Искушение для грешника (СИ)

Глава 23. (Бес) честная женщина

Я внезапно чувствую себя трепетной ланью перед облизывающимся серым волком. Только меня наполняет не страх, а легкое волнение. Желания Олега совсем недвусмысленные, и эта откровенность будоражит. Глубинное женское во мне знает, к чему ведут эти поглаживания, поцелуи за ушком, прижимания напрягшимся членом к попке… Знает и отдает телу команду готовиться к захвату, только, увы, не в плане сопротивления. Низ живота тяжелеет, грудь будто наливается, учащается пульс.

Раевский полностью сосредотачивается на скульптуре в его руках, а я смотрю эротическое кино в отражении зеркала. Как и любой фотограф, я — визуал, и сейчас мое сознание словно раздваивается.

Отстраненная его часть оценивает картину как красивую: нежная белокожая и рыжеволосая девушка с распахнутыми блестящими глазами и румянцем закусывает полную нижнюю губу белыми зубками в объятьях сильного мужчины.

А часть сознания примеряет зрелище на себя и находит его возбуждающим. Я вижу и чувствую одновременно, как Раевский сжимает руки поверх моих, крепко, но соизмеряя силу. Сдави он чуть сильнее, и косточки затрещат. Его ладони крупнее моих, и гордость Бергманов в них устраивается вполне уютно, и вовсе не возражает против такого массажа, даже намекает, чтобы хозяйка убрала лишние руки, а именно свои.

Когда одна рука Олега отправляется в поглаживающее путешествие по моему животу, оставляя за собой горячую волну, и, устроившись пониже пупка, приживает меня к телу Раевского сильнее, мое зрение становится тоннельным. Как в подзорную трубу я вижу, что Олег мизинцем проводит под кромкой пояса моих джинсов, заставляя девушку в зеркале напрячь живот и позволить расстегнуть пуговку. Вижу, как Раевский влажно целуя позвонки на шее, второй рукой убирает мои ладошки с груди, и она мягко пружинит, оказавшись на свободе. Вижу, что незнакомка в зеркале, уже упирается в раковину, и чувствую, как Олег проводит кончиком языка от кошачьего местечка между лопаток вверх до основания шеи, вынуждая мое тело выгибаться.

И когда он слегка прикусывает нежную кожу, сильнее вжимаясь в меня членом, я слабею. Так, наверное, чувствуют себя самочки в мире животных перед альфа-самцом.

На границе сознания маячит мысль, что сейчас произойдет что-то непоправимое, но прекрасное, а я, не могу вспомнить, почему же этого не должно произойти, но на помощь рассудку внезапно приходит технический прогресс.

Звук доставленного сообщения на моем телефоне, который выложила из кармана куртки, сопровождается вибрацией о раковину и врезается в ухо отрезвляющим жужжанием. А всплывший текст живо указывает на недопустимость моего поведения. «Элька, я добрался. Сейчас в душ и спать. Вечером позвоню».

По тому, как мгновенно напряглось мое тело, Олег понимает, что банкет окончен.

— Выйди, — прошу я его, отворачиваясь и прикрываясь руками.

Постояв еще минуту, обнимая меня и утихомиривая свои желания, Раевский все же оставляет меня одну.

Заперев дверь на щеколду, я умываю лицо ледяной водой, пытаясь сбить жар тела, лишенного обещанного удовольствия. Вот и не знаю я, чего лишаюсь, а организм воспринимает это болезненно. Но еще острее я сама принимаю факт своей слабости перед Раевским. Как смотреть после такого в глаза Марку? Да, до главного не дошло, но неужели я такая ветреная, что, собираясь замуж за одного, в считанные минуты таю в руках другого? С этим кобелем надо держать ухо востро! Первая помощь, блин! В снимании трусов, не иначе!

Коря себя на все лады, я смываю с себя грязь и волосы, оставленные кошаком, выполаскиваю футболку и вешаю сушиться. Напялив на предательские груди-нудисты принесенную Олегом футболку, ворот которой так и норовит сползти то с одного плеча, то с другого, я, состряпав максимально неприступное лицо, выхожу из ванной.

Иду на бубнеж Раевского и оказываюсь на кухне. Олег воспитывает рыжую морду:

— Рыжим положено вести себя смирно в руках хозяина, — он пытается удержать в полотенце мокрое животное, но оно непослушно выкарабкивается из кулька.

— А ты теперь хозяин? — спрашиваю я. Олег поднимает глаза на меня и усмехается сам себе, видя мой боевой настрой.

— Этого постараюсь пристроить. Держи мальца, моя очередь отмываться, — он протягивает мне котенка. В месте соприкосновения наших рук, словно электрический разряд проскакивает. Раевский улыбается, словно понимает, что со мной происходит, но пока свои поползновения не возобновляет.

Мы остаемся с котом одни.

Я прислушиваюсь, но щелчка замка на двери в ванную не слышу. Почему-то это выглядит для меня приглашением. Или он так уверен, что я к нему не вломлюсь? Задавливаю натуру, которая требует отомстить, потому что вряд ли Раевский смутится, если я застукаю его с голой грудью. Думаю, он не зардеется, даже если я его без трусов застану. Зато при мыслях о голом Олеге за милую душу краснею я сама.

Кот, равнодушный к моим моральным терзаниям, нагло выбирается из моих рук на обеденный стол, встряхивается, от чего становится похож на ёршик, и бодро топает обнюхивать всякие солонки. Оттащив чихающего котенка от перечницы, я догадываюсь, что скотинка хочет есть.

Добытое в недрах холодильника Раевского молоко он по каким-то причинам игнорирует, зато царапает пакет, из которого одуряюще благоухает курник. Мы с котей переглядываемся. Олег сам оставил нас тут на хозяйстве. Я же не могу оставить голодным малыша, не так ли? Сглатывая слюну, разворачиваю гостинец и отламываю смачный кусь.

Отковыряв несколько кусочков мяса, щедро делюсь с котенком, а в остальное запускаю свои зубы.

— Я не понял! — вздрагиваю я от возмущенного возгласа. — Я думал, ты как честная женщина придешь и надругаешься надо мной, а ты решила мной подло воспользоваться и сожрать мой пирог?