Конечно, был такой ход и в Киштвари. Мне, в своё время, ответственному за охраняемый периметр, он стал официально известен как доверенному человеку князя Киштвари Его Высочества Панкратайоса Кризантоса (Мак’Лессона). Но реально, впервые вошёл этим ходом в Киштвари в качестве доверенного лица генерал-майора Джунковского Евгения Фёдоровича – помощника генерал-губернатора Туркестанского края, ещё не упразднённого в январе 1918-го года. В то время я ещё носил под своей чёрной кавказской буркой мундир русского офицера с погонами подполковника. Миссию свою я исполнил в точности согласно приказу и инструкциям, данным мне. Вот только результат этой миссии стал для меня ударом сильнее японского снаряда, начинённого мелинитом!



Алан Фитцджеральд Мак’Лессон – Рами Радж-Сингх или князь Киштвари Его Высочество Панкратайос Кризантос знал своё дело. Он, организовал круговую оборону своего маленького княжества. Обучил военному делу каждого мужчину, способного носить оружие, знающего свое конкретное место во время военных действий. Создал пограничную стражу и пограничную разведку с постоянными секретными постами не только на своей территории, но и за её пределами.


Но главной лично своей задачей считал действенную политику в международных отношениях. Политику достаточно сложную, жёсткую, но плодотворную.


Княжество Киштвари в большом мире мало кто знал. Княжество Киштвари так и не испытало горечи унижений и народных страданий в статусе штата Британской Индии.


Мак’Лессон держал баланс. И не допускал фигуры Большой Игры на территорию Киштвари. Все ходы должны быть сделаны на чужом поле.


Я, подполковник Кудашев Александр Георгиевич, сам того не желая, стал для Мак’Лессона исключением из этого правила. Большая Игра сама диктовала свои правила игрокам. Я был использован «в тёмную» человеком, которому доверял, которого уважал более иных многих. Джунковским.



Так, не без моей участия, Россия стала в политике Киштвари противовесом Соединённому Королевству Великобритании. Таким же, как и Германия.



*****


*****



Из воспоминаний о годе 1918-м вернёмся в год 1912-й.


Индия. По дороге из Кветты в Симлу.


18 декабря 1912 года.



В Лахор прибыли к вечеру восемнадцатого декабря. Шёл дождь. Многочисленные каналы Пенджаба переполнены мутной водой. Размыты дороги. Рисовые поля под водой. Увы, природа. Нет дождей – засуха, неурожаи. Много дождей – наводнения. Погода предсказуема лишь относительно. Как здесь не верить бесчисленным индуистским богам? Хоть один рассердится, найдёт время наказать безбожников.



Зато утро девятнадцатого было великолепным. Проснулся я в роскошной постели на белоснежных шёлковых простынях под прозрачнейшей кисеёй полога во дворце генерал-губернатора провинции. Разбудил меня сам Гюль Падишах – Алан Мак’Лессон.



– Вставайте, профессор! Время ланча, а мы ещё не завтракали. Нас ждут. Стол накрыт не по регламенту, просто для трёх близких друзей. Смокинг не обязателен. Мы разделим ланч по-дружески в обществе вице-губернатора Пенжаба.



Знакомство состоялось. Меня, как младшего по чину и возрасту Мак’Лессон представил первым:


– Доктор сэр Джозеф Стивенсон, мой советник и добрый друг!


Я отреагировал поклоном головы в сторону, как уже знал, вице-губернатора штата.



– Полковник, вице-губернатор сэр Майкл О’Дуайер! – продолжил Мак’Лессон, правда, уже под именем, известным в Британской Индии, Рами Радж-Сингха, советника Его Высочества Вице-короля Индии лорда Хардинга по национальным вопросам.



Обменялись рукопожатиями.


– Монинг! Хау дую ду? – небрежно, как старого знакомого, меня приветствовал О’Дуайер.


Я ответил, как того требовал этикет.



– Крепкая рука! – отметил наше рукопожатие О’Дуайер.



Однако, я почувствовал, что вице-губернатор нашим рукопожатием остался недовольным. Вроде, я не пытался показать свою силу. Правда, отметил, что рукопожатие было не совсем обычным. С неким смыслом. Позже, решил посоветоваться с Аланом. Тот от души рассмеялся. Я на разъяснении не настаивал.




Вице-губернатор жестом пригласил за стол. Разговор продолжили за традиционными пудингом, беконом и виски. Бифштексы в Индии опасаются готовить и есть даже англичане. За убийство коровы простому человеку грозит смертная казнь. Зачем подданных понапрасну тревожить!



Продолжил на незнакомом наречии:


– Сат шри акал!


Я покачал головой.



За меня заступился Рами Радж-Сингх:


– Уважаемый сэр! Мой советник недавно в Индии, ему ещё предстоит познакомиться с ней! Но рекомендую: наш сэр Джозеф превосходный наездник, а в умении пользоваться револьвером, боюсь вы в своём штате не найдёте ему равных!



– Вот как? – вице-губернатор окинул меня уже внимательным взглядом. – Похоже на то. У вас талант, дорогой Рами Радж-Сингх, привлекать к себе незаурядных людей! Если в День поминовения героев будете в Амритсаре, привозите и своего советника, посмотрим, каков он в деле! Там ему разъяснят, что означает: «сат шри акал!».


Обратился ко мне:



– Я понимаю, вы ещё не знакомы с народами Индии. Здесь мало знания одного хинди. Освоитесь, будете понимать и урду, и пенджаби! Возможно, изучите и военный слэнг сикхов. Но, как джентльмен, конечно, знаете автора этих строк:



«There was Rundle, Station Master,


An’ Beazeley of the Rail,


An’ ‘Ackman, Commissariat,


An’ Donkin’ o’ the Jail;


An’ Blake, Conductor-Sargent,


Our Master twice was ‘e,


With ‘im that kept the Europe-shop,


Old Framjee Eduljee.


Outside — “Sergeant! Sir! Salute! Salaam!”


Inside — “Brother”, an’ it doesn’t do no ‘arm.


We met upon the Level an’ we parted on the Square,


An’ I was Junior Deacon in my Mother-Lodge out there!»…


_____________________________________________


* Прим. Редьярд Киплинг. «Материнская ложа».


Отрывок. Авторский перевод Вл.П.Паркин.



*****



" ... Мне зёрна чёток памяти перебирать не лень.


Придёт воспоминание – не даром прожит день.



Я помню своих Братьев, я не забыл имён.


«Рейл-Вэй», путейцы, станция и колокола звон.


Кондуктор был, тюремщик, редактор и сержант,


Полковник-полицейский, помещик, интендант.



Мне дорог бравый Рандл… ну, память, подскажи!


Бизли, Акман и Донкин, и Фрамджи Эд-Ульджи…



При встречах в людных улочках не скажем мы «Привет!»,


На взгляд знакомый радостно не улыбнёмся вслед.


Мы не знакомы в обществе банкиров и купцов,


Где чистоган господствует – кумир всех подлецов.



Но в Ложе нашей Матери нет Братьев нас родней,


Где Подмастерьем Истину познал из уст друзей.


Не жестов и не символов секреты – только Труд,


Покой и Просвещение народы обретут!



Сословные условности, цвет кожи и цвет глаз,


Язык, происхождение – не разделяют нас!"...



*****


_____________________________________________




Я мог лишь покачать головой. Собственным невежеством расстроен не был. Господина вице-губернатора распознал с первого взгляда: он из тех, что стремятся всегда и везде быть на первых ролях и на первом месте. Для чего, соответственно своей природе, всегда стремятся унижать других! Обижаться на подобных людей – ниже собственного достоинства. Правда, понял тайный смысл сказанного в мой адрес не сразу. Спасибо Алану, разъяснил без свидетелей!



Вице-губернатор улыбнулся мне, как лучшему другу – несколько снисходительно.



Рами Радж-Сингх только развёл руками:


– Прошу Ваше Превосходительство не быть строгим. В этом нашем общем направлении пока не работали. Полагаю, мы ещё вернёмся к серьёзному разговору!



Коротким спичем сэр Майкл О’Дуайер пожелал мне быстрейшей адаптации к тропическому климату и тяжелому характеру местных туземцев. Выпили.


Заканчивая ланч, вице-губернатор звякнул о бокал серебряным ножом. Что-то шепнул на ухо стюарду. Тот вышел и через минуту вернулся с серебряным подносом, накрытом белой салфеткой. На салфетке книга.



Мы встали из-за стола. Сэр Майкл О’Дуайер с самым торжественным видом вручил мне книгу. Я прочёл на обложке: «Редьярд Киплинг. Казарменные баллады. Лахор.».



Вице-губернатор потрепал меня по плечу:


– Не обижайтесь, сэр Джозеф! Мы, британцы, независимо от того ирландцы ли, шотландцы или англосаксы, должны быть едины в своём освоении мира! Это книга величайшего англичанина! Читайте её, и вам в любом английском обществе будет сопутствовать успех.



Распрощались на доброй ноте.



В ответ на подарок мне, Мак’Лессон отдарился вице-губернатору: послал ему с лакеем ответный: книгу Рабиндраната Тагора на инглиш и бенгали с закладкой – ножом для бумаг с лезвием из серебра и рукояткой из золота, инкрустированной зелёными гранатами.



Я спросил:


– Что у нас сегодня? Отдых?



Мак’Лессон ответил:


– Предлагаю активный отдых. В восьми-девяти милях от города, в чаще джунглей, не сегодня-завтра группа археологов из Кембриджа предполагает начать раскопки древнего храма бога Агни. Хочу увидеть его своими глазами, пока там шурфов не наделали. Устроим себе пикник. Обедаем на природе?



Мне по тревоге собираться не впервой. Достаточно умыться, да сменить штиблеты на сапоги. Но пури для своего гнедого аргамака не забыл захватить!



Выехали втроём. Мы с Мак’Лессоном в сопровождении кшатрия охраны.


День после грозовой ночи обещал быть прекрасным!



По дороге разговаривали.


Мак’Лессон поощрял эти разговоры. Мои вопросы его занимали. Бывало, вопросы-ответы сами собой перерастали в дискуссии, но не было случая, чтобы наши прения перерастали в конфронтацию. Так было и сегодня.


Я спросил:


– И что бы это всё значило?



Мак’Лессон уже понимал меня с полуслова, на вопрос вопросом не отвечал:


– Я, Александр, начал вводить вас в работу методом обучения плавания путем неожиданного погружения в холодную воду! Майкл О’Дуайер уже знает вас, и он в полном недоумении, почему я вас представил ему. Он засуетился, задал кучу глупых вопросов, раскрылся сам. Завтра о вашем появлении в моей свите будут знать все чины Британской Индии и махараджи независимых княжеств!



– Глупые вопросы? Это о стихотворениях Киплинга?



– Сами по себе вопросы не глупые, но задавал он их напрасно. Стихотворение о Ложе-Матери Киплинг написал и опубликовал, сообщив миру о своём приёме в Лахорскую масонскую ложу номер 798. Сегодня Киплинг является магистром двух лож в самой Великобритании. Приветствием профессиональных воинов сикхов вице-губернатор попытался выяснить, не являетесь ли вы членом этого милитаризированного религиозного Амритсарского братства. Сам Майкл О’Дуайер является старшим офицером Лахорской масонской ложи. Он не прочь войти в Совет старейшин Амритсарского религиозного братства сикхов. А главное, он спит и видит не кресло губернатора Лахора, а трон Вице-Короля Индии! Он политик. Он выяснил, кто вы, оценил вас. Вы его заинтересовали. В вашем лице вице-губернатор уже начал формировать общественное мнение. Он для меня открытая книга. Амбициозен, глуп, жесток и алчен! Он меня устраивает. Одним умным врагом меньше…



Я молчал. Господи, как всё просто. Просто, если знаешь! Без слов Мак’Лессона я мог об этом только догадываться на уровне интуиции. Моё интуитивное восприятие О’Дуайера не разошлось с информацией, выданной человеком, хорошо его знающим.



Какое-то время ехали молча. Потом Мак’Лессон спросил меня:


– Александр! Вы не были против, когда я представил вас вице-губернатору штата Пенджаб своим советником под именем сэра Джозефа Стивенсона. Под эти именем и в этом качестве вы совершили некие действия, которыми с моей, правда, подачи ввели должностное лицо администрации Вице-Королевства в заблуждение. Так? Почему?



– Из уважения и благодарности своему спасителю, дорогой Алан!



– Александр! Это не ответ. Как юрист, должны понимать. Я хочу получить ответ по существу. Мои предложения вы слышали. Ваши условия новой жизни и оплаты ваших служебных обязанностей я готов услышать. Вы знаете, в России вас ждут расследование, военно-полевой трибунал, лишение чести, лишение всех прав состояния и каторжные работы в лучшем случае. Я не предлагаю вам рабство. Я предлагаю вам сотрудничество. Вы знаете больше, чем кто-либо другой. Вы не будете связаны никаким письменным договором! У вас было достаточно времени всё обдумать и принять решение. Я жду вашего слова! Немедленно.



Я и ответил:


– Согласен. Я не торгаш. Я воин. Условие первое: вы никогда не станете заставлять меня совершать действия, которые могли бы принести ущерб моей родине – России!



Мак’Лессон ответил:


– Принято. У вас будет много других врагов. Следующее условие!



– Вы не станете препятствовать мне, встретиться с моей семьёй. Окажете мне в этом поддержку. Если не в России, то в некоей третьей стране. Хорошо?



– Нет проблем. Далее!



– Третье последнее, но очень важное условие, Алан!



– Говорите.



– Мне известно, в апреле 1907 года, вы, Алан, под псевдонимом Радж Рами-Сингха, гостили в горах Персидского Загросса в немецкой миссии у братьев Брауншвейгов. Закупили оружие, вывезенное вами на двух грузовых фурах. Помните?



Мак’Лессон молчал.



Я продолжил:


– Вы присутствовали на некоем публичном развлечении – гладиаторском бое, организованном немецкими концессионерами, ведущими хищническую добычу свинца и серебра. Так?



Мак’Лессон молчал.



Я продолжил:


– В кровавом варварском гладиаторском бое участвовали двое – дикарь-даяк с острова Калимантан и совсем молодой юноша из России, который в тотализаторе был записан под именем Шер-Мен Руси. В поединке даяк был убит. Индийский вельможа Радж Рами-Сингх или Рами Радж-Сингх выкупил у братьев Брауншвейг победителя – Шер-Мена Руси. Увез его из Персии в Индию. Я ищу его. Я хочу с ним встретиться. Вот моё третье условие, Алан!



