Икс, Игрек, Зет

ЛИСТОВКИ

Саня видел страшный сон.

Где-то в непроходимых джунглях Африки его окружили колонизаторы. Он героически сражается, но что у него за оружие — самая обыкновенная рогатка. Колонизаторы подступают все ближе и ближе. Все старички, все маленькие, все в пробковых шлемах. Сморщенные лица, короткие, до колен, брючки болтаются на тоненьких хилых ножках — точь-в-точь как на карикатурах Кукрыниксов. Они окружают его, кривляясь и хихикая. Неужели все кончено? Неужели нет спасения?

Где-то совсем близко раздаются глухие удары. Ура! Это негры бьют в тамтам. Сюда, сюда, друзья!

Снова удары. Кто так сильно барабанит в дверь?

В дверь? Или в тамтам?

Саня открыл глаза. Да, кто-то стучит в дверь. Вот уже в передней прошлепали папины домашние туфли.

— Кто там?

— Колонизатор, — услышал Саня грубый нетерпеливый голос. — Откройте!

Он сел на кровати. Колонизатор рвется к ним в дом. Во сне это или наяву?

Проскрежетал ключ в замке, зазвенела цепочка, сброшенная с двери. И вот уже папа в передней разговаривает с колонизатором.

— У вас! — утверждает тот.

— Нет, нет! — уверяет папа. — Вы ошибаетесь. Не у нас.

— Я посмотрю.

— Пожалуйста.

Саня соскочил с кровати. Неужели войдет сюда?

Но в детскую никто не зашел. Лишь хлопнула входная дверь, и снова стало тихо.

Саня босиком, в одной рубахе, побежал в переднюю. Папа закрывал дверь.

— Уже встал? — удивился он.

— Кто приходил? — Саня дрожал от волнения.

— Канализатор. Внизу вода потекла, он думал: из нашей ванной…

Не колонизатор — канализатор… Всего-навсего канализатор…

Но вместо того, чтобы обрадоваться, Саня огорчился. Так интересно все начиналось, и вот… Он уныло поплелся в детскую.

— Ты куда?

— Спать.

— Нет. Иди, одевайся.

— Так рано еще! Восьми нет.

— Поедешь со мной в телестудию, — сказал папа. — А потом на съемки…

Саня вернулся в детскую и стал одеваться. Проснулся Димка. Он лег на бок, подперев одной рукой голову, а в другой держа будильник — он спал с ним, — и начал философствовать:

— Почему говорят: слава богу? Вот мама вчера: «Нашелся, слава богу!». А ведь бога давно уже нет. Как же так: его нет, а ему слава?

— Так только говорят.

— Все равно неправильно. Надо говорить: слава чему-нибудь другому. Вот тебе слава — что ты нашелся. Солнышку слава — что сегодня хорошая погода. Маме слава — что оладьи вкусные испекла. Правда?

— Спи, Димка-невидимка…

Они с папой позавтракали на скорую руку и поехали в студию. В автобусе сидели сплошь серьезные дяди и сплошь с портфелями. Ни одного пацана. Понятное дело, каникулы, все еще спят. Он один на весь автобус.

Сане было приятно. Он чувствовал себя почти взрослым.

Папа сидел рядом. Удивительно — за всю дорогу Саня не услышал ни слова упрека за вчерашнее. И морали папа тоже не читал. Видимо, вчера на Верховном семейном совете была выработана совсем новая тактика борьбы с Саниными недостатками.

От автобусной остановки до студии было еще порядочно. Папа стал рассказывать о предстоящей съемке. Нашли какие-то листовки — их издавали большевики еще во время гражданской войны. Они теперь в музее, их нужно снять на кинопленку для телевизионной передачи.

Саня слушал одним ухом. У него были свои заботы. В четыре должен прийти Борька с Соколом, и они отправятся в библиотеку за той книгой. Успеет ли он вернуться со съемки? Должен успеть — не работать же без обеда!

В студии еще почти никого не было — рабочий день здесь начинался в десять. В режиссерской, возле сложенной в углу съемочной аппаратуры, спиной к двери, возился оператор.

Вот он повернулся к Сане.

— А, ты!.. Бери ящик с аккумуляторами и тащи в автобус. Живо!

