Иные

Глава 39

Вожак, блуждающий в дебрях своих сновидений…

…Я бегу во главе своей половины стаи. Уши мои высоко подняты и внимают голосу западного ветра. Мой гордо вытянутый хвост на бегу расчесывают зубцы нижних веток густого подлеска. Я отвожу ухо назад, и звук знакомой поступи подсказывает мне, что мать неотступно следует за мной там, где ей и положено, оберегая меня с подветренной стороны. С тех пор как младший брат увел своих самых отчаянных щенков которым-уже-две-зимы и охотников с поджатыми хвостами, мы успели перебраться через быстрый ручей и обогнули россыпь огненных камней.

Мы с матерью и наши братья по охоте, такие же взрослые и сильные, как я, ищем вожака старых волков и его главных бойцов с вытянутыми хвостами. Они наверняка заняли самые лучшие места.

Младший брат со своей половиной стаи затаился и будет безмолвно ждать. Он не тронется с места до тех пор, пока не услышит лязг зубов и треск костей.

Солнце светит ярко, но мир по-прежнему черно-белый. Есть и оттенки серого, но их очень немного. Солнце греет мне спину, и темный-брат-который-бежит-со-мной, когда светит солнце, прячется под моим брюхом, скрываясь от солнечных лучей. Когда солнце опустится ниже, он будет бежать рядом со мной. Ветер говорит с моим носом. Чернокрылая криком подсказывает нам, что неподалеку есть пища, которую не нужно убивать. Она готова поделиться. Мать тихо рычит, предупреждая остальных не обращать внимания. Дочь умершей сестры фыркает.

Деревья здесь ниже и растут гуще. Я скребу землю лапой, и в этом месте она начинает пахнуть гарью. Густой кустарник – отличное укрытие, но оно нам не требуется. Запах старых волков по-прежнему слаб. Мы огибаем кустарник, перепрыгивая через полуобгоревшие поваленные деревья. Братья по охоте следуют за мной. День очень теплый…

…Старые волки уже совсем близко. Запах их стаи превратился во множество запахов отдельных особей. Мы быстро бежим вперед.

Я вдруг превращаюсь в двух волков. Я одновременно и наблюдатель и бегун – но в то же время я по-прежнему один, и я – вожак. Деревья несутся навстречу нам и исчезают из виду где-то позади нас. Это уже не просто бег. Ноги превращаются в тугие пружины, и мы несемся вперед огромными прыжками.

Мы выскакиваем из-за деревьев. На широкой прогалине – очень похожие на нас – начинают шевелиться старые волки. Из тени, отбрасываемой огромным валуном, потягиваясь, медленно выходит огромный старый волк и бросает на нас равнодушный взгляд. Несколько других тоже смотрят на нас, негромко рыча и косясь на своего старшего с вытянутым хвостом.

Он вожак их стаи.

Он мой.

Наблюдатель окидывает взглядом будущее поле битвы, в то время как бегун продолжает нестись все более и более длинными прыжками прямо на вожака старых волков. Остальные больше не ждут от него сигнала. Они вскакивают и бросаются в бой. Мать нашей стаи принимает вызов, уклоняется от броска вожака старых волков, а дочь умершей сестры впивается зубами ему в ляжку. Затем обе отскакивают в сторону.

Вожак старых волков изгибается и принимает удар матери на плечо, в то время как его челюсти смыкаются на моем загривке. Я слишком долго был вожаком стаи и потерял осторожность, но бегун проворнее любого из старых волков, а сезон зеленых трав и тучных антилоп в этом году оказался для нас удачнее, чем для тех, на кого мы напали. На моем загривке густая шерсть и толстый слой подкожного жира. Мощные челюсти не причинят мне вреда, а тем временем бегун наклоняется и молниеносно перекусывает старому волку переднюю лапу. Он падает, не разжимая челюстей, и увлекает меня за собой. Уже лежа на земле, бегун перекусывает ему другую переднюю лапу. Мы перекатываемся на животы, и я пытаюсь вырваться. У старого волка сильные челюсти, но он не может упираться сломанными лапами. Я вырываюсь.

Из-за деревьев на дальней стороне прогалины выскакивают другие старые волки и огромными прыжками несутся на нас. Их много, они молоды и честолюбивы. Они дадут нам прикончить своих вожаков. А потом бросятся на нас, прогонят или убьют и сами станут вожаками старых волков.

Они молоды и глупы. Ведь стая – источник жизни.

