Иприт

ГЛАВА 27 Рассказывается о достопамятной беседе товарища Словохотова с сэром и баронетом Мондом, а также о НЕОЖИДАННЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЯХ и злоключениях наших друзей, в результате которых Словохотов принужден ВСПОМНИТЬ ДАЖЕ 1918 год

— Поздравьте, — произнес Монд, входя в свою лабораторию. — Мне дали баронета.

— Баронета? — переспросил Пашка, отрываясь от работы. — Поздравляю вас, сэр, с тем, что вы живете в Англии.

— Да, наша страна — великая страна, она умеет ценить заслуги. Вы подумайте только — я удлинил жизнь на одну треть, я достиг тогда всего, к чему стремился — увы! мой титул…

В окно постучали.

— Стучат, — прервал сам себя Монд, — стучат в окно, как будто бы ворон из поэмы По хочет влететь. Что же, влетай, птица угрызений совести, — сказал профессор, смеясь, и распахнул окно настежь.

Голубь с головой в противогазе устало влетел и упал на стол среди сверкающего стекла химической посуды.

Монд взял голубя в руки и отвязал письмо от его крыла.

С каменным лицом начал читать старик записку, но вдруг пошатнулся и упал навзничь.

— Полундра! — вскричал Пашка, — хорошо, что не разбил банок.

Монд лежал неподвижно.

«Интересное, вероятно, письмо», — думал Пашка, стараясь разжать руку профессора, в которой была зажата записка.

Но как ни старался Словохотов, рука не разжалась.

Тогда Пашка позвонил.

Хольтен явился тотчас же.

— Послушай, — сказал ему матрос, — ты займись пока с баронетом, а я повожусь с птицей — у нее, по крайней мере, совесть чистая.

— Не спрашивайте меня ни о чем, — услыхал Пашка через несколько минут. Он поднял голову от умирающего голубя и ответил:

— Нет я спрошу вас, сэр, не желаете ли вы пройтись со мной по городу. Погода прекрасная.

— Да, теперь, когда я не сплю, у меня есть время гулять, Тарзан, но иногда мне хотелось бы вернуть старое, хотя бы старый сон. У меня тоска.

— В таком случае выпьем на дорожку, сэр.

И ученик с учителем опорожнили несколько бокалов хереса, бутылки которого Пашка постоянно держал в лабораторном шкафу, рядом с противоядием.

— Вы хороший друг, — произнес, наконец, профессор, повеселев от вина, — я жалею, что вы не мой сын.

— Я тоже часто вспоминаю о вашей матери, — ответил Пашка прочувствованным голосом. — Идемте гулять, сэр баронет.

Удачно спустившись с лестницы, Пашка и спутник захватили с собой медведя и зашагали в сторону Гайд-парка.

— Кровавое преступление самоедов-большевиков!

— Гибель наших летчиков в стране людоедов!

— Страшный костер на льду!..

Кричали газетчики.

Хмель несколько прошел у профессора, и он шагал мрачно, все более и более бледнея при выкрике каждого заголовка телеграммы.

— Вы заметили, сэр, — попытался занять его Пашка, — сколько полицейских сегодня кругом?

— Да, много, — ответил Монд.

— Чрезвычайно много, и кругом, вы посмотрите только… вон там целая толпа…

Но в этот момент в воздухе свистнул аркан, и в голове Пашки все помутилось. Страшная петля затянула его горло.

Он упал и почувствовал, что его волокут по траве.

Больше сообразил Рокамболь: он сжал ременный аркан зубами и перекусил его.

Полузадушенный Пашка сел.

— Узнали, — сказал он, — бежим…

И, перешагнув через испуганного Монда, Пашка и его зверь побежали изо всех сил.

— Ату его! — кричал весь парк. Десятитысячная толпа гналась за ними.

— Рокамболь, лезь в авто! — крикнул на бегу Пашка, догоняя пустой автомобиль. — Гоп! — и, выбросив шофера, он сам сел на его место.

Машина неслась, как бешеная.

— Лови! — кричал весь Лондон.

— Лови! — кричали в небе воздушные полицейские.

— Лови! — кричали клерки, высовываясь из окон домов и бросая в автомобиль лампы и конторские прессы.

Автомобиль мчался, как собака с зажженным хвостом, и изворачивался, как угорь.

Но вот площадь…

Проклятье! все выходы ее, очевидно, нарочно забиты автомобилями.

— Ура! — закричал тогда Пашка.

— Фрр! — подхватил медведь, и полным ходом автомобиль влетел на движущуюся лестницу, ведущую в подземную железную дорогу.

— Автомобиль! — вскричал кассир, думая, что уже началось светопреставление. Но это был действительно автомобиль. Два черных клубка соскочили с него, а сама машина со стоном и грохотом врезалась в стенку.

— Лови! — кричала толпа, наполняя все подземелье, — лови медведя. Лови самоеда. Лови изменников…

— И тесно же, братишка, — говорил Пашка Рокамболю, прицепившись под вагоном железной дороги. — Тесно и темно. Едем мы с тобой, прямо тебе скажу, не как баронеты, а не иначе как ездили в 1918 году. Хорошо, что хоть мешков с нами нет. Ездили мы, Рокамболь, тогда с солью, и так привыкли, что сидишь на буферах, а сам в двадцать одно играешь. А тут не сыграешь, во-первых, потому, что темно, а в-последних, карт ты, зверюга, не понимаешь никаких…

— Лови!.. — кричал в это время подземный, надземный и воздушный Лондон.

…………………………………

В доме нового баронета было печально.

— И этот был изменником, — сказала, входя в комнату, Сусанна Монд.

— О, Роберт, — плакал в кухне негр. — Я не получил твоего письма. Кто спасет и меня, и других от страшного «трижды восемь». Мои новые друзья, вероятно, уже погибли. О, когда же пробудится Англия, у которой украли сон!