Саня обрадовался: Андрей Злобин! Он вынес аккумуляторы, вернулся в режиссерскую и остановился на пороге, неприятно удивленный. Режиссер Сиволап сидел верхом на стуле и решал кроссворд в «Огоньке».

— Здравствуйте, — произнес Саня упавшим голосом.

Сиволап на миг приподнял голову, буркнул «угу» и снова опустил Он был весь поглощен кроссвордом.

— Он тоже едет? — шепотом спросил Саня у Злобина.

— Да… Теперь тащи штатив Живо!

Они вдвоем перетаскали в автобус всю съемочную и осветительную аппаратуру. Злобин сел, закурил.

— Кого ждем? — спросил Саня.

— Бяшу. На склад побежал. За лампами.

Бяша был осветителем. Молодой парень с курчавой, в мелких завитушках, как у барашка, головой. Поэтому его и прозвали Бяшей. Он привык и нисколько не обижался. Даже удивлялся, если кто-либо вдруг называл его настоящим именем — Яшей.

— Фу, дьявол!

Сиволап швырнул «Огонек» на стол.

— Что у тебя там? — спросил Санин папа; он тоже сидел в режиссерской и просматривал какие-то бумаги.

— А ну, а ну, может, ты! — оживился Сиволап. — Гигантское тропическое дерево. Шесть букв.

— Баобаб, — неожиданно для самого себя произнес Саня.

— Баобаб? — Сиволап снова схватил «Огонек». — Б-а-о-б-а-б… Браво, Саня! Может, ты еще скажешь и столицу республики Мали?

— Я тебе скажу — дай мне хоть шанс сравняться с Санькой, — засмеялся папа. — Город Порто-Ново.

— Нет, папа… Порто-Ново — столица Дагомеи. А столица республики Мали — Бамако.

— Браво! — воскликнул Сиволап. — Шесть букв и в середине «м». Подходит. Браво!

Все рассмеялись, и папа тоже — чуть-чуть принужденно.

— Смотри-ка! — сказал он. — Оказывается, в твоем море невежества нет-нет да и попадаются островки каких-то отрывочных знаний.

Ему было неловко за себя и приятно за Саню.

Сиволап двинулся через всю режиссерскую к своему столу.

— За это тебе конфетка.

Саня содрогнулся.

— Нет, нет, спасибо, не надо!

Ему повезло. Сиволап по дороге посмотрел в окно и, позабыв об обещанной карамельке, крикнул:

— Бяша на горизонте! По коням!..

Они поехали в городской музей. Расставили аппаратуру, установили на штатив «Конвас» — киносъемочную камеру — и начали готовиться. Сиволап со Злобиным расхаживали по помещению с таким видом, словно что-то потеряли. Они забирались на стулья, столы, прикидывая, с каких точек лучше снимать. Саня не отходил от них ни на шаг и смотрел на Злобина влюбленными глазами. Одно только его возмущало: почему Злобин во всем соглашается с Сиволапом? Сказал Сиволап: «Этот кадр — двадцать метров» — и Злобин покорно записывает: двадцать метров. Сказал Сиволап: «План средний, с переходом на крупный» — Злобин и здесь не возражает. А Саня непременно бы сделал все наоборот. Вместо двадцати — десять. Вместо крупного — мелкий. Назло Сиволапу!

Он не удержался и сказал тихонько Злобину, когда Сиволап отошел на несколько секунд:

— Что он все командует? Как будто мы хуже него знаем?

Злобин ответил сердито:

— А ну, марш к «Конвасу»! — неожиданно нахмурился Злобин.

Пришла с большим опозданием директор музея — толстая, рыхлая, восторженная женщина в очках. Она бестолково металась по залу, словно кошка, у которой отняли котят. Всем старалась помочь и всем мешала. Правда, ей ничего не говорили, только морщились — все-таки директор. Саню она называла на «вы», и это ему так льстило, что он все время старался попадаться ей на глаза.

— Время, время! — подошел к ней Сиволап. — Где же ваша экскурсия?

— Сейчас, сейчас, товарищ режиссер, — засуетилась она. — Вообще-то мы открываем позднее, но я звонила в школу, договорилась. Они уже вышли. Обождите немного, еще совсем немножечко. А вы сами видели эти листовки? Пойдемте, я покажу — они там, у окна. Изумительная находка! Изумительная!

