Иркутск – Москва

Глава 2

Глава 2. Жаркое лето 1905-го

САСШ. Нью-Йорк, Вашингтон, Аннаполис. Май — июнь 1905-го года

Не успели газетчики посмаковать подробности ареста некогда всесильного Витте и нескольких адмиралтейских «тузов», как громыхнуло во второй раз. И хотя подковерные слухи о готовящемся «послаблении жидам» будоражили российское общество несколько месяцев, текст Указа Императора, декларирующего полную, немедленную и безусловную отмену дискриминации иудеев, включая ликвидацию «черты оседлости», равно как и всех прочих подзаконных актов, вроде циркуляра о «кухаркиных детях», всколыхнул страну снизу доверху.

Да, что там Россию! Берите шире: весь Мир! Ведь сняты были также ограничения на ведение дел в Империи для иудеев-нерезидентов. Потрясенным «акулам пера», только что деятельно примерявшим на царя мрачные одеяния «кровавого тирана», пришлось, если выражаться современным интернет-слэнгом, срочно «переобуваться в прыжке». Для начала перепечатывая и комментируя поздравительную телеграмму русскому Государю от Президента Соединенных Штатов…

Уместно отметить, что Теодор Рузвельт, будучи личностью сильной и импульсивной, во внешней политике вел себя на удивление аккуратно и выверено. Никаких ляпов, вроде приснопамятного кайзеровского послания Крюгеру, из-под его пера не выходило. «Четырехглазый Тедди» считал, что его собственных глаз для написания бумаг такого рода маловато, поэтому все профильные письма, исходящие из Овального кабинета, тщательно просматривались и при необходимости корректировались помощниками или профессионалами дипкорпуса.

Но в этот раз было не так. Слишком уж мощный эффект на него произвел решительный шаг русского царя, от которого, в свете военной победы России, Теодор Теодорович не ожидал чего-либо подобного, в принципе. Тем паче, что Столыпин, новый русский Премьер-министр, никаких твердых заверений на эту тему во время своего недавнего посещения Штатов не давал.

«Если Указ русского самодержца стал следствием разговоров, что велись нами с Петром Аркадьевичем в Белом доме и в пахнущем свежей краской салоне 'Мэйфлауэра», этот его визит станет не просто историческим. Пожалуй, он способен вновь открыть для русских Америку. А их империю, особенно ее восточные владения, включая новоприобретенные, для американцев. Что, честно говоря, для нас сейчас гораздо важнее.

И получается, что эта хитрая лисица Крамп оказался прав, — Рузвельт еще раз перечитав текст послания к российскому Императору, удовлетворенно откинулся на спинку кресла, — Все-таки, с ними можно договариваться. Если не пережимать. По идее, неплохо было бы мне установить с царем Николаем личный контакт, как это получилось с усатым яхтсменом из Потсдама. Подумать только: с еврейским вопросом — это же просто сказка какая-то! И после того, заметьте, как наши банкиры демонстративно проспонсировали для Микадо едва ли не половину его сверхсметных расходов Токио на войну с Петербургом.

Кстати говоря, и я, и все, как один, мои советчики, считали, что напор Шиффа и его братии вызовет противоположный эффект в сравнении с тем конструктивизмом, который мы видим от русского монарха сейчас. А мы им рекомендовали не класть все яйца в одну корзину: давая кредит японцам, вполне могли бы подкинуть что-нибудь и русским.

Понятно, что за спинами заступников за «жертв погромов и притеснений» торчали также уши Рокфеллера, для которого будущий керосиновый терминал Нобелей в порту города Дальний на Ляодунском полуострове представлялся костью в горле. Но… Николай не пожелал вставать в позу обиженного! Вместо этого он исхитрился парой ловких ходов сорвать банк в игре, где его шансы изначально были практически ничтожны. Даже несмотря на то, что благодаря нашим и британским деньгам, японцы упредили его и с достройкой русской железной дороги через всю Азию к Владивостоку и Порт-Артуру и с завершением его кораблестроительной программы. Но он выложил козыри так, словно видел все карты своих противников.

Теперь, после неожиданного Указа царя, евреям-банкирам уже не удастся уличить его в антисемитизме. А прибытие на переговоры Эмманумила Людвиговича Нобеля вместе с Петром Столыпиным и их деловыми предложениями, кардинально выправило ситуацию с экспансией керосинового бизнеса «ненасытного Джонни». А ведь победившие русские могли бы запросто «отсечь» его от Японии и Китая. И даже от Кохинхины. Теперь же придется потесниться Ротшильдам. Причем не только на рынках, но и у Каспия, который они уже числят своей вотчиной.

Хвала Господу, что все так удачно разрешилось! Я почему-то сильно сомневаюсь, что японцы с такой же готовностью к договоренностям и компромиссу повели бы с нами диалог, одержи они верх над московитами. Боюсь, гордыня затмила бы азиатам разум…

Нет, все-таки, это Столыпин! Ведь в послании царя, что он передал нам, даже намека на столь кардинальное решение иудейской проблемы не было. Лишь общие, обтекаемые формулировки про «улучшения и послабления». Не сомневаюсь, Петр Аркадьевич умудрился послать отчет в Петербург с обратной дороги. И эти его аргументы возымели там мгновенное действие. Но откуда он его отправил? Неужели прямо из Сиэттла? И у наших пинкертонов не вышло с ним ознакомиться? Досадно… Совсем перестали ловить мышей Братцы-кролики.'

На самом деле ничего особенно «революционного» на тему «еврейской свободы» в оперативном докладе Столыпина, отправленном, кстати говоря, не из Сиэттла, а из Нью-Йорка, не было. Что же касается даты появления подготовленного в тайне даже от Премьера знаменитого Указа, так сложилось, что благодаря «доктору Вадику», царь решил огласить его в аккурат накануне иудейского праздника Шавуот. Как говорится: дорого яичко ко Христову дню. Даже если речь идет об адептах Торы и потомках фарисеев.

Но оценка Рузвельтом визита Петра Аркадьевича, как исторического, была точной. Ибо именно он подготовил почву для начала экспансии американского капитала в Сибирь, на Дальний Восток и в Маньчжурию. Только экспансии вовсе не бесконтрольной со стороны русских властей, что немаловажно. Указ Императора, в одночасье устранивший публичную коллизию в отношениях двух стран, снял с пути доллара на «Заокеанский Дикий Запад» главнейшую преграду. Так что, на самом деле, «прежний мир» почил окончательно и бесповоротно на пару дней позже «исторической» склоки Николая с матерью.

Спрашивается: так чего же смог добиться Столыпин в САСШ публично, а что осталось скрытым от пытливого ока прессы, подробно освещавшей его визит, который, в известной нам, «нашей» истории, не смог бы состояться по целому ряду объективных причин? Ну, не тот это статус — официальный и государственный. В сравнении с известной командировкой Витте в Портсмут, в качестве представителя побежденной стороны на переговорах с японцами, организованных при посредничестве американского президента, в «нашем» мире. И еще один не менее важный вопрос: на что теперь могли рассчитывать Соединенные Штаты в отношениях с победоносной Россией?

— Да, впечатляет, конечно… Только жить в таком каменном муравейнике я навряд-ли бы смог, — удостоив увенчанный шипастой диадемой гидроцефалический лик Статуи Свободы лишь мимолетного взгляда, Столыпин хмуро воззрился на скребущие небо «драконьи зубы» Манхэттена, — Машины для обитания? Что скажете, любезный Федор Васильевич?