Бегун отскакивает в сторону и бросается прочь. Наблюдатель видит, что младший брат и его товарищи внезапно выскакивают из укрытия в густом кустарнике. Они набрасываются на молодых старых волков. А те уже были уверены в победе и в том, что станут новыми вожаками стаи. Двое из старых волков застывают от неожиданности на месте и растерянно переводят взгляды с нас на новую, внезапно откуда-то появившуюся угрозу.

Смерть там и настигает их. Все, кроме самых сильных и отважных, не выдерживают нового натиска, поскольку уже видели, как моя половина стаи расправилась с сильнейшими из них. Младший брат и наши отчаянно рвущиеся в бой молодые волки сейчас не чуют ничего, только запах убийства, и расправляются с остальными.

Укус… Прыжок… Остановись… Увернись. Сейчас моим телом полностью завладел бегун.

Оставшиеся старые волки не выдерживают. Они вырываются, пытаясь спастись бегством. Если бы не наблюдатель, бегун пустился бы преследовать их.

Старые волки больше не вернутся. Мы нанесли им непоправимый урон. Когда снова выпадет снег, они умрут: слишком мало стало больших мохнатых, на которых они обычно охотятся. А старые волки не так быстры и проворны, чтобы угнаться за более ловкой дичью и прокормить свой молодняк.

Я громко вою, и моя стая по этому сигналу собирается вокруг меня. Мы трусим обратно в тень деревьев. Темный-брат-который-бежит-со-мной становится длиннее и намного опережает меня, вытягивая нос к далекому горизонту…

И снова – полутемная комната, где только Тони и больше никого.

Все еще возбужденный битвой Блейз хотел было приподняться и сесть, но не смог даже пошевелиться. Оказалось, что руки и ноги привязаны к краям постели.

Его охватило бешенство.

– Почему я привязан? – взорвался он, когда Тони склонилась над ним.

Нежно она коснулась его лба.

– Все в порядке, не волнуйся.

– Немедленно развяжи меня! – закричал он. – Слышишь?!

Она дотронулась до каких-то кнопок на браслете, и Блейз почувствовал, что снова свободен. От облегчения он чуть не потерял сознание; а Тони принялась ласково и осторожно обтирать его лицо, шею, обнаженные плечи и грудь прохладной влажной тканью. Он снова понемногу стал расслабляться, расслабляться, расслабляться…

…и опять ему долго-долго снились хаотически-бессмысленные сны… а потом наконец их сменил совершенно отчетливый сон.

Он разговаривал с Хэлом Мэйном, которого в конце концов нашел.

Юноша, похожий на изящного молодого Будду, сидел скрестив ноги в позе лотоса на каком-то возвышении вроде пьедестала. Пьедестал был таким высоким, что глаза сидящего Хэла Мэйна находились вровень с глазами стоящего перед ним Блейза.

В комнате, где они находились, царил сумрак и было прохладно, почти холодно. На плечи Хэла Мэйна было накинуто что-то вроде одеяла неопределенного цвета – в полумраке Блейз никак не мог его толком рассмотреть.

Они вели достаточно откровенный разговор, хотя, с точки зрения Блейза, он принимал какой-то не правильный оборот. Слишком уж враждебно Хэл Мэйн был настроен по отношению к нему. В речах юноши стало заметным явное осуждение взрослого Блейза.

– Почему ты никак не можешь понять? – услышал Блейз собственный голос.

– Потому что ты говоришь на непонятном языке, – спокойно ответил Хэл. – А по-другому не можешь. Ведь ты – Иной.

Последнее слово юноша произнес так, словно это было название какого-то народа вроде дорсайцев или квакеров.

– Нет, нет, – возразил Блейз. – Иные – это всего лишь организация, орудие достижения цели, благой цели.

– Благой или нет, – отозвался Хэл, – это совершенно не имеет отношения к тебе. Ты – Иной.

– Почему ты все твердишь одно и то же? Наверное, это шутка – не хочешь же ты сказать, что я какой-то инопланетянин? – взорвался Блейз. – Я говорю на бейсике, и я такой же человек, как ты.

– Не в этом дело, – покачал головой Хэл. – Конечно же, ты никакой не инопланетянин. Ты человек, но не такой, как все остальные люди. Разумеется, все мы отличаемся в чем-то друг от друга. Но ты единственный в своем роде. Ты Иной. И ты всегда был таким, ты никогда не относил себя к роду человеческому. Это знала даже твоя мать, хотя и не понимала этого, а просто считала тебя выродком и боялась тебя. Да ты сам вспомни! Ведь ты всегда это знал. В детстве это еще не было так заметно, но по мере взросления ты все больше становился Иным. Очень скоро ты вообще забудешь, что когда-то был человеком. Целью твоей жизни станет превращение всех остальных людей в Иных вроде тебя самого, чтобы избавиться от одиночества. К счастью, даже ты не в состоянии этого сделать.

