Ида

Глава 20

Столица встречала приезжих кричащей роскошью богатых кварталов и серой убогостью окраин, но что первое, что второе, оставалось вне пределов видимости гостя Имари, пересекавшего Въездные ворота. Ворот не было очень и очень давно, а название осталось. Откуда бы ни ехал путник, в город он попадал через предместье «Въездные ворота».

Имарийцы знали иные пути, но гость столицы начинал с ней знакомство именно отсюда. Предместье было ярким и цветущим, оно радовало глаз и готовило к чему-то восхитительному. Дорога была выложена ровными широкими каменными плитами, стыки между которыми были заделаны, и экипажи катились без тряски. Это было приятно. Как было приятно смотреть на высокие литые фонари, украшенные витым орнаментом.

А когда путники въезжали из предместья в Имари, их встречал фонтан, вокруг которого стояли аккуратные лавочки. И если гость столицы был пешим, то он мог присесть у фонтана и отдохнуть. А еще тут же стояли торговцы пирожками и напитками, так что можно было и утолить голод и жажду. Но это пешим, а те, кто ехал на лошади или в карете, продолжали свой путь, любуясь искрящимися струями воды и позолоченными статуями, украшавшими фонтан.

Дальше начинались ухоженные улочки, впрочем, без особого лоска. Но для крестьянина или путешественника из глубокой провинции и эти улочки казались восхитительными. А потом была площадь, где стояла башня с часами. Ее так и называли — Часовая площадь. Куранты громко отбивали каждый час, а в полдень играла чудесная мелодия. Послушать ее считали своим долгом все, кто приезжал в Имари.

На Часовой площади заканчивался путь дорожных экипажей, и дальше путники могли нанять извозчика или же идти собственными ногами. И чтобы покинуть столицу, тоже приходили именно сюда и, уезжая, вновь любовались ухоженными улочками и фонтаном, а после предместьем. Впрочем, на обратной дороге эти прелести уже не трогали сердца так, как при въезде.

— Солнышко, посмотри, об этом фонтане я тебе говорил, помнишь? — спрашивал молодой мужчина свою юную супругу, указывая в окошко дорожного экипажа, въехавшего в Имари.

— Да, Огонечек, я помню, — улыбнулась его жена. — Очень красиво.

На губах пассажиров, ехавших с ними, тоже мелькнули улыбки. У кого-то чуть покровительственные, и это обнаружило в них, если и не имарийцев, то людей, часто бывавших в столице. А кто-то улыбнулся с искренней симпатией. За этой парой наблюдали с тех пор, как они сели в карету. Нет, не пристально, но поглядывали с любопытством.

В супругах не было ничего особо примечательного, если судить в общем. И все-таки это была крайне приятная пара. Оба молоды и миловидны. Юная жена была беременна, ее живот был уже хорошо приметен, и муж опекал ее всю дорогу. Он был внимателен и заботлив. Порой казалось, что он полностью поглощен своей супругой, и она отвечала ему теплым взглядом и улыбкой. В этой паре точно царили любовь и взаимопонимание, и это открытие согревало души попутчиков, ставших невольными свидетелями чужого счастья.

Посматривал на юных супругов и мужчина, сидевший напротив. Правда, большую часть дороги он дремал, скрывшись за широкими полями своей шляпы. За этими полями и потому, что голова больше склонялась на грудь, чем была поднята, сказать, как он выглядит, было совершенно невозможно, как и определить, чем мужчина занимается. Да это никого и не интересовало, как его не интересовали попутчики.

И когда экипаж въехал на Часовую площадь, мужчина первым покинул его. Он шагнул на плиты, потянулся, после передернул плечами и зашагал прочь, ни на кого не оглядываясь. В Имари он был не в первый раз, уже успел на всё наглядеться, и куда ему идти, знал прекрасно.

Остальные пассажиры, выбираясь из кареты, тоже расходились по своим делам. И молодой муж, подав руку своей жене, помог ей спуститься по ступенькам. А после, так и не выпустив узкой ладони, повел супругу с площади, продолжая что-то тихо ворковать. А она поглядывала на него и улыбалась. И если кто-то еще смотрел на эту пару, то быстро потерял из виду. Впрочем, они лишь помогли своим присутствием скрасить время пути, а дальше людям было уже не до двух голубков. А вскоре супруги и вовсе сотрутся из памяти, потому что и без них было о чем думать.

— Как ты, Ласточка? — спросил Иллис. — Устала? Может, надо перекусить?

