Иркутск – Москва

Глава 8

Глава 8.

Was für ein hübsches, süßes Mädchen!

Литерный экспресс «Порт-Артур — Москва», 27–29 апреля 1905-го года

— Ну, вот. Думаю, все интересное, о том как и чем я жила это время, до второй встречи с Василием Александровичем, ты теперь знаешь, — Окса зябко повела плечами, оправляя запахнутую шаль, хотя в купе было тепло. Воспоминания вслух о потерях и мытарствах легко не даются, — Кстати, как и в первый раз, встречи совершенно случайной. Я ведь приехала в столицу чтобы встретиться с господином Зубатовым, и никак не ожидала столкнуться с Балком буквально нос к носу в их парадном подъезде. Правда и он, узрев мою ошарашенную мордашку, похоже, был удивлен не меньше… Стоп. По-моему, ты мне не веришь, так ведь?.. Не веришь!! Боже мой… Какая же я была дура! Неужели Ваше сиятельство — ревнивец⁇

— Оксаночка, не говори глупостей. Ведь я…

— Минуточку. Я просто хочу прояснить. Господин граф, неужели Вам, в Вашу умную голову взбрело приревновать меня к своему лейтенанту, и из-за этого сплавить из Владика? Какая-нибудь завистливая стервочка, или эта польско-еврейская гадюка Жужу оболгала меня? — лицо ее зарделось румянцем, а в глазах полыхнула такая нешуточная ярость, что Петрович смутился.

— Нет что-ты, что-ты… Какая ревность? Просто тогда…

— Только не лги мне, пожалуйста. По глазам же вижу.

— А даже если бы и так. Только наше расставание тогда было вызвано не какими-то пустяшными подозрениями, но прямым приказом Алексеева. На то у наместника были резоны. Дело обернулось так, что спорить было бесполезно. Наше военное положение тогда…

— Понятно. И не интересно… «Даже если бы и так…» Ну, что-ж, тогда про Василия Александровича я тебе все расскажу, как оно было. Дабы кое-кто ничего себе не выдумывал и никаких недомолвок на эту тему между нами не оставалось. Поэтому, как ты сам любишь говорить: «маленькое лирическое отступление».

Когда «Варяг» пришел во Владивосток, к нам в заведение заявились к вечеру несколько твоих офицеров. Балк был среди них. В салоне шли обычные шуры-муры с болтовней, подмигиваниями и возлияниями, кавалеры выбирали дам. А он тем временем скоренько отвел в сторонку нашу мадам и с ней пошушукался минут пятнадцать. Тогда я и поймала на себе его взгляд. Такой, что… что аж мурашки по спине у меня побежали. ТАК мужчина не смотрит на женщину, которую хочет… И вскоре Жужелица, судя по ее умильной физиономии вполне довольная итогами торга, подвела меня к нему и указала глазами на второй этаж.

Честно говоря, я была напугана. Он совершенно не походил на всех остальных. И что ему от меня надо я понять не могла. Особо искусной в любви я тогда не была, но для разных изысков Жужу предложила бы ему кого-нибудь из китаянок. А в номере он ни слова не говоря подвел меня к окну, отдернул штору и осмотрел меня внимательно со всех сторон, словно я скотина какая на торгу. Так оглядывал на фоне закатного солнышка, что у меня уже и душа в пятки провалилась: мало ли каких извергов на свете. Но тут он неожиданно улыбнулся. Как-то спокойно, по доброму. Ласково, так только дедушка мне когда-то улыбался. И говорит: «Знаешь, а ты хорошая девочка. Я так думаю…»

Тут я отчего-то вдруг смутилась, покраснела, отвернулась даже, уж очень человеческие нотки какие-то были у него в голосе. И приготовилась было уже раздеваться, как услышала:

— Вот в этом нет надобности, Оксаночка. У меня к тебе другой интерес. Но ты должна знать, что с завтрашнего дня у тебя будет только один посетитель. Конечно, он тебя много старше, но не обидит, не волнуйся. Сам собою не урод, увидишь. Ни рукой не обидит, ни денежкой. А ему от тебя не только то, что любому мужчине надо, но и душевное участие. Очень уж сейчас ему одиноко. Ты уж постарайся. Очень тебя прошу. С хозяйкой вашей дело это решено. Не обижайся, что за твоей спиной, но… сама все понимаешь. А если какие вопросы появятся, или кто попробует козни чинить, найдешь меня. Вот карточка… Кстати, ты котлеты готовить умеешь?

— Спрашиваете… Что по-Полтавски, что по-Киевски. И как китаянки здешние делают, тоже научилась. И еще рис по-ихнему жарить. Только у нас тут кухня общая, удобно ли? Отдельно печь топить никто не будет…

— Ну, вот и умничка, девочка, — тут он весело рассмеялся, — А с кухней — посмотрим, как дела пойдут. Да, кстати, это тебе за вечер, красавица. И за взаимопонимание. Только хозяйке, смотри, ничего не отдавай, эта жадная устрица свое получила. Не взыщи строго, что испугал, а теперь ступай отдыхать. Вниз тебе больше не надо…

Чмокнул после этого он меня в щечку и вышел. А на столе — пятидесятирублевка… Я тогда чуть в обморок не грохнулась… Проблем назавтра, как ты знаешь, не возникло. И потом котлетки ты кушал с аппетитом. Три месяца не было никаких проблем… — Оксана грустно улыбнулась, — а с Василием Александровичем после того разговора я виделась только у тебя. Обычно, когда на стол вам подавала, хотя кое-кто и предпочитал употреблять коньяк без закуски.

«Угу. Или я подозрительный мерзавец. Или „спала я с Вами, больше ни с кем“. Где-то я это уже слышал. Конечно, по части общения с дамами там, в нашем далеко-далёко, на памяти сплошные разочарования, но здесь как-то… А как, собственно? Да, вытащил Василий эту девочку из дерьма и подложил под меня. Аморально? Наверное. Причем, с какой стороны ни посмотреть. Но ведь тогда делу помогло, не так ли? Это только его и волновало. А сейчас? Сейчас другое дело. И кто скажет, что передо мной не „ключик к гайке на пупке“, за который поверни, жопа-то и отвалится? Но… Нет. Пожалуй, про Иркутск я ей ничего не расскажу»…

— Кстати, в новой черной форме, он был хорош необычайно, да и погоны… не тот лейтенантик, каким я его запомнила. Но взгляд… взгляд все тот же. Ну, оч-чень внимательный. Я опять даже испугалась маленько, когда он отвел меня в сторонку от дверей и потребовал изложить цель моего появления у них в «конторе» «ясно, кратко и по существу». Наверное, сам он куда-то торопился. Но когда я ему показала записку от мужа, он подумал несколько секунд и решил мной заняться. У них ведь очень серьезная охрана там устроена. На прием можно попасть только к дежурному офицеру в особом помещении недалеко от входа, а чтобы пройти внутрь, тем более попасть на прием в кабинет к самому Сергею Васильевичу, для незнакомого им человека это возможно только по предварительной записи, с получением разового пропуска. И, как я поняла, после личного досмотра.

