Иркутск – Москва

Глава 9

Глава 9.

Женский вопрос. Адмиральский ответ.

Литерный экспресс «Порт-Артур — Москва», Московский Курско-Нижегородский вокзал, усадьба Юсуповых Архангельское, 29 апреля — 3 мая 1905-го года

Расставшись с «другом Альфредом», который величественно, как трансокеанский лайнер Баллиновской ГАПАГ отчалил в направлении вагона-ресторана, посмотреть не переусердствовал ли его августейший подопечный в разного рода излишествах, Петрович в весьма приподнятом настроении двинулся к себе. За бортом — весна и небо голубое. На душе — гармония плюс двести пятьдесят граммов «Шустова». В пузе шикарный харч от одного из лучших поваров континента. Но главное: свою задачу максимум, которую поставил себе сразу, как только понял, что его путешествие на запад продолжится в компании главы Маринеамт, он выполнил. Причем, ради этого ему даже не пришлось «торгануть Родинкой». А еще — сладкие воспоминания о прошлой ночи… Короче, жизнь налаживалась.

И, как выяснилось, не у него одного. Не успев дотопать до своих люксовских апартаментов с честным намерением прилечь покимарить часика два, Петрович услышал где-то позади, в середине вагона, негромкий женский смех из-за двери.

«Ха! Как все занятно. Ну-с, и что тут у нас?.. А у нас тут интересно девки пляшут. Ибо сие одухотворенное хихиканье явно донеслось из купе нашего юного судостроительного дарования. Того, который неудавшийся суицидник. И поскольку Оксу можно из вариантов смело исключить, уж она то до полного завершения сабантуя у немцев оттуда не свалит, получается… Получается, что хохлушка хохла видит издалека? Так что ли? Ладно, проверим наши предположения…»

Ответом на его вкрадчивое «тук-тук-тук» сперва стало какое-то шуршание и перешептывание, в котором он уловил лишь «наверно, это ординарца нашего адмирала нечистая сила принесла», после чего дверь чуточку приоткрылась, и «раненый на Колчаковских фронтах» обнаружил прямо перед своим носом седеющую адмиральскую бороду.

— Э… Ваше сиять…

— Молчать… Почему Вы не на званном завтраке у германского принца?.. Я Вас спрашиваю, господин старший помощник судостроителя. Второй приказ отменяет предыдущий.

— Ой! Пожалуйста, пожалуйста! Не ругайте только Владимира Полиэвктовича… мне вдруг стало нехорошо, он только помог мне дойти до купе.

— М-да-с… Любезная моя, вообще-то я разговариваю с моим подчиненным. Который хоть и проглотил язык, но за свои дела отчитываться обязан. Тем более, если проводил Вас не в Ваше купе, а в свое.

— А он за разговорами обмолвился, что… что у него есть с собой томик Некрасова. По пути мне стало лучше, и я попросила дать мне его почитать… Вот. Вот он, на столике.

— И вы тут…?

— И мы тут его читали!

— И у Некрасова все стишки такие веселые?

— Н-нет…

— А румянец вам очень к лицу, милочка. Вам обоим… Ладно, бог с вами, молодые люди, читайте. Но, чтоб мне без хихонек-хахонек на полпоезда! Я хочу отдохнуть. Все уяснили, Володечка?

— Так точно!

— Ха! Заговорил… А я уж испугался, что Вы дара речи окончательно лишились, если за Вас даме заступаться приходится. Не смейте впредь поминать лукавого всуе!.. А с Вас, красавица моя, причитается. Персональный концерт мне и еще одному зрителю дадите. Что-нибудь клавишное я Вам через день-другой организую. Вопросы есть? Вопросов нет. Вот и ладушки. Да, кстати, как там завтрак протекает, в обстановке дружеского взаимопонимания, надеюсь?

— По-моему, Ваше сиятельство, этот завтрак скоро превратиться в обед. Кампания просто замечательная, только вот у меня голова вдруг разболелась…

— И как Вы сестрицу свою оставили одну, на растерзание этим молодым хищникам? Не страшно за нее?

— Нет. Скорее уж она их всех по тумбам рассадит и в горящий обруч скакать заставит. Когда она рядом, я вообще никого не боюсь…

— Да? А когда не рядом? Вы не смотрите, что кое-кто у нас пока однорукий… Ха! Точно вам румянец к лицу. Ладно, ухожу, ухожу… Но смотрите тут у меня… — на прощание сурово погрозив голубкам пальцем, Петрович отбыл к себе.

«По тумбам рассадит, значит?.. А ведь может, вертихвостка. Главное, чтобы потом никто ни с кем стреляться не задумал. А Костенко наш — парнишка не промах. Или это по нему не промахнулись, что вернее. Ишь, как защищать-то кинулась! Типа, "коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…» Начитались… Да, хорошее это дело, быть молодым. Жаль только, что не безопасное, и слишком скоро заканчивается. Для одного, отдельно взятого, во всяком случае. Ладно, пойду, вздремну, пожалуй. На половину бессонная ночь в возрасте моей тушки требует добора релакс-тайма. А то, что там еще дальше нам светит — мало ли?..