— Места им, что ли, не хватает? На целом материке, без малого, Петр Аркадьевич? Здорова Федора, да… — поправляя не шибко густую шевелюру, пришедшую в относительный беспорядок от резкого порыва дыхнувшего океанским холодком майского ветерка, ехидно поморщился Дубасов.

— Пожалуй, зря Вы так… Хотя, касаемо той вон медной девки-горничной, на меня сие диво французского отлива особого впечатления тоже не произвело. Но на многое другое нам с Вами посмотреть здесь будет очень и очень пользительно. Да-с…

— Вот только не приведи Боже, если и у нас таких чудищ по сорок этажей лепить начнут.

— Пока нам без надобности. А уж как дальше будет, пускай внуки решают. Однако же, перед тем, как господа-американцы организовали у себя производство, что промышленное, что сельское, надобно-с нам без ложного стыда шляпы снимать. И прилежно учится. Если дозволят, конечно, — Петр Аркадьевич с хитринкой усмехнулся в пышные усы, — Но нам будет что предложить за свое обучение здешним хозяевам. А профит тут считать умеют быстро.

— Не сомневаюсь. По разворотистости янки британцам не уступят. Еще и фору дадут. Своими глазами видел. Да, один наш мистер Крамп чего стоит. С полуслова ведь ухватил, устрица, всю выгоду от того, что мы задумали потеснить кое-кого на корабельном рынке Южной Америки. И князь Хилков мне еще по пути всякого разного понарассказывал. Про все их железнодорожные дела, про Моргана и Карнеги, про Форда, про рокфеллеровскую «Стандарт Ойл» с ее аппетитами и размахом. Так что, сдается мне, любезный Петр Аркадьевич, покупать нас с Вами, а особливо господина Нобеля, станут с потрохами.

— Бог в помощь. Пускай попробуют. Только и мы ведь не продешевим, коли честный торг пойдет. А на любой другой — не согласимся. Благо, цену свою знаем…'

Этот короткий обмен мнениями Председателя правительства и Морского министра России, происходивший на верхней прогулочной палубе «Болтика» в то самое время, когда выстроенный в ирландском Белфасте крупнейший трансатлантик Британии и мира величественно приближался к терминалу компании «Уайт Стар», был через сутки буквально дословно воспроизведен в материале корреспондента «Нью-Йорк Таймс».

У Столыпина эта статья вызвала одновременно раздражение и восхищение: ни он, ни Дубасов, так и не поняли, где мог находиться в то время таймсовский борзописец, некто Майкл Гордон? А мистер Гордон вместе со своим видавшим виды потрепанным блокнотом и химическим карандашом в тот самый момент лежал чуть повыше их голов, притаившись за парусиновым обвесом ходового мостика. Каким образом он там оказался? А вот это — профессиональная тайна матерого газетчика…

Ради встречи российской делегации американцы задержали на десять минут начало схода пассажиров с лайнера. Но каких-либо иных неудобств именитые попутчики из России им не доставили. По просьбе царского Премьер-министра, заранее согласованной с принимающей стороной, никаких салютов, оркестров и ковровых дорожек у борта парохода не было. После коротких приветствий со стороны госсекретаря Джо Хэя, морского министра Мортона и военного — Тафта, гости и встречающие быстро разместились в ожидавших их авто, тотчас же резво покативших на Центральный вокзал. Туда был подан пульмановский экспресс президента.

Последний, седьмой вагон поезда был оборудован открытой площадкой, по типу эстрады. Это вызвало неподдельный интерес у Столыпина. Как оказалось, именно оттуда, недавно заступивший на свой второй срок Теодор Рузвельт общался с народом во время многочисленных предвыборных поездок…

За неполных пять часов преодолев почти 360 километров железнодорожного пути, разделявшего, или точнее сказать, — соединявшего Нью-Йорк с Вашингтоном, русские гости смогли не только предметно пообщаться с первыми персонами Госдепа, но также воочию оценить индустриальную мощь их молодой, но уже поистине великой страны.

За вагонными окнами, словно в калейдоскопе сменяя друг друга, коптили весеннее небо сотнями труб механические заводы и верфи Филадельфии, пороховые фабрики Уилмингтона и металлургический гигант Балтимора. Мелькали мимо мосты, развязки, эстакады, разъезды. Краны, пакгаузы, депо, склады. Забитые караванами барж и пароходов фарватеры Дэлавера… Да, жизнь здесь, в Америке, действительно била ключом! А для наблюдателя, непривычного к картинам масштабной промышленной лихорадки, — ключом гаечным. Из тех, что сегодня используют при смене колес на карьерных самосвалах…

Когда поезд плавно подтягивался к дебаркадеру столичного вокзала, Дубасов тихонько шепнул на ухо князю Хилкову:

— Как же они прут, Михаил Иванович! Как прут…

— А я ведь предупреждал Вас, адмирал. И то, что Ваше Морское ведомство до сих пор заискивающе смотрит в сторону французских верфей и заводов, считал и считаю прискорбной ошибкой. Вы же сами все видите: вот где они — мощь и прогресс! Ну, и еще у немцев, конечно… Смотрю на это, и будто слышу Рахманинова…

— Если бы я один все решал.

— Вот то-то и оно… Но, ничего, надежда уходит последней. Даст Бог, пока умница Петр Аркадьевич в большом фаворе, кое-что сделать успеем. На него, как погляжу, сие зрелище куда большее впечатление произвело, чем все любезности господина Хэя и присных.

Хотя президент Рузвельт в ряду главных итогов визита русской делегации во главе с главой кабмина на первые места поставил снятие «еврейской проблемы» и коллизии с керосиновым бизнесом Рокфеллера в Азии, для Санкт-Петербурга важнейшим его результатом стал двухсторонний внешнеполитический документ, оставшийся на страницах истории как Меморандум Дубасова-Тафта.

По нему североамериканцы получали от России гарантии в отношении Филиппин и иных островных владений САСШ в южных и западных водах Тихого океана, а также обещание непротиводействия политике «открытых дверей» на юге Кореи, в Японии, центральном и южном Китае. Со своей стороны, янки в целом принимали сложившееся по итогам войны статус-кво. И соглашались с политическим доминированием Российской империи на всех фактически и так ей уже полностью подконтрольных циньских землях.

Теперь урегулировать все спорные вопросы с пекинским и сеульским правительствами Санкт-Петербург мог, не опасаясь заокеанского вмешательства. Однако, Вашингтон потребовал экономических «отступных»: в отношении Маньчжурии и севера Кореи американский капитал получал от царского правительства «особое благожелательство по сравнению с иными державами при рассмотрении вопросов конкурентного предложения».

Эти договоренности стали публичным компромиссом, разграничившим сферы и границы зон политико-экономического влияния России и САСШ в Юго-Восточной Азии. Но за его строками остались тайные гарантии сторон «о не пересечении красных линий» в отношении Китая и Японии и взаимоподдержке при «покушении» на них третьих стран. Американцы, кроме того, определенно дали понять, что в самое ближайшее время они выступят с серьезным демаршем в отношении Лондона, настаивая на недопущении пролонгации британского союзного договора с Токио после 1905-го года. Понятно, что за этим стоял некий, уже наметившийся интерес Вашингтона к Тайваню.

Не менее значимым для Петербурга стало то, что Рузвельт согласился поддержать русскую позицию на предстоящем Конгрессе, когда Токийский мирный договор будет «вынесен на суд» великих держав. Правда, с одним важным условием: американцы настаивали на отказе России от военно-морской базы на Цусимских островах. Взамен нам предлагалось рассмотреть вариант с получением в долгосрочную аренду, возможно, с правом выкупа, порта или острова, в данный момент находящихся под юрисдикцией Кореи. Правда, опять с оговорками: кроме главных коммерческих портов страны — Пусана и Чемульпо.

