И цветы расцвели...

ИСКУССТВО СТРЕЛЬБЫ ИЗ ЛУКА

Беседа 6

5 ноября 1974 года

Ли-цзы демонстрировал свое мастерство стрелка По-Хун Ву - Чжену. Когда тетива была натянута до предела, на локоть стрелку поставили чашку с водой, и он начал стрелять. Как только была пущена первая стрела, на тетиву легла вторая, а следом за ней третья. Все это время стрелок стоял неподвижно, как статуя.

По-Хун Ву-Чжен сказал: «Ты прекрасно владеешь техникой стрельбы, но не техникой не-стрельбы. Давай поднимемся на высо­кую гору, встанем на уступ над обрывом и ты попробуешь вы­стрелить оттуда».

Они взошли на гору. Стоя на краю обрыва высотой десять ты­сяч футов, По-Хун Ву-Чжен отступил назад, так что его пятки висели в воздухе над пропастью. Тогда По-Хун Ву-Чжен подозвал Ли-цзы к себе.

Ли-цзы упал на землю. Пот струился по его телу.

И сказал тогда По-Хун Ву-Чжен «Совершенный человек возне­сется над синим небом, погрузится в глубины вод, обойдет восемь сторон света - и при этом его дух не выдаст ни единого признака перемены. Но ты предательски дрожишь, на твоих глазах пелена. Как же ты надеешься поразить цель?»

Действие требует умения. Но и не-действие также требует умения. Умение действовать лежит на поверхности. Умение к не­действию находится в самом сердце твоего существа.

Навык действия приобрести легко, его можно позаимствовать, ему можно обучиться, поскольку он - всего лишь техника. Он не яв­ляется твоей сущностью, он только искусство. Но техника, или уме­ние, не-действия отнюдь не просто техника.

Ей невозможно научиться у кого-либо другого. Ей нельзя нау­чить. Она растет вместе с тобой. Она следует твоему внутреннему росту, это - цветение. На нее не повлиять извне, ее источник внутри. Мастерство действия приобретается извне и становится внутренним, мастерство не-действия приходит изнутри и течет наружу. Их измерения полностью отличны, они диаметрально противоположны. Постарайтесь это понять, прежде чем читать мою историю дальше.

Например, ты можешь стать художником, научившись этому ис­кусству, освоив все, чему учат в художественных школах. Овладев техникой живописи, ты можешь создавать красивые произведения и даже стать известной фигурой в этом мире - никто не узнает, что это всего лишь техника, разве что встретится тебе Мастер, но сам ты всегда будешь знать, что это просто техника.

Твои руки стали искусными, твой ум владеет технологией, но твоя душа не поет. Ты пишешь картины, но ты не живописец. Ты создаешь произведения искусства, но ты не художник. Ты делаешь это, не находясь в этом. Ты делаешь это так, как делаешь любые другие вещи - ты не влюблен. Ты не погружен в это полностью. Твое внутреннее существо стоит в стороне, отчужденное и безраз­личное. Пока твоя голова и руки работают, тебя самого в это время нет. Картина не будет хранить твоего присутствия, она не будет не­сти тебя. На ней останется твой след в виде подписи, но не след своей души.

Мастеру это сразу будет видно, потому что картина будет краси­ва, но мертва. Красива! Но можно украсить также и труп. Можно его раскрасить! Даже накрасить губы помадой - они будут красны­ми. Вот только никакая помада не заменит тепла крови, текущей в живом теле. Эти губы - накрашены. Но в них нет жизни.

Можно создать красивое полотно, но оно не будет живым. Оно может быть живым, только если будет полно тобой. Вот в чем раз­ница между рисующим Мастером и обычным художником. Обыч­ный художник всегда подражает, поскольку картина не созревает внутри него. Он не беременен ей. Он повторяет за другими, он соби­рает идеи, он подражает природе - и это ничего не меняет. Глядя на дерево, он его рисует, но внутри него дерево не выросло.

Посмотрите на деревья Ван Гога - они совершенно другие, таких не существует в живой природе. Они уникальны, они творения Ван Гога, он живет через них. Это не те обычные деревья, что нас окру­жают, он не скопировал их у природы, не скопировал их ни у кого другого. Будь он богом, он создал бы такие деревья в природе. Он и есть бог в своем искусстве, он творец. Будучи самим собой, он не пытается играть в Создателя. Его деревья растут до звезд и задевают ветвями луну.

Ван Гога однажды спросили: «Что это за деревья? Откуда у вас эти образы?»

Ван Гог ответил: «Я никуда не хожу за идеями, деревья эти - мои деревья! Если бы я был Создателем, мои деревья доставали бы до звезд, потому что мои деревья - это мечты земли, желания земли - достать до звезд; земля тянется к звездам деревьями-руками, деревь­ями-мечтами и желаниями земли».

Эти деревья не копия. Это деревья Ван Гога.

У Создателя есть что дать этому миру, он вынашивает свое тво­рение. Разумеется, даже Ван Гогу нужна техника, потому что даже он не мог бы рисовать без помощи рук. Отрезать ему руки - и что он будет делать? Ему также нужна техника, но это лишь способ обще­ния. Техника не является самим посланием, она нужна только как средство его передачи. Главное, у него есть что сказать. Каждый художник - пророк, должен им быть! Каждый художник – творец, должен им быть. Ему есть чем поделиться, и, конечно, для этого нужны определенные средства передачи.