Но Сиволап лишь отмахнулся нетерпеливо и отошел — он уже видел листовки сто раз. Она осмотрелась, кому бы все-таки показать?

— Вот вам обязательно следует посмотреть, — тяжелой рысцой подбежала она к Сане, который стоял возле «Конваса», — ведь вы будете их снимать. Так лучше предварительно глянуть.

— Я не оператор, — скромно ответил Саня. — Я только помогаю.

— Пойдемте, пойдемте. И вам пригодится, какая разница!.. Такой текст! Такой восхитительный текст!

Директор взяла его за локоть и повела к стенду возле окна. Там лежал небольшой саквояж, похожий на такой, который носят с собой врачи, только очень старый. Рядом горка типографского шрифта — литеры совсем потемнели от времени — и пачка пожелтевших листков.

— Вот они! — торжественно произнесла директор музея. — Вот они, наши новые экспонаты. Шрифт для подпольной типографии и прокламации к молодежи с призывом восставать против Колчака.

Саня потянулся к листкам.

— Осторожно! Ради бога, осторожно! — затрясла руками директор музея. — Это же большая историческая ценность!

— Правда?.. А на вид простые бумажки! — удивился Саня.

Тут директора музея зачем-то позвал Бяша, и Саня остался один. От нечего делать начал лениво читать текст и вдруг встрепенулся. От листка исходила непонятная сила, ударившая, словно электрический ток. Он стал читать снова, но уже не медлительно и лениво, как вначале, а пожирая глазами строки:

«Если ты молод, силен и здоров,

Если ты не трус и ненавидишь рабство,

Если ты скорбишь душой за страдающий народ,

Если муки твоих отцов и братьев болью отдаются в твоем сердце,

Если ты хочешь видеть светлое царство, созданное руками трудящихся,

Если ты хочешь победить в великой борьбе против угнетателей и начать строить новую жизнь

НЕ МЕДЛИ!

Помоги своему товарищу и брату — красноармейцу, который своей кровью и своей жизнью освобождает тебя от цепей рабства.

ВОССТАВАЙ!

Бери в руки оружие, бей палачей-колчаковцев!

Да здравствует народное восстание!

Довольно терпеть и покорно ждать петли!

СМЕРТЬ ИЛИ ПОБЕДА!»

Мимо Сани проходили молодые партизаны, опоясанные пулеметными лентами. Он слышал треск винтовок и пулеметов, уханье пушек. С гиком проносились всадники. На дорогах подымались столбы пыли от сотен и тысяч шагающих ног…

Как она сказала? Историческая ценность?

«Если ты молод, силен и здоров,

Если ты не трус и ненавидишь рабство…»

При чем тут история? Ведь эти слова можно обратить к молодым ангольцам, южноафриканцам, к неграм Кении, ко всем, кто сегодня сражается против угнетателей. Для них они зазвучат так, как звучали тогда…

Надо переписать, сейчас же переписать. А карандаш? У Злобина есть.

Саня оглянулся.

— Стой!.. Не оглядывайся! — услышал он истошный вопль Сиволапа. — Эх, такой кадрик!

— Больше не надо! Хватит, — по обыкновению хмуро произнес Злобин.

Только сейчас Саня понял: пока он читал листок, его снимали. Он не знал, что делать: радоваться или обижаться.

— Зачем же вы? — сказал он неопределенно. — Я просто смотрел — и все.

— Вот и хорошо, что просто смотрел! — Сиволап, ликуя, показал большой палец. — Во кадрик! Во кадрик! Саня, ты молодчина! Каюсь, я тебя недооценивал, каюсь! Ты гениальный ребенок! Сначала — баобаб, а теперь эти кадрики… Нет, ты скажи, Злобин, это ли не кадрики? Это не кадрики?

— Ничего себе, — сдержанно ответил Злобин. — Посмотрим после проявки. Свету вроде маловато.

Но по нему было видно: он доволен. Очень!

Пришла экскурсия школьников. Началась съемка. Саня помогал Бяше перетаскивать и устанавливать прожекторы, таскал за Злобиным аккумулятор. А в конце съемки, когда оставалось только снять на пленку листовки и шрифт крупным планом, Злобин, закрепив камеру на штативе, подозвал Саню:

— Снимай!

