Икс, Игрек, Зет

СНОВА ИКС

На следующий день после обеда было назначено собрание Таобоскоа. На квартире у Сани — мама с Димкой собрались куда-то в гости.

Воробей прибежал с опозданием.

— Семеро одного не ждут, — недовольно напомнил Саня.

— А вас не семеро — всего двое, — ухмыльнулся Воробей. — Радио слушали?

— Нет. А что?

— Ангольские партизаны напали на португальских солдат возле Луанды.

— Правда? — обрадовался Саня. — Значит, уже возле столицы действуют!

— Надо поскорее кончать птицекрылья, а то и в Анголу опоздаем. — Боря озабоченно хмурился. — Вот удалось бы только взлететь. Приходите завтра, ребята, поможете.

Воробей мечтательно смотрел в потолок.

— Сделать птицекрылья — и самим туда.

— А язык как? — спросил Саня. — Думаешь, там по-русски понимают?

— Язык сейчас не проблема. За один день можно выучить. Вернее, за одну ночь.

— Как? — изумился Саня.

— Очень просто! Наговорил в магнитофон все ихние слова подряд — ну, не все, так главные, — и положил магнитофон под подушку. А назавтра — пожалуйста: хау ду ю ду, плиз? Сенк ю, все в порядке, маркиз… Я в журнале читал.

— Что ж ты не попробуешь? У вас же есть магнитофон.

— А я пробовал. Только не язык — стихи. Вот эти. — Воробей встал в позу чтеца. — «Я волком бы выгрыз бюрократизм, к мандатам почтенья нет…» Почтенья нет…. Постой, как же дальше? Нет, честное слово, вчера еще помнил!

Саня рассмеялся.

— Садись, Воробьев! Двойка.

— Понимаешь, в чем дело, — стал оправдываться Воробей. — Никак я техникой не овладею.

— Насчет техники — к Борьке.

— Сломался? — обрадованно спросил Боря. — Разберем, а?

— Да нет, совсем другая техника!.. Включу магнитофон под подушкой — не могу уснуть. А когда сплю — включить некому. Вот пока и не получается. А так — раз плюнуть. Английский — пожалуйста, китайский — пожалуйста! Негритянский — тоже пожалуйста!

— Такого нет, — сказал Саня. — У них в Африке много языков. Как у белых.

— Санька, а где она — Луанда? — вдруг спросил Боря.

— Как — где? Сказано же — в Анголе. Столица.

— Я знаю. А там где?

— На побережье. Большой порт. Луанда — сокращенно. А полностью Сан Паулу ди Луанда.

Саня вытащил из портфеля школьный атлас, нашел карту Африки и показал пальцем:

— Вот.

Боря покачал головой.

— Здорово!.. Я бы, самое малое, полчаса по карте шарил.

— И плохо! — сказал Воробей. — Уж кто-кто, а член Таобоскоа про Африку все должен знать. И книги, какие только есть, и историю, и карту — все-все!.. И вообще, ребята, у меня есть идея.

— Ну! Ну! — заинтересовался Саня.

— Такая идея! Ох, и идея!

— Что же? Что?

Но Воробей сказал не сразу. Он еще помучил их, нахваливая свою идею и прищелкивая языком от восхищения своей собственной выдумкой.

— Нужна фанера, — наконец сказал он. — Большой лист фанеры. У тебя не найдется, Борь?

— Кусочки только.

— А у тебя, Саня?

— Откуда?

— Ерунда — достанем! Масляных красок тоже нет? Достанем… В общем так: сделать большую карту Африки и вывесить в школе, в коридоре. Пусть все смотрят, где какая страна и какой город.

— Правильно! — сразу загорелся Саня. — А сверху, на карте, написать большими буквами: Таобоскоа. Все будут гадать, что такое? Представляешь?

— И не только карту Африки, — предложил Воробей, ободренный его поддержкой. — Южной Америки тоже. И Азии.

— Как же тогда Таобоскоа? — с сомнением спросил Саня. — Таобоскоа — борьба с колонизаторами Африки. Африка, буква «А», понимаешь?

— Ну и что? Все равно «А» — Америка, Азия, Австралия. Пусть будет борьба с колонизаторами всего мира — еще даже лучше. А где восстания или партизаны действуют — туда красный флажок на булавке.