Если я хочу что-то тебе сказать, мне нужны слова, но если я го­ворю только слова, в них нет содержания. Получается просто бол­товня, и я выбрасываю этот словесный мусор на окружающих. Но если мои слова несут мою тишину, мое послание без слов тебе, только тогда они действительно сказаны.

Если что-то должно быть сказано, оно будет сказано словами, но оно само не есть слова. Если что-то будет нарисовано, оно будет на­рисовано красками и кистью на холсте с помощью определенной техники, но сама техника не есть содержание картины.

Сообщение передается с помощью средства, но средства самого по себе недостаточно.

Искусный исполнитель владеет средством, пусть даже самым со­вершенным средством, но ему нечего сказать или передать другим. Его сердце не переполнено. Он работает головой, которая помнит технологию, и руками, которые помнят навык. Руки и голова дейст­вуют заодно, но сердце при этом остается безучастным, незатрону­тым. Выйдет картина без души, в ней не будет биения, не будет пульса жизни. Эту разницу заметить нелегко, ее нужно почувство­вать внутри.

Возьмем другой пример, который проще понять. Вы любите ко­го-то: вы его целуете, держите его руку в своей руке, обнимаете, за­нимаетесь с ним любовью. Все то же самое вы можете делать с че­ловеком, которого не любите - тот же поцелуй, те же объятия, то же пожатие рук, те же движения в любви - но вы не любите его. В чем же разница? - поскольку в том, что касается действия, разницы не будет никакой: вы целуете, и целуете его точно так же, по крайней мере, стараетесь.

Способ связи есть, но послания нет. Вы искусны, но ваше сердце не участвует. Поцелуй мертв. Он подобен, скорее, мертвому камню, чем парящей птице.

Занимаясь любовью, вы можете выполнять те же движения, но они будут больше напоминать упражнения по йоге. Они не будут любовью. Пойди к проститутке - она знает технику лучше твоей любимой. Она обязана ее знать - это ее профессия, но она не даст тебе любви. Если вы встретитесь с ней на улице на другой день, она тебя даже не узнает. Она даже не поздоровается, потому что вы чу­жие друг другу. Не было контакта, другого человека не было. За­нимаясь любовью с тобой, она, возможно, думала о своем возлюб­ленном. Ее в тот момент не было! Это и невозможно: проституткам приходиться учиться мысленно отсутствовать при всем происходя­щем - ведь все это так отвратительно.

Нельзя продать любовь, можно продать тело. Нельзя продать душу, можно продать мастерство. Для проститутки занятие любо­вью - работа. Она делает это за деньги, поэтому должна научиться мысленно отвлекаться от происходящего, например, думать о своем настоящем любовнике. В ее голове пронесется за время вашей встречи тысяча мыслей, но ни одна из них не будет о вас - человеке, который действительно находится рядом, потому что мысли о том, кто рядом, принесут ей одно беспокойство. Поэтому душой она да­леко. Ее здесь нет! Она будет совершать движения - это она умеет - технично, но без души.

Вот в чем суть этой истории. Вы можете стать настолько безу­пречны, что обманете весь мир, но себя не проведешь. И если не­возможно обмануть себя, тем более невозможно сделать это с про­светленным Мастером. Он видит тебя насквозь, невзирая на все уловки, которыми ты себя окружил. Он увидит, что в своем деле ты не присутствуешь: к примеру, если ты стрелок, ты попадаешь в ми­шень без промаха, но суть не в этом; даже проститутка способна привести тебя к оргазму, она также попадает в цель без промаха, и, возможно, делает это лучше твоей любимой, но суть все равно не в этом - поскольку человек остается нецелостным, пусть даже техни­ка совершенна.

Человек достигает целостности лишь тогда, когда становится просветленным. Нельзя ждать совершенства от человека прежде просветления, он может достичь совершенства лишь в своем мас­терстве. Невозможно требовать совершенства в бытии, но возможно - в действии, ведь это несложно. Можно стать таким метким стрел­ком, что ни разу не выстрелить мимо цели - и все же душой не пре­бывать в этом. Тогда становишься механизмом, в который заложена программа, роботом. Все делается лишь с помощью головы и рук.

Теперь попытаемся проникнуть в смысл этой истории: Искусство стрельбы из лука. В Китае и Японии обучают медитации через различные искусства - в этом состоит отличие индийской традиции медитации от китайской, японской и буддийской. В Индии медита­ция отделена от какого бы то ни было действия в реальной жизни. Она сама по себе целостность. Это создало определенные трудно­сти, поэтому в Индии религия постепенно умерла. Трудности за­ключались в том, что, сделав медитацию для себя всем, человек ста­новился обузой для общества. Он уже не может ходить в магазин, на работу в офис или на завод - он живет только медитацией, просто медитирует все время. В Индии миллионы людей жили только в ме­дитации; они стали обузой для общества, и когда эта ноша оказалась обществу непосильна, ему так или иначе пришлось ее бросить.

