Иркутск – Москва

Аннотация, Пролог

Чернов А. Б.

ОДИССЕЯ АДМИРАЛА

Цикл романов в жанре «военно-историческая фантастика»

На основе оригинального таймлайна

Мир «Варяга» — победителя 2 (МПВ-2)

Книга вторая

Иркутск — Москва

2023 год

Больше «Варягов»! Хороших и разных!

Г. Б. Дойников

Посвящается светлой памяти выдающегося инженера,

Главного конструктора палубных истребителей ОКБ «Сухой»

Константина Христофоровича Марбашева

Аннотация

Какие проблемы могут возникнуть у победителя, возвращающегося с войны почти через всю Россию? Какие определяющие будущее вопросы, начинающиеся с безальтернативного предложения выбора «Или — или…» могут перед ним встать? Да, какие угодно! И адмиралу Рудневу не дано было знать наперед, что ожидает его на следующей станции, полустанке или разъезде Великого Сибирского пути. А ожидало его многое. И ссора с человеком, с которым, казалось бы, ее нужно было ожидать меньше всего. И новые друзья там, где сам он меньше всего предполагал их найти. А еще — новая любовь. И внезапно вспыхнувшая любовь прежняя. А еще — обстоятельства. Чья сила, порою неумолимо непреодолимая, сама за тебя пишет траекторию твоей судьбы.

Пролог

Персональный поезд командующего ТОФ, западнее станции Канск, 18 апреля 1905-го года

— Не спится Вам, Николай Николаевич? — осторожно, полушепотом поинтересовался у тяжко вздохнувшего Хлодовского каперанг Рейн, поправляя свою накрахмаленную почти до хруста подушку.

— Да, что-то сон не идет. Совсем. Даже перестук колесный не убаюкивает, как обычно во время нашей подзатянувшейся железнодорожной жизни.

— Переживаете, что не получилось проститься с супругой и сынишкой?

— Ну, мы люди военные, Николай Готлибович, приказ есть приказ. Досадно, конечно, но ничего поделать я не мог. Жена поймет, извинит. Да и как можно ослушаться самого Степана Осиповича? С багажом нашим Чибисов порешает. Шустрый малый, не позабудет. Так что приедет все наше добро с Рудневым и немцами, не сомневайся. Нет, меня другой букетец новостей беспокоит. И одна другой краше… Мои же, слава Богу, в полном порядке, Игорек инфлюэнцей переболел без последствий. Так что могу родной мой Иркутск покидать смело и выдвигаться к новому месту службы. Вот только знать бы еще, к какому?

— Что, разве речь идет о том, что Всеволод Федорович в МТК главного кабинета не получит? И мы все, его штаб, идем в разгон? Из моей беседы с Макаровым и Моласом я ничего подобного не вынес. Агапеев, Васильев и Семеновов тоже не в курсе подобных веяний. Даже если наши адмиралы повздорили… допустим, даже пусть по-крупному, только не думаю я почему-то, что Степан Осипович сразу с горяча начнет рубать наотмашь все задумки Всеволода Федоровича.

— Ну, как сказать… наотмашь? — его собеседник в задумчивости пригладил шевелюру, — Нет, это вряд ли. Не гоголевские же они Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, право. Малоросской дури ни в Макарове, ни в Рудневе мы никогда не видели. А относительно нашей «крейсерской банды», тут дело касается лишь меня одного, персонально. Как думаешь, на какую тему комфлот твоего покорного слугу после ужина пытал почти два часа?

— Гадать не буду. Интересы у Степана Осиповича разносторонние.

— Красиво вывернулся, Готлибыч, молодца! Только мне наш обожаемый Сом никакой свободы для маневра и отступления не оставил, — Хлодовский вполголоса рассмеялся, стараясь не потревожить уютно похрапывающего на верхней полке их трехместного купе первого класса барона Гревеница, — Он, любезный друг мой Коленька, с первой же минуты общения тет-а-тет взял меня в оборот. В тактический. Тотчас потребовал, чтобы я, как «широко известный в этом деле теоретик», перечислил практические ошибки в тактике нашего Всеволода Федоровича по ходу проведенных им боев, как лично мне это представляется.

— И ты?..

