Иприт

ГЛАВА 48 О том, как встретились два старых друга, и о том, ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЛОНДОНЕ в этот день

Зал заседания религиозной конференции наполнялся. Одетые в сюртуки американские священники мирно разговаривали с католическими пасторами, одетыми в черные рясы. Греческие священники с длинными волосами, убранными в прически, жались в углах вместе с несколькими сибирскими шаманами, тайно бежавшими из России.

Брамины, факиры, брамы, ламы, муллы, бонзы вполголоса обсуждали положение. Имя Река повторялось всеми.

Предполагалось создать религиозную декларацию, способную объединить всех.

Христианские молодые люди с портретом Кюрре в петлицах обходили всех и тихо уговаривали на эсперанто.

Уже прибыли представители трестов и синдикатов, приглашенные на совещание.

Ждали только Монда и почетного гостя — Река.

Пока совещание не открывалось, делегаты совещались, сговаривались о тезисах, пили чай и грелись у громадных, отделанных мрамором каминов.

— Какой холодный вечер! — произнес молодой иезуит, делегат Италии, греясь у камина зала заседания. — Так и кажется, что там, за окном, туман, и полицейские переводят автомобили через перекрестки улиц, взяв шофера за руку и освещая дорогу карманным электрическим фонарем…

— Как надоели нам иностранцы со своими анекдотами о Лондоне! — спокойно ответил ему сосед, молодой английский офицер. — Уже восемь лет в Лондоне нет туманов, мы спрятали дым города в десятиэтажную фабрику и к дверям приставили полицейского. А наша полиция бдительна.

— Это прекрасно, — засмеялся итальянец. — А знаете, я в детстве читал, что у вас такой туман, что его скалывают с карнизов дома…

— Да, действительно, — ответил англичанин, — с карниза под куполом собора Св. Павла несколько раз снимали слой кристаллизованной сернокислой извести. Этот осадок образовывался под влиянием серной кислоты, находящейся в атмосфере, на углерод извести, находящейся в камне. Но теперь воздух чист, тумана нет, и он больше никогда не вернется…

— Ну, а как наше заседание? — прервал итальянец, зная по опыту, что хвалить свои порядки англичанин может очень долго. — Заседание будет интересное. Обувные фабриканты все еще отказываются разрешить применить химическую войну на Китай. С Россией тихо, ну, будем надеяться, что нас выручит этот Кюрре. Молодой, но очень талантливый бог. Но где Монд?

— Монд сейчас большой человек, но мы, англичане, требуем аккуратности даже от гениев. Боюсь, что его сегодня очень холодно встретят на заседании.

…………………………………

Монд не был виноват.

— Господин Шульц, — говорил он в это время, — меня ждут деловые люди. Не можете ли вы отложить наше объяснение на вечер?

— Монд, — ответил Шульц, — оставим это заседание. Мы отложили наше объяснение на тридцать пять лет. Тридцать пять лет тому назад я молодым студентом ушел с твоей дороги, замкнулся в свою лабораторию. Это не дало мне счастья. Сейчас я его и не хочу. Но я требую правды… Скажи, ты оскорбил Роберта?

— Шульц, вы сошли с ума! — ответил Монд холодно. — Дела Англии ждут меня.

— Я не пущу тебя, — ответил Шульц, загораживая дверь, — старый обманщик, вор чужих идей. Разве не у меня ты взял мысль о прививке бессонницы.

— Я украл чужую мысль? — вскричал Монд.

— Да, я докажу это лабораторными журналами. Я молчал из-за Роберта.

— Ты лжешь, Шульц.

— А! Оскорбление первой степени. Снимай эспадрон со стены. Да здравствует «Старый Веймар»! Я требую удовлетворения.

— Я не буду салютовать тебе! — проговорил мрачно Монд, снимая фрак и беря в руки эспадрон. — Защищайся!

Шульц отбил удар, и в лаборатории несколько минут были слышны только удары стали о сталь и тяжелое дыхание бойцов.