Даже сейчас в Индии живет почти десять миллионов саньясинов. Теперь их не почитают, из всех десяти миллионов не более десяти человек можно назвать уважаемыми. Все они стали просто бродяга­ми. По причине такого отношения - что когда ты практикуешь ме­дитацию, когда религия становится всей твоей жизнью, тогда ты от­брасываешь всю остальную жизнь, ты отрекаешься - в Индии медитация превратилась в своего рода анти-жизнь. Да, можно сми­риться, если только несколько человек живут так, но нельзя сми­риться с миллионами, и что делать, если все население страны ста­нет медитаторами? Тогда, если медитация не может быть доступна всем и каждому, другими словами, если религия существует только для нескольких избранных и если даже в религии есть классы, полу­чается, Бог не для всех? Нет, это невозможно, Бог доступен всем.

В Индии, стране своего зарождения, буддизм умер, потому что буддийские монахи превратились в обузу. Миллионы буддийских монахов! Страна оказалась не в состоянии терпеть, содержать их всех, и им пришлось исчезнуть. Буддизм прекратил свое существо­вание, величайший расцвет индийского сознания - он погиб, пото­му что нельзя жить паразитом; пару дней - ладно, пару лет - пусть. Индия терпела это, страна великого терпения терпит все. Но всяко­му терпению есть предел. Тысячи монастырей, а в них тысячи мона­хов - эта бедная страна была более не в силах их содержать, и им пришлось исчезнуть. В Китае и в Японии буддизм выжил, потому что он изменился, преобразился: он отказался от идеи отречения от жизни. Скорее, напротив, он сделал саму жизнь объектом медита­ции.

Таким образом, чем бы вы ни занимались, вы можете делать это медитативно - нет необходимости бросать занятие. Произошел но­вый рост, на котором основан дзен-буддизм: жизнь не следует отри­цать.

Дзенский монах будет заниматься своим делом: работать в саду, на ферме, живя своим собственным трудом, а не паразитируя. Он приятный человек, он не беспокоится об обществе и более свободен от него, чем тот, кто отрекся. Разве ты можешь быть свободным от общества, от которого отрекся? Ведь тогда ты становишься парази­том, а паразит не может быть свободным. Таково и мое послание: быть в обществе и одновременно быть саньясином. Не становитесь паразитами, не будьте ни от кого зависимыми, потому что любая за­висимость рано или поздно сделает вас рабами; она никогда не сде­лает вас муктой; она не сможет сделать тебя полностью свободным.

В Китае и Японии использовались различные виды искусства и мастерства для поддержки медитации. Стрельба из лука - одно из этих искусств, красота которого в его тонкости, и оно требует боль­шой сосредоточенности.

Ли-цзы демонстрировал По-Хун Ву-Чжену свое мастерство стрельбы из лука.

По-Хун Ву-Чжен был просветленным Мастером. Ли-цзы впо­следствии и сам стал просветленным - эта история принадлежит к дням его исканий. Ли-цзы стал Мастером сам по себе, но в этой ис­тории рассказывается о нем до просветления.

Ли-цзы демонстрировал...

Желание выставлять напоказ - желание невежественного ума. Почему вы хотите показывать? Почему вы хотите стать известным другим людям? В чем причина этого? И почему так много места в вашей жизни занимает демонстрация, почему вы хотите, чтобы другие считали вас значительным, важным, выдающимся – почему?

Потому что у вас нет своего Я. У вас есть только эго - замени­тель Я.

Эго не существенно. Я существенно, но вам это не известно, а человек не может жить без ощущения своего «Я», по крайней мере, это трудно. Из какого же центра вы будете работать и действовать? Вам нужно «Я», хотя бы ложное - это уже будет полезно. Без своего «Я» вы просто распадетесь на части. Кто будет источником дейст­вия и объединения внутри вас? Кто сделает вас целостным? Из ка­кого центра вы будете действовать?

Если вам незнакомо Я, вам придется жить с эго - заменителем Я, ложным Я. Вы не знаете настоящего Я, поэтому создаете собствен­ное. Эго - это производное вашего ума. Всему ложному нужна под­держка, а демонстрация себя дает эго эту поддержку.

Если кто-то скажет вам «Вы красивы», вы сразу почувствуете се­бя красивым; если никто не говорит вам этого, вам трудно чувство­вать себя красивым; вы начинаете сомневаться и подозревать обрат­ное. Если некрасивому человеку постоянно говорить «Ты красив», то некрасивость уйдет из его сознания, и он станет считать, что он хорош собой. Поскольку ум зависит от мнения других, он их накап­ливает, становясь все более зависимым от них.

Эго зависит от того, что вы слышите о себе из уст других людей эго счастливо, если другие одобряют вас, оно несчастно, если дру­гие вас не признают. Если вам не оказывают внимания, эго ослабля­ется, если вы находитесь в центре внимания, эго получает подпитку - и постоянно требует ее все больше.

Даже маленький ребенок требует внимания. Он может часами играть себе тихо, но стоит прийти гостю... а ведь мама говорила ему, чтобы при гостях он вел себя тихо: «Ты не должен шуметь, и не вздумай шалить» - но именно при госте ребенок должен что-то сде­лать, чтобы обратить на себя внимание. Внимания ему нужно все больше и больше - ведь его эго растет и требует пищи, а ему велят молчать - это невозможно! Он должен что-то сделать! Даже если придется сделать себе больно, упасть. Боль можно стерпеть, но он должен добиться к себе внимания, внимания всех, должен стать центром внимания!

