Если вы первый раз присутствуете на представлении «Симфонии Факслов»… – Взгляд Блейза остановился на первых строчках программки, которую им вручили, когда он и Тони вошли в зал и начали искать свои места.
Может быть, в зале просто немного не хватало света, но Блейз почему-то с трудом различал буквы. Не проходило и ощущение, что вот-вот заболит голова.
«…вам может показаться, что и сам зал, и не зажженные еще на сцене светильники внешне довольно невыразительны. Однако, уверяем вас, это впечатление рассеется, как только будут зажжены Факелы и представление начнется…»
Блейз поднял взгляд от программки и огляделся. Им с Тони достались самые лучшие места – в первом ряду одной из небольших лож, на которые здесь были разделены первые десять рядов амфитеатра.
Сцена, на которой подобно застывшим по стойке «смирно» солдатам возвышались изящные черные Факелы, и зал и в самом деле выглядели довольно просто, если не сказать убого. Возможно, это было сделано специально, чтобы по контрасту само представление казалось еще более впечатляющим.
Блейз вернулся к тексту.
«“Симфония Факелов”» является симфонией в полном смысле этого слова: творением гениального композитора, художника и писателя Мохаммсда Кромби.
Он создавал симфонию на протяжении всей своей жизни, используя в ней высочайшие технические достижения лучших умов Ньютона.
“Танец Пламени” – вы увидите его, как только зажгутся Факелы, – служит той же цели, что и все великие произведения искусства: дать слушателю, зрителю или читателю в полной мере использовать возможности собственного творческого воображения.
Подобно тому как читатель, углубившись в великое литературное произведение, начинает “жить” в нем, как бы становясь его частью, симфония оставляет на всю жизнь совершенно незабываемое впечатление, причем у каждого оно свое.
То, что видит зритель, – плод его собственного творческого воображения и недоступно никому.
Поэтому лучший способ получить от симфонии максимум удовольствия – это полностью погрузиться в созерцание Факелов. Предоставьте своему разуму полную свободу и дайте ему возможность создавать перед вашим мысленным взором те образы, которые складываются в нем из танца языков пламени.
Наш совет тем, кому этот процесс может показаться чересчур сложным: просто постарайтесь целиком сосредоточиться на пламени и позвольте этому зрелищу полностью захватить вас.
Люди тысячи лет неотрывно глядели на пламя костров и пылающие угли, поэтому даже если вам никогда до этого и не приходилось смотреть на огонь, вы сразу почувствуете, что он завораживает вас.»
Последние несколько строчек просто расплылись перед глазами Блейза. В зале становилось все темнее и темнее, начали пробуждаться к жизни стоящие на сцене Факелы. На их верхушках показались небольшие голубоватые, постепенно краснеющие язычки пламени.
Наконец свет окончательно погас, и зал погрузился в почти полную темноту. Столбы пламени на сцене стали почти такими же высокими, как сами Факелы.
Блейз наблюдал за происходящим с чувством пред вкушения чего-то необычного и в то же время со странным беспокойством. Устройство зала, расположение светильников на сцене, медленно гаснущий свет, постепенно разгорающиеся языки пламени – все это оказывало воздействие сродни гипнотическому.
А он с детства знал, что плохо поддается гипнозу. Это обнаружил врач-экзот, вызванный, чтобы облегчить его страдания но время болезни, когда попробовал было снять неприятные ощущения с помощью гипноза.
– Ты сопротивляешься мне, – мягко заметил он Блейзу. – Просто расслабься и позволь своим мыслям течь туда, куда я их направлю.
– Я расслабляюсь! – огорченно воскликнул потрясенный Блейз. – Я вовсе не сопротивляюсь – честное слово! Я очень хочу чувствовать себя получше. И кроме того, мне и самому было бы ужасно интересно узнать, что происходит, когда тебя гипнотизируют.
– Ясно, – отозвался врач все с той же свойственной экзотам мягкостью в голосе. – Тогда все ясно. Ты просто пытаешься частично как бы остаться в стороне и наблюдать за происходящим. Но у тебя ничего не получится. Так что давай-ка лучше расслабься, и пусть случится то, что должно случиться.
– Я… не могу! – заплакал Блейз.
И он действительно не мог. В конце концов врачу пришлось отступиться и облегчить страдания юного Блейза таблетками – это в общем-то полностью противоречило экзотским принципам лечения.