— Нет, — ответила девушка, — потом.

— Как скажешь, — не стал спорить юноша.

Он покосился на свою спутницу и пожал ее пальчики. Она ответила на это пожатие улыбкой, и пара продолжила путь. Ида была прелестна. На щеках ее играл здоровый румянец, глаза, налившись глубокой синевой, поблескивали под оборками чепца. В уши были вдеты изящные сережки с голубым камешком, и девушка периодически дотрагивалась до них кончиками пальцев, словно проверяя на месте ли они.

Свой подарок Иллис отдал Иде наутро после бегства из Роксума. Поначалу было не до этого. Виш злился, и юноша ждал, когда тот немного остынет. К тому же они тогда спешно уходили от развалюхи на пустыре. В общем, это было самое неудобное время для подарков.

А вечером, пока сидели у костра, молодой человек вдруг ощутил смущение и так и не решился достать свою покупку. Попросту не знал, как преподнести это Иде. Потом лег и долго не мог уснуть, голова была занята всеми событиями, которые произошли за день. Студент думал о Ливидах, о колдуне, о роксумских ведьмах, и почему никто другой так и не поселился на опустевшем месте.

Он думал о чем угодно, только не о двух телах, оставшихся в развалинах. Юноша не жалел их, потому что слова Виша о том, что могли сделать с Идой, разозлили. Что до самой девушки, то неприятия не возникло, но оторопь все-таки появилась. Не тогда, когда кипела кровь, она пришла совсем недавно, когда бег по лесу и разговоры прекратились. Он ведь и сам мог остаться лежать вот так же, как те два негодяя. И как они, Иллис сам готов был шагнуть ей в объятья… жутковато.

И всё же Иды он не боялся, хоть и осознал наконец, как должен был умереть. Сочувствовал, жалел, сопереживал, но не боялся. Опасаться надо было не слепое орудие, а того, кто мог использовать девушку. А ей самой молодой человек доверял, как бы странно это ни звучало.

Однако в его жизни еще никогда не было убийств и бегства с места преступления. Он вообще не бывал замешан ни в каких сомнительных историях, тем более с таким вот исходом. И осознавать, что стал сопричастен к умерщвлению человека, было еще более жутко, чем понимание своей участи, которой счастливо избежал благодаря ведьмаку.

А ночью, уже на грани сна и реальности, юноша услышал разговор своих спутников. Он был потрясен, узнав, как была убита Ида. Тот сказочный сон, в котором кукловод держал свою куклу, нисколько не искупал содеянного. Иллис сочувствовал девушке и до зубовного скрежета ненавидел колдуна, Малису, Андела и даже Лиранов. Теперь их слова: «Всё к лучшему», — вызывали не возмущение, а негодование.

Кажется, ему ночью снилось что-то нехорошее, потому что проснулся Иллис в поту. Он порывисто сел и некоторое время смотрел на Иду, спавшую на плече Виша. Лицо ее было спокойно и даже одухотворено. Длинные черные ресницы едва заметно подрагивали, губы приоткрылись, немного обнажив белые ровные зубки. Грудь девушки мерно вздымалась от глубокого дыхания. Признаться, это было умиротворяющее зрелище.

Иллис залюбовался. Его взгляд скользил по чертам девичьего лица, спустился на шею, перебрался на грудь, на живот, на котором покоилась ладонь Иды с тонкими длинными пальчиками. Юноша коротко вздохнул, и взор его отправился в обратном направлении, добрался до лица, и он тяжело сглотнул, потому что глаза ее открылись. Девушка смотрела на него. Без всякого кокетства, одобрения или негодования. И молодой человек замер, не в силах вырваться из ловушки бездонных синих глаз.

— Доброе утро, — хрипловато произнес Иллис, чтобы прервать неловкое молчание.

Впрочем, неловкость ощущал только он. Девушка казалась спокойной.

— Доброе утро, — ответила Ида и села.

Тут же заворочался Виш, что-то пробормотал и, почувствовав свободу, повернулся на бок. Девушка встала и отошла от ведьмака, должно быть, не желая ему мешать. Она направилась в сторону от потухшего костра и своих спутников туда, где еще с вечера нашли родник, и тогда Иллис позвал:

— Ида.