В случае нашего согласия, со своей стороны, янки готовы были помочь снять все вопросы о «компенсациях» в пользу прочих Держав. Все-таки, корейский Император и его правительство формально стали на сторону японцев в этой войне. Пусть вынужденно, после оккупации столицы самураями, под угрозой смерти. Но теперь, невзирая на «сопутствующие» обстоятельства, повод для «стрижки сеульских купонов» у Петербурга имелся железобетонный.

Многозначительно переглянувшись со Столыпиным и Русным, Дубасов не стал загонять вопрос «в угол». На удивление слабо сопротивляясь нажиму Рузвельта, Мортона и Тафта, адмирал, чьей первейшей заботой, вообще-то, было убедить Госдеп дать согласие на флотскую «сделку века» по продаже латиноамериканцам нескольких наших кораблей, впервые озвучил в качестве объекта возможного интереса Российской империи остров Квельпарт. Он же Чеджудо, по-корейски… Он же — будущий «Русский Гибралтар Тихого океана».

Сказать, что задумку Руднева избавиться от морально устаревших кораблей «путем продажи их кому угодно за копеечку малую» Дубасов сперва принял в штыки, значит не сказать ничего. Во-первых, вопрос стоял о еще вполне боеспособных на тот момент броненосцах. Во-вторых, с точки зрения морского министра «сей сумасбродный гешефт» делал отставание русского флота от британского по количеству кораблей первой линии критическим. Причем, предлагалось добиться столь прискорбного состояния дел своими собственными руками! В-третьих, речь шла о линкорах, чьи имена только что были вписаны золотыми буквами в историю наших побед на море.

Любого из этих трех контраргументов было достаточно для категорического «нет!» Федора Васильевича. Но Петровичу удалось практически невозможное. Благодаря твердой поддержке Григоровича и других членов «Рудневской крейсерской банды», он сумел убедить старого морского волка в своей правоте. Правда, не без помощи Императора.

Николай лично подтвердил упорно стоящему на своем Дубасову, что технические характеристики уже строящегося в Портсмуте «Дредноута», готовящегося к закладке в Штатах «Мичигана» и задуманного Фишером «Инвинсибла» — не блеф и не плод чьей-то больной фантазии. В конце концов, если уж ИССП смогла попытку мятежа гвардии предотвратить в зародыше, то с какой стати зубатовская разведка должна за рубежом работать менее эффективно?

К счастью, абсолютная, твердолобая неубеждаемость не была атрибутом характера Федора Васильевича. Хотя, кое в чем другом, он и был ходячей иллюстрацией поговорки «по шерсти кличка». Цельная, волевая, решительная натура Дубасова была притчей во языцех на флоте. Суровый, но справедливый начальник, всегда доводивший до конца поручения свыше, того же он требовал от своих подчиненных. И практически всегда добивался нужного результата, даже если для этого ему приходилось подходить к кому-то «по всей строгости».

Как и Дурново, с которым морской министр был дружен со времен учебы в Морском корпусе, в служебных делах Федор Васильевич отличался мертвой хваткой бультерьера. При этом, в отличие от Петра Николаевича, супер-интеллектуалом он, конечно, не был. Идеальный служака, не шибко инициативный, исполнительный. Зато «при исполнении» — абсолютно несгибаемый и стойкий. Вот, пожалуй, лучшая для него характеристика…

Однако в данный момент, как раз эти-то качества от него и потребовались! Убедившись в своевременности рудневской инициативы, а главное, — в решительной поддержке ее Императором, Дубасов начал работать на нее с одержимостью. Не меньшей, чем та, которую он проявил в известной нам истории, во время быстрого, сурового подавления беспорядков на железнодорожном транспорте и эсэро-эсдековского мятежа в Первопрестольной.

Но, чтобы не погрешить против истины, уместно также заметить, что отговорить Николая от «Рудневского чудачества» Дубасов сначала честно пытался. Он даже дерзнул испросить личной аудиенции. В надежде, что отсутствие Петровича и генерал-адмирала, по каким-то своим, личным причинам устранившегося от решения столь животрепещущего вопроса, поможет ему убедить Государя в рискованности инициативы новоиспеченного графа Владивостокского.

Однако, благодаря Петровичу, в отличие от Дубасова самодержец знал, какие именно карты выложат на стол вероятные противники России. И мнения не поменял, невзирая на аргументы министра. Что касается апатии августейшего шефа Флота, она была объяснима. После провала попытки госпереворота «имени» Владимира Александровича и Николаши, к чему «дядя Алеша» едва не прилип по-крупному — кое-какой компромат опричники Зубатова него все же «нарыли» — Алексей Александрович совершенно не горел желанием ссориться с августейшим племянником «по пустякам». «Шестью кораблями больше, шестью меньше. Не все ли нам равно сейчас, после победы? Или, может, ты еще с кем-то повоевать собрался, любезный Федор Васильевич, а?..»

В итоге, старому служаке пришлось брать под козырек.

Схема организации продажи латиносам «Пересветов» с крейсерским «довеском», представляла собой экстравагантную многоходовочку, в окончательном виде рожденную Петровичем и мистером Крампом, вознамерившемся по такому случаю неплохо погреть руки на неординарной идее энергичного русского адмирала, с которым его счастливо свела судьба во Владивостоке. Как тогда с многозначительным смешком подметил Чарльз Вильгельмович: «Сдается мне, душка Захарофф лопнет от злости, когда до него дойдет, что мы с Вами тут задумали, мой дорогой Всеволод!..»

У разворотистого американского дельца были поводы для оптимизма. Как и повод для гордости. Ставя пять лет назад на «русскую лошадь» в «Дальневосточном дерби», он исходил не из азарта игрока, а из скрупулезного расчета бизнесмена. Правда, из расчета рискованного. Ведь он прекрасно знал на кого скинутся в предстоящей русско-японской «партии» матерые финансисты по обе стороны Атлантики. Еще в 1890-х его скромное семейное предприятьице оказалось в «портфеле сопутствующих бизнесов» Рокфеллера, чей банк в кризисный момент поддержал Cramp Sons против домогательств Моргана, и чья промышленно-финансовая и политическая разведка не уступала ни ротшильдовской, ни ватиканской. Цепкий янки в третьем поколении и расчетливый немец по крови, Крамп посчитал, что если Россия сможет в грядущей схватке с Японией перевести игру из темпового блица в вялотекущий миттельшпиль, то шансы азиатов мизерны. При должном упорстве, в «сумо потенциалов» монструозный косолапый неизбежно придавит обнаглевшую азиатскую ящерицу с перепончатыми крылышками.

Так, собственно говоря, и получилось. Здесь… В отличие от нашей истории, где упорства «до конца» петербургским «небожителям» не хватило. Между прочим, уже третий раз кряду, после крымского фиаско в 1856-ом и отказа от выхода на Босфор в 1878-м.