— Переставлять флажки только ночью, — предложил Саня. — Когда никто не видит. У нас ведь все-таки тайное общество.

— А сторож? — напомнил Боря. — Так он тебя и пустит ночью!

— Ерунда! — заявил Воробей. — Оставляем в нашем классе окно незапертым. И, как стемнеет, забираемся в школу.

Саня представил себе, как утром ребята собираются возле карты, на которой за ночь таинственная рука передвинула флажки. Все недоумевают, спрашивают друг друга: «Кто это делает?». И Саня среди них. Он тоже прикидывается удивленным. «Да, в самом деле, кто?»

— Голосуем, — сказал он. — Я за. Ты, Игрек?

— За.

— Ты… Да, Воробей, у тебя ведь еще тайного имени нет.

Воробей почесал взъерошенную голову.

— Я думал-думал… Ничего интересного. Если только из мебели что-нибудь.

— Стул, — рассмеялся Саня. — Нет, лучше — Стол. Член тайного общества по имени Стол.

— Или Кровать, — усмехнулся Боря.

— Смеетесь, да? А знаете, как здорово получается? Вот послушайте: Тар де Роб. А?.. Или: Трель Яж. Трель — имя. Яж — фамилия.

— В самом деле!

Сане тоже понравилось. Он стал сочинять, оглядываясь по сторонам.

— Див Ан… Здорово! Люс Тра. Или вот: Тар д’Ина. Как д’Артаньян.

— Кас Трюля, — замогильным голосом произнес Боря. — Щет Ка. Гор Шок. Очень красиво!

Ребята расхохотались.

— Нет, — сказал Саня. — Мебель лучше не надо… О, есть замечательное имя! Ну, Воробей говори спасибо!

— Ты раньше скажи какое. А то будет какой-нибудь Гор Шок.

— Икс.

— Икс? — Воробей удивленно посмотрел на ребят. — Оно же у Сокола было!

— Ну и что? Имя же не виновато, что Сокол предатель. Он сам виноват. А имя очень хорошее. Икс… Помнишь, фильм такой был: «Мистер Икс»? По телику передавали — хороший.

— Икс так Икс, я не против.

— Значит, у нас опять: Икс, Игрек и Зет, — радостно заключил Саня.

Они поговорили о том, как сделать карту. Воробей взялся привести в Таобоскоа одного парнишку из параллельного класса — он здорово рисовал. Боря взял на себя изготовление каркаса и предложил осветить карту электрическими лампочками. Нажал кнопку — в местах борьбы народов за свободу загорается красный свет. Саня сказал, что попробует достать фанеру в студии телевидения.

— Я еще сегодня спрошу. Мне надо быть там в четыре. — Он посмотрел на стенные часы. — Еще полчаса. Знаете что, пошли, ребята, со мной на тракт.

— Пошли, — согласился Боря. — А что такое тракт?

— Большая дорога — вот что, — пояснил Воробей.

— Да нет же! Тракт — так в студии называется репетиция телевизионной передачи. Между прочим, меня показывать будут, — как бы мимоходом обронил Саня. — Сегодня тракт, а завтра передача. Пошли, посмотрим!

ДОБРОЕ ИМЯ ЧЕЛОВЕКА

На автобус стояла большая очередь. Они не стали ждать, пошли пешком. Саня все торопил: «Скорее, ребята, скорее!». И все равно они опоздали минут на пятнадцать. Но на их счастье репетиция еще не начиналась.

— А, Саня! — увидел его пробегавший мимо Сиволап и приказал вахтеру: — Пропустите!

— А этих тоже?

— И этих. Я ему обещал: до ста человек включительно.

— Значит, осталось еще девяносто семь, — ухмыльнулся вахтер.

Ребята пошли в просмотровый зал.

— Кто он? — спросил Воробей.

— Так, режиссер один, — Саня небрежно махнул рукой. — Я иногда помогаю ему кроссворды решать.

Воробей промолчал, лишь хмыкнул довольно ехидно.

Зал был полупустым. Здесь собрались лишь руководители студии и те, кто готовил передачу. Ребят усадили в первом ряду, против телевизора, — и им лучше видно, и другим мешать не будут.