Силы противников не были равны.

У Монда было преимущество роста, более длинных рук и лучше сохранившегося сердца.

Шульц защищался яростно, но отступал шаг за шагом.

— Ты выиграешь опять, проклятая посредственность! — шептал он, машинально отражая удары тяжелого клинка. — Ты выиграешь, ты хорошо прожил свою жизнь, хорошо ел и не знал угрызений совести… Рыцарская игра, корпорация, честь женщины, нация — я умру, не став умнее.

Шульц чувствовал, что он уже притиснут к стене.

— Какой странный звук! — сказала Сусанна, прислушиваясь. — Это на улице?

Она подошла к окну. Ничего не видно.

Нет, опять.

Сусанна села на подоконник, отодвинула букет георгинов, который ей приносил каждый день кто-то, и высунулась, стараясь посмотреть вдоль улицы.

— Погибнем вместе! — вскричал в этот момент профессор Шульц и, сделав отчаянный выпад, отбил удар Монда и одним движением разбил стеклянный колпак с каким-то газом, стоящий на столе.

— Сусанна! — вскричал Монд, опуская оружие.

Одну тысячную долю секунды враги безмолвно стояли друг перед другом, но вот углы комнаты начали круглиться, жар и треск взрыва, казалось, наполнили весь мир, и дом рухнул, погребая под собою обоих стариков и их тайну…

— Спасите! — успела закричать Сусанна, хватаясь за карниз окна.

Гром падения дома заглушил ее крики.

— Спасите! — слабо повторяла она, закрыв лицо руками.

Холодный ветер рванул со стороны комнаты.

Секунда.

Она жива.

Сусанна открыла глаза. Дом лежал внизу. Клубы дыма и пыли скрывали еще обломки.

Часть передней стены, шириной около полутора сажен, с окном в четвертом этаже, на подоконнике которого сидела Сусанна, уцелела, но накренилась и дала трещины в перемычках…

…………………………………

— Предлагаю почтить вставанием память баронета Монда, только что взорванного в своем доме анархистами, — произнес какой-то джентльмен, выходя на эстраду заседания конгресса религии. — Кюрре, помещенный предусмотрительно нами в подземных залах банка, невредим. Заседание сейчас откроется.

— Пожар! — раздался крик в зале.

— Джентльмены, спокойствие, это дымят камины! — вскричал распорядитель.

Действительно, вдруг комната наполнилась черным дымом.

— Воздуха! — сказал офицер, бросаясь к окну, но там за окном не было Лондона: вся улица, все небо было закрыто черным, густым дымным туманом. — Какой приятный обморок! — сказал он и упал без стона на землю.

Кругом него лежали в глубоком обмороке одетые в сюртуки, сутаны, рясы, стихари делегаты первой всемирной религиозной конференции.

В комнате было тихо, как в спальне. Густой туман превратил вечер в ночь, слышно было дыхание спящих, кто-то в углу залы бредил о нефтяной валюте.

Туман распространялся.

На перекрестках спали полицейские, некоторые из них заснули уже в противогазах.

В глубокой тьме, в которой фонари казались смутными желтыми пятнами, рыча и наталкиваясь на мягкие тела спящих среди улиц людей, толкались автобусы со спящими шоферами за рулем, со спящими, падающими друг на друга при толчках пассажирами.

Лондон дымился, как куча угольного мусора. Дым расширялся. Засыпали окраины, крестьяне в деревнях, лодочники на реках…

Сладко спали репортеры в редакциях, врачи в больницах, прервав операции.

Туман все распространялся.

Туман возвращался в Лондон. Сон и туман овладевали городом.

Никогда еще Лондон не был так счастлив. Измученный Лондон спал.

Уже пожары охватывали город, светильный газ струился из незакрытых кранов, безумные машины мчались, давя спящих. Лондон спал.

Свернувшись котенком на подоконнике, на обломке стены, скрытая от города черным туманом, спала Сусанна, положив под голову маленькие руки.

Развалины дома дымились внизу.