Крамп же, заблаговременно предложив русскому Морведу срочную постройку почти целой эскадры — двух эскадренных броненосцев, шести крейсеров и двенадцати дестроеров, не учел, что перед угрозой реальной драчки, равно как и в ней самой, Николай II окажется больше внуком мягкотелого деда, нежели сыном сурового и решительного родителя…

Что касается бизнеса, триумф русского флота и личная дружба с Рудневым, чей флаг развевался на выстроенном им крейсере на протяжении почти всей войны, не исключая победный токийский финал, перспективы для филадельфийца открыли самые радужные. Подобного американский судостроитель даже не ожидал. Рассуждая хладнокровно, он пришел к выводу, что личное расположение к нему Всеволода Федоровича и некоторых его офицеров, в особенности Лейкова и Балка, сыграли в этом главную роль. Несмотря на то, что за «детские болячки» «Варяга», Руднев приватно «отдраил» мистера Крампа от души.

Поскольку тема формальной поддержки Госдепом продажи латиноамериканцам русских кораблей «закрылась» после отправки в адрес глав МИДов Бразилии и Аргентины телеграммы Госсекретаря Хэя недвусмысленного содержания: «Правительство САСШ не рассматривает возможное усиление военных флотов Бразилии и Аргентины, как угрозу миру и спокойствию в регионе», североамериканскую часть миссии Дубасова и Русина можно было считать завершенной вполне успешно. И переведенной из сферы тайной дипломатии в сферу публичной политики. Ибо то, что знают в Рио и Айресе, знают везде.

В тот вечер за ужином Столыпин осторожно поинтересовался у Рузвельта, как скоро тот рассчитывает получить официальное британское представление по этому вопросу? На что американский президент с легкой усмешкой заметил: «Петр Аркадьевич, на Вашем месте лучше бы беспокоиться о том, как скоро Вашим Императрицам начнут слать гневные телеграммы их родичи и друзья из Лондона или Валетты. Не мы зачинщики этого, к нам-то какие могут быть вопросы? В конце концов, это наше право решать, для кого, когда и почему мы хотим сделать то или иное исключение, с точки зрения Доктрины Монро…»

Конечно, Тедди бравировал. Он понимал, что в Лондоне будут таким новостям, мягко говоря, не шибко рады. Поскольку, фактически, речь шла о выдавливании из Латинской Америки английских фирм, как поставщиков боевых судов. С последующей заменой их на американских производителей. Начиная с грядущего «бразильского заказа», за который сама Россия бороться не собиралась. Но способствуя продвижению продукции Крампа в Рио, заручалась поддержкой американской стороны в деле поставки своих «Б/Ушных» кораблей Аргентине. На их предпродажной подготовке расчетливый Крамп планировал и хорошую прибыль получить, и «прикормить» потенциальных заказчиков из Буэнос-Айреса и Сантьяго на будущее. И в итоге: сплошной американский профит…

К сфере публичной политики можно было отнести и главный итог столыпинского вояжа в категории «на перспективу». Им стал фактический отказ Америки от негласного противостояния с Россией, сдерживания ее «по всем фронтам». Что выразилось, прежде всего, во всплеске экономической активности янки на «русском дальневосточном направлении».

Внимание не только штатовской и российской, но и ведущей мировой прессы, было приковано к публичным процедурам заключения ряда многомиллионных контрактов в присутствии Столыпина и Хэя. Первым из них стал подписанный в Филадельфии договор о закладке фирмой Крампа во владивостокском «Гнилом углу» ультрасовременной верфи. С док-бассейном, и стартовой постройкой там двух плавучих доков грузоподъемностью в 25 и 40 тысяч тонн уже через три с половиной года. При этом, для ускорения работ, часть материалов, металлоконструкций и оборудования должны были быть поставлены из Америки.

Одновременно с приобретением для российского Морведа лицензии на изготовление турбин Кертиса, был парафирован инвестиционный контракт с G. E. по запуску крупного предприятия по производству энергоагрегатов на их основе. Завод этот решили возводить в Мариуполе, причем контрольный пакет вновь создаваемой Компании будет принадлежать американцам. В комплекте к основному контракту шло соглашение о поставке турбин для двух грузопассажирских пароходов «добровольцев» и серии эскадренных миноносцев 1100-тонного типа, из которых восемь будут построены на верфях Черного моря и столько же — во Владивостоке. При этом часть узлов и агрегатов для энергоустановок первых дестроеров будет импортироваться из САСШ.

На фоне этой весьма дорогостоящей сделки отошли на второй план слухи о еще одном совместном с G. E. проекте, стартовавшем с подписей Эдисона и Столыпина под закрытым протоколом о намерениях. Речь в нем шла о долевом участии североамериканской фирмы в массовом производстве электрических ламп накаливания с вольфрамовой нитью. Патент на них был конфиденциально выкуплен у Лодыгина российской стороной.

Ну, а вишенкой на торте стал договор, подписанный Дубасовом и Исааком Райсе на разработку и постройку для флота России фирмой «Электрик Боутс» четырех подводных лодок по заданным нашей стороной техническим условиям. После чего Федор Васильевич от имени и по поручению нашего Императора торжественно вручил мистеру Холланду, главному конструктору Компании, российский орден Святого Станислава.

Чему были изрядно удивлены, как сам награжденный, так и присутствовавшие на торжественном банкете. Ведь всем было известно, что купленный русскими холландовский «Сом» участия в сражениях с флотом Микадо не принимал. Зато это вполне могли успеть сделать «холланды», доставленные в Японию за полгода до ее поражения.

Возможно, из-за этого подобный крестик так и не украсил петлицу директора фирмы мистера Райсе, между коим и его главным конструктором уже успела «пробежать черная кошка». И такая здоровенная, что дело дошло до судебной тяжбы. Или «кот», в лице морского агента Англии, чьими устами Фишер сделал главе «Электрик Боутс» предложение, которое мог попытаться с ходу отвергнуть лишь упертый ирландец-англофоб Джон Филип Холланд. Поскольку британцам теперь хотелось не просто покупать у его фирмы корабли и строить у себя их копии, им хотелось получить права на использование его конструкторских решений в своих разработках.

Конечно, признание заслуг великого изобретателя и инженера-самоучки со стороны флота, только что победившего в тяжелейшей морской войне, — само по себе уже шикарный информационный повод. Однако, от внимания дотошных шелкоперов не ускользнули некоторые нюансы контракта. Например, то, что он предполагал не только изготовление фирмой «Электрик Боутс» четырех субмарин. Российская сторона, перебежав дорогу англичанам, приобретала также и права на использование необходимых патентов и технологий для организации серийной постройки аналогичных подлодок на собственных верфях.

Однако, британская пресса, комментируя итоги визита делегации Столыпина в Штаты, с самого первого репортажа взяла сдержанный тон. В Лондоне обострять без того сложные отношения с Петербургом не хотели. Точнее, там просто не могли себе позволить этого в данный момент. Зато парижские акулы пера, в отличие от коллег за проливом, источали по данному поводу изощренные многострочия яда и желчи, отражая понятные настроения на Елисейских Полях.

Господа галлы на все лады негодовали по поводу «непропорциональности реакции» императорского правительства на «союзнические антраша» их политиков и финансистов в последние полтора года. Подумаешь: и всего-то отказались поддержать московитов в войне с Японией! Всего-то за их спиной заключили договор Антанты с японским союзником — англичанами. Всего-то месяца три протянули с выдачей царю «военного» кредита и втрое уменьшили запрошенную сумму. Всего-то четыре раза предлагали свое посредничество по заключению мирного договора, причем в ситуациях, когда самой России это было менее всего нужно…

В Вашингтоне такие настроения парижан были замечены, что нашло отражение в интервью, данном русским премьером «Уолл-стрит Джорнал», опубликованном незадолго до завершения визита. Отвечая на поставленные журналом вопросы, Петр Аркадьевич в обычной для него твердой, решительной манере, которая заставляла даже маститых его собеседников сравнивать нового Главу российского кабмина с Императором Александром III, четко и ясно обозначил приоритеты внешней политики и экономического развития, которым его правительство намеревалось следовать.