Мак’Лессон глубоко вздохнул. Помолчал. Потом сказал:


– Ну, ты даёшь, Кудаш-бек!



Я не отреагировал. Ждал ответа. Мак’Лессон на моих глазах превращался в Гюль Падишаха. Разницу между этими его псевдонимами-масками я уже научился улавливать. В одном случае – образованный культурный европеец. В ином – хитрый и властный азиат. Не случайно он и меня назвал тюркским именем – Кудаш-бек!



Ехали молча. Что ж, рано или поздно, точки над «i» должны были быть расставлены. В наших, начавших было складываться дружеских партнёрских отношениях, появилась трещинка. Между нами незримо протрусила чёрная кошка.



Я невольно вздохнул. Меня явно впереди ждали новые испытания!


ГЛАВА XI.



Храм Агни. Кто есть «адиваси Агни-бачче». Обряд испытания огнём. Кто такие "Хатьяра". Новое имя - Лахара Хатхи Дактар. Конец Его Высочества Раджкумара Гюлистана Гур-Акбара Неустрашимого.



Я отдавал Мак’Лессону должное: в отношениях со мной он вёл себя, как истинный джентльмен.


Впрочем, это сравнение, употребляемое в анлоязычной аристократической среде, я, как человек русский, воспринимаю с изрядной долей иронии. Насмотрелся, как ведут себя «джентльмены» по отношению к соплеменникам иного, низшего, положения, не говоря уже о людях иного цвета кожи. Сказать, «по-рыцарски», будет более понятно для русского. Но тоже, выражение достаточно условное, книжное. Средневековые рыцарские европейские кодексы чести регулировали и предписывали правила поведения для членов одного круга, одного сословия – рыцарей. Так, на войне, в случае поражения, победители брали побеждённых рыцарей в почётный плен, сохраняя за ними даже коней и оружие, если те давали честное слово не пытаться бежать и не воевать против победителей. Это правило действовало. Каждый рыцарь хорошо понимал, что такое превратности войны. Завтра победитель мог оказаться в шкуре побеждённого. Как человека бесчестного, хоть и рыцаря, его могли просто казнить, словно обыкновенного вора. Рыцарь в случае победы, мог получить богатый выкуп за полонённого побежденного рыцаря, а последний – мог быть уверен, что ему сохранят жизнь. Ну, расходы на содержание взыскивались помимо выкупа, у каждого – свой образ жизни!



Не получилось должным образом похвалить Мак’Лессона. Всё в нашем мире относительно. Нет иных твёрдых эталонов ни для поступков, ни для образа жизни, выше ветхозаветных: «Не желай и не делай человеку того, чего не хотел бы испытать сам!».



Ехали молча. Оба знали, кто, о чём думает. И не на уровне эфемерных флюидов, а на уровне здорового обоснованного мышления. Три факта из жизни Мак’Лессона, выложенные мною, были фактами объективной действительности. Мак’Лессон не признал их, но и не опроверг, как недостоверные слухи. Промолчал. Почему продолжал молчать дальше? Потому что пытался разобраться, от кого я мог получить эту информацию. А народу у Брауншвейгов в тот день было немало, все – люди известные и состоятельные. Вот его невозмутимое лицо на секунду просветлело. Я понял, Мак’Лессон вспомнил. Вспомнил армянского купца Самвела Татунца. Правильно, они разговаривали. Обменялись двумя-тремя прощальными словами вежливости. Потом Мак’Лессон покинул ристалище и забрал с собой Чермена. Чермена Владимировича Дзебоева, сына осетинского князя полковника Отдельного корпуса жандармов, адъютанта Командующего войсками Закаспийской области ТуркВО, Заведующего Особым отделом, а потом Разведывательным отделением – Владимира Георгиевича Дзебоева!


____________________________________________


* Прим. Описываемые события 1907 года изложены во второй книге «Бирюза от Кудашева» пенталогии романа «Меч и крест ротмистра Кудашева».


____________________________________________



Самое время объясниться Мак’Лессону. Нет, посмотрел на меня спокойно, будто и не задавал мне вопросов, не получал от меня ответов. Молчал. Я понял, предложение о сотрудничестве, сделанное мне, снято. Цена, названная мною, показалась Мак’Лессону слишком высокой. Почему? Думаю. Есть две гипотезы. Первая: Чермен Дзебоев по сей день является заложником Гюль Падишаха, инструментом возможного в час «че» воздействия на полковника Дзебоева. Приём, старый, как мир. Вторая гипотеза: в моих руках доказательства того, что миссия Брауншвейгов была уничтожена руками Гюль Падишаха, покупавшего у немцев оружие для собственных нужд, но отнюдь не желавшего, чтобы германские «маузеры» и «максимы» попадали в руки врагов Киштвари.


Результатом собственной дедукции я остался доволен. Больше в голову ничего не лезло. Что теперь? Осталось откланяться? Нашёл же, я, Кудашев, время и место: в индийских джунглях! Гюль Падишах этот момент тоже хорошо в голове держит. Не торопится. Он не сделал хода и, пока, не сделает. В Большой Игре не обязательно строгое соблюдение очерёдности. Здесь, на своей территории Гюль Падишах хозяин положения. Он уверен, я никуда не денусь. Торг есть торг. Последним решение принимает не покупатель, а продавец. Следовательно, и мне торопиться не стоит.



*****



Грум, ехавший впереди, остановился. Остановились и мы.


– Что там? – спросил кшатрия Мак’Лессон на английском.



Я насторожился. Раньше Алан говорил с членами своей свиты исключительно на наречии, мне непонятном. Следовательно, это сказано для меня. Что это? Просто сбрасывает возникшее напряжение, или готовит какую-нибудь хитрую азиатскую западню?



Грум постучал пальцем по стеклу компаса на левой руке, ответил на английском же:


– Тропа уходит. Нам по свежей просеке налево. Видите, зарубки? По карте здесь с полчаса пешего пути. Но кони не пройдут.



Мак’Лессон повернулся ко мне:


– Как вы, Александр? Пройдёмся? Если нет желания, разворачиваемся!



Я ответил не слишком вежливо:


– Решайте сами, Алан. Мне без разницы.



Мак’Лессон показал мне свой кожаный кофр, болтающийся на луке седла:


– У меня здесь «Кодак» и пара плёнок к нему. Сделаем десяток снимков и вернёмся. Наш Чарли приготовит цыплят на вертеле, пообедаем на берегу озера, на газелей полюбуемся, и в Лахор! Кстати, мы приглашены на благотворительное театральное представление, которое устраивает местное дамское колониальное общество. Сбор в пользу детского пансиона для девочек-сирот. Я дал слово…



В ответ я, молча, слез со своего аргамака, погладил его по шее, передал поводья груму.



– Оружие при вас? – спросил Мак’Лессон.



Я хлопнул ладонью по кобуре. Двинулся по свежей просеке, вырубленной археологами.


Да, кони здесь не прошли бы.


Реальное движение по бездорожью джунглей, это не путешествие по страницам «Книги джунглей»! Трава от колена и по пояс с листьями, острыми, словно бритва. Корни деревьев, прочные, как морские стальные перекрученные канаты, не только под ногами, но и свисают откуда-то со стволов гигантских деревьев. По стволам при нашем появлении разбегаются насекомые. Жуки, многоножки, паукообразные. Какие в палец, а некоторые в ладонь! Но я знаю, самые опасные те, что размером со спичечную головку. В этой траве непременно полно клещей. Кто-кто, а я им уже хорошо знаю цену. Споткнулся, чуть не упал, ухватился за лиану – обрушил на себя старое птичье гнездо, разлетевшееся на моём плече в едкую пыль…



Мак’Лессон поддержал меня за локоть:


– Александр! Пропустите меня вперёд. У меня есть стек и некоторый опыт. Здесь легко наступить на змею. Достаньте нож. Только не напоритесь на него!


Пошёл вперёд. Я за ним.



Действительно, минут через тридцать нашего пешего перехода джунгли несколько расступились. Тропа пошла в гору. Трава поредела. Под ногами почувствовался камень. Мы вышли к храму.



Это было что-то! Мне индуистские храмы не в диковинку. Они в Индии на каждом шагу. Но этот явно стоял в стороне от традиционной индуистской архитектуры. Прежде всего – материалом, послужившим основой для реализации фантастического замысла древнего архитектора. Чёрный, как антрацит, базальт и сверкающий, как свежерасколотые куски сахара-рафинада кварцит! Огромнейшие скалы самого твёрдого в природе камня, обработанные человеческими руками в блоки кубов, параллелепипедов и арок, вознесённые над джунглями, сверкающие чёрным и белым светом на фоне синего неба!


Человеческими ли?..



Очарованный этим великолепием, я, не глядя под ноги, медленно двигался вдоль стены циклопического размера к ступеням, ведущим к входу в храм.



Услышал голос Мак’Лессона:


– Осторожнее, ради Бога, Александр! Не ходите без меня. Нам нужно быть рядом.



Я оглянулся. Мак’Лессон сделал снимок, сложил лёгкую треногу штатива и пошёл ко мне. Указал рукой на вершину стены:


– Смотрите! Боюсь, местные жители не принимают сегодня незваных гостей.



Я поднял голову.



На гребне стены на высоте 12-ти – 15-ти метров появились обезьяны.


В Индии обезьяны не в диковинку, их полно везде, даже в городах. К зелёным макакам, которых в европейских цирках называют мартышками, люди давно привыкли. Для европейцев в Индии они – непременное обыденное зло. Мартышки особо не досаждают. Подворовывают всё, что плохо лежит, не только съестное. В меру гадят, в меру бранятся между собой либо с собаками, либо с жадными сахибами. И всегда попрошайничают. Индусы почитают их священными животными. Дать мартышке кусок хлеба или огрызок яблока – святое дело.



Макак-резусов я впервые встретил в их родной среде обитания. И в дикой природе макаки облюбовали себе надёжное убежище – брошенный людьми каменный храм.



С каждой секундой их становилось на стене всё больше и больше. Среди зеленовато-серой массы своим агрессивно демонстрируемым поведением отличались крупные самцы более тёмной, нежели самки, масти. Они рычали всё громче и громче, демонстрируя в разинутых пастях длинные жёлтые клыки.



– Надо же, – сказал я, – крупнее, чем у волка.



Мак’Лессон понял, о чём я. Поманил меня рукой, протянул мне трубку из прессованного картона:


– Держите, это фальшфейер. У меня есть ещё пара на крайний случай. Надеюсь, они пропустят нас в храм, поорут и перестанут! Если решат нападать, то двинутся лавиной. Остановить их можно будет только огнём.



– Они боятся выстрелов? – спросил я, поправив кобуру со своим револьвером.



– Да, но уходить, прикрываясь выстрелами в воздух, нужно спокойно. Ни в коем случае не бежать. И не дай вам Бог, Александр, убить обезьяну. Нас тогда ничто не спасёт. Не боитесь? Поднимаемся к входу без резких движений.



Обезьяний народ сопровождал нас, передвигаясь по гребню стены. По ораве макак, что прибывала с каждой минутой, я прикинул, что в своей верхней части стена была не уже полутора-двух метров. Древние народы если строили, строили на совесть!



Ступени храма, при всей грандиозности его масштаба и строительного материала, были необыкновенно узкими. Так, где нормальный человек уложил бы десяток ступеней, здесь явно их было в два раза больше. Я чуть было не оступился.



– Внимательнее, Александр! – предупредил Мак’Лессон. – Нельзя падать на землю на глазах у этих аборигенов. Можно спровоцировать нападение!



– Ступени не для обуви моего размера! – я попытался оправдаться в шутливой форме.



– Заметили? – спросил Мак’Лессон. – Я уверен, этот храм строили ещё до Великого потопа, описанного в древневавилонском эпосе о Гильгамеше, а затем в Ветхом Завете. А, возможно, и еще раньше на потоп или на два!


– Есть основания для такого умозаключения? – спросил я.



– Вот оно, основание! – Мак’Лессон притопнул ногой, преодолев последнюю ступеньку. – В мире не существует вещей не целесообразных. К чему затрачивать такие колоссальные средства, энергию и время, чтобы возвести циклопическое сооружение? Ответ один: чтобы оно смогло пережить природный катаклизм необыкновенной силы! Те, кто это строил, знали о таком катаклизме. Возможно, они сами пережили этот катаклизм. И были уверены, что катаклизм повторится!



Мы вошли в храмовые ворота.


Пред нами открылась площадь, представлявшая собой правильный квадрат со сторонами, я прикинул на глаз, в 340-350 метров.



Мак’Лессон щёлкнул крышкой компаса. Обратился ко мне:


– По сторонам света площадь не сориентирована. Сюда нужно придти ночью с навигационными приборами – сектантом и астролябией. Проверить ориентацию по Сириусу.


– А Полярная звезда не годится? – спросил я и тут же пожалел об этом. Точно, глупец всегда шутит охотнее умного человека.



Мак’Лессон шутку не воспринял. Ответил серьёзно:


– В день, когда было начато строительство, Полярная звезда, как ориентир, не имела никакого значения. В то время над этим храмом было совсем другое небо!



– Если верить Апокалипсису Святого Иоанна Богослова, следующий катаклизм также сменит над нами небо!



– Не «если верить», а знать! – твёрдо сказал Мак’Лессон. – Именно так всё и будет. Мой Бог! Успокоятся ли когда-нибудь эти макаки!



Мак’Лессон раздвинул штатив, подтянул винты, выравнивая «горизонт» для фотоаппарата.



– Что хотите снимать, Алан? – спросил я. – Пустую площадь. Нет храма!



– Эта площадь и есть храм, – ответил Мак’Лессон. – Идёмте, в центре какой-то гигантский саркофаг, если мне не изменяют опыт и интуиция. Смотрите, Александр, мы ступаем по камням, уложенным с величайшей точностью. Между ними не прорастает ни одна былинка. И это во влажных тропических джунглях. Уже только этот факт – загадка!



Едва мы двинулись от ворот к центру площади, как обезьяны, оказавшиеся в нашем тылу, лавиной начали спускаться вниз. Через минуту, мы оказались в самом центре визжащей и рычащей стаи. Сотни зубастых пастей, горящих глаз. Напряжение нарастало.



Я снял колпачок с фальшфейера, вытянул шнурок запала, был готов зажечь бенгальский магниевый огонь, если хоть один смельчак из макак кинется в атаку.