– Откуда ты знаешь, каким я был в детстве? Что тебе известно о моей матери? – возмутился Блейз.

– Я знаю все это, потому что я единственный в своем роде, как, впрочем, и ты, и любой другой человек, когда-либо живший на свете. А еще я знаю то, что есть ты, и одно из моих назначений в вечно развивающейся исторической картине – не дать тебе превратить людей в то, чем они не должны стать.

И поскольку именно эту цель ты преследуешь, я знаю, что ты – мой враг. Я знаю, какое разрушение ты можешь принести, хотя ты боишься признаться в этом даже самому себе. А то, к чему стремлюсь я, никому не причинит зла.

Уж мы-то с тобой это отлично понимаем…

Видение затерялось где-то во тьме, и Блейз наконец провалился в сон. Не в тот хаос беспокойных сновидений, к которому он уже почти привык, а в настоящий глубокий сон. Проснувшись, он почувствовал, что все изменилось.

Боли в боку больше не было. Исчезло и общее ощущение ненормальности состояния. Осталась только чувство глубокой невыразимой печали.

Освещение комнаты стало почти нормальным. Теперь он ясно видел ее обстановку, хотя освещена была только одна прозрачная, выходящая наружу стена. Значит, он все-таки был прав, решив, что находится в номере отеля.

Пробуждение было похоже на возвращение к жизни.

Сейчас Блейз ясно видел все вокруг. Склонившаяся над ним Тони аккуратно брила его маленькой бритвой, чье устройство, несомненно, было знакомо не только ему, но и миллионам других обитателей Новых Миров. Она сжигала щетину на небольшом, строго определенном расстоянии от кожи, оставляя ощущение легкого поглаживания. Наверное, Тони все это время брила его каждый день.

Затем Блейз увидел стоящего чуть позади нее Каджа. Как только Тони закончила, она тут же отошла в сторону, уступив место врачу.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Кадж.

– Хорошо! – сказал Блейз. – Как там Генри?

– С ним все в порядке. Они с Данно через несколько дней зайдут проведать вас. Но вообще-то я спросил, как вы себя чувствуете.

– Я спал. Нормальным сном.

– Верю, – кивнул Кадж. – Вы делаете успехи. Дела идут гораздо лучше, чем я ожидал, даже принимая во внимание ваше богатырское здоровье. Видимо, жажда мести все же помогла вам впрячь в работу свои созидательные возможности.

– Впрячь… – Блейз осекся. – Вы же знаете, что та дрянь, которую впрыснули мне в Совете, начала действовать намного раньше, чем через двадцать четыре часа. Сейчас я вспоминаю, что начал чувствовать себя ненормально еще по дороге в космопорт.

– Конечно же, они солгали вам, – подтвердил Кадж. – Просто они хотели, чтобы вы чувствовали себя еще более беспомощным, чем большинство людей, получивших такую же инъекцию. Я не стал вам ничего говорить, поскольку не хотел внушать вам…

– Я с трудом поддаюсь внушению, – сказал Блейз.

– Да, – согласился Кадж. – Но ведь тогда я этого не знал. Врачи всегда предпочитают перестраховаться.

– И сколько же времени я провалялся в постели? – спросил Блейз.

– С момента появления на борту «Избранника Господа» – больше двух недель.

Блейз облегченно вздохнул.

– Всего-то? А мне казалось, что прошла целая вечность. Это хорошо. Мне просто некогда болеть. Ну ничего, к счастью, я чувствую себя прекрасно.

– Хотелось бы с вами согласиться, – произнес Кадж. – Но вы, надеюсь, помните – я уже говорил вам, что последствия будут сказываться очень долго. У вас время от времени будут повторяться приступы, подобные тем, что вы перенесли в последние две недели, включая навязчивую болтливость и периодические помрачения сознания. Возможны и другие проявления, до сих остававшиеся незамеченными, но которые проявятся после того, как ослабнут самые сильные симптомы. Но если вы убедите себя в необходимости выздоровления, то со временем все болезненные явления пропадут окончательно. Причем гораздо быстрее, чем в обычных случаях. Позвольте дать вам только два полезных совета: не теряйте оптимизма. А также уверенности в себе.