Василий Александрович подошел к дежурному офицеру, тот быстро убежал куда-то наверх, а затем вернулся с маленьким кусочком картона, это был разовый пропуск на административный уровень, так там было написано. Мы прошли с Балком мимо откозырявшей охраны, причем один из дежурных тотчас куда-то доложил по телефону, и поднялись на третий этаж. И на каждой площадке нас встречал офицер на посту, также отдававший нам честь. Я, конечно, с каждым приветливо раскланивалась, а они все такие серьезные, нарядные, подтянутые, ремни скрипят… Красавцы, право слово…

— Баронесса, Вы специально проверяете мои рефлексы на ревность?

— Ой! Сработало! — Оксана-Эвелина весело рассмеялась, — А что, или не имею права? Ладно, «проехали». Понабралась я от Вас, Ваше сиятельство смешных словечек… Мы прошли по длинному коридору, миновав еще двух постовых, и уже в самом его конце Балк меня завел в кабинет, помог снять шубку, пристроил ее на вешалку, а сам повесил шинель в шкаф у входа. Думаю, это его личные апартаменты. В министерских никогда не бывала, но у нас в провинции, в Ревеле, такие, наверное, только у городского главы. Принесли чай, конфеты, выпечку. Вообще, организовал мне встречу Василий Александрович как своей давней подруге, а не как чьей-то брошенной содержанке. Так, за чаем, я ему и поведала все то, что ты уже слышал. Ну и еще про мою учебу иностранных языков обмолвилась, увидев у него на полке у стола стопку словарей и разговорников. Я ведь как-раз шведский тогда изучала, и один томик там меня просто пленил.

А Василий, можно я так его звать буду, не ревнуй только попусту, вот ведь умница, сразу мой интерес понял! И когда уже провожал именно этот-то разговорник и подарил… Так вот. За нашей болтовней он позвонил кому-то, и вскоре к нам присоединился еще один офицер, по фамилии Бойсман, кажется. Этот молодой человек буквально за пять минут учинил мне беглый экзамен по иностранным языкам. Мои немецкий и английский его, кажется, вполне удовлетворили, а говоря про французский он с улыбкой предложил мне взять у него на пару месяцев очень интересный самоучитель, а после этого обязательно пообщаться с «носителями живого языка», так он смешно выразился. Принес мне не книгу даже, а форменный фолиант и откланялся.

Когда он вышел, Балк опять так задумчиво на меня посмотрел, пальчиками постукивая по столешнице, и спрашивает: «Так, значит, вы с сестрицей задумали выступать с концертами… Стоящее дело, пожалуй, баронесса… — На титуле при этом он сделал особое ударение, — Возможно, с аудиторией и даже с репертуаром вам можно будет помочь.» Затем попросил меня подождать его минут пять и куда-то быстро ушел. А вернулся через четверть часа, причем через дверь в дальнем конце кабинета, и не один, а вдвоем. За ним вошел господин, на вид немного моложе пятидесяти, в штатском. Он был худощав, повыше Балка ростом, и тоже весьма недурен собой, кстати… Это и был их самый главный начальник, Сергей Васильевич Зубатов…

Ну, а про то, чем моя поездка в штаб-квартиру ИССП закончилась, и о чем тебя хочет попросить Василий Александрович, а это, как ты уже понял, Ваше сиятельство, касается наших с сестрой планов, расскажу тебе завтра. Прости, пожалуйста, но сегодня я очень устала, денек выдался сумасшедший. Пойду отдыхать. Если не возражаешь, конечно…

Чай остыл. В вагоне все затихло. И только мерный, убаюкивающий перестук колесных пар где-то внизу, заставлял мелко подрагивать в стакане таинственно поблескивающее жидкое зеркальце…

«Ах вокзалы, полустанки, полустаночки…» Петрович поймал себя на мысли, что в той, прежней своей жизни на стыке двадцатого и двадцать первого веков, он никогда столько времени не проводил в поезде. Что само по себе не было удивительным, там и скорости экспрессов были иными, «Сапсан» от Первопрестольной до Питера «шуршал» четыре часа, и конкурентов у железки развелось: и междугородние автобусы, и личные авто, и, конечно, его величество авиалайнер. Но на удивление в той, столь стремительной на темпы перемещения тушки в пространстве жизни, такого калейдоскопа событий и встреч, случайных или предопределенных ходом истории, с ним не случалось. Причем, если сравнивать всю его жизнь до «попадоса» и один лишь этот год. Хотя, если уж быть до конца честным, ТАМ Петрович всегда старался искать поменьше приключений на свою пятую точку. Правда, известная склонность к правдорубству в фейс начальству и играла с ним порой жестокие шутки. Но в этом он был неисправим. Хронически. Там… А здесь?

Поначалу в новой «шкурке», пожалуй, и максимализм, и нетерпимость к тому, что «плохо и не так», не взирая на чины или возраста, были у Петровича в наличии. Во всяком случае первые несколько недель. А вот позже… То ли сказалось наличие «глубинного Руднева», который хоть и в фоновом режиме, но из общей на них двоих черепушки никуда не испарился, то ли своевременные нравоучения Балка оказались доходчивыми, то ли осознание меры личной его ответственности за людские жизни, произвели в характере экс-Карпышева определенные перемены. Возможно, конечно, что просто постепенно начал воздействовать на психику возраст тела Руднева: с годами у большинства умственно здоровых людей рассудительность и осторожность берут верх над рефлекторными порывами молодости. Гормоналочка уже не та, да и жизненный опыт, опять же. Не зря ведь сказано, что за одного битого двух небитых дают.

А еще — с некоторых пор очевидные для него изменения в «женском» вопросе. Причем, идущие нарастающим темпом. Но, слава богу, вовсе не в плане угрозы надвигающейся импотенции. Просто «там» его интерес к партнершам сводился к постельной доминанте. То же, что у мадмуазель имеется в голове, да и есть ли там что-то вообще, его волновало едва ли не в самую последнюю очередь. Вот массо-габаритные параметры, степень ширины «диапазона приемлемости», скорость и качество оргазма — это да! И не исключено, что именно поэтому Петрович «там» не был женат, а попытки конструирования удобно-длительных отношений регулярно заканчивались пшиком. Тихим или громким, это уже смотря по темпераменту пассии. Умные девушки посылали его сами, остальных бросал он, несколько раз при этом цепляясь рогами за косяк двери на выходе.