Пока Хлодовский за порядком присматривает, можно не волноваться. Международного скандала не должно случиться, как бы Гревениц наш крылышками не трепыхал. Но, хоть и нравится мне этот потомок шляхты, отдавать Макарову придется. По существу вопроса, Осипыч прав, конечно. Но все равно, жаль… Привык я уже к его подковыркам. Кто теперь мне всеми ляпами и ошибками моими в нос тыкать будет? Война кончилась, в гору полезут льстецы, пройдохи и интриганы. А человек доверенный, умный и принципиальный мне рядом будет нужен. Свой в доску. Очень нужен…

Щеглов слишком себе на уме, карьеризмом заражен, опять же. Колчак? Боже упаси, там самомнения вагон плюс маленькая тележка, этого надо держать на действующем флоте, никаких паркетов. Нирод — хороший парнишка, но верхушечник, и со своими тараканами в голове. Так что пока, только палуба, для дошлифовочки. Да и всех остальных «птенцов» нужно для моря растить. Для моря! Мне же сейчас нужен будет помощник для кабинета и баталий совсем иного рода, чем на «Варяге» и «Громобое». Правда, есть две кандидатуры. Теоретически мне известные. Апостоли и Шершов. Жаль, выбрать придется только одного. Вот тоже ребус Вам, господин адмирал, на самое ближайшее будущее. А на настоящее… пожалуй, не нужно закрывать на ночь дверь на защелку.

Предчувствие в очередной раз его не обмануло. Небольшой дневной сон не просто пошел Петровичу на пользу, он был абсолютно необходим. Поскольку подробности «рассаживания по тумбам» были ему доложены между четырьмя ночи и пятью утра. Окса сыграла свою первую «немецкую» партию как по нотам. «Недомогание» сестрицы, как выяснилось, также было частью ее партитуры. В результате раненым в сердце оказался не только именинник, для которого год в японской столице был не богат на общение с европейскими девушками, если оставить за скобками жен представителей дипкорпуса и коммивояжеров, конечно. И посему — реакция вполне естественная.

Но вот второй «зацеп», это было что-то с чем-то! Хотя, возможно, хитроумный Василий Балк со своим шефом именно на такой вариант и рассчитывали. Окса не рассказала, как именно принц Адальберт сумел передать ей маленькую записочку, в которой просил о согласии баронессы фон Гец на встречу у рояля, конечно, если возможность для этого представится. Дабы они вместе смогли насладиться дивным пением ее младшей сестры. Послание было написано с умом и тактом, но Оксана не сомневалась, что предметом интереса для сынули германского императора стали не ее сестренка или романсы в ее исполнении, а именно она сама. В этих делах достаточно одного перехваченного взгляда. А взгляд был. И не один…

Так что вчерашнее обещание юному вокальному дарованию добыть клавиши превратилось из собственной мелкой прихоти в самую-таки насущную необходимость. И первое, что теперь предстоит сделать с утра, это отбить телеграммы городскому начальству в пару крупных городов на нашем пути. Что там у нас впереди, и чтобы не ночью? Уфа, Самара, Пенза? Рояль, конечно, блажь. А вот что-то клавишное поменьше поиметь было бы не плохо. Вдобавок решив, как затащить инструмент в салон. К сожалению, про столь полезную для путешествия через всю Россию вещицу первой необходимости, как средних размеров фортепиано, наместник Алексеев не подумал. Да и был ли сей девайс предусмотрен в его персональном поезде вообще? Или просто к составу, поданному для Тирпица и его офицеров, не прицепили музыкального салон-вагона? Кто знает, у всех свои вкусы на путешествия…

Однако, перечень жертв стрел гангстера Амура на этом не был исчерпан. Под раздачу попал и наш бедолага Гревениц. В руках себя Рудневский флагарт удержал, да и умница Хлодовский, вовремя шепнувший ему на ухо что-то вразумительное, оказался в нужном месте в нужное время. Конечно, у воюющих мужчин до женского тепла голод хронический. И вот война наконец-то сдохла. Хвала Всевышнему! Только как эти, конкретные, гормонально-эндорфинные дела будут раскручиваться здесь и сейчас? Вопрос, конечно, интересный… «Мой дорогой, тебе придется переговорить с бароном. Как бы не наделал каких-нибудь глупостей сгоряча. Ты же понимаешь, конечно, что я волнуюсь не за себя, а за бедняжку Йохана?..»

«Вот так, с рассветом на прощание к бочке меда — ложку дегтя. Начинается. Хотя и ожидаемо, на самом деле. Ах же-ж ты Лайза Минелли Полтавско-Владивостокского разлива, пАнимаИшь!.. Этот „бедняжка“ — племяш Зенден-Бибрана и крестник Герингена… Конечно, понимаю! Уж мне ли не понимать… А Гревениц, этот — да, может дров наломать. Достаточно сказать, что в „моей“ истории он не только изрядно покуролесил по женской части, но и в итоге умудрился из-за юбки пустить себе пулю в сердце, будучи к тому времени уже командиром линкора „Полтава“… Придется переговорить, куда теперь деваться, с подводной-то лодки. Только пострелушек двоих молодых идиотов мне не хватало в моем поезде. Какое счастье, все-таки, что у меня… ну, у Всеволода, то есть, одни сыновья! А была бы хоть одна вот такая вот оторвочка, помер бы, наверное, во цвете лет от гастрита-перитонита или инсульта…»

Человек предполагает, а Господь располагает. Или, если по-простому: рулят не твои хотелки, а обстоятельства. И у них, у этих обстоятельств, иногда бывают имена и фамилии. И иногда это ТАКИЕ фамилии, что пытаться попереть против — себе дороже…

С фортепиано у него вышел облом-тоталь. Во всяком случае, до Москвы. А в Златоглавой с идеей послушать романсы в исполнении очаровательной сестренки Балковской кандидатки на роль «Маты-Хари на максималках» Петровичу пришлось распрощаться… Нет, не то, чтобы столь пустяшный вопрос оказалось не по силам порешать нукерам генерал-губернатора Первопрестольной. У Сергея Александровича не забалуешь! И музыкальный салон-вагон к экспрессу принца Адальберта и его спутников, следующих до Питера, естественно, подцепили. Во время торжественных расшаркиваний и обнимашек-целовашек под бравурное, духовое военно-парадное музицирование на Курско-Нижегородском вокзале. Только остаться в том поезде адмиралу Рудневу, оказалось, не судьба.