— И, что мне было делать?.. Начал пальцы загибать, особо остановившись на Шантунге. Когда там сначала наш адмирал не построил тотчас фронта после первого сближения с Того, дав этим супостату, пока мы от него отрывались, избить «Россию» до полусмерти. И второй момент выделил, когда мы японца едва не упустили после гибели Чухнина.

— Тут ты не прав: по рапортам получается, что сигнал со «Святителей» с передачей командования явно запоздал.

— Прав, не прав… но разумную инициативу младшего флагмана никто не отменял. И одно дело отчеты, которые ты читал после боя, другое — видеть все с мостика, стоя рядом с самим Рудневым. Там даже пара минут многое решала. Их-то мы и упустили. И я в том числе. Ведь было же у меня ощущение какого-то подвоха. Ну, не мог Григорий Павлович, царствие ему Небесное, так пассивно повести себя в решающий момент! Но… но я не высказал этого тогда Всеволоду Федоровичу. За что себя до сих пор и корю: гибель многих «рюриковичей» на нашей совести.

— Стало быть, Степан Осипович готовит нашему «Нельсону Владивостокскому» фитиль потолще, даже не глядя на дела под Токио и царские милости?

— Не знаю. Скорее, он просто на меня силок расставил, а я в него благополучно и угодил.

— Как так?

— Элементарно. Вытянул он меня после рассмотрения нюансов Шантунгской битвы на обсуждение некоторых скользких моментов в его собственных, небезызвестных «Рассуждениях по вопросам…». Естественно, с учетом всего нашего опыта последнего года. И естественно, кое в чем я позволил себе усомниться, а кое-что предложил подправить… Нет, ты сам рассуди, когда бы мне еще такой случай представился? Тем более, что наш генерал-адмирал сам напросился. Ну, и…

— И, что?..

— И нарвался я на предложение отредактировать его «Тактику». Дать свои предложения и замечания, а затем выпустить новое издание книги за двумя подписями. За его, как командующего всем Императорским флотом, что, похоже, дело уже решенное, и за моей… Как начальника секции тактики и боевой подготовки Главного штаба действующего флота, а до кучи — его флаг-капитана.

— Даже так?.. Неплохо, неплохо…

— Особенно для сына польского политического ссыльного и к тому же самолично — участника юношеской дурости «дела восемнадцати».

— Было оно по молодости, да давно быльем поросло. И сам Константин Николаевич за вас всех ходатайствовал… На счет глупости напраслину на себя только не возводите. Другое дело, что тогда ни малограмотный народ, ни администрация, ни индустрия, к масштабным реформам, которые ныне затевает Государь, не были готовы. И тогда из подобных благих побуждений мог выйти и не прогресс вовсе, а смута. Похлеще Болотниковской… Молодежи всегда хочется всего и сразу. Но сам Победоносцев признал, что тот, кто по молодости не грешит горячкой максимализма — тот дурак, а кто в зрелые годы не стал трезвым, рассудительным консерватором — подонок.

— Интересно Константин Петрович все точки над «И» расставил. Только ты-то сам когда успел стариком стать? И про эти его слова от кого услыхал, а, Николай Готлибович?

— Руднев при мне с Арнаутовым как-то сцепились. И Всеволод Федорович к слову ввернул.

— Ну, да. Прям, как ты сейчас, — Хлодовский беззлобно подколол Рейна, — Это когда он тебя на «Лену» забирал, что ли?

— Да. Но вот что я тебе скажу: похоже, Сом наш неплохо осведомлен, кто из рудневских «на ковре» у Наместника заявил: «эффективные тактические приемы определяются возможностями техники и оружия. Поэтому утверждение Нельсона про ущербность идеи борьбы корабельной артиллерии с береговой для дня сегодняшнего, с учетом качеств артсистем, что имеют японцы в береговой обороне, и тех, что несут наши линейные суда, не актуально».

— Может, и так.

— Ладно… лирика это все. Что теперь-то намерен делать, Николай Николаевич?

— Сделал уже. Заявил ему, что могу со спокойной совестью принять столь ответственное и лестное для меня предложение лишь тщательно обдумав, способен ли я оправдать такое доверие. И… только после доклада Рудневу. И с его согласия.