— А можно мне туда? — шепнул Боря, указав пальцем в угол, где стоял узкопленочный кинопроектор.

— Лучше не надо, — тоже шепотом ответил Саня. — Видишь, директор. Еще выгонит.

Боря засопел, не отрывая взгляда от проектора.

— Здравствуй, Саня.

Саня обернулся. Позади сидел Владимир Петрович, их сосед по дому, и вертел в руках очки с тонким металлическим ободком.

— Как твои исторические изыскания? Вперед движутся?

— Медленно.

— А для меня, видишь, дело нашлось. Пригласили. Говорят, рассказать надо молодежи…

В зал ворвался Сиволап. У него был такой вид, словно он сейчас крикнет: «Горит!».

И он, действительно, крикнул:

— Горит!.. Время горит трактовое! Владимир Петрович, в студию! Скорей!

Владимир Петрович поспешно встал, чуть не уронив очки.

— Волнуюсь я…

— Скорей, скорей!

Они вышли. Через несколько минут в зале погас свет. В темноте раздался шум раздвигаемых стульев и возгласы: «Куда! Ну куда же!». Это Боря пробирался сквозь ряды к кинопроектору, стоявшему в бездействии на отдельном столике. Техника — он ничего не мог с собой поделать!

Зажегся голубой экран телевизора. Невидимый диктор произнес:

— Начинаем передачу.

Пошли титры:

«Из революционного прошлого нашего города».

«СКВОЗЬ ДЕСЯТИЛЕТИЯ…».

На экране появилось знакомое ребятам здание городского музея. К нему направлялась большая группа школьников. Один из них обернулся и, улыбаясь во весь рот, помахал рукой.

— Этот кадр вырезать, — произнес позади голос Злобина.

— Вырезать, — послушно повторила молоденькая монтажница.

— Андрей, привет! — Сане захотелось показать друзьям, что он свой человек в студии. — Та самая пленочка, а, Андрей?

— Не мешай! — сердито отозвался Злобин.

Воробей, сидевший рядом, хихикнул. Саня покраснел — хорошо, что было темно. Он уставился на экран.

— Что же привлекает в музей такой поток посетителей? — спросил невидимый диктор. И сам ответил: — Новые экспонаты, которые вы сейчас увидите.

На экране появились знакомые Сане листовки, типографский шрифт.

— Вот здесь я должен быть! — Он толкнул Воробья. — Смотри!

Экран мигнул. Чьи-то руки взяли листовку, она стала виднее зрителям. Четко выделилась первая строка: «Если ты молод, силен и здоров…».

Камера немного отъехала назад. Стриженый мальчишеский затылок, чуть оттопыренное ухо… Неужели все?

Но вот, вот! Лицо поворачивается к зрителям. Удивленные глаза…

— Я, я! — не выдержал Саня. — Смотрите, смотрите!

— Этот кадр вырезать, — произнес позади Злобин.

— Вырезать, — словно послушное эхо отозвалась монтажница.

Как?! Что же тогда останется от него? Одни руки да ухо…

— Ничего! — шепнул Воробей. — Ты попроси у него, пусть пленку отдаст. Я знаю одного мальчишку, у него есть проектор. Будем дома крутить.

Саня молчал, прикусив с досады губу.

— Эти листовки, этот типографский шрифт, — говорил между тем диктор, — пролежали больше сорока лет в тайнике, куда их спрятали подпольщики-большевики… Вот дом. Обычный, ничем не примечательный дом на Московском проспекте. Вы проходили мимо него сотни раз…

Глаз камеры останавливается на двухэтажном угловом доме. Наезд. Дом стремительно приближается. Распахнутая настежь дверь подъезда. В глубине видна лестница.

— Санька! Санька! — Воробей схватил Саню за руку. — Тот самый дом!

Широко раскрыв глаза, Саня смотрел на экран. Вот уже там появился чулан. Двое рабочих разбирают дощатый потолок. Саквояж!.. Пачка листовок… Другая пачка… Груда типографского шрифта…

— Во время ремонта рабочие случайно обнаружили в чулане…

Саня не выдержал, вскочил.

— Вот что там было! Вот! Но как они туда…

— Ребята! Вы мешаете! — произнес в темноте чей-то строгий голос.

Саня сел, весь дрожа.

Экран снова мигнул.