В частности, он заявил, что "…изменения в деятельности иностранных инвесторов в Российской империи касаются всех без исключения нерезидентов, а не только лишь французов. И что необходимость контроля со стороны правительства за деятельностью предприятий, выпускающих военную технику и продукцию военно-стратегического назначения, прямо вытекает из кровавого опыта войны с Японией. Войны, для РИ неожиданно тяжелой и затратной, преподавшей нам массу серьезных и предметных уроков. В первую очередь эти изменения будут касаться таких отраслей, как энергетика, металлургия, машиностроение, судостроение и транспорт.

Правительство понимает, что для обширной программы задуманных Императором реформ в социальной сфере, сельском хозяйстве, промышленности, в армии и на флоте, стране потребуются крупные зарубежные кредиты и инвестиции. Но Россия, как Великая держава, а не чей-нибудь протекторат или безвольный сателлит, ни при каких условиях не пойдет на связные займы. Такова воля Государя.

То же, что часть недавно полученных в долг французских денег было решено использовать в совместных проектах с североамериканцами, парижских политиков менее всего должно задевать: в конце концов, САСШ такая же республика, как и Франция. Да и география наука немаловажная, особенно если речь о поиске партнера для промышленных проектов в Восточной Сибири, Златороссии и на Дальнем Востоке.

Что же касается инвестиций, то процедура конкурсов и тендеров вскоре станет более открытой. Тем более, что уже в самом ближайшем будущем предусматривается введение согласования бюджетной росписи Государственной Думой. А в уголовном уложении, в части борьбы с покровительством и взятками, грядут серьезные ужесточения.

Короче говоря, новые правила игры — общие для всех. И напрасно господа французы нервничают. Никто не собирается наглухо закрывать для Парижа русский рынок. Просто конкурировать на нем отныне предстоит честно. Всем…"

Интервью это вызвало живой отклик по обе стороны, как Атлантики, так и Тихого океана. По мнению же самого Петра Аркадьевича, наиболее интересный заголовок на эту тему он прочел в передовице японского официоза «Токио Симбун». На русский его можно было перевести так: «Готовы ли мы к встрече? Столыпин покидает Америку, так ни слова и не сказав про Германию…»

Программа первого официального визита главы правительства Российской империи в САСШ завершилась в Сиэттле, где дороги членов его делегации разошлись. Сам Петр Аркадьевич и большинство сопровождающих лиц поднялись на борт лайнера «Крунланд», который должен был доставить их в Японию. Дубасов с Русиным оставались в Америке. Сначала им предстояло посетить сталелитейные заводы в Питтсбурге, а затем Военно-морскую академию в Аннаполисе, базы, верфи и арсеналы в Норфолке, Портсмуте и Ньюпорте. После чего, в сопровождении морского агента Бутакова, отправиться в Чили и Аргентину, где их ждали некоторые неотложные дела…

Крамп азартно вложился в создание тихоокеанской пароходной компании «Виолет лайн», причем даже успел заложить для нее в Филадельфии пару быстроходных лайнеров. Но, вдосталь поторговавшись, решил «для комплекта» выкупить у «Рэд Стар лайн» еще и «Крунланд», спущенный с его же верфи всего три года назад. И тем временем, пока добротный и комфортабельный пароход наматывал на лаге бесконечные тихоокеанские мили в первом своем рейсе во Владивосток, Столыпин мог позволить себе немножко отдохнуть.

Хотя, как сказать «отдохнуть»? Скорее, спокойно поразмыслить о том, что было сделано, и о том, что еще предстоит сделать. Да и спокойствие это было временным: лишь по требованию капитана американские бизнесмены вынуждены были перестать досаждать членам русской правительственной делегации в послеобеденные часы.

Деловые янки отличались некоторой беспардонностью от своих европейских коллег, а ведь именно они составляли две трети пассажиров первого и второго классов. Что не удивительно: если уж Россия решила открыться американскому доллару, то нужно было спешить ковать железо, пока оно горячо. Лишь благодаря решительному вмешательству кэпа, мистера Тиллерсона, с трех часов пополудни и до восьми вечера Петр Аркадьевич был относительно свободен.

На верхней прогулочной палубе, целиком укрытой от солнца белым парусиновым тентом, уютно устроившись в шезлонге, Премьер-министр Российской империи подводил итоги своего турне по Америке. Приводил в порядок впечатления и расставлял акценты, в который раз тщательно ранжируя по важности достигнутые результаты. Среди которых на первых позициях оказались итоги переговоров, о которых даже вездесущим американским газетчикам либо вообще не удалось ничего пронюхать, либо оставалось строить догадки о предметах дискуссий и их подробностях, если к пишущей братии каким-то образом просачивались сведения о том, с кем именно Петр Аркадьевич встречался.

Ясное дело, среди негласных тем на первом месте по важности стоял «еврейский вопрос». И здесь надо отдать должное Рузвельту и его администрации: подготовили они встречу Столыпина с элитой американского семитского капитала блестяще. Так, что даже о самом факте означенного саммита в печать не просочилось ни строчки. Правда, князь Хилков посчитал это «очередным свидетельством того, кому в Америке принадлежит „свободная“ пресса на самом деле…»

В ходе оживленных прений, Столыпин продемонстрировал мистеру Шиффу и пяти его коллегам по банковскому бизнесу доказательства из уголовного дела об организации и провоцировании еврейских погромов в России на… средства, полученные от еврейских кругов Америки. В том числе прелюбопытные бумаги, имеющие прямое отношение к некоторым присутствовавшим персонам. В том числе по финскому мятежу, Бунду и «его» идеям построения еврейского государства в границах той самой «черты оседлости»…

Зашло знатно! И в итоге, стороны достигли неких договоренностей, подробностей которых история для потомков не сохранила. Тем более, что вскоре реальность не только превзошла самые смелые чаяния американской стороны, но и самого Петра Аркадьевича повергла в изрядное замешательство. Поскольку царь внезапно принял куда дальше идущие решения, чем те, которые Столыпин намеревался ему порекомендовать по возвращении в Петербург! Причем, сделал он это авансом, не ожидая встречных телодвижений американских банкиров…

Отдавая должное важности и необходимости «выяснения отношений» с еврейским лобби Америки, Петр Аркадьевич отметил для себя, что от дебатов с этими персонажами в душе его до сих пор оставалось некое чувство брезгливости. В отличие от впечатлений, вынесенных из переговоров и бесед с политиками и бизнесменами-промышленниками, общаться с которыми Петру Аркадьевичу пришлось гораздо больше.

Конечно, сам он антисемитом никогда не был. Но, возможно, дело в том, как разительно поменялись стиль поведения и тон речей его поначалу самоуверенных визави после тихого вопроса: «Сотрясать воздух угрозами об объявлении войны царизму — одно дело. Фактически же финансировать антигосударственный мятеж с целями отделения от России жирного куска ее территории, ее главной житницы — несколько иное, не так ли? И поэтому Государь Император уполномочил меня прямо спросить вас, господа: кому-то здесь действительно хочется испытать на себе адекватный вызову ответ Российской империи? Или, все-таки, лучше постараться прийти к разумному компромиссу по спорным вопросам?..»