— Ну, ты монстр! И что же он? В ответ?

— Я ожидал чего угодно, на самом деле… А Макаров? Он сам молча принес по рюмочке Шустова, посмотрел на меня так… интересно взглянул… И говорит, примерно следующее: «Умница, Николай Николаевич. Прекрасных офицеров Всеволод Федорович под крылом своим собрал. Не только профессионалов, но людей чести и достоинства. И как с такими можно было япошек не побить? Не понимаю… Но! Война закончена. Даст Бог, не завтра вновь барабаны нас позовут. Поэтому нынче адмиралу Рудневу предстоит аврал не на палубах: надобно строить флот наш новый для будущих дел. А мне и Вам его главную силу вышколить предстоит. Тех офицеров и матросов, которые поведут наши эскадры в грядущие сражения. Тактика и боевая подготовка. Кто с этим делом лучше нас справится? Жаль, за себя я ручаться пока не могу полностью, самураи здоровье изрядно подпортили. На Вас же надеюсь крепко. Верю: не подведете…»

Короче, дал мне месяц на «завершение дел с берегом». И сказал еще, что тот его разговор на повышенных с Всеволодом Федоровичем никакого касательства к моему вопросу не имеет. Что он все решил давно, а в случае если Руднев вдруг будет против, сам с ним это дело обсудит и полюбовно договорится. Вот такие наши дела, Николай Готлибыч. Сдается, что место дальнейшей службы моей — дело решенное. И все идеи Щеглова по поводу МГШ, лично для меня — мимо.

— Miles pardon, господа, но я не разобрал, кто там у вас дурак, а кто подонок… Но то, что Николай Николаевич покидает наш уютный кружок, я понял. Aquila muscas non captat… Однако, это чертовски печально. Жаль… Такие планы строили.

— Простите, дорогой барон, мы все-таки Вас разбудили.

— Полно! Не стоит извинений. Меня подняли не вы, а мочевой пузырь. Но раз уж пошли такие полуночные толковища, подождите, я скоро вернусь. И, как говаривал один мой хороший знакомый, прослуживший шесть лет в одесском порту: таки, сказать у меня будет кое-что.

После того, как дверь за главартом Рудневского штаба затворилась, Хлодовский выдержал короткую, многозначительную паузу и продолжил:

— Хм… А Господь точно все видит. Наш пушкарь вовремя нас покинул. Уж больно коротка у него запальная трубка… Что тут смешного? Я про известную вспыльчивость барона и готовность понаделать театральных глупостей на ровном месте. Поскольку вторая интересная новость у меня про вас, мой дорогой. Не конкретно про каперанга Рейна, не про Гревеница и не про весь наш рудневский штаб. А про… немцев.

— Вот как? Интересно, интересно…

— И весьма, позволь заметить. Так вот. Перед тем как меня Сом вытащил на разговор, я накоротке успел почирикать с Васильевым. Мы с Михаилом Петровичем давние приятели, между прочим. Сейчас он у Макарова практически за личного секретаря. И вот что я у него разузнал по поводу столь резкой реакции комфлота на здравую идею Руднева, который предлагал ему дождаться господина Тирпица и прочих титулованных и не очень кайзеровских моряков.

Как ты помнишь, явной германофобией Степан Осипович никогда отмечен не был. Это касалось как вас, русских немцев, так и Германии, ее народа в целом. Даже покойного Бисмарка никогда не костерил, что у нас, вообще-то, в моде. И тут вдруг — такое! Я прямо Васильева спросил, что он думает на эту тему. И знаешь, оказывается ларчик открывался просто. Когда Макаров еще в койке лазаретной лежал, ему пришла корреспонденция от некоего Джона Фишера… Да, да! Того самого, нынче Первого морского лорда британского Адмиралтейства. И до сегодняшнего дня сей деятель прислал нашему Сому уже пять длиннющих писем и две книги. И на каждое его почтовое отправление командующий ответил своим.

