Империя Страсти (ЛП)

Глава 2

Кингсли

Я собираюсь кого-нибудь прикончить.

Предпочтительно моего бывшего лучшего друга, который в настоящее время живет в долг.

С помощью кувалды.

Или еще лучше, я мог бы утопить его в луже кислоты.

Все гости медленно покинули мою собственность после того, как съели всю мою еду и выпили алкоголь и чуть не устроили государственный переворот, чтобы попасть в мой печально известный винный погреб.

Попробуйте еще раз через столетие, кретины.

Вот краткий список людей, которые попробовали мое вино десятилетней выдержки, восходящее к первому поколению Шоу.

Нейт, но только тогда, когда он имел честь быть моим другом. Теперь он просто ублюдок, укравший мою дочь.

Дочь, когда праздновала свой двадцатый день рождения.

И я.

Теперь весь список зависит только от меня.

И дьявол в настоящее время совершает извращенное дерьмо с немым ангелом на моем плече.

Некоторые сотрудники суетятся вокруг, наводя порядок в зале с усердием рабочих пчел, невербально объявляя, что страшный день подошёл к концу.

Или, быть может, не совсем.

Я сдергиваю с себя бабочку, бросаю ее на ближайший стул и вытаскиваю из кармана пиджака Зиппо. Желание выкурить сигарету почти сильнее, чем желание разбить голову Нейта о ближайший предмет.

Я не из тех, кто бросает.

На самом деле, завязка и я не разделяем одну и ту же вселенную. Так что, хотя я не курил уже двадцать лет, с тех пор как крошечный младенец с радужными глазками появился у моей двери, курение все еще кажется частью меня.

Большое тело падает на стул напротив меня, выглядя глупо, как клоун с ванильной орхидеей в нагрудном кармане, которую Гвен определенно туда засунула.

Нейт высокий мужчина и на пару сантиметров выше меня, как он любит мне напоминать, но он стройнее. То, чего ему не хватает в мускулах, он компенсирует мозгами и скучной дипломатией.

Этот ублюдок никогда в жизни не проиграл ни одного дела, имеет нерушимый рекорд стопроцентного успеха и, по-видимому, также владеет сердцем моей дочери, когда ему не было до этого никакого дела.

Он смотрит на меня своим пустым взглядом, который мог бы соперничать с взглядом восьмидесятилетнего монаха. Нейт пахнет специями, лесом и чертовыми ванильными духами Гвен.

И нет, я не люблю обнюхивать людей ради забавы, но у меня чрезмерно чувствительный нюх с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, и я почувствовал гнилостную вонь.

Так я узнаю, нужен ли этому ублюдку новый одеколон, в тот момент, когда он начинает пахнуть чем-то, кроме Гвен.

— Плохое настроение?

— Неподходящее время. Не разговаривай со мной, если не хочешь получить достаточно телесных повреждений, чтобы отменить свой медовый месяц.

Нейт даже не реагирует на мой грубый тон, оставаясь неподвижным, как скала.

— Очарователен, как всегда, Кинг. Лучше немного приглушить психоз, иначе Гвинет заподозрит неладное. Ты можешь сходить с ума в любое время, когда захочешь, кроме ее знаменательного дня.

— Я смягчаю это, учитывая тот факт, что ты все еще дышишь… на данный момент.

— Думал, ты уже принял меня как зятя.

Потому что мой ангел впадал в депрессию и доказывал действиями больше, чем словами, что она не может жить без этого гребаного ублюдка.

И прекрасно, я знаю, что он тоже ее любит, что не так давно было бы богохульством в его жизненных планах.

Это все равно не меняет того факта, что он вор, который крадет мое маленькое чудо.

Ради лучшего.

Я категорически отказываюсь признавать, что между мной и Гвен существует какая-либо форма созависимости или что потеря ее похожа на возвращение к задумчивой, потерянной версии меня, которой я был до того, как она вошла в мою жизнь.

— Ты на испытательном сроке, так что тебе следует начать считать свои дни и пересмотреть свое завещание, в котором все, что записано на твое имя, лучше оставить Гвен.

— Ты когда-нибудь думал, что она хочет меня не из-за моих денег? Может, она желает что-то еще…

— Даже не заканчивай это дерьмовое предложение.

