа мне навстречу поднялся человек по фигуре мне незнакомый. Высокий очень худощавый мужчина.


Платье и тюрбан индийского раджи. Белоснежные. Без драгоценностей. Его движения несколько неуверенны, болезненны. Лицо, как у женщины скрыто вуалью. Рукава платья длинны, кистей рук не видно. Что бы это значило? Он и есть басилевс? Что с Мак’Лессоном?!


Человек отвёл рукой вуаль с лица за спину.


Но лица я не увидел.


Вместо него на меня смотрела тёмными глазницами золотая маска. Копия серебряной маски Гюль Падишаха, что использовалась мною в дороге моего первого путешествия в Киштвари.



Человек в белом жестом приказал своим людям покинуть покои. Сел в кресло напротив. Жестом же пригласил присесть и меня. Молчал. Разглядывал меня.



Я делал то же самое. Только разглядывать было нечего.



Золотая маска, не разжимая губ, сказала:


– Здравствуй, Александр! Если бы ты только знал, как я рад тебя снова встретить!



Это был голос Гюль Падишаха! Истинного. Вернее, Алана Фитцджеральда Мак’Лессона, известного в Индии как Рами Радж-Сингх, а в самом Киштвари – Панкратайос Кризантос.


Я не смог сдержать волнения. Мой голос дрогнул:


– Алан! Сколько лет…


Встал, сделал шаг к нему навстречу.



Мак’Лессон резким жестом рук крест-накрест остановил меня, готового обнять его.


– Остановись, Александр. Я не имею права на близкий контакт. Прости. Господь наказал меня. Я болен…



Я остановился в недоумении. Вернулся и сел в своё кресло. Пятнадцать лет разлуки… Разве мало вместе пройдено дорог? Вместе пережито?!


Встретил легендарного Гюль Падишаха, своего старшего друга… Мак’Лессона! И такая встреча? Как сказал у Лермонтова Максим Максимыч: «Не так я думал встретиться!».



– Лепра! – одним словом остановил поток моих нелепых мыслей Мак’Лессон. И добавил в пояснение: Проказа. Уже два года. Первый диагноз мне поставили в Лондоне. Я ездил навестить своего принца – Раджа Дигора Урсдона, Шер-Мена Руси. Чермен выздоровел. Я заболел. Застрял в Англии. Еле вырвался.


Привёз с собой докторов. Открыл персональный лепрозорий здесь, в Киштвари.


Ну, долго рассказывать.


У меня, как всегда, дел много. И ничего не успеваю. Даже Наполеон мечтал разделиться на двести частей, чтобы в его империи был порядок! А я, вот, разделяюсь физически. Хуже всего, никто не знает, сколько мне осталось. Может, год, может – десять. Не ропщу, заслужил. Хочу ещё здесь, при жизни, хоть малую толику моих долгов перед белым светом отработать. Поможешь мне, Александр?!



Я мог только кивнуть головой. В моём горле стоял горький клубок.



*****



С этой встречи начался новый виток моей жизни в Киштвари.


Заново описывать природу этого удивительного ущелья в сердце Западных Гималаев, соприкасающихся с Восточным Гиндукушем, равно как и историю народа киштвари или агнираширов, нет необходимости. Эти подробные записи уже существуют. Стоит только пролистать назад страницы моих «Хроник».


Расскажу о событиях, ещё не отражённых на бумаге.



*****



22 июня года 1941-го



Это произошло в дальнем северо-западном углу Индостана, в микроскопическом независимом княжестве Киштвари, затерянном в ущелье этого же названия между отрогами Гиндукуша и Гималаев.


Двадцать первого июня маленький народ киштвари, равно как и родственные ему народы агнираширов и прочих, почитающих себя потомками греков, воинов Александра Македонского, разбросанных по ущельям и долинам Гималаев, Гиндукуша, Памира и Тибета, отпраздновали самый большой праздник Астрономический День летнего солнцестояния, посвящённый своему главному божеству Хелайосу Агни-Ра.



К этому времени князь Киштвари басилевс – его Королевское Высочество Панкратайос Кризантос, урождённый Алан Фитцджеральд Мак’Лессон уже скончался, оставив при своём вакантном троне в 1939-м году трёх принцев от двух жён: старшего сына, Наследника престола по имени Александрос – «Защитник людям» – двенадцати лет; среднего по имени Филохиппос – «Любящий коней» – пяти лет и самого младшего трёхлетнего Артаксерксеса, имя которого можно было бы перевести как «Справедливый правитель». На двадцать первое июня 1941 года принцу Александросу исполнилось полных четырнадцать лет. В шестнадцать он мог быть возведён на княжеский престол и коронован Кидаром своего великого предка – Александра Великого Македонского, императора, царя Греции, Крита, Персии, Парфии, Египта и Индии.



Регентом при Наследнике Панкратайос Кризантос назначил, а его маленький «парламент» – Агора, или Совет Старейшин, утвердил настоящего киштвари из царского рода, своего родственника по матери Принцессе Кризанзэ (Лали), её младшего двоюродного брата, тоже по женской линии, по имени Азариас. Одновременно Азариас вошёл в должность главного жреца культа Хелайоса-Агни-Ра – божественного Гелиоса. Это была Власть. Азариас не имел систематического образования, но большую часть своего времени проводил в библиотеке. Серьёзными организаторскими способностями не обладал. Как жрец и маг был никакой. После смерти князя, исполнявшего и обязанности Главного жреца, мне приходилось помогать Азариасу в его богослужениях и мистериях: колдовал с Кидаром, зажигая лучом солнца, пропущенным через алмазы венцов, священный огонь в ритуальной лампаде, усыплял жертвенную козу, предназначенную к всесожжению. Что там, даже костёр под телом Мак’Лессона загорелся по мановению моей руки. Да, Азариасу было, за что меня побаиваться, завидовать мне и, соответственно, ненавидеть.


Мак’Лессон в своё время терял время попусту, пытаясь воспитать из племянника будущего политика, способного стать Наследнику надёжным первым советником. Но Азириас был из рода Кризантос. Этим всё сказано.


Мудрый Мак’Лессон, отдав должное традициям Киштвари, уравновесил власть Азариаса, назначив меня, своего советника, друга и побратима, указом басилевса «педагогисом» – наставником и учителем Наследника по день его совершеннолетия. Кроме того: командующим вооруженными силами, включая пограничную стражу и охрану дворцового скального комплекса. И главное: пожизненным Хранителем Кидара и иных культовых предметов, сохранившихся со времён Александра Великого Македонского, посвятил в тайну сложнейшего процесса многоступенчатого раскрытия многочисленных каменных врат в Большую и малую Сокровищницу.


Практически, говоря языком европейских финансовых терминов, Азариас и Совет старейшин были в княжестве распорядителями кредитов, а я – финансовым директором, бухгалтером и казначеем. Впрочем, не только. На меня легло и управление производством, и торговые взаимоотношения с внешним миром. Всё то, на что когда-то хватало одного Мак’Лессона!



Члены Агоры – Совета Двенадцати Старейшин – были обязаны блюсти исполнение подданными требований обычного киштварского права, вершить суд, заниматься проблемами внутреннего порядка, а также разрешать конфликтные ситуации, если таковые возникли бы между мною и Азариасом.



Вот и настал день конфликта.


Между нами пролилась кровь.


Азариас убил послушника-меченосца из группы моих людей, которые должны были доставить Кидар в Малую Сокровищницу после праздничной ритуальной церемонии. Похитил Кидар. Разумеется, не своими собственными руками. И тут же явился ко мне с известием, что его храмовая стража отбила Кидар у похитителей, и он, Азариас, готов передать реликвию мне, его Хранителю по завещанию покойного владыки.


Наглое лицемерие. Лицемерная наглость. Глум!


Я не поддался на провокацию. Сила не на моей стороне. Попытался воззвать к рассудку этого дегенерата. Объявил, что отныне я не достоин чести быть Хранителем священной реликвии и передаю её на хранение Великому жрецу. Всё равно, с Кидаром Азариас обращаться не умеет, с его помощью никогда не добудет священного огня. Попробует короноваться сам – получит смертельный солнечный удар в мозжечок!



Я пытался оттянуть развязку, выяснить истинную расстановку политических сил в нашем загнивающем киштварском королевстве. Тем временем заблокировал все входы в подземные кладовые Сокровищниц.



Был уверен: сложились новые обстоятельства, толкнувшие Азариаса на открытый конфликт. Таким обстоятельством мог быть флаг фашистской Германии, поднятый на вершине Киштвари-Деви, венчающей восточный склон кальдеры Киштвари.



В ночь с двадцать первого на двадцать второе июня мне не спалось. Было чувство полной потери равновесия. Понятно, кровавая борьба за Кидар Александра Македонского, начавшаяся со дня его смерти, уничтожившая род его прямых потомков по мужской линии, если таковые и были, приведшая на княжеский престол полукровку-шотланца Алана Мак’Лессона, сына принцессы Лали Кризантос, не могла не продолжиться после смерти басилевса.


Верховный жрец Азариас, как тигр, вкусивший человеческой крови раз, не остановится перед убийством и во второй раз, и в третий. Что мне противопоставить этой крови? Её более мощный поток? Эскалацию убийств? Развязать гражданскую войну среди народа киштвари, едва насчитывающего семь тысяч человек?!


Какой тут сон.



Да, со мной моя пограничная стража, стража дворцовых покоев, военачальники ополчения. Все ли они встанут под знамя чужеземца, не киштвари, человека, рождённого неизвестно где, воспитанного в вере иной, нежели вера Хелайоса Агни-Ра?! Пойдут за Азариасом, их выбор не будет изменой. Азариас – регент при несовершеннолетнем принце Александросе.



Да, в моих руках цейхгауз.


Военный переворот? Низвергнуть Азариаса, стать диктатором? Будет возможность получить к имени собственному Александрос Бхарати Бхерия-Сингх ещё одну приставку – «Кровавый».


Нужно ли мне это?!



Ночь провёл за радиоприёмником. От известий на английском, немецком и даже русском голова пошла кругом. Война!


Всю ночь напролёт от радиоприёмника меня отрывали дела киштварские. Мои разведчики докладывали о положении дел в районе горы Киштвари-Деви.


Там немцы. И флаг со свастикой на её вершине!


Азариас тоже не оставлял своим вниманием.