В первом же письме Фишер заверил Степана Осиповича, что ни о каком вооруженном выступлении Британии на стороне Токио не может быть и речи. И что все прочие их гадости для нас, это, мол, исключительно частные инициативы, разных пройдох, типа господина Захарофа. Но Кабинет, к сожалению, не может им этого воспретить. Что сам он считает Россию в этой войне стороной обороняющейся, что надеется на скорейший мир между Государем и Микадо. И, что — а вот отсюда и начинается самое замечательное — если бы не коварное подстрекательство кайзера Вильгельма, то, мол, и войны этой определенно не случилось бы!

— И что? Неужели наш Степан Осипович клюнул на столь примитивную наживку?

— Примитивная она или нет, спорить, дорогой мой Николай Готлибович, я с тобой не стану. Только результат их внезапно вспыхнувшей «любви по переписке» как бы налицо, не?

— У… как все запущено… Как Всеволод Федорович выражается.

— Только это далеко не все, друг мой. Это пока лишь вершки. Теперь про корешки. Макаров, Молас, братья Шульцы и мой дорогой Михаил Петрович практически оформили предложения комфлота и штаба ТОФа по будущей Программе военного кораблестроения. В них начисто отметаются идеи Алексея Александровича по нашему тесному сотрудничеству с галлами. Не только на ближайшие пять-семь лет, но и вообще. Что, между прочим, вполне коррелируется с мнением Руднева. И это хорошо. Хотя бы потому, что Его императорскому высочеству на ближайшее время будет в чью сторону обратить свое пристальное, августейшее внимание.

— Кстати, я тоже опасался, что если бы Руднев в одиночку попер против воли дяди Императора, ничем хорошим это бы не закончилось. Ни для Всеволода Федоровича, ни для флота.

— Ну, ты понял… Далее. С необходимостью первоочередной постройки четырех больших броненосных крейсеров Макаров согласен, как и с использованием иностранной технической помощи при проектировании. Возможно, даже с постройкой головного корабля на британской верфи. Да, да! Немцы тут уже никаким боком. Отсюда-то и начинаются его с Рудневым принципиальные расхождения. В самой концептуальной идее больших крейсеров броня приносится Макаровым в жертву скорости и дальности, а выбранный Всеволодом Федоровичем для пособления нашим корабелам Виккерс «идет лесом». В качестве партнера для питерских проектировщиков Степан Осипович видит Армстронга.

— Это не расхождение даже. Это совершенно иного класса корабль, как я понимаю. Не быстроходный линкор авангарда, а что-то типа супер-рейдера — истребителя крейсеров противника, охраняющих свои коммуникации.

— Еще и способный «доскакать» экономичным ходом в 12–14 узлов от Кронштадта до Владивостока без промежуточных бункеровок.

— А вот это уже фантастика, Николай Николаевич. Согласись…

— Как знать… Васильев утверждает, что все предварительные расчеты сделаны. Для этого Макаров молодого Костенко к себе в штаб и вытащил. С комбинированной установкой из двух паромашин и комплектом турбин Парсонса на второй паре валов, с нефтяными котлами по типу новейших треугольных Ярроу или Торникрофта, — почему бы и нет?

— И что тогда у него по артиллерии?

— Восемь пятидесятикалиберных десятидюймовок в облегченных парных установках британского «полубарбетного» типа.

— Допустим… Как установлены?

— Все в диаметральной плоскости. По одной в оконечностях, носовая возвышенная, на полубаке.

— Да, тогда пасьянс может сложиться. Только это ни разу не быстроходный линкор. Но… если бы мне такое великолепие предложили годик назад, и куда-нибудь в океан, поближе к Сан-Франциско…

— Зря облизываешься. Мечтать не вредно, Готлибыч. Все-таки, ты перечитал в юности пиратских романов.

— А ты чувствуешь, Николай, против кого такие машинки могут быть задействованы? Кроме британцев, что слишком явно, я сказал бы — даже как-то подозрительно явно, кто еще напрашивается на роль цели для таких «больших мальчиков»?

— Против янки. Их торговые пути через два океана для таких кораблей весьма уязвимы, как и их нынешние охранники, понятное дело… Думаешь, идея нашего комфлота с политическим «двойным дном»?