— Все! — сказал Злобин. — Съемка вся. Теперь студия.

В кадре появился диктор.

— Вас, дорогие товарищи, конечно, интересует вопрос, как попали в тайник листовки и шрифт. Послушайте, что вам расскажет Владимир Петрович Горюнов, старый коммунист, работавший во время колчаковщины в большевистском подполье. Беседу ведет редактор нашей студии товарищ Зубавин.

Диктор исчез, и сразу же Саня увидел папу и Владимира Петровича. Они сидели за низеньким круглым столиком. Владимир Петрович заметно волновался. Он крутил в руке носовой платок, надевал и вновь снимал очки.

— Владимир Петрович, — обратился к нему папа, — расскажите, пожалуйста, нашим телезрителям о своей работе в подполье.

— Рассказывать об этом недолго: подпольный стаж у меня небольшой. — Владимир Петрович сидел неестественно прямо и смотрел, не мигая, прямо на Саню. — Наш город в девятнадцатом году захватили колчаковцы. Что» ни день, то новые бесчинства, издевательства, зверства. Режим жестокий. Да… Помню, как-то швейники обратились к колчаковскому коменданту с просьбой разрешить им провести собрание. По своим швейным делам. Ответ был такой: «В случае, если собрание состоится, расстрелять каждого десятого».

Владимир Петрович помолчал немного, собираясь с мыслями.

— Сестра у меня была, Маруся, — на два года меня старше. Она работала в библиотеке. И я тоже. Да… Так вот Маруся завязала связи с комсомольским подпольем. Стала там членом руководства. Я сначала ничего не знал. Потом, смотрю, Маруся все чаще стала пропадать по вечерам. В библиотеку к ней тоже начали приходить новые люди. Рабочие парни, девчата. Спросил я ее… Словом, она и меня приобщила.

— Что делали подпольщики? — спросил папа.

— Разное. — Владимир Петрович сел свободнее, откинулся на спинку кресла. — От агитационной работы до участия в партизанских боях. Да… Я лично только листовки расклеивал по ночам, больше ничего. Еще медикаменты добывал.

— А медикаменты для чего?

— Переправляли партизанам… Старых коммунистов в городе мало осталось. Кто в тюрьме, кого замучили, а кто в отряды ушел по приказу партии. Одна молодежь. Энтузиазма — хоть отбавляй, и наивности столько же. Сведения о конспирации черпали, главным образом, из «Овода». Да.

Он снова умолк и, сняв очки, стал их старательно протирать.

— А о находке, которую мы все только что видели, — о ней вы можете сказать?

— Если быть точным, надо сказать, что я эти листовки и шрифт вижу впервые. Но слышать о них — слыхал. При очень тяжелых обстоятельствах. Очень! Да… Дело было осенью девятнадцатого. Приходит как-то Маруся, веселая такая, и говорит, что удалось наладить связь с типографией Панкова — был тут у нас, в городе, такой предприниматель. Где сейчас кинотеатр «Мир»… «Скоро заимеем свою типографию, говорит. Есть один рабочий. Берется отпечатать листовку прямо там, у Панкова, а потом и вынести шрифт»… А еще через две недели произошло несчастье… Жарковато у вас тут… — Владимир Петрович виновато улыбнулся и вытер платком морщинистый лоб. — Да… Прибежали ко мне в библиотеку и кричат: «Скорее на улицу! Там твоя сестра раненая». Я побежал. Она лежит вся в крови — шпик колчаковский в нее выстрелил. Два раза. Почти в упор. В сознании была, но говорила еле-еле. Ухо ко рту приложил — чуть разберу, Что-то в какой-то там поваренной книге искать…

— Слышишь! — толкнул Саню Воробей. — Книга!

— Тихо!

— Я совсем голову потерял, — продолжал рассказывать Владимир Петрович. — Сестра же родная! До какой там мне книги было!

— Она умерла?

— Да. У меня на руках… Простите, можно я попью?

— Пожалуйста, пожалуйста!

Папа налил воды. Владимир Петрович выпил, но стакан на стол не поставил, стал вертеть в руках.

— Потом я узнал, что колчаковцы арестовали того парня из типографии — Сеней его звали — и расстреляли. А вот человек, который был должен взять у него листовки и шрифт и передать Марусе, тот исчез бесследно. Так и решили: провокатор! Выдал их всех охранке, а сам скрылся, чтобы подпольщики не отомстили.