Блейз улыбнулся:

– Я оптимист от рождения и всегда уверен в себе. И даже представить себе не могу, что может быть как-нибудь иначе. Огромное спасибо вам, доктор, без вашей помощи все обошлось бы гораздо хуже.

– Вам мог бы помочь любой врач, – едва ли не смущенно ответил Кадж. Блейз впервые заметил, что медику изменила его обычная бесстрастность.

– Все равно спасибо, – повторил Блейз. – А теперь я попробую встать…

Он попытался сесть, но руки Каджа мягко удержали его и уложили обратно на подушку.

– Двигаться вы должны исключительно медленно, – предупредил Кадж. – Стоит вам сделать резкое движение, и у вас закружится голова, а то и наступит обморок, или даст себя знать любой другой из множества симптомов.

Кадж повернулся к Тони.

– Помогите мне. Давайте приподнимем его повыше, чтобы он мог полусидеть, опираясь спиной на подушки. Если хуже не станет, то позже пусть посидит на краю постели. А завтра, наверное, можно будет встать и попытаться чуть-чуть походить.

– Завтра? – воскликнул Блейз. Кадж ничего не ответил.

В конце концов все получилось именно так, как сказал Кадж. Только через четыре дня Блейз впервые проковылял по комнате, сопровождаемый Каджем и Тони, но уже без их помощи.

– Вот видите! – заявил Блейз. – Я же говорил, что я в порядке.

Но на самом деле все было не совсем так. Голова у него не кружилась, и в обморок он не падал. Но тело казалось каким-то чужим и слабым. Он не захотел признаваться в этом, но в душе был рад, когда снова добрался до постели и с облегчением уселся на ее край.

– А теперь вам лучше немного полежать. Потом снова попробуйте посидеть, встать и походить. Потом снова отдых. Так день или два чередуйте нагрузки с отдыхом. – Кадж снова повернулся к Тони. Оба они стояли перед сидящим на краю постели Блейзом, который и в этом положении был не намного ниже их. – Тони, вы в состоянии будете ему помочь?

– Конечно, – кивнула Тони.

И она помогала. Причем не только помогала, она практически заново учила его стоять и ходить.

И все это время, хотя само его существо восставало против мучительной медлительности реабилитации, Блейз втайне испытывал радость и облегчение, оказываясь у постели и получая возможность прилечь. Он действительно здорово ослаб, и хотя теперь силы возвращались довольно быстро, после каждой, даже небольшой нагрузки ему требовалось если не поспать, то по меньшей мере отдохнуть.

Но его решимость вернуться к нормальному образу жизни была так велика, что в конце концов упражнения стали занимать все двадцать четыре часа в сутки, с небольшими перерывами на сон. Блейз не сразу сообразил, что Тони имеет возможность вздремнуть, лишь когда спит он. Он заметил, как устало она выглядит и как осунулось ее лицо.

– И у тебя хватило сил оставаться со мной все это время? – спросил он.

Она улыбнулась:

– Для меня здесь поставили кровать. Когда ты был без сознания, я спала. За твоим состоянием следил специальный монитор, который будил меня, если ты просыпался.

– Все эти две недели?

Она снова улыбнулась, правда как-то смущенно.

– Кадж, сказал, что в самый тяжелый период болезни тебе лучше иметь дело с как можно меньшим количеством людей. Вот я и заявила ему, что сама буду дежурить возле тебя.

И тут Блейз понял – внезапно, как будто в порыве ясновидения. Оставаясь с ним все время, Тони таким образом обеспечивала полную конфиденциальность того, что он говорил. Как бы ни повлияли его слова, явившиеся результатом лихорадки и бреда, на нее, она понимала, насколько ему не хотелось бы, чтобы их слышал кто-нибудь еще.

Блейз покачал головой. Он даже не представлял, как ее благодарить за такую чуткость.

Но тем не менее подобно змею, проскальзывающему в неохраняемый уголок рая, ему закралась в голову непрошенная мысль: но ведь она-то слышала! И, скорее всего, понимала, что это тоже представляет для него серьезную проблему. Он про себя возблагодарил Бога, в которого не верил, за то, что она хотя бы не понимала, почему именно его это так тревожит.

– Пойду-ка приму душ, – сказал он, стараясь, чтобы слова его звучали как можно более беспечно. – Думаю, я тебе за эти две недели порядком надоел. Иди-ка ты к себе да выспись как следует. Обо мне можешь не волноваться.