— Как? Я же…

— Кому я говорю! — обрушился на него Злобин. — Ты будешь снимать или нет?

Саня, замирая от счастья, нажал спусковую кнопку. Аппарат застрекотал.

— Еще снимай! Еще!

Он снял метров пятьдесят, не меньше.

— Вот теперь хватит.

Они стали собирать аппаратуру.

— Молодчина! Ну, молодчина! — все никак не мог успокоиться Сиволап. — Во кадрики! Смотри теперь себя в передаче.

— Когда?

— В субботу… А ты лучше приходи прямо на тракт — в пятницу, после обеда, часа в четыре. Скажешь дежурному — я разрешил.

— А можно я с собой ребят приведу? — расхрабрился Саня.

— Можно! Тебе все можно! — Сиволап потрепал Саню по щекам. — Только не больше ста.

— Что вы! Я всего двоих. Четверых — самое большое…

Саня на студийном автобусе не поехал. Он попросил у Злобина карандаш и стал переписывать текст листовки.

РЯДЫ ТАОБОСКОА РАСТУТ

Из музея Саня пошел в студию и домой вернулся вместе с папой.

— Сбегай во двор за Димкой, — сказала мама.

Димку Саня обнаружил за домом. Во главе отряда разнокалиберных дошколят он носился по сараям, уже очищенным от снега, перепрыгивая с одной крыши на другую и производя страшный шум.

— Димка, домой!

Димка ухнул с крыши прямо в сугроб, ушел с головой в снег. С трудом выбрался оттуда и, отряхнувшись, подбежал к Сане.

— Только папе не говори.

— Что вы тут придумали?

— Прыгаем. Храбрость воспитываем.

— На земле прыгайте. Зачем на крышах?

— На земле не страшно — значит, храбрость не воспитывается. Надо там, где страшно-.

— Ерунда какая!

Саня кривил душой. Ему тоже захотелось немножко повоспитывать храбрость на сараях. Но бегать по крышам сейчас, на виду всего двора, да еще с дошколятами…

На лестнице его остановил спускавшийся вниз мужчина.

— Зазнался, историк! Своих не узнаешь!

Рыжий археолог! С чемоданом, снова веселый, как в поезде, с насмешливым блеском в глазах.

— Ой, правда, не узнал… Вы меня искали?

— Пока еще не возникла надобность, — улыбнулся археолог. — Просто, заходил за вещами. Виталий Евгеньевич пустил меня на квартиру как прилетели из Подгорска.

— А сын как? — поинтересовался Саня.

— Представь себе — жив-здоров!

— Ага! — обрадовался Саня. — Я вам сказал тогда, что выздоровеет, а вы даже слушать не захотели… Он свинкой болел? Или коклюшем?

— Нет… Просто пуговицу проглотил. Вот такую большущую. Чуть не задохся.

— Пуговицу? — Саня расхохотался. — Так она ведь невкусная.

— Вот и я ему говорил: нашел что кушать!

— А он что?

— Не хотел, говорит, но она ведь круглая. Сама, говорит, скушалась… Ну, я пойду, они ждут меня возле столовой.

— Ананасы! — вспомнил Саня. — Вы же тогда в столовой сетку с ананасами забыли.

— Тсс! — Археолог приложил палец к губам. — Что было, то сплыло. О том дне — молчок! Пусть он останется нашей тайной. Нераскрытой тайной истории и археологии. Звучит?

— Звучит, — весело подтвердил Саня.

— Смотри, я на тебя очень рассчитываю… Забегай на досуге, коллега…

После обеда явился Боря. Он страшно стеснялся, не хотел раздеваться — видно боялся, что Санины мама и папа будут его упрекать за Подгорск. Но папы дома не было — уже ушел в студию, а мама вытащила из чулана в переднюю старую, перегоревшую электроплитку, которая года два как вышла на пенсию.

— Посмотри, Боря, что с ней случилось?

— У нас же две новых! — удивился Саня.

— Не твое дело! — отрезала мама. — Другой мальчик сам починил бы!.. Только здесь темно, Боренька. Пройди в комнату.