Мак’Лессон отказался от своей затеи обследовать площадь. Аккуратно убрал фотоаппарат в кофр. Сказал:


– Отложим экскурсию до лучших времён. Похоже, гости из Кембриджа чем-то очень досадили этому лесному народу!


Спросил меня:


– Александр! Вы не попробуете, поговорить, ну хоть с этим вождём макакового племени на невербальном уровне общения? Как вы говорили со своим аргамаком. Попросите их выпустить нас из храма. Пообещайте придти сюда ещё раз с подарками. Вы уже скормили свои два пури коню?



– Алан, не смейтесь! Какой к чёрту невербальный уровень! Если они на нас кинутся, мы превратимся в кровавый фарш за минуту!



– Не думайте об этом, Александр! Они вас понимают. Читают ваши мысли. Видят в своём уме то, что видите вы. Боитесь?



– Не стыжусь этого. Но первая тварь, вонзившая в меня свои клыки, будет убита!



– Не сомневаюсь. Жаль… Я тоже боюсь. Тоже не готов к такой осаде.



Разговаривая, мы стояли спиной к спине, медленно переступая с ноги на ногу, поворачивались вокруг своей воображаемой оси. Вдруг, откуда-то сверху посыпались ещё макаки.



– Наши враги получили подкрепление, – прокомментировал Мак’Лессон.


Он тоже приготовил фальшфейер:


– Теперь так, Александр, по моей команде, зажигаем наши хлопушки. Чтобы не пожечь друг друга, вы левой рукой, я правой. И бегом прорываемся к выходу. Раз, два, три!



Наши резкие движения спровоцировали обезьян на атаку. Ещё мгновение, и десятки клыков начали бы рвать наше мясо!


Огни вспыхнули с двух секундной задержкой. Первые из нападающих получили горящим термитом по оскаленным мордам.


Мы бросились бежать к воротам.


Визг, рёв, треск фальшфейеров, наши собственные вопли!


Через семь секунд мой огонь потух. Ещё через две секунды выгорел и факел Мак’Лессона. В ход пошли револьверы. Двенадцать выстрелов помогли нам пробиться к воротам. На верхней площадке лестницы я оглянулся. Озлобленная серо-зелёная крепко сбитая в боевую фалангу масса макак и не думала прекратить преследование. Медленно, осторожно, но упорно, много сотенная армия приматов, не переставая орать, выходила из ворот и растекалась направо и налево, окружая нас с флангов. Бежать в лес не было смысла. Нас догнали бы с тыла.



Мак’Лессон спокойно перезаряжал револьвер. Я занялся тем же.



Отвлеклись всего ничего, на десять-двенадцать секунд. За это время положение изменилось кардинально. Стало тихо. Вся несметная армия макак заткнулась, как по команде. Серо-зелёная лента наших преследователей, словно по мановению волшебной палочки, втянулась назад в каменные ворота храма.



А из леса правильной цепью, держа равнение от правого фланга до левого, вышли люди.


Вслед за первой цепью – вторая, за второй – третья.



Привычка – вторая натура. Мне не было нужды считать количество воинов в боевом порядке. С первого взгляда увидел: в цепи тридцать человек. Три по тридцать – девяносто. Рота!


Рота, понятно, ротой. Но воины, надо сказать, очень необычного вида. Даже для Индии очень смуглые, почти чёрные. Каждый – чуть выше моего опущенного локтя. Совершенно нагие. Даже без набедренных повязок. В руках бамбуковые палки. На груди на верёвочках подвешены из бамбука же предметы вроде стаканов. Металлического оружия не имеют, но бицепсы рук и икры ног подтянуты золотыми браслетами! Идут не в ногу. Ближе к храму цепи приняли форму полукольца, которое не даст прорваться к лесу ни с фронта, ни с фланга. Грамотно. Без команд.



Мак’Лессон тронул меня за плечо:


– Спрячь оружие. Оно нам уже не пригодится. Не делай резких движений. В руках этих «детей леса» не палки – сулепито – духовые трубки. В бамбуковых стаканах – отравленные стрелы.



Я спросил:


– Кто это?



– Таких, как они, индусы называют «адиваси», что можно понимать как «те, кто жил раньше других». Живые антропо подобные реликты. До арийский тип гомо сапиенса. Индия большая. В разных местах свои собственные уникальные дикие не изученные племена, избегающие контактов не только с европейцами, но и с местными индусами.



– Что теперь?



– Возможно, наши проблемы только начинаются.



А по каменным ступеням уже поднимались воины с правого и левого флангов, по двое входили в ворота храма. Я заметил: узкие невысокие ступени для маленьких ног этого племени – в самый раз. Последняя пятёрка воинов остановилась за пять шагов против нас. Один из них молча, жестом приказал нам повернуться и войти в храм.


Мы повиновались.



Внутри стен храма мы увидели сцену не менее жуткую и отвратительную, чем та, что не так давно была пережита нами.



Воины адиваси очищали храм от обезьян. Агрессивность макак исчезла, будто её никогда и не было. Большинство приматов уже бежали в джунгли, спрыгивая с высоких стен. Те, кто не решался на такой прыжок или рассчитывал остаться в храме, что-то щебетали, явно просили у «детей леса» пощады и помощи. Как правило, это были самки, либо беременные, либо с детёнышами. Их убивали. Молча. Без разговоров. Без эмоций. Из сулепито.


Я впервые видел действие этого оружия. Полный вдох, интенсивный выдох в полую бамбуковую трость, и отравленная колючка в мягком теле. Пять-шесть секунд, слабое почёсывание места укола, и смерть.



Вдруг, на меня самого нашло что-то мне совсем незнакомое и непонятное. Мне стало всё равно. Состояние такое. Будто что-то сдохло в моей голове. Или «электрические пробки» перегорели.



Мы с Мак’Лессоном сидели на тёплом гранитном камне совершенно голые. Наши одежда, сапоги, пробковые шлемы, часы, компасы, фотоаппарат с треногой, документы и бумаги горели в большом пламени костра. Когда огонь добрался до оружия и патронов, взрывами, последовавшими один за другим, костер был разворочен, но адиваси, не страшась шальных пуль и осколков, поправили сухой валежник, и пламя разгорелось снова.



К нам подошёл и подсел старший из воинов адиваси. Молчал, смотрел на нас. Мы смотрели на него. Мак’Лессону игра в «гляделки» скоро надоела. Он отвернулся от адиваси, лёг на бок и закрыл глаза.



Мне спать не хотелось. Ничего не хотелось. Я смотрел на вождя. Хорошее, однако, лицо. Глаза живые, умные. Взгляд пытливый. Дикарём по лицу не назовёшь, хоть он и ходит голым. На руках выше локтя золотые браслеты без узоров, без украшений. Чёрен вождь, есть такое. Но не африканского типа, с негром не сравнить. Тело, как у борца. Мышцы рельефные. Мог бы послужить хорошей моделью иному скульптору. Где я видел подобное? В Асхабаде? Нет, не мог… В Марселе? В Париже? В Петербурге. Обнажённые мужи укрощают диких коней! Вот где… Что Петербург. Чувствую, сегодня странствия мои закончатся. Что ж, я не Одиссей, что двадцать лет плавал по морям, но вернулся к своей Пенелопе. Ах, вернуться бы к Леночке на улицу Андижанская, никогда от неё никуда больше не ушёл бы. Работал бы хоть сапожником на Текинке, но дома!



Смотрю в глаза адиваси. Его взгляд вроде потеплел. Смотрит на меня с интересом. Ну, смотри, если таких людей, как я, раньше не видел. Я маленьким был, мечтал по свету погулять, слонов хотел увидеть, мамонов…


Вождь раскрыл глаза шире. Что случилось? Что я такого сказал? Ничего не сказал. Просто подумал. И вдруг услышал всем своим существом, словно во сне: «Мамон,.. я мамон,.. мы мамоны,.. агни бачче…». Потом увидел, нет, не только увидел, осознал, что мои воспоминания стали воспоминаниями адиваси. Он видел моими глазами то, что я вспоминал несколько минут назад. Потом на меня пошёл поток из отдельных коротких эпизодов моих же воспоминаний, снова и снова. Я понял, адиваси просит меня вспоминать ещё! А что? Само собой вспомнилось Чёрное море, белый красавец пароход «Антуанетта», крики чаек, французский шансон. Истанбул, проплывающий по правому борту судна. А потом, почему-то – графство Эссекс, Колчестер, холодный пруд и тонущая девочка! Я вздрогнул, воспоминания исчезли. Зато в свою очередь я увидел мысли-образы адиваси: гигантский костёр, разведённый посреди площади, его самого и его воинов, стоящих внутри храма по периметру. А потом – великую башню из сверкающего серебра, опускающуюся с высоты черного усыпанного звёздами неба на землю, в центр площади, прямо в пламя принимающего костра…



Проснулся Мак’Лессон, растолкал меня.


Утро. Тихо. В пределах периметра полно народа. Все – адиваси. Мужчины, женщины, дети. В центре площади сооружается большой костёр. Я помотал головой. Мой мозг явно слышал пение. Мелодия простая, незнакомая, её поют многие люди. Но люди, собравшиеся в храме, не раскрывали рта. Кто отдыхал, кто подметал каменные плиты площади, кто носил сухой валежник для костра. Не было заметно, чтобы кто-то завтракал, и где-то готовилась пища.



Мак’Лессон пристально взглянул на меня. Взял за руку, просчитал пульс. Потом приложил два пальца к сонной артерии, снова просчитал. Приподнял мне одно веко, потом второе. Я не сопротивлялся.


Сказал мне:


– Встряхнись, у тебя вид тихо помешаного.



– Да, – ответил я, – так и есть.



– Слава Богу! Не хватало ещё и тебя потерять. Раз не отрицаешь, значит в рассудке. Что здесь происходит?



– Адиваси готовятся к празднику бога Агни! – ответил я. Не сказал «мамоны», язык не повернулся. Пусть это будет моей тайной. Не все нужно докладывать Гюль Падишаху.



Мак’Лессон ещё не понял, о чём я говорю. Продолжил:


– Кстати, с чего это храм называется храмом бога Огня? Я видел немало подобных храмов. Там есть скульптуры Агни!



– В тех, что видел ты, Алан, поклоняются каменным идолам. Здесь поклоняются живому огню.



– Вижу, складывается великое кострище! Возможно, станем свидетелями древнего ритуала.



– Не свидетелями, Алан! Участниками. Это кострище готовится для всех мужчин адиваси, исключая стариков, больных и детей. В том числе и для нас с тобой, Алан!



– Ну, это глупость. С минуты на минуту я жду полуэскадрон комендантского полка генерал-губернатора Пенджаба. Наш кшатрий, не дождавшийся нас к вчерашнему вечеру, должен был вернуться в Лахор и доложить о нас, как о пропавших без вести!



– Его больше нет, Алан. Наш грум убит, наши кони в руках разбойников. И мы тоже можем умереть…



– С чего ты взял, Александр? Тебе приснился страшный сон. Или это рассказал чёрный «лесной воин»?



– Адиваси не общаются на вербальном уровне ни сами с собой, ни с кем иным. «Лесной воин» ничего не сказал. Он не раскрыл рта. Просто я это знаю. Нам осталось недолго ждать. Когда солнце сядет, костёр загорится.



Мак’Лессон посмотрел на меня, как на сумашедшего. Ничего не ответил. В этот день мы не сказали друг другу ни слова. Мак’Лессон до самого захода солнца не терял надежды на силовое освобождение из рук адиваси.



Я знал, полуэскадрон не придёт. В Лахоре нас никто не хватился. Люди Мак’Лессона в своих поступках были начисто лишены, какой бы то ни было, инициативы. Не на кого обижаться. Сам воспитал.



В этот день адиваси ничего не ели и даже не пили. Мы с Мак’Лессоном – соответственно. Я знал, это пост. Очищение физическое и духовное. Не роптал. Не потому, что чувствовал в себе духовную силу. Нет. Просто мне уже было всё равно, что произойдёт, что может и что не может произойти. Не было дела ни до Мак’Лессона, ни до самого себя. Полная апатия. Полная безнадёга.



Слышал пение. Без слов. Только звуки музыки. Это пели адиваси. Все как один. И я понял, о чём и для кого это пение.


Они звали к себе Того, кто покинул их, но обещал вернуться. Вернуться из чёрного звёздного ночного неба на летающей башне из серебра, запряжённой Огнём. Для этого они разложили большой костёр. Омыли и очистили от диких животных храм. Приготовились к встрече. Они не боятся Огня. Они любят Огонь. Каждый год в день, когда Он ушёл в небо, они проходят испытание огнём. И огонь земной не причиняет им вреда, потому что они его дети – агни бачче! Вчера я «услышал» от вождя это слово – «агни бачче». Вспомнив, произнёс его, молча, не проговаривая. И все адиваси вдруг посмотрели на меня. Они услышали меня, молчащего!



Потом солнце село.


Костёр был зажжён. Он горел долго. Ярко. Жарко. Прогорел только к полуночи. Агни-бачче разгребли жар. Четверо мужчин подошли к нам с Мак’Лессоном. Остановились, не говоря ни слова.


Я слышал хор голосов славящих Огонь.


Мак’Лессон не слышал ничего, кроме далёких звуков ночных джунглей. Где-то низким басом протрубил слон. Хохотнула гиена. Звенели цикады.


К нам подошел вождь, он же жрец, распорядитель церемонии. В общем, старший.


Не произнося ни слова, несколько минут смотрел на нас. На меня. На Мак’Лессона. Потом повернулся и пошёл к прогоревшему кострищу, мерцающему в ночи раскалёнными углями.


И меня, и Алана повели под руки четверо сопровождающих. У кострища остановились.



– Александр! Что он тебе сказал? – спросил Мак’Лессон. Я знал, что Алан уже почувствовал мой состоявшийся невербальный контакт с адиваси.



Я ответил:


– Не беспокойся, Алан! Мы с тобой – жертвы богу Агни. Для них для всех будет счастливым знаком, если огонь пощадит нас. Если нет, мы умрём быстро и безболезненно…



Вождь ступил на раскалённые, ещё полыхающие синим низким пламенем алые угли. Пошёл вперёд спокойно и уверенно, подняв голову к небу.



За ним пошел Алан, отказавшись от услуг поддерживавших его, было, под локти, адиваси. Он прошёл это раскалённое поле мощным усилием собственной воли, как дикий буйвол, пробившийся к реке сквозь пылающую степь.



