Иприт

ГЛАВА 57 Кратко рассказывающая О ЗАСЕДАНИИ ВОЛОСТНОГО ДОБРОХИМА в селе Микитине и те резолюции, что появились как результат оного заседания

— Гражданин Петров, — обратилась завженотделом к человеку в тулупе, — поступило на вас заявление, что вы пристаете к ней и вмешиваетесь в ее личные дела.

— Брешет, — возразил Пашка, — не пристаю, очень просто — хотел передать свою любовь, а она мне в физиономию. А что если есть кому дело до того, как я рассказываю свою многострадальную жизнь, то это прошу расследовать подробно.

— Чего он там говорит? — спрашивали стоявшие на улице.

Кто-то попытался пробиться через тесную толпу в комнату заседания.

— Дайте мне его сюда… сюда дайте…

Пашка захохотал.

— Это Ганс, гребеночник, лезет. Его все и до этого, до вашего приезда, народ не пускал. Интересовались знать конец моей жизни и как я попал, будучи кавалером ордена Трудового Знамени, в это захолустное прозябание…

Сарнов стукнул кулаком по столу.

— Гражданин, опять врать! Не было у вас ордена Красного Знамени.

— Не Красного, а Трудового. Это достать легче.

— Все равно, не было!

— Так будет. Чудак. Ведь, может быть, если теперь развитие производства, и я член Доброхима…

— Об этом еще будет разговор.

Председатель, инженер Монд, оборвал препиравшихся:

— Мне бы хотелось тоже выяснить, почему вы выбрали меня объектом своих нелепых рассказов, гражданин Петров. Более того, я не позволю издеваться над честным именем моей дочери. Никогда она под аэропланными крыльями с неграми не спала, более того, никогда в нашем уезде не было аэропланов. Я передаю дело в Народный суд, а на текущем заседании предлагаю разобрать подробно сведения, сообщенные гражданином Петровым, именующим себя Павлом Словохотовым, матросом, когда он по званию своему и по воинскому билету сухопутный солдат, и более того — пострадавший от газов на архангельском фронте…

— Я сухопутный.

Слушатели начали волноваться:

— Председатель, требуем порядку…

В избе было тяжело дышать. Дым махорки мешался с запахом овчин и потных человеческих тел. Петров, именовавший себя Словохотовым, широко распахнув тулуп, стоял, опершись на стол. Под его упорным взглядом инженеру было неловко, и ему казалось, что есть какая-то правда в рассказах Словохотова. У него кололо от спертого воздуха в висках.

— Разрешите сообщить собранию, — сказал он.

Пашка отнял у какого-то мужичка табурет и сел, расставив твердо ноги.

— Наш Доброхим не имеет еще средств для организации того производства, которое в кратких чертах наметил гражданин Словохотов, сообщая о построении города Ипатьевска, когда в действительности в Каспийских степях сейчас пески, пустыня. Но мы имеем все данные к тому, что после надлежащего освещения того или другого вопроса, имеющего важное значение для укрепления нашей химической промышленности, мы найдем и средства, и кредит на это государственное дело. Но только как осветить вопрос? Каждому хорошо известно, что экономическая мощь страны зависит главным образом от развития и технического усовершенствования сельского хозяйства. Поэтому Доброхим и обратил в первую голову внимание на развитие тех отраслей химической промышленности, которые имеют значение для увеличения урожая, для борьбы с вредителями. Все те продукты, которые нужны для увеличения жатвы, имеют громадное значение и для приготовления химических средств обороны…

Инженер хотел сказать об удобрительных туках для сельского хозяйства, о фосфорной кислоте и ее солях, но подумал, что тут дело агронома, — он же не успел прочесть не только об агрономии, но из-за тряски не умел просмотреть книжку о химии. Тогда он стал говорить о противогазовой защите, и странное дело — крестьянам этот вопрос показался ближе и яснее.

Наверное, потому, что много воевали, и мысль о новой войне плотно вошла в мозги.

А каждая начавшаяся война будет теперь поистине новой неслыханной войной. Сейчас думают о газах, но, может быть, средина войны вынесет на своем хребте новые еще более страшные способы истребления человека.

Конец войн в уничтожении войн, в поголовном восстании порабощенных.

— Прошу слова, — сказал Пашка, подымая руку.

Собрание заволновалось.

— Долой, не надо…

— Побрехал…

— Наслушались… Будет…

— Он опять заведет волынку на две недели.

— И то хлеба задержали.

Пашка встал, запахнул тулуп.

— Пропусти меня, не хочу я с вами сидеть. Единственный человек меня понял — китаец. Не пришел сюда жаловаться. Пропусти.

Он, широко шагая, направился к выходу.

— Гражданин Петров…

— Не хочу.

После ухода Пашки инженеру сразу стало легче. Он закончил краткую свою речь о Доброхиме и его задачах, крестьяне деловито согласились вступить в общество, и собрание перешло к выработке резолюции по делу Пашки Словохотова.

Сейчас эта резолюция лежит передо мной. Она написана бойким размашистым почерком в ученической тетрадке, две поправки к ней на обложке брошюры о Доброхиме.

Десятка три подписей под ней и нехитрый штемпель волостного Доброхима.

Есть еще десятка четыре крестов, это значит, что с резолюцией согласны и неграмотные, присутствовавшие на сходе.

Туг же записка инженера Монда, он просит опубликовать это в газете как последствия общественного психоза, так несколько замысловато выбранил он Пашку.

Инженер Монд честный и твердый человек, всерьез электрифицирующий Микешинский уезд, и если у него есть недостаток, так это — он очень любит свою дочь и немудрено, что он обиделся на Пашку.

Мы приводим выдержки из этой резолюции:

«Признать действия Павла Степановича Петрова, неправильно именующего себя Словохотовым — кличкой, данной ему в Красной Армии, — недостойными члена Доброхима и всякого честного гражданина СССР.

Сообщенные им сведения по химической обороне страны и в применении химии в сельском хозяйстве в корне правильными…»

Дальше идет перечисление сведений.

Читатель уже ознакомился с ними раньше, и мы выпустим это перечисление.

Характерно, что сведение о разведении летучих мышей — пропущено. Очень, должно быть, оно показалось легкомысленным членам ячейки. Между тем действительно летучие мыши истребляют малярийных комаров, и их нужно если не разводить, то беречь.

«Форму обрисовывания войны будущего тоже надо признать правильной, но политически незрелой, как выдвигающей личность, в то время как в строении мира участвуют массы, которые и вершат дело революций и строение всего мира.

Обвинение священника Рекова, что его Пашка выдвигал в качестве бога, а также будто бы украл у него медвежью шкуру, признать неосновательным и недоказанным. Действительно, священник Реков основывал какую-то секту и пытался принять меры к обновлению крестов, что и было разоблачено своевременно. Но религия — дело частное согласно декрета, и нам нет до этого дела, а что касается шкуры, то при осмотре шкура медведя Рокамболя оказалась бараньей полостью, которую сам священник Реков взял с господской усадьбы. Голубой цвет ее произошел от неумелого окрашивания.

А в связи с приставаниями к девице Софье Некритиной указанного Словохотова и за самовольное сбирание толп народа, которым он и рассказывал под видом своей жизни разные небылицы про химическую войну, отчего многие суеверные люди, отчасти и со страху, отказались сеять хлеб, — Павла Петрова, самовольно именующего себя Словохотовым, из членов волостного Доброхима исключить…»