Империя Страсти (ЛП)

Глава 30

Кингсли

Тот, кто сказал, что наркотики это новая машина для убийства, не пробовал безбрачие.

Эта штука должна быть запрещена к существованию.

Иначе кладбища будут переполнены за несколько дней. Это все, о чем я думаю с тех пор, как Аспен придумала эту гребаную странность — или отсутствие таковой.

Убийство.

Точнее, о той ее части, которая подумала, что это отличная идея.

Между прочим, именно эта крошка была той, кто только что остановил конкретное убийство и спас Сьюзен от скорой встречи со своим создателем.

Но теперь, когда мой разум медленно возвращается в фокус, я понимаю, что отнять у этой суки ее любимую игрушку — деньги — лучший способ заставить ее страдать за сделанное.

Я должен был подозревать, что она имеет к этому какое-то отношение, с тех пор как Гвен появилась у нас на пороге. Сьюзан отреагировала мягко и предложила отдать ее на удочерение, но не стала настаивать на этом варианте, как я ожидал. И я, и мой отец отказались от этого варианта. Она была Шоу и должна была воспитываться как Шоу.

Единственный раз, когда мы с моим стариком были на одной волне.

Я сажусь обратно за свой стол в безнадежной попытке сосредоточиться на работе. Проблема состоит в том, что сексуальная неудовлетворенность это ебаная сука с проблемами настроения. Не говоря уже о том, что мой член ненавидит меня и теперь с усердием ублюдка вычеркивает дни из своего календаря до конца незаконного запрета.

Эта чертова ведьма еще пожалеет об этом, когда не сможет двигаться несколько дней подряд.

Я не дурак, я знаю, что это своего рода проверка. Для чего? Вот в чем вопрос. Это не может быть каким-то новым пыточным устройством, дабы выяснить, как долго мы сможем держать руки подальше друг от друга, потому что она касалась себя прошлой ночью, когда зашла ко мне подрочить.

Потом убежала, потому что прекрасно понимала, что ее выебут, как только я ее поймаю.

Эта женщина опрокидывает мой мир со своей оси, и я наслаждаюсь каждой секундой этого действа.

Аспен единственный человек, который не боится моих темных наклонностей и даже стремится к ним. Она всегда готова пойти против меня, будь то что-то большое или маленькое.

На днях, чтобы мы не проводили так много времени дома, она запланировала тщательную уборку в старом коттедже, где я трахнул ее в тот первый раз.

Она не разрешила мне нанять помощь.

— У тебя слишком много лишней энергии, так используй ее здесь, вместо того чтобы донимать Нейта боксерскими поединками.

Потом она заставила нас вычистить все это место, и кое-что покрасить. Потом мы заказали еду, легли на траву и смотрели на закат, как идиоты из среднего класса.

Это был самый спокойный день за последнее время.

Мой телефон пикает, и я проверяю его, надеясь, что она передумала насчет резкого запрета и посылает мне фотографию в нижнем белье.

Вместо этого на экране высвечивается раздражающее имя. У нее даже не должно быть моего номера, но он есть, несмотря на возражения меня и ее мужа.

Однако ее сообщение вызывает у меня интерес.

Кэролайн: Привет, придурок! Я порылась в своих старых вещах и угадай, что я нашла?

Кингсли: Ошиблась номером.

Кэролайн: Уверен? Потому что у меня есть несколько страниц из дневников Аспен. Ну, тех, в которых она писала, когда мы были подростками. Хочешь взглянуть?

Кингсли: Оставь эту труднодоступную ерунду для Матео и пришли мне фотографии.

Кэролайн: Обещаешь относиться к ней хорошо и исполнить все ее мечты?

Кингсли: Ты глупее диснеевской принцессы.

Кэролайн: Полагаю, снимки тебе не нужны, да?

Кингсли: Хорошо, обещаю. А теперь присылай их.

Кэролайн: Это было не так уж и сложно, не правда ли?

Она присылает еще одну серию сообщений о том, как Аспен убьет ее, но она делает это ради нее, потому что иначе она не призналась бы в этом, но я игнорирую ее и открываю вложения.

Слова на простой бумаге заставляют меня на мгновение остановиться и всмотреться. Почерк Аспен мелкий, аккуратный и такой изящный, что его можно отнести к каллиграфическому классу.

Он не изменился за все эти десятилетия.

Я начинаю читать строки, которые написала ее подростковая версия — старая Аспен, как она ее называла.

Мама,

Я бы хотела, чтобы ты была здесь, чтобы я могла сказать тебе это лично. Вчера вечером я пережила нечто такое, что запомню на всю жизнь.

Кэлли, как обычно, притащила меня на одну из своих вечеринок, или я как бы пристроилась за ней, потому что тетя Шэрон и дядя Боб вели себя, как обычно, как засранцы. Я планировала уйти через некоторое время, клянусь, но в итоге я напилась, соврала о своем возрасте и осталась почти на всю ночь.