Считал ли он тогда все эти периодические расставания чем-то трагичным? Да боже упаси! Тем более, что как правило к их моменту у него уже был готов «запасной аэродром». Что-что, а подход к дамам у него был поставлен на уровне интуиции, почему и количество афронтов было мизерным на общем фоне вереницы побед. Он просто «чуял» своих будущих подружек с первого взгляда, как легендарный герой анекдотов «поручЧик Ржевский». Но все эти «скачкИ по бабам» его не только не напрягали, они были в некотором смысле стилем жизни, в которой главное — никогда никому ничего не быть должным. Как говорится: «не бери кредитов, не кончай Унутрь, не имей траблов» или «постоянная женщина слишком дорого стОит».

Вопрос заведения собственных отпрысков-наследников для него, хронического бессеребренника по жизни, никогда не был актуальным. По правде говоря, «там» он вообще терпеть не мог детей. От них же сплошные проблемы, особенно если у любовницы что-то такое сидит в соседней комнате, требуя к себе ее постоянного внимания… И лишь однажды оброненная невзначай горькая фраза покойной бабушки как-то резанула больно и обидно: «Эх, пустоцвет ты, внучек, пустоцвет…»

Здесь он также сперва начал «строить жизнь» в привычном амплуа. И не обращая внимания на подкат Балка «послушай-ка, флотоводец озабоченный, хорош уже на сифилис нарываться. Я тут тебе одну гарну дивчину приглядел по сходной цене», покуролесил он у мадам Жужу и еще в паре подобных Владивостокских «институтах благородных девиц» от души. Однако Василий упорно гнул свою линию. И в конце концов перспектива домашних котлет по-Киевски с ежедневным юным ночным приложением взяли верх над принципом «на работе — ни-ни…»

Буквально на второй день их знакомства до Петровича дошло, что девочка оказалась ко всему прочему еще и умненькой. Еще через неделю он с удивлением обнаружил в ней личность «со стержнем». Пусть пока скромную и непритязательную, возможно из-за понимания уязвимости своего положения, но страстно желающую добиться в жизни чего-то большего. Причем отнюдь не «передком» и томным взглядом с поволокой. И наконец, еще через месяц, он неожиданно для себя открыл, что юное дарование не только ухитрилось растопить лед на его зачерствевшей душе, но и тихой сапой «обокрало» на изрядный кусок женской половины человечества, ибо прежний секс-идол «того» Карпышева — «хорошенькая глупышка» — тихо почил в бозе. Дамы такого склада больше были ему не интересны не только для выстраивания отношений, но и во всех смыслах.

Поначалу появление на постоянной основе Оксаны в гостиничной резиденции, служившей Петровичу одновременно берлогой и неформальной приемной начальника отряда крейсеров, его немного напрягало. Хотя явных косых взглядов и шушуканья за спиной не наблюдалось: в первые недели и месяцы его Владивостокских бдений шипеть на героя Чемульпо, «Ниссина» и «Кассуги», обласканного Государем, никому и в голову не приходило. Проходит девчонка для амуров адмирала Руднева по графе «прислуга/стряпуха», да и ладно. Но когда военные будни стали привычной рутиной, высадки японцев под крепостью перестали бояться, а новых успехов в войне на море кот наплакал, доброхоты в рясах ли, юбках ли, мундирах ли — не суть важно, закопошились. Тогда-то и состоялся памятный разговор с Алексеевым.

Понятно, что спорить с наместником в столь «мелком» вопросе было не резон. Слишком многое стояло на кону для хода и исхода войны, которая для него стала смыслом жизни, главным личным делом. Но впервые с памятного дня расставания с самой первой своей женщиной в месяц третьих «великих похорон», сиречь кончины генсека Черненко, Петрович испытал настоящую боль, глядя на красные огни поезда, уносящего в неизвестность Оксу. А дальше… дальше стало просто не до юбок, хотя разрываясь между палубами и штабом, разика три он ухитрился-таки забежать под знакомый красный фонарь стравить пары. Там угодливо-корыстная мадам Жужу специально для «нашего дорогого адмирала» держала на довольствии миниатюрную, кукольно-красивую китаяночку Куйфэн. Была в ней некая восточная тайна, но постичь ее он не стремился. Достаточно было и того, что шпионка «дедушки Ляо» со своими официальными штатными обязанностями справлялась на высшем профессиональном уровне.

От многочисленных приглашений местного бомонда на застолья и салонные посиделки Руднев категорически отказывался, так что дамам Владивостокского полусвета приходилось довольствоваться добычей помельче. Но, сами рассудите, какая полноценная личная жизнь при таких напрягах? Итоги схваток у Кадзимы и Элиотов Петрович счел провальными, в чем не признался даже Балку. Вторая попытка завершить войну на море, на этот раз в ходе одного генерального сражения, пусть и разнесенного по трем географическим точкам, окончилась пшиком. И хотя господин Того при этом потерял броненосец и первоклассный бронепалубный крейсер, до победы над его флотом Макарову и Рудневу оставалось примерно как до Луны на четвереньках. А еще Вирениус со товарищи упустили «Адзуму». И «на закуску» прибыл сынуля, со всеми вытекающими. И неважно чей он, Руднева ли, его ли, уже не все ли равно?

Полгода до боя у Шантунга стали для нервной системы Петровича если не форменным адом-кошмаром, то безжалостным испытанием на прочность. Раз умением и наскоком не получилось — первого не хватило, со вторым не повезло, оставалось лишь разыграть до верного карты нашего численного превосходства и экономической мощи. Для Тихоокеанского флота это означало задачу объединения эскадр Макарова, Руднева и Чухнина без критических потерь, для армии — вывод на полную мощность Транссиба и создание с его помощью минимум двукратного численного превосходства над японцами в Маньчжурии по штыкам и саблям. Со всем прилагающимся к этому артиллерийско-стрелковым богатством, боезапасом и прочими ништяками. Плюс нюансы в форме гвардии на трансатлантиках великого князя Александра Михайловича и всякое разное мелкое прогрессорство. Задачки те еще…

А после Шантуга у него не было не то чтобы свободной минутки, не было даже нормального сна, хотя бы по семь часов. Ибо ВСЕ должно было решиться в ближайшие несколько месяцев. И при этом он де факто комфлот. И вся ответственность за войну на море отныне на нем. Что это такое? Да то, хотя бы, что просто до сыта выкушать «Шустова» ему удалось лишь один раз. В тот памятный вечер, когда за кормой «Варяга» растворились в туманной дымке берега понужденной им к миру Японии… Нет, не им одним, конечно, но все-таки последние правки в мирный договор были внесены под его диктовку. Побежденные самураи проглотили все. А затем снова закрутило-понесло: собрания и празднества в свите наместника, когда шаг в сторону или прыжок на месте приравниваются к попытке побега. Срочный вызов в столицу. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы… И… И тут Случился Иркутск.