С тех нор Блейзу еще не раз доводилось убеждаться в том, что он всегда внутренне сопротивляется гипнотическому внушению. Как будто целью его жизни было постоянно оставаться в стороне и наблюдать – не обязательно себя самого, но и всех и вся во Вселенной.
Тем не менее сам он успешно гипнотизировал тех, кто поддавался внушению Блейз мог завладеть вниманием слушателей всего лишь благодаря тону своего голоса, движениям рук или мимолетным взмахам плаща с красной подкладкой.
Тони и Данно – как он выяснил, исподволь проверив их на внушаемость – тоже не очень хорошо поддавались гипнозу. Генри же в отношении гипноза оказался просто каменной стеной. Скорее всего, точно так же реагировал бы на него и Эмит Барбедж.
Блейз даже начал подозревать, что все Хранители Веры – как Истинные, так и фанатики – совершенно не поддаются внушению, равно как и многие, если не все, дорсайцы. А еще он не раз убеждался, что и многие экзоты по собственному выбору могут либо сопротивляться ему, либо нет. Остальные же люди, как правило, отличались один от другого лишь степенью восприимчивости.
Когда языки пламени начали извиваться в каком-то замысловатом танце, Блейз понял, что постепенно расслабляется. Нет, гипнозом здесь и не пахло. Здесь ему просто предлагали взять что-то и использовать по собственному усмотрению, но не более того. Он сразу вспомнил фразу в программке о тысячах лет, которые люди провели, глядя на огонь и тлеющие угли костра.
Он и сам тайком любил смотреть на пламя в камине еще в те дни, когда его экзотка-мать никак не могла заставить себя использовать какую бы то ни было форму физического наказания и поэтому запирала Блейза в его собственной практически пустой спальне, где не было ни книг, ни игрушек.
Но при этом она не учитывала то обстоятельство, что в большинстве его спален обычно имелся камин, притом камин зачастую настоящий и с совершенно настоящим огнем, пусть даже и разжигаемым в исключительно декоративных целях. Так Блейз и провел много счастливых часов, широко раскрытыми глазами уставившись на пламя и погрузившись в детские фантазии, порожденные красно-белыми язычками, пляшущими над полуобугленными поленьями.
Поэтому и теперь ему было совсем не трудно полностью сосредоточиться на языках пламени Факелов. Их танец состоял из очень сложных и часто повторяющихся движений разной степени интенсивности. Это зависело от большего или меньшего количества поступающего к ним кислорода, необходимого для горения. Мало-помалу все сливалось в определенный ритм, который проникал в его грезы, постепенно превращаясь в барабанный бой. Причем он его не слышал, но чувствовал, как этот бой сливается с биением его пульса с частотой чуть больше пятидесяти ударов в минуту.
Барабанный бой этот в голове у Блейза постепенно становился все громче: перед его мысленным взором неожиданно развернулось полотно будущих событии и его собственная в них роль.
Ему показалось, что теперь он видит собственное будущее и будущее всего человечества гораздо более отчетливо и ярко, чем когда-либо раньше. Блейза охватило лихорадочное желание строить дальнейшие планы, разум лихорадочно заработал, и то, о чем он до сих пор думал лишь в общих чертах, вдруг стало обрастать подробностями. Ритмичные удары наконец сменились ясно различимыми словами:
Слушай смех и разговоры,
Барабанщик мой.
Хватит болтовни и смеха,
Барабанщик мой.
Барабань, пусть соберутся,
Барабанщик мой.
Пусть на взводы разобьются,
Барабанщик мой.
Ружья взяв на изготовку,
Барабанщик мой.
Пусть мечтой моей пьянеют,
Барабанщик мой.
Пусть величье обретают,
Барабанщик мой.
В бой ты их веди за это,
Барабанщик мой!
Барабанный бой и песня, звучавшие у него в голове, рождали в сознании какие-то туманные образы. Вдруг перед ним возник Хэл Мэйн, и они, сидя друг напротив друга за маленьким столиком, только-только начали о чем-то оживленно беседовать…
Чье-то прикосновение вернуло Блейза к действительности. Это была Тони. Он обернулся, чтобы спросить, в чем дело, и разглядел, что она жестом предлагает ему следовать за ней. Затем она встала и покинула ложу. Он пошел за ней, испытывая неприятное чувство человека, которого внезапно оторвали от глубочайших раздумий. В этот момент он готов был отдать все на свете за возможность и дальше вести воображаемый разговор с Хэлом Мэйном, которую, казалось, сулила ему удивительная магия «Симфонии».