Боря занялся плиткой и перестал стесняться.

Они ждали до четверти пятого. Сокола все не было.

— Он не придет, — сказал Боря.

— Обождем до половины.

— Вот увидишь!

Сокол так и не пришел. Тогда решили: они отправятся за книгой сами.

Мама спросила:

— Куда?

— В библиотеку.

— В семь чтобы был дома.

— Хорошо, мамочка.

— Успеем? — шепотом спросил Боря.

— Все равно! Уйду! В семь — и кончено! Они меня даже как следует не поругали.

На улице возле дома кто-то крикнул:

— Стой! Стрелять буду!

Они обернулись. Виталий Евгеньевич!

— Зачем вы сказали папе? — упрекнул его Саня. — Я же просил.

— Разве? Понимаешь, последнее время какие-то странные провалы в памяти… Ты сердишься? Не надо! Есть даже древняя поговорка: «Ты сердишься, Юпитер, значит, ты неправ». Руку! Я тебя обидел, я тебя прощаю. Мирись, мирись, мирись, больше не дерись. Все. Мир!.. Расскажите лучше, как ваши дела, открыватели сокровищ?

Саня высвободил руку.

— Некогда, Виталий Евгеньевич. Мы очень спешим.

Виталий Евгеньевич сделал испуганное лицо.

— Где пожар?

— Мы не на пожар. В библиотеку.

— В библиотеку?..

Виталий Евгеньевич смотрел им вслед, пока они не завернули за угол.

В библиотеке пришлось раздеться, заполнить читательские карточки и дать твердое обещание, что шуметь и разговаривать в зале они не будут.

— А то смотрите, — предупредила дежурная, — больше не пущу. И так с вашим братом одни хлопоты.

Они вошли в читальный зал. В нем царила тишина, хотя за длинными, покрытыми зеленым сукном столами сидело много народу. На цыпочках ребята прошли к столу выдачи книг. Здесь хозяйничала старушка, очень похожая на библиотекаршу в Подгорске; такая же маленькая, такая же седая и сгорбленная.

Саня обрадовался ей, как доброй знакомой.

— Здравствуйте! Дайте нам, пожалуйста, книгу, — выпалил он единым духом.

— Тише! — старушка погрозила пальцем. — Ты не на улице!

— Здравствуйте! Дайте нам, пожалуйста, книгу, — едва слышным шепотом повторил Саня.

Она почему-то нахмурилась.

— Не умничай!.. И вообще, нечего вам такие книги читать.

— Вы ведь еще не знаете, какую.

— Нет, знаю. Из серии «Библиотека военных приключений». «Бумеранг не возвращается», «Кукла госпожи Дарк»…

— «Барк», — машинально поправил Саня. — Нет, нам совсем другую. «Новейшая и полная поваренная книга».

Старушка неожиданно разозлилась.

— Знаете что, шутники доморощенные, давайте-ка побыстрее отсюда! Ишь, шуточки придумали!.. Кому я сказала! — Старушка повысила голос и привстала. — Хотите, чтобы я позвала сторожа?

Саня и Боря, перепуганные и обескураженные, прошли через весь зал к выходу. В вестибюле они остановились.

— Чего она так? — спросил Саня чуть не плача. — Я ей и «здравствуйте», и «пожалуйста».

Мимо них прошла высокая светловолосая женщина в черном халате.

— Боря? — Она остановилась. — Что такой грустный?

— А почему она книгу не дает?

— Кто?

— В зале. Старуха. Злая, как ведьма.

— Так нельзя говорить о старших, — строго сказала женщина. — И потом, она не злая, а просто нервная. У нее четырех сыновей на фронте убило, никого не осталось.

Боря побагровел, даже уши сделались красными.

— А что книгу вам не дали, так это потому, что мальчишки безобразничают, — продолжала женщина. — Вчера вот из карикатур Бидструпа шесть листов вырвали. А она за каждую книгу болеет, за каждый листик.

— Мы не вырвем! — воскликнул Саня. — Нам только глянуть — и все.

— Ну хорошо. — Женщина посмотрела на часы. — Сейчас уже поздно, у нас короткий день. Приходите завтра, что-нибудь сделаем…

Они оделись, вышли на улицу.