— Да еще с каким! Не получается ли, что устами Фишера английское Адмиралтейство зондирует нас на готовность раздела шарика «по Вильгельму», только с вынесением за скобки самого Вильгельма со всем его Рейхом. «Капитан Тихого океана» — Ники, его дядюшка Эд — «капитан Атлантического и Индийского». И если Макаров готов этому делу поспособствовать…

— Ну, ты много-то на себя не бери. Большая политика нашего ли ума дело? Хотя, как знать, возможно зерно рациональное в твоем предположении и сидит. Сейчас британцы четко понимают, что никакой монополии в Китае у них не будет. Мы и американцы теперь там главные игроки. Если же им торгануть «девственностью» своего Сити по умному, в итоге за наш счет можно решить германскую проблему Лондона в Европе и на Атлантике. Затем, или даже одновременно, стравив нас с американцами, ослабить своих главных конкурентов на Пасифике. А дальше… дальше — как пойдет.

— Удивительно, почему Макаров не видит столь явной «покупки»?

— Хм… А, может, видит? И получше нашего. Думаю, впереди очень интересные большие игры. И мы с тобой не раз еще удивимся, что дважды два — пять…

Кстати говоря, представляется мне, что не так уж Макаров на нашего Всеволода Федоровича и разобижен. Как шепнул мне Васильев, лишь один момент его зацепил действительно серьезно. Новые ледоколы. Они будут построены на основе аванпроекта Менделеева. И по мнению того же Костенко, только это по секрету, должны стать гораздо лучше «Ермака» во всех отношениях. Но Степан Осипович считает, что наш научный гений не в свое дело сунулся. И что главный спец по ледокольным делам у нас один — сам Макаров. И он гораздо лучше проект предложил бы, когда бы возможность получил. Но его даже не удосужились предупредить, что царем принимается решение о постройке сразу четырех новых линейных ледоколов! Это действительно для него крайне обидно. Как и то, что назад уже ничего не отыграешь, вопрос закрыт.

По слухам, достойным доверия, Руднев менделеевский проект царю не только подсказал, он еще и подключил к нашим ледокольным делам господина Захарофа, фирму «Виккерс». А Макаров этих ребят на дух не переносит. По каким-то своим причинам. Подробности всей этой ледокольной эпопеи он узнал за неделю до встречи с Рудневым в Иркутске. Ну, а все остальное ты наблюдал на перроне вместе со мной.

— Да, чтобы так фитилить своему младшему флагману в присутствии его офицеров… Это что-то с чем-то. Я просто места себе не находил.

— И не ты один, Готлибыч. Васильев, кстати, считает, что когда Макаров отошел, он понял, что крепко перегнул. И готов пойти на мировую с Всеволодом Федоровичем.

— Он-то, может и готов. Но ты ведь характерец нашего знаешь. То, что он стоически там, в Иркутске, такой разнос вынес, ставлю сто к одному, исключительно из-за нашего присутствия.

— А еще будет кому в уши Рудневу налить елея, что Макаров просто приревновал к его флотоводческой гениальности. Уж, это, как пить дать…

— Да уж. Но очень не хочется, чтобы черная кошка между ними пробежала надолго… Но ты в политику и на личности не съезжай. Что там дальше они хотят строить, после первых четырех больших килей?

— А дальше — табу! Понятно, что нечто чрезвычайно интересное. Но только — «не велено-с». Так ничего внятного мне и не рассказали, ухарцы.

— Понятно. Шифруются, значит… Упс… А это кто к нам с ночным визитом? Владимир Евгеньевич, кто тебе в кильватер правит, так по-заговорщически шушукаясь?

— Никаких заговоров, господа-товарищи-джентльмены. Раз уж вы не дрыхните праведным сном, значит… готовы грешить во славу Государя Императора и нашего дорогого Отечества. Одевайтесь-ка скоренько, и топаем в вагон-ресторацию. Большое начальство почивают-с, но главные силы штаба командующего желают наших недобитков лицезреть лично. А за мной — конвой. С винтовками и шомполами, дабы вы не вздумали упираться.

— Господа, да не внемлите вы барону так серьезно. Мы просто хотим вас пригласить к нашему шалашу, если не отбились до сих пор. Заодно познакомимся поближе… — из-за спины Гревеница вынырнула круглая, веселая физиономия каперанга Семенова, — Меня, как самого красноречивого, а Владимира Полиевктовича, как самого молодого, общество отрядило к вам в качестве герольдов.