Его задумка разобрать по косточкам и разложить по полочкам с Альфредом тему их будущей командной Большой Игры супротив «малайца» Джека с его Ройял Нэйви, накрылась медным тазом. Конечно, крушение столь далеко идущих планов стряслось не по вине Петровича, однако теперь путешествие в Фатерлянд ему предстояло однозначно, какие бы громы и молнии не метал Василий. Тем паче, на прощание приглашение прибыть ко Двору «адмирала Атлантического океана» «герр Руднефф цу ВладИвосток» публично получил не только от «друга Альфреда», но и от отпрыска самого кайзера.

Обычно несколько зажатый и внешне мало эмоциональный принц Адальберт во время расставания с Рудневым и его офицерами был весел и необычайно оживлен, чем поначалу Петровича немало удивил. Особенно контрастным настроение молодого Гогенцоллерна было на фоне явно недовольного новыми вводными Тирпица. Однако, когда обнаружилось, что баронесса фон Гёц любезно согласилась вместе с ее сестрицей продолжить вояж до столицы Российской Империи в компании с принцем и его офицерами, все стало на свои места. И тлеющие плохо скрываемой мукой глаза Гревеница, и мимолетные взгляды, которыми обменялись Окса и Адальберт, и задумчивая грусть Йохана Шмидта.

«Начинается. Слава Богу, парадные рога я позабыл в их поезде… На этот расклад мне уже не повлиять. Василий получил, что хотел, и слава Богу, два раза. А вот что за "приятная встреча» ожидает меня в Первопрестольной? Это неожиданно и… «чеГ-товски интересно!» Ага, именно так, с мимикой и грассированием нашего молодого Нирода. Как весьма интригующим является и тот факт, что первое частное послание в мой адрес, собственноручно написанное императрицей, вручил мне выступивший выразителем воли Рока адъютант «князя-кесаря» Москвы, Сергея Александровича, князь Феликс Феликсович Юсупов. Он же — граф Сумароков-Эльстон.

Эх, вот как узнал бы этот высокий, широкоплечий, добротно скроенный полковник с добродушной ухмылкой сытого царя зверей на фейсе, что его именем через сотню лет будет называться кошачий корм. Тогда бы и посмотрели на его мимику. Разулыбался тут, понимаешь!

«… Прошу Вас, любезный граф, не отказать, и принять искреннее гостеприимство МОИХ друзей, Феликса Феликсовича и Зинаиды Николаевны. Несомненно, прием Вам будет оказан достойный, а одна, неожиданная для Вас встреча, порадует… Будем иметь Большое Удовольствие позже принимать Вас лично…»

И т.д. и т. п… Короче, есть повод возгордиться, ибо ничем иным, как знаком пристального и благосклонного внимания со стороны Государыни, это послание быть не может. Ага… Муж — голова, жена — шея, так что ли?.. Или «минуй нас пуще всех на свете и царский гнев, и царская любовь»? Ладно, Гревениц и Хлодовский со мной. В случае чего будет кому задницу адмиральскую прикрыть на случай побега, если не пройду тест на корпоративную лояльность. А везунчик Костенко пусть отвезет под Шпиц мои извинения за задержку с прибытием. И сможет еще денек поворковать со своей новообретенной богиней, кстати. Заодно потом доложит все, что не укроется от его внимания на полтавско-потсдамском фронте.

Хм. Неожиданная встреча, которая меня порадует… Вряд ли царица намекает на Сергея Александровича. Да и Юсуповых, мне знавать не приходилось, память Руднева не даст соврать, это все птицы не его высоты полета. Тут не радоваться, а ушки востро держать надобно. «Встреча Вас порадует»… Нет, так можно выразиться лишь про человека мне знакомого, близкого. Из таковых в сферах у нас вращается только Вадик. Но у Юсуповых? С какого рожна? Думаю, это вряд ли…"

Первомай в Москве… Боже, какие воспоминания будоражили его память!.. Это и студенческие посиделки после отбытой нудной обязанности демонстрантов-транспорантоносцев, с пивом, воблой, шашлыками, венгерским черносливом и юными гетерами из Пищевого в Стрешневском парке. И прогулки до рассвета по наполненным ароматами пробуждающихся после зимних стуж деревьев скверам и бульварам ночной столицы. Тоже не в гордом одиночестве, естественно… Птичий гомон, рубиновые звезды башен Кремля на начинающем светлеть восточном небосклоне. Речные трамвайчики, дремлющие у дебаркадера с видом на Ленинские горы… И ее губы. Такие желанные, такие несмелые…

«Нет. Понятно, что ни кремлевских звезд, ни Сталинских высоток здесь я не увижу. И горы эти не Ленинские, а Воробьевы. И таковыми, вероятно, здесь и останутся. Зато и дурость росписи „по большой и чистой любви“, когда он был еще мальчик, а она девочка, тоже осталась ТАМ. Но… КАКАЯ же вокруг средневековая ГРЯЗИЩА!.. Хотя, может, всему виной ливни? Тут вчера, похоже, как из ведра поливало. И сейчас потихоньку еще накрапывает…»