Ну, об этом уже писал…



*****



Кое-что об остраконах и остракизме.



– «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!


Гнев неуёмный его много бедствий ахеянам сделал!».


* Гомер. «Илиада».


Греч.:


– ;;;; ;;; ;;;;, ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;, ;;; ;;; ;;;;;! ;;;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; aheyanam ;;;;; ...



Каким божественным пафосом звучали в наших юных головах гимназистов шестого класса эти строки на древнегреческом, дошедшие до нас из глубины веков ушедшей античности!


Как знать, уделял бы наш преподаватель Лаврентий Платонович Серко более внимания изучению наследия Гомера, нежели рекомендованных попечительским советом гимназии, святых отцов восточной церкви –Иоанна Златоуста и Григория Богослова, – знал бы я сейчас древнегреческий «от альфы до омеги», а наша асхабадская первая мужская гимназия избегла бы в своё время грандиозного скандала. Мы, гимназисты, как и Пушкин в своём Царскосельском лицее, любили более читать не то, что положено, а то, что хочется. В нашем классе нашлись шутники, которые изобрели и организовали силами всего класса сюрприз Лаврентию Платоновичу в полном соответствии духу и времени Афинской демократии времён Перикла и Фемистокла.


Так, преподаватель древнегреческого языка в одно прекрасное утро обнаружил на своей кафедре большую керамическую миску, купленную нами вскладчину на «Текинке», полную битых черепков.



–;; ;;;;; ;;;;? Ти инавто? – спросил учитель. – Что это?


– ;;;;! Доро! – хором ответил класс. – Подарок!



Это был злой подарок. На каждом черепке бедный Лаврентий Платонович мог прочесть только одно процарапанное слово, собственное имя: «Лаврентиос» – «;;;;;;;;;;».


Реакция преподавателя на «сюрприз» нас не порадовала. Лаврентий Платонович медленно без сил опустился на пол. Больного учителя увезла в «Красный Крест» карета скорой помощи.


Так гимназия лишилась своего единственного преподавателя древнегреческого языка. Зачинщики «шутки» были выявлены в первый же день произведённого расследования. Они были отчислены из гимназии с «волчьим билетом». Это, несмотря на то, что их отцы были в Закаспии далеко не последними людьми в иерархии положения и чинов. Родители за своих чад не заступились.


Мой родной отец Георгий Александрович Кудашев специально приехал из Красноводска, чтобы вразумить меня тремя добрыми ударами нагайки, прошедшейся от спины до ягодиц. За каждый полученный удар я говорил отцу «спасибо». О визге и слёзах не могло быть и речи.



В городе только и было в те дни разговоров о древнегреческих демократических обычаях. Только совсем глухой либо ленивый не узнал этих слов – «остракон» и «остракизм». В демократической Элладе остраконами – черепками – голосовали все мужчины Афин, выражая свою волю в политических вопросах: выборах стратега либо его изгнание – остракизм. Позднее «остракизмом» стали называть общественное презрение к гражданину, признанному виновным в незаконном захвате власти.



Сколько лет прошло, а память сохранила для меня эту историю во всех подробностях. А вспомнилась она мне при сообщении моего меченосца:


– Учитель! Мой господин Александрос! В домах членов Агоры готовят к завтрашнему дню остраконы…



Мне не было нужды переспрашивать, что означает это слово.



*****



23 июня 1941 г. Киштвари.



В полдень человек Азариаса с поклонами пригласил меня в скальный храм Агни-Ра на чрезвычайное собрание Агоры – Совета Двенадцати Старейшин княжества Киштвари.



Я ждал это приглашение. Был готов к отчёту перед народными избранниками, вернее, перед их пастырем – Великим жрецом Хелайоса Агни-Ра регентом Азариасом. Повестка дня была известна: персональное дело «педагогиса», управляющего делами, хранителя сокровищ и начальника пограничной стражи чужеземца по имени Александрос. То есть, моё.



По прибытию в храм, о моём появлении известил первым вступивший в зал мой верный человек, меченосец Адрастос, прибывший в сопровождении троих вооружённых винтовками подчинённых, для простого народа – храмовых же послушников, младших жрецов, не обременённых физическим трудом в штольнях и при плавильных печах.


Адрастос протрубил в боевой рог и провозгласил о моём прибытии, перечислив титулы, присвоенные мне самим басилевсом Панкратайосом Кризантосом – Мак’Лессоном.


Я дал понять Азариасу: сегодня низложение моей персоны не состоится. Взял инициативу в собственные руки. Начал речь, не дав Азариасу раскрыть рот.



– Уважаемые Старейшины! Уважаемый Великий жрец Хелайоса Агни-Ра дорогой Азариас! Большая беда пришла на нашу Землю, в каждый дом Ойкумены – нашего познанного мира. Сегодня в ночь фашистская Германия начала войну с Россией, со страной, на которую возлагал большие надежды наш незабвенный басилевс Панкратайос Кризантос. В своём предвидении он не только опасался такого возросшего могущества Великобритании, которое могло поглотить и Киштвари, но и жестокой агрессии со стороны Германии. Его опасения сбылись. Россия могла бы быть и будет в дальнейшем хорошим противовесом в политике Киштвари. Даже – для будущей независимой Индии. Я верю, Германия никогда не победит Россию. На протяжении многих столетий она уже пробовала это сделать без результата. Почти два года Великобритания вынуждена вести войну с Германией, привлекая на фронт и силы Вице-королевства Индии. В самой метрополии горят города под немецкими бомбами.


С весны этого года Германия и её союзная Италия захватили территорию ваших предков – Королевство Грецию! Сегодня Греция ограблена, её лучшие мужи уничтожаются, а уцелевшие сгоняются, как скот, на принудительные работы. Женщины насилуются, дети умирают от голода и болезней. Богатства Греции вывозятся в Германию!


Сегодня ночью я слушал речь английского премьер-министра Черчилля. Он объявил о солидарности Великобритании и Советской России против Германии. Если кто-то из вас считает, что Киштвари нет дела до схватки двух или трёх гигантов, пусть обратит свой взор на Киштвари-Деви. На её священной белоснежной вершине развевается кровавое полотнище с чёрным пауком каракуртом – флаг Германии. Если кто-то из вас считает, что Англия – не является другом Киштвари, пусть вспомнит, что она и не враг. Мы – торговые партнёры. Вы должны знать, Германия не признаёт партнёрства. Германия – превыше всего мира. Германия уничтожит народ Киштвари, чтобы завладеть его богатствами! На основании этих фактов я, Александрос, объявляю себя архистратигом Киштвари. С сегодняшнего дня объявляю Киштвари на военном положении. С сегодняшнего дня Агора является консультационным органом при архистратиге. Все сношения с внешним миром осуществляются исключительно по решению и с разрешения архистратига. Храмовая стража переподчиняется архистратигу. Её непосредственным начальником назначается меченосец Адрастос. Агора лишается судебных полномочий, которые с сегодняшнего дня будут осуществляться военным трибуналом, назначенным архистратигом. Те члены Совета старейшин, которые пожелают принять участие в трибунале, могут заявить об этом. Измена интересам Киштвари в пользу Германии будет караться смертной казнью через расстрел по приговору военного трибунала. Вводится режим экономии продуктов питания. Каждая семья будет обеспечена продуктами, достаточными для полноценного поддержания жизнеспособности. Мы не знаем, как долго может продлиться война!


Флаг Германии сегодня же ночью будет сброшен с вершины Киштвари-Деви. Немецкие воины с оружием в руках будут уничтожены независимо от того, примут они бой или нет. Гражданские лица будут задерживаться Киштвари до окончания войны, и использоваться в необходимых работах. Мы не будет даром кормить лишние рты.


Великий жрец Хелайоса Агни-Ра Азариас будет молиться за успешное для Киштвари, для всех народов мира окончание войны победой над Германией! Я сказал. Вы слышали.



Я повернулся и пошёл к выходу.


За моей спиной Адрастос взмахом руки сбил с постамента, на котором я в раннее утро солнцестояния с помощью Кидара добывал божественный огонь, вазу с заготовленными для сегодняшнего совета черепками – остраконами, на которых было нацарапано моё имя: «Александрос».



*****



Из донесения моих разведчиков я знал: в лагере у подножия Киштвари-Дэви всего всего шестеро европейцев плюс два проводника туземца и два носильщика-шерпа. Гурки и раджпутанцы. Две палатки. Шесть пистолетов, одна винтовка маузер. Я потребовал уточнения, действительно ли вся группа пришла, незамеченная нашей пограничной стражей, со стороны Тибета. Адрастос был достаточно сконфужен. Пояснил: со стороны Тибета прошли четыре человека пешим порядком. Это были гурки и раджпутанцы. В кальдеру Киштвари они не спускались, остановились на восточном склоне Киштвари-Деви. Усыпили бдительность пограничников. Мало ли кто мимо проходит. Да ещё без транспортных средств передвижения. Бродяги. Но вот откуда потом взялись немцы – большой вопрос. Путь от ближайшего населённого пункта – не менее четырёх суток в летнее время. Все близлежайшие деревни под наблюдением. Никто не видел там европейцев.


Это была загадка.


Я спросил, видел ли кто аэроплан, парашютистов? Пришлось объяснять, что это означает.



– Виман? – переспросил Адрастос. Улыбнулся:



– Индуистские мифы. Типа крылатых сандалий бога Гермеса. Разве крылья способны поднять в небо башню? Сказки!



Похоже на правду. В наших Гималаях на сотню километров в окружности не найдётся подходящей полосы для «мессершмита».


Пришла почта. Конечно, её доставил не улыбающийся англичанин в синей униформе с кожаной сумой через плечо и кокардой на фуражке с надписью «Post».


Первый же пакет, вскрытый мною, содержал донесение агента, внедрённого ещё Мак’Лессоном в Лхасу. Тоже воспитанник Снежного Ламы! Слава Богу, донесение не на старомонгольском. На английском. Шифрованное. Ключ простой, у меня имелся. Прикинул по объёму – время на расшифровку текста потребуется не один час.



Моё внимание снова привлёк Адрастос. Он сообщил такое, что заставило меня в спешном порядке забросить почту в сейф и выступить в сопровождении своей свиты к Киштвари-Деви.


Внутренний периметр кальдеры и её гребень охранялся нами достаточно бдительно и надёжно. Однако, чтобы добраться до немецкого бивуака на внешней стороне Киштвари-Деви, нам понадобилось бы не менее четырёх часов.