Настала моя очередь. Агни-бачче не стали меня поддерживать под руки. Они знали, я не только слышу пение во славу Огня, но уже пою сам. Я шел по углям, не чувствуя босыми ногами огня. Я шёл по зимнему ледяному мелководью Красноводского залива, а на берегу меня ждала Леночка. Я взял её на руки и пел ей на ушко. Леночка плакала и вытирала мокрые глаза о мои щёки. Я знал, что она слышала меня там, далеко-далеко за горами Гималаями, за седым Гиндукушем, за хребтом Копет-Дага в доме с виноградником и синими воротами на улице Андижанской!



Вслед за нами на раскалённое угольное поле пошли другие «дети Агни». Меня и Мак’Лессона встретили женщины венками цветов и чашами прохладного кисло-сладкого напитка.


Потом мы спали.



*****



Индия. Пенджаб.


Храм Агни в джунглях за Лахором.


20 декабря 1912 года.



Спали крепко и долго, пока нас не разбудило высоко поднявшееся солнце.


Но подняться с каменного ложа самостоятельно не смогли. Наши руки и ноги были крепко связаны ременными узами.


Я смог только поднять голову. Храмовая площадь была пуста. Народ агни-бачче покинул храм. Возле нас двое индусов в лохмотьях, до пояса заросших диким волосом. Грабители и убийцы. На хинду: хатьяра-лутэру! Третий вводил в ворота наших коней. Так и есть. Этих людей я видел в картинке-памяти, переданной мне вождём племени агни-бачче.



Два дня хатьяра вели меня и Мак’Лессона по звериным тропам джунглей. К вечеру третьего дня я испытал первый приступ малярии. В эту же ночь Алану удалось избавиться от пут. Он без звука свернул голову своему «конвоиру». При попытке развязать ременный узел на моих руках, потревожил коня моего «телохранителя». Конь всхрапнул. Грабитель проснулся, закричал, вынул нож, пнул ногой спящего товарища. Проснувшийся выстрелил в Мак’Лессона из револьвера. Пуля ушла в небо. Алан ушёл от удара ножом, вскочил на моего гнедого аргамака и ускакал.



Меня били долго, остервенело, но, к счастью, кости остались целы. Потом бросили на коня поперёк седла, как мешок с травой, и поскакали прочь от места ночёвки. Мне было плохо. Но в душе я порадовался за Гюль Падишаха. Вот уж кто нигде не пропадёт!



*****



Индия. Пенджаб.


Безымянная деревушка в 15 милях от Амритсара.


23 декабря 1912 года.



К вечеру четвёртого дня мы остановились в какой-то деревушке. Хатьяра сбросили меня на деревенской площади, как труп. Приказали человеку, купившему коней:


– Сожгите мертвеца!


Ушли в джунгли.



Меня не сожгли.


Выходили.



Так прошла короткая индостанская зима.


Лишь в марте 1913-года я начал вставать, выходить из хижины. Добрые люди кормили меня всей деревней. Из двадцати хижин по ложке проса – мне большая миска каши!


Спал я теперь на пороге местного храма, посвящённому самому доброму домашнему индуистскому слоновоголовому богу мудрости и благополучия Ганешу. Бедная деревня не могла себе позволить его скульптуру, но заезжий художник изобразил сына Шивы и Парвати во всей его причудливой красе красками на выбеленной стене. Ежедневную скудную пищу, жертвуемую деревней божеству, местный дряхлый брамин делил со мной.


Я научился петь на хинду священные гимны «Ганеша-пурана». У меня получалось. Мне нравилось.


Очень скоро я стал и в храме и в деревне своим человеком под простым именем – Абарая – Бродяга. Впрочем, в Индии это имя не несёт в себе такого негативного оттенка, как в Европе. По большому счёту, все люди на земле – Абарая! Кто может знать наверняка, куда его приведёт в конце концов его собственный жизненный Путь!



Бханьявад! Бара бханьявад! Спасибо! Большое спасибо!



Я был худ и слаб. Куда что ушло! Не годился ни для какой работы. Посмотрел в осколок зеркала, не узнал сам себя. Волосы с седыми прядями почти по плечи, бородища… Во, как судьба повернулась.



Ладно, были бы кости, мясо нарастёт.


Я не стал для деревни нахлебником, каковых именно в Индии – пруд пруди!


Помогал каждому, кто в помощи нуждался. По собственным силам, конечно. Сначала вместе с женщинами и подростками собирал в джунглях валежник и хворост. Сидел с сетью в озере по колено в воде, ловил мелкую рыбёшку. Потом, более менее окрепнув, уже пахал, налегая на тяжёлый тиковый плуг и покрикивая на буйвола. Одним словом, батрачил. Однажды меня окликнул местный кузнец, богатый по деревенским меркам человек. Пригласил в свою хижину, накормил. Потрогал мои ещё слабые бицепсы, взяв за шею, попробовал согнуть меня в поясе. Не получилось. Я стерпел. Кузнец приказал с утра придти в кузницу. Так, я начал с нуля своё новое восхождение в жизненном Пути на новом уровне.


Господи! Сколько этих уровней я уже прошёл? И сколько ещё предстоит пройти?!


Я мечтал вернуться домой. Прежде всего, для дальнего похода нужны были физические силы. Они восстанавливались. Я снова набирал понемногу вес, обрастал мускулами. Вставал на заре, купался в озере. Стараясь беречься от чужих глаз, делал гимнастику, практиковал упражнения по технике сабельного боя с воображаемым противником. Аккуратно собирал сведения о местонахождении деревни. О дорогах. О ближайших населённых пунктах. Мечтал выковать себе стальной клинок и упрятать его в дорожный деревянный посох. А главное, обзавестись нормальным легальным документом, чтобы не попасть за решётку при первой же встрече с полицией. Вряд ли в этой забытой Богом деревушке можно на это рассчитывать.



Во взаимоотношениях с хозяином кузницы проблем не было. Его устраивал сильный сметливый молотобоец. Однажды, он намекнул, что не прочь взять меня в свою семью, выдав за меня свою дочь. Я разговора не поддержал.



Мак’Лессон так и не появился. Сколько я не пытался установить с ним не вербальную связь, подобную той, что случилась с вождём племени агни-бачче, мне это не удавалось. Не удивительно, у него полно собственных дел и проблем. Мозг его наглухо блокирован от многочисленных желающих прочесть тайные мысли политика!



Зато почти каждую ночь снилась Леночка.


Господи! Дай нам хоть одну только встречу в этой жизни, и буду орудием твоей воли безропотным!



И, похоже, вторая часть моей молитвы была небом услышана. Но не так быстро, как мне хотелось. Это случилось в первый день сентября года 1913-го.



*****



Индия. Пенджаб.


Безымянная деревушка в 15 милях от Амритсара.


1 сентября 1913 года.



В это прекрасное осеннее утро жители деревни были подняты со своих постелей рёвом дикого слона.



Этот рёв я тоже слышал, но не придал ему большого значения.


Занимался своей работой. Загрузил в горн мешок древесного угля, начал раздувать огонь мною же «изобретёнными» и изготовленными мощными мехами. Через час должен был появиться кузнец-хозяин. Предстояло много достаточно тяжёлой работы. Кузница получила заказ от мелкопоместного раджи. Он был кстати. За кузнечную работу раджа платил серебром. Я, как молотобоец, начал получать не только рис на обед, но и половинку запечённой с овощами курицы, изрядно испорченной, на мой вкус, самыми разными пряностями.


Вот только из-под наших молотов выходили не освоенные уже лемеха для плугов и не серпы. Даже не оружие. Не наш профессиональный уровень. Кандалы и цепи для рабов раджи, трудившихся в его штольнях. Он же поставлял нам и сырьё – полупудовые железные бруски-поковки.



Слоновий рёв не унимался. Я вышел из кузницы, спросил мальчишку, носившего из озера воду в кузнечную ёмкость, что случилось.


То, что я услышал, очень даже некстати, касалось непосредственно меня. К кузнице шла большая группа мужчин и женщин, настроенных весьма агрессивно. Им был нужен бродяга без роду и племени – Абарая. Близко ко мне никто не подступился. За руки хватать никто не посмел. На их глазах за последние пять месяцев я успел превратиться из живого скелета в сильного мужчину, способного управляться с кузнечным молотом. Но криков и визгу было столько, словно от стаи макаков!


Из этих разрозненных воплей понял, что своим появлением я сумел осквернить храм Ганеша. Добрый бог послал дикого слона наказать нечестивца. Слон стоит на околице деревни и требует моего появления. Если деревня не выдаст бродягу, слон разнесёт её в пух и прах. Вытопчет посевы, сломает жилища. Общество потребовало, чтобы я добровольно пошёл и уговорил слона не причинять деревне вреда. А если заслужил, получить от слона то, что мне причитается.



Не скажу, что я был готов к такому неожиданному повороту в моей судьбе. С толпой не стал спорить. Как был в кузнечном фартуке с клещами в руках, так и пошел на слоновий трубный голос впереди толпы.



На стерне выкошенного рисового поля у дороги, ведущей в деревушку, стоял слон.


Исполнились, наконец-то, мои детские грёзы.


Даже для Индии слон необыкновенной величины. Серо-бурый, тёмный от недавнего купания, он стоял, словно гора, временами поднимая вверх голову, вытягивая хобот и требовательно трубя в небо. Я был заворожён его мощной красотой. Но в его трубном рёве я услышал жалобную нотку просьбы о помощи.



Я остановился. Оглянулся. Рядом со мной уже никого не было. Люди рассеялись кто куда. Но я знал, что за нами внимательно наблюдают несколько десятков пар глаз. Бесплатный синематограф!


Слон снова протрубил.



Я положил на землю кузнечные клещи, снял фартук и в одной набедренной повязке пошёл к слону, держа руки на уровне пояса с раскрытыми ладонями. Жест, который по моему соображению должен был показать, что человек идёт с добрыми намерениями, не пряча оружие.



Слон перестал трубить. Он тяжело дышал, временами пофыркивая, как лошадь и повизгивая, как собака. Я остановился почти рядом с ним. Сделав ещё пару шагов, я смог бы погладить его хобот. Смотрел на его ноги, на громадные пальцы с ногтями, как у человека, но размером с две моих ладони каждый. Справа и слева от меня два бивня, каждый толщиной с телеграфный столб!


Слон протянул вперёд хобот и, обняв меня за талию, притянул к себе совсем близко. Я погладил его хобот двумя ладонями, спросил на русском: «Хатхи, хороший Хатхи! Кто тебя обидел?».


Слон тяжело, как измученный болезнью человек, вздохнул. Поднял свою правую переднюю ногу. Вот это была стопа, так стопа! По окружности не менее хорошего круглого таза для умывания. Я понял, болит нога. Погладил ногу сверху. Слон вздохнул ещё раз. Приподнял ногу выше. Я встал на колени и осмотрел подошву. Подошва была в грязи. Стал чистить его «копыта». И тут моя рука наткнулась на инородный предмет. Это была заноза. И не простая. Стальная.



Я поднялся с колен, встал на ноги. Сказал слону: «Подожди, не пугай народ. Сейчас я из тебя эту колючку вытащу!».



Вернулся к оставленным на дороге кузнечным клещам, подобрал их. Сказал слону: «Веди себя достойно, как мужчина!». Лёг под ногами слона на спину. Постучал его по больной ступне: «Подними. Да смотри, не вздумай топнуть ногой!». Хатхи послушно поднял ногу. Я снова постучал по ней: «Выше!». Хатхи поднял её выше.



Цирк, да и только. Смертельный номер. Аншлаг. Все билеты проданы!



Вот и заноза. Я примерился клещами. Несколько подался назад, освобождая нужное для манёвра пространство. Лёжа на спине, своими поднятыми ногами упёрся в слоновью подошву. Знал, чтобы не причинить слону лишней боли, нужно выдернуть занозу одним рывком. В противном случае, эта операция будет в моей жизни первой и последней! Клещами аккуратно ухватил занозу, крепко сжал клещи обеими руками, и, упираясь ногами в подошву, резко, руками и всем телом потянул клещи на себя! Заноза вышла легче, чем я ожидал. Не выпуская клещей из рук, кубарем вылетел из-под слоновьих ног. Выпрямился во весь рост. Еле-еле устоял на ногах. Слон издал такой вопль, от которого покачнулись джунгли. Я стоял, не дыша. В моих поднятых руках клещи, в клещах – стальной наконечник копья, на копье – алая свежая слоновья кровь.



Слон перестал реветь. Опустил на землю больную ногу. Я тоже пришёл в себя. Да, плохой из меня доктор. Надо бы очистить рану, наложить антисептик, перевязать…


Слон осторожно перенёс тяжесть своего тела на болевшую ногу. Потом притопнул ею. И затрубил. С облегчением. По-доброму. Благодарственно. Ему ответили слоны из джунглей, не видимые нам.


Хатхи осторожно потрогал пальчиком, что на конце хобота, наконечник копья, пахнущего его собственной кровью. Потом хоботом же забрал у меня из рук клещи и закинул их вместе с наконечником в высокую траву. Обнял меня ниже спины хоботом и приподнял в воздух. Покачал и бережно опустил на землю.



А к хатхи уже медленно и торжественно подходили жители деревни. Под религиозные песнопения, прославляющие бога Ганеша, они несли слону подношения: корзины с варёным рисом, связки бананов, сахарного тростника. Впереди шёл старый брамин, которому в это утро пришлось пережить не одну трагическую минуту, выслушивая обвинения своей паствы в якобы совершённом им богохульстве.


Хатхи невозмутимо принял подношения: поел рису, попробовал гроздь бананов, заел связкой сахарного тростника, а потом важно и невозмутимо повернулся к деревне задом, к лесу хоботом!



От места произведённой операции к храму Ганеша меня несли на руках, но в каком-то английском кресле с сиденьем, обтянутом домотканым шёлком. На моей груди три венка лотосов. Я весь измазан дорогими благовонными маслами. Один запах напомнил мне православную церковь. Запах ладана! Я вспомнил Красноводское кладбище, свечи, поставленные за упокой родителей, Леночку в трауре на могиле её собственной мамы… Заплакал, не в силах сдержать слёз. Плакал долго. И вся деревня утешала меня!



С этого дня меня в деревне стали не называть – величать – Лахара Хатхи Дактар! Что и было записано в храмовую книгу с описанием всех подробностей события, в первую очередь, как деяния, прославляющие мудрость и заботу Ганеша о своих детях – слонах и людях!