А накрапывало между тем все чаще. Мелкие, летучие капельки дождя до блеска лакировали рельсы, шпалы и темно-синие крыши вагонов отошедшего экспресса наместника, скрывающиеся в густом, буром облаке паровозного дыма…

"Вот так. Как тогда, во Владике… Что поделать, женщины обычно ставят перед нами один и тот же вопрос самим фактом своего существования. И их к нам благосклонного внимания. Только каким должен быть мужской ответ? Адмиральский, в частности? Да, простым! Работать надо, черт подери! РАБОТАТЬ. СЛУЖИТЬ. А не перья распушать веером и с соперниками грудью в груди биться. Ум и Дело должны у мужчины всегда стоять впереди гормонов… Некогда грустить. Ну, разве, еще лишь одну минуточку…

Кстати, про «грудью в груди». Не забыть бы намекнуть кому надо, что в здешнем дуэльном кодексе порылся один, на мой взгляд, критический изъян. Надо бы, чтобы господа аристократы решали все споры относительно дам методом тесного общения на ринге при стечении всего полкового или корабельного бомонда. Нефиг нам сокращать офицерское поголовье в преддверии Великой войны из-за юбочных вопросов. Как только на суде чести всплывает шлейф женских духов в любых вариантах: битте, сударики мои, к мордобою. Никаких вам пистолей, шпаг и канделябров. А за вызовы под формальными предлогами, за чем те же юбки скрываются, деклассировать к чертовой бабушке! Хитреньких подлецов в сливках общества и без того хватает…"

Долго ностальгировать, печально глядя вслед поезду, вновь уносящему Оксу в неизвестность, Петровичу не пришлось. Как и насладиться вдосталь острым, щемящим ощущением дежавю не получилось: его уже заждались. Для перемещения в пространстве до Архангельского, князь Юсупов предпочел варианту «в коляске через Садовое, вкруг Кремля, до Поклонной и дальше, за Кунцево», вариант «паровозиком до Павшина». Так быстрее, теплее, суше и по дороге можно перекусить. Сплошные плюсы, короче. Причем, для всех очевидные. А для Петровича — еще и менее волнительно. Созерцание бытовых реалий Первопрестольной начала 20-го века душевного комфорта ему точно на добавило бы.

На его счастье, супруг сиятельной красавицы Зинаиды, которую в окружении Императрицы все так и звали — «Сияние», от идеи экипажно-гужевой экскурсии через весь город предусмотрительно отказался. Благо система передаточных железных дорог Москвы предлагала более быстрый и комфортный способ добраться до их родовой усадьбы. За что спасибо надо было сказать шефу Юсупова: добрая половина этих путей, связывающих вокзалы и подходящие к ним железнодорожные магистрали, была проложена совсем недавно, в бытность Сергея Александровича на Московском хозяйстве. Не Сталинское метро, конечно, но тоже сделано было с умом, «на вырост», так сказать…

Небольшой, ухоженный, сверкающий хромом и полированной медью локомотивчик был «запряжен» в пару темно-зеленых вагонов с имперскими орлами на дверях. Багаж Руднева и его спутников отправился в первый, где, судя по всему, были спальные места и помещения для прислуги. Второй, куда поднялись гости и сопровождающие — а таковых оказалось четверо: кроме самого Феликса Феликсовича еще два улыбчивых армейских офицера с аксельбантами и стройный, одетый с иголочки юноша в штатском — оказался салон-вагоном. На столах ожидало шампанское во льду, разнообразные закуски, а отдельная уютная курительная с двумя роскошными диванами, на случай необходимости кому-то с кем-то переговорить с глазу на глаз, давала возможность комфортного, приватного общения без помех для остальных пассажиров.

Подняв бокал-другой за встречу и знакомство, общество обменивалось последними новостями и шутками, когда Феликс Феликсович с извинениями перед офицерами пригласил Руднева «пошушукаться о делах наших грешных». И выразительно нахмурив брови, поманил за собой пока не известного Петровичу молодого человека, который присоединился к группе встречавших германского принца и его свиту позже момента официальных представлений.

Когда дверь конфиденс-купе бесшумно скользнув по роликам отделила их от остальной компании, князь Юсупов любезно пригласил Руднева присесть напротив него, у окна, а на долю загадочного юноши досталась лишь холодная фраза: «А ты постой пока…»

«Вот так вот. Интрига, однако… Только вряд ли перед нами сейчас кандидат на "неожиданную, радостную встречу».

— Любезный граф Всеволод Федорович, вижу, Вы несколько удивлены, не так ли? И я тоже удивлен. Необязательностью и безответственностью кое-кого… Увы, женщины обожают баловать своих чад и безрассудно ограничивать отцов в праве на правильное воспитание сыновей. Короче, разрешите мне представить Вам этого вот… этого… бессовестного лоботряса, — Юсупов, тяжело роняя слова, сурово сверкнул взглядом, но Петровичу уже было понятно, что разгневанность эта явно напускная, — моего старшего отпрыска. Своими театральными фортелями деятельно и старательно позорящего фамилию. Прошу любить и жаловать, как говорится… Николай Юсупов…

И не делай мне тут обиженные глаза, пожалуйста! Немцы — немцами, Бог бы и с ними. Но как ты сподобился опоздать на встречу графа Руднева-Владивостокского⁉ Нашего героя — спасителя Отечества! И где ты был с утра, вообще⁈ Или опять у коляски твоей все колеса внезапно поотлетали? Во времена твоего деда за такое с кучера шкуру бы спустили!