По дороге Адрастос пересказал мне сообщение, полученное им по эстафете от часового к часовому на дистанциях прямой видимости флажковым семафором.



Часовые внешней стороны кальдеры по склону Киштвари-Деви наблюдают гигантский предмет, по форме напоминающий сильно вытянутую дыню, свободно перемещающийся по воздуху. Предмет остановился в воздухе над горой Киштвари-Деви на высоте в половину высоты горы. Потом снизился к её подножию с восточной стороны. Стал слышен шум его винтов. Воздушный корабль прибыл с востока со стороны Тибета. Установить визуальным способом его размеры можно только приблизительно. В длину он может быть не менее двухсот шагов.



Я со своим эскортом успел к восточному гребню кальдеры к закату солнца. Вовремя. Укрылись.


Удалось при хорошем освещении сделать двенадцать фотоснимков карманным стереоскопическим «Кодаком». Конечно, это был германский дирижабль. Гражданского типа «Шютте-Ланц». Невооружённый. В дальнейшем по этим снимкам в сопоставлении с человеческими фигурами можно будет определить истинные размеры дирижабля, а также точную скорость движения и манёвра.


Дирижабль на наших глазах принял на борт членов наземной экспедиции. Люди по двое, вещи и свёрнутые палатки в несколько минут были подняты в гондолу с помощью электротельфера. Всё это время дирижабль находился на высоте не более десяти метров над землёй.



Солнце село. В последний раз под его лучами сверкнула снеговая вершина Киштвари-Деви. И тогда от гондолы по скалам кальдеры пробежал ослепительный электрический луч прожектора. Взревели моторы. Дирижабль начал подъём. Ему понадобилось всего двадцать четыре минуты, чтобы вознестись над Киштвари-Деви и осветить флаг фашистской Германии лучом прожектора. Отблески света от ледника позволяли видеть и силуэт дирижабля. Вот он развернулся и, выключив прожектор, ушёл в темноту ночного неба.



Что и говорить, зрелище было впечатляющим. Мои меченосцы были в шоке. Пришлось потрудиться, чтобы встряхнуть их.


Несмотря на то, что немцы убрались от Киштвари, я не стал отменять режим усиленного варианта службы ещё трое суток. Адрастос с тремя меченосцами с успехом выполнил моё поручение: снял с вершины Киштвари-Деви флаг и к утру доставил трофей в штаб стражи. Это была далеко не лёгкая добыча. Полотнище размером шесть на четыре метра из прорезиненной парусины. Металлический флагшток остался на горе. Для того, чтобы вытянуть металлическую конструкцию изо льда и камня, нужен был динамит.



Дирижабль с его прожектором наблюдали не только мы. Его было видно издалека. Его видели и жители Киштвари с храмовой площади. Его видели и Азариас, и члены Агоры.



Мне было о чём подумать.



Флаг на вершине горы мог означать только одно: фашистская Германия этим фактом де-юре «остолбила» за собой новую, не занятую ни одним государством мира, территорию. Очень скоро данные воздушной фоторазведки будут переведены в карты с политической окраской границ Киштвари в коричневый цвет.



Очень скоро этот дирижабль вернётся в Киштвари, в свою новую заморскую территорию, которую переименуют в какую-нибудь Новую Пруссию. Высадят десант. Разберутся с аборигенами, договорятся с местной властью. Сгрузят материал для постройки причальной мачты и эллинга. Доложат фюреру о своей новой крепости на гребне Гималаев, контролирующей стык между Афганистаном, Тибетом и Индией…



Вспомнил свою утреннюю напыщенную речь перед Азариасом и членами Агоры. Имел ли на это право? Не возьми я на себя полномочия диктатора, решением Совета Старейшин был бы подвергнут остракизму. Изгнан за пределы Киштвари. Трясся бы на своей мохнатой лошадке по направлению к Барогилю. А в Киштвари Азариас принимал бы немцев. Великому жрецу немцы милее англичан. Трудно сказать, почему.


Самому пригласить англичан? Даром Корона не воюет. Мне никто не делегировал права раскрыть перед англичанами сокровищницы Киштвари.


К утру разболелась голова. Вот когда я вспомнил слова Мак’Лессона: «Не каждая шея выдержит тяжесть Кидара Александра Великого!».



Ничего не придумал. И придумывать было нечего.



Мне следовало помнить одно: я не киштвари, не индус, не англичанин. Я русский. Я русский офицер. Россия в состоянии войны с фашистской Германией. Значит и я, русский офицер, тоже в состоянии войны с Германией. Раз судьба забросила меня сюда, на край света, буду воевать здесь, на краю света. Один, так один. С теми силами и средствами, которые будут у меня в руках.


Не важно, к какому полку приписан я или нет. Есть ещё и воинство Святого Георгия Победоносца. В этом строю всегда все налицо. Нет ни больных, ни увечных, ни мёртвых. Все всегда живы. Всегда плечом к плечу и все вместе против врага за Родину, за Россию!


И Кудашеву в этом строю место всегда найдётся. Нечего сомневаться.


Перестала болеть голова. Я определился. Ротмистр Кудашев снова в бою. А Кудашевы в бою, как рыбы в воде. Родная стихия.


ГЛАВА XXIX.



Разведдонесение из Лхасы. Кое-что о Шамбале. Как открыть сокровищницу стихами Гомера. Деревянные лафеты для стальных орудий Круппа. Виманы над Киштвари. Бой. Наган против ксифоса. Конец «Зондеркоманды «Т». Радиограмма на имя Фюрера. Встреча со старым знакомым – Джеймсом Фитц-Гилбером.



Документ № 93


Совершенно секретно.



Королевство Тибет. Лхаса.


Июнь, 1, 1941.


Хоньчин Сохор – Рами Радж-Сингху.



Мой повелитель!


В дополнение к предыдущему донесению о тайных переговорах немецкой экспедиции Эрнста Шеффера, стратегически подготовленной Генрихом Гиммлером в рамках программы «Аненербе», отправленной в Тибет в 1938-м.


Как уже докладывалось, экспедиция – «Зондеркоманда «Т» – должна была изыскать факты, в подтверждение гипотезы о наличии в Центральной Азии «нордических расовых компонентов». Выявить пути доисторической миграции «нордических племен». Доказать всему учёному миру, что нордические народы Европы являются потомками ариев первичной археоцивилизации, в свою очередь – потомками атлантов, спасшихся от мирового потопа, погубившего Атлантиду, и расселившегося на высотах плоскогорья Тибета. Уже известны опубликованные интервью немецких антропологов и археолингвистов о некоторой тождественности языков санскрита и старонемецкого, об общих равных пропорциях черепов истинных германских арийцев и черепов представителей высших каст народностей Индостана.


Под прикрытием псевдонаучных программ «Наследия предков» – «Аненербе», немецкие ариософы, изыскивающие арийские корни немцев в Тибете, проводили исследования антропологического характера среди местного населения, собрали и вывезли в Германию ценности культурного наследия Тибета, обширный материал, в основном мистического тантрического характера, в рукописях и культовых предметах. Изучали приёмы и методы медитации, записывали на фонографы, снимали на киноплёнку. Особенно интересуются технологиями погружения в транс больших народных масс.


Они не скупились, приобретая старинные рукописи по темам тибетской медицины. Особенно их интересовали древние мифы о небесных битвах божеств в незапамятные времена. Только за одну из таких рукописей с графическим изображением и описанием 60-ти видов летательных аппаратов – «виманов», немецкая экспедиция уплатила в казну монастыря две тысячи фунтов стерлингов серебром.


Об этом можно писать много, об этой стороне деятельности «Зондеркоманды «Тибет» пишут и ещё напишут сами немцы.


Полагаю, эта «научная» деятельность являлась мощнейшим прикрытием, усыпившим бдительность английских политиков и «МИ-6», официально допустивших немцев в ранее столь ревностно охраняемый от иностранных взоров Тибет.


Тибет, тысячелетия бывший «Запретным Королевством» стал официально доступен экспедиции Шеффера по согласованию Рейхсканцелярии Германии с Форейн Офисом Великобритании согласно так называемого «Пакта Четырёх», подписанного примасами четырёх европейских государств – Великобритании, Франции, Германии и Италии 15 июля 1933 года в рабочем кабинете Бенито Муссолини. Этим пактом четыре западные державы приняли обязательства во взаимоотношениях друг с другом осуществлять политику эффективного сотрудничества с целью поддержания мира. И обязались проводить в тех пределах, в которых это окажется возможным, «согласованный курс во всех политических и неополитических, европейских и внеевропейских вопросах, а также в области колониальных проблем».


Но ещё ранее, 7 июня 1929 года вышеперечисленными странами было принято решение о предоставлении Германии дополнительных рынков сбыта. Цель – облегчить стране, побеждённой в Великой войне, выплачивать её задолженности по репарациям странам-победительницам. Таким образом, Великобритания утратила возможность единолично контролировать внешнеполитическую и экономическую изоляцию Королевства Тибет.


Германия с приходом к власти нацистов воспользовалась своим правом в полной мере.


Сотрудники экспедиции практически в открытую производили и производят геодезическую съёмку местности, ведут метеорологические наблюдения, составляют подробнейшие планы Лхасы и монастырей.


Реально, Тибет привлекает немцев, как плацдарм сосредоточения военных немецких сухопутных и авиационных соединений и групп для будущего вторжения в Британскую Индию.


Министр двора высокочтимый Квотухту, регент при малолетнем его Королевском Величестве Тхутпэн Гьяцо – Далай-Ламе Четырнадцатом, направил официальное послание Рейхсканцлеру Германии фюреру нации Адольфу Гитлеру:


– «Глубокоуважаемый господин (король) Гитлер, правитель Германии, господствующий над обширными странами.


Да пребудут с Вами здоровье, радость покоя и добродетель!


Сейчас Вы трудитесь над созданием обширного государства на расовой основе.


Поэтому прибывший ныне руководитель немецкой Тибетской экспедиции сахиб Шеффер не имел ни малейших трудностей в его пути по Тибету, ни в осуществлении своей цели установления личных дружественных отношений; более того, мы надеемся на дальнейшее расширение дружественных отношений между нашими правительствами.


