Иннокентий 2

Глава 4 Волшебный пендаль

— Считаете, что подобные динозавры смогут выиграть научно-техническую гонку с самой передовой страной мира?

Васечкин за год жизни в СССР пришел к такому парадоксальному выводу — советские люди в массе своей преклонялись перед Америкой. Не все, конечно, но даже истые коммунисты. Да и в Кремле день начинался с фразы — «А что там в Вашингтоне?»

— На той стороне тоже не молодежь, — хмыкнул озадаченно бородач. Видимо, он никак не мог понять. Это очередное ёрничание нагловатого молодчика, или за его фразами что-то кроется?

— Прогрессом всегда рулит менеджмент среднего звена, — оседлал любимого конька Васечкин. Его начальник временами заставлял читать умные книжки. — Наш прорыв в космос и в ядерной энергетике совершили вовсе не старики. И даже не министры.

Фима и Станислав озадаченно переглянулись. Брюнет крякнул:

— У вас в редакции все такие умные?

Начальник лаборатории заливисто захохотал, затем потянулся к изящной чашке, стоящей на блюдце.

— Браво! Иннокентий, ты уловил суть. Каков молодец! Фима, если бы у меня под рукой оказались такие сотрудники, то наша лаборатория наделала шуму.

— Извините, но я не у вас.

Посмеявшись вдоволь, снова поставили чайник. Фиме уже не было так жалко овсяного печенья, а Станислав притащил кипу отпечатанных на машинке листов.

— Иннокентий, вы читали «Мастер и Маргариту»? У нас тут остался свободный экземпляр. Но только на два дня.

Васечкин без интереса кинул взгляд в сторону желтоватых страниц. Бумагу для печати взяли явно залежалую и потому бесплатную. Количество халявы в СССР просто поражало. Граждане беззастенчиво использовали государственное добро в хвост и гриву. Вот откуда взялись будущие откаты бюджетных средств! Просто-напросто осталась старая привычка.

— Спасибо, уже читал.

Ученые мужи удивленно переглянулись. На самом деле Петров из будущего смотрел сериал с Машей следователем. Ему её сиськи и задница в целом понравились. А вот сам фильм особого впечатления не вызвал.

— И как?

— Да муть какая-то. Еще линия с этим…Йошуя. Это как бы Христос, но совсем не по Библии. То есть Евангелию.

Надо было видеть, как вытянулись лица сотрудников Лаборатории. Станислав откашлялся, а Фима смылся в угол заваривать чай. Как представитель национальности, распявшей русского Христа, боялся попасть под раздачу.

Станислав выдохнул:

— Ничего себе заявочки!

— Да лишнее это. А вот с котом…Бегемотом и тем клетчатым классно написано. Надо было развить их приключения в Москве и противостояние дьявола органам. Тогда не книга бы вышла, а огонь!

— Занятная трактовка классики, — наконец, пришел в себя Станислав.

— И Воланд четко прикололся над мещанством советских граждан. «Квартирный вопрос испортил москвичей».

Это Кеша уже цитировал запомнившийся ему комментарий в Ю-Тубе. Иногда ему приятно было выепнуться перед телочками. Типа смотрите, какой я умный и начитанный хрен. Но не загордился и снизошел до ваших ножек и всего прочего. Обычно срабатывало. Открывались не только ножки.

— Как это в тебя сочетается! — закручинился неожиданно Станислав. — Сермяжная правда-матка и еврейско-одесское ёрничание над совком?

— Э, не надо меня к… — глянув на Фиму, Кеша прикусил язык. Связи важнее антисемитизма. — некоторой части сограждан причислять. Можно подумать, русские люди не могут быть умными? Так-то они великую державу создали.

Вот сейчас Фима дрогнул и пролил чай на столик, замочив какие-то распечатки.

— Боже, Иннокентий, так вы еще и не интернационалист?

Кешу несло, но ему сегодня было на все плевать. Ничего особо крамольного он не говорил. В курилках институтов еще и не такое услышишь. Но человек из будущего никак не мог вспомнить — в ходу ли русский национализм в советской стране. Зато в памяти всплыл свой короткий опыт общения с Заволжской богемой. «Доски», то есть иконы оказались в центре моды, как и самовары с кокошниками. То бишь интерес у публики уже имеется. И у публики как раз интеллигентной.

«Тяга к корням!»

— Обычно у нас в интернационалисты лезут те, кто ничего не построил и не достиг.

— О как интересно! Иннокентий, вы не устаете меня удивлять.

«А мой русский уклон ему не понравился!»

Но здесь Васечкин уверенно стоял на выгодной позиции. Работал у них в салоне бывший скинхед, который так и не оставил политику. Там он плотно уши сотрудником грел рассказами об арийской сущности и древнем благолепии Великой Руси.

— А что, гордиться тем, что ты русский уже плохо?

— А как же общечеловеческие ценности?

Зря Станислав это сказал. Кеше внезапно стало все понятно. Он не застал политические дискуссии девяностых и нулевых. Был еще мелким. Но отлично запомнил беседы во дворе от старших пацанов, что уже грызли грани науки в институтах. Как только в тебе в уши начинают заливать про «общечеловеческие», то значит, тебя хотят поиметь или уже поимели.

— А мне какое до них дело?

Фима снова поперхнулся чаем и сейчас смотрел на Кешу с откровенным страхом. Как будто тот кинул клич — бей жидов, спасай Расею!

— Ну как… — Станислав также был откровенно растерян.

— А так и понимать! Русь, Россия, Союз на крови и слезах русского народа построены. Слышали такое — государствообразующий народ? Этносов много, но построить великие державы смогли лишь некоторые.

В принципе и в будущем он уже наговорил на полноценную 282 статью. Русскому человеку запрещено утверждать о величии русского народа. Здесь же просто противопоставил себя западникам ученым. А они все были таковыми. Васечкин внезапно с горечью осознал, что настоящих патриотов в богатой столице как будущем было немного, так и здесь поискать. Да и разговор его уже начал утомлять. Чаю он напился, печенья налопался. Пора и честь знать.

— Иннокентий, а ведь мы комсомолец и такое несете. Партия нас учит совсем иному.

— Партия также неоднородна, Станислав.

А вот тут хитрожопый начальник лаборатории аж присел обратно. Несмотря на все фрондерство подобные ему товарищи всегда колебались с линией партии. Ибо карьера дороже.

«Ха-ха, посчитал себя шибко умным? Получи фашист гранату!»

Уже около двери Кешу напоследок забил в их закостеневший диспут толстенную «сотку».

— Товарищ Сталин в сорок пятом на приеме в честь командиров Красной Армии произнес известный тост — Я хотел бы поднять тост за здоровье советского народа и прежде всего русского народа. Я пью за него, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, что входят в Советский Союз!

Послышался стук разбитой чашки, красивое интеллигентское лицо Станислава буквально перекосилось. То ли от смысла, вложенного в речь вождя, то ли от его упоминания.

— Если будет, что интересное почитать из фантастики, маякните. Могу даже прикупить.

'Бывайте, Ихтиандры хреновы!

Покатать в уме моменты светской беседы и насладиться произведенным впечатлением Васечкину не дали. Не успел он спуститься на пару этажей ниже, как его догнал сварливый голос:

— Васечкин, где тебя носит?

— А, — Кеша с удивлением уперся взглядом в усатую физиономию одного из дядечек фотографов. — Ванадий Геннадьевич… в чем дело?

— Быстро за мной в лабораторию! А я уж подумал, что тебя опять услали в город.

Иннокентий вприпрыжку поспешил за долговязым фотографом. Тот с самого начала состоял в штате издательства и ощущал себя главным.

— В чем проблема?

— Срочная работа, а Павел заболел.

— Беда.

— И не говори. Болезнь у него небось «портвейная». С форматными камерами работал?

— Ну как? ФКП и ФКД.

— Хорошо. Но у нас ФКР тридцать на сорок. Ничего, разберешься. Иначе на хрен ты нам сдался. Да, Кеша?

Васечкин лишь хмуро кивнул. День начался незатейливо и ёрнически, а сейчас ему нужно доказать, что он на своем месте. Как жизнь выворачивает бытиё наизнанку!

Эта камера выглядела настоящим монстром.

«Годзилла!»

ФКП 18 на 24 и так смотрелась здоровой, а здесь длина мехов особо впечатляла.

— Кассету знаешь, как вставлять? Наводить на резкость? Покажи.

Геннадьевич придирчиво смотрел, как Васечкин крутит ручки и настраивает резкость по матовому стеклу.

— Готово!

— Нормально. Вешаешь эти чертежи на те держатели. Здесь крепишь на липкую ленту. Наводишь на резкость, прикрепляешь вот тот фильтр. Выдержка примерно такая.

Усач снял крышку и провел её вокруг объектива. Как в старинные времена первоначальных фотоателье.

— Понял.

— Тогда работай, а я проявлю и гляну.

Васечкин проверил чертеж на прилегание к стенду, заново покрутил кремальеры, гоняя резкость туда-сюда. Длинные меха позволяли делать репродукцию даже такого большого чертежа один к одному. Меняем стекло на кассету, вынимаем внушительного вида шибер. Фильтр, «крекс-пекс-фекс»! Снимаем кассету.

— Жди! — бросил коротко Геннадьевич и исчез в «темной комнате». Фотолаборатория в издательстве была намного меньше, чем в ателье «Юпитер». Минут через пять он вынырнул с двумя заряженными кассетами. — Нормаль. Работай! Стопка чертежей вон там, все снимай по очереди. И смотри не перепутай, а то нам голову оторвут. Они, блин, все секретные. Тебя здесь не было, запомнил?

— Яволь, герр оберст!

— Я тебе сейчас пошучю!

Выглядел фотограф предельно серьезно. Так, что Кеше даже не захотелось рассматривать чертежи подробней. Наверняка топ-секретно и расстрел на месте. Выдохнув, Васечкин снял один чертеж и заменил его на следующий. Настройка резкости не сбилась.

Фильтр, кассета, шибер, снимаем крышку. Шибер, снимаем кассету, отдаем Геннадьевичу. Снимаем огромный лист и заменяем другим. И так по кругу. Геннадьевич в это время проявлял листовую пленку и заряжал кассеты. Через пару часов они сделали перерыв.

— Отличный контраст вышел!

Только настоящий фотограф во время перекура может думать о технических параметрах готовой пленки.

— К чему такая спешка, Ванадий Геннадьевич?

— Если бы знал! Это от смежников подкинули. Почему «синьки» не сгодились хрен их знает! — усач затянулся сигаретой, затем внимательно глянул на Кешу. — А ты молоток! Я думал бестолочь и криворучка, а ты смотри ж. Много пришлось поработать у себя? Чем занимался?

— Похороны снимал.

— Чего?

Васечкин прыснул и рассказал о своих первых выездных фотосессиях. Геннадьевич также захохотал, прослезился и бросил:

— Полезный опыт, ничего не скажешь. Репортаж?

— Свадьбы, демонстрации да всякое. На газету халтурил внештатником.

— Ага. Пошли добьем остаток и захарчим чего-нибудь.

Закончили уже поздно. Пока Кеша упаковывал чертежи и схемы в картонный ящик, Геннадьевич развесил сушиться последние пленки и включил спиртовку.

— Счас кофею попьем, или ты спешишь куда?

— Куда? Один живу.

— Вот и зря. Парень ты видный, давно бы себе женку заимел. Там бы и квартиру дали.

— Не тороплюсь.

Некоторое время они молча пили кофе в вприкуску с бутербродами. Усач загадочно посматривал в сторону Кеши.

— Видел я тебя аппарат нормальный.

— Киев пятнадцатый.

— Что с оптикой?

— Кроме телевика все.

Геннадьевич встал с места и достал из шкафчика шесть пленок «Свема» и листок с адресом.

— Завтра симпозиум проходит, в наш журнал нужны оттудова репортажные кадры. Снимай портреты или вблизи шириком общение ученого люди. Не официозные лица, а живые. Первые пришлют со статьями. А эти фотографии пойдут в разворот. Усекаешь?

— Ага. Затеряться внутри толпы.

— Умный парень! Пленку не экономь. Вечером привезешь, я ею займусь. Запомни, это твой шанс.

— Да понял я.

— Понял он. И не забудь взять у Симы с утра редакционное задание.