— Тоже нашли работу — книги рвать! А потом из-за них… — Саня со злостью пристукнул кулаком по фонарному столбу. — Еще и завтра могут не дать.

— Обещала ведь.

— Кто она такая?

— Не знаешь? — удивился Боря. — Воробья мама.

— Правда?.. Слушай, знаешь что, пошли к нему. Он ее попросит — тогда наверняка!

Воробей встретил их не слишком приветливо.

— А, объявился Зуб! — Он метнул на Саню злой взгляд. — Как долг отдавать, так его не увидишь — без кино из-за него остался. А как драться, он — пожалуйста! — тут как тут… Ну, давайте, давайте! Герои! Двое против одного!

Волосы Воробья, стриженные ежиком, воинственно топорщились, острый нос задрался вверх.

Саня переглянулся с Борей.

— Почему драться? С чего ты взял?

— Сокол пугал. Только я не очень испугался.

— А ты не устраивай заговоров против Таобоскоа.

— Вранье! — крикнул Воробей. — Я никаких заговоров не устраивал. Просто ваш Сокол сам первый полез ко мне, а как получил по шапке, стал орать: «Всю Таобоскоа против тебя мобилизую! Темную устрою!».

Саня возмутился. Так вот почему Сокол решил ломать стенку и пугать Воробья! И еще наврал им всякое про него.

— Ты в Таобоскоа хочешь? — порывисто спросил он.

— Так вы же не принимаете.

— Примем. Вот сейчас прямо и примем. Так, Боря?

— Ну да. Большинство голосов — и все!

Воробей посмотрел на них недоверчиво.

— Но только Альфу вы мне все равно не присобачите.

— Черт с ней, с Альфой. Бери себе другую!

— А я не знаю какую.

— Ладно, потом придумаешь!.. Голосую. Я за то, чтобы принять. Ты — Игрек?

— Я тоже, — сказал Боря.

Ряды Таобоскоа увеличились сразу на четверть.

Не откладывая дела в долгий ящик, ребята тут же посвятили нового члена Таобоскоа в семейную тайну купцов Федоровых. Воробей слушал, разинув рот.

— Врете?

— Вот письмо. Читай сам!

Воробей прочитал и запрыгал от восторга.

— Сила!.. Завтра книга будет у нас, вот увидите!

— Но если твоя мама узнает, какую книгу нам надо… — усомнился Саня.

Воробей задумался — очень ненадолго; он был скор на придумки.

— Мы скажем, что вы хотите выписать разные блюда для своих мам. Ну, вроде как сюрприз.

— А потом моя мама встретит в школе твою маму…

— Подумаешь!

— Нет, я не хочу больше врать.

— Ну, тогда спиши. Трудно, что ли, списать несколько рецептов? Вот и будет правда!

— Да, ребята! — вспомнил Саня. — Я сегодня листовку какую в музее списал! Надо послать в Африку. Знаете, как она там пригодится.

Он вытащил из кармана бумажку с текстом листовки и стал читать вслух:

— «Если ты молод, силен и здоров, если ты не трус и ненавидишь рабство…»

Он прочитал всю листовку. Ребята сидели, не шелохнувшись.

— Сила! — тихо произнес Воробей.

— Так пошлем?

— Само собой… Но как? У партизан ведь нет почты.

— А если в ООН?

— Куда-куда?.. Да там знаешь, каких полно — все время против голосуют. Не передадут!

— Не передадут! — подтвердил Боря.

— Тогда нашим. — У Сани заблестели глаза: нашел все-таки выход! — Они поедут в ООН на заседание…

— Ассамблею, — поправил Воробей.

— Ну, ассамблею… Поедут и передадут. Наши обязательно передадут!

— Передадут, — подтвердил Боря.

Из репродуктора, висевшего на стене, у двери, послышался голос: «Начинаем нашу вечернюю передачу…».

— Ой, ребята! — спохватился Саня. — Сколько сейчас времени?..

Он прибежал домой, обессиленный, потный, и, не раздеваясь, ворвался в столовую.

— Я здесь! — крикнул он, прерывисто дыша.

Мама посмотрела на папу, папа на маму, и оба удовлетворенно улыбнулись.

Было ровно семь.