Новое имечко в переводе означало: Кузнец Слона Доктор. Моя кличка Абарая более никем не упоминалась. А в просторечии ко мне обращались либо Лахара Хатхи, либо Дактар Хатхи. Дактар Хатхи мне больше нравилось. Я ещё не забыл, как в Исфахане меня звали доктор Джон!



Кузнец, у которого я батрачил, разыскал в траве заброшенные слоном свои клещи и злополучный наконечник копья. Поднёс орудие исцеления и оружие, нанёсшее Хатхи рану, храму Ганеша. Храм получил свои первые священные реликвии. Весть о происшествии быстро облетела окрестные деревни. Наша безымянная деревушка получила собственное имя: Упчар-Хатхи. «Излечившая Слона»! Теперь она называлась «басти» - посёлок. В Упчар-Хатхи потянулись паломники. Люди рассматривали реликвии, выслушивали историю, пели гимны. Все были уверены, что сам Ганеша, страдающий от людских грехов, пришёл в деревню, чтобы побудить сострадание и в них самих. Вслед за паломниками пришли торговцы. Храм начал богатеть. Вслед за храмом начал подниматься из нищеты и посёлок Упчар-Хатхи.



Вот, и в этой тропической нищей деревушке у меня, вроде, начала складываться более-менее спокойная сытая жизнь. Нет же. Как видно, не было у меня жизни мирной и безмятежной, так и не будет. Проснувшийся в недобрый час злой бес, проспавший моё очередное избавление от неминуемой гибели, ухитрился и на этот раз сунуть палку в колёса!



Как проста, но верна старая истина: «У палки два конца». Добрая слава посёлка Упчар-Хатхи привлекла внимание не только почитателей Ганеша.



Зло обожает приходить неожиданно.



*****



Индия. Пенджаб.


Село – Басти Упчар-Хатхи в 15 милях от Амритсара.


25 декабря 1913 года.




Это ясное утро светлого Рождества Христова, отмеченного мною в собственной душе добрыми молитвами о здравии моих ближних, было омрачено вторжением в распахнутые ворота ветхой изгороди Упчар-Хатхи двух десятков всадников. Они стреляли на всём скаку из мушкетов и мультуков по редким стёклам окон, горшкам, выставленным на просушку. Рубили саблями собак и кур. Жители попрятались кто куда. Сделав круг по деревне, всадники спешились на маленькой деревенской площади у храма Ганеша.



На конях остались двое. Один – гигантского телосложения седой военачальник с расчёсанной надвое бородой с концами, загнутыми вверх. В его руках уланская пика, на конце которой развевается красный шёлковый квадрат флага, который во всех феодальных государствах Европы и Азии означал одно: пришли каратели, всем сидеть тихо по своим домам! Второй – молодой ухоженный, богато одетый человек, почти юноша, с руками, все пальцы которых были унизаны драгоценными перстнями.



У ног их коней лежат, уткнувшись лицами в землю, брамин храма Ганеша и старшина Упчар-Хатхи. Минут через пять все мужчины деревни были согнаны на площадь. Кузница не осталась в стороне. Меня и моего хозяина также пригнали к храму, не дав смыть с лица и рук кузнечную сажу.



Говорить начал человек с флагом:


– Жители! Отцы семейств! Как жаль, что вы забыли законы гостеприимства, которые завещал вам сам Ганеша! Вы, как крысы, попрятались по своим норам вместо того, чтобы встретить своего господина цветами и песнями! Мы рады, за вас. Ваша деревня получила статус посёлка, собственное имя, она стала известнее сотни других подобных деревень в провинции, к вам потянулись люди, понесли в ваши дома и лавки свои деньги. Вы не только собрали хороший урожай риса, но получили новый источник дохода. Как вы посмели не поделиться со своим господином вашими новыми, посыпавшимися с неба, благами? Ваша неблагодарность и непокорность тоже имеют свою цену: десять тхейла – мешков – риса и тхейла сахара сверх установленного полугодового налога первого урожая! А также – пять девочек двенадцати-четырнадцати лет в жёны вашим защитникам, воинам Его Высочества Раджкумар Гюлистана Гур-Акбара Неустрашимого! Они будут жить в сытости, вам не придётся кормить лишние рты. Я не слышу слов благодарности нашему повелителю!



При последних словах военачальника мужчины деревни, как один, рухнули на колени. Я разделил этот порыв. Послышались стоны, плач. Разноголосым хором люди умоляли своего повелителя не разлучать их с детьми.



Раджа поднял руку. Люди затихли.


Раджа сказал:


– Я справедлив, но не жесток. Я разделю вместе с вами любовь к вашим детям. О невестах для моих воинов мы поговорим после, как того требует обычай. Они выйдут замуж по любви, а родители получат дорогие подарки. Вы довольны?



Мужчины согласно кивали головами. Беда прошла мимо.


Раджа продолжил:


– Налог приготовите к третьему дню. За ним приедут мои люди. Бойтесь обидеть их. На этом дела закончим. А теперь покажите мне храбреца, что вытащил наконечник копья из ноги Большого Хатхи!



Мои соседи начали выталкивать меня из заднего ряда вперед, к радже. Мне пришлось выйти. Встал, по обычаю, в глаза не смотрю, рассматриваю копыта его коня. Узнал, краденый конь-то. Это жеребец Мак’Лессона! Глянул на коня под военачальником: тоже жеребец Мак’Лессона. На нём к храму Агни грум ехал!



Поднял глаза на раджу. Наши взгляды встретились. Мой мозг охарактеризовал его мгновенно: садист! Потом всё остальное. Взгляд дикого зверя. Проницательный, оценивающий, недоверчивый…



– Это ты Дактар Хатхи? – спросил раджа.



Я поклонился:


– Да, мой господин.



– Как звали раньше? – спросил раджа.



Я поклонился:


– Сначала, как помню, Бачча, мой господин. Потом – Абарая.



Раджа сначала усмехнулся, но счёл нужным внушить мне:


– Меня называют Ваше Высочество Раджкумар Гюлистана Гур-Акбар. Враги дали мне прозвище Неустрашимый!



Я поклонился ещё раз:


– Да, Ваше Высочество Раджкумар Гюлистана Гур-Акбар Неустрашимый!



– Мне нравится твоя понятливость. Кузнецы народ сильный. Ты можешь быть мне полезным даже как кузнец. Но сможешь стать и воином. Есть желание ходить в шёлке и не марать свои руки в угольной саже?



– Не знаю, мой господин. Я не умею убивать…



– Довольно! – оборвал меня раджа. – Едешь с нами. Потом разберёмся, на что ты годен!


Обратился к своему военачальнику:


– Гопал-Сардар! Прими Дактар Хатхи, получи у старшины на него бумагу! Все свободны. Мы уезжаем.



Так из вольного деревенского кузнеца я в одночасье был низведён в раба – дас – наследного принца – раджкумара мифического княжества Гюлистан – Страны Цветов!


Меня не сковывали, не связывали. Разрешили умыться и переодеться. Слава Богу, добрые жители деревни сумели одеть меня более чем прилично. На бродягу не похож. В моём цветном тюрбане лежал лист плотной желтоватой бумаги кустарного производства с описанием внешности и моим новым именем, удостоверенным подписями брамина и старшины посёлка – Басти – Упчар-Хатхи. Паспорт не паспорт, но уже что-то! О таком первичном документе можно было только мечтать! Рано или поздно любой бродяга либо попадёт в зиндан, обвинённый, как прикрытие, в преступлении, либо в рабство, из которого пути назад может и не быть. Да, а кто я сегодня у этого «раджкумара»? И почему рабу дана бумага, удостоверяющая личность, в его собственные руки? Так, хорошая мысль! Да потому, что отряду предстоит проверка на каком-нибудь полицейском либо таможенном посту между провинциями! А рабства в Индии не существует! Нет ни рабовладения, ни работорговли! Стоп. Вот шанс уйти из лап этих волков. Чем он подкреплён? Вот оно, «подкрепление» – в кобуре на поясе Гопал-Сардара, за который я держусь двумя руками!



Мои умозаключения оказались верными. Но не совсем точными. Сказался недостаток информации для размышления.



По дороге к Амритсару нам пришлось миновать довольно холмистый участок пути. Местами ехали по дну пересохшего ручья, усыпанного большими округлыми валунами, извивающегося в узких глинистых расщелинах.



Я подумал: «Хорошее место для засады. Едем гурьбой. Без дозора, без боевого охранения… Наш «раджкумар» и его «сардар» не знакомы ни с одной страницей военного учебника по тактике. Впрочем, не мне его поучать, я у него не начальник штаба».



Только подумал, справа с тыла и справа с фронта по нашему отряду ударили длинными очередями два станковых пулемёта. «Льюисы»!


Я выдернул из кобуры Гопал-Сардара «Веблей энд Скотт» и всадил ему в позвоночник пулю. Потом спрыгнул с коня на левую сторону, прикрывшись от пулемёта конским корпусом, и перекатами залег за большим валуном.


Хатьяры «раджкумара» не успели ответить ни единым выстрелом. Через минуту пулемёты смолкли. Из своего укрытия я увидел: из двух десятков остались в живых всего пятеро. Они стояли пешими, подняв вверх руки. Спустившиеся с вершины холма люди в форме хаки и в синих тюрбанах держат сдавшихся под прицелом. Здоровенный усатый сикх с тремя крупными угольниками серебряного галуна на рукавах – сахиб субедар, сержант – обходит поле боя, пристреливает раненых лошадей и людей. Ого, здесь раненых в плен не берут. Банда, видно, давно вне закона!



Я без сожаления отбросил в сторону револьвер. Поднял руки, встал из-за своего валуна. Стоял на месте. Так положено. На войне движущаяся без команды цель всегда подозрительна.


ГЛАВА XII.



Каждому своё: кому жерло орудийного ствола, кому – допрос с пристрастием. Снова сикх Аджитт Биджей-Сингх. Золотой храм Амритсара. Ритуальный бой насмерть. Шер-Мен Руси – Чермен Дзебоев! Посвящение в сикхи.



В Амритсар, оставшиеся в живых раджкумар, его хатьяра и я, в том числе, были доставлены на уцелевших от пулемётных очередей лошадях. Не как всадники, но словно добротно обвязанные кунжутной бечевой мешки с зерном.


Каждому были завязаны глаза и закрыт рот его собственным распущенным тюрбаном.


В складках шёлка почти у всех хатьяра сикхи находили деньги, колечки, серёжки. Они стали законной добычей победителей, «призом», как принято у британцев. Так же, как и их кони. В том числе и уцелевший жеребец, ранее принадлежащий Мак’Лессону.


Стоит ли упоминать о том, что раджкумар лишился всех своих визуальных атрибутов властелина человеческих судеб – драгоценностей: броши с тюрбана, трёх ниток ожерелий с камнями, оберегающими своего владельца от кровотечения, дурного глаза и злых духов, а также бесчисленных перстней и колечек.


Из моего тюрбана удалось вытряхнуть лишь бумагу – моё последнее удостоверение личности. Бумагу сахиб субедар прочёл, аккуратно сложил и спрятал в нагрудный карман своего френча.



На месте расстрела допрос не производился.



Я со своими заявлениями решил повременить. Пусть люди сначала остынут. Горячка боя не сразу проходит.


Завязанные глаза – положение хуже некуда. Лицевыми интенсивными гримасами мне удалось ослабить повязку, получить небольшую желанную щель для видения.



К сторожевой заставе при въезде в Амритсар подъехали к концу дня. Ворота были ещё распахнуты. На пленников вышли поглазеть несколько полицейских в красных тюрбанах с бамбуковыми дубинками из индусов. За ними два англичанина в военной форме – лейтенант и подполковник. У лейтенанта на погонах и обшлагах рукавов мундира хаки по два «пипса» – «звёздочки», у подполковника соответственно – по одному «пипсу» с «короной»! Эти, как стояли на крыльце с сигарами в зубах и с бокалами бренди в руках, так и остались стоять.



Наш конвойный сержант – сахиб субедар – только собравшийся было провести свой отряд и пленников через заставу, был остановлен нарядом из шести вновь прибывших к посту сикхов, возглавляемым командиром сикхом же. На его погонах и рукавах такие же сержантские галуны сахиб субедара. Но синий тюрбан вдвое выше, да ещё и с небольшим кривым ритуальным сикхским кинжалом. Это отличие свидетельствовало о высоком положении вновь прибывшего в самом братстве сикхов.


Наш сержант отдал честь новоприбывшему, представился – субедар Гхора Чандр. Коротко доложился. Предписание выполнено: банда уничтожена, шесть хатьяра, в том числе Гур-Акбар, взяты живыми, англичанин не найден, потерь нет. Говорили на хинду, правда, с элементами панджаби. Я понимал. Старщий из сержантов переспросил нашего субедара:


– Англичанина не нашли?


Субедар Гхора Чандр отрицательно покачал головой.



Старший скомандовал:


– Гур-Акбара на гауптвахту! Остальных в городскую тюрьму под усиленную охрану. Завтра утром каждому из них будет приготовлен персональный артиллерийский ствол!



Этого только для полноты счастья мне не доставало!



Я, что было силы, начал мычать сквозь нос и замотанный тюрбаном рот, биться всем телом на своем коне, к которому был привязан лицом вниз, как тюк. Тёмно-серый жеребец заржал, начал брыкаться.



– Что с ним? – спросил старший.



– Успокойте коня! – приказал субедар Гхора Чандр своим сикхам.


Я не переставал биться. Получил удар плетью по плечам. Взвыл ещё сильнее. Получил второй удар.



– Стойте! – крикнул старший. – Освободите коня от пленного. Смотрите: тавро «корона»! Это жеребец из конюшни Вице-Короля Индии! Где второй конь?! Где англичанин?!



Меня отвязали от седла и сбросили на землю.



Субедар Гхора Чандр ответил:


– Если был второй конь, то он убит при проведении операции. Задача была задержать или уничтожить банду Гур-Акбара. О конях мы ничего не знали. Англичанина среди хатьяра не было. Все, кроме одного, без документов. Лишь у этого – сержант ткнул меня в бок сапогом – изъят «кагэз»: бумага, удостоверяющая личность.



Я мог только слышать. По всей видимости, старший прочитал моё удостоверение. Спросил:


– С документом ознакомились? Кузнеца от хатьяра отличить не могли?



Субедар Гхора Чандр смущённо почесал свою спину черенком плети:


– Да. Но, по его внешности, не скажешь, что деревенский кузнец. Хорошо одет. Даже в обуви!