Девушка обернулась. Молодой человек вдруг понял, что сам не знает, зачем остановил ее. Наверное, не хотелось терять этот миг чарующего переплетенья взглядов. Однако надо было чем-то оправдать свой порыв. Ладонь юноши легла на сумку, он ощутил под пальцами твердость ящичка из дамской лавки и обрадовался тому, что купил его.

— Я… — Иллис поднялся на ноги, прихватив сумку, и сделал шаг в сторону девушки. — Я вчера купил для тебя это.

Он вытащил ящичек и протянул его Иде. Она приблизилась, посмотрела на то, что, держал в руке юноша, и вопросительно приподняла брови.

— Что это? — спросила девушка.

— Это… — парень засуетился, запутался в ремне от сумки, которую всё еще держал в руках вместе с ящичком, и разозлился на самого себя. Он выдохнул, уронил к ногам сумку и тогда уже открыл свой подарок: — Вот, — Иллис смущенно улыбнулся, — это тебе.

— Мне? — переспросила Ида, не сводя взгляда с содержимого ящичка. — Всё это?

— Да, — кивнул юноша и спросил, заглянув ей в глаза: — Нравится?

Она забрала ящичек, присела с ним на траву, а после посмотрела на Иллиса и рассеянно кивнула. Он выдохнул и подумал, что не дышал, пока ждал ответа. Юноша присел рядом.

— В столице мы зайдем к парфюмеру, и ты выберешь, какие духи тебе нравятся. Эти флакончики для духов. А тут, — он открыл шкатулочку, — сережки. Я подумал, что тебе такие подойдут… — Иллис вдруг осекся и посмотрел на Иду.

Она не сводила взора с содержимого ящичка. Девушка провела кончиками пальцев по оправе зеркальца, по гребню. Потом тронула ленту и тут же приподняла бархотку, но и ее вернула на место и взялась за бусы. А когда Иллис открыл шкатулочку, уже смотрела только на серьги. Ида тронула себя за мочку уха и перевела взгляд на молодого человека.

— Кажется, у меня не проколоты уши, — сказала девушка.

После достала одну сережку, с минуту рассматривала ее, а затем, скрыв в кулаке, прижала руку к груди.

— Ерунда, — отмахнулся Иллис, вдруг поняв, что Ида расстроена. — Проколоть уши — минутное дело, я так думаю. А у нас есть Виш, он и прокол заговорит, чтобы быстро зажило.

Девушка вскинула на него взгляд и улыбнулась, после кивнула и раскрыла ладонь, на которой лежала сережка.

— Я подумал, что они тебе пойдут, — произнес юноша и добавил: — Они такие же нежные, как ты.

Он вновь смутился и отошел, отчаянно ругая себя. Что это такое, в конце концов? Будто с девушками в жизни не общался, будто ухаживать за ними в новинку.

— Что?! — шепотом переспросил сам себя Иллис.

Ухаживать? Но он ведь не ухаживает! Просто хотелось сделать приятное, вот и всё. Ей, кажется, и вправду приятно. Было уже такое в его жизни и не раз. И чего, спрашивается, то мямлит, то суетится, то краснеет? Глупость какая-то. Должно быть, это после того, что услышал ночью, да и вообще весь вчерашний день был безумным. Да, наверное, поэтому ведет себя, как дурак, и чувствует себя дураком.

Иллис обернулся и увидел, что Ида достала зеркальце. Она некоторое время смотрелась в него, после отложила и распустила косы. Молодой человек смотрел, как девушка взяла гребень и начала неспешно расчесывать волосы. Зубья погружались в черный шелк, скользили по всей длине пряди, а после перебирались на новую прядь.

Это незамысловатое зрелище оказалось завораживающим. Иллис присел на траву, повернувшись лицом к Иде, и продолжил смотреть, как гребень скользит по волосам. Он даже не заметил, как проснулся Виш, и когда раздалось хмыканье, юноша вздрогнул.

— Обрастаешь добром, девонька, — произнес ведьмак. Он покосился на студента и подмигнул ему.

— Проколи мне уши, — тут же отозвалась девушка. Она взяла сережки и протянула их Вишу на раскрытой ладони, — Они красивые, я хочу надеть.

— Пожалуйста, Виш, — произнес следом за ней Иллис.

— Хорошо, — чуть ворчливо ответил ведьмак. И с места ночевки Ида ушла с сережками в ушах.