Любовь обрушилась на него внезапным водопадом какого-то сумасшедшего восторга, с могучей, бурной, дерзкой мощью всех нерастраченных чувств. Любовь не безответная, но в чем-то запретная, ибо его избранница была в силу жизненных обстоятельств не свободна. К тому же о перспективах брака с певицей родом из самых низов общества, его сиятельству, графу Владивостокскому, прекрасному семьянину и отцу троих замечательных сыновей, лучше было не думать. Тем более, если в голове у него зреют планы реформирования русского флота. Без погон, с полным «игнором» со стороны Зимнего и морской офицерской касты, его удел — писать мемуары, слушать дивное меццо-сопрано и со стороны тоскливо наблюдать, как Россия катится в бездну… Увы, в вопросах семьи и брака высших эшелонов дворянства, обычаи и нравы Российской империи начала двадцатого столетия серьезно отличались от таковых в России начала века двадцать первого.

Что ему теперь с этим делать? Вопрос риторический. Не знаешь, что делать — ничего не делай, вот единственный вариант, не ведущий к немедленному верному проигрышу. А дальше время и обстоятельства изменят ситуацию, вероятно открыв и новые «окна возможностей».

" Угу. Пора бы и баиньки тебе, теоретик лысеющий, блин… Какие еще «окна возможностей»? Скорее, по Насреддину: «кто-то сдохнет. Или шах, или ишак, или я…»

Но в этот момент снаружи тихонько постучали…

В длинном, в пол, ультрамариновом бархатном халате, с тонким, золотым обручем, перехватившим ее густые, непокорные локоны, Окса была прекрасна…

— Тс-с… — ее холодный пальчик нежно прижался к его губам, замершим в невысказанном вопросе, — Господин адмирал, я к Вам с важным, секретным донесением. Но сначала мне очень хочется узнать у Вас, мой дорогой, кто он, тот улыбчивый мальчик в мундире лейтенанта кайзеровского флота, что час назад назвал меня «хорошенькой, милой девочкой?..»

И с этими словами баронесса фон Гец, грациозно увернувшись от прочувствованного шлепка по попке, проскользнула внутрь купе.

Если судьба предоставляет тебе шанс, спеши им воспользоваться. Ибо в следующий раз он может не повториться. А уж если так случается, что тебе дали свыше… ну, или еще откуда, «добро» на вторую попытку, пренебречь ею способны лишь «язвенники и трезвенники», а также клинические идиоты. Петрович ни к одной из данных категорий Homo sapiens себя не относил. «И, в конце-то концов, две шикарные любовницы, это лучше чем одна, не так ли?» На том мораль тихо и тактично скончалась, за себя оставив лишь страсть и нежность. Но… не судите, да не судимы будете. И кто из вас без греха… не так ли было когда-то сказано. А лучше просто молча завидуйте, что герою — спасителю Отечества кое-что дозволено…

В дверь вновь осторожно постучали…

— Что? Опять?.. Милая, я столько не выдержу… — прошептал Петрович, медленно возвращаясь к реальности из объятий Морфея, хотя засыпал он в объятиях совсем других. Увы, но на память о них ему осталась лишь легкая отдушка дорогого парфюма на подушке.

Постучали еще раз… После чего дверь глухо пробубнила голосом его ординарца:

— Всеволод Федорович, Ваше сиятельство! Все ли в порядке у Вас? Можно ли кофий подавать?

— А! Тихон… Сколько времени-то, дружок дорогой?

— Дык, почитай без четверти к полудню уже.

— ЧТО⁈.. Это я столько продрых? Хотя с такими шторами и не мудрено… А что на палубе? Гостьи наши поднялись ли уже?

— Дык, значит… С одиннадцати часиков, почитай, и господа офицеры наши, и дамы, у германцев в вагон-ресторации. Их императорское высочество принц Адальберт с адмиралом Тирпицем просили всех на званный завтрак, нынче у кого-то из ихних офицеров день рождения. Но когда узнали, что вы еще не вставали, приказали Вас не беспокоить… Вот.

— Ясно… «Какой шустрый лейтенантик, однако… Так можно успеть к шапочному разбору…» Тащи скорей свой кофий! «Вот черти, бросить своего адмирала⁉ Как только шорох юбок услышали, так про всю субординацию забыли…» Тихон!! Погоди. «Шустова» принеси не початую. И не вскрывай.

— Сей секунд организуем, Ваше сиятельство!

— Задолбал. Коли нет никого вокруг, говорил же тебе, чтоб без сиятельств!

Петрович сладко потянулся, и дотянувшись до шнурка, раздвинул шторы. Яркий солнечный свет принес с собой какое-то дивное, почти летнее тепло, нежно припекая кожу. Мелькая за стеклом, подернутые светло-зеленым дымом березовые перелески будто кричали ему в след: «Зиме конец! Победа!..»

«Победа. Да… И жизнь-то налаживается, елы-палы! Только кто этот шустрый лейтенантик, пАнимаишь?.. Ладно, двинем разбираться, на кого там еще наша очаровательная баронесса напоролась за полночь. Как пить дать, мои орёлики кого-то из немчуры в гости затащили, подальше от тяжкой длани его шефа Альфреда. И за перекуром сей „гансик“ нашу красу-девицу и „срисовал“. Но… Дело-то молодое. А нам что остается? Нам остается на всякую ерунду не обращать внимания. Я ведь не ревнивец. Или где?..»

С Тирпицем Петрович практически столкнулся в переходе между вагоном прислуги немецкого принца и рестораном. Шеф маринеамт при этом звякнул всеми своими орденами, коими был увешан как рождественская елка игрушками.

— Не удивляйся, друг мой. Наш юноша попросил нас быть к завтраку при полном параде. Так что твоя молодежь в явном проигрыше с точки зрения блеска и хруста. Как сегодня спалось? — с добродушной ухмылкой отодвигая Руднева назад, в тамбур, осведомился Тирпиц.

— Спасибо. И тебе не болеть. А по какому поводу сегодня?

— Банкет, ты имеешь ввиду? А что остается делать, пока тянется эта ваша бесконечная Сибирь? Лес, лес, лес… Так и с ума со скуки сойти можно. Хотя, на самом деле, повод нашелся вполне благовидный. У Шмидта, крестника моего Герингена, день рождения. Уже двадцать два года парню натикало, а я помню его еще пешком под стол ходящим. Так что теперь наш принц официально остался самым молодым в нашей компании.

— Шмидт… Это тот улыбчивый лейтенант с моноклем и орлиным профилем, что возвращается с вами из Токио?

— Совершенно верно. Между прочим, он племянник фон Зенден-Бибрана, шефа морского кабинета Экселенца.

— Понятно. Юноша с родословной, стало быть… Кстати, у меня к нему есть интерес. Хотелось бы порасспросить его о том, что он знает об итогах нашей атаки в Сасебо, если с твоей стороны не будет возражений, конечно.