Старший продолжил:


– Известный же во всём Пенджабе человек. Кузнец, вытащивший из ноги дикого слона – Большого Хатхи – стальной наконечник! Развяжите его.



Меня развязали. Распутали тюрбан, закрывавший глаза и рот.


Подошли англичане.


– Покажи руки! – приказал подполковник.



Я показал.


– Руки чистые, – сказал субедар Гхора Чандр.



– Подними руки, – приказал подполковник.



Я поднял.


– Смотрите, – указал подполковник стеком на мои ладони. – Металл въелся в кожу и под ногти. Держу пари, у хатьяра руки чистые, как у богатых женщин!



Старший сержант подошёл ближе. Вгляделся в моё лицо. Прикусил собственный согнутый мизинец. Заявил нашему субедар Гхора Чандру:


– Я забираю коня с тавром «корона» и человека по имени Дактар Хатхи. Он не хатьяра. С остальными поступай согласно предписанию!



*****



Так, в этот вечер я стал гостем в доме сахиб субедара, унтер-офицера индо-британских вооружённых сил по имени Аджитт Биджей-Сингх. Правда, не как Дактар Хатхи. Как старый добрый знакомый по ночной схватке с тхаггами-душителями на горной дороге из Симлы в Нью-Дели в позапрошлом году.



Мы ужинали рисом и запечёной рыбой с бесчисленными приправами из овощей, фруктов и непременных специй. Пили очень крепкий чёрный чай «масала» с молоком. Приторно сладкий с пряностями.



Разговаривали.



Аджитт Биджей-Сингх расспросами меня не донимал. Даже не удивился, что при первой встрече, я говорил только на инглиш и не знал об Индии самых элементарных вещей. Философски воспринимал человеческую жизнь, как песчинку в гигантском водовороте времени, места и событий. Для него на первом месте была личность, её качества, достоинства. Всё остальное – превратности Судьбы.



– Да, сахиб, – говорил он, – я верю, правда, не совсем понимаю, но это не имеет никакого значения, что бессмысленно пытаться изменить что-либо в нашей жизни. Что бы мы ни делали, результат в конечном итоге будет тот, который предопределён свыше! Для человека главное, не то, что он ест, и где он спит, как его зовут или величают. Индия – страна многих религий. У меня, наверное, в голове мешанина из обрывков очень многих догматов. Я верю и в единого Бога, и во всех богов рангом пониже, как в человеческом обществе. Верю в реинкарнацию душ. Верю, что тхагги, пытавшиеся задушить вас, сахиб, и вашего друга-генерала, сегодня добывают себе пищу в лучшем случае в образах грифов-могильщиков. И как воин, восхищаюсь вами сахиб! Знакомство с таким человеком, как вы, украшает мою собственную жизнь. Надо же, два выстрела в полной темноте на запах! Этому невозможно научиться. Это не только ваша рука, сахиб. Поверьте, это рука Судьбы! Надеюсь, ваш генерал, оценил свою спасённую жизнь?!



Я отвечал, стараясь не нарушить хрупкую ауру сложившихся у него обо мне представлений.


– Дорогой друг, Аджитт Биджей-Сингх! Генерал настоящий воин, он был добр ко мне. Но в ту злосчастную ночь я спасал в первую очередь собственную жизнь. Так получилось. Нельзя сидеть на шее генерала. Мы расстались. У меня было много неприятностей. Стараясь спасти душу, невольно оставляешь неприкрытым собственное тело. Я горд именем, которое вы мне дали – Бхарати Бхерия – Хиндустанский Волк! К сожалению, мне не пришлось жить под этим красивым и гордым именем. Потом – время невзгод. Я был просто Абарая. Сегодня я называюсь Дактар Хатхи. Спасибо большому слону из диких джунглей. Я вынул из его ноги занозу.



– А Большой Хатхи сегодня спас вашу собственную жизнь, сахиб! Если бы не он, завтра утром вы были бы привязаны к жерлу пушки! Вот как всё взаимосвязано…



_____________________________________________


* Примечание. Сцена ночного боя с душителями-тхаггами описана в третьей книге «Хиндустанский Волк» пенталогии романа «Меч и Крест ротмистра Кудашева».


_____________________________________________



Я спросил:


– «Мешанина» из догматов разных религий не мешает быть сикхом?



Аджитт Биджей-Сингх вздохнул:


– Что поделать, если голова сама по себе думает? Я ей не могу приказать! Это моя беда – любознательность. Это не великий грех. Знаете, один из постулатов сикхизма гласит: «Все пути ведут к Богу»! Отсюда терпимость. Но гимны наши пою, книгу Гуру Грантх Сахиб читаю, наши запреты чту, предписания и ритуалы соблюдаю, правда, не так строго, как положено, у военного человека свой жёсткий распорядок дня! Если доживу до седой бороды, исправлюсь!



Я спросил:


– Сикхи, они как, только воины?



– Нет, сахиб, что вы. Это четыреста пятьдесят лет назад сикхи были только воинами, когда религия только основывалась. Воинами по профессии. Сегодня сикхи – кто угодно: чиновники, торговцы… Но в душе – каждый сикх воин. Это закреплено и ритуалом. У нас братство сикхов состоит из малых общин, называемых «хальса». Каждый мужчина, член хальсы, должен быть узнаваем на людях по внешнему виду. Мы носим длинные волосы, которые не должны стричь.



– Индуисты тоже не стригут волос, – заметил я. – Видел одного садху с волосами, что прикрывали его ягодицы!



– Не равняйте, сахиб! – строго заметил Аджитт Биджей-Сингх. – Садху не моются, не ухаживают за своим телом. Их волосы полны насекомых. Садху упиваются собственными страданиями. Это не нормально. Они больные люди! Сикхи соблюдают ритуальную чистоту. Ухаживают за своими волосами. Гребень – обязательный предмет для сикха. И волосы свои мы аккуратно расчёсываем, наворачиваем на гребень, гребнем же закрепляем, убираем под платок, а потом под тюрбан. Бороду и усы никогда не бреем, но военным не запрещается подстригать их. Волосы и бороду с усами называем «кеш», гребень – «кангха». На правой руке носим стальной браслет – «када». Мы не носим ни дхоти, ни набедренных повязок. У нас – «каччха» – короткие штаны. Военный может носить уставные длинные английские бриджи, но носит и каччха в виде белья. И пятый предмет на букву «к» - это кинжал-«кирман»! Каждый мужчина к имени собственному получает приставку – «Сингх», что означает – «лев»! Многие, даже не воины, всегда носят оружие: саблю, копьё, большой кинжал.


– Простите за нескромный вопрос, уважаемый Аджитт Биджей-Сингх. Ваши женщины тоже исповедуют религию сикхов?



– Конечно. У нас мужчина может взять в жёны только одну женщину. Она может быть из любого рода-племени, любой религии, даже любой индуистской касты. Для нас нет разделения людей на чистых и нечистых! Но в замужестве женщина принимает религию своего мужа. К её имени собственному добавляется приставка «каур» – «принцесса».



– А дети?



– И дети тоже! Обязательно.



– И обряд посвящения красивый?



– Да, сахиб. Я понял, что вы имели в виду. Никакого насилия. У нас нет обрезания ни для мальчиков, ни для девочек. В семьях они воспитываются в традициях сикхов, но принимаются в общину, только по достижению юношеского возраста. Посвящение – это праздник для всей общины – хальсы. Красивые гимны, фимиам. Обряд проводят пятеро самых уважаемых членов хальсы перед священной Книгой Ади Гуру Грантх Сахиб. Каждый посвящаемый опрашивается на предмет знания основных требований религии. Даёт личное согласие стать сикхом. Потом ему дают выпить сладкий напиток – амриту. С этого момента посвящаемый становится полноправным сикхом!



– А похороны?



– Тела умерших сжигают…



Так мы провели вечер и первую половину ночи в дружеской беседе.



За прошедшие с последней встречи время Аджитт Биджей-Сингх сделал завидную карьеру. В собственно сикхской иерархии поднялся на ступень от рядового члена до члена Совета старейшин хальсы Амритсарского квартала по Тарантарнскому тракту. Квартал большой. В нём и большая оружейная мануфактура, и два базара: Тарантарнский и Раджа Кхад Базар, расположившийся в тени средневековой стены полуразрушенной каменной крепости Раджа Кхад. Личной материальной выгоды от своего положения в хальсе не имеет – это великий грех. Но уважением и влиянием пользуется.


По службе в индо-британской армии на сегодняшний день исполняет обязанности первого помощника командира комендантского полка в Нью-Дели, но только в чине старшего унтер-офицера – стафф-сержанта. Был бы англичанином – имел бы чин подполковника! В Амритсар приехал в краткосрочный отпуск на сикхский ежегодный праздник Поминовения героев. На период праздника, как член Совета старейшин, принимает участие в организации усиленной охраны правопорядка в городе. Потому и оказался у городской заставы – проверял большой караван-сарай на тракте у въезда в Амритсар.



В нужное время на нужном месте?!


Чтобы спасти меня от расстрела картечью? Снова – рука Судьбы?..


Хочешь – не хочешь, а задумаешься. Реально почувствуешь себя фигуркой в игре. И не только в Большой Игре политиков…



Решился, задать вопрос, мучивший меня, Аджитт Биджей-Сингху. Кому, как не ему. Не давать же объявление в «Нью-Дели Ньюс»! Не слышал ли он имя Шер-Мен Руси?


Аджитт Биджей-Сингх покачал головой. Если бы слышал, не забыл бы. Спросил, кто такой. Я ответил, что он сын моего друга. Был похищен из отцовского дома работорговцами и увезён в Индию. Он был хорошим воином, мастером сабельного боя. Возможно, уже погиб или сменил имя. Попросил навести справки, но очень осторожно.



Уснув, я не видел снов. Сильно устал. Отдыхал.



Аджитт Биджей-Сингх не уснул до утра. Думал. Кое-что придумал.


За утренним чаепитием Аджитт Биджей-Сингх изложил мне свои соображения.


Не скажу, что они привели меня в восторг. Но другого выхода не было. Знал поговорку: «Гость – день, гость – два… На третий день – нахлебник!». Нужно было определяться.


Хлеб, он дорого стоит! Им не бросаются. А мне на подаяние жить не пристало.



*****



В Амритсарский Золотой Храм Сикского религиозного воинства старший унтер-офицер Аджитт Биджей-Сингх привел меня, что называется «за ручку».



Город Амритсар не имеет чёткой планировки, его улицы, улочки и переулки видно сохранили свою хаотичность ещё со времен первых стихийных застроек. К храму шли пешком. Здесь это не стыдно. Но Аджитт Биджей-Сингх почёл своим долгом объясниться: к храму лучше пешком, не так далеко, верхом проехать будет проблематично. Меня это не смутило.



С любопытством рассматривал город. Что сказать, богатый! Не без нищих, конечно, но основная масса народа одета не просто хорошо. Для провинциального европейского города – роскошно. Шёлк, бархат, золото вышивок, кисея.


Почти каждая большая улица – нескончаемая череда лавок, чайхан и харчевен. Товары, еда и напитки – на все вкусы. Запахи естественных цветов, благовонных масел, курительных палочек, кальянного дыма и раскалённого масла! Много оружейных лавок. Сабли с изумительными эфесами в ножнах, усыпанных драгоценными камушками. Не удержался. Подержал в руках одну, присмотрелся. Сталь местная. Нет с золлингеновским клеймом «Z». Связки бус. Жемчуг и камни всех цветов пудами.


Слоны, верблюды, повозки. Всадники, с трудом продирающиеся сквозь дорожные заторы. Паланкины, влекомые носильщиками.



Слава Богу – зима! С утра не больше двадцати двух, двадцати пяти по Цельсию. Сухо. Представляю, каково здесь будет в июле-августе!



Минут через тридцать мы вышли к цели: беломраморному резному архитектурному чуду – большому храмовому комплексу. Многочисленные здания храмов, словно сложенные из белоснежных кусков сахара и крепко сбитого творога, увенчанные золотыми куполами. Каждый посвящён своему Гуру из сикхов. Как правило – святому мученику за веру. Я шёл, задрав голову вверх. Мой проводник потянул меня за рукав, увлекая в тень прохода. Народу прибавилось. В проходе пришлось убавить ширину шага. Вокруг меня разноцветный людской поток в обе стороны: туда и обратно. Женские цветные сари, платки и шали всех цветов радуги. Мужские повязки и тюрбаны – жёлтые, синие, красные, даже хаки. Кивком головы показал Аджитт Биджей-Сингху на людей в военной форме в тюрбанах хаки.


– Наши люди! – пояснил Аджитт Биджей-Сингх. – Они на службе. Один бородач – сикх, другой индуист, видите – бритый. Я в праздничном синем тюрбане. Поеду в Нью-Дели, тоже надену тюрбан хаки.



Вот и вышли на огромнейшую внутреннюю храмовую площадь.


Стоило побывать в Амритсаре, что бы увидеть одно только это чудо света!



Взор сразу приковал к себе Золотой Храм!


Вот он, знаменитый Харимандир или Дарбар Сахиб – Божественный Храм или Двор Господина!


Англичане называют его просто по внешним признакам – Голден Темпль.



Первое впечатление – самое сильное. Не находился бы в людском потоке, остолбенел бы. Мало-помалу, идти становилось всё свободнее. Мы обходили площадь по часовой стрелке, ступая по каменным плитам набережной вокруг рукотворного озера почти правильной формы большого квадрата. Харимандир стоял на острове посреди озера небесной голубизны. Его отражение придавало волнам золотой оттенок.



Выбрав свободное от паломников местечко у воды, Аджитт Биджей-Сингх остановил меня. Указал на озеро:


– Амрита-сарас! Озеро бессмертия.



– Вот как! – сказал я. – Потому и город так называется. Охотно верю. Ни в одном другом городе мира, знакомом мне, я не встречал на улицах столько здоровых мощных энергичных стариков с белоснежными, как хлопок, длинными усами и бородой. Многие с оружием. Без клюк, без палок, прямые, как юноши, с орлиным взглядом. Они – тоже достопримечательность Амритсара.



– Да, – подтвердил Аджитт Биджей-Сингх. – И старики, и все мы ведем правильный образ жизни, завещанный нам нашими Гуру – Учителями, и самым Главным Гуру – Великой Книгой! Поэтому Книга читается в храме без перерыва в течении сотен лет! Не храм, не люди, не гуру главная достопримечательность – Книга. Сами увидите, сами услышите! А теперь нам нужно совершить омовение.



