ГЛАВА 3 В которой описывается состояние приволжских степей после работ по орошению, и О ПАССАЖИРЕ, КОТОРЫЙ НЕ ХОЧЕТ УСТУПАТЬ МЕСТО. Эта глава и следующая за ней совершенно объясняют начало, не раскрывая, однако, тайны негра

Поезд железной дороги шел легко и без тряски. Он легко брал крутые подъемы, на которые никогда не вошел бы старый поезд прежних железных дорог.

В вагонах спали, и никто не обращал внимания на картины степи, разделенные на правильные полосы и похожие, при слабом освещении, на тщательно сделанный план, закрашенный темной сине-зеленой краской разных оттенков.

Уже давно приволжские степи не знали, что такое неурожай.

Культура засухоустойчивых растений: кукурузы и новой, выведенной в опытных станциях пшеницы — уменьшила потребность полей во влаге.

Среди полей пшеницы, тянущихся до горизонта и прерываемых полосами редкой и высокой кукурузы, темными влажными пятнами, в темноте похожими на впадины, зеленели табачные плантации и огороды. Махали крыльями ветряки, выкачивая воду из глубоких колодцев, и разбитой рябью, серебром сверкали зеркала машин, поглощающих днем солнечную теплоту и приводящих ею в движение насосы.

Окна вагона были спущены.

Несмотря на то что угасший день был жаркий, степь дышала холодом и прохладой.

Вода была повсюду — она бежала из-под земли, стояла в прудах, сбереженных во время снеготаяния, и струилась в трубах из далекой Волги, откуда ее гнали машины, приводимые в действие течением реки.

Но все это количество влаги поглощалось огородами и плантациями ценных культур.

Знаменитая волжская твердая пшеница росла без орошения на тщательно и рано вспаханных полях.

Когда же солнце слишком парило и колос начинал желтеть, не успев налиться, аэропланы Добролета, поднявшись ввысь, рассеивали в воздух тончайшую песчаную пыль, заряженную отрицательным электричеством.

Пылинки сосредоточивали на себе водяные пары, всегда находящиеся в верхних слоях атмосферы, и, покорный повелению труда, дождь проливался на землю.

Два пассажира, одни в целом поезде, смотрели на это море пшеницы и острова огородов.

Один из них был, судя по тщательно разглаженным брюкам и рукавам рубашки (он был без пиджака), аккуратно подобранным особыми приспособлениями, вероятно, немцем. Другой, желтолицый, со спокойным взглядом узких черных глаз, явно был китайцем.

— Как вам нравится эта страна, товарищ? — начал разговор китаец.

— Я экскурсант, — ответил собеседник. — Фамилия моя, разрешите представиться, Рек. Я приехал сюда из Гамбурга с научной целью и, конечно, увидал много нового, но если бы я был комиссионером какого-нибудь торгового дома, то я ответил бы вам: мне не нравится, что эта страна перестала ввозить к себе наши химические продукты и вывозить к нам жмых и сырье. Мы вместо того, чтобы получить в своем соседе обширный рынок, получаем могущественного конкурента на Востоке.

— А я студент, — ответил китаец по-немецки, — фамилия моя Син-Бинь-У. Я учусь в Ипатьевском на химическом факультете, и мне нравится и эта страна, и то, что я делаю в ней, а вам не должна бы быть опасна наша конкуренция, так как вы все равно работаете на американского хозяина.

— Не будем агитировать друг друга, — сухо ответил Рек, — идемте спать.

Но в купе их ожидало происшествие, совершенно не соответствующее культурно-просветительному началу.

Место, обеспеченное Реку и его новому знакомому плацкартами, оказалось занятым женщиной громадного роста, лежащей под пледом. Густой храп показывал, что сон этой женщины был крепок.

Рядом сидел матрос в истерзанном бушлате.

Он был высок, белокур и посмотрел на вошедших с такой улыбкой, как будто они были его лучшие друзья.

— Что это за женщина? — спросил Рек.

— Она мне приходится тетенькой, братишка, — ответил матрос, снова улыбаясь. — Проснется, могу ознакомить. Когда англичане Архангельск оккупировали, тетеньку припугнули при случае, так она с тех пор спит крепко, а разбудишь — орет.

— И долго будет спать?

Матрос взял за цепочку часы Река, поглядел на них и, с сожалением опуская их обратно в карман немца, сказал:

— Золотые… и у меня когда-то серебряные были — при оккупации тоже пришлось пострадать часами.

— Сколько же вам тогда лет было?

— Лет было, положим, пять, однако и трехмесячному дите не стыдно иметь часы.

— Но когда же проснется ваша тетенька? — воскликнул Рек.

— Вот, думаю, доедем до Актюбинска, тогда и проснется.

Но Син-Бинь-У решил прервать разговор, принявший такой затяжной характер.

— Гражданка, подвиньтесь, — закричал он, нагибаясь над цветным платком, плотно покрывающим голову странной пассажирки.

Вдруг платок развернулся, и пять огромных когтей появились среди ткани.

Ватное одеяло и драная шинель полетели в стороны, и громадный медведь с ревом нанес две пощечины корректному немцу и китайцу, не успевшему даже заслонить лицо руками.

— Вечно с тобой волынка, — закричал матрос, — ну, кроем, что ли? — И в одно мгновение мохнатый зверь и его веселый хозяин выпрыгнули через окно и побежали вдоль полотна.

Рек открыл чемодан, достал баночку с йодом и тщательно вымазал свежие шрамы на щеке. Потом достал из кармана маленькую записную книжку и записал в ней взволнованной рукой:

«Несмотря на существующее запрещение, русские, нарушая правила, продолжают возить живность в вагоне. Это доказывает, что порядок страны еще не установлен».

В это время китаец уже остановил сигналом поезд и выбежал из вагона, не успев даже стереть кровь с лица.

За странными пассажирами была организована погоня.

По радио была извещена милиция города Актюбинска, и поле, на котором скрылись беглецы, было оцеплено.

— Вот они, — закричал китаец, увидев в кукурузе темное пятно. притаившегося медведя.

— Сдавайтесь, — закричали милиционеры, направляя пулемет.

— Сдаюсь, — ответил матрос, вставая с земли и поднимая руки. — Рокамболь, ша.

Медведь рявкнул и тоже поднял передние лапы.

Загрузка...