А еще я потеряла девственность. Сегодня утром на моих бедрах было много крови, но я смыла ее, так что, думаю, теперь все в порядке. Есть небольшая боль при хождении, и я почти ощущаю его член внутри себя при каждом движении.

Он назвал меня красивой, когда впился в меня, хотя я не сняла маску. Кажется, я плакала не от боли, а потому что он заставил меня почувствовать себя красивой.

Жаль, что я не сняла его маску перед уходом, но я испугалась, когда очнулась в его объятиях. Он был склонен к насилию, как папа, и я подумала, что он может разозлиться, потому что я солгала о своем возрасте и о том, откуда я родом.

Я подумала, что, возможно, папа тоже назвал тебя красивой, когда впервые занялся с тобой сексом, но в итоге довел тебя до смерти.

Может, он тоже украл твои девичьи мечты, а когда ты наконец узнала об этом, было уже слишком поздно.

Но я не хочу быть тобой, мам. Я много читаю и наблюдаю за людьми, поэтому могу увидеть красные флаги на ранней стадии. Я нахожусь на задворках любой ситуации, поэтому у меня всегда есть выход и я не попаду в ловушку, как ты.

Я не могла оказаться в ловушке с этим незнакомцем.

Поэтому я убежала и не оглядывалась.

Но теперь я не уверена, правильно ли поступила. Может, я позволила своей паранойе взять верх и должна была больше думать об этом.

В конце концов, незнакомец в маске единственный человек, который часами слушал, как я болтаю о Ницше, философии и мире. Он не назвал меня претенциозной или всезнайкой. Не сказал мне, что я слишком умна для собственного блага и что мне не стоит забивать себе голову подобными вещами.

Он даже спорил со мной и учил меня философии и теориям, которых я не знала. Я записала их все в блокнот, чтобы потом просмотреть.

Почему незнакомец понимает меня лучше, чем люди, которые знают меня всю жизнь? Он даже понимает меня лучше, чем ты, мама.

Я не думала о том, чтобы остановить его, когда он приподнял свою маску настолько, чтобы поцеловать меня. Или, когда он занес меня в коттедж, снял с меня одежду и лишил девственности.

Кэлли говорит, что нужно благословить мое наивное сердце, потому что он так легко соблазнил меня, играя на моих ботанических наклонностях. Она может быть права, но ее мнение не имеет значения, потому что она также сказала, что ему лучше быть при деньгах.

Разве это плохо, что я хочу найти его, мама? Снова поговорить с ним? Спросить его имя и сказать ему свое?

Или вся эта связь была моей собственной фантазией, и я должна наконец очнуться?

Два дня спустя.

Мама,

Я все-таки решила найти его. Хотя бы для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.

Мы с Кэлли вернулись в дом, в котором проходила вечеринка, но персонал ничем не помог. Видимо, несколько гостей в тот вечер надели маску Анонима, и они не уследили за ними.

Тогда мы отправились в тот коттедж, куда он меня привел, но он оказался заброшенным, и людей в нем не было видно. Кэлли была до смерти напугана этим местом и сказала, что мы должны уйти, пока нас не похитил какой-нибудь серийный убийца.

Мы вошли в красивую часть города, и я почувствовала, что на моей груди какая-то тяжесть. Кэлли пыталась подбодрить меня, покупая нам мороженое и напевая не в такт. Она не может попасть в ноту, чтобы спасти свою жизнь, но это ее попытки принесли столь необходимое утешение. Она также показала на двух богатых девушек, садящихся в свою роскошную машину, и сказала, что однажды это будем мы.

Но я не обращала на это внимания, потому что у меня болит грудь.

Почему у меня болит грудь, мама? Это похоже на то, когда я нашла тебя спящей и не дышащей.

Я ненавижу это.

Пять дней спустя.

Мама,

Я не могу перестать думать о незнакомце в маске, о разговорах и сексе.

Будь то во время занятий, или в доме, или когда тетя Шэрон превращает мою жизнь в ад.

И моя грудь все еще болит.

Кэлли говорит, что у меня разбито сердце, и накормила меня мороженым и ванильным тортом, который она, наверное, украла. Хотя я не очень люблю сладкое, я съела все и даже выхватила ее долю.

Потому что Кэлли лгунья и плохая подруга. Как у меня может быть разбитое сердце, когда я его даже не знаю?

Но это не мешает мне вернуться в милую часть города, бесцельно ходить по нему и не иметь ни малейшего представления, куда идти. Я даже снова отвела Кэлли в тот коттедж, но она начала дрожать, и поскольку там все равно никого не было, мы на этом остановились.

Однажды ты сказала мне, что те, кто любит слишком сильно, могут очень пострадать, и я думаю, что именно это с тобой и произошло.