Но он все-таки сумел взять себя в руки и сосредоточиться на происходящем. Первое, о чем он подумал, когда они шли по едва освещенному на уровне пола проходу, – это о том, что у Совета здесь наверняка есть соглядатаи. Кто-нибудь из них обязательно заметит покидающих зал Блейза и Тони и сделает все возможное, чтобы не упускать их из виду.
Затем он вспомнил, что Ньютон старался полностью копировать Старую Землю, особенно в соблюдении обычаев и традиций. Многие из них были давно забыты даже на самой Старой Земле – например, принятое на Ньютоне правило провожать в театре свою спутницу до дверей дамского туалета. А потом ждать у этих самых дверей, пока она не выйдет, чтобы вернуться обратно в зал.
Правда, этот древний обычай, настолько же бессмысленный в условиях современного Ньютона, насколько он когда-то был оправданным в некоторых районах Старой Земли, сейчас мог с точки зрения заинтересованных наблюдателей послужить оправданием того, что Блейз и Тони выходят из зала вместе.
Кто-нибудь обязательно последует за ними, чтобы попытаться выяснить, в чем дело. Но это уже было бы делом рутинным – правда, лишь до тех пор, пока шпиона не хватятся. Блейз еще раздумывал, как ему поступить – не отправить ли Тони вперед, а самому разобраться с тем, кто может пойти за ними. Но Тони, как будто прочитав его мысли, сказала ему, когда они через боковой выход покидали зрительный зал:
– Оставайся со мной.
Похоже, она знала, куда идти. По пути они несколько раз сворачивали, проходя какими-то коридорами, и за последним поворотом наткнулись на высоченного широкоплечего светловолосого мужчину – одного из Солдат Генри. Он, увидев их, улыбнулся.
– Проходите вперед и ни о чем не беспокойтесь. Если за вами кто-то идет, я сам позабочусь о нем. Чуть дальше вас встретят и проводят к выходу.
Тони кивнула. Они отправились дальше. Снова свернув за угол, они чуть не налетели на Шона О'Флаерги.
– Не бойтесь! – поспешно воскликнул тот, когда они замерли как вкопанные. – Я с вами. Ведь я – Иной!
Последние три слова он произнес с необычайной гордостью.
– Данно все обо мне расскажет, – добавил он. – А теперь пошли. Нельзя терять ни минуты.
Он быстро провел их еще по нескольким коридорам, и наконец они оказались на улице. В небе Ньютона уже вовсю сияла самая крупная из лун. Значит, «Симфония» длилась гораздо дольше, чем предполагал Блейз. Не успели они окунуться в ночную темноту, как их догнал тот Солдат, которого они встретили первым.
– За вами шел всего один человек. Все в порядке. На углу возле здания концертного зала их ждал длинный синий лимузин на магнитной подвеске. До угона, подумал Блейз, машина наверняка принадлежала какому-нибудь богатому повесе.
Лимузин подрулил прямо к ним и остановился. Открылась задняя дверь.
– Садитесь, – велел он. – А мы с Томом поедем за вами в другой машине.
Они забрались в просторный салон с двумя вращающимися креслами и еще шестью более скромными сиденьями. За прозрачной перегородкой, отделяющей салон от кабины, Блейз увидел еще двоих Солдат.
Дверь лимузина закрылась, и он мягко поплыл прочь от концертного зала, выбираясь на одну из центральных магистралей города и постепенно набирая скорость.
Когда они уже мчались по широкой улице, Блейз бросил взгляд на задний экран лимузина и увидел, как к концертному залу подлетает потрепанный серый минибус и в него ныряют Шон и светловолосый Солдат Том. Минибус тоже, скорее всего, был на магнитной подвеске, но вряд ли мог развить большую скорость. Лимузин же, стоило ему выбраться из лабиринта улиц на скоростное шоссе, быстро оторвался от минибуса.
Блейз был знаком с картой города и знал, что этот отрезок пути является частью окружной дороги, огибающей центр. В нескольких его точках имелись ответвления на главное шоссе, по которому можно было доехать до космопорта. Но лимузин миновал первый из этих поворотов на полной скорости и затем свернул на боковую дорогу, ведущую обратно в город.
Дальше машина понеслась вообще уже немыслимым маршрутом. Сначала они, немного проехав в одном направлении, резко сворачивали под прямым углом на другую улицу, потом снова возвращались на прежний курс, но лишь для того, чтобы через несколько метров опять свернуть и двинуться в противоположную сторону.