Как-то раз я гостил у одной семьи. Ребенку в этой семье, должно быть, велели в моем присутствии не шалить и быть тише воды, ниже травы. Но ребенок не мог сидеть тихо, он тоже хотел моего внима­ния и начал шуметь, бегать туда-сюда, разбрасывать вещи. Мать рассердилась и говорила ему много раз, одергивала его: «Послушай, если ты не перестанешь, мне придется тебя отшлепать» Но он не слушался. Тогда в конце концов мать сказала ребенку. «Пойди и сядь вон на тот стул - сейчас же!»

Ребенок понял с полуслова: «Ну все, это уже слишком, и сейчас мне от нее попадет», подошел к стулу, сел на него и, сердито глядя на мать, многозначительно произнес: «Ладно, я сел - на стул, но внутри я стою!»

С самого детства до последнего дня своей жизни человек требует внимания. Даже умирая, он не расстается с мыслью о внимании «Что скажут люди, когда я умру? Сколько народу придет проститься со мной? Напишут ли что-нибудь в газетах? Опубликуют ли хотя бы в одной из них некролог?»

Вот такие мысли. От начала до самого конца мы живем с оглядкой на чужое мнение. Должно быть, эта потребность в нас очень глубока.

Внимание - пища для эго, и только тот, кто достигает самости, не испытывает больше этой потребности. Когда у тебя есть центр, твой собственный, тебе не требуется внимание других. Тогда ты можешь жить один. Даже в толпе ты будешь один, в целом мире ты будешь один, будешь идти в толпе, но один.

Прямо сейчас ты не можешь жить так. Если ты прямо сейчас от­правишься в Гималаи и в густом лесу сядешь под деревом, ты бу­дешь ждать, чтобы кто-нибудь прошел мимо и потом возвестил ми­ру о том, что ты стал великим отшельником. Будешь ждать, будешь то и дело присматриваться - не идет ли кто? Потому что ты наслу­шался историй о том, что стоит кому-нибудь отречься от этого мира, как весь мир окажется вдруг у его ног, но до сих пор никого не было ~ ни журналистов, ни репортеров, ни фотографов – никого! Ты не можешь уехать в Гималаи. Когда пропадет потребность во внима­нии, ты будешь как в Гималаях, где бы ты ни был.

Ли-цзы демонстрировал свое мастерство стрельбы из лука

Почему «демонстрировал»? Он был все еще связан своим эго, ис­кал внимания. Он показывал свою искусность в стрельбе По-Хун Ву-Чжену, просветленному Мастеру, который в то время был уже очень стар - в истории говорится, ему было под девяносто лет - он был очень, очень стар, когда Ли-цзы пришел к нему. Почему Ли-цзы пришел к По-Хуну? Потому что он был известным Мастером, и если бы он сказал: «Да, Ли-цзы, ты самый лучший в мире стрелок», это было бы такой мощной подпиткой, на которой эго бы питалось еще долго и долго.

Когда тетива была натянута до предела, на локоть стрелку поставили чашку с водой, и он начал стрелять

- и ни капли воды не пролилось из полной чашки, стоящей на его локте - а ведь он стрелял!

Как только была пущена первая стрела, на тетиву легла вторая, а следом за ней третья. Все это время стрелок стоял неподвижно, как статуя.

Это было сделано мастерски, но не впечатлило По-Хун Ву-Чжена - потому что в ту самую секунду, когда ты пожелал что-то проде­монстрировать, ты уже упустил. Само стремление показать говорит о том, что ты еще не достиг самости, а если ты ее не достиг, снару­жи ты можешь быть неподвижен, как статуя, но внутри ты мечешься из стороны в сторону, раздираем разными стремлениями, желания­ми, мечтами. Снаружи ты можешь быть неподвижен: внутри проис­ходят всевозможные движения, бегут все сразу, одновременно, в разных направлениях.

Снаружи ты можешь стать подобен статуе - суть не в этом. Рас­сказывают про Бокудзю: он пришел к своему Мастеру и сидел перед ним два года подряд, совсем как статуя, как мраморная статуя Будды. В начале третьего года Мастер пришел, ударил его своим посо­хом и сказал: «Глупец! У нас здесь тысяча статуй Будды, зачем нам еще одна?» (А Мастер жил в храме, где действительно было множе­ство статуй Будды). Он сказал: «Их и так достаточно. Что ты здесь делаешь?»

Необходимо быть не статуей, а находиться в другом состоянии бытия. С внешней стороны, очень легко сидеть спокойно - что в этом сложного? Нужно лишь немного практики. Я видел в Индии человека, очень почитаемого, который провел, стоя десять лет под­ряд, даже спал стоя. Его ноги настолько отекли и растолстели, что он больше не может их согнуть. Народ его очень уважает, но когда я пришел к нему, он захотел увидеться со мной наедине и попросил меня: «Научи меня медитировать. Мой ум очень неспокоен».

Десять лет стоять, как статуя - он ни разу не присел, ни прилег, но проблема остается прежней: как медитировать, как найти внут­реннюю тишину?

Человек неподвижен вовне, но внутри него много движений. И даже больше, чем можете испытывать в данный момент вы, потому что ваша энергия распределена, много энергии нужно для движения тела. Но у человека, стоящего неподвижно, вся энергия устремляет­ся внутрь - в мысли, и внутри он сходит с ума, но он добился почи­тания других людей - на него приходят посмотреть. Эго довольно, но самости нет и в помине.