— Папа… Ну, ты же знаешь здешние московские брусчатки. А уж после таких дождей… и все остальное…

— Что «остальное»? Или хочешь сказать, что Сергей Александрович, и мы вместе с ним, не трудимся денно и нощно для того, чтобы из этого восточно-палестинского базара и его хаотичного человекосплетения сделать приличный Державный город с благоденствующим населением? И не из-за метаний ли по городу под этим потопом библейским он слег неделю назад с температурой под сорок?

— Великий князь, несомненно, подхватил эту мерзкую инфлюэнцу. Как я недавно в столице. Может, даже от вас с матушкой он и заразился, кстати. Вы ведь сами только недавно, как вполне от хвори оправились.

— Господи… Он еще и в медицине теперь разбирается! Николай, хватит перечить отцу во всем! Или не мы вместе с Сергеем Александровичем промокли до нитки, когда он лично помчался разбираться из-за чего встала главная насосная станция городской канализации в такой безумный ливень? Хотя, тебе ведь грешные и грязные дела земные не интересны, только Мельпомены да Талии всякие-разные. Эх, и когда же ты у меня повзрослеешь, наконец?..

— Но, папа, я же не свое мнение в данном случае высказал. Это Миша так полагает, поскольку все симптомы у Сергея Александровича он нашел позавчера те же самые, что и у меня были. А вы с матушкой просто переболели в легкой форме.

— Симптомы… Ты у меня так скоро и по латыни стрекотать начнешь. Как говорится: с кем поведешься, от того наберешься. И, кстати, не Миша, а Михаил Лаврентьевич. Ибо он не просто лекарь, хоть и прекрасный, а военно-морской адъютант Государя. Дружба дружбой, но уважение к должности — прежде всего, сколько раз я тебе говорил?

Эх, Николенька, ну почему всегда, всегда-то ты попереди паровоза? — сменив гнев на милость Юсупов тепло улыбнулся, и в этой сдержанной улыбке высветилась вся отеческая любовь и нежность к своему первенцу, — Взял и разболтал Всеволоду Федоровичу нашу секретную тайну, что его старый боевой товарищ у нас сейчас гостит… Думали, Вам, мой дорогой граф, приятным сюрпризом будет встреча с Вашим корабельным врачом, но, увы, веселой неожиданности теперь не получается, — Юсупов со вздохом развел руками, — Однако, надеюсь, что встречи с другими нашими гостями, и вообще, собравшееся общество, доставят Вам удовольствие в общении.

— А я, между прочим, и не говорил, что он у нас сейчас в Архангельском… — с притворным подобострастием потупив взор, в полголоса протянул самый богатый после малыша Алексея Николаевича наследник России.

— Что?.. Стало быть, это я сам проболтался? Так получается? — Юсупов старший озадаченно перевел удивленный взгляд с сына на улыбающегося Руднева, — Ну, да. Конфузия-с организовалась…

— Михаила Лаврентьевича мне, безусловно, приятно будет увидеть. Знаю, как высоко нынче взлетел наш бывший младший лекарь, но не сомневаюсь, все это — по заслугам. В бою он вел себя более чем достойно… Однако, Феликс Феликсович, раз уж сказали «А», будьте любезны говорить и «Б»: кого еще Вы собрали сегодня под Вашей гостеприимной крышей?

— Жаль, что не получилось приехать у Великого князя с Елисафетой Федоровной. Пока у него все еще скачет температура, а она у постели супруга почти неотлучно. Но, как Михаил Лаврентьевич нас клятвенно заверил, кризис в болезни миновал, и Сергей Александрович идет на поправку. У нас сейчас из гостей Великая княгиня Ольга Александровна, наши добрые и давние друзья граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков с его сыном Илларионом, и главный инспектор кораблестроения Николай Евлампиевич Кутейников с помощником, Эрастом Евгеньевичем Гуляевым.

— Понятно. Стало быть, я угодил с корабля прямиком на бал… — весело усмехнулся Петрович, а у самого на душе скреблись все кошки мира. Ибо это был не «бал», а самая форменная «экзаменационная комиссия». Причем по двум дисциплинам. Типа, назовем их так: основ внутренней политики Российской империи и военно-морской и инженерной профпригодности.

«Понятно: „Священная дружина“ потребует немедленного ответа на свои предложения озвученные мне Безобразовым в Иркутске, а „старики“ из-под Шпица желают задать понятный вопрос: „ты каков будешь: с нами или против нас“? И само собой, оба деятеля в фаворе у Алексея Александровича. Веселуха начинается, короче. Не дали ведь даже до Питера добраться…»

— Увы, бала мы не планировали, только дружеские посиделки в узком кругу, — оценив шутку юмора развел руками Юсупов, — Кутейников с Гуляевым, кстати, Вас специально намеревались ожидать в Москве на вокзале. Но Банщиков позавчера в Кремле встретил Николая Евлампьевича в приемной Сергея Александровича, главный корабел намеревался представиться ему. Вот только с аудиенцией, увы, не получилось. Во-первых, Великий князь еще не встает, а во-вторых, как только Миша его увидел, тотчас же заставил измерить температуру. Врачебный глаз, он на хворобу наметан. У Кутейникова выяснилась легкая форма той же самой болячки, которая и у моей супруги была. Мы его сразу забрали к себе, так что теперь чихает и кашляет в отдельных апартаментах. Только Вам к нему без марлевой маски на носу вход будет воспрещен. Как и всем. Банщиков иначе не пустит.