Блейз заметил, что Тони, сидящая во втором кресле, наблюдает за ним. Конечно, можно было бы спросить ее о дальнейших планах. Но она наверняка бы промолчала, а ему не хотелось показывать, что он задет таким недоверием.
Блейз откинулся в кресле и прикрыл глаза. Время от времени он на секунду чуть приподнимал веки, но каждый раз видел лишь сидящую в полном молчании Тони. Однако после еще нескольких поворотов, когда он уже совсем перестал понимать, куда они направляются, беспокойство все же взяло верх.
– Слушай, пока мы тут раскатываем, – начал он, открывая глаза, – может, ты все же расскажешь мне, что за план разработали Генри с Данно и ты. Как вы собираетесь доставить нас в космопорт целыми и невредимыми?
– Врач велел со всеми вопросами обращаться к нему, – ответила Тони.
– Но я ведь не о здоровье тебя спрашиваю, – возразил Блейз и даже сам удивился резкости своего тона.
– Кадж особо подчеркнул, что ЛЮБЫЕ вопросы следует задавать прежде всего ему. – Голос Тони чуть заметно дрогнул. Она продолжала:
– Именно поэтому Генри и не ответил в отеле на твой вопрос о наших планах.
– То есть… – Но эта мысль была просто невероятна. Генри никогда бы не пошел на такое. – Ты хочешь сказать, что Генри намеренно ввел меня в заблуждение?
– Нет, – медленно ответила Тони, – он сказал тебе чистую правду. Просто не всю. Кадж предупредил, что тебе нужен покой, Блейз.
– Не понимаю, чего вы все так суетитесь, – пожал плечами Блейз. – Лично мне этот ваш Кадж Меновски больше всего напоминает какого-то циркового фокусника с полными рукавами всяких трюков, а никак не врача. Поверь, за свою жизнь я навидался их более чем достаточно.
– Он очень хороший специалист, – возразила Тони. – Данно говорит, что после интернатуры экзоты дали ему возможность побыть на Маре еще некоторое время и как следует попрактиковаться.
– Да, это неплохая рекомендация. Но я всегда считал, что для врача самое важное – пациент. – Тут Блейз и сам удивился произнесенной им фразе.
– Лично мне кажется, что в его случае это так и есть: самое важное для него – ты, – тихо заметила Тони.
Блейз снова откинулся на спинку кресла. Он прикрыл глаза и притворился спящим. Черт бы побрал эту опять появившуюся головную боль!
Неожиданно для себя он и вправду отключился, причем, видимо, на довольно длительное время, поскольку просыпался медленно, явно всплывая из глубин крепкого сна. Лимузин стоял.
Блейз окончательно проснулся и открыл глаза. Выпрямившись в кресле, он выглянул в окно. Голова была тяжелой, а все тело затекло так, будто он проспал целую неделю. Они находились на ярко освещенной стоянке перед одним из новых продовольственных магазинов, в которых продукты перед покупкой можно было попробовать. Однако оба Солдата, сидевшие впереди, никуда не выходили. Через мгновение дверь салона со стороны Тони открылась, и в машину влез Данно.
– Тони, будь добра, пересядь в другое кресло. Я бы с удовольствием сел в твое – оно немного просторнее.
– Пожалуйста. – Тони пересела. – Но я думала, что здесь нас будет ждать Генри.
– Он уехал раньше с двумя группами своих ребят. А все остальные, кто не отправился с ним или с нами, сейчас уже выбираются из города разными маршрутами, сбивая с толку возможных преследователей.
Данно плюхнулся в широкое кресло и перевел дух.
– Я всю дорогу просидел на каком-то ящике в кузове грузовика, – пояснил он, потом развернул кресло и взглянул на Блейза. – Ну а как твои дела, брат?
– Отлично, – ответил Блейз. – Никогда себя так хорошо не чувствовал.
– Рад слышать, – произнес Данно. – Правда, дальше может быть хуже. Так что нам всем сейчас желательно чувствовать себя как можно лучше.
– Сколько отсюда до выезда из города? – спросила Тони.
– Совсем чуть-чуть, – отозвался Данно. – Мы будем там…
Он не договорил. Лимузин как раз тронулся и выезжал со стоянки. Машина направилась к близлежащему шоссе и, оказавшись на нем, понеслась довольно быстро, полностью игнорируя городское ограничение скорости.
– Мы так мчимся, что на нас могут обратить внимание, – заметил Блейз, глядя, как они то и дело обгоняют двигающиеся в том же направлении машины.
– Теперь это уже не имеет значения, – пояснил Данно. – Сейчас для нас самое главное – уложиться в график. Нельзя терять ни минуты.