По-Хун Ву-Чжен сказал «Ты прекрасно владеешь техникой стрельбы, - молодец, красивый выстрел! - но не техникой не-стрельбы»

Это может быть немного трудно для понимания, потому что в дзен говорят, что овладение техникой стрельбы - это только начало, научиться стрелять - это только начало; но научиться не стрелять, так чтобы стрела стреляла сама - значит прийти к вершине.

Постарайтесь понять: когда вы стреляете, присутствует эго, дея­тель. Что же тогда такое искусство не-стрельбы? В нем стрела тоже летит, тоже попадает в цель, но смысл не в самой цели. Стрела мо­жет и промахнуться - суть не в этом. Суть в том, что внутри не должно быть никакого деятеля. Суть в источнике. Когда вы прикла­дываете стрелу к луку, вас быть там не должно; вы должны быть в этот момент словно несуществующим, совершенно пустым. И стре­ла стреляет сама. Внутри нет деятеля - тогда не может быть и эго. Вы настолько едины со всем происходящим, что нет никакого раз­деления. Вы растворились в нем. Деятель и действие - не двое, нет даже малейшего разделения: «Я - это деятель, а это - мое действие». Чтобы достичь этого, требуются годы. И этого трудно достичь без понимания; поняв, вы даете этому шанс произойти.

Херригель, искатель из Германии, провел три года со своим Мас­тером в Японии. Он был лучником, приехав в Японию, он уже был первоклассным стрелком - его стрела поражала сто мишеней из ста, в этом не было никакого сомнения. Он пришел к Мастеру, уже бу­дучи стрелком, так же, как и Ли-цзы. Но Мастер лишь рассмеялся. Он сказал: «Да, ты меткий стрелок, но как насчет не-стрельбы?»

Херригель удивился: «Какой еще не-стрельбы? Первый раз об этом слышу». «Тогда я тебя научу», - сказал Мастер.

Прошло три года; он упражнялся в своем искусстве, и казалось, что цель уже близка. Он достиг полного совершенства. И он беспо­коился, потому что... и здесь кроется трудность для западного ума. Восток кажется ему таинственным, нелогичным, и это на самом де­ле так. Херригель не мог понять своего Мастера: «Может, он сума­сшедший?» - ведь он достиг полного совершенства. Мастеру было не к чему придраться, и все же он повторял свое «Нет!» Вот в чем проблема: в различии западного и восточного подходов к жизни Мастер продолжает говорить нет, продолжает отвергать.

Херригеля это начинало раздражать; он сказал: «Но в чем моя ошибка? Укажите мне на ошибку, и я смогу ее преодолеть».

Мастер ответил: «Никакой ошибки нет. Ошибочен ты. Ошибки нет, ты стреляешь превосходно, но смысл не в этом. Ошибочен ты, когда ты стреляешь, в этом слишком много тебя, ты все время там. Стрела попадает в цель, верно! - но суть не в ней. Почему там так много тебя? К чему столько демонстрации? К чему эго? Почему ты не можешь не присутствовать в своем выстреле?»

Херригель, конечно, продолжал спорить: «Как я могу стрелять, если меня там нет? Тогда кто будет стрелять?» - очень рациональный подход: кто будет стрелять? - тогда Мастер отвечал: «Просто взгляни на меня». И Херригель чувствовал, что Мастер обладает не­ким таинственным качеством, которое трудно уловить. Он замечал это не один раз: Мастер действительно стреляет по-другому, он буд­то сам превращается в стрелу, в лук, будто его самого больше нет, он един со всем этим — и неразделим.

Тогда он стал расспрашивать Мастера, как у него это получается. Мастер сказал: «Это не техника. Ты должен понять, и должен впитать в себя это понимание, и погрузиться в него».

Три года потрачено впустую, и Херригель понял, что это невоз­можно: «Либо этот человек сумасшедший, либо его не-стрельба просто не для западного ума. Я и так потерял три года, пора уходить отсюда».

Он спросил Мастера прямо, и тот ответил «Да, ты можешь уй­ти»,

Херригель спросил: «Вы можете дать мне справку о том, что я три года учился у вас?»

Мастер сказал: «Нет, потому что ты ничему не научился. Ты про­вел со мной три года, но так ничему и не научился. Все, чему ты научился, ты мог бы с таким же успехом узнать и в Германии, не обязательно было приезжать сюда».

В день отъезда он пришел попрощаться с Мастером, и тот зани­мался с другими учениками, показывал им что-то... было раннее ут­ро, солнце всходило, пели птицы, и Херригель был спокоен, потому что уже решился: ведь стоит принять решение, и беспокойство про­ходит; он не волновался. Все эти три года его ум пребывал в на­пряжении - как этого добиться? Как выполнить условия этого су­масшедшего? Но теперь беспокойство прошло, он решился, он уезжал, билеты заказаны, к вечеру его уже здесь не будет, и весь этот кошмар останется позади. Он просто ждал, когда Мастер осво­бодится, чтобы поблагодарить его, попрощаться и уйти

Он просто сидел на скамейке. Вдруг, впервые, он почувствовал что-то. Он посмотрел на Мастера. Мастер натягивал тетиву, и Хер­ригель, будто это был не он, внезапно почувствовал, как встает со скамейки и идет к Мастеру. Он подошел к Мастеру, взял лук из его рук, стрела покинула лук, и Мастер сказал «Отлично, у тебя полу­чилось! Теперь я могу дать тебе справку».