Они так и остались, кажется, самым ценным для девушки из всего, что подарил Иллис. Нет, ей явно нравилось всё, но серьги тронули какую-то потаенную струну в душе бывшей покойницы. Она легко согласилась, что прочие украшения пока не к месту. Ленту скроет чепец, для бархотки нужно платье иного фасона, да и бусы вроде как слишком нарядные для путешествия. И брошь будет смотреться неуместно. И когда Виш, говоривший всё это, произнес:

— А сережки…

— Не сниму, — категорично прервала его девушка.

— И не надо, — усмехнулся ведьмак. — Такие серьги глаз не режут. Простенькие, небольшие…

— Красивые, — вновь прервала его Ида.

— Да, — согласился с ней мужчина и скрыл улыбку, до того забавно в эту минуту выглядела его подопечная. Того и гляди ногой топнет.

И то, что девушка часто дотрагивалась до сережек, не было продиктовано слабой застежкой, она как раз держала хорошо. Но, похоже, Ида опасалась расстаться со своей обновкой. А может, удостоверялась, что она есть. Точней сказать было невозможно, а сама девушка не объясняла своего поведения. Но Иллису и в голову не приходило одернуть ее или высмеять. Напротив, молодому человеку бело приятно.

— Сейчас встретимся с Вишем, — сказал юноша. — Потом я схожу в библиотеку, а ты отдохнешь с дороги.

— Я не устала, Огонечек, — ответила Ида.

Молодой человек поджал губы. Его начало раздражать это прозвище. Поначалу Иллис воспринял предложенное обращение спокойно, оно даже ему понравилось. Во-первых, так надо было для его безопасности, а во-вторых, прозвище было милым. Но вот уже некоторое время оно жало ему, как одежка с чужого плеча. Да, по сути, так оно и было. Огоньком был Андел Лиран, но не Иллис Фраш.

К бывшему или несостоявшемуся жениху юноша относился с неприязнью. И было это по нескольким причинам. Он разделял мнение Виша, что Андел предал исчезнувшую невесту, когда женился на девушке, по здравому рассуждению причастной к произошедшему. Нет, ни ведьмак, ни студент не говорили об этом друг с другом. Каждый держал при себе свои мысли, но отношение их было схожим.

Была еще причина, по которой молодому человеку разонравилось данное ему прозвище. Ему казалось, что каждый раз, когда Ида произносит его, она думает совсем о другом человеке. Видит его, думает о нем, ставит его на место нового знакомого. А он, Иллис Фраш, превращается в призрака, отдав свое тело другому мужчине. Юноше не нравилось быть призраком, ему хотелось быть самим собой. И скрывалось ли под этим желанием что-то еще, он задумываться не спешил.

Однако Иллис переборол себя и в этом раз, хоть на языке и вертелась просьба больше не называть его чужим прозвищем. Это надо было для дела… наверное.

— Потом мы сходим с тобой к парфюмеру, — чтобы вернуть себе пошатнувшееся благодушие, сказал молодой человек. — Я бы мог и сам, но не знаю, какой аромат тебе понравится. А еще мы можем купить тебе новое платье и туфельки. Или…

— Денег-то хватит, студент? — вопрос, заданный с явной иронией, прозвучал неожиданно. Впрочем, только для Иллиса.

— Виш, — не обернувшись к ведьмаку, произнесла Ида. — Я тебя почувствовала.

Молодой человек обернулся к их спутнику, прошедшему извилистый путь до места встречи, окинул его мрачноватым взглядом и ответил:

— Деньги найдутся.

— Дело твое, — махнул рукой ведьмак. — Идемте. — И тут же добавил: — Вы молодцы, хорошо держались. Не знал бы правды, решил, как и все, что вижу парочку счастливых голубков.

— А вы прекрасно справились с ролью унылой ледышки с постоянным недосыпом, — парировал парень.

— Зато выспался, — пожал плечами Виш. — И даже ваше щебетание не помешало.

— Это упущение, придется наверстать, — широко улыбнулся студент. — Теперь ваши уши в нашем полном распоряжении.

— Хорошо, что Ида не болтушка, — усмехнулся ведьмак.

— Зато я люблю поговорить, — подмигнул Иллис.

— И это хорошо, — ответил Виш многозначительно и поднял вверх указательный палец. — Значит, с Лиранами наговоришься от души.

Фраш фыркнул и отвернулся, но вскоре скосил глаза на спутника и произнес:

— Все-таки вы ядовитый, Виш.

— А ты балабол, — парировал ведьмак. — Но я ведь не жалуюсь.

— Вам попросту некому жаловаться, — снова улыбнулся Иллис.