Примите, Ваша Светлость, господин (король) Гитлер, наши заверения в дальнейшей дружбе в соответствии со словами, сказанными Вашей стороной.


Это Я подтверждаю Вам! Написано 18 числа первого тибетского месяца года Земляного Зайца (1939 год)».


Эти «добросердечные» отношения Третьего Рейха и Королевства Тибет подогреты поставками в Лхасу немецкого вооружения.


И не только вооружения. Не сомневаюсь, существуют секретные договорённости использования тибетских солдат для нападения на Британскую Индию.


К 40-му году налажена радиосвязь по линии Лхаса – Берлин.


Фюрер может вести диалог с полномочным представителем Лхасы, будь то Далай-Лама или регент, напрямую в едином для обоих собеседников времени. Немецкой техникой можно только восхищаться. Ничего подобного ещё не имеет ни одна иная страна в мире.


Немецкие инженеры, владеющие навыками опытных альпинистов, не только совершили восхождение на священную для буддистов вершину горы Канченджанг, но смонтировали на ней радиоретрансляционную точку. Радиоцентр, работающий в автономном режиме от аккумуляторных батарей, подпитываемых от динамомашины, использующей силу ветра. Оператор может месяцами не подниматься на гору. Радиоцентр работает на коротких волнах. Он способен обеспечить устойчивую радиосвязь Берлина с Лхасой, так и с Токио. Более того, этот радиоцентр, управляемый из Берлина, способен работать в режиме «глушилки», способной создавать помехи, блокирующие радиосвязь Нью-Дели с Лондоном, осуществляемую через многочисленные радиоточки кораблей военно-морского флота.


Экспедиция Шеффера свою работу закончила и покинула Лхасу. Но притом немецкое присутствие в Тибете не только продолжается, но численность немцев увеличивается.


Предполагаю, что мобильные группы радиоинженеров, вернее, офицеров СС «Зондеркоманды «Т», продолжают изыскивать дополнительные надёжные природные отдельно стоящие возвышенности в труднодоступных местах для монтажа новых радиотрансляционных станций.


Эти изыскания продолжаются под прикрытием легенды о поисках легендарной подземной страны вечного счастья Шамбалы, затерянной в Тибете либо в Гималаях…



*****




Читая и перечитывая полученное на имя Мак’Лессона донесение, я невольно перечитал эту фразу дважды, подчеркнул её красным карандашом:


– «… под прикрытием легенды о поисках легендарной подземной страны вечного счастья Шамбалы, затерянной в Тибете либо в Гималаях»…



Шамбала, Шамбала…


Что за Шамбала такая? Почему я о ней ничего не слышал, не читал? Может, не в тех кругах вращался? Если подумать, это что-то мистическое, спиритуальное. Нет, не сталкивался. И в Лхасе был, правда, недолго, а про Шамбалу никто в моём окружении ни разу не обмолвился. Эврика! Эх, Кудашев, стареть начал. Да меня следователь в Москве именно о Шамбале и спрашивал, что я знаю о ней. Ничего! И мысль от себя отогнал. А ведь в связи с ней, с Шамбалой, и другие вопросы задавались. Ну, голова, контуженная в япону мать, вспоминай! Да, были вопросы. Не очень настойчивые, но были. Два имени были названы: некоего Блюмкина Якова Григорьевича и русского художника, но, почему-то, американца. Как его, Егорих? Нет, Рерих. Да, Рерих? Вернее – Рёрих. Русский? Стоит засомневаться, тогда и Кудашевы – татары либо немцы – вместе с князьями и графами Юсуповыми, Аракчеевыми, Годуновыми, Кутузовыми, Рахманиновыми, командором Берингом, адмиралом Беллингсгаузеном, генерал-фельдмаршалом Барклаем де-Толли и императрицами от Екатерин до Александры! Одна тонкость: уж «американцами» вышеперечисленных и иных, вписанных в книги геральдические, назвать никак нельзя. Нет, и Рериха не знаю. Откуда знать, в Санкт-Петербурге не служил, во дворцах на приёмах не бывал, в театрах за всю жизнь был раза четыре, да и то при советской власти, на вернисажи не приглашался. Всё больше по азиатским горам да пустыням… Что ж, пришла пора познакомиться с этими именами. Это можно. У Мак’Лессона библиотека – Британский музей позавидует. В ней одних газетных и журнальных подшивок – тонны! Увы, не для всех. Не для народа Киштвари. Только для одного человека, для самого Мак'Лессона. Правда, последнее время в ней частенько Азариас пропадает. Пора и мне «записаться».



В библиотеке меня с поклоном принял младший жрец Агни-Ра, меченосец храмовой стражи, подчинявшейся Великому жрецу Азариасу. Тем не менее, мой человек. Впервые я познакомился с ним еще в апреле девятнадцатого года, в мой первый приезд в Киштвари с грудой чугунного лома вместо золота. Он был предоставлен мне в личное услужение грумом, заботился о моём пони. Пятнадцатилетний подросток назвался Ясоном из рода Протерос, зарекомендовал себя понятливым и шустрым вестовым. Уже в те годы он отлынивал от обязательных для подростков Киштвари занятий по военно-физической подготовке, предпочитая проводить время за чтением рукописей на древнегреческом и санскрите. В двадцать четвёртом году мы расстались, а когда снова встретились в тридцать шестом, Ясон Протерос уже исполнял обязанности секретаря самого Панкратайоса Кризантоса – Мак’Лессона. После смерти князя, он был мне добрым помощником в деловых связях с коммерческими фирмами, закупавшими в Киштвари продукты нашего горнорудного производства, и поставляющие, в основном, продукты питания, вино и прочие предметы первой необходимости.


Вот и сегодня он приготовил для меня почту и проекты писем на подпись.


Почта подождёт. Есть дела поважнее.



Спросил нашего библиотекаря, что он знает о Шамбале.



Ясон ответил:


– Могу только то, что знаю из древней рукописи «Колесо Времени», составленной самим владыкой Шамбалы Сучандрой со слов самого Будды Шакья Муни. Это страна, укрытая горами и снегами, расположена в неизвестном людям месте, в глубинах земли, в закрытых от земного мира тайных пещерах, где нет смерти, печали, голода и болезней. Попасть в Шамбалу может лишь человек, чистый сердцем! Путь в Шамбалу – это не дорога среди скал и снегов по тропам и перевалам, это путь человека в сердце своём! Возможно, в других книгах есть более практические сведения.



Ясон указал на стену, во всю её высоту и длину, целиком состоявшую из нескольких сот картотечных ящичков. Подошел к картотеке. С минуту его взгляд скользил по наклейкам. Придвинул к стене лестницу стремянку, поднялся на пару ступенек, вытянул узкий ящик, поставил его на стол.


На ящике наклейка «Shambala» – «Шамбала». В ящике всего одна карточка.



На ней аннотация почерком Мак’Лессона на английском:


«Shambala»:


– «1. «Calachacra» – «;;;;;;;» – «Калачакра» – «Колесо Времени», список с оригинала, санскрит, рукопись на хлопчато-копровой бумаге ручной работы, 12-й век от Р.Х., 1879 листов.


– «2. Rene Guenon. «Roi du monde», Paris, 1931» – Рене Генон. «Король Мира», Париж, 1931».


– «3. Helena Blavatsky. «The Secret Doctrine, the Synthesis of Science, Religion and Philosophy», London, 1988, 1897» – Елена Блаватская. «Тайная доктрина, синтез науки, религии и философии», 1888, 1897».


– «4. Nikolai Rerikh. «Heart of Asia», «Shambala», Southbury (st. Connecticut): Alatas, 1929. – Николай Рерих. «Сердце Азии», «Шамбала», Саутбери (шт. Коннектикут): Алатас, 1929».



Приписка карандашом рукой Мак’Лессона:


– «Ничего научно существенного. Мифы, литературные фикшен. Шамбалу с Киштвари идентифицировать невозможно. В мире найдётся немало пещерных городов, как в Европе, так и в Азии, и в Америке. Конечно, их немало и в Индии, стране, где обработка камня и создание грандиозных подземных культовых и дворцовых комплексов было доведено до совершенства тысячи лет назад. Тем не менее, возможная идентификация Киштвари с Шамбалой является крайне опасной. Недопустимой. Природные богатства Киштвари, с её налаженным, пусть для Европы и примитивным производством, непременно покажутся лакомым куском. Аннексия в этом случае со стороны Британской Индии либо Германии неотвратима!».



Я поблагодарил Ясона, сказал:


– На изучение «Калачакры» у меня нет времени. Ты знаешь, уже достаточно! Сможешь найти Рене Генона? Я слышал о нём. Французский философ, ставший египетским суфием!



Через три минуты Ясон протянул мне его книгу. Я чуть было не застонал от досады: конечно, на французском!


Каково же было моё изумление, когда Ясон, взял из моих рук книгу, пролистал её, просматривая страницы по диагонали, нашёл слово «Шамбала», и начал бегло читать французский текст, свободно, фраза за фразой, переводя его на английский!


– «После катастрофы учителя высокой цивилизации, обладатели Знания, сыны Внешнего Разума, поселились в огромной системе пещер под Гималаями. В сердце этих пещер они разделились на два «пути»: правой и левой руки. «Первый путь» назвал свой центр «Агартхи» – «Скрытое место добра» – и предался созерцанию, не вмешиваясь в мирские дела. «Второй путь» основал Шамбалу, центр могущества, который управляет стихиями и человеческими массами. Маги-воители народов Земли могут заключить договор с Шамбалой, принеся клятвы и жертвы»...



– О какой катастрофе идёт речь? – спросил я библиотекаря.



– Несомненно, о Великом потопе, – ответил Ясон. – О потопе, уничтожившем Атлантиду.



Я благодарно кивнул головой. Сделал рукой жест, команду убрать книгу на полку и ящик в картотеку.


Присел на минутку собраться с мыслями.


Понемногу приходило понимание истинного масштаба событий, которые не обошли наше маленькое «затерянное королевство» Киштвари. Теперь известно, что нужно ожидать от немцев. Флаг на вершине Киштвари-Деви – только первый, очень серьёзный шаг. Немцы не осмелились воодрузить флаг на территории Тибета, на горе Канченджанг. Но здесь они не будут столь щепетильны. Следующим вояжем дирижабль доставит в Киштвари роту штурмовиков и полсотни инженеров, техников и рабочих. Сгрузит причальную мачту и ретрансляционную радиостанцию. Будут строить настоящую крепость.