Херригель говорит. «Да, в тот день это свершилось. Теперь я знаю разницу. В тот день это случилось само по себе - я не был стрелком, меня там не было. Я просто спокойно сидел на скамейке. Не было ни напряжения, ни волнения, ни мыслей об этом. Как будто это было не со мной».

Запомните это, потому что вы тоже близки к сумасшествию Мои условия выполнить трудно. Практически невозможно. Но - также и возможно. И это произойдет только тогда, когда вы, кажется, сдела­ли все, что могли, и вы уже на пороге, чтобы сказать «до свидания» и уйти, оставить меня. Это придет к вам в тот самый момент, когда вы дойдете до точки, где подумаете: «Надо бросить все эти медита­ции. Это один сплошной кошмар». Тогда беспокойство пройдет. Но не забудьте прийти ко мне попрощаться, иначе вы можете уйти, так и не познав.

Все начинается именно тогда, когда покончено с усилиями, когда все возможные усилия были приложены - как раз Херригель выкла­дывался как мог, поэтому ему для завершения хватило трех лет. Ес­ли вы совершаете усилие не полностью, время от времени, если оно не тотально, вам может не хватить и трех жизней. Если вы прохлад­ны в своем усилии, вы никогда не достигнете точки, где отпадет не­обходимость во всяком усилии.

Отдайтесь усилию полностью. Овладейте всей техникой медита­ции, какой только возможно. Сделайте все, что можете! Не упускайте ничего. Не пытайтесь увильнуть ни от единой мелочи, делайте это от всего сердца. Тогда однажды настанет момент, пик, когда больше уже ничего не может быть сделано. Когда вы дойдете до точки, в которой большего сделать уже нельзя, когда вы сделали все и я продолжаю говорить «Нет, этого мало!», это «нет» нужно для того, чтобы окончательно привести вас к максимуму, к вершине, от­куда дальнейшее действие невозможно.

А ведь вы даже не представляете, на что вы способны. Из всего невероятного запаса энергии, которым вы обладаете, вы используете лишь малую часть. А если вы используете лишь часть, вы никогда не достигнете точки, которую достиг Херригель - я назову ее точ­кой Херригеля.

Но он постарался. Он сделал все, что от него зависело: что каса­лось его, он не жалел сил.

Затем наступает точка кипения. Эта точка кипения есть дверь. Всякое усилие становится бесполезным, тщетным, оно ни к чему не приводит - и вы оставляете усилие. Внезапное расслабление и дверь открывается.

Теперь вы можете медитировать, не будучи медитатором. Теперь вы можете медитировать, не медитируя. Теперь вы можете медити­ровать при отсутствии эго. Теперь вы стали медитацией, а медитатора больше нет. Деятель стал действием, медитатор стал медитаци­ей, лучник стал стрелой и луком - и цель не снаружи, не висит где-то на дереве. Цель - это вы, внутри вас. Тот самый Источник.

Именно это сказал По-Хун Ву-Чжен. Он сказал:

Ты прекрасно владеешь техникой стрельбы, но не техникой не-стрельбы, - разумеется, Ли-цзы был метким стрелком. - Давай под­нимемся на высокую гору, встанем на уступ над обрывом, и ты по­пробуешь выстрелить оттуда».

Перед чем он ставит Ли-цзы? Внешняя сторона отточена, но ис­точник дрожит. Действие безупречно, но существо трепещет. Внут­ри него страх, внутри него смерть; он еще не познал себя. Он не знающий; что бы он ни делал, происходит лишь от головы и рук: третьего участника до сих пор нет. Всегда помните, чтобы участие принимали все трое: руки, сердце, голова. Помните об этой троице и не поддавайтесь уловкам ума, который попытается усыпить вашу бдительность: «Все в порядке, все трое присутствуют», потому что по мере того, как вы совершенствуете технику, становясь все более искусным, ум спрашивает: «Ну что еще нужно?»

Ум - это Запад, сердце - Восток. Ум говорит: «Все идет как на­до». Херригель в данном случае - ум; Мастер - сердце, и Мастер ведет себя как сумасшедший; и запомните: с точки зрения ума серд­це всегда похоже на сумасшедшего. Ум говорит сердцу: «Не лезь. Не вмешивайся, иначе ты только все запутаешь. Дай мне самому со всем разобраться, я все умею, я знаю правила, я знаю, как с этим об­ращаться». И с технической точки зрения ум всегда прав, а сердце нет, потому что оно не признает никакой техники, ему знакомо только чувство, только поэзия бытия. Сердце не знает ни техники, ни грамматики, оно принадлежит к поэзии.

«Давай поднимемся на высокую гору, - сказал старый Мастер - очень, очень старый, девяносто лет, - встанем на уступ над обры­вом, и ты попробуешь выстрелить оттуда» Вот и посмотрим. Они взошли на гору. Стоя на краю обрыва высотой десять тысяч фу­тов...

- и запомните, в этом разница между умом и сердцем на высоте десять тысяч футов живет сердце, на скале, что возвышается над до­линой глубиной десять тысяч футов...

Когда вы приближаетесь к сердцу, у вас кружится голова. С умом все происходит на земном уровне, это прямая дорога. С сердцем вы попадаете в лесную чащу: никаких прямых дорог, взлеты и падения, повсюду тайна, неизвестность, дымка; все неясно, это не шоссе, а лабиринт, скорее, похожий на головоломку. На высоте десять тысяч футов!