Этим мы и занялись. Я повторял все движения ритуала, совершаемого моим товарищем.



Я не стеснялся своего обнажённого более светлого, чем у многих индусов, тела. И с индийским именем мне не было нужды краситься в тёмный цвет. Обычного загара было более, чем достаточно. На меня не обращали внимания. Правда, ещё Афанасий Никитин отметил в своих записках, что в аристократической среде индусов чаще можно встретить мужчин и женщин со светлой кожей, нежели в базарной толпе. Даже сам принял посильное участие в некоем знакомом всем приятном процессе обновления крови местного населения. Ну, это капля в океане. Белая кожа для индусов – не предмет для особой гордости. Этот вопрос более волнует даже не англичан – немцев!



И омываясь, я не мог оторвать глаз от Золотого Храма.


К храму через озеро ведёт узкий, охраняемый вооружёнными воинами, мост. Мост – древний символ соединения двух миров. Это символ Пути из мира бренного в Мир Высший! Сам Римский Папа носит титул Понтифика – Мостостроителя!



Мост, как и вся храмовая территория хорошо охраняется вооружёнными сикхами. Огнестрельного оружия при охранниках не заметил, но холодным они увешаны. Не то что на Святой Руси. У нас при храмах православных, дай Бог, сторож имеется. Как правило, инвалид одной из войн многочисленных. Убогий. Другие не нужны. Не слышал, чтобы кто-либо позарился на церковные деньги. Ушкуйники сами за свои грехи подношения делают. На охрану в японском монастыре, предоставившем свои площади правительству под лагерь для русских военнопленных, насмотрелся тоже. Из монахов же. Те, хоть и без мечей, но и ладонью череп богохульнику снести могут. Что там говорить, наш наследник трона у японского храма за свершённое неуважительное действие к святыне получил катаной по голове. Факт, в России скрываемый, но в Японии общеизвестный.


Здесь же, у Золотого храма, пошалить – не успеть. Быстро на пику наденут.



Я уже знал, в храм нельзя зайти в обуви. Нельзя попасть без предварительного омовения в священных водах озера. Некоторые погружаются в воду с головой. Старики и не умеющие плавать идут в воду, держась за цепочки, что своими концами прикованы к каменным столбикам на набережной. Стража зорко следит за водной поверхностью, несчастного случая не допустит. Паломники омывают в воде ноги, лицо и руки, полощут рот, пьют воду. Говорят, вода в озере проточная, целебная, даже проказу излечивает. Впрочем, если и есть сток, то подземный. В воде я заметил довольно крупную рыбу, вроде аквариумных золотых, но размером в локоть и более. Мне тоже пришлось окунуться, но пить воду я поостерёгся. Какой из меня сикх!



После омовения по мраморному мосту прошли в общей череде паломников на остров к Золотому Храму.


Не удержался, прикоснулся к стене храма рукой. Так делали многие.



Каменные стены храма, его башни и купола окованы медными позолоченными листами, ослепляющие своим сиянием членов сикхского братства и любопытствующих путешественников.



Последняя информация была мне выдана Аджитт Биджей-Сингхом весьма неохотно. А я был, каюсь, не деликатен. Вот чем европеец отличается от азиата. Тот перед красотой и величием просто либо падает на колени, либо наслаждается от души в полную силу своего сознания. Европейцу ещё всё необходимо знать.


Конечно, для меня храм – это архитектура, в которой, правда, мало что понимаю, но романский стиль от готики и ампира отличать уже научился. Держу в памяти красоту Парфенона, Персеполя. Не забуду и Петербургскую итальянскую классическую архитектуру дворцов и проспектов.


В моих странствиях, при всех их тяготах, должен отдать должное, есть грань изумительная – познавательная. Проходит время, неприятности забываются сами собой. Красота, раз увиденная, впитанная сознанием, остаётся навсегда!



В храм с соблюдением его уставных требований может зайти каждый желающий независимо от касты, национальности и даже вероисповедания. Сикхи не признают индуистских каст. Женщинам не воспрещается, они равны в правах с мужчинами.



Храм богат. Каждый сикх ежегодно отчисляет на нужды своей общины – хальса – от десяти до сорока процентов своего дохода.



При входе в храм сборы не производятся. Пожертвования исключительно добровольные. Более того, каждого голодного здесь накормят в специальном помещении совершенно бесплатно. И просить не нужно ни на хинди, ни на панджаби. Достаточно присесть на циновку и протянуть вперёд сложенные руки ладонями вверх – символ просьбы и покорности. Получишь миску варёного риса, лепёшку и кружку воды из озера. В благодарность, после еды достаточно сложить руки вертикально ладонь к ладони и поклониться.



Служба в храме идёт круглые сутки. Всенародно читается вслух Книга, слушаются проповеди, пересказываются эпизоды пятисотлетней героической истории сикхского братства. Поются гимны.


В отдельном помещении без остановки читается Гуру Грант Сахиб – Книга огромного объёма. Здесь слушатели не обязательны. Но захочешь послушать – не прогонят.



Храм в два этажа. Внутренние интерьеры – сплошной резной белый мрамор с изречениями и орнаментами, инкрустированными драгоценными камнями.



Я плохо понимал панджаби, но успел усвоить – сикхизм появился как третья сила, противопоставившая себя ещё в пятнадцатом веке мусульманской экспансии с одной стороны и жестокому феодализму индуистов с другой. Третья сила окрепла очень быстро. В боях, как в кровавых, так и в идеологических. Противостояние завершилось созданием собственного государства – Пенджаба. Человека, имеющего приставку к имени «Сингх», исповедующего сикхизм, можно встретить среди чиновников туземной администрации, преподавателей учебных заведений, коммерсантов, промышленников, но более других профессий для сикха желанны военная либо полицейская службы. Это поприще для них естественно. По оценке Аджитт Биджей-Сингха в случае мобилизации только Пенджаб может выставить до миллиона хорошо обученных солдат и офицеров, уже сформированных в соответствующие подразделения, в которых каждый знает своё место в строю! И не это ещё самое главное. Главное другое. Сикхское братство пронизывает своими представителями всё разноплемённое сообщество народов Индостана и Британской Индии! Это – немаловажный факт. Это инструмент информации, инструмент управления. Сикхов уважают. Уважают не только потому, что побаиваются. Иметь приставку к имени «Сингх», в Индии означало, что за этой приставкой стоит мощное организованное военизированное сообщество. И сам по себе индивидуум с этим именем – не тот человек, которого можно обидеть безнаказанно. Не только. На сикха можно положиться. Дав слово, сикх не нарушит его. Среди сикхов нет воров. Сикхи не употребляют алкоголь. Среди них нет терьякешей. Сикхи глубоко уважают семейные связи. Прелюбодеяние в семье сикха – явление недопустимое!



Англичане умело использовали эту третью силу в политическом и военном напряжении между мусульманами и индуистами. Но и сами сикхи не раз испытывали на себе силу английской артиллерии!


Вот, история, на описание которой не хватит одной человеческой жизни.



По выходу из храма я получил в руки ритуальный «Карах прасад» – круглый шарик лакомства типа халвы оранжевого цвета, очень сладкий, приятно пахнущий. И вкус, и запах запомнился. Хорошее воспоминание. Второй раз в храм пойдёшь с удовольствием.



Я сидел на камне набережной, полоскал в прохладной ещё поутру воде озера свои босые ноги. Забавлялся: озёрные цветные карпы покусывали их своими беззубыми ртами.



Думал.



Эти общие новые знания сами собой породили и новое умозаключение. Вроде, что-то знал и ранее, но не придавал этому большого значения. А следовало бы!


Под каким именем представился мне в Кветте Гюль Падишах, он же Алан Фитцджеральд Мак’Лессон? Под именем Рами Радж-Сингха! Имя Радж Рами-Сингха мне было известно ещё два года назад по дневнику Самвела Татунца. Увы, я не сразу сложил эти похожие имена вместе! Не сразу понял, что под ними – один человек. Радж Рами-Сингх вёл дела в Исфахане с братьями Брауншвейг. Под этим своим именем он увёз в Индию выкупленного у Брауншвейгов Чермена Дзебоева.


Алан Мак’Лессон тоже сикх! Понятно, с его положением – не из простых.


Глупый, глупый Кудашев! Мальчик ещё в этих играх, а туда же…



Успел уполномочить Аджитт Биджей-Сингха навести справки о Шер-Мене Руси. Алан сегодня же будет знать, что его пропавший друг Кудаш-бек жив, здоров и ведёт самостоятельный розыск!


Теперь я не сомневался, что Мак’Лессон под именем Рами Радж-Сингха весьма важная персона в Амритсаре. Разумеется, его имя Аджитт Биджей-Сингху, как одному из военачальников комендантского полка в Нью-Дели, известно, если ему известны даже приметы жеребцов, пропавших у Мак’Лессона!



Вернулся Аджитт Биджей-Сингх.


Присел рядом. Сделал мне замечание.


В священных водах совершают омовение. Здесь не купаются для физической чистоты, не болтают в воде ногами для развлечения. Я поднялся на ноги. Пошли назад по мосту.



Увы, Аджитт Биджей-Сингх ничем меня не порадовал. Имя Шер-Мен Руси никому ни о чём не говорит. Такого не знают. Но должны были бы знать, если он сабельный боец. Настоящие бойцы – они герои. У каждого – свои почитатели от простых до очень богатых и влиятельных людей. Бывали случаи, на ристалище в стенах старого замка – «кот» – Раджа Кхад-кот при большом базаре – касса тотализатора превышала тридцать-сорок тысяч золотых рупий. Правда, это в случае, если объявлялся поединок со смертельным исходом. Такое решение могли принять только сами участники боя. После такого поединка мог остаться только один герой!



Я понял, мне в одиночку, действительно по Индии не пройти, не проехать. С горечью вспомнил свой щенячий запал, с каким получил, было, у Мак’Лессона коня. Какая самонадеянность. Собрался в многомесячный дальний путь на хорошем коне, но без монеты в кармане за горы Гималайские, Гиндукушские и Копет-Дагские!


И Чермена мне не найти. Как появиться, если появлюсь, на глаза Владимиру Георгиевичу? Что скажу?


Кругом, кругом, да на печь в угол! Что же делать?..



– Что теперь? – спросил Аджитт Биджей-Сингх. – Что вы намерены предпринять?



Не сразу, но ответил:


– Был бы орлом – полетел бы к себе на родину. Далеко-далеко за Хималаяйя! Был бы воробьём – жил бы под крышей Золотого Храма, был бы сыт, клевал бы бесплатный рис. Был бы индусом, стал бы сикхом, служил бы у какого-нибудь раджи телохранителем.



– Индусом быть не обязательно. Нужно к жизни сикхом придти с внутренней убеждённостью, чтобы не сожалеть потом о принятом решении. Новая жизнь изначально не должна начинаться, как жизнь временная. Я знаю, вы к такой жизни не готовы. Вы тоскуете о жизни прошлой. Никогда её не забудете. У меня в штабе комендантского полка есть вакансия субедара для грамотного человека. Лучше вас, сахиб, мне не найти. Но если мы и решим её занять, одного желания будет мало. Нужно, чтобы вас знала и просила за вас Совет старейшин наша община – хальса. Скажу прямо: я глава, один из пяти, хальса моего квартала в Амритсаре. Но без хальса не смогу принять решения. Что будет знать о вас община? Что нам сказать иным возможным кандидатам на желанную военную службу? Что вы простой кузнец, раб?



Я был удручён.


Аджитт Биджей-Сингх был прав.


Раб не может стать сикхом.


Воин не может быть рабом.


Раб – просто вещь. Воин должен погибнуть в бою, но не дать себя продать в рабство. Это большой грех. Раб нечист.


Аджитт Биджей-Сингх давно знает меня как умелого воина, он сам дал мне имя, которым в Индии мог бы гордиться воин – Бхарати Бхерия – Хиндустанский Волк. Он понимает, что Бхарати Бхерия не по доброй воле стал рабом. Бхарати Бхерия обманом был захвачен нечистыми людьми. Негодяями, презревшими повеление Всевышнего оказывать помощь беспомощным людям, попавшим в беду! Аджитт Биджей-Сингх лично готов поручиться за Бхарати Бхерия. Но этого мало. За новичка должна просить община. Можно принять религию сикхов, но нельзя стать в один день воином. Это долгий путь, который начинают юношами. Человек же с именем Хиндустанский Волк может войти в мир сикхов в один день и занять подобающее ему место только одним путем – через подвиг. Либо через смертный ритуальный бой. Это исключение из общего правила, это жестокий обычай, но он практикуется. Великие воины всегда в цене. Противника кандидату назначает Совет Старейшин. Новичок должен убить своего противника. Так, он через кровь докажет свою ценность для братства. Это бывает очень редко. Бывалому воину-сикху никто из чужих не сможет противостоять.


Однако, Аджитт Биджей-Сингх надеялся на благоприятный исход для меня в этом бою.



У меня был выбор? Я согласился.



Аджитт Биджей-Сингх снова отправился в храм. Я прождал его до полудня. Потом нашёл себе местечко в тени смоковницы и завалился спать. Фиеста! Будь, что будет.


Через час проснулся.


Аджитт Биджей-Сингха не было. Он появился только к вечеру. Азия! Время не имеет значения.


Улыбнулся ещё издалека. Это был положительный признак. Значит, что-то у него получилось!



В этот вечер Аджитт Биджей-Сингх кормил меня на убой. Жареной бараниной с рисом и тушёными баклажанами с луком и чесноком. Конечно, с немыслимым количеством чёрного перца и иных пряностей.


Разговаривали.


Сикхи не соблюдают постов. Сикхизм позволяет своим адептам есть мясо животных без ограничения, в том числе и свинину, и говядину, но при одном условии – животное должно быть убито одним ударом, умереть безболезненно, без мучений.


Так говорил Аджитт Биджей-Сингх.


*****



27 декабря 1913 года. Амритсар.



В День поминовения героев и мучеников я был препровождён своим попечителем в традиционное место проведения воинских ристалищ, где мерялись силой борцы, кулачные бойцы, мастера искусства рукопашного боя «калларипаятту» и мастера по фехтованию холодным оружием – в развалины старого замка Раджа Кхад-кот, что соседствовал с территорией большого Тарантарнского базара.