— Хм. Не пустит… А если я ему прикажу, по старой памяти? — саркастически хмыкнул Петрович.

— Значит, мы все Вас не пустим, Вы нам здоровый и полный сил нужны. Эта дрянь тут за февраль и весну всех почти друзей и знакомых перебрала. Слава Богу и Михаилу Лаврентьевичу с его уколами, никто из ближнего круга не скончался, но приятного ничего в том, как из тебя с кашлем куски бронхов вылетают, нет-с… Да-с, знаете-ли.

— Не волнуйтесь. Конечно, врачебные предписания для меня закон. Да, и понятно все: зараза, она, и есть зараза. А меня в Кронштадте еще ждет семья, так что буду осторожен, не волнуйтесь… Кстати, Кутейников с Гуляевым не обмолвились, с каким именно вопросом или вопросами решили они меня в Москве перехватить, не дожидаясь, пока окажусь в Питере? Что за пожар такой под Шпицем нашим случился?

— Насколько я могу судить о ваших флотских делах, а Вы ведь у них на МТК Государем назначены, как я понял, их волнует Ваше непредвзятое мнение по новым военным судам, которые предлагает строить Степан Осипович Макаров. Там в них что-то прямо такое новое и удивительное, что всех в Адмиралтействе перевозбудило. Аж дым пошел… Но только точно я Вам все равно ничего не скажу, Всеволод Федорович, поскольку, чем броненосец от миноносца кроме размера отличается, особо не разбираюсь. Тут они Вам сами все пускай растолковывают и показывают, я в этих чертежах их все равно ничего не понял, как и Илларион Иванович. Мы ведь все больше по лошадкам… — беззаботно рассмеялся Юсупов.

«Макаровские прожекты, говоришь… Как знать, как знать. С этим как раз можно было и не торопится. Сдается мне, далеко не главная тема наше будущее "железо». И то, что старик Кутейников загрипповал, аж до постельного режима, с этим мне свезло. Потому как, в отличие от нашего главного строителя, его помощника Гуляева я знаю неплохо, альтер-эго соврать не даст. Не зря память услужливо подкидывает воспоминания про наши бдения на «Гангуте». В бытность мою, Всеволода то есть, старшим офицером на том, пардон, редкостном убожестве типа «одна пушка, одна труба, одно недоразумение» не раз общались в период приемо-сдаточных испытаний с его главным проектировщиком. Кем господин Гуляев и являлся.

Конечно, пароход тот был несуразен и ущербен. Но не тем он был плох, что потонул, чиркнув днищем о камень буквально ввиду берега. Здесь, на мой взгляд, к командиру, к офицерам больше вопросов, чем к корабелам. И, слава Богу, при том несчастье я не при делах, мой-то Всеволод в это время уже на «Гангуте» не служил. Редкостно несуразен же и ущербен кораблик этот был по самой своей природе, явившись ублюдочным порождением нашей столь любимой «экономии». Мысль о которой посещает высокие кабинеты Морведа в моменты, когда, например, становится ясно, что выделенных казной на три полноценных броненосца денюжек хватит ровно на два с половиной.

Ясное дело, вопрос встает не о том, как найти и покарать виновных в исчезновении шестой части общей сметы, а как за полцены сварганить третий броненосец для Царя-батюшки, чтоб не заругал любимого младшОго братца за… ма-сенький недосмотр, так скажем… Удивительно в данном случае другое. Как вообще исхитрился Гуляев вписать в прокрустово ложе шести с половиной тысяч тонн водоизмещения двенадцатидюймовку в бронебашне, да еще и главный пояс в шестнадцать дюймов, обеспечив это все еще и мощным тараном, скоростью при форсировке машин до четырнадцати узлов, и неплохой для таранного броненосца маневренностью⁈

Между прочим, как кораблестроитель Эраст Евгеньевич был талантлив и прозорлив. Это отмечал еще адмирал Попов, которому тот в свои молодые годы помогал проектировать и строить круглые броненосные батареи для защиты портов Черного моря. Да, да! Те самые, только ленивыми у нас не оплеванные «Поповки». При этом признанные британскими инженерами «умным и изящным решением», «практически идеальными орудийными платформами» и т.п. Кстати, в этих определениях от «патентованных» кораблестроителей не было ни капли сарказма. Ведь для предельно узкой задачи момента — охране от нападения турецких броненосцев рейдов Севастополя и Одессы — при весьма стесненных средствах на создание, ограниченных технических возможностях и предельно сжатых сроках постройки, эти боевые суда получились не только полностью соответствующими техзаданию, главное — они УСПЕЛИ к своей войне.

И пусть экстравагантные броненосцы береговой обороны адмирала Попова безнадежно устарели буквально через десять лет, свою роль они выполнили. Тому же, что боевое значение они утратили столь быстро, есть два объяснения: в первую очередь это произошло вследствие научно-технологической революции, а еще того, что русский Черноморский флот начал преобразовываться из прибрежного, оборонительного, в сугубо наступательный, с «прицелом» на Проливы. «Поповкам» в нем места уже не было. Однако-ж, в войну 1877-го года турецкая броненосная эскадра к нашим портам не сунулась. И не только Макарову с его «Константином» и минными катерами благодаря, но и двум парам способных пробить бронепояс любого выстроенного на английских верфях «турка», мощных самоходных пушек по имени «Новгород» и «Вице-адмирал Попов», бросивших якоря на Одесском рейде. Вот вам, джентльмены, концепция «флит ин бин» в оборонительном варианте на практике.