— Почему некому? Могу Иде пожаловаться. Она слова поперек не скажет, еще и поддакнет. Да, девонька?

— Да, дяденька, — привычно кивнула Ида.

Виш развел руками, показывая: «Что я и говорил». Вдруг усмехнулся и добавил:

— Правда, может также тихо пойти и кого-нибудь приголубить до полного опустошения, но ведь без споров и болтовни. Чудесная девочка.

Ида посмотрела на него и улыбнулась. И ведьмак вдруг забеспокоился, не приняла ли она его слова, как знак одобрения? Или же попросту ей стала приятна последняя фраза? Оставлять без внимания свои сомнения мужчина не стал, и потому произнес:

— Так делать не надо, слышишь, Ида?

— Хорошо, дяденька, — и вновь не стала перечить девушка, чем совершенно не успокоила своего старшего спутника. Но читать по этому поводу нравоучения посреди улицы он не стал. Да и сказано на эту тему было уже немало, пока они шли до станции для поездки в столицу.

В этот момент они вышли на окраину, и Виш повел своих подопечных к дому, где намеревался остановиться на время пребывания в столице. Сколько это займет времени, никто точно не знал, а деньги, к сожалению, имели свойство заканчиваться. Так что тратиться на очередной гостевой дом не хотелось. Иллис предлагал наведаться к его университетскому приятелю, но ведьмак отказался. Они с Идой были не той компанией, с которой студент мог явиться к знакомцу, а после оставить их там.

Ему и вправду вскоре предстояло явиться к Лиранам и под предлогом родственных отношений задержаться у них хотя бы на пару дней. Легенда с генеалогическим древом оставалась их единственным ключом к этой двери, и Иллис должен был использовать его, чтобы войти в дом людей, причастных ко всей этой истории, которая собрала воедино ведьмака, бывшую покойницу и студента.

К тому же после размышлений и рассуждений они вновь сошлись на Малисе. Она была единственным связующим звеном, что в смерти Иды, что в покушении на Иллиса. Но если с соперницей всё было понятно, то с младшим Фрашем непонятно совершенно. Нет, правда, убил и возродил Литтиду Кайель, а после натравил ее на студента один и тот же колдун. Пересечение с Фрашами имели только Ливиды, и они когда-то сошлись с этим колдуном. Выходило, что вновь причастна была жена Андела Лирана. Оставалось выяснить причину.

А пока Иллис будет работать на пользу дела в доме Лиранов, Вишу и Иде надо было ждать, и ждать там, где они будут более уместны, чем в доме приятеля студента. Такое место у ведьмака было.

— Пришли, — сказал Вишер и первым направился к аккуратному одноэтажному домику с выбеленными стенами. — Надеюсь, он еще жив.

Мужчина дернул шнурок, висевший на двери, и в доме послышался звонок колокольчика. А вскоре раздался звук приближающихся шагов, и когда дверь открылась, на пороге появился старичок, такой же опрятный, как его дом. Он подслеповато прищурился, разглядывая незваного гостя, и тот, улыбнувшись, произнес:

— Здравствуй, Сал, не узнаешь?

— Нет, не узнаю, — ответил старичок. — Назовись, почтенный.

— Это ты почтенный, Сал, а я глупый желторотик, — улыбка ведьмака стала еще шире.

— Желторотик стоит за твоей спиной, — чуть ворчливо произнес Сал. — А ты уже почти мой ровесник.

— Я столько не проживу, — уже и вовсе рассмеялся Виш.

— Это верно, — согласно кивнул старичок. — Твой вертлявый зад тебе покоя не даст. А без покоя до моих годов не дожить.

Он улыбнулся и раскинул руки. Виш тепло обнял старика.

— Признал, стало быть.

— Признал-признал, — усмехнулся Сал. — А это дети твои? Сын или дочь? Или оба?

— Сейчас оба мои, — хмыкнул ведьмак. — Может, впустишь нас? Или гостей больше не принимаешь?

— Только с делом и пришел, — покачал головой старик. — За столько лет ни разу носа не показал, даже узнать, жив ли я.

— Прости, Сал, жизнь была бурная. Много где был, много что делал, не всё к тебе тащить хотелось. Так впустишь?

— Впущу, конечно, — кивнул старик. — Проходите.

Он вошел в дом первым, за ним Виш. Ведьмак, не обернувшись, махнул своим спутникам, и вскоре дверь маленького дома закрылась. Столица своих гостей приняла.