Ницше вспоминал, как однажды с ним произошло нечто: что он вдруг почувствовал себя на высоте десять тысяч футов, на огромной высоте над временем - как будто время было долиной, на которую он смотрел с высоты десяти тысяч футов. Эту запись в своем днев­нике он сделал в тот день, когда сошел с ума.

Это головокружительная точка, точка, в которой можно сойти с ума. Чем вы ближе к сердцу, тем ближе кажется безумие. «Что со мной?» Все плывет перед глазами. Все прежде известное покидает ваш ум, и приходит неизвестное. Никакие карты больше не помогут, потому что для сердца их не существует; карты придуманы для ра­ционального ума: в них все четко и ясно, с ними вы чувствуете себя в безопасности. Вот почему вас пугает любовь, пугает смерть, пуга­ет медитация. Когда вы приближаетесь к центру, вас охватывает страх.

Они взошли на гору. По-Хун Ву-Чжен отступил назад,

- не вперед; на обрыве высотой десять тысяч футов он отступил назад,

- так что его пятки висели в воздухе над пропастью. – Назад! - Тогда По-Хун Ву-Чжен подозвал Ли-цзы к себе.

Этот девяностолетний согбенный старец, который даже не мог стоять выпрямившись, встал, свесив пятки над пропастью и даже не глядя в ту сторону, назад.

Тогда он подозвал Ли-цзы к себе.

Вот и я стою так же и призываю вас сделать шаг вперед.

Ли-цзы упал на землю.

- он не смог шагнуть вперед. Где бы он ни стоял в тот момент - далеко от уступа над пропастью - Ли-цзы упал на землю от одной мысли о том, чтобы приблизиться к этому сумасшедшему старику, стоящему на грани смерти: в любой момент он может сорваться, на­всегда - он был весь в поту.

Ли-цзы упал на землю, пот струился по его телу с головы до пят.

Помните, первым делом пот выступает на голове. Когда вы ис­пытываете страх, первой покрывается потом голова, последними - стопы. Когда страх настолько глубок, что вспотели даже стопы, то­гда все ваше существо пронизано страхом и дрожью. Ли-цзы не мог стоять - не мог устоять при одной мысли приблизиться к старому Мастеру.

И сказал тогда По-Хун By-Чжен: «Совершенный человек возне­сется над синим небом, погрузится в глубины вод, обойдет восемь сторон света - и при этом его дух не выдаст ни единого признака перемены».

«Ли-цзы, отчего ты весь вспотел? До самых пят? И почему ты упал наземь, пораженный? Откуда такая перемена духа? Отчего ты весь дрожишь? Откуда этот трепет? Что за страх? - ведь совершен­ный человек не знает страха!»

Совершенство - это отсутствие страха, потому что совершенному человеку известно, что смерти нет. Даже если старый По-Хун Ву-Чжен упадет, он знает, что не может по-настоящему упасть, даже если его тело разлетится на тысячи кусочков и никто не сможет его найти, он знает, что он бессмертен. Он останется таким, как есть.

Только что-то на поверхности перестанет существовать, сердцевина же останется, останется навсегда такой, как есть.

Смерть не для сердцевины. Циклон лишь на поверхности, он ни­когда не затронет центра. Ничто никогда не затронет центра. Со­вершенный человек центрирован, укоренен в своем существе. В нем нет страха. Нельзя сказать, что он не боится - нет! Нельзя назвать его храбрецом - нет! В нем просто нет страха. Храбрец - это тот, кто, испытывая страх, способен побороть его; трус - это тот, кто, испытывая страх, идет у него на поводу. Они не отличаются, храб­рецы и трусы, они не отличаются в принципе: и те, и другие испы­тывают страх. Только храбрые идут вперед назло страху, а трусли­вые потакают ему. Но совершенный человек ни то, ни другое, в нем просто нет страха. Он ни храбрец, ни трус. Он просто знает, что смерть - это миф, что смерть - это ложь, самая большая ложь из всех, смерти не существует.

Помните, для совершенного человека смерти не существует - существует только жизнь, или Бог. В тот момент, когда вы почувст­вуете бессмертие, вы почувствуете Божественное. В тот момент, ко­гда вы почувствуете бессмертие, вы почувствуете самый источник жизни.

«Совершенный человек вознесется над синим небом, погрузится в глубины вод, обойдет восемь сторон света - и при этом его дух не выдаст ни единого признака перемены».

Перемена может происходить на поверхности, но дух неизменен. Внутри он остается спокойным. Внутри он остается неизменным на­вечно.

«Но ты предательски дрожишь, на твоих глазах пелена. Как же ты надеешься поразить цель?»

Потому что если ты дрожишь внутри, насколько бы точно ты ни попал в цель, абсолютная точность недостижима, потому что внут­ренняя дрожь передается твоей руке; она может быть невидимой, но она все же будет. С внешней стороны, возможно, цель поражена, но, с внутренней, ты промахнулся. Можно ли тогда считать, что ты по­пал в цель?

Итак, главный смысл не в том, чтобы попасть в цель, а в том, чтобы перестать испытывать внутренний трепет. Тогда вопрос мет­кости становится второстепенным. Это всего лишь детская игра - пусть она и будет детской заботой.