— Не у тебя одного оно возникло. Но, к сожалению, никакой неизвестной нам на данный момент конкретики по этому делу он мне не поведал. В посольстве сидел на шифровке-дешифровке нашей корреспонденции. По этой части, как и в области знания восточных языков — истинный талант. Но отозван он был из Японии еще до того, как что-то прояснилось про атаку ваших миноносок по линии нашего морского агента. Ты ведь в курсе, что после Шантунга японцы больше не давали нам, в отличие от янки и бриттов, возможности присутствия на их эскадрах?

— Жаль. Но бутылочку девятилетнего «Шустова» вручить имениннику есть смысл, как считаешь?

— Считаю, что нам не стоит мешать молодежи. Мы с Герингеном все приличествующие моменту речи сказали, и принц нас отпустил. Если не сказать — отправил. Их высочество, как мне представляется, решил гульнуть в более раскрепощенном молодежном кругу. Тем более, в нем появились две просто ослепительных красавицы, которых кое-кто от нас старательно скрывал. И поэтому: предложение. Запасы коньячка у тебя есть, я знаю. Так что презент свой ты вручишь или передашь малышу Йохану попозже. А под эту вот бутылочку мы с тобой спокойно, никуда не торопясь, потреплемся часок-другой. Хочешь у меня, или хочешь, пойдем к тебе. Появились тут некие интересные мыслишки, которые надо бы нам с тобой обсудить. Если не возражаешь, конечно. Кстати, кушать хочешь, успел позавтракать?

— Честно говоря, голодный как волк. От таких ароматов просто слюнки текут, — Петрович кивнул в направлении звенящего бокалами под очередной тост вагон-ресторана, — Но…

— Никаких «но»! Тогда — ко мне. Нам быстро принесут все что нужно. И закуски, и хорошенько поесть, с пылу с жару. Чтобы нам, как у вас в России говорят, еще разок не наступить на те же грабли.

— Альфред. Ты теперь всегда мне ТОТ случай поминать будешь?

— Не обижайся. Это я так, к слову. Но, между прочим, ТОТ «бланш» сходил три недели. И если бы Экселенцу не поплохело, за это время Его Величество Император и Король вогнал бы меня в гроб своими развеселыми подначками.

— Друг мой, какой же ты нудный! — Рассмеялся Руднев, — Ну, да. Ошибочка вышла, сказал петух слезая с утки…

— Короче. Посидим-ка мы с тобой у господина камердинера. Он славный малый и все организует. Купе там двойное, второе помещение пустует, так что для пошушукаться — местечко в самый раз. Да и не найдет нас там никто, если не припечет особо. Не хочу я почему-то тащиться в мой вагон через застолье и строй всех этих орденов, фужеров, усов и вилок. Усадят там тебя на место свадебного генерала… Ну как, согласен?

— Добро. Возражений не имеется.

— Вот и ладушки. Идем… Да, кстати, когда, ты говорил, наш «малаец» начнет строить свое чудо-юдо? Скоро уже?

— Что, припекает? Это хорошо… Думаю, мы даже до Питера всем нашим табором не докатимся, когда в Портсмуте выставят на стапель первые листы.

— Паршиво. Слов нет, как паршиво… И не припекает уже, Всеволод. А прижигает. Как каленым железом щипчиков палача-виртуоза за одно мягкое, интимное место.

— Не дрефьте, господин будущий гросс-адмирал. Прорвемся… Подначки-шуточки, говоришь? Подколочки это цветочки, мой дорогой. Безобидные цветочки. А вот когда по настоящему жареным запахнет, тогда-то ягодки и повылезут.

— Не понял. Это ты о чем сейчас?

— Не о чем, а о ком. Давно хотел по этому поводу кое-что с тобой «потереть». Но тема тем более не для коридора. Зови-ка, давай, своего принцева камердинера.

— Что-то ты пугаешь меня сегодня, Всеволод…

— "Это — птица попугай… Эта?.. Да. Ой! Что же Вы делаете⁉.. Что делаю? Башку ему сворачиваю. Я те попугаю…

— И как сия вкуснотища называлась?

— «Айсбайн Гогенцоллерн», мой дорогой.

— Шикарно. А по-русски это будет тушеная свиная рулька без косточки в… э… ну, с запеченной картошкой, короче.

— Если бы наш повар услышал такое варварство, он тотчас повесился бы от обиды. Или сперва прочел бы тебе лекцию про правила составления кисло-сладких соусов. Я на такое однажды нарвался, — добродушно усмехнулся Тирпиц, тщательно промокая салфеткой усы, — Но согласись, под «Шустова» шикарно? Может, повторить?

— Хочешь чтобы я лопнул?

— Ты не понял. Я про коньяк. На закуску-то нам и нарезки хватит. У меня созрел тост.

— Говори.

— Ну, за взаимопонимание!..

Всеволод, и что такого смешного ты услышал? По спинке не постучать?

— Извини… Извини, друг мой… Просто один генерал знакомый, однажды… И точно таким же тоном… — Петрович наконец откашлялся, — Дежавю, короче. А он был тот еще шутник.

— Понятно. Бывает…

— Ну, да… Так что ты хотел?

— Уточнить по бронированию. И на их новом линкоре, и на большом крейсере. Может быть, ты в чем-то ошибся? Или плохо запомнил я.

— Добро, давай повторим. Итак, линкор. В миллиметрах. Главный пояс, лоб башен, барбеты — 280. Верхний пояс — 203. Две бронепалубы, в районе цитадели 20 и 45, на скосе 50. Закалка Крупповская, естественно. Крейсер. Пояс — 152. Башни и барбеты — 178. Палуба — 40, скос и у погребов — 50. Но по линкору, точнее по линкорам — нюанс. В полном грузу главный пояс практически уйдет в воду полностью. Их проектировщики тоже могут ошибаться, не только наши с типом «Бородино».

— И как Джек будет с этим бороться?

— На головном — никак. На серийных уменьшит толщину главного пояса до десяти дюймов.

— А смысл?

— Никто не даст закладывать серийные корабли до окончания испытаний головного. Слишком уж революционный пароход. И когда они поймут беду с «нырком» главного пояса, чтобы не терять пару месяцев на переработку проекта, просто тупо облегчат поясное бронирование.

— Логично. Если не задумываться над тем, как и откуда ты можешь знать об этом ожидающем их казусе здесь и сейчас… Но ведь с учетом роста могущества главной артиллерии, десять дюймов это просто мизер?

— Да, не густо. Но сорокакалиберные орудия твоих «Дойчландов» на реальных боевых дистанциях его не пробьют. И если они перекочуют в проекты новой серии немецких линкоров, особо бояться англичанам нечего.

