Искушение для грешника (СИ)

Глава 17. Плохие и хорошие

— Эм, ба… Это не то, что ты думаешь…

— Когда так говорят, обычно это как раз именно то самое! — возмущается ба, размахивая перед моим носом театральным биноклем. Ясно, не просто бдила, а прям со всем тщанием.

— Бабуль, — юлю я. — Давай завтра все обсудим на свежую голову… Серьезно, все намного хуже.

— Что может быть хуже, чем отправиться на помолвку, а вернуться без всего: кольца, жениха и … Я надеюсь, невинность еще при тебе?

Я вздыхаю, от допроса не отвертеться:

— Марка забрали люди в черных масках…

— Эля? Таки на вас напал отряд Зорро? Что ты пила? — Роза Моисеевна переходит на повышенный тон.

— Да я не то, что не пила, — взрываюсь я. — Я пожрать весь день не могу! Марка сперли, от твоего гипюра у меня все чешется, и вот еще, — я распахиваю полы пальто и выставляю ей на обозрение ободранную коленку как раз в тот момент, когда распахивается дверь Скворцовых, и из нее опять высовывается Серега:

— Не, мам! Это не цыгане! Это рыжую где-то порвали, и она хвастается синяками!

И прежде чем я нахожу достойный ответ, Серега скрывается за дверью.

— Я их выживу, или я не Роза Моисеева Бергман! — ба угрожающе потрясает пальцам в сторону соседской квартиры. И в кои-то веки я с ней солидарна.

Ну, Серега, ты у меня еще сильно пожалеешь!

— Так, пойдем ко мне, все расскажешь, — бабушка подцепляет меня за воротник и тащит за собой.

— А поесть я получу?

— Посмотрим, — сурово отвечает ба.

Пока я топчусь в коридоре, снимая сапожки, в моей сумочке, которую ба поставила на трюмо, начинается революция. Она вся жужжит и задевает флаконы с бабулиным Диором. Черт, а вдруг это Марк!

Я, как подстреленная антилопа, скачу к трюмо, но меня перехватывает Роза Моисеевна, и с полицейским видом она извлекает мой мобильник с первой попытки. И как у нее это получается? Я всегда по пять минут роюсь!

— Кто там? — замерев на одной ноге, спрашиваю у нее.

— Аноним.

Стало быть, не Марк. Блииииин…. Надо Раевскому маякнуть, что я дома.

— Ба, дай телефон, — протягиваю я руку.

— А кто это? Этот на джипяре?

— Ба, дай телефон! Это мое дело! Что еще за допросы?

— Это не только твое дело! Как я буду смотреть в глаза Фаечке? Это он, да? Колись, паразитка, по-хорошему!

— Да, он это он, дай надо сказать, что я дома!

Телефон замолкает, и ба продолжает пытать:

— Как его зовут? Он из хорошей семьи?

— Да Федя его зовут, — психую я, когда телефон опять начинает трезвонить.

— Нам всякие Федорасы не нужны! — отрезает ба.

— Согласна, но если ты не дашь мне сказать ему, что со мной все в порядке, мы от него никогда не отвяжемся!

Ба хмуро протягивает мне мобилку и замирает рядом, навострив уши. Делаю ей глаза, но не помогает. Она только складывает руки на груди и демонстрирует полнейшее пренебрежение к тайне частной беседы. Закатывая глаза, я все-таки нажимаю на прием вызова.

— Тебя там волки сожрали?

— Нет! — я стараюсь отвечать односложно, потому что бабушка Роза откровенно греет уши.

— Ты чего так дышишь? Опять подралась?

— Нет! — повторяю я.

— С тобой все в порядке? — напрягается Раевский. — Ты как партизан на допросе у эссесовца.

Знал бы Олег, как он близок к истине!

— Все хорошо, спасибо! Я добралась нормально!

— Точно?

— Да! — ну все уже, дома я, казнь меня ждет скорая, хоть бы оладушек дали перед этим.

— Ты домой зашла? — продолжает допытываться Раевский.

— Да, — нетерпеливо отвечаю я, нервничая под бабушкиным взглядом, как тогда, когда она меня за кражей варенья застукала.

— На свидание пойдешь?

— Да! Что?

— Ладно, ты похоже не в адеквате. Ты и целовалась в этот раз как-то вяло. Закинься своей шаурмой и ложись спать. У меня на тебя глобальные планы.

Он отключается, а я бледнею перед ба, не очень представляя, что именно из слов Раевского она могла услышать.

— И где ты подцепила этого Федрилу? — бабушку так просто с мысли не собьешь.

И разуваясь я рассказываю ей сильно усеченную версию моих сегодняшних приключений. Тщательно вымарываю из повествования все ненужные для бабушкиного внимания детали, касающиеся Раевского. Дескать, мужик этот знакомый моей новой директрисы, он меня узнал там в ресторане и, пожалев калечную, отвез домой.

— Ну-ну, — скепсис бабушки Розы ощущается физически. — Не вздумай с ним связываться! Но как же жаль! Это, конечно, фиаско!

— Зато я вмазала Лисянскому, — хвастаюсь я ба, потому что она в курсе истории моей первой любви.

— Это замечательно, Элечка, спору нет. Но я тебе уже говорила, что приличные девочки сами не дерутся, они создают прецедент, чтобы за них это делали мужчины! — назидательно журит меня она.

— И часто ты такое проворачивала? — хватаюсь я за возможность не только сменить тему, но и узнать, что-то о молодости бабушки Розы. Она обычно не очень охотно делится воспоминаниями о жизни до второго брака. — Бились за тебя мужчины-то?

Роза Моисеевна мечтательно улыбается, видимо, припоминая особо впечатляющие сражения, но спохватывается:

— В общем мне в бинокль было видно, что этот Федя — мальчик плохой. Нечего тебе с ним! У нас уже есть хороший!

— Осталось только вытащить его из тюрьмы, — хмыкаю я, и тут же отвешиваю себе ментальную затрещину.

Это я тут дома, со мной все хорошо, а Марку, скорее всего, несладко. Макс, конечно, пообещал, что Марка отпустят, и Раевский говорил об этом уверенно, но все равно приятного мало.

Видимо, решив, что с меня на сегодня нотаций достаточно ба позвала меня ужинать. У меня отобрали шаурму, но выдали фаршированного карпа. Блюдо, разумеется вкусное, но шаурму все равно жалко.

Пока я ковыряюсь в тарелке, потому что, не смотря на наличие аппетита, я все время отвлекаюсь на мысли о том, до чего нелепый сегодня вечер, и как так сошлись сегодня все эти люди в одном месте, мой мобильник оживает.

Дзинькнув, он выбрасывает мне уведомление о сообщении.

Лисянский: «Теперь с тебя свидание!»

Ладно, он все-таки пытался меня обезопасить, так что надо ему как-то вежливо ответить.

Я: «Обломись!»

Лисянский: «Ты должна мне за разбитый нос, монашка!»

Как же он меня бесит этим прозвищем!

Как сейчас вспоминаю, в какой момент его заслужила, и мне хочется разбить ему не только нос, но и Фаберже!