Искусство острова Пасхи

Завязка

Двадцать седьмого октября 1955 года наше экспедиционное судно «Хр. Бьелланд» подошло к острову Пасхи. Главной якорной стоянкой на все время пребывания, до 6 апреля 1956 года, была выбрана песчаная бухта Анакена у северо-восточного побережья. Базовый лагерь разбили на восточном краю приморской равнины над морем, так что хранившиеся на судне припасы были у нас под рукой. Лагерь был штабом для двадцати трех европейских и американских участников экспедиции. Рабочих нанимали среди местных жителей. Некоторые из них приезжали верхом из своей деревни Хангароа в другом конце острова, другие временно жили в открытых пещерах вблизи раскопов. Экспедиционным судном служил норвежский траулер длиной 49,5 метра, зафрахтованный на весь срок работ и оборудованный с учетом наших задач. Помимо меня, возглавлявшего экспедицию, и членов моей семьи — жены Ивон, сына Тура и трехлетней дочери Анетты — в основной отряд входили четыре ведущих археолога: Эдвин Н. Фердон младший, заместитель директора музея Аризоны (тогда он занимал должность археолога музея Нью-Мексико); доктор Уильям Меллой, профессор и руководитель кафедры антропологии Вайомингского университета; Арне Шёльсволд, старший куратор Норвежского департамента древностей (тогда он занимал должность заведующего отделом археологии в музее Ставангера); доктор Карлайл С. Смит, профессор, заведующий кафедрой антропологии в Канзасском университете. Им помогали официальный чилийский представитель в экспедиции Гонсало Фигероа и Эдуардо Санчес — оба сотрудники Центра антропологических исследовании Чилийского университета. В состав экспедиции входили также наш врач, доктор Эмиль Ессинг, которому было поручено брать образцы крови у островитян; фотограф Эрлинг Шервен; капитан судна Арне Хартмарк и подчиненные ему офицеры и команда.

Поскольку мы на целый год были оторваны от баз снабжения, на весь этот срок были взяты провизия и питьевая вода, запасные части, лагерное снаряжение, археологическое снаряжение, «джип» и припасы для местных рабочих. Зная вкусы и потребности полинезийцев по годичному пребыванию на Маркизских островах и по двум визитам на Туамоту и острова Общества, я к шоколаду, сигаретам и прочим припасам, рассчитанным также на команду и научный отряд, добавил изрядное количество одежды, ярких тканей, рыболовные крючки, ножницы, ножи и разный инструмент. По собственному опыту, подтвержденному ценными советами чилийских коллег, мне было ясно, что жителям острова, начисто лишенного магазинов, от денег мало проку. Как и следовало ожидать, привезенные вещи пришлись весьма по вкусу пасхальцам, которые жили очень бедно, без доступа к материальным благам, если не считать редкие визиты кораблей, главным образом военного судна, которое раз в год приходило с припасами из Чили. И когда мы предложили на выбор — плата наличными по чилийским ставкам или товарами из корабельных запасов, — почти все островитяне с радостью предпочли второе.

Сообщение между стоящим на якоре экспедиционным судном и палаточным лагерем на берегу осуществляла большая плоскодонная баржа. Чтобы растянуть запасы питьевой воды на судне, «джип» возил воду в лагерь с овцеводческого ранчо Ваитеа и из кратерного озера Рано Рараку.

Наш лагерь находился как раз там, где, но преданию, остановился Хоту Матуа, первый легендарный король острова Пасхи. Во-первых, мы собирались провести раскопки среди развалин, которые легенда связывала с ним; во-вторых, рядом простирался единственный на острове песчаный пляж, здесь можно было подходить к берегу сквозь прибой. Чилийский губернатор Пасхи — Арнальдо Курти и патер Себастиан Энглерт предоставили нам самим выбирать место для лагеря, но оба предпочитали, чтобы мы остановились подальше от деревни Хангароа, не вводили в соблазн местных жителей, которые не избавились до конца от взгляда своих предков на кражу как на доблесть.

Успех полевых работ во многом зависит от знакомства с отчетами предшествующих исследователей. В нашем случае это проявилось особенно наглядно. Мы высадились на берег, вооруженные знанием событий, многие из которых хранятся в памяти пасхальцев, но островитяне никак не ожидали, что эти страницы их истории известны иноземцам. Первый раз мы заметно удивили местных жителей, когда, высадившись на берег, тотчас, не обращаясь к помощи проводников, направились к легендарной обители Хоту Матуа, Пасхальцы привыкли быть информаторами во всем, что касалось их родного острова. Раньше остров посещали преимущественно любопытные туристы или же этнологи, которые получали нужные им сведения от островитян. Единственным профессиональным археологом был доктор Лавашери, а он, подобно Раутледж и другим, интересовавшимся археологическими памятниками, ограничился в полевых исследованиях тем