— Всеволод, я не тупой. Я не хуже тебя понимаю, что корабли строятся для пушек. Я уже наметил нравоучительную беседу с верхушкой Круппа. На новом корабле одиннадцатидюймовок не будет, и это будут длинные стволы. Я заставлю их начать работу над тем монстриком, о котором ты говорил. По легенде — для Гельголанда.

— О, наконец-то слова не мальчика, но мужа.

— Издеваешься?.. Ладно, если с кораблем мне все более-менее понятно, то что: этот его большой крейсер, он, получается, просто «шляпная картонка»?

— Да. Как-то так… Но и тут есть свои нюансы. Хитроумный Джекки задумал этот класс капитального корабля вовсе не для линейной баталии. Он видит его как сверхэффективного убийцу коммерц-рейдеров. Скоростной броненосный крейсер с линкорным главным калибром артиллерии, который, а точнее — которые, будут способны обнулить потуги крейсерской войны против Британии у любой комбинации ее противников. И максимум — за пару месяцев боевых действий.

— Хм. Может, для галлов, янки и даже для вас, это и опасно. Но с нашим крейсерским мизером, смотрится этот переросток как попытка стрельбы из пушек по воробьям. И я ставлю сотню марок против одной, что любой британский адмирал, имея такие большие крейсера под рукой в день генерального сражения, непременно поставит их в линию. Шесть дюймов брони против двенадцатидюймовых снарядов. И погреба, набитые кордитом… Это должно быть феерично. Согласен?

— Ну, да. Так как-то. Но во-первых, я ведь никогда не называл Фишера гением, не так ли? А во-вторых, поставь сам себя на его место. Чем он, как Первый морской лорд, должен защищать в океанах торговлю их империи от своры быстроходных крейсеров вероятных противников. К тому же он пока не верит в жизнеспособность их союза с Францией, как бы его друг Эдуард не убеждал его в обратном. И с очень серьезным подозрением смотрит на новые большие броненосные крейсера североамериканцев. А их, минуточку, должно быть двенадцать штук.

— Двенадцать или десять, только это все — британские проблемы. Главное для нас: поскольку Фишер ЭТО намерен строить, пользуясь фактом закладки в Англии таких больших крейсеров, можно выбить из Рейхстага несколько штук, так скажем, аналогичных. А по ходу дела создать нечто, вроде супер-«Якумо». Жаль, но раньше никак не получится…

— Вот! Зришь в корень. Ибо это шанс получить быстроходное крыло для твоего линейного флота, но с нормальной защитой. Ты ведь не забыл про нашу «крейсерскую резню» у Шантунга? Только учти, скорости все эти тонкокожие «кошки Фишера» будут иметь огромные, на короткое время даже до 28–29 узлов. И это не фантастика. Как и мощности их силовых установок под пятьдесят тысяч лошадок, а лет через пять и вдвое больше. Ясно, что на нефти, и никак иначе. Отсюда вывод: чтобы твои линейные крейсера, так их назовем, могли при достойной броне не сильно уступать Фишеровским по скорости и нести адекватную артиллерию, они должны быть больше линкора. И гораздо дороже. И кушать нашу нефть. Согласен с этим?

— Ну, это-то и так очевидно.

— Кому как.

— Экселенца я смогу убедить, не сомневайся. Как его кабинетских и генштаб.

— Угу. Как убедил уже в необходимости отказа от постройки последней пары морально устаревших «Дойчландов»? Что же до кабинета, то мне думается, что когда Зенден-Бибран узнает про английские чудеса, он первым воткнет тебе вилы в бок, ибо для него и Дидерихса появится шанс на реванш. Они будут убеждать Вильгельма плюнуть на «линкорные бредни» и начать строить кучу крейсеров, способных далеко ходить и быстро бегать. Что, конечно, гораздо дешевле, чем твои планы, неизбежно в себя включающие расширение и углубление Кильского канала.

— С этими кораблями придется смирится, к сожалению. Это заказы для Круппа и Шихау, причем выданные по высочайшему повелению. Они давно уже получили наши авансы и практически заканчивают заготовку материалов и полуфабрикатов. Штевни отлиты, машины и котлы в работе. Что ты предлагаешь делать с этим всем? Тем более, что с законодательно-плановой стороны к ним никак не придраться. Вот в проект пары больших крейсеров я еще смогу внести некоторые изменения, хотя бы доведя до уровня возможности залповой стрельбы из шести-восьми больших орудий. Пусть все равно получатся недомерки, хоть как школы для новых методов пристрелки поработают, а потом — в дальние моря, на замену стариков, вроде «Бисмарка» и «Аугусты»…

Кстати, броненосцы строятся этими частными заводами в том числе потому, что твой Государь хоть и обещал заказы для обеих фирм Экселенцу, в последний момент сдал назад. А по поводу «крейсерской банды» не волнуйся. Пока Император на моей стороне. И думаю, когда он поймет, как британцы задумали нокаутировать его, порушив наши планы, лишь азартнее и злее станет. Тем более это уникальный и реальный шанс на старт почти с одной линии с ними.

— Да ты, оптимист, как я посмотрю… «По высочайшему повелению». Ну-ну… И мы же еще кругом и виноваты. КрасавчеГ!… Скажи, Альфред, когда ты пришел прошлый раз меня покупать, ты думал, что единственное, что меня может остановить, это великоросский патриотизм и присяга моему императору, не так ли?

— А что еще?

— Ну, ты даешь! А причину, лежащую чуточку глубже поверхности, но от того не менее значимую, ты не заметил?

— Я неважно ныряю.

— Не смешно. Хотя и объясняет твой извечный скепсис по поводу подлодок. А причина эта, мой дорогой, именно в личности твоего «храброго труса», сиречь Экселенца.

— Всеволод. Не забывайся. Я бы попросил тебя…

— Стоп. Альфред, не вздумай корчить обиженную мину. Кто тебе еще скажет правду? ВСЮ правду? В том числе про этого расфуфыренного распальцовщика, который, как только дойдет до решительного дела, закроет твой флот в гаванях, дабы злые хулиганы не поломали его любимые игрушки? А всех тех, кто с этим попробует не согласится, вышвырнет в отставку, не сморгнув глазом. Или пример старика Бисмарка уже позабылся? Думаешь, ты для него незаменим? Бюлов ваш тоже так думает, пока. Как и «непотопляемый серый кардинал» Гольштейн. Как и педераст, интриган и наушник Филли Эйленбург…

И как только вы допустите до реальной власти кайзеровских однокашничков по Бонну, Бетман-Гольвега и Валентини, эти англофилы и подстилки Вены обведут вокруг пальца недалекого солдафона Мольтке-младшего. Тогда-то и придет звиздец вашему Рейху, окончательный и бесповоротный. А с ним и нашей империи, до кучи. Только перед этим немцы и русские поубивают друг друга в товарных количествах. Миллиончиков, так, пять-шесть… К вящей славе англосаксов, само собой. Ох-хренительная перспективка, согласись!