Ладно, посмотрим, как у них это получится!



Вернулся Ясон.


Есть решение и в отношении этого библиотекаря-меченосца. Решение, принятое незадолго до смерти Мак’Лессоном. Воля басилевса была изложена на бумаге, бумага сложена в конверт, опечатана и передана мне с тем, чтобы в час «икс», конверт был передан Ясону Протерос.



Наша маленькая война с Германией неизбежна. И сам я, сколько не берёг мою жизнь мой ангел во всех приключениях, тоже смертен. Пора мне принять некоторые меры на крайний случай. Дело долга по отношению к Киштвари. Дело чести по отношению ко всему роду Кудашевых.



– Пойдём, – пригласил я Ясона. – Возьми с собой масляную лампу.



– Я готов, Учитель, – отозвался Ясон.



Мы шли подземными коридорами, вырубленными в скальных, древних, как сам Индостан, породах. На поворотах, либо на перекрёстках я спрашивал Ясона:


– Запоминаешь?



– Да, Учитель, – отзывался Ясон.



– Есть решение доверить тебе тайну каменных ключей Малой сокровищницы, Ясон. Ты слышал, погиб мой меченосец, владевший этой тайной, который должен был доставить после литургии в неё Кидар Александра Македонского. Эту тайну не должны знать три человека. А для одного – эта ноша непосильна. Случайная смерть либо безумие, и Киштвари останется без своих сокровищ. Ты не боишься?



– Я боюсь только гнева богов, Учитель. Страх за собственную судьбу мне неведом. Я готов. Но почему вы удостоили именно меня этой чести, Учитель?



– Скоро узнаешь, Ясон. Считай, это воля богов. Не сопротивляйся их воле. Не упускай из всего, что окружает тебя, ни одной мелочи. Возможно, волю богов тебе расскажет случайно присевшая на плечо бабочка, или раскалённая капля масла, упавшая на голую ногу… Мы пришли. Дай мне светильник!



Мы остановились у стены с вырезанным на ней гигантским каменным округлым щитом с барельефным изображением Змея, свернувшегося спиралью, на щите. Тело змея с головой в центре спирали было сложено из одинаковых каменных полусфер размером с крупное яблоко.



– Это замок, Ясон. Каменный замок. Остроумное очень сложное инженерное сооружение древних мастеров. Нужно в правильном порядке достаточно сильно нажать на каменные сферы, и вход раскроется сам. Человеку не под силу сделать это, не зная ключа. Многотонный мегалит будет поднят силой воды, перенаправленной из подземного источника. Понятно ли я объясняю?



– Да, Учитель!



– Здесь нельзя ошибаться. Неправильно набранный ключ только намертво заблокирует вход в сокровищницу. Посвящённый сразу поймёт, что была попытка открыть эти двери. Разблокировать вход тоже можно, для этого имеется другой ключ. Ты готов?



– Да, Учитель!



– Слушай и запоминай. Ключевые слова следующие: «Гнев. Ахиллес. Ахеяне. Сделал». Запомнил?



– «Гнев. Ахиллес. Ахеяне. Сделал».



– Теперь порядок применения этих слов. Тебе знаком стих Гомера из «Илиады» – «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына! Гнев неуёмный его много бедствий ахеянам сделал!»?



– Знаком.



– Читаешь стих трижды. В первый раз, чтобы не ошибиться, при каждом произнесённом слове касаешься рукой каждой следующей сферы, не нажимая на них. В первый раз нажмёшь на камень при слове «гнев». Читаешь стих до конца, камни только трогаешь, не нажимая на них. При слове «сделал» нажимаешь на голову Змея. Запомнил?



– Да, Учитель.



– Во второй раз читаешь тот же стих, отсчитываешь слова в том же порядке, но в первый раз нажимаешь на сферу при слове… На каком слове?



– Ахиллес, Учитель.



– Чем заканчиваешь стих?



– При слове «сделал» нажимаю на голову Змея, Учитель.



– Хорошо. Теперь сам расскажи, что будешь делать в третий раз!



– Читаю, касаясь каменных полусфер рукой при каждом слове. При слове «ахеянам» нажимаю с силой на камень. Дочитываю стих до конца, камни только трогаю, не нажимаю на них. При слове «сделал» нажимаю на голову Змея. Правильно?


– Правильно. Теперь, от теории к практике. Последнее предупреждение. Тебя могут выследить и подслушать. Сегодня это невозможно, я принял меры предосторожности. Но в будущем читай Гомера в уме. Начинай, открывай вход!



Ясон подошел к каменному щиту. Остановился, напрягся, как воин перед боем. Поднял правую руку, левую отвёл назад и несколько в сторону для равновесия. Секунд десять собирался, успокаивая дыхание, как снайпер перед выстрелом. Начал. Его правая ладонь пошла по спирали. Губы беззвучно шевелились.



Я тоже в уме читал Гомера. На слове «Ахиллеса» Ясон нажал на камень. Правильно. Хорошо. Я отвернулся в сторону. Побоялся возможного с моей стороны неконтактного воздействия на Ясона.



Повернулся к нему только на шум невидимого водного потока и шорох поворачиваемого каменного блока входа. Не сам щит со Змеем. Рядом.



– Получилось, Учитель! – в полголоса воскликнул Ясон.



– Проходи, – сказал я.



Вошли в Малую сокровищницу. Зажгли канделябры. Каменная дверь через пару минут затворилась сама.



– Как отсюда выходят? – спросил Ясон.



Я услышал в его голосе вполне понятное беспокойство. Подошёл к стене рядом с выходом. Нажал на обыкновенный камень, насколько выступающий из стены. Каменный дверной блок снова начал поворачиваться, открывая выход.



– Понятно, – сказал Ясон.



Я указал Ясону на стул.


Из вороха бумаг, лежавших в одной из ниш, вынул конверт, опечатанный в пяти местах печатью Гюль Падишаха с изображением розы, увенчанной короной. На конверте надпись: «Ясону Протеросу».


Протянул конверт Ясону.


Ушёл в дальний угол сокровищницы. Стоял, молчал, смотрел на огонёк фитильной масляной лампы.


Обернулся на голос Ясона:


– Учитель!



Подошёл к нему.



– Что теперь? – спросил Ясон.



– Пока ничего, – ответил я. – Не пришло ещё твоё время. Сам видишь, внутри Киштвари может в любую минуту вспыхнуть междоусобная резня. А извне – со дня на день я ожидаю военный десант германцев. Сумеем отбить десант, у нашей партии будут шансы против Азариаса. Кидар уже у него. Теперь ему нужна слава освободителя и военного стратега. Потом он перережет наследников покойного басилевса. Наша задача сегодня – не допустить разбаланса сил в Киштвари. Нельзя совершать необдуманные поступки. Кто торопится, ошибается чаще того, чьи поступки выверены и просчитаны. Но вот тогда необходимо действовать молниеносно. Пока Азариас на это не способен. Он выжидает.


– И вы, Учитель, знаете, чего он выжидает? – спросил Ясон.



– Конечно, знаю. Немцев ждёт Азариас. Он тоже видел дирижабль и флаг на Киштвари-Деви!



На этом мы расстались. Одно малое дело я сделал. Осталось большее: подготовиться к десанту «Зондеркоманды «Т»!



*****



Подготовку Киштвари к обороне я начал с ревизии сил и средств. В первую очередь меня интересовали горные 75-миллиметровые скорострельные пушки Круппа, неведомыми путями и способами попавшие к Мак’Лессону. Из той самой, весьма нашумевшей в своё время, немецкой поставки через турецкую фирму в адрес Раджу Чакрабати-Сингху, племяннику махараджи Кашмир и Джамму, партией в десять стволов. Два из них были конфискованы английской администрацией, но восемь пропали, якобы, где-то в пропастях Гиндукуша.


Ан, нет. Отыскались. Все восемь. Новенькие, в масле. Аккуратно упакованные стволы, станки, приборы и механизмы в добротные сосновые ящики. С запчастями. Каждая пушка была снабжена подробной инструкцией. Наставления по сборке орудий и стрельбе были изданы на хорошей бумаге на немецком и турецком языках.


Но со снарядами была беда. На каждый ствол – по три снаряда шрапнельных и три осколочно-фугасных. На восемь не пристрелянных орудий сорок восемь снарядов. Хоть плачь! И нигде, ни у кого не прикупить.


Ладно, пересчитаем по-новому. Два орудия приспособим под зенитную батарею. Для них – 24 осколочно-фугасных снаряда. Шесть снарядов на пристрелку. Восемнадцать для боя. Вполне. Сомневаюсь, что успеем сделать более двух выстрелов. Два орудия выставим на направлении наиболее вероятного движения противника. По два снаряда шрапнелью для пристрелки. Для боя останется 20 снарядов. Уже хорошо.



Батареи будут прикрыты стрелками. Восемьсот винтовок. Из них большая часть Бердана, сотня английских Ли-Энфильдов, сотня Маузеров, штук пятьдесят Мосина. Плюс четыре пулемёта «Льюис» конструктора Сэмюэла Маклина и производителя полковника Айзека Льюиса. Дальность полёта пули калибром в 7,7 миллиметра 1840 метров! С «Льюисами» я сам ещё не знаком. Никогда в руках не держал. Нужно будет проверить всю эту массу оружия, разобрать, собрать, смазать, не перепутать калибры патронов для раздачи стрелкам. До часа боестолкновения дать отстрелять каждому стрелку хоть по три патрона.



Организацию питания, санитарно-медицинскую службу поручил Ясону. Полевой госпиталь на первые двадцать мест развернули в большом зале храма Хелайоса Агни-Ра.



Разведку возглавил Адрастос. Он же и забрал все четыре «Льюиса» своим разведчикам. Я напутствовал его собственным наставлением: не ввязываться в общее боестолкновение, до последнего выстрела на поле боя вести наблюдение, докладывать мне об изменениях ситуации. Вроде, понял.



Артиллерия была на мне. Впервые.



Читал «Unterricht» – «Инструкцию».


Хороша пушка «75-мм KRUPP Feldkanone L/24»!


Калибр:


Калибр: 75-мм


Вес ствола: 229 кг


Вес лафета: 533 кг


Тип снаряда: сегментная граната, шрапнель, картечь


Вес фугаса: 6,1 кг (13 фунтов 8 унций)


Вес шрапнели: 5 кг (11 фунтов)


Дальность стрельбы: с ударным взрывателем 6600 ярдов или 6.03504 км.