– То же самое я услышал от Шона О'Флаэрти, когда мы виделись в последний раз, – заметил Блейз. – Он сказал, что ты мне все объяснишь. Интересно, что он имел в виду?
– Да нет, мы просто говорили о твоих подозрениях насчет его принадлежности к организации Иных. Ведь при первой вашей встрече он представился как интерн Совета, – ответил Данно. – Но он и в самом деле один из здешних членов нашей организации. Я еще раньше переговорил с теми, кому мог доверять, и попросил порекомендовать мне надежного человека, который имел бы отношение к Совету. По-моему, выбор оказался неплохим. Кстати, именно Шон подправил информацию о тебе в архивах Совета. И знаешь, Блейз, мне кажется, он просто преклоняется передо мной.
Блейз кивнул. Это его ничуть не, удивило. Уже несколько лет Данно занимался тем, что внедрял ложные или искаженные сведения о предыдущих годах жизни Блейза в данные официальных архивов на всех мирах. Подмена проводилась очень тщательно, с заменой множества деталей, включая даже дату, когда он впервые появился на Ассоциации.
Но возможно, даже Данно не осознавал, что все эти фиктивные данные в конце концов могли быть выявлены хотя бы с помощью Абсолютной Энциклопедии или экзотскими агентствами по сбору информации. Особенно следовало опасаться экзотов. Именно они ни за что не примут его планов, и хотя их убеждения не должны были позволить им опуститься до его физического устранения, в прошлом они не раз умудрялись обойти подобные ограничения.
Затем он вспомнил последнюю фразу Данно и улыбнулся:
– Похоже, Данно, такое с тобой случилось впервые, да?
– Нет, – сказал Данно. – Просто ни разу еще не бывало, чтобы моим почитателем становился умный человек. Не стоит обращать внимания на его болтовню. На самом деле он один из самых способных наших приверженцев. Но пока он еще уверен, что я знаю ответы на любые вопросы. Ну ничего, с возрастом это пройдет.
Блейз тем временем наблюдал за дорогой позади – на экране, укрепленном над задним сиденьем лимузина. Он заметил три другие машины: два минибуса и одну легковую. Все три были далеко не новыми и ничем не примечательными.
Пока он следил за этими машинами, с боковой дороги выехала еще одна – небольшой болотного цвета электромобиль – и вскоре догнала их.
– Тони сказала, что врач не велел мне расспрашивать о наших дальнейших планах никого, кроме него самого, – заметил он.
– А, ты вон о чем! – воскликнул Данно. – Это все ерунда. Планы почти не изменились. Генри ведь уже рассказывал тебе о них. Возможно, нас попытаются задержать в трех пунктах…
Блейз утвердительно кивнул.
– …на пути в космопорт, независимо от того, какую дорогу мы выберем, – продолжал Данно. – И в этом случае нам, возможно, придется прокладывать дорогу силой – в одном, двух или во всех трех местах. Но это дело исключительно Генри и его Солдат – нас это не коснется. Так что ты знаешь практически все, за исключением некоторых деталей, которые зависят от того, как пойдет дело в этих трех пунктах. До первого из них уже совсем недалеко – это выезд из города на Большое Шоссе в космопорт, – там дорогу пересекает река, и другого пути, кроме как через мост, просто не существует. Следующим пунктом может стать периметр самого космопорта, а последним – непосредственно посадочная площадка, на которой стоит «Избранник Господа». Если только нам удастся оторваться от поверхности, ньютонцы вряд ли пойдут на нарушение межзвездных конвенций. Честно говоря… – Он взглянул на Блейза и усмехнулся:
– Нет, Кадж Меновски просто думает, что до тех пор, пока он как следует не осмотрит тебя на корабле, лучше избегать ненужных волнений.
Он снова усмехнулся.
– Ты просто не можешь не руководить чем угодно, во что оказался втянутым.
В этом была известная доля правды, подумал Блейз, и Данно как всегда не упустил случая поехидствовать. Блейз взглянул на экран: за ними следовала еще одна довольно обшарпанная машина. Как и другие, она постепенно нагоняла их. Очевидно, их лимузин просто двигался на небольшой скорости, чтобы не отрываться от остальных.
Дорога стала шире; Блейз бросил взгляд на браслет. По местному времени было около четырех часов утра.
Он еще раз взглянул на экран. Лимузин вот-вот должен был выехать на шоссе, ведущее в космопорт, и очень скоро взойдет солнце Ньютона.