— Не горячись, пожалуйста. Или нас скоро начнут подслушивать. Стенки тут не каменные… Что ты предлагаешь?

— Или ты не понял?

— Пока нет. Ибо смещение кайзера, это…

— Нет. Об этом речи не идет. В данный момент твой усатый босс однозначно наша фигура на доске. Ибо при строительстве Германского флота он — главный локомотив, тебе не в обиду было сказано. А предлагаю… Предлагаю тебе Дело. На двоих. Ты на него уже намекал однажды, только в общем, обтекаемо. Но потом вознамерился взять меня в наемные работнички. Это мне не подходит. Устраивает только «Товарищество с полной ответственностью Всеволод и Альфред». Только ты и я. С равными правами и долями акционеров. Цель бизнеса: Союз Кита и Медведя. А конкретнее: Мировое господство Германии и России. Именно держав, их народов, а не их императоров, — говорящие головы на троне меня интересуют лишь постольку поскольку. Хотя слово господство, правильнее заменить на лидерство… Но дивиденд — поровну, и чтоб с этим без обмана.

— Вот уж не думал, что адмирал Руднев окажется таким мелким торгашом и прожженным циником.

— А что ты хотел, чтобы я тебя за советскую власть агитировал?

— Какую⁇

— Извини. Про эту фигню ты не знаешь, конечно. Расскажу, как-нибудь. Если договоримся. По справедливости…

Кстати, Альфред, это слово — справедливость — оно и лежит в основе произошедшего с нами, и того, чему еще предстоит случиться. Так я думаю. Полагаешь, цена назначена не справедливо? Только ведь не я один тебе делаю это предложение, друг мой…

Может быть, ты не согласен с тем, что раз за разом останавливая единоличных претендентов на мировое господство, Россия вступает с ними в схватку и рано или поздно побеждает отнюдь не только по удачному стечению обстоятельств? Ты не думаешь, что Покров Богородицы простерт над моей Родиной не по доброте Её, но частью договора: Её миссия — блюсти торжество Справедливости на Небесах, а России, Её именем, на Земле?

Будешь спорить? Или откроешь летописи, и увидишь, что лишь Россия объединяет народы в своей великодержавности, а не насилует, нещадно эксплуатируя их, стирая и линчуя их самобытность, веру, память о поколениях предков, культуру, язык, традиции? Россия несет им защиту и справедливость. А как поступают разнообразные просвещенные цивилизаторы? Не их ли лозунг: «Разделяй и властвуй»? Сравни, как вели себя в Пекине русские и немцы. Есть разница? А что творят твои соотечественники в Африке сейчас? Ты же понимаешь, что готтентоты и гереро вот-вот будут стерты с лица Земли…

Немцы — великий народ. И великий по праву. Но самоуверенность и заносчивость, вызванные головокружением от ваших успехов в последние три десятилетия могут обернуться трагедией. Как для вас, так и для многих других народов. Что НЕ справедливо. Равноправный союз с Россией предотвратит грехопадение и последующую катастрофу государственности Германии. И сохранит миллионы жизней. Это будет союз во имя справедливости и прогресса для всего человечества. Ибо только единственно он способен разрушить роковые планы молящихся сатане в облике Златого Тельца. Не сомневаюсь, ты понял намек… Но мудрые все понимали задолго до нас. Не Талейран ли сказал: «Когда Америка придет в Европу, мир и справедливость уйдут оттуда навсегда»? Но даже он не мог предвидеть тогда, что через сто лет после после Трафальгара Британия будет готова таскать каштаны из огня для своей бывшей колонии.

Грядущая схватка будет страшной. И будет она не Европейской, а Мировой. И каждому придется выбирать сторону. Свой выбор я сделал. А что скажешь ты? Может быть сочтешь меня сумасшедшим?..

Тирпиц сосредоточенно рассматривал капельку влаги, медленно ползущую вниз по стеклу внутри его рюмки. Донца она так и не достигла, остановилась. Коньяк был хорош… Молча налил себе грамм пятьдесят. Выпил. Выдохнул. И наконец, задумчиво глядя куда-то в даль за окном, размеренно роняя слова, заговорил:

— Когда Принц Генрих вернулся из Штатов, однажды вечером, в Киле, мы засиделись с ним за полночь у камина. Он тогда много чего у них посмотрел. Был даже у твоего обожаемого Крампа. И знаешь, что он сказал мне в ту ночь? Он невзначай, как бы, обронил одну фразу: «Я их боюсь, Альфред. Очень боюсь… Это сила Зверя. И рано или поздно она обрушится на нас, на Европу. Как бы Император не заигрывал с ними, рано или поздно они придут…» Эти его слова я запомнил навсегда.

Что я скажу⁉ — Внезапно глаза его яростно сверкнули, — Я не всесилен. И ты должен это понимать! И я могу ошибаться. Я простой моряк германского флота, дослужившийся до широких галунов верностью, прилежанием, трудом и собственным умом. Я люблю мою страну и мой народ, за них я готов положить и жизнь, и душу… И у меня нет пастыря свыше, как у некоторых. Но… Но, давай попробуем! Распишем эту партию на двоих…

"Итак, свершилось. Тирпиц готов играть по моим правилам. Ну, по нашим, так скажем… Хотя нагоняй от Василия я получу за самоуправство всенепременно. Но и то сказать: ему можно импровизировать по ситуации, а мне нет! Или кто-то далеко не глупый не сказал однажды, что на поле боя ситуация для лейтенанта в окопе яснее, чем для маршала за сотню верст от него? Жаль, про адмирала в окопе он ничего не сказал… То, что они зацепили свалившуюся на них как снег на голову Оксу на тройной крючок, это ведь тоже импровизация по обстоятельствам. Но то, как шустро они ее подпихнули немцам, да еще и под моим чутким приглядом, это уже мастерство. Похоже, Балк с Зубатовым сработались. И это здорово. Но мне все равно обидно. Я-то сперва подумал, что Васенька о моем психическо-сексуальном здоровье решил позаботиться лишь по доброте душевной… Ага. Щасс…

Ну, а молодое дарование прямо-таки упивается выпавшей на ее долю миссией. Похоже, мое предупреждение, что с этого крючка ей уже не соскочить никогда, ничуть ее не испугало. В «контору» вход — рубль, а выход не предусмотрен вовсе. Это особого рода корпорация, там бывших не бывает. Но, как не крути, это ее жизнь. Авантюрность в этой милой головке всегда сидела крепко, мне ли не знать. Слава богу, там еще и ума хватает, сестренку-то свою в это все она не впутала… И, в конце концов, мне ли копаться во всех их с Василием делишках, если ни теплом, ни нежностью, я сегодня ночью обделен не был? Конечно, никакой постоянной базы у таких отношений нет и быть не может, но, один черт, все равно приятно, когда кто-то, да еще с такой дивной попочкой, где-то про тебя помнит. И при случае не преминет на огонек заглянуть, заняться любовью или деньжат стрельнуть. Или, что вернее, и то, и другое в комплекте.