Нужно отметить, что Гуляев, как кораблестроитель, в принципе был мастером «впихивать невпихуемое». Сиречь мощные пушки и броню в мизерное водоизмещение. Потому и остался в истории в первую очередь как разработчик небольших, мелкосидящих броненосцев береговой обороны. Среди которых, кстати, были и бесспорно удачные корабли типа «Адмирал Ушаков». Но главное: он первым в мире предложил концепцию построения противоминной и противоторпедной защиты подводной части корабля в виде системы продольных переборок и ячеистых отсеков. Так что все созданные после этого конструкции ПТЗ были лишь той или иной модификацией идей Эраста Евгеньевича…

«Воспоминания воспоминаниями, а переговорить с Гуляевым приватно до посещения болящего Кутейникова необходимо. Если то, что о нем помнит Всеволод верно, человек он добродушный, говорливый и павлинистый. Разговорить его дело не хитрое, военные тайны "Двора Дяди Алеши» выложит как вскрытый флешь-рояль. И еще: он ведь у нас явный англофил. Водит давнюю дружескую переписку с господами Ридом, Барнаби и Уайтом. Причем, трио этих экс-директоров военного кораблестроения Британской империи между собой общается как кошки с собаками, поливая друг друга помоями через прессу или через кафедру Парламента, а с творцом русских броненедомерков они приятельствуют охотно. Доверительные отношения Гуляев поддерживает также с Альфредом Ярроу, с Джоном Торникрофтом и работающим у последнего сыном вышеупомянутого Натаниеля Барнаби, Сиднеем, специалистом в области расчета быстроходных гребных винтов.

Может, он просто человек такой хороший, компанейский и неконфликтный, познавший всю прелесть тонкого английского юмора во время двухгодичного обучения в Кенсингтоне? Или через него удобно нужную инфу из-под Шпица качать, а нам сюда дезу сливать? Кстати, нюансик. Василию на заметку… Правда, сегодня формально уже не при делах и Эдвард Рид, и старший Барнаби, и Уильям Уайт. Все трое. Но это не суть важно. Англия, она штучка такая… интересная. Особенно, если историю появления на свет наших «перекрейсеров-недоброненосцев» типа «Пересвет» держать в уме, к которой наш помощник Главного инспектора кораблестроения ручку-то свою приложил."

У чистенького, свежевыкрашенного в весенний, светло-зеленый тон дебаркадера станции Павшино, прибывших ожидала кавалькада транспортных средств, отражавшая своим неоднородным составом всю суть момента перелома эпох. Кроме двух запряженных великолепными четверками гнедых, массивных карет, готовых с высшим комфортом века ушедшего принять четверых пассажиров каждая, здесь же стояла пара длинных, поблескивающих хромом радиаторов и лаком кузовов-ландо авто, явно итальянского или французского происхождения. Как выяснилось через пару минут, это и были итальянцы: лишь слегка различающиеся между собой в незначительных деталях «Фиаты», сделанные по специальному заказу Юсуповых на базе знаменитой гоночной «Корсы».

Кожаный, складывающийся верх машин должен был довольно сносно защищать от непогоды оба их сиденья, что было весьма кстати, поскольку косой, проливной дождь зарядил с новой силой. Но боковых стекол до крыши у первых ласточек нового, «автомобильного» века предусмотрено не было. При езде с ветерком под таким ливнем с комфортом для шофера и пассажиров здесь было похуже, чем в наглухо укупоренных каретах. Однако гаражные Юсуповых были предусмотрительны и все «седоки» стальных коней еще в вестибюле станции были облачены в длинные дождевики с капюшонами. При этом Николай Феликсович получил от одного из встречавших шлем с очками, а также длинные краги — непременный атрибут водителей для быстрой езды.

— Ну, что, папА? Помчали?.. Только Вы с Всеволодом Федоровичем на заднее сиденье садитесь, а то снова скомандуешь как тогда: «Налево крути!» А пальцем в стекло ткнешь направо.

— Ты, смотри у меня, в канаву нас не опрокинь, шутник. И поспешай медленно, чтобы экипажи не отстали, не одни едем.

— Господа хорошие, не волнуйтесь, доставим вас в лучшем виде! За брызги грязные токмо уж не обессудьте: погода-с… Айн момент! Сей секунд и подъедем-с! — подражая приторно-подобострастному голосу столичного извозчика-лихача, задорно хохотнул молодой Юсупов. И перепрыгивая через лужи, резво поскакал к темно-серому «Фиату» с разделенным на семь полей гербом-щитом главы самого состоятельного семейства в России, после Романовых, конечно, на передней дверце. На нем теснились и всадник-степняк, и тугой татарский лук, и мусульманский полумесяц, и черный державный двуглавый орел Империи, и что-то еще, чего Петрович толком не успел рассмотреть, забираясь на высокий, чуть поскрипывающий пружинами диван за спиной щелкающего какими-то рычажками под рулем Николая…

Где-то впереди деловито, утробно урчал мотор. Кузов авто надежно покачивался на мощных рессорах. По сторонам дороги в туманной сетке дождя перемежались высокие стены роскошного леса, поля, луговины, какие-то длинные хозяйственные постройки, жилые избы. Несколько раз в просветах слева мелькала иссиня-серая водная поверхность Павшинской поймы. Младший Юсупов периодически цепляясь правым локтем за углы чемоданов, пристроенных рядом с ним на пассажирском месте, деловито крутил баранку, объезжая ямы и выбоины, образовавшиеся на дороге после зимы… А Петровича надирал вопрос. Который ему безумно хотелось задать Феликсу Феликсовичу едва ли не с первого момента их знакомства.