Я не хочу этого, мама. Я хочу быть такой, какой ты не была.

Я хочу быть без эмоций и без боли в груди.

Три недели спустя.

Мам,

Я забыла о нем. Я не возвращаюсь в милую часть города и не позволяю Кэлли играть роль клоуна, чтобы поднять мне настроение.

Все хорошо.

У меня был временный период, когда я притворялась, что я не Аспен из гетто, но сейчас я пришла в себя.

Тетя Шэрон помогла вернуть меня к реальности пощечиной, от которой у меня покраснела щека, но да, теперь все в порядке.

Мне просто нужно выбросить шарф, который он мне купил, и черную маску, которую я надела той ночью. Кэлли попросила меня вернуть их, но я солгала и сказала, что потеряла.

Когда-нибудь я заглажу свою вину перед ней.

Двадцать недель спустя.

Мама,

Я беременна.

В последнее время я чувствовала себя странно, мне хотелось есть больше, чем раньше, и Кэлли приходилось воровать у отца, чтобы купить мне вредную еду.

На днях я упала в обморок, когда тетя Шэрон пинала меня. Они отвезли меня к врачу, наверное, чтобы я не умерла в их присутствии. Он сказал, что я на двадцать шестой неделе беременности. Когда тетя Шэрон спросила об аборте, он ответил, что в Нью-Йорке после двадцати четырех недель аборт запрещен. Она влепила мне пощечину, как только мы приехали домой, а дядя Боб ударил меня кулаком в живот.

А теперь они заперли меня на чердаке и отобрали телефон, так что я не могу даже увидеться или позвонить Кэлли.

Мне больно, мама. Мой живот болит.

А что, если ребенку тоже больно? Он такой маленький и не может защитить себя перед тетей и дядей.

Что если он умрет, как ты?

Что мне делать, мама?

Мне страшно.

Я листаю страницу в поисках следующей фотографии, но ничего не появляется.

Мой кулак сжимается, когда я читаю последние слова, написанные Аспен.

Мне страшно.

Из-за того, насколько взрослой она казалась, иногда я забываю, насколько юной она была в то время.

Должно быть, она находилась в полном замешательстве и в ужасе от того, что родила ребенка, когда сама была ребенком.

Я знаю, потому что, хотя я был не так молод, как она, в тот момент, когда я обнаружил Гвен на пороге своего дома, я испытал хаотическое замешательство эпических масштабов. Мне потребовались месяцы, чтобы смириться с тем, что я отец-подросток. Что если я не защищу свою плоть и кровь, она не выживет. Или, что еще хуже, Сьюзен намеренно причинит ей боль. Именно поэтому я съехал из отцовского дома еще до окончания школы.

Никакая обида на Сьюзан не стоила того, чтобы подвергать жизнь моей дочери опасности.

Гвен всегда была моим чудом. Благословением, которое спасло меня от моих разрушительных мыслей, но знание того, что она пришла с такими жертвами, проливает другой свет на то, как сильно страдала Аспен.

Возможно, я растил ее двадцать лет, но именно Аспен защищала ее, когда она была наиболее уязвима.

Мой телефон вибрирует, и я ожидаю новых фотографий от Кэролайн. Вместо этого приходит сообщение от Аспен.

Аспен: Ницше.

Воздух в кабинете сжимается, и я вскакиваю, звоня ей.

Она не поднимает трубку. Блядь, блядь, блядь!

Я кладу трубку и набираю номер ее телохранителя. Один из них отвечает скучающим тоном:

— Алло.

— Где Аспен?

— Она ушла пятнадцать минут назад и попросила нас не следовать за ней.

— И вы, некомпетентные дураки, послушались?

Я бросаю трубку, прежде чем он успевает ответить, и звоню Николо.

Он отвечает после одного гудка.

— Я собирался позвонить. У нас тут возникла ситуация.

— Ты думаешь?

— Бруно сбежал из Аттики в разгар тщательно спланированного тюремного переполоха. Он исчез с лица земли так, что даже его собственные солдаты не знают, где он.

— Черт. — я выбегаю из кабинета. — Ты хоть имеешь представление, куда он мог деться?

— Я могу только догадываться, и, судя по твоему голосу, это займет больше времени, чем у нас есть в запасе.

— Твои люди могут отследить телефон?

— Могут. Чей телефон?

— Аспен. Он, должно быть, заманил ее куда-то, потому что она попросила своих телохранителей не следовать за ней.

— В курсе.

— Даже не думай защищать его на этот раз, Николо.

— Не буду. Он ослушался четкого приказа. Мне не нужны непокорные солдаты. Но, Кинг?

Я нажимаю кнопку вызова лифта и вхожу внутрь.

— Да?

— Я должен сказать это ради твоего же блага. Приготовься к худшему.