— Фамилия его вам известна?

— А как же! Василий Сергунов. Он сюда, к нам, из Подгорска приехал.

Сергунов!..

Саня сразу вспомнил слова старичка-повара из Подгорска: «Кажется, куда уж лучше, чем он был… И вот, поди ты, случилось же с ним такое недоброе».

Так вот что с ним произошло! Он предатель!

— Так считали, — продолжал Владимир Петрович. — Да… А теперь… Я даже и не знаю. Саквояж вот… Откуда он взялся — ясно: из типографии. А вот кто его в тайник положил? Парень из типографии? Или кто другой?

— Сергунов? — спросил папа.

— Не знаю. Если Сергунов, то куда он сам потом делся?.. Словом, тут только догадки.

— Вы упомянули про книгу.

— Да… Маруся сказала: поваренная книга. А их в библиотеке немало. Я все перерыл — ничего от нее не обнаружил, ни одной, хотя бы самой малюсенькой записочки.

— Значит, так до сих пор и не известно, кто положил саквояж в тайник?

— Да. Неизвестно.

И тут Саня не выдержал.

— Известно! — закричал он, вскочив. — Федоров, вот кто! Федор Федоров!

— Что такое?

— Безобразие! — раздались голоса в зале.

Вспыхнул свет. В заднем ряду поднялся со стула рассерженный директор студии.

— Понимаешь, что ты наделал? Ты сорвал репетицию! Через десять минут выключат тракт, а завтра уже передача.

— Мы знаем, кто положил! Мы знаем!..

Саня оглянулся в отчаянии.

— Андрей! Злобин! Поверь мне! Скажи им, чтобы они поверили!

Злобин взглянул на него исподлобья.

— Ох, парень! Все у тебя не так, все не вовремя, — произнес он глухим монотонным голосом, и, как всегда, Саня не мог понять, осуждает Злобин его или нет. — Надо послушать, товарищ директор. Что-то у него есть. Не такой парень. Он себе не позволит.

— Но мы ведь не можем…

— Надо послушать, что-то есть, — бубнил свое Злобин.

Директор махнул рукой:

— Ладно, перенесем репетицию на завтра. Скажите дежурному инженеру, пусть выключают.

Собрались в кабинете директора студии. Большая комната была набита битком.

Рассказывал Саня, а Воробей только добавлял то, что он упустил. Но так как Воробей не умел без подробностей, у него получалось очень длинно и его все время останавливали. Зато Боря молчал. Один лишь раз, когда Саня, рассказывая о поисках книги, мимоходом упомянул ультразвуковую модель, он счел нужным уточнить:

— О ней в «Юном технике» писали.

И снова замолчал.

Владимир Петрович, выслушав ребят, разволновался до слез.

— Ребятки, милые мои ребятки, вы же сами не знаете, какое большое дело сделали! Да!.. Сорок с лишним лет ни в чем не повинного человека подозревали в самом страшном преступлении — предательстве. А теперь приходите вы и через сорок лет восстанавливаете его доброе имя.

— Федорова? — спросил, недоумевая, Саня.

— Сергунова! Василия Сергунова!.. Вот и стало понятно про шрифт и листовки. — Владимир Петрович обращался ко всем присутствующим. — Сергунов их спрятал. Да… Получил от Сени саквояж со шрифтом и листовками и положил в тайник. А потом сообщил об этом Марусе условленным шифром.

— Он ведь мог просто сказать ей! — вырвалось у Сани.

— Вероятно, не мог… Я думаю, когда он обнаружил дома «незваных гостей», то сразу побежал в библиотеку. Но Маруси там в это время либо не было, либо он обнаружил за собой слежку и не захотел привлекать к ней внимание. Взял книгу — у них, конечно, все было заранее условлено, на всякий случай; теперь я даже понимаю, почему именно эту, поваренную: он сам ее привез к нам в библиотеку из Подгорска вместе с несколькими другими ценными — взял книгу и написал свое сообщение. Маруся прочитала, но сделать ничего не успела… Вот почему она и шептала мне перед смертью о поваренной книге. А я тогда не сообразил, думал, записку в ней надо искать. Да…

— А куда пропал сам Сергунов? — спросил директор студии.