Ствол на жестком лафете без противооткатных буферов. Подъем ствола осуществляется вращением расположенного под углом к корпусу лафета маховика.


Для более точного наведения орудия на цель, в дополнение к основному – тангенциальному – орудие оснастили новым телескопическим прицелом.


Максимальный угол возвышения ствола над горизонтом – 20-ть градусов.


Телескопический прицел меня порадовал. Угол возвышения в двадцать градусов – огорчил. Ненадолго.


Два дня ушло на расконсервацию и сборку четырёх орудий. Собрав, поняли если поставить на храмовой площади – смотреться будут. Салютовать можно в честь особо важных гостей. Если очень постараться, можно по серпантину поднять и на гребень кальдеры, и спустить к подножию Киштвари-Деви. Пушки тяжелы, но всё-таки, они «горные». Вот только для ведения огня по воздушным целям орудия явно не приспособлены. Придётся дорабатывать. Новые стальные лафеты и турели нам изготовить не удастся. Придется из дерева. Где-то тут, в Киштвари, я добрый дуб однажды видел!


Отрядил отряд на заготовку древесины. Сам, по собственному наитию, принялся за эскиз такого лафета, чтобы и откатный удар смог выдержать, и лёгок был при повороте ствола, и высоту возвышения ствола позволял изменять от 45-ти до 85-ти градусов. Хотя бы.



Семь дней промелькнули как один. Те, работы, которые я планировал закончить в три-четыре недели, были исполнены в полном объёме к восьмому дню. Я не удивлялся тому, что в тяжёлых работах оборонительного характера принимают участие не только профессиональные стрелки – меченосцы храмовой и дворцовой стражи, но, практически, все здоровые мужчины Киштвари: шахтёры и металлурги, камнерезы и пастухи. А следовало бы удивиться и сказать доброе слово организатору добровольной трудовой повинности.


Однажды, вытянув на гребень кальдеры орудие, мои меченосцы чуть было не упустили ствол по крутому склону внешнего кольца с высоты более чем в восемьсот метров. На помощь бросился не только я, «архистратиг», но и каменотёсы, трудившиеся над возведением брустверов на площадке, с которой должен был бы простреливаться серпантин – путь вероятного продвижения противника. Мы успели перехватить канат и несколько минут удерживали груз в двести двадцать девять килограмм, пока его не перехватили ещё несколькими канатами мои «артиллеристы». Пока ещё в кавычках. Упав от пережитого напряжения на спину, я прижал к губам кровоточащую ладонь, обожжённую джутовым канатом. Взглянул на своего невольного помощника, рассмеялся. Он занимался тем же самым.


Моя реакция каменотёсу понравилась. Он тоже улыбнулся. Потом, подняв вверх правую руку, спросил:


– Если архистратиг позволит, я спросил бы его, бывал ли он сам в Греции?



– Да, бывал. Правда, давно, почти тридцать лет назад! Ещё в мирное время. До Великой войны.



– И как?



– Посмотрите вниз. Видите озеро? Оно прекрасно. А теперь представте себе огромнейшую водную среду – вечнолазурное море, по которому ещё плавали герои «Илиады», царь Одиссей! И из моря встают белокаменные острова, берега большой земли, покрытые зеленью лесов. И города… Я видел столицу древней Эллады – Афины. Я был на вершине холма Акрополя у подножия мраморных колонн главного входа – Пропилей – Парфенона, храма Афины Паллады…



Мой собеседник зажмурился, словно представлял себе картину, описанную мною словами. Сказал:


– Да, правда. Ясон рассказывал нам так же.



– Ясон? – переспросил я.



– Да, Ясон. Он не только рассказывал, он читал нам о Греции, показывал изображения её древних храмов и новых городов. Там живут такие же люди, как и мы. Ясон говорил, что в мирное время мы могли бы ездить друг другу в гости…



Я был потрясён. Неужели должна была наступить война, чтобы вот так, в неделю можно было сломать решётки изоляции Киштвари? Пусть пока только в их самосознании. И это сделал Ясон!



Каменотёс продолжал:


– Я простой человек. Меня зовут Тимус. Мы все, все киштвари, как бы ни было нас мало, против врагов Греции, против врагов, которые хотят уничтожить весь мир ради самих себя, ради одного собственного народа! Мы все будем воевать против германцев. Здесь или в Греции, всё равно!



Я по-европейски пожал каменотёсу руку. Он сначала не понял этот жест, но потом с готовностью ответил крепким рукопожатием.



*****



На восьмой день были назначены испытания нашей артиллерии. Артиллерия, расположенная по гребню кальдеры, охранявшая пути вероятного продвижения противника, в пух и в прах разнесла картечью многочисленные мишени – мешки, набитые соломой, выставленные на двух витках серпантина.


Так наглядно проверить боеготовность зенитной батареи возможности не было. Макет дирижабля поднять в воздух не удалось бы.


Наши кузнецы и плотники постарались на совесть. Конечно, на практике пришлось вносить некоторые изменения в проект дубового лафета, вращающегося на тяжёлой платформе. Эту возможность обеспечивали два добрых молодца, вращая платформу, как вращают на русских ярмарках большие карусели. Двое других на самой платформе вращением настоящего штурвала, типа морского, по команде канонира поднимали и опускали ствол орудия.



Более того: каждая площадка под зенитное орудие в целях маскировки могла быть опущена под землю по самую мушку поднятого ствола. Землекопам и каменотёсам пришлось весьма изрядно потрудиться.


В состоянии покоя площадка накрывалась специально сплетённой маскировочной сетью.



Мною предполагалось, что дирижабль должен будет максимально снизиться над вершиной горы Киштвари-Деви с тем, чтобы сгрузить на её поверхность доставленное тяжёлое и объёмное оборудование. Дирижабль должен был бы спуститься и к подножию Киштвари-Деви, чтобы сгрузить предметы, необходимые для основания базы работников, и самих работников. Возможно, и вооружённых бойцов. У немцев есть два варианта десантирования. Первый, испробованный вариант: строить лагерь у подножия горы с внешней стороны кальдеры. Второй – с внутренней. В обоих случаях они попадали бы под огонь наших пушек. Зенитная артиллерия могла использовать и нулевой уровень прицела.



Каждое зенитное орудие было пристреляно тремя выстрелами с тремя разными углами возвышения. Постарались не потревожить выстрелами священную белизну вершины Киштвари-Деви. Разрывы снарядов засекали теодолитами. Первым – от орудия. Вторым – установленным в шести километрах от орудия. Предельная высота параболы, описываемой снарядом – точка вершины треугольника – вычислялась методом триангуляции. Она составляла 3800 метров!


Высота плато у основания кальдеры на картах, составленных в своё время самим Мак’Лессоном, была определена в 1400 метров, высота гребня кальдеры в самой высокой точке достигала 2600 метров, а пик Киштвари-Деви – 3400 метров от уровня моря. Если учесть, что эти цифры именно от «уровня моря», не трудно высчитать, что от подножия до вершины высота горы не выше двух тысяч метров.


У нашей зенитной батареи был шанс сбить фашистский дирижабль в воздухе!



Результаты испытаний я счёл удовлетворительными.



*****


Пошли, потянулись томительные дни ожидания. Они не были праздными. Я наводнил разведчиками окрестные далеко не близкие деревушки. Конные наряды день и ночь патрулировали территорию вокруг кальдеры. Часовые границы были готовы зажечь сигнальные костры на вершинах хребтов, окружающих долину вокруг Киштвари, при появлении дирижабля либо иного наземного вторжения на охраняемую территорию не только группы лиц – чужака, одинокого всадника!


Сам лично, днём и ночью проверял посты. Конечно, особо пристальное внимание было обращено на зенитную батарею. Под маскировочной сетью, и купами нарубленных кустарников эти огневые точки были практически не видимы.


В дневное время беспощадно гонял артиллерийские расчёты бесконечными тренировками.


– Боевая тревога! Расчёт к бою!


– Маскировочную сеть убрать! Делай раз!


– Выдвинуть орудие в боевое положение! Делай два!


– Расчёту занять свои места у орудия согласно номерам! Делай три!


– Заряжающий!


– Я! Канонир Фил!


– Ваши обязанности?


– Ответственность за маскировку орудия, участие в приведении орудия в боевое положение, при ведении огня произвожу заряжание орудия, по команде командира расчёта «огонь» осуществляю выстрел, произвожу выброс гильзы. В случае гибели любого другого номера расчёта выполняю его обязанности в совокупности со своими!



И так далее… Каждый Божий день.



По ночам я слушал радио. Новости были не утешительными. Создавалось впечатление, что в эфире день и ночь, не смолкая трещат наперебой только Гитлер и Геббельс. Они оба напоминали мне впервые обкурившихся гашишем хумаракешей. Эйфория выше Гималаев. Закончится словесная паранойя фюреров, начинается бесконечный концерт военных оркестров. «Дойче, дойче юбер аллес!». Стало очень непросто поймать БиБиСи. Сводки СовИнформБюро, даже в самые тяжёлые первые месяцы войны были всегда желанны. Если «Говорит Москва!», значит, жива Россия!



Господи! Как в эти июльские дни я ждал этот проклятый фашистский дирижабль! Его ждали все киштвари. Большинство – с азартом воинов, которым не терпелось испытать собственное оружие, собственную силу и храбрость в бою. Конечно, были и те, кто ожидал начала боевых действий со страхом. Я понимал их. Это были старики, женщины, больные, увечные… У меня в те дни и мысли не было о том, что рядом с нами могут находиться люди, ждущие фашистов, как посланцев богов. Люди, готовые всадить обоюдоострый скифос в спину защитников Киштвари.



Наконец, дождались!


Это случилось 18-го июля 1941 года.


Немцы были верны себе. Они выдвинулись на линию огня в своё любимое время – на рассвете. Дирижабль шел на запад, на Киштвари, прикрываемый лучами поднимающегося летнего яркого солнца. Ни один из выставленных часовых, ослеплённый солнцем, не увидел его. Великий Хелайос Агни-Ра сыграл злую шутку над своими адептами. Ни один сигнальный костёр не был зажжён вовремя.