Среди бизнесменов и коммивояжеров, взявших билет на первый рейс «Крунланда» в Россию, были звезды первой величины на североамериканском деловом Олимпе. Такие, как мистер Чарльз Шваб, побывавший «правой рукой» сперва у Эндрю Карнеги, затем у Джона Моргана, а ныне — организатор и глава главного конкурента моргановского «Ю. С. Стил», филадельфийской «Бетлехем Стил Корпорейшн». Или маститый финансист и меценат Хайрэм Бонд, пустившийся в свой трансокеанский вояж в компании с управляющим еще одного конкурента стального треста Моргана — «Теннесси Коал, Айрон энд Рэйлроадс Компани», Джефом Энсли. Или совладелец «Болдвин Локомотив Воркс», напористый и бойкий Уильям Хенесси, лично знавший князя Хилкова и не без оснований рассчитывающий на протекцию. Хотя, так ли она была нужна производителю лучших паровозов в Штатах?

Кроме мистера Хенесси обычную компанию российскому министру путей сообщения за обедом и ланчем составляли отец и сын Гарриманы. Эдвард, знаменитый на весь мир железнодорожный магнат, решил показать наследнику своего дела и двухсотмиллионного состояния, четырнадцатилетнему Авереллу, этот самый мир. Начав с Маньчжурии и Сибири. Не по годам сметливый, наблюдательный юноша словно губка впитывал все нюансы рассуждений старших о высших материях бизнеса и большой политики. По его живому интересу к глобальным проектам, вроде мировой железной дороги от Нью-Йорка до Лондона через гигантский мост над Беринговым проливом, было видно: парень готов пойти далеко.

А еще на борту «Крунланда» находился Генри Форд… Да, да, тот самый! Кстати, на него обязательство не беспокоить русского Премьера после обеда не распространялось, гений автопрома отправился в путь по его личному приглашению. И, наконец, самый смак плюс вишенка на торте «в одном флаконе»: президент «Стандарт ойл» мистер Джон Арчболд. «Оруженосец» и давний, личный друг Рокфеллера. Правда, он предпочитал общество Эммануила Нобеля, что Столыпина совсем не удивляло: им было о чем поговорить…

К слову, наиболее сильное впечатление за все время визита, включая внеплановую бизнес-программу по пути домой, в Россию, на Петра Аркадьевича произвело пусть и краткое, но запомнившееся во всех деталях и нюансах, общение с Джоном Дэвисоном Рокфеллером. С этим подлинным титаном американского бизнеса и живым воплощением страстной мечты истинных янки об успешности. Мечты, которую можно выразить одной фразой: «Всеми деньгами мира ты вряд ли овладеешь, но стремиться к этому должен всегда…»

Когда Петр Аркадьевич проинформировал Президента Рузвельта о том, что в состав нашей делегации входит Эммануил Людвигович Нобель, и попросил об организации конфиденциальной встречи с Джоном Рокфеллером, «полковник Тедди» был этим, мягко говоря, поставлен в несколько неловкое положение. Тому было несколько причин. Из тех, что лежали на поверхности, стоит указать на три наиболее очевидных.

Во-первых, Рузвельт «играл в команде» Джона Пирпонта Моргана. Правда, сам он полагал, что дела обстоят иначе, и это ДжиПи «играет в его команде». Удивительно, но факт: человек, дерзко развернувший Штаты на дорогу заокеанской империалистической экспансии, военной и долларовой, вполне искренне считал, что главная, определяющая сила в жизни Америки и ее народа, отнюдь не Доллар, но Идея. Идея национального величия для внешней политики и идея общественной, социальной справедливости для политики внутренней. О том же, что подобные идеи быстро становятся орудием достижения чьих-то своекорыстных целей, в результате чего человечество может вскорости познать «прелести» нацизма Германии или «глубинного государства» США, двадцать шестой Президент Соединенных Штатов вряд ли задумывался.

В нашем мире он осознал свои заблуждения, проиграв в 1912-м году выборы Тафту. Толстяку, слишком легковесному для президентского кресла, по сравнению с Рузвельтом. Но на которого «неожиданно» скинулись и Морган, и Варбург, и Шифф, уже тогда задумавшие узурпировать не что-нибудь, а сам Доллар. Этого государственник Тедди никогда бы им не позволил. И они это знали. Поэтому он на собственном опыте уяснил, что при капитализме идеи, подкрепленные очень большими деньгами, бьют идеи, подкрепленные просто деньгами. Примерно так, как тузы кроют мелких, задиристых вальтов.

Как скоро его прозрение наступит здесь? Пока не ясно. Применительно же к данной ситуации важно то, что Рузвельт, как и Морган, мягко говоря, несколько недолюбливал мистера Джона Рокфеллера. ДжиПи косо смотрел на него, как на могущественного конкурента. А Тэдди — за компанию с ДжиПи, брутальным, идущим напролом «классным парнем», у которого на торном пути к «американской мечте» упрямо мешается под ногами какой-то тщедушный и бесстрастный, но изощренно хитрый и расчетливый клерк-конторщик.

Во-вторых, Рузвельт, прошедший суровую жизненную школу на Западе, пусть уже и не «диком», но пока сохранявшем многие привычки и понятия из не столь отдаленного прошлого, считал себя истинным американским «джентльменом с револьвером на бедре и лассо у луки седла». Поэтому он весьма трепетно относился к женским слезам и горестям. Тем более, к изложенным красивым слогом.

Понятно, что бывший журналист и помощник шерифа в Северной Дакоте с полным пониманием и сочувствием воспринял серию статей и книжку некой миссис Иды Тарбелл. В них, с большой долей личной обиды за потерянный ее отцом керосиновый бизнес, дама живописала методы мистера Рокфеллера, чья «Стандарт Ойл» безжалостно топила мелких несговорчивых конкурентов. Всех, кто не желал продавать «долговязому Джону и его банде» свое дело за справедливую цену. «Справедливая» цена при этом назначалась самим Рокфеллером. Порядка десяти процентов от реальной стоимости намеченного к поглощению актива.

В-третьих, Рузвельту надо было выполнять свои предвыборные обещания. Ибо одно дело публично сочувствовать эксплуатируемым и в хвост, и в гриву, рабочим трестов, среди которых по степени монополизации целой отрасли американской промышленности на первом месте стояла рокфеллеровская «Стандарт Ойл». Но совершенно иное дело, — впервые в истории страны на практике применить закон Шермана для принудительного демонтажа крупнейшей ее корпорации. Стоимостью в триста пятьдесят миллионов долларов.

На такое действо мог отважиться только отчаянный смельчак. Каковым Рузвельт и был. И то, и другое, в нашем мире подтвердила револьверная пуля, засевшая в грудной мышце Тедди на митинге во время его второй предвыборной гонки. Естественно, стрелял какой-то «душевно неуравновешенный субъект-одиночка». Это ведь, так по-американски…

Но кроме причин, вполне очевидных для многих, имелась и еще одна, субъективно «рузвельтовская». Дело в том, что Теодор Теодорович был страстным мореманом. В множестве флотских проблем он разбирался прекрасно и понимал перспективы военно-морского строительства лучше, чем многие адмиралы и кораблестроители. Знаменитый «побег» «Турбинии» во время юбилейного смотра Ройял Нэйви в Соленте он оценил совершенно правильно. И уже в начале века осознал, что будущее на море за турбиной. Следовательно, за котлами с нефтяным отоплением. И получалось, что нефть — это флот. Правда, также верно было и то, что нефть — это Рокфеллер. А «долговязый Джон и банда» совершенно не горели желанием снабжать будущий океанский флот Штатов по приемлемой для бюджета страны цене. Что же в таком случае оставалось делать шерифу? Или точнее — Президенту?..