Ну, что-ж. Для баронессы фон Гец я отнюдь не Ясно Солнышко, а лишь одна из звездочек на ночном небосклоне. И, руку на сердце положа, это лучше, чем штатный «папик». Так что тушим по быстрому все ревнивые искорки и не мешаем нашей подруге выполнять установки «шефа». Кого там из фрицев наша девочка сегодня охомутает, именинника или кого-то еще, не важно. В окружение принца из семейки Гогенцоллернов она уже попала. При этом абсолютно без моей подачи, на что, ясное дело, Василий с Зубатовым изначально и рассчитывали. Вот же-ж юное дарование! Далеко пойдет малышка, если перетерпит эйфорию от успехов и не выскочит замуж слишком рано.

Но. Молодая, красивая, страстная любовница — это хорошо. Только это мое личное, извините господа в черных мундирах. А вот то, что шеф Маринеамт согласился работать со мной над одним интересным проектом, это уже НАШЕ. И не важно, как я этого добился, важно, что среди наших фигур влияния в Берлине появился если не ферзь, то точно полновесная тура. И я надеюсь, что по манере наносить удар не столь прямолинейная, как ее шахматный аналог. Не так-то он прост, наш друг Альфред. Ох, как не прост! И в связи с этим — вопрос. Могу ли я в полном объеме изложить ему то, как мне видится наше военно-морское строительство на ближайшие годы? И особенно — про подлодки и авиацию. Или попробовать разыграть его карту в темную? Что соблазнительно, конечно, да и рисков несет гораздо меньше. На первый взгляд… Только нутром чую, расколет он меня! Если поймает на явном обмане, рухнет вся конструкция. Врать, иль не врать? Вот в чем вопрос.

Но здесь есть некие предварительные соображения. Касающиеся граничных условий, или системы координат для принятия решений, это как вам удобнее. Если без лишних словесов, при планировании военного строительства в целом, а не только военно-морского, нужно учитывать следующее. Первое: как данность нужно принять, что Россия и Германия будут иметь в противниках все прочие крупные державы, а не только Британию и Америку. Второе: возможные, и что самое главное, реализуемые технические решения с учетом нашего прогрессорства и послезнания к началу Великой войны. Как на флоте, так и в армии. В промышленности тоже, само собой. Третье: определение срока наиболее вероятного начала схватки и принятия для расчетов означенной даты минус два года, для гарантии. И наконец, четвертое: «где деньги, Зин?» Иными словами, нужно понимать какими финансовыми возможностями мы точно обладаем, на что их хватает, как их не растерять и где «поднять» дополнительно.

Вот такое Прокрустово ложе получается. И оптимизировать в его тесных рамках наше военное строительство, не совершив грубых ошибок, значит победить. Но самая грубейшая из возможных ошибок — потеря времени. Чтобы выжать из ситуации по максимуму все возможное, нам надо начинать работать с немцами в тандеме уже с сегодняшнего дня. В конце концов, политически все уже решено у Готланда! Чтобы дойчи, как и мы, могли не тратить ресурсы, деньги и драгоценное время, размениваясь на хорошо известные мне тупиковые варианты конструкций, концепций, технических и организационных решений. Именно такие «тупики» во многом стали причинами их итогового поражениям на море, да и в войне в целом, в известной мне истории. Если, конечно, вынести за скобки политическую проблему неверного выбора союзника.

А поскольку единственный немец, выразивший желание работать со мной в тандеме, на данный момент Тирпиц, я должен рискнуть. Раскрыть перед шефом Маринеамт не только значительную часть моих планов строительства нашего флота, но и показать, как оптимально увязать их с интересами и возможностями Рейха. Поскольку нынешние кораблестроительные планы немцев объективно противоречат идее «сбалансированного флота на двоих», придется потребовать от Альфреда сделать все возможное, чтобы нивелировать эту «нестыковочку». Под любым соусом и «легендами», это уже его проблемы. Заговор, так заговор. И каждый из нас должен нести свою долю ответственности. Лишь бы к часу «Ч» у нас все было, и это все — крутилось правильно и эффективно.

Только пока я не пойму, что Альфред играет честно, Балку знать обо всем этом, так скажем, несколько преждевременно. На всякий случай. Во избежание… Как и Альфреду, кстати, о моих задумках относительно авиации. Страховочка, так сказать… Береженого бог бережет, а победителей не судят.

Но над всем великолепным громадьем моих планов нависает еще одна, если так можно выразится, системная угроза. Это проблема исполнителей. Проклятый человеческий фактор. Чтобы найти единственно верный путь в «стальном лабиринте», перед входом в который мы сейчас оказались, надо перехитрить, прибить или заставить работать на себя обитающих в нем минотавров. Или кто-то по наивности думал, что такой зверек там один?.. Эти представители местной разумной фауны не только нас азартно хотят поднять на рога и стоптать, но и периодически с азартом кушают друг друга… Ну, живут они там! Им там комфортно и сытно, и они совершенно не намерены давать кому-то навязывать им свою волю.

Понятно, что зверья этого водится в достатке в обеих наших столицах. Кому будет проще? Мне с поддержкой подельников и с царем, который ЗНАЕТ, или Альфреду в одиночку с персональной «информацией ДСП» и самодуром-кайзером, который НЕ ЗНАЕТ? На внезапные шараханья Тирпица от давно говоренных-переговоренных планов, он может запросто повертеть пальчиком у виска или даже сгоряча прогнать. Поэтому ответ очевиден. И просьба Альфреда ко мне обязательно побывать в Берлине этим летом и «взять часть огня на себя» не просто логична. Это абсолютно необходимый шаг. Тем более, что на мне до сих пор болтается ярлык «русского Нельсона», самим Вильгельмом навешенный. При первой встрече слушать меня и он, и его нукеры, будут очень внимательно.

Ехать надо. Даже если Василий будет категорически против. «Ты теперь невыездной», ага… Сложность же видится в том, что подыграть Тирпицу нужно тонко. Так, чтобы никто вокруг этих поддавков не просек. Кого же и почему мне придется там «валить», с Альфредом еще обсудим. Но представляется, что задача минимум, это расчистить путь к креслу главного конструктора их флота умнице доктору Бюркнеру. «Сумрачный тевтонский гений» мало того, что кораблестроитель от бога, и на данный момент один из лучших, если не самый лучший на всем Шарике, он еще и способен отстаивать свое мнение перед любым начальством. Даже перед самим «Усатым-полосатым»…

А колеса стучат. Питер все ближе и ближе. Ах, как же ясно и понятно все было в оставшиеся за кормой благословенные времена русско-японских «бродилок-стрелялок»!..