Безусловно, по логике, он его не должен был задавать. Вообще. Как в силу практической бессмысленности, так и ввиду его явной, незамутненной бестактности, предосудительной для кого угодно, а уж для новоиспеченного графа, тем более. Но… чертовски надирало! А когда у Карпышева случался зуд дурного любопытства под мантией, долго ему он сопротивляться не мог, хотя и честно пытался. Увы, случайно оброненная Гревеницем себе под нос фраза: «Вы только посмотрите, и сам хозяин садов Семирамиды в Архангельском стоит во первых рядах встречающих», засела на подкорочке как зловредный, вирусный спам на харде.

— Феликс Феликсович… Вы не оскорбитесь, если я задам Вам один очень личный, даже интимный вопрос?

— Интимный? Да, ради Бога! — Юсупов, чуть приподняв капюшон, сверкнул на Петровича добродушной улыбкой во все свои тридцать два великолепных зуба, — Какие могут быть обиды, и мы же тет-а-тет беседуем.

— Скажите, князь, а Вам НРАВИТСЯ быть хозяином Русского Версаля?

— Хм… А Вы действительно очень интересный человек, Всеволод Федорович. Очень… Знаете, я ведь сам себя не один раз спрашивал об этом. Но из всех моих друзей, знакомых и близких именно так, чтобы про НРАВИТСЯ ли, этот вопрос задали мне лишь Вы, — Юсупов задумчиво, изучающе посмотрел Рудневу прямо в глаза. И во взгляде этом Петрович почувствовал совсем не то, что обычно подходит под клише тупого солдафона-красавчика, которому в юности повезло охмурить на балу богатую наследницу. Рядом с ним сидел исполненный внутреннего такта человек недюженного и зрелого ума, прекрасно сознающий свое место в этой жизни, со всеми его сильными и слабыми сторонами, возможностями и уязвимостями, — Ну, что же. Значит, Вам первому и предстоит выслушать на него мой ответ. Не уверен только, успею ли до Архангельского, но вариант «Да» или «Нет» не устроит ни Вас, ни меня, не так ли?

Конечно, многим директорам музеев искренне и всецело нравится то, чем они заведуют. Но я не принадлежу к этой весьма достойной и уважаемой мною, кстати, породе. То, к чему лично у меня действительно лежит душа в Архангельском, это те несколько комнат на втором этаже, в которых мы с семьей живем, библиотека, сад яблоневый и театр Гонзага. Жаль, не все декорации от великого итальянца там сохранились, но мы с Николенькой подумываем о том, чтобы их восстановить. Что же касается картин, прочей скульптуры, лепнины и фонтанов… все-таки, это не мое. Более приземленный я человек, что ли — князь Феликс в сердцах вздохнул, — Истинное же мое сокровище, непреходящая ценность земная и небесная — моя обожаемая женушка и мои мальчишки. За них отдам не думая все, что имею. И жизнь, если судьба так вопрос поставит. Поставит так, что жить мне с ними в гарнизонной квартирке? Что-ж… тоже роптать не стану.

А если уж совсем на откровенность, за последний год, знаете, в чем я самое большое удовлетворение получил? В том, что мы из Москвы смогли так организовать дело охраны и порядка на Сибирском пути до Урала, что ничего близко подобного подлости поляков у Байкала в нашей зоне ответственности не стряслось. Вы знаете, что именно на Сергея Александровича Государь ответственность за эту часть магистрали возложил? Не слышали?.. Хотя, конечно, у Вас и своих забот на флоте было выше головы, не мудрено…

Худо ли, бедно ли, свою скромную лепту в победу на Дальнем Востоке мы с Великим князем внесли. Пришлось взнуздать некоторых ретивых, по железнодорожному ведомству. Без этого двадцати «длинных» пар в сутки минимально не было бы. Конечно, это все не сильно извиняет меня в глазах Ваших, что не пришлось мне прибыть в действующую армию лично… Но одних рапортов только… — Юсупов огорченно махнул рукой, — Лишь бумагу зря изводил. Не дозволил Государь. По уму-то, оно, понятно все, ведь у Сергея Александровича не лады со здоровьем: ногами, глазами и кулаком мне ему служить приходилось. От Москвы до Перми за военное время раз двенадцать мотался, если не больше. Но, все-таки, жаль…

Ну, вот мы уже почти и дома… Коля, погуди-ка, мой дорогой, погромче, пусть скорее отворяют, — Юсупов потеребил сына за плечо, и повысив голос до командирского, чтобы его можно было расслышать через громогласную какофонию кваканий и кряканий клаксона, обращаясь к Рудневу, добавил, — Раньше, Всеволод Федорович, главные подъездные ворота днем у нас всегда открыты были. Когда заварилась каша на Дальнем Востоке, и, вдобавок еще, террористы наши доморощенные закопошились, Государь разослал губернаторам циркуляр, крепко гайки затянувший и по охране, и по секретным всем делам. Когда же вы у Токио дела свои завершили, Сергей Александрович запросил отмену. Но в ответ из Питера пришла телеграмма с указанием: «режим сохраняется до особого распоряжения Председателя ИССП». Распоряжения такового до сих пор нет, так что про прежнюю вольницу пока лишь одни воспоминания.

— Но это вполне переносимые неудобства, надо думать?

— Конечно… Кстати, вот мы и подъезжаем. Рады приветствовать Вас и Ваших офицеров, как самых дорогих для нас гостей!