– Да нет, наверное, не стоит… – Тони замолчала, затем снова улыбнулась и продолжала:

– Впрочем, поспать бы не мешало. Да, я действительно хочу спать.

– Ну так иди и ложись. Если мне что-нибудь понадобится, я тебя вызову. Можешь снова нацепить на меня этот монитор. Надеюсь, он не помешает мне ходить?

– Вообще-то, – с улыбкой заметила она, – он и так все еще на тебе. Не волнуйся, с ним и в душе ничего не случится. Вода ему нипочем.

Блейз кивнул, а она повернулась, чтобы уйти.

– А ты действительно хорошо себя чувствуешь? – Тони задержалась в дверях и оглянулась на него.

– Честное слово, – подтвердил Блейз. – Иди.

Она вышла.

Двери скользнули на место, и он еще несколько мгновений стоял, задумчиво глядя ей вслед. Предстояло понять, как повлияли на нее эти две недели почти непрерывных излияний души, которые ей приходилось выслушивать. Хоть она и не подавала вида, со временем им обязательно нужно будет это обсудить.

Блейз беспокойно заходил по комнате. Теперь он уже просто не мог представить себе свое будущее без нее. Она стала жизненно важна для него – не только в смысле осуществления его планов, но и как человек, который должен помогать ему всегда оставаться у руля, без чего эти планы были бы вообще неосуществимы. Он обязательно должен добиться того, что наметил, – так или иначе сосредоточить в своих руках контроль, по меньшей мере, над всеми Новыми Мирами, – и даже это было бы только началом.

Он с трудом отогнал от себя эти мысли, повернулся и прошел через полуоткрытую дверь в ванную комнату.

На нем были только шорты, в которых он обычно спал. Однако эти шорты были абсолютно свежими. Ему пришло в голову – и он тут же постарался заставить себя не думать и об этом тоже, – что Тони делала для него все необходимое, а не только успокаивала его во время кратких побуждений, и многое из того, что ей приходилось делать, было не очень-то приятным.

В ванной Блейз подошел к зеркалу над раковиной и машинально провел рукой по подбородку, проверяя, чисто ли он выбрит. Все оказалось в порядке, и он опустил руки, чтобы посмотреть, как сказались на нем две недели, проведенные в постели. Но, к своему удивлению, он увидел, что почти не изменился. Мышцы и торс, конечно, стали слегка дрябловатыми из-за почти полной неподвижности, к тому же практически две недели он ничего не ел. Только сейчас ему пришло в голову, что Тони или еще кто-нибудь, для того чтобы поддержать в нем искорку жизни возможно, вливали ему хотя бы жидкость, а то и каким-либо образом питали его. Вероятно, это происходило в периоды, когда он отключался или видел сны. Во всяком случае, он ничего такого не помнил.

Блейз снова взглянул на свое лицо и в первый раз после болезни как следует рассмотрел его.

Красивые черты лица, доставшиеся ему от рождения, которыми он не был обязан ничему, кроме генов. Они вместе с ним прошли через горнило недавних событий и от этого стали другими. То, что он сейчас видел в зеркале, было тем же лицом – Блейз умело создал свой образ властителя дум, задрапированного в плащ, – но только изменившимся навсегда.

Он как будто и впрямь стал Иным в полном смысле этого слова. Словно актер вдруг превратился в героя, которого играл.

Возможно, изменения не были такими уж явными, чтобы броситься в глаза его слушателям или не очень хорошо знакомым с ним людям. Только те, кто близко знал его, наверняка заметят, как то темное, что всегда было в нем, наконец смело преграду и овладело его душой. Теперь они слились и стали единым целым.

И это происходило на глазах у Тони. Значит, ей известны не только его мотивы, его цели, цена их достижения, но и то, как тьма стала частью его существа. Итак, Тони стала тем единственным человеком, который знал о нем все. И осталась с ним. Этого он понять не мог.

Принимать душ ему уже расхотелось. Он отошел от зеркала и вернулся в спальню. К его удивлению, там его ждала Тони.

– Тони! – воскликнул он. – Ты вернулась!

– Мне показалось, – «она будто заглядывает прямо мне в душу», подумал он, – что я тебе зачем-то нужна… ну вот я и решила на всякий случай навестить тебя.

Их взгляды встретились.

– Тони, ты хочешь оставить меня?

Несколько мгновений она молчала. Затем медленно покачала головой.

– Нет, – ответила она.