Однако, к моменту визита Столыпина, время прокурорских проверок и судебных процессов еще не наступило. Так что Рузвельту без потери имиджа удалось выполнить неожиданную просьбу царского премьера. Не стал артачиться и сам Рокфеллер, узнав о том, кто именно прибыл из Старого Света для переговоров с ним. Поэтому в уютном салоне «Мэйфлауера», новоиспеченной президентской яхты, плавно покачивающейся у бочки на аннаполисском рейде, кроме самого Джона Дэвисона гостей из России ожидал его единственный сын и наследник дела, Джон Рокфеллер-младший. А также нынешний президент «Стандарт Ойл» Арчболд, тезка, преданный друг и соратник «Керосинового Могола», чья империя покрывала собой всю географию САСШ.

Ее перерабатывающие заводы, разбросанные от океана до океана, потребляли около семидесяти миллионов баррелей сырой нефти в год. Ее трубопроводы протяженностью под девяносто тысяч миль покрыли сетью всю страну, жадно качая «черное золото» с побережья Мексиканского залива. Ее нефтебазы вмещали восемьдесят миллионов баррелей. В день компания доставляла на мировой рынок почти тридцать пять тысяч баррелей керосина и бензина, ежегодно сбывая еще и без малого четыре миллиона баррелей смазочных масел, а также производя огромное количество разнообразных побочных продуктов. Например, свыше трехсот миллионов свечей семисот различных видов. Ее собственный танкерный флот насчитывал под сотню килей…

Худое, вытянутое лицо с маленьким, совершенно не «волевым» подбородком, туго, без броских морщин обтянутое сухой, словно пергамент, кожей. Тонкая складка губ. Короткие усики, полностью побежденные сединой. Такие же бесцветные волосы и брови. А под ними — глаза. Светло-голубые, почти белесые…

Петр Аркадьевич, не робкого десятка человек, удивился сам себе, когда неожиданно почувствовал волну противного холодка, протекшую по хребту куда-то вниз в ту секунду, когда он впервые ощутил на себе взгляд этих глаз.

Нет, стоящий перед ним человек не был монстром во плоти. Он не источал ужас и не парализовал волю своего визави. Просто он был чудовищно, исполински силен. Силен абсолютной уверенностью в себе, в своем праве и в своей власти. И еще, где-то там, в самой глубине его зрачков, таился легкий отблеск сожаления и сострадания. Возможно, тот самый, что видит подранок, в первый и последний раз заглянув в глаза охотника.

Такой взгляд Вы можете встретить у великих правителей, у крупных бизнесменов, у выдающихся хирургов и… у палачей.

А еще — энергетика. Когда Столыпин и Хилков обсуждали прошедшие переговоры, князь с улыбкой заметил: «Когда старый Джон поднялся нам навстречу, мне показалось, что он заполнил собой весь салон». Петр Аркадьевич с таким мнением согласился. Ведь даже брутальный хозяин «Мэйфлауера» и организатор имевших весьма далеко идущие последствия посиделок с мятным джулепом и красной икрой, несколько стушевался на фоне Рокфеллера.

Хотя Джон Дэвисон уже шесть лет, как формально отошел от прямого руководства Компанией и перестал регулярно появляться в центральном офисе «Стандарт ойл» на Бродвее, передав бразды правления сыну и Арчболду, собравшиеся прекрасно понимали, что истинным мозгом и генератором главных идей бизнеса корпорации по-прежнему остается он. Высокий, сухопарый человек, чьё здоровье и разум нисколько не ослабли под грузом шестидесяти шести прожитых лет и колоссальных нервных нагрузок.

Так, все-таки, почему Рокфеллер? И в связи с чем Столыпин придавал столь большое значение встрече именно с ним, а не с Джоном Пирпонтом Морганом, которую со своей стороны так желал устроить Теодор Рузвельт, но которая так и не состоялась? Отчасти, по объективным причинам, — Морган задержался в Европе и успевал возвратиться в Нью-Йорк лишь к исходу третьего дня визита российской делегации. Но главное, сам Петр Аркадьевич категорически отказался менять график своих мероприятий ради запаздывающего «стального» магната, приславшего в его адрес с середины Атлантики длиннющую телеграмму с извинениями.

Позже Дубасов, отправляясь в сопровождении Мортона изучать нюансы учебного процесса Военно-морской Академии Аннаполиса, поинтересовался у Хилкова, почему приоритет был отдан именно общению с Рокфеллером, а не с Морганом, чьи заводы весьма интересовали нашего Морского министра. На что князь мог лишь с улыбкой заметить, что «стараться наладить контакты с мистером Морганом нам Высочайшая воля не позволяет. Только подробностями я, к глубокому сожалению, не обладаю, а Петр Аркадьевич не спешит их открыть…»

На самом деле, Столыпин, присутствовавший на секретном совещании в Царском селе за два дня до начала своего кругосветного вояжа в Европу, САСШ и Японию, просто не имел права с кем-либо поделиться нюансами принятых тогда решений. А вызвал царь его, Зубатова и Коковцева после того, как ознакомился с меморандумом Макарова и Руднева, на титуле которого было начертано: «Роль нефти для промышленного и военного развития на ближайшую и отдаленную перспективы». Понятно, что кроме Петровича, к рождению этого документа особой государственной важности приложил руку и Василий Балк, изложивший ему свое мнение по данному вопросу примерно так:

— Если ты, Нельсон наш фигов, всерьез думаешь, что самое главное оружие в предстоящих войнах это «калаши», а также еропланты, да субмарины, несущие всякую взрывохрень, включая ядерную, стало быть, ни черта не смыслишь в войне. Вааще. Главное оружие лет на двести вперед — это нефть… Нефть, Петрович! Заруби себе на носу. А не только «деньги, деньги и еще раз деньги». К сожалению, кое-кто здесь и сейчас это уже начал осознавать. Почему «к сожалению»? А потому, мой дорогой, что «здесь» — это не у нас, в России, увы…

Никогда себе не прощу, что с моей бронепаровозной затеей упустил из вида этого юркого живчика Жору. Ведь он как раз тогда был во Владике! Сидней Рэйли, он же Педро Рамирес, он же Карл Хэн, он же фон Таубе, он же Георгий Розенблюм. Это именно он, умничка, пока мы тихо разбирались с товарищем Литвиновым в Лондоне, в Каннах охмурял мсье Д’Арси. И Джек Фишер заполучил для своего Адмиралтейства дешевую персидскую нефть, прокинув парижского Ротшильда. Ибо принципиально не желал переплачивать за топливо для своего нового флота…

На, прочитай-ка скоренько мой опус. Обязательно покажи Макарову, перепиши все начисто и срочно отправляй Николаю. Промедление с этим делом — смерти подобно. Эти мои листки потом сожги. И чтоб никаких копий. Должен остаться один экземпляр, только для него.

Требуется, чтобы самодержец все правильно понял. И Нобелям мозги прочистил. С Ротшильдами у Каспия надо кончать немедленно. Их прицел понятен. Значит, придется выпускать «заслуженного кракена империализма», сиречь мистера Джонни Рокфеллера. Без его заинтересованного соучастия нам одним их удавку, боюсь, не скинуть. Да, он себе кусочек нехилый потребует, но и перед искушением мировой «нефтяной короной» вряд ли устоит. Повторения же той мерзости, что устроил нам господин Витте с Ротшильдами, уже не будет. Условия выставим иные. И время, и ресурсы для маневра у нас останутся. Из двух зол те, которые не дураки, выбирают меньшее. Согласен?