— Он пишет в сообщении: «Попытаюсь уехать в Омск». Наверное не удалось, поймали его и прикончили тайком. Они не любили огласки. Или же в дороге выследили и убили.

Но Сане еще не все было ясно. У него никак не сходились концы с концами.

— Владимир Петрович! — воскликнул он. — А как же тогда письмо?

— Какое письмо?

— Самое первое. Оно на чердаке было, в почтовом ящике. Ведь с него все началось Федор Федоров писал брату, чтобы он смотрел в «Новейшей и полной поваренной книге» и изъял как можно скорее. Мы думали, драгоценности какие-нибудь. Стали искать и ничего не нашли, только шифрованное сообщение.

Владимир Петрович добродушно усмехнулся.

— Вы просто-напросто немножко опоздали. На сорок лет. Я нашел. Да.

— Как?! — в один голос воскликнули ребята. — Драгоценности?

— Ну, не совсем. Вот послушайте… После гибели Маруси я обшарил все поваренные книги. Записки никакой, конечно, не обнаружил, а вот в переплете одной из книг — как раз в «Новейшей и полной» — наткнулся на какое-то утолщение. Разрезал, посмотрел Чековые книжки. Да. Двух иностранных банков — «Ллойда» в Лондоне и «Коммерц» в Берлине — братья Федоровы, на всякий случай, держали за границей крупные суммы. Вот в том письме, которое ты нашел; младший Федоров, убегая спешно из Подгорска, и сообщал братцу, куда он запрятал чековые книжки…

Все сразу стало на свои места. Никаких драгоценностей не было. И напрасно они ездили в Подгорск, напрасно попадали в милицию, напрасно поссорились с Соколом…

Саня посмотрел на вытянутые лица своих друзей, подумал, что у него, наверное, точно такое же. Ему вдруг стало смешно, и он улыбнулся. Воробей сразу улыбнулся в ответ. Боря тоже — только не сразу; он ведь все делал сначала подумав.

Значит, напрасно? Ну, нет!..

Ну, нет!..

Поздно вечером, когда Саня уже лежал в кровати, вернулся из студии папа. Он прошел в детскую и зажег свет.

— Не спишь, Сан Саныч?.. У меня новость… Вернее, две. Первая. Передачу отложили, будем готовить ее заново. Вам — тебе и ребятам — придется выступать перед телезрителями.

— Правда? — обрадовался Саня.

— И вторая новость. На, получай!

Папа подал ему кожаную коробочку на длинном ремешке. Саня не сразу догадался, что это такое, а догадавшись, вскочил.

— «Кама»!.. Купил!

— Нет, не купил. Твоя, прежняя.

— Как?… А в комиссионном?

— Нет, я только так сказал…

— Но я сам видел, как ее продали!

— Значит, не ее… На работе она у меня лежала, в столе. — Папа улыбался. — Я ведь иногда сержусь на тебя, злюсь, нервничаю, наказываю — и справедливо!.. В большинстве случаев, — поправился он. — Да ну, что между родственниками не бывает!.. И при всем том я ведь отлично знаю, какой у меня сын. «Если ты молод, силен и здоров…».

— «Если ты не трус и ненавидишь рабство…», — весело подхватил Саня.

— Ну, а раз я знаю, какой ты у меня, значит, я был уверен, что «Каму» придется тебе вернуть. Зачем же, в таком случае, ее продавать?.. А теперь спать! — Щетина на папиных щеках, отросшая за день, щекотнула лицо Сани. — Спокойной ночи, Сан Саныч!

Папа оглянулся на спящего Димку, погасил свет и; вышел на цыпочках.

Саня закрыл глаза.

Тотчас же стало светло. Так светло, что он сразу увидел все, что хотел.

Снова, как тогда, в музее, рядом с ним встали молодые партизаны, снова зацокали копыта, и поднялась пыль на дорогах.

Среди партизан он увидел всадников с мужественными и решительными, очень знакомыми ему лицами. Они были молоды, сильны, они ненавидели рабство и несправедливость.

Всадники трогались в путь. Он только начинался. Далекий, неизвестный и прекрасный.

Всадников было трое — Икс, Игрек и Зет.