— Я имел в виду мою привязанность и компанию, придурок. Будто я когда-нибудь буду обсуждать с тобой или с кем-либо еще, чем мы занимаемся с женой. Вытащи свой разум из канавы.

— Этого бы не было с самого начала, если бы ты не поставил нас всех в эту гребаную ситуацию. Только почему это должна была быть она?

— Если я отвечу на этот вопрос, ты скажешь мне, почему это должна была быть Аспен?

Я открываю Зиппо, затем закрываю ее и прижимаю большой палец к металлу.

— Почему она должна была быть кем?

— Женщиной, которая родила твоего единственного ребёнка.

— Это была ошибка по пьяне, которую я совершил, когда был невежественным, развратным и лишенным здравого смысла. Как бы я ни был благодарен Гвен, я бы не вспомнил ту ночь, даже если бы она ударила меня по лицу.

— Позволь мне назвать чушью твои и ее глупость. — самодовольная ухмылка покрывает его ужасно симметричное лицо, которое он мог бы использовать, чтобы стать президентом, если бы выбрал политический путь своей семьи. — Я мог бы позволить тебе и Аспен заявить об амнезии перед Гвинет, но я точно знаю, что никакое количество алкоголя не заставит тебя забыть все. Кроме того, если бы это было связано с сексом, ни один из вас не был бы настолько пьян.

— Не знал, что ты эксперт по сексуальным вкусам местной ведьмы и ее пьяному поведению. Ты трахнул ее, не так ли?

— И это тебя не касается, потому что…

— Ты муж Гвен, который, согласно тесту ДНК, оказывается дочерью этой ведьмы. Я морально обязан прекратить все эти дерьмовые отношения матери и дочери, которые ты пытаешься удовлетворить.

— Слово «мораль» никогда не существовало в твоем лексиконе, так что еще раз, я называю это чушью и твои хорошо продуманные, но все еще надуманные оправдания. Почему бы тебе не сказать мне настоящую причину, по которой ты так ужасно интересуешься Аспен, когда ненавидишь землю, по которой она ходит?

— Если под заинтересованностью в ней ты подразумеваешь, что я заинтересован в том, чтобы изгнать ее с планеты, тогда конечно. Я ищу методы вызова инопланетян, пока мы разговариваем. Мои усилия будут продолжаться в полном рабочем режиме, пока она, блядь, не исчезнет и не избавит нас всех от своего утомительного присутствия.

— Если ты так говоришь. — он снова ухмыляется, и я собираюсь изменить его черты и забить на наше правило «мы можем ударить куда угодно, кроме лица и члена».

Кажется, я потерял способность сохранять контроль в течение длительного периода времени с тех пор, как пару месяцев назад вышел из комы. Кома, которая длилась всего несколько недель, но все равно стоила мне моей дочери, потому что во время нее она вышла замуж за этого ублюдка.

Да, главной причиной брака была защита моих активов и бла-бла-бла, но в итоге они влюбились друг в друга по-настоящему. Я пытался разделить их с помощью множества стратегий, начиная от манипуляций, разделения и подчинения и заканчивая чистым насилием.

Это, очевидно, не сработало.

И все это из-за чертовой комы, в которую я оказался из-за несчастного случая, произошедшего сразу после того, как я получил тревожные новости о личности матери Гвен. Я нанял больше детективов, чем мог сосчитать, чтобы найти женщину, которая бросила однодневного ребенка у моего порога, когда мне было семнадцать, а потом и восемнадцать. И в то время, как этот ребенок стал моим миром, мне нужно было загнать в угол женщину, которая думала, что ей сойдет с рук бросить ее.

Все предыдущие частные детективы, выполнявшие эту работу, были некомпетентны, так что представьте мое гребаное удивление, когда последний не только узнал ее личность, но и назвал мне имя ведьмы Аспен Леблан.

Та самая Аспен, у которой есть привычка враждовать со мной из спортивного интереса.

Та самая Аспен, которую я знаю уже семь лет с тех пор, как мы с Нейтом впервые основали компанию Уивер & Шоу, и он решил, что она хороший актив, который можно добавить в наш арсенал.

Естественно, я не поверил детективу, но у него был тест ДНК, доказывающий, что она действительно мать моего ангела. И это знание заставило меня потерять контроль над своей машиной, а авария отправила меня в кому.

Кома, которую я физически пережил, но ее последствия все еще бьют мне в лицо. Оглядываясь назад, я понимаю, что ведьма это причина этого брака и моей постоянной потребности отрезать член Нейта в стиле фильмов про убийство.

Мой план резко рушится, когда нас окружает облако ванильных духов. Гвен появляется рядом с Нейтом и переоделась в джинсовые шорты, свободный топ и свои фирменные белые кроссовки, которые она определенно носила со своим свадебным платьем ранее.

Нейт встает, она берет его под руку и смотрит на него снизу вверх. Когда она улыбается, ее радужные глаза мерцают мириадами цветов.

— Я готова, муженек.

Убейте меня, пожалуйста.

Или его.

Подойдет и то, и другое, но предпочтительнее он.

Когда я впервые встретил Нейта в старшей школе, я не думал, что мы дойдем до такой точки в наших отношениях. Раньше мы были соперниками и много состязались на подпольных рингах, избавляясь от давления, оказываемого на нас обеими нашими семьями.

Позже мы пришли к осознанию того, что наши разрушительные методы были бы лучше использованы, если бы мы использовали их для захвата мира.

Так началось наше партнерство, и оно было бы идеальным, если бы не та маленькая деталь, что он забрал мою дочь.

Упомянутая дочь достает телефон и хмуро смотрит на него, как она обычно делала, когда ждала новостей от своей любимой группы.

— Что не так?

Нейт спрашивает ее раньше, чем я успеваю, и продолжает карабкаться вверх по моему дерьмовому списку.

Сейчас он уютно устроился на позиции номер три.

Сразу после моей мачехи из ада и ведьмы, единственная заслуга которой в том, что она родила моего ангела.

— Ох, ничего.

Гвен изображает фальшивый смех, в котором она абсолютно ужасна, и прячет телефон в карман.

— Это об Аспен? — спрашивает он, и в тот момент, когда она вздрагивает, я медленно открываю Зиппо, чтобы не сжать кулак.

Как бы мне ни хотелось думать, что я достаточен для моего маленького ангела, я на собственном горьком опыте убедился, что она тоскует по своей отсутствующей матери с восьми лет.

Примерно в то же время она случайно узнала, что ее мать не умерла, потому что я солгал ей, и что она на самом деле бросила ее у моей двери, не оставив ничего, кроме жалкой записки, тонкого одеяльца и слез.

Гвен хотела мать и проводила беседы во сне, доказывая это еще до того, как узнала, что это Аспен. Этот факт и другие, такие как то, как Аспен утверждает, что она думала, что ее ребенок умер, заставили Гвен медленно сблизиться со своей матерью.

Несмотря на мои не очень тонкие попытки изобразить эту женщину как любимое отродье дьявола.

Гвен смотрит, между нами, вздрагивая.

— Нет… Да…Я имею в виду, ты с ней сталкивался? Я почти уверена, что видела ее во время и после церемонии, но ее не было на торжестве, верно?

— Нет, потому что сбегать это то, что у этой женщины получается лучше всего, — холодно говорю я, захлопывая Зиппо.

— Это неправда, — спокойно возражает Нейт. — Кинг прогнал ее.

Вот оно. Этот ублюдок умрет сегодня ночью во сне.

— Папа…? — Гвен смотрит на меня с такой надутой губой, которая способна пробить мое черное каменное сердце.

— Я не прогонял ее. Просто напомнил, что мое гостеприимство не безгранично, и я приближался к своему пределу. Но я не думал, что ей нужно будет настучать Нейту, чтобы выиграть очко.

Так что да, я действительно выгнал ее, но я не думал, что она подчинится. Она никогда не делала этого в прошлом, и она даже ушла с этой приводящей в бешенство снобистской уверенностью, будто мир — ее поле битвы, а я — всего лишь сосуд в нем.

Я был так уверен, что она сделает, как обещала, но она бесследно исчезла.

Или, может, она действительно оставила след, так как проболталась Нейту, который наблюдает за мной с медленной улыбкой.

— Она не стучала мне. Я видел, как ты пытался перекинуться с ней парой слов после церемонии.

— Я всего лишь разговаривал с ней.

— Пытаясь запугать ее.

— Эй, ублюдок, ты на чьей стороне?

— На стороне Гвинет. Она хотела, чтобы ее мать была здесь сегодня, и у тебя не было никакого права пытаться прогнать ее.

Моя дочь снова бросает на меня взгляд избитого щенка, заставляя меня почувствовать себя ниже чертовой грязи.

Она никогда не шла против меня, за исключением тех случаев, когда дело касалось ублюдка, стоящего рядом с ней. И я начинаю думать, что Аспен скоро войдет в список людей, за которых Гвен выступает против своего отца.

Несмотря на то, что ее отсутствие причинило ей боль, она все еще наблюдает за Аспен издалека и часто спрашивает Нейта о ней.

Она никогда не спрашивает меня, потому что знает, что между мной и рыжей нет любви.

Телефон Гвен загорается в руке, и она улыбается, затем откашливается и отвечает:

— Алло? Аспен?

Кстати, о чертовом дьяволе.

Я имею в виду ведьму.

Мой ангел слушает некоторое время, пиная воображаемый камень и крепче сжимая руку Нейта, затем говорит:

— Все в порядке. — она прикусывает нижнюю губу и застенчиво шепчет: — Спасибо. — как только она вешает трубку, то смотрит на Нейта и выпаливает: — Она поздравила нас со свадьбой и извинилась за внезапный уход. Сказала, что случилось что-то неожиданное, и ей пришлось уехать.

— Что-то неожиданное? — Нейт хмурится. — Она бы ни за что не ушла с твоей свадьбы… если только…

— Что? — спрашивает Гвен.

— Ничего. — он улыбается ей, затем пристально смотрит на меня.

Ему не нужно произносить слова, чтобы я понял их смысл. Произошло нечто гораздо более важное, чем свадьба Гвен. И, учитывая приводящее в бешенство намерение этой женщины стать частью жизни своей дочери, я предполагаю, что это что-то опасное.

Возможно, это мой шанс удержать что-то над ее головой.

***

Любой, кто встречался со мной, знает, что я склонен к насилию, использую сексуальные вещи и постоянно враждую со своей мачехой.

Наше грязное белье во всех новостях, вместе с ее ботоксным лицом и с моим бессмертным статусом в Форбс.

В отличие от мнения других, первородный грех Сьюзен Шоу не заключался в том, что она сосала член моего отца или поклонялась ему ради своего гардероба Шанель. Это была ее дерзость — занять место моей матери, выгнать ее из дома, который она называла домом, и в конце концов заставить ее вскрыть вены.

Быть золотоискательницей недостаточно, поэтому она повысила себя до статуса жены. Это могло бы дать ей часть миллиардов моего отца, но это также подарило ей ее собственный ад, созданный на заказ.

Меня.

Говорят, что месть это блюдо, которое лучше подавать холодным, и я намерен заставить кровь в жилах этой женщины замерзнуть, пока она не пожелает смерти.

Я прихожу на благотворительное мероприятие, которое устраивает одна из ее подруг — без приглашения — в окружении папарацци.

Организатор взволнована, когда я показываю свой солидный чек на пожертвование, и у неё нет другого выбора, кроме как впустить меня.

Я мог бы попросить о приглашении заранее, но это убило бы элемент неожиданности. Нейт говорит, что мне нравится делать вещи трудным путем, но это только потому, что легкий путь скучнее, чем сон.

Будучи целеустремлённым, богатым и имея позицию «катись к черту», я попал в многочисленные списки, такие как: «Папочка, которого я хочу трахнуть». Не уверен, относится ли это к моему родительству или означает, что я гожусь в отцы, или и то, и другое. Я не уважаю ни этот статус, ни другие с малейшей заботой.

Секс проводится на моих условиях, с выбранными сопровождающими и только после того, как они подпишут соглашение о неразглашении, которое фактически продает их душу — или, точнее, их киску — дьяволу.

Он же я.

Я не отвечаю ни на одну женскую улыбку, не вступаю ни в какую светскую беседу, дергая за волосы, и мне, черт возьми, наплевать на общественные стандарты, если они не играют в мою пользу.

Когда я заказываю виски в баре, несколько девушек опираются на свои сиськи, размышляя, подходить ко мне или нет.

Жалко.

Тот факт, что они колеблются, немедленно вычеркивает их из моего списка красным фломастером. Не то чтобы я стал бы рассматривать их, если бы они действительно заговорили со мной, но это показало бы, что у них, по крайней мере, имеется мужество, черта, которой я бы восхищался, прежде чем сокрушить ее и их достижения.

Только одна женщина стоит моего времени, улыбок и слов. Гвен. И причина, по которой она исключение, заключается в том, что в ее венах течет моя кровь.

Благотворительный вечер проходит в экстравагантном зале с искусственной французской светской атмосферой. Окна представляют собой плохую имитацию Версальского замка. Высокие, богато украшенные платформы кажутся дорогими, но в них чувствуется глупость канализационной крысы из Средневековья.

Даже тот факт, что они установили отделанный золотом бар в центре зала, создает отчаянную атмосферу «Я богата», которую определенно можно использовать для описания Сьюзан и ее тщеславных подруг — светских львиц.

Я смотрю на часы.

Три, два и… один.

— Что ты здесь делаешь?

Я поднимаю голову, когда мой заклятый враг останавливается в нескольких шагах передо мной. Когда-то давно Сьюзен была красивой женщиной с золотисто-белыми волосами и фигурой песочных часов, которую она использовала, соблазняя любого доступного члена. Но красота исчезла по мере того, как она становилась старше и имела неудачные знакомства с ножами пластических хирургов.

Теперь она силиконовый монстр со сморщенными губами, которые почти свисают с ее — что неудивительно — фальшивых грудей.

Ее глаза-бусинки, слишком большие для ее лица, слишком грязного оттенка, как заброшенный дом в трущобах.

Ох, и что еще хуже, она любит одеваться в кричащие оттенки розового, будто ее единственная цель — пускать людям кровь из глазниц при виде ее извращенной версии Барби. Ее вечернее платье блестящее, отдающая дань ужасному неоново-розовому цвету восьмидесятых, у которого должен быть свой отдельный раздел в аду.

Она нетерпеливо постукивает носком туфли, что делает ее похожей на капризного ребенка с проблемами управления гневом.

— Я задала тебе вопрос, Кингсли.

Я делаю глоток своего Макаллана и притворяюсь, что лед это неоткрытое чудо света, прежде чем, наконец, переключаю внимание на нее.

— О, ты разговаривала со мной? Не заинтересован. Попробуй в следующий раз в суде.

Вспышки камер усиливаются, и мне не нужно искать их, чтобы знать, что они нацелены на нас. Сражения, которые мы со Сьюзен ведем в суде, печально известны, безжалостны и совершенно варварски.

А поскольку единственная работа прессы — сплетни, они, как собаки, пускают слюни над последней косточкой в Верхнем Ист-Сайде.

Она подходит ближе ко мне, изображая улыбку, которая кажется болезненной из-за ее последней инъекции ботокса, затем говорит шепотом, произнося так, чтобы только я мог слышать:

— Какого черта тебе нужно?

— Моя мать вернулась. Но если ты не думаешь заняться некромантией в качестве побочного занятия, ты не сможешь оживлять мертвых, так что я иду на компромисс, наблюдая, как ты страдаешь до последнего вздоха, который выплевываешь из своих силиконовых легких.

— Ты не более чем маленький мальчик, запертый в мужском теле. — у нее хватает наглости ухмыляться, как злодейку из диснеевского фильма С-листа. — У твоей матери был характер жевательной резинки — сначала сладкий, но со временем пресный. Не говоря уже о том, что от неё можно было избавиться без каких-либо проблем. Так что, если ты скучаешь по этой простой вещи, как насчет того, чтобы сделать миру одолжение и вылечить свои проблемы с матерью, присоединившись к ней?

Мои пальцы сжимают стакан, но если эта сука думает, что может добиться от меня реакции, то ее недостаточно долго затаскали по судам.

— У меня есть идея получше, которая включает в себя лишение тебя всего до последнего цента.

— Эти деньги по праву принадлежат мне.

— По праву? Ты ни дня в своей жизни не работала после того, как вышла замуж за моего отца. Если только не раздвинула ноги и не стала трофейной женой, что, предупреждаю о спойлере, не имеет значения.

— Ты просто ревнуешь и злишься, что твой отец предпочел меня тебе и твоей матери.

— Моя мать, возможно, но я, никогда, Сьюзен. Как бы ты ни пыталась повлиять на разум старика, факт остается фактом: я его наследник и тот, кто унаследовал более восьмидесяти процентов его состояния. Жизненный урок на сегодня: киска не конкурирует с кровью. Может, тебе стоило убить меня этой подушкой, а?

Она бледнеет, ее губы дрожат.

Когда я сводил Сьюзан с ума из-за этого чертова спорта, она чуть не сошла с ума. И тот факт, что я был достаточно манипулятивным, чтобы никогда не попасться отцу, сделал ее еще более разъяренной сукой.

Однажды ночью она вошла в мою комнату и положила подушку мне на лицо, но в последнюю секунду сдалась, вероятно, вспомнив, что мой отец убьет ее голыми руками, если она причинит вред его единственному наследнику. И я был единственным наследником, у которого он был, так как через несколько месяцев после его женитьбы на Сьюзен у него обнаружили рак предстательной железы, и, хотя операция прошла успешно, ему пришлось удалить простату, и он стал навсегда бесплодным.

Так что я был единственным Шоу, который его член мог принести в мир. И он был типом замкнутого, старомодного человека, который отказывался заводить детей, которые не были его плотью и кровью. Он недвусмысленно сказал Сьюзен, что усыновлению не бывать, когда она предложила это, и был совершенно непреклонен в этом, независимо от того, сколько она сосала его член.

Мой отец был непристойным человеком, худшим отцом, который когда-либо существовал, но я был его единственным сокровищем. Наследием, на которое у него имелись большие планы из чисто корыстных побуждений.

«Кингсли мой единственный сын и наследник», это фраза, которую он часто повторял и метафорически бил по жадному маленькому сердцу Сьюзен.

Вот почему она думала, что сможет избавиться от меня той ночью. Но она струсила, отбросила подушку и выбежала из комнаты тихими, отчаянными шагами.

По сей день я понятия не имею, почему я оставался неподвижным, притворяясь спящим еще долго после того, как она ушла. Я так хорошо помню чувства отречения. «Что, если это может закончиться?» вопросы, которые проносились у меня в голове.

Это произошло спустя несколько месяцев после смерти моей матери.

И я был достаточно наивен, чтобы думать о том, чтобы позволить этой женщине получить все это. Упомянутая женщина гладит себя по волосам, затем сжимает свое бриллиантовое ожерелье.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты точно знаешь, о чем я говорю, и поверь мне, это был твой единственный шанс убить меня. Теперь ты пожнешь то, что посеяла.

— Я все еще подаю в суд на общественную собственность.

— Да?

— Твой отец отдал мне дом и тридцать процентов своей собственности. Это включает в себя акции Уивер & Шоу, поскольку ты использовал его деньги в качестве процента от капитала.

— Сьюзан, Сьюзан, — размышляю я, словно разговариваю с ребенком. — Если бы ты послушала своего идиота-адвоката хотя бы одну минуту вместо того, чтобы приказывать ему подавать бессмысленные иски, ты бы уже знала, что я доказал, что мой отец впал в маразм, когда он написал свое последнее завещание за год до своей смерти. Дело об испытательном сроке на этом закончено, и судья вынес решение в пользу исполнения самого последнего завещания, которое он нотариально заверил за пять лет до своей смерти.

Что дает мне контроль над его имуществом, включая дом. Сьюзен получила только процент от имущества, которым он владел после их брака, что составляет менее двадцати процентов от общего состояния Бенджамина Шоу. Двадцать процентов, которых я лишу ее скорее раньше, чем позже.

На самом деле, пусть это будет позже. Я хочу, чтобы она продолжала подавать в суд, надеясь на что-то большее и проигрывая каждое из этих дел.

— Теперь, как бы мучительно утомительно ни было разговаривать с тобой, твое время истекло. Возможно, ты захочешь взять с собой лекарства на ночь, которое проведешь в тюрьме.

— Что?..

Я наклоняю голову в сторону фотографов.

— У меня есть по меньшей мере сотня свидетелей и тысяча фотографий, чтобы доказать, что ты нарушила судебный запрет. Будь начеку, Сьюзан. Полиция уведёт тебя отсюда, как преступницу, которой ты и являешься, примерно через пять минут.

Ее лицо бледнеет, и она изо всех сил старается удержать свою пластиковую улыбку на месте. Если есть что-то, что Сьюзен ненавидит больше, чем недостаток внимания и денег, так это то, что ее фальшивый социальный фасад подвергается опасности.

Должно быть, она забыла, что в течение нескольких недель, которые я провел, спя как искаженная версия мумии, Гвен попросила Нейта подать судебный запрет против моей дорогой мачехи из страха, что она причинит мне физический вред, пока я лежал в коме.

Что было умно. Эта женщина не прочь впрыснуть кислоту в мои вены. Она даже сделала бы снимок с моим трупом и сохранила бы его как драгоценное воспоминание.

Одно из моих немногих сожалений о той несчастной коме, помимо того, что Нейт крутил роман с моей дочерью, это дать этой женщине передышку.

Сьюзан украдкой бросает взгляд на орду жуликоватых журналистов, следящих за каждым нашим шагом.

— Это еще не конец, дьявол, — шипит она себе под нос, а затем уходит в облаке розового, отвратительного парфюма и ужасных воспоминаний.

Я одним глотком опустошаю содержимое стакана, затем толкаю его через стойку к бармену, который, кажется, ждал начала ядерной войны.

Он кивает, выглядя наполовину испуганным, наполовину разочарованным, прежде чем налить янтарную жидкость.

Я достаю Зиппо и открываю, и мне кажется, что я могу вдохнуть резкий запах сигары отца. Раньше он питал особую симпатию ко всему прекрасному, включая женщин, вино и сигары.

Мама заказала это специальное издание золотого Зиппо на его день рождения, когда мне было около пяти. Я помню его радость и то, как он использовал ее только для того, чтобы поджигать свои сигары.

Как моя мать улыбалась с гордостью и приглушенным счастьем.

Пока не перестала.

Пока он не выбросил Зиппо вместе с ее одеждой на лужайку, когда выгнал ее из дома.

Пока она не держала этот чертов предмет в руке в последние мгновения своей жизни.

Этот Зиппо — напоминание о предательстве отца, тщетных надеждах матери и ее короткой жизни.

Я хватаю новый стакан виски, намереваясь выпить его и уйти. Моя миссия на ночь выполнена, и я могу вернуться домой, завалиться спать на час или около того и притвориться, что дом не похож на кладбище без Гвен.

Прошло два дня после ее свадьбы, а она звонит мне всего один раз в день. Очевидно, она не может найти для меня времени сейчас, когда у нее медовый месяц.

Я замираю со стаканом на полпути ко рту, когда замечаю раздражающе знакомую гриву рыжих волос. Это цвет извергающихся вулканов, яростных углей и любимых обоев сатаны.

Аспен стоит посреди группы мужчин, слушая то, что, я уверен, является чушью. На ней черное платье, которое облегает ее чувственные изгибы в стиле «ты можешь смотреть, но не можешь прикасаться».

Она держит бокал шампанского с элегантностью древней богини и улыбается с притворным интересом.

Аспен, возможно, унаследовала злобу своих предков, но она также унаследовала их душераздирающую красоту. Тот тип красоты, который они использовали, заманивая мужчин и лакомясь их печенью, сердцами и членами.

У нее такой тип присутствия, который привлекает всеобщее внимание. И это имеет мало общего с ее четко очерченными скулами, которые могли бы резать камни, с тем, как ее глаза отражают и землю, и солнце, или с тем, как ее пухлые губы выглядели бы идеально с членом в них.

Это ее уверенность, ее утонченность и ее приводящая в бешенство решимость.

Она чертовка, и самое худшее — она знает это и носит это как корону.

И хотя сейчас она не в моем вкусе, я понимаю, почему молодой я использовал свой член для мозговой энергии, когда переспал с ней.

Она загадка, которую любой мужчина хотел бы разгадать.

Дикая лошадка, которую они попытались бы приручить.

Это то, что сейчас пытаются сделать жалкие ублюдки, пожирающие ее глазами. К несчастью для них, она жует их тестостерон на завтрак.

Она кивает, извинившись, покидает их окружение, похожая на короля Артура, осторожно оглядывается по сторонам, затем направляется к лестнице.

Я не думаю об этом, когда оставляю стакан на стойке и следую за ней.

Аспен и я не близки; на самом деле, мы противоположны близким. Но я знаю ее много лет, чтобы понять, когда она что-то замышляет.

И будь я проклят, если упущу шанс утащить ее вниз.

Корону и все остальное.