Кстати, я тут коснулся и прочей штатовской проблематики, в том числе отношений в любовном треугольнике «Карнеги-Морган-Рокфеллер». С прицелом на поездку в Штаты Столыпина, о которой нас Вадик предупредил. Ситуация там сейчас интересная. Но, сперва, скажи-ка ты мне, друже, чем финансист отличается от промышленника?

— Э… ну… финансист, он же банкир, торгует деньгами. И его не особо волнует, куда и в кого он их вкладывает, главное — получить запланированную маржу. А промышленник, он живет лишь тем производительным бизнесом, в котором сам действительно разбирается, как профессионал.

— Допустим, в целом верно. А цели?

— У обоих — максимальная прибыль.

— Это внешняя сторона. А если копнуть глубже?

— Ну…

— Баранки гну. Ясное дело, что «Империализм, как высшая стадия капитализма» от товарища Ульянова-Ленина тобой не конспектировался. Кстати, книга дельная, с кучей справочных данных. Только вождь мирового пролетариата со своим отрицанием роли личности в истории упустил, что капиталисты — тоже люди. И в основе их мировоззрения и многих поступков лежит уровень притязаний. Финансист, как максиму, может таскать у себя в черепушке мечту о полной власти над государством, а затем, по возможности, и над всем нашим Шариком, посредством овладения финансовой системой. Промышленник же жаждет овладеть лишь той отраслью экономики, в которой он профи.

Теперь рассуди-ка сам, у кого опаснее брать деньги стране, нуждающейся в притоке иностранного капитала и технологий для длительной и масштабной модернизации?

— Понятно, что не у Ротшильдов.

— Это хорошо, что тебе понятно. А Николаю? А Столыпину? Ведь ДжиПи Морган — тоже финансист, пускай и конкретно американский, в отличие от глобалистов Ротшильдов, которые уже встали на путь к овладению мировыми финансами. Для этого они на проект «Пакс Американа» и скинулись. Для этого создание ФРС в Штатах начинают готовить. И то, что Морган, как беспринципный деляга, с ними через Варбургов и Шиффов вступил в картель, в итоге его и сошвырнет с пьедестала.

Рокфеллер на такое не пошел. Он предпочел четыре года назад, когда принимал историческое решение переключиться с руды на нефть, продать все активы в черной металлургии мистеру Джону Пирпонту, главному противнику и конкуренту в течение пятнадцати лет! И принять брошенный Ротшильдами вызов мирового масштаба. Согласись, не всякий на такое способен.

Но, возможно, у его великой сделки было и второе дно. Зная, что Морган повыгреб свои закрома чуть не до самого донца, выкупая бизнес у Карнеги, Рокфеллер умно сыграл в долгую. И подвел азартного бычару под долговой хомут ротшильдовских дружков. Из которого Пирпонт так никогда и не вырвался. Хотя чисто внешне он был на коне. Когда постаревшего Карнеги менеджмент уговорил уйти в кэш, сдав свои заводы Моргану, ахнула вся Америка. Когда же это по собственному почину сделал Рокфеллер, и моргоновская «Ю. С. Стил» в одночасье стала супер-монстром, обалдел уже весь мир…

Ты ведь понимаешь, что огромный бизнес — это еще и масса людей, и обязательств перед ними? Еще и поэтому старый Джон разыграл свой «отход от дел», а за «сделкой века» с его стороны были умно выставлены сын и Арчболд. При этом сам оцени тот куш, что он умудрился сорвать: вертикально интегрированная структура бизнеса, де факто целая отрасль! Причем именно та, что обречена спуртовать десятки лет. И никаких крупных партнеров. И никаких соинвесторов, а по факту — соперников и конкурентов.

Попытаться обскакать его на «хромой троянской кобыле» теперь можно либо связав госограничениями, для чего начнут юзать Рузвельта, либо финансовыми спекуляциями. В том числе и с этим прицелом ротшильдовцы будут лихорадочно лепить свою ФРС. И в итоге, через много десятилетий, пускай не самого старика Рокфеллера, а его наследников, но глобалисты правдами-неправдами осилят. Почти… И главной причиной этого будет то, что до русской нефти в первой половине двадцатого века долговязый Джон так и не сумел дотянуться, хотя очень надеялся добиться этого, спонсируя самураев, а после них наших доморощенных карбонариев. Но… не срослось. Мировой «интегралки» у него так и не получилось…

— Слушай, откуда все это?

— Эхо войны, — печально вздохнул Балк, вспомнив сцену из любимого фильма «Брат-2» — Мой красавчег Антонович бывал порой общителен и громогласен. После удачной сделки и хорошей дозы бурбона, в особенности. А эти ребята — кумиры его юности. Он и английский-то в совершенстве осилил, читая книжки про них и их делишки.

— Война, говоришь? «Интегралка»? Делишки?.. В принципе, понятно. Но, кстати, а не ее ли ради эти самые Рокфеллеры организовали обе мировых бойни?

— Не читайте советских газет натощак, сэр. В схватке с финансистом промышленник — обороняющаяся сторона. Всегда. Финансист — он вершина буржуйской пищевой цепочки. Между прочим, ты не забыл, кто громче всех кричит: «Держи вора!»? То-то и оно…

Да, Рокфеллеры оба раза поддержали тех, кто реально наносил физический удар по голове и сердцу пытающегося подмять их финансового клана — по Сити и Букингемскому дворцу. Но все это лишь очередное подтверждение аксиомы: враг моего врага — мой друг. На самом же деле обе мировых войны были тщательно срежиссированы ротшильдовцами, упорно добивавшимися господства над мировой финансовой системой. И преуспевшими, в итоге. Что и было закреплено юридически в курортном городишке Бреттон-Вудс, в 1944-м. В противном случае, к моменту моего и твоего появления на свет нефть Ближнего востока и Персии уже принадлежала бы наследникам старины Джона. Вся. И без остатка.

С российской стороны в переговорах с Рокфеллерами кроме Столыпина принимали участие князь Хилков и Эммануил Нобель. Никаких письменных документов в ее итоге не появилось. Но обе стороны остались весьма довольными друг другом. Путь к созданию картеля Рокфеллеров и Нобелей, со временем охватившего в качестве поля деятельности весь Азиатско-Тихоокеанский регион, был открыт именно в этот день. Так же, как и дорога к реализации ряда громких инвестпроектов на территории России и сопредельных с нею государств, начиная с металлургического гиганта в Маньчжурии, ряда заводов в Омске, Хабаровске, Тагиле, Иркутске, и заканчивая Трансперсидским трубопроводом и Великим Каналом от Решта до Хоремшехра. Но это лишь вершина айсберга: за скобками остались утилитарные проекты по освоению новых месторождений, постройке нефтеперегонных заводов, верфей в городах на сибирских реках, а также многое, многое другое.

«Стандарт Ойл» приходила в Российскую империю всерьез и надолго. Так родилась «любовь с интересом», проверенная временем и обстоятельствами.

Между прочим, по окончании Великой войны некоторые западные историки долго склоняли на все лады прелюбопытный факт, что ни одна бомба, ни российская, ни германская, ни разу не угодила в сколь-либо значимый объект, владельцем которого был клан Рокфеллеров. Однако, как известно, право писать историю имеют победители. Так что… это была лишь случайность. Счастливая для империи «Стандарт Ойл» случайность. И не более того.