Игра в «Мурку»

БОГОСЛОВСКИЙ ДИСПУТ

После поездки Аркадий с Серегой поехали к Теодору с Баронессой. Вся компания уже была в сборе.

— А что мы видели! — сообщил Серега радостно. — В ОрИуде жгли бухгалтерию. Вот это по-нашему! — смеялся он.

Сереге показалось, что все смотрят по сторонам.

— Они жгли не бухгалтерию, — сказал Теодор.

— А что? И откуда ты знаешь об этом?

— По радио сообщили.

— Что же такое нужно сжечь, чтобы об этом сообщили по

радио? — удивился Серега.

— Новый Завет, — сказал Теодор таким простеньким тоном, будто в третий раз пожелал здоровья чихнувшему.

— Что?!

— Новый Завет, — снова сказал Теодор, будто приучая Серегу к чему-то обыденному, но Серега смотрел Теодору прямо в глаза, требуя серьезных объяснений. — Я объясню, объясню, ты присаживайся, — сказал Теодор и вздохнул. Все остальные продолжали молчать.

— Это ведь Ор-Иуда, — пояснил Теодор, но, видя, что недоумение Сереги ничуть не рассеялось, продолжил, — никому ведь не придет в голову ссориться с персами из-за того, что они жгут американские флаги и кричат «Смерть Америке!». Это восточный обычай. Разве Россия разорвет дипломатические отношения с Ираном из-за этого? Не разорвет. И Франция с Германией не разорвут. Уверяю тебя, жители Ор-Иуды, в отличие от персов, в свои действия никакого чувства и даже никакой мысли не вкладывали, это исключительно от невинных понятий о справедливости в мире, — сказал Теодор. — Они таким образом тихо протестовали против незаконных происков миссионеров (тоже евреев, кстати), охраняли, по их представлениям, право еврейского народа на свою самобытную религиозность. Точно так же рабочие фабрики по убою птицы жгут автомобильные покрышки, защищаясь от предстоящих увольнений.

— Теодор, — сказал Серега, стараясь быть убедительным, — нельзя так переворачивать все с ног на голову. Хороша невинность! «Там, где начинают жечь книги, рано или поздно начнут сжигать и людей». Между прочим, еврей сказал. Не вам рассказывать об этом, — добавил Серега торжественно. Сереге теперь приходится, кажется, познакомиться с не лучшей чертой Теодора — его стремлением увильнуть от ответственности.

— Эта фраза Гейне, — отвечает Теодор, — один из самых трагических штампов. Я знаю людей из Ор-Иуды: сколько им ни цитируй Гейне, они будут по-прежнему жечь Новый Завет, но ни за что не согласятся жечь людей. Правда, Серега! Я тоже возмущен, но знаю, что это абсолютно бессмысленно. Вот пойди и скажи им: «Там, где начинают жечь книги, рано или поздно начнут сжигать и людей».

— И пойду! И скажу! — заявил Серега и, кажется, собрался на выход.

— Погоди! Ну, скажешь, и что будет? — придержал его Теодор.

— А что бы ни было! — сказал Серега и сжал кулаки.

— Кулаки тебе вовсе не понадобятся. Они будут доверительно смотреть тебе в глаза, может быть, вежливо коснутся рукой твоего локтя и будут спрашивать: «Ну как же это можно: в Еврейском Государстве стучаться в двери к незнакомым людям и предлагать им Новый Завет?» И будут укоризненно качать головой. «Разве можно, — спросят, например, они, — прийти в деревню Глушково Курской области, стучаться в двери и предлагать жителям Талмуд?» И что ты им на это ответишь?

— Откуда они знают про деревню Глушково в Курской области?

— Когда мне было года три, мой отец получил там место следователя после окончания института. Мать говорила, что у него лежал тогда пистолет под подушкой, но я его не видел. Зато хорошо помню, что там постоянно вспыхивали пожары из-за молний, и бабушка говорила матери: «Мане, гей памилах, с-из гличик». («Мария, ходи осторожно. На улице лед, ты можешь поскользнуться» — идиш.). И вот представляешь, пожар, гололед, а к тебе стучатся в дверь и предлагают Талмуд?

— Теодор, что за чушь ты несешь? — возмутился Серега, — какой может быть гололед в Глушково, если молния и пожар?

— Ну хорошо, — согласился Теодор, — молнии — летом, гололед — зимой. Все равно: люди падают на льду, ломают конечности, или бегут с ведрами тушить пожар, а в это время стучится к ним кто-то в дверь и предлагает Талмуд!

— Нехорошо — соглашается Серега.

— Или вот мой приятель в студенческие годы был послан в колхоз помогать в уборке урожая. Их разместили по домам местных жителей. Он попал в дом к одинокой старушке, которая частенько ругала жидов, не подозревая в нем еврея. Он решил не реагировать, но однажды не выдержал и сказал: «Вот ты ругаешь евреев, а сама молишься на этого еврея в углу». «Он не еврей», — ответила старушка. «А кто?» «Русский», — сообщила она, немного подумав. И вот представь себе, что в руки этой старушке сунули еврейский молитвенник, — говорит Теодор, — она его раскрывает и видит… Боже правый! Вместо начала книги — хвост ее, и страшные значки на страницах расселись, будто пауки с тараканами свадьбу справляют! Что бы она, по-твоему, сделала?

— Перекрестилась бы, — ответил Серега сдержанно.

— Пожалуй, — согласился Теодор тоже очень сдержанно.

— И что же, это у вас тут повседневная практика — жечь Новый Завет? И в Савьоне тоже жгут его?

— Нет, что ты! Скандал в прессе уже начался. А в Савьоне такого произойти не может — там к христианству относятся с таким же трепетом, как просвещенные европейцы к евреям и синагогам.

Наконец Серега улыбнулся, и его резидентура словно ждала этого:

— Сережа, тебе коньяку с лимоном или виски со льдом? — спросила Баронесса.

— Водки с салом! — буркнул Серега, подводя итог диспуту.

— Будет исполнено! — с готовностью сказала Аталия.