В этом вся разница между искусством стрельбы и искусством не-стрельбы. Вполне возможно, что Мастер, старый Мастер, однажды промахнется, это не исключено; но все же - ему знакомо искусство не-стрельбы. Ли-цзы никогда не выстрелит мимо цели, но он упус­тил настоящую цель: он упустил себя.

Итак, есть две точки: та, из которой стрела пущена, и та, в кото­рую стрела попадает. Религия всегда связана с источником, из кото­рого летят все стрелы. Куда они попадают, не так важно, самое главное - откуда они пущены: если они исходят из спокойного су­щества, они попадут в цель; на самом деле, они изначально попали, потому что в источнике есть конец; в начале заложен конец, в семе­ни - дерево, в альфе - омега.

Итак, главное - не беспокоиться о результате; самое важное - думать, медитировать об источнике. Будет ли мое движение в любви безупречным, не так уж и важно. Важно, есть ли поток любви. Если любовь есть, она найдет для себя способ выразиться, найдет свое искусство; но если нет любви, то, как бы вы ни были искусны в тех­нике, она не сможет найти себе любви - помните это.

Центр всегда обретет периферию, но периферия не сможет найти себе центр. Существо непременно обретет свой нрав, свой характер, но характер не найдет себе существа. Движение извне вовнутрь не возможно; есть только один путь: энергия течет изнутри наружу. Река не сможет течь, если у нее нет истока. В таком случае она мо­жет быть лишь искусственной. Если же есть исток, будет и течение, и река в конце концов впадет в океан - без проблем. Какое бы она ни взяла направление, она достигнет цели. Если источник перепол­нен, у вас все получится; а если вы просто балуетесь техниками и игрушками, вы упустите.

На Западе в особенности, технология занимает такое большое место, что уже проникла в человеческие отношения. Уделяя слиш­ком много внимания техникам, вы пытаетесь все превратить в тех­нологию. Вот почему ежегодно публикуется столько книг, тысячи книг о любви - о технике занятия любовью, достижения оргазма. Даже любовь превратилась в технологическую задачу, а оргазм стал делом техники: специалисты разрабатывают методики его достиже­ния. Если уже любовь стала технологией, что осталось? Тогда не ос­талось ничего, вся жизнь стала сплошной технологией. Тогда вам приходиться изучать технологию, но все равно вы упускаете; вы упускаете главную цель, которая есть источник.

В самой технике нет ничего плохого, но она вторична. Она несу­щественна. Существенным является источник, поэтому сначала нужно найти источник - тогда и техника придет. Хорошо, что вы изучаете технику, это хорошо! Я замечаю, что люди, которые при­ходят ко мне, всегда очень озабочены техникой. Они интересуются, как медитировать. Они не спрашивают: «Что есть медитация?» - Как?». Они спрашивают - «Как обрести мир?». Они никогда не спро­сят: «Что такое мир?» Как если бы это было им уже известно.

Мулла Насреддин убил свою жену, и над ним был суд. Судья сказал Насреддину: «Насреддин, ты продолжаешь настаивать на том, что ты миролюбивый человек. Какой же ты миролюбивый? Ты убил свою жену!»

Насреддин ответил: «Да. Я повторяю еще раз, что я миролюби­вый человек. Вы даже себе не представляете, какое умиротворение снизошло на ее лицо, когда я ее убил, и впервые за все время в доме воцарился покой. Я продолжаю настаивать, что я миролюбивый че­ловек».

Техника убивает. Покой, который она может вам дать, принад­лежит не жизни, а смерти. Опасность всех методик в том, что вы можете оказаться настолько ими поглощены, что полностью забуде­те источник. Методика хороша в том случае, если вы бдительны и осознаете, что она не цель, а только лишь средство. Чрезмерная одержимость средствами очень опасна, потому что вы можете полностью забыть источник.

В этом вся суть. По-Хун Ву-Чжен, старый Мастер, показал Ли-цзы один из секретов. Ли-цзы и сам стал просветленным, он стал тем, кем был в тот момент старый Мастер: отступавшим назад, к об­рыву высотой десять тысяч футов, свесившим пятки над пропастью - и все же в этом старом, девяностолетнем теле не появилось ни ма­лейшей дрожи; ни малейшей перемены, ни даже трепета! Должно быть, внутри него совсем не было страха. Должно быть, внутри он был глубоко укорененным в самом себе, центрированным. Помните это всегда, потому что всегда есть опасность стать жертвой техник и методик.

Высшее придет к вам только тогда, когда все техники будут от­брошены. Высшее случится с вами только тогда, когда для вас больше не будет существовать методик, потому что именно тогда вы станете по-настоящему открыты. Высшее постучится в вашу дверь именно тогда, когда вас не будет. Когда вас нет, вы готовы, потому что только при отсутствии вас внутри появляется простран­ство, чтобы впустить Высшее. Тогда вы станете чревом. Если вы есть, то вас слишком много, для Высшего не найдется даже уголка, даже маленькой лазейки, чтобы проникнуть внутрь вас - а Высшее обширно. Вы должны стать беспредельно пусты, бесконечно пусты - только тогда есть шанс на встречу с ним.

Вот почему я все время повторяю, что такие, как вы есть, вы ни­когда не сможете встретить Бога, потому что когда Бог придет к вам, вас не будет. А пока вы есть, Он не может прийти. Вы и есть препятствие.