Замковая площадь полна народа. На возвышении – судейская коллегия – Совет старейшин и уважаемых гостей состязания, как сикхов, так и не. Народ, собравшийся культурно отдохнуть и развлечься, кто где, даже на вершинах полуобвалившихся стен и башен. Гомон. Музыка. Букмекеры, опоясанные кожаными кошелями с деньгами, с мелками и грифельными досками в руках принимают ставки. Торговцы разносят напитки, горячие пирожки.



Внутренним взором оцениваю сам себя. Внешне внимания не привлекаю. Моя одежда, тюрбан, обувь, подаренные мне добрыми жителями басти Упчар-Хатхи, не отличались от того, в чём ходили горожане. Моя тёмная с проседью борода и даже мой выговор на хинду – тоже подозрений не вызывали.



Я был представлен старейшинам, заправлявшим публичными боями в Раджа Кхад-кот.



Писарь получил от Аджитт Биджей-Сингха залоговую сумму «кхел-пайса» в двадцать рупий и внёс меня в список бойцов под именем Бхарати Бхерия на бой, назначенный на третий день от сегодняшнего.


Объяснил: как новичку, мне предстоит провести три пробных поединка, которые не будут участвовать в тотализаторе – «кэ бхйтар». Первая схватка при деревянном оружии, вторая – со стальными, но тупыми мечами, третья с боевым отточенным оружием до первой крови без смертоубийства. Только первые две схватки с доспехом – с малым медным щитом. Запрещённых приёмов нет. Поражением во всех трёх схватках будут считаться: касание земли четырьмя точками тела, первая кровь и сдача на милость победителя.


Если одержу три победы подряд, смогу претендовать на серьёзный бой.


Как я понял, время поединка не ограничено. Но потом убедился, на этой арене пассивных бойцов не бывает.



Аджитт Биджей-Сингх посчитал, что мне не лишне будет сначала просто посмотреть на бои, ознакомиться с индуистской техникой фехтования, уяснить для себя нечто новое, незнакомое. Ну, и самому нужно хоть два-три дня на разминку, на подготовку. Разумно.



Я согласился. Остался. Аджитт Биджей-Сингх смотреть со мной бои не стал. Только спросил меня, найду ли я самостоятельно дорогу домой. Я помахал ему рукой на прощанье.



На подобное, пока ещё для меня – зрелище, я попал впервые. Да-а-а… А по нашему календарю – двадцатый век! Аэропланы, подводные лодки… Не сегодня-завтра самолётчики на Луну высадятся! А здесь – Древний Рим двух тысячелетней давности. Гладиаторские бои…


На Руси такого варварства и во времена Владимира Красного Солнышка не существовало. Не упивались православные чужой кровью. Большим грехом почитали. И в более поздние времена никогда «рыцарских» турниров не устраивали. Царскими указами дуэли пресекались под страхом смертной казни и лишения всех прав состояния. «Поэтизация» дуэлей в начале 19-го века, воспетая гениями русской поэзии Александром Сергеевичем Пушкиным и Михаилом Юрьевичем Лермонтовым, принесла им самим безвременную смерть. Сами воспели этот «кодекс»! Знаю, казаки, возвратившиеся с войны, из похода, в церковь сорок дней не заходили. Сами считали себя грешными. В зной, в дождь, в мороз молились на паперти, за кровь пролитую искупления просили! Последний царский указ «О поединках» в казачьей среде именовался «бесовским»!



От подробностей описания зрелища, увиденного в Раджа Кхад-кот, воздержусь. Сегодня, на старости лет от этих воспоминаний мутит.


Господи, прости меня, грешного!



Отмечу только: Ничего нового в сабельном бою индийского стиля, ничего существенного для себя не почерпнул. На психологическую атаку и наши родные горцы и кочевники способны. Ликом черны, зубами оскалены, криком ужасны. Но победа достаётся тому, кто быстрее да ловчее. Чистой гимнастики много. Прыжки выше головы, с неожиданными поворотами в воздухе. Удары не только мечом, но и малым медным щитом, головой и ногами. Это так, показуха. На всё то – у казака есть шашка в руках!!



Через час плюнул, ушёл.


Бродил по городу, знакомился с ним. Подсознательно запоминал хитросплетения его улочек. Заблудиться в Амритсаре невозможно. Есть хорошие ориентиры – башни и купола его храмов, у сикхов – «гурудваров»: Харимандир Сахиб, Мата Каулан Джи, Баба Атал Сахиб, Рамсар Сахиб и Калгитхар. Если забыл какой, не взыщите. Не один десяток лет миновал.


Есть в городе и храм индуистской богини Дурги. Любознательность – не грех. Разулся, поклонился, бросил мелкую монетку в общую чашу подношений. Вошёл. Песнопения жрецов и вторящих им молящихся. Фимиам. Большая литая начищенная до зеркального блеска скульптура богини Дурги. Восемь рук, почти в каждой по предмету, не все опознал, но эти помню: цветок лотоса, кинжал, боевой лук, трезубец, какие-то погремушки или шестопёры – не понять. Правая рука поднята и обращена раскрытой ладонью к своим прихожанам. Над головой большой бронзовый же нимб из языков пламени. Сама восседает на льве, оскалившем свои клыки.



Покинул храм, а в голове строфа из молитвы вертится. Навязчиво так. И не думал запоминать, а вот и через двадцать пять лет вспомнилась!


– «Нийатам куру карма твам карма джйайо хй акарманах шарира-йатрапи ча те на прасиддхйед акарманах»…


_______________________________________


* Санскрит. Отрывок из Юхагавад-гиты:


– «Честно исполняй свой долг, ибо такой образ действий лучше, чем бездействие. Не работая, человек не может удовлетворять даже самые насущные потребности своего тела».


_______________________________________



Не сразу понял смысла услышанного. Но, с грехом пополам, перевёл. Поразился. Мне это было нужно. Работа нужна. Приложение своих способностей. А что умею? Может, пойти снова в какую-нибудь кузню, помахать молотом за миску риса в день? Не боюсь и такой работы. Но домой возвратиться она не поможет!


Горько на душе стало.



*****



Два дня перед назначенными боями провел на берегу пруда в каком-то заброшенном карьере подальше от людских любопытных глаз. Разогревался, разминался. Делал гимнастику. С моим телом не всё было в порядке. Кузнечный молот дал большую силу всем мышцам тела, но лишил их былой эластичности и пластичности. Саблей, одолженной у Аджитт Биджей-Сингха, восстанавливал способность к молниеносному и очень точному удару клинком.



Индийская сабля – «тальвар» – в длину 24 вершка, аршин с четвертью или один метр. Клинок широкий, изогнут слабо. Интересная особенность: эфес рукояти тальвара заканчивается литым бронзовым либо кованым стальным дискообразным навершием, часто ещё и шипом. Это нужно принять во внимание: в бою им пользуются, как кастетом. Ладно, не страшно!



Сабля, шашка – не топор дровосека. Человек, впервые взявший саблю в руки, каким бы он ни был ловким и сильным молодцом, будет убит мастером сабельного боя с одного удара. Непрофессионал виден мгновенно. И все последующие ступени роста обучаемого новичка тоже как на ладони. Из полусотни, дай Бог, один чего-то в этом деле стоить будет.


Отец рассказывал, как в стародавние времена боярин-воевода подбирал «новиков» в княжью дружину. По осени, по окончанию полевых работ, ранним утром созывали из деревни молодых здоровых парней, на опушку леса. Те шли охотой. Стать дружинником хотелось каждому! Князь за службу платил серебром, собольей шапкой, богатырским конём, добрым земельным наделом и освобождением от податей! Не кисло. Каждому хотелось.


Воевода и его бывалые дружинники приказывали раздеться, осматривали тело на предмет болезней тайных или грешных. Слабых телом и хворых отправляли по домам. Отобранным парням раздавали боевые сабли. Выстраивали в цепь с таким интервалом, чтобы не могли поранить друг друга. Показывали основные артикулы владения мечом, так, чтобы при ударе, не могли сами себе увечье нанести. Внушали: лезвие сабли движется только острием по направлению движения сабли, не обухом. Как при ударе, так и при замахе. Не топор! Широких замахов избегать. Пока взмахнешь, враг успеет кишки такому рубаке выпустить. Вот для первого урока и всё наставление. Потом давалась команда «сабли к бою!». И цепь начинала вырубать кустарник. Не останавливаясь ни на минуту. С утра до захода солнца. Кто оставался на ногах с саблей в окровавленной от мозолей ладони – зачислялся в дружину. Остальные расходились по домам.



Не кисло? А вы думали, казаки, они только мёд пьют?!



На ветке куста дикого граната, выбирал колышущийся от ветерка крайний листочек и разрубал его по желанию – либо пополам поперёк, либо вдоль, либо отсекал от ветки по ножке.


Прилетел шершень. Мгновение, и он оказался в мощных жвалах притаившегося в зелени богомола, не замеченного мною ранее. Шершня не спасло его напрасно дёргающееся жало, истекающее каплями выпускаемого яда. Он был пожираем богомолом заживо. Ещё мгновение, и они оба разрублены клинком моей сабли.


Ударил. И тут же пожалел.


Рассердился на самого себя. И за то, что не сдержался, и за то, что пожалел!


Где, как найти в этой жизни, в этом круговороте убийств одним живым существом другого, тот баланс, что позволит человеку называться Человеком?!



Господи!


Индия, она своим воздухом из кого угодно философа способна сотворить. Стоит ему только на мгновение остановиться и задуматься. Так, не успеешь оглянуться, станешь буддистом. Будешь смотреть под ноги, чтобы не задавить муравья. Не станешь гонять, травить и проклинать комаров, пьющих твою кровь. Как следствие – отказ от всего, что может являться объектом желания. Избавиться от желания – избавиться от страдания! Конечно, не будешь тосковать по своим любимым. Желать встречи с ними, жизни с ними. Эти воспоминания, эти неосуществлённые желания, всегда будут причиной страдания, всегда будут отвлекать от внутреннего созерцания Высшего Света!


Ом мани падме хум! О, Сокровище в цветке лотоса!


Не порицаю, но принять не могу.



Я воин.


Завтра бой.


*****



30 декабря 1913 года. Амритсар.


Раджа Кхад-кот.



Полдень. Ристалище только-только начало принимать зрителей, но бойцы уже на площади. Многие сидят на скамьях, пьют свой утренний чай-масала. Есть среди кандидатов в мастера клинка и такие, что курят кальян. Но это не сикхи, у них табак под запретом. Истинные ценители и непосредственные исполнители сабельного боя ещё на подходе. Драться будем под музыку: подошли и расселись на своих местах музыканты. Начали настраивать инструменты. Барабанщик подошел к жаровне, бесцеремонно снял с неё котёл, начал прогревать свой барабан. Барабан прогрелся, кожа натянулась. Барабанщик ударил в нёё колотушкой. На удар барабана откликнулся большой бронзовый гонг.


Участники боя встрепенулись.


Вышел глашатай, зачитал имена бойцов. В том числе и моё имя – Бхарати Бхерия. Внимания публики наши имена не особенно привлекли. Так, разминка. Многие читают газеты, завтракают на свежем воздухе.


Вот, персонально названо моё имя: Бхарати Бхерия!


Ну, Кудашев, держись! Не посрами.



Вышел, получил медный щит и деревянный меч. Меч довольно увесистый, очень прочного дерева, обшарпанный в схватках. Взмахнул им, нанес пробный удар в воздух. Ничего, пойдёт. Убить и этим можно. Правда, и без меча – тоже.



Названо второе имя. Мой противник молодой человек. Жаль парнишку. У нас и в шутку бы такого не выпустили против зрелого казака. Однако, гонору в нём, как кипятку в переполненном самоваре. Глаза злые. Руки дёрганные.



Удар гонга.


Мой противник дикой кошкой прыгнул на меня с широким взмахом своего меча. Мне было достаточно сделать строевой поворот «на пра-во!» и ударом левой руки, прикрытой щитом, сбить противника на землю ещё в прыжке.



Упав на спину, он вскочил и ринулся на меня снова, но был схвачен стражей за локти и «на воздусях» вынесен с площади.


Первый бой за мной. И боем-то назвать нельзя. Публика, по-видимому, другого исхода не ожидала. На результат никак не отреагировала.



На второй бой глашатай вызвал меня минут через тридцать. За это время арена успела пропустить пять-шесть пар. Для себя я сделал в уме зарубку: здесь не ярмарочные представления, не спортивные фехтовальные состязания. Здесь, при всех атрибутах спортивно-театрального зрелища, каждый бой может закончиться смертью участника. А настоящий бой не череда фехтовальных приёмов на показ, как в синематографе. Реальный бой всегда скоротечен. Незачем публику потешать.



Во втором бою деревянные мечи были переменены на стальные, выкованные без затей. Лезвия тупые с закруглёнными концами.


У меня была проблема. Я, не как мои противники, вышел на арену, не за тем, чтобы поубивать их. Такая самозащита в отличие от ничем не сдерживаемого нападения во много раз сложнее. Трижды я уворотами и приседаниями уходил от атаки, не используя своё оружие. Противник своими безрезультатными атаками был не столько обескуражен, сколько взбешён. Начал новую серию. Дважды я выбивал меч из его рук. Не преследовал, не наносил решающего удара. Публика, гомонящая на своих импровизированных «трибунах», как стая макак, вдруг приутихла. Такого боя новичков они ещё не видели. Мой противник, как видно, собрал всю свою волю и силу в последнем выпаде уколом. Лезвие меча пронзило воздух. Новичок получил удар в челюсть рукояткой моего меча. Удар, усиленный ещё и весом меча, пустил моего противника в полный нокаут.



Несколько секунд полного молчания публики. Потом по толпе прошел, словно порыв ветра, говорок:


– Бхарати Бхерия? Бхарати Бхерия…


А потом – аплодисменты, как в театре.



Я почувствовал поддержку аудитории. Больше не сомневался. Сомнения в бою – лучшая предпосылка к поражению.



Гонг, возвестивший мой третий выход, окончательно взбодрил меня. Силы мои прибавились. Зрение обострилось. Я был на грани состояния упоения боем, которое в варяжестве знали берксерки. В моих руках отточенная сабля. В руках моего врага такая же. Этот бой – до первой крови. Но кто в бою считает, первая она или последняя. Кровь на клинке, кровь на теле, кровь в самом сознании. Сознания уже нет. Передо мною уже нет ни противника, ни врага, просто – опасность. Такая, как быстрый ядовитый шершень, или богомол, с его гигантскими, усеянными в два ряда острыми шипами, жвалами.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги