Перевод с португальского и вступление Варвары Махортовой
Великий французский художник Анри Матисс стремился к тому, чтобы на его картинах цвета пели, чтобы они были самодостаточны. Самостоятельную ценность цвет приобретает и в поэзии бразильской писательницы Аделии Праду (р. 1935). Так происходит, например, в стихотворении "Сон", героине которого снится не что иное, как нежно-голубой цвет. Подбирая ему название, Аделия Праду внимательно прислушивается к словам: сначала к португальскому "azul"[1], потом — к английскому "blue". И выбирает то, звучание которого, как ей видится, лучше всего соответствует восприятию цвета, точнее, его оттенка. В других ее стихотворениях цвета в большей мере связаны с предметами. Это желтая лента дороги, голубое небо или ярко оранжевые апельсины, которые неизменно напоминают поэтессе о спокойных воскресных днях в ее родном городке Дивинополисе[2]. Поэзия Аделии Праду неотделима от действительности, и даже, казалось бы, самые заурядные ситуации, такие как приготовление рыбы, в ее стихотворениях приобретают нечто возвышенное. Кроме того, весь мир и все, что в нем существует: от хрупкой бабочки до величественных гор, озаренных солнцем, поэтесса воспринимает как результат Божественного творения. Светлая печаль и ирония, любовь к жизни и глубокое религиозное чувство — все это объединено в ее поэзии.
Аделия Праду начала писать стихи в четырнадцать лет, однако первую книгу "Bagagem" ("Багаж") опубликовала в сорок. Книга была издана при поддержке выдающегося бразильского поэта Карлуса Друмона ди Андради (1902–1987). Большинство стихотворений нашей подборки взято из этой книги. В настоящее время Аделия Праду — автор десяти поэтических сборников, а также нескольких романов, сборников рассказов и книг для детей. Ее произведения переведены на английский, итальянский, испанский, немецкий, французский, польский и китайский языки. Насколько нам известно, на русском стихи Аделии Праду публикуются впервые.
Желаю, как тот, кто желает воды или свежего хлеба,
смотреть, как среди цветов теряется лента дороги, —
по ней бы теперь в одиночку промчаться
на велосипеде.
Желаю, как тот, кто лишился отца и матери в детстве
и видит во сне их лица,
услышать ласковый голос, почувствовать
прикосновенье
руки и сильной, и нежной.
Как после дождя — побеги, рождаются в сердце
желанья,
и видит душа весь мир, который велик и мал.
Весь мир — это только шар
в руке Младенца Христа в одной из пражских
церквей.
Однажды
отец наш дом
покрасил в оранжевый цвет.
И как он сам говорил,
пока мы там жили, заря
не угасала для нас.
Сегодня я видела сон, который забыть не хочу,
и поэтому все, что было в нем, расскажу:
к кому-то на праздник я собиралась пойти,
прическу сделала и надела лучший наряд.
Воздушное платье мне шло — я снова была молода —
и нравилось чувствовать мне, как легкий шелк
голубой
касается кожи моей. Движенья, улыбка, слова
и каждый летучий миг предчувствием были полны.
Уже перед выходом я на плечи накинула плащ,
и вдруг — не знаю сама, откуда и как — возник
простой и прекрасный цветок.
О цвете его сказать я могла бы — лазурь,
но слово это звенит, сияет, как солнечный луч,
а цвет был совсем другим: ласкал, а не ранил взгляд,
и будет созвучней ему нежное имя blue.
Я тот цветок сорвала и приколола к плащу,
затем и нужен был плащ,
а впрочем, и весь мой сон.
И я теперь поняла:
сегодня мне снился цвет.
В прежнее время весной в ангела я превращалась.
Белое платье, венок, два крыла за спиной —
так меня наряжала мама и мне говорила:
“Пой, мой маленький ангел, громко и вместе
со всеми!”
И я летела навстречу
Празднику, веря в чудо.
В моем городке воскресенье — это день апельсинов,
которые ножиком чистят, сидя в тени деревьев,
и сладкую мякоть едят, улыбаясь мальчишкам,
когда они проезжают мимо на велосипедах.
Однажды прогресс со всей своей
техно-нелогичностью
и сюда доберется, изменятся все привычки.
Но в той стране, где живут мои чувства и память,
аромат апельсинов
останется верным знаком того,
что пришло воскресенье.
В шкафу своей спальни прячу от времени и от моли
черное платье из шелка, украшенное рисунком:
цветами пунцовых лилий
на тонких и длинных стеблях.
Лишь в самые важные дни я его надевала —
мое любимое платье.
Оно хранит мои сны и легкость моей походки,
и стоит к нему прикоснуться, как в памяти все
оживает:
кино, вечерний сеанс, и ты меня за руку держишь.
Меня защищает платье от времени и от моли.
Есть жены, что говорят:
“Пусть муж сколько хочет рыбачит,
главное, чтобы потом рыбу чистил он сам”.
Мне же не трудно и ночью встать, чтобы вместе
с мужем
рыбу почистить, порезать и пересыпать солью.
Мы только вдвоем на кухне, и иногда случайно
встречаются наши руки, и муж говорит:
“Вот с этой рыбой пришлось повозиться,
А у этой, — взгляни-ка, — вся чешуя сверкает…”
Посмотрим в глаза друг другу, и тишина превратится
в глубокую, чистую реку, как в день нашей первой
встречи.
А позже, управившись с рыбой,
вместе мы спать ложимся.
И наши сны серебрятся,
мы снова — жених и невеста.
Над холмами встает оранжевая заря —
Как будто Святая Дева обнимает весь мир,
И розы в небесных садах — все до одной — цветут.
Бабочка на цветке,
Что ты такое:
Бог или ноль?
Луна, одинокий анклав, оторванный от Земли,
Прежде я никогда не признавала вещей,
Казалось, я выше них,
Но, Слову Божьему вняв, приветствую в этот час
Твой отраженный свет — романтика тут ни при чем.