Дирижабль, сбросив обороты моторов, почти без звука, завис над вершиной Киштвари-Деви, почти опустился на её вершину и начал разгрузку. На ледник успели спуститься трое мужчин. Начали принимать груз – большие ящики, спускаемые на тросах электротельферов.



Они работали не менее десяти-пятнадцати минут, пока один из стрелков не поднялся из своего тёплого гнёздышка из шкуры яка на бруствер гребня кальдеры, чтобы облегчиться. В его руках не было оружия. Увидев дирижабль, меченосец опешил, сначала безмолвно на него просто смотрел, а потом, вникнув, что это воздушное чудовище и есть ожидаемый враг, закричал во всё горло:


– Виман! Виман! Виман!



От этих воплей нельзя было не проснуться. В Киштвари не было стрелка, который за несколько минут не расстрелял бы свой боезапас в сторону дирижабля. Естественно, ни одна винтовочная пуля до дирижабля не долетела.


В этой суматохе зенитные артиллерийские расчёты показали себя с наилучшей стороны. Часы тренировок по немецкой системе обучения канониров, изложенной в «Наставлении» не прошли для моих артиллеристов даром. С момента первого вопля «Виман!» им понадобилось девяносто девять секунд на то, чтобы сорвать с точки маскировочную сеть, выдвинуться из окопа, навести орудие на цель по отработанной траектории и открыть огонь. В пять минут лихорадочного обстрела боезапас был израсходован полностью. Ни у первого, ни у второго расчёта не осталось ни одного снаряда.


Все восемнадцать снарядов ушли в цель.



Это зрелище нужно было видеть. Я, как и все киштвари, был заворожён им. В моём большом кармане так и остался невостребованным фотоаппарат «Кодак» с 36-ти миллиметровой плёнкой. Дирижабль был не просто подбит, как гигантская птица. Он горел в воздухе! Это был гигантский клубок огня. Его жар коснулся горячей ударной волной каждого киштвари. Немцы, принимавшие груз на вершине горы, погибли мгновенно.



Киштвари, опустошившие магазины своих винтовок, потрясали ими в воздухе. Как один эта масса стрелков кричала, повторяя имя своего божества:


– Агни-Ра! Агни-Ра! Агни-Ра! Нике! Нике! Нике! Победа!


Я не был исключением. Я тоже человек, а не просто «архистратиг». Я кричал по-русски:


– Ура!



Вспомнил слова присяги: «Я, сын трудового народа..»… Дал присягу, значит, обязан исполнить принятый на себя долг защищать отечество, Россию, теперь – Советскую Россию, СССР.


Не имеет значения, что защищать Россию придётся за её пределами. Ели враг России пришёл в Гималаи, значит нужно исполнять свой долг в горах Гималаях. Не Кудашев развязал Мировую войну. И закончат её другие, без него. Но правильно сказано: «Враг будет разбит, победа будет за нами!». В этой непременной Победе будет вклад и Кудашева. Русского офицера. Бойца Красной Армии, сына народа!



Кто-то сзади потянул меня за рукав. Я обернулся. Это был мой знакомый каменотёс Тимус. Он был чем-то обеспокоен.


– Что случилось?



Тимус наклонился ко мне и прокричал в ухо:


– Азариас обвинил Ясона в богохульстве. В полдень он готовится принести Ясона в жертву Хелайосу Агни-Ра!



Этого известия мне было достаточно. Мой пони был наготове. Прикинул: от храмовой площади до восточной стены кальдеры добирался за четыре часа. Это в гору. Под гору дорога легче. Можно будет добраться часа за три, если не меньше.


Первый раз в жизни ударил своего коня. Не плетью, нет. Просто рукой по крупу. Пони меня понял. Заспешил со всех ног. Подгонять не было нужды. Лошадка бежала в свою родную конюшню к яслям с тёплым просом!



Я успел вовремя. На час раньше полудня, но вовремя. Увидел издали: площадь полна народа. Одни не комбатанты: старики и увечные. Они собрались вокруг жертвенного камня.


На камне с раскинутыми в стороны руками Ясон. Видно, прикован. Над ним с ритуальным греческим скифосом – мечом из чёрной бронзы – стоит Азариас. Он ещё не видит меня. Вот он двумя руками поднимает меч клинком вниз над своей головой… Делает резкий замах для сильного колющего удара…


Моя правая рука сама выхватила из-за пояса самовзводный наган. Особо не целясь, я автоматом сделал поправку на дальность, почти на полторы головы выше фигуры. Дважды нажал на спусковой крючок.


Азариас дёрнул пробитой головой, уронил скифос, упал с мегалита на камни площади.


Но звука моего выстрела не услышал никто. Ни я сам, ни толпа собравшегося народа.


Тяжёлый громоподобный звук взрыва пришёл со стороны Киштвари-Деви. За ним второй, третий, четвёртый!


Толпа с криками ужаса бросилась от жертвенного камня врассыпную.



Я убрал наган, спешился, поднялся к камню.


Ясон был жив. Он был прикован к жертвеннику.


Я оглянулся: на площади ни одного мужчины. На камне – оброненный Азариасом меч. Ну, это оружие не инструмент. Здесь лом нужен и кузнечные клещи. Ладно, «нет гербовой бумаги, пишем на простой!». Взялся за цепь двумя руками. Сделал петлю на правой кисти. Упёрся ногами в камень, потянул на себя цепь. Закричал от боли в руках, от боли в сердце. Железный клин со звоном вылетел из камня. Я упал на спину, ударился затылком о камень. Ясон был свободен.



Ещё серия взрывов за Киштвари-Деви. Господи, что там происходит?! У моих артиллеристов ни одного снаряда не осталось. Кто их, несчастных, из гаубицы долбает?



Спросил Ясона:


– Домой сам дойдёшь? Цепи сумеешь снять?



Он кивнул.



Я протянул ему свой наган:


– Держи. Он просто действует. Нажал – выстрелил. Береги себя. Вернусь, всё обсудим. Я назад, на войну.



Зашёл на конюшню. Приказал конюху-инвалиду подседлать свежего пони и взнуздать второго в запас.


Сел, покатил быстрым шагом. Здесь лошадки галопа не знают. И гнать нельзя, загонишь в момент. Высокогорье!


Через час мне пришлось остановиться. Навстречу мне по серпантину тропы тугой непрерывной лентой двигалась вся моя армия. И не только. Издалека я разглядел среди белых и серых войлочных плащей киштвари тёмно-зелёные летние мундиры английских «томми» и бордовые тюрбаны сипаев. Кто верхом, кто с конём в поводу.



*****



События на восточном склоне горы Киштвари-Деви после того, как я покинул наши «редуты победы», отправившись к храмовой площади, где успел предотвратить жертвоприношение, я излагаю со слов меченосца Адрастоса.



Эйфория победы охватила наших киштвари, совместными усилиями, как они думали, уничтожившими «виман» фашистской Германии. Действительно, в том бою не было стрелка, не опустошившего свой магазин в обозначенную цель. Кто бы стал доказывать стрелку, что не его пуля заставила вспыхнуть дирижабль!



Но истинными героями, конечно, были артиллеристы зенитной батареи. К слову истины, артиллеристы на направлениях вероятной пешей атаки противника, не сделали ни одного выстрела. Не поддались искушению прожечь свой драгоценный боекомплект на артиллерийский салют.



К этому времени подоспели ополченцы интендантской службы. Обед. Молниеносная победоносная война – многовековая мечта германских империалистов и фашистов – обернулась для киштвари грандиозным пикником на открытом воздухе. Вот когда и где киштвари почувствовали себя единым народом. Счастливым народом. Для общей радости не хватало только вина в больших чашах, пущенных по кругу. Это ничего, сейчас вернётся архистратиг, даст команду «отбой», поздравит народ с победой, наградит победителей, распустит армию по домам. А вечером на храмовой площади будут жарить быка, самого большого и жирного яка! Будут танцевать женщины, а мужчины петь самые весёлые песни. И вино будет литься рекой. Этот пир войдёт в историю Киштвари, равно как и имена его героев…



И в этот момент страшный взрыв уничтожил первый расчёт зенитной батареи. В воздух взлетели растерзанные части человеческих тел, разбитая, мгновенно оплавленная пушка Круппа, на сотню метров в воздух поднялся столб из огня, дыма, камней и земли.


Вопль ужаса сотен людей, уже празднующих в своих душах победу, волной прошёлся по всему Киштвари. За первым страшным ударом последовал следующий, немыслимой точности, уничтоживший второй артиллерийский расчёт зенитной батареи.


Наши меченосцы залегли. К их чести, ни один не покинул поле боя, не бросился спасать свою жизнь в глубоких пещерах Киштвари. Стрелки спешно меняли в винтовках обоймы, перезаряжали оружие и без команды открывали огонь по врагу.


Да, это был второй дирижабль с чёрной свастикой на сверкающем серебром борту. Защитники Киштвари увидели своими глазами, как из гондолы дирижабля выскользнуло нечто длинное, напоминающее большую рыбу. С плавниками и хвостом, извергающем пламя. Это нечто теперь летело по направлению к брустверу, на котором стояло третье орудие. Через три секунды был уничтожен и этот расчёт. Ещё через минуту – четвёртый. Стрелки продолжали опустошать свои патронташи, но дирижабль был неуязвим. Он был слишком высоко для винтовок. Мало-помалу, стрельба прекратилась. Дирижабль висел над позициями почти в зените. Так прошло минут сорок. И воздушное чудовище, словно почувствовавшее своё полное превосходство не только в воздухе, но и на земле, начало снижаться. Теперь в него не стреляли. Киштвари, сжимая в руках бесполезное опустошённое оружие, с ужасом смотрели на приземляющийся «виман». В дирижабле, видно, решили высадить десант в самой кальдере, избрали местом приземления просторную ровную поляну на берегу озера. Стрелки киштвари уже могли видеть в открытых иллюминаторах гондолы головы пришельцев, зелёного цвета, с огромными сверкающими глазами и хоботами вместо носа… Они казались киштвари чудовищами из чужого мира! Конечно, киштвари никогда не видели противогазов. Из амбразур гондолы торчали стволы пулемётов «Штанге».


Остановившись на высоте в десять-двенадцать метров, дирижабль распахнул нижний грузовой люк гондолы. Еще минута, и долина должна была бы наполниться десантниками, вооружёнными автоматами Фольмера.


Этого не случилось.


С трех сторон внутреннего склона кальдеры из четырёх точек, расположенных выше опустившегося дирижабля, по нему практически в упор одновременно ударили длинными очередями английские «Льюисы»!


Дирижабль вспыхнул почти мгновенно. Раздался взрыв. За ним второй, третий, четвёртый. Это рвался боезапас: ракеты, патроны, взрывчатка.


Через несколько минут всё было кончено. Из немцев ни одного не осталось в живых. Были потери и среди киштвари: погибшие при взрыве, обожжённые, контуженные.



Честь победы в этом неравном бою целиком принадлежала Адрастосу и его разведчикам.



Однако, и на этом в этот день военные приключения не закончились. В самый разгар последнего боя с немецким дирижаблем к кальдере вплотную подошёл эскадрон полевой разведки Бенгальских скаутов Индийской Армии, возлавляемый капитаном Сэмюэлем Гроссом.



Именно с ним я и встретился на серпантине внутренней стороне кальдеры, ведущего к центру скального дворцово-храмового комплекса.


Обменялись приветствиями, представились.


Мне не оставалось ничего иного, как назваться Джозефом Стивенсоном, экс-советником покойного полковника Мак’Лессона, управляющим делами его имения.


Закончил церемонию знакомства жестом:


– Добро пожаловать в Киштвари, сэр Сэмюэль Гросс!


На пороге храма нас встретил Ясон Протерос. Я шепнул ему:


– У нас гости. Распоряжайся. Раненых в храм. Мобилизуй женщин для оказания помощи. Готовьте обед для наших меченосцев и бенгальских скаутов. Их здесь человек триста. Накормить коней. Накрывайте стол для офицеров наших и английских в приёмном зале дворца. Постарайтесь подать как можно скромную посуду. Не будем дразнить англичан.


Повернулся к офицерам:


– Прошу простить, джентльмены. У нас сегодня не самый лучший день. Вы тоже проделали дальний и трудный путь. Мы будем отдыхать. Предлагаю начать с горячей ванны сернистого подземного озера. Правда, сервис не так роскошен, как в английском Бате графства Сомерсет, что на реке Эйвон. Но уверяю, что эффект от водной процедуры превзойдёт все ваши ожидания. Почувствуете себя рождёнными заново. Потом будем обедать. К сожалению, наоборот не получится. Мы не были готовы к достойному приёму столь великолепного общества.



Джентльмены не протестовали.



За обедом капитан Гросс представил нам старшего офицера, сопровождавшего батальон скаутов, назвал его имя. С бокалом бренди в руке поднялся пожилой полковник с совершенно белыми бакенбардами. Сказал спич. Во время своей речи смотрел, не мигая, только в мои глаза.


– Джентльмены! Сегодня, действительно, не лучший день для праздника. Но, возможно, произошедшие события не помешают доброму знакомству и дальнейшей дружбе истинных воинов и офицеров. Не раскрою военную тайну, если расскажу, что в день 22 июня наша контрразведка перехватила радиограмму, переданную открытым текстом на немецком языке. Не буду приводить её текст полностью по понятным нам всем причинам. Процитирую на память всего пару строк. Вот они: «Мой фюрер! Рад сообщить приятное известие: «Зондеркоманда «Т» под моим личным руководством обнаружила местонахождение легендарной Шамбалы! Силами воздушной разведки произведены не только детальное фото и киносъёмки местности, но и воодружен государственный флаг на безымянной пока вершине близ стоящего горного пика, который с вашего разрешения мог бы носить ваше имя. Координаты территории, условно названной нами «Шамбала» следующие… Подпись – генерал вермахта Зигфрид-Рейнгольд барон фон Реайнхардт». Названные координаты в нашем «Директорате» Нью-Дели были хорошо знакомы. Координаты поместья полковника сэра Алана Мак’Лессона, бывшего советника Вице-короля Индии лорда Чарльза Хардинга. Наш человек – разведчик. Начинал младшим офицером у самого Уилфреда Маллесона. Последние свои годы был полномочным резидентом Короны в независимом княжестве Кашмир и Джамму! Полковника Мак'Лессона при посещении им резиденции лорда Хардинга встречали салютом из одиннадцати артиллерийских выстрелов! Незаурядный человек, бывший хозяин этого дворца и поместья. Но продолжу: в этот же день, 22-го июня, было принято решение об экспедиции в этот дальний, но прекрасный уголок нашей Индийской Англии. И вот мы здесь. Жаль, нам не пришлось сразиться на этом форпосте Британской Индии с проклятыми фашистскими бошами! Эту работу выполнил ближайший соратник полковника Мак’Лессона сэр Джозеф Стивенсон. Предлагаю, джентльмены, выпить за здоровье нашего товарища!



Спич джентльменами был выслушан со вниманием, тост поддержан, бокалы бренди осушены до дна. Я тоже не оставил в своём бокале ни капли. Положение обязывало. Поставил бокал на стол.


Полковник поставил свой пустой бокал рядом с моим. Протянул руку для рукопожатия. Спросил:


– Ведь так, сэр Джозеф? Я ничего не упустил?



Я ответил не сразу.


Напротив меня сидел человек, с которым мы были слишком хорошо знакомы по Исфахану 1912-го года. Я знал его ещё майором Джеймс Фитц-Гилбером, командиром батальона скаутов индо-британской военной экспедиции в Персии.


Знал и то, кем он стал на сегодняшний день – первым заместителем директора в новом «Директорате Разведывательного Бюро» Вице-королевства Индия.


ГЛАВА XXX.



«Дружеская» беседа за завтраком с Фитц-Гилбером. Посмертный сувенир от барона фон Реайнхардт.


Киштвари, как субъект международного права.


Кое-что о синдроме Дауна. Тайна Ясона Протероса. Снова Кудашев под арестом. Последний побег. Дуэль с Калининым.



19 июля 1941 года. Киштвари.



Утром мы завтракали только вдвоём: я и Джеймс Фитц-Гилбер.


Его офицеры и рядовые скауты с рассвета занимались сбором вещественных доказательств на территории вчерашней битвы. Батальонные врач и фельдшер в эту ночь вообще остались без отдыха. У них было много работы, и не хватало медикаментов. С хлопковой тканью на перевязки проблем не было. Мазь от ожогов изготавливалась фунтами кустарным способом из прокаленного хлопкового масла и отвара ивовой коры с небольшим добавлением горного мумиё, опиума и спирта. Помогало. Случаев абсцессов не было. Контуженых бойцов приводили в сознание, обеспечивали им здоровый сон.


Это была реальная помощь. Своим выздоровлением многие киштваряне были обязаны бенгальским скаутам.



За завтраком Фитц-Гилбер, как истинный джентльмен, начал разговор с элегантного и пустячного на первый взгляд, вопроса. Нет, не на тему «собаки и лошади». На более прозаическую.


Он спросил:


– Не скажете ли, сэр Джозеф, что есть золото?



Я ответил, не раздумывая:


– Золото – голд, аурум – химический элемент под номером 79 периодической системы Менделеева. Золото – металл с температурой плавления в 1064,4 градусов по Цельсию. Латинское, возможно, этрусское название aurum – «жёлтое».



Фитц-Гилбер поджал губы, не скрыл удивления. Спросил:


– Доктор Джон, я хорошо помню ваши интеллектуальные способности. Не случайно Уилфред Маллесон в Исфахане назначил вас, военного чиновника, протектора военно-санитарной службы доктора Джона Котович, ответственным за оперативно-розыскную деятельность временно созданного подразделения «Isfahan’s Military Board». Исфаханскую Военную Коллегию, если помните, официально возглавлял я. Вот уже почти тридцать лет я мучаюсь вопросами, что же именно произошло в двенадцатом году в Исфахане? Сколько смертей, нераскрытых преступлений, клубок фактов и разорванные между ними связи… Мне известны ваши отношения с лордом Фальконером. Ваши общие приключения давно стали легендами, пересказываемыми за офицерскими застольями. Право, эти истории могли бы лечь в серьёзные учебники для военных академий. Но меня более интересуют дела Исфаханские. Кстати, не поделитесь, что вас лично связывало с Маллесоном?



– А нас, действительно что-то связывало?



– А вы не ответите?



– Какой вопрос, такой ответ. Реальная жизнь настолько сложна, что ни один из самых гениальных мыслителей, литераторов, аналитиков разведывательных служб и прочих, не будут в состоянии воссоздать на бумажных страницах своих опусов, романов и протоколов истинную картину сложных человеческих взаимоотношений. Взаимоотношений, основанных не только на примитивной лобовой логике предполагаемых ситуацией взаимодействий, но и на нежнейших флюидах ощущений и осознанных мыслительных процессов, не только не поддающихся протокольному обоснованию, но и собственному пониманию индивидуумов – участников трагедии!



– Не люблю сложных ответов на простые вопросы. Поверьте, доктор Джон, я вам не враг. Более того, я всегда восхищался вашим мужеством, вашими способностями аналитика, мастера политического сыска. Всегда знал, самым знатным особам, таким, как лорд Фальконер, генерал Маллесон и полковник Мак’Лессон вы были нужны более, чем они вам. Лично для меня подобные отношения с вышестоящими персонами недостижимы. Я как был фельд-полицейским, так им и остался. Предлагаю сотрудничество. Клянусь честью старого офицера: со мной вы не потеряете ничего из того, чего вы успели добиться в жизни. Я имею в виду имущество и прочее, что вам дорого. Всё обсуждаемо. В свою очередь обещаю прикрыть вас в случае, в безусловном случае предстоящего серьёзного расследования вооружённого конфликта, произошедшего между жителями поместья в самоназвании Киштвари, владельцем которого являлся подданный Британской Короны Алан Фитцджеральд Мак’Лессон, и военнослужащими Третьего Рейха, Германии. Не пугаю, вас не запугать, предупреждаю, как старого товарища: расследование будет проводить не только «Дирекция», в которой служу и я сам, но и Финансовый департамент Вице-королевства. Не исключено, что в расследовании примет участие и Военная прокуратура Его Величества. Я не тороплю, у вас есть несколько дней на то, чтобы принять моё предложение. Тем не менее, вернёмся к моему самому первому вопросу, к золоту. Что вы можете сказать об этом предмете, обнаруженном моими разведчиками на поле боя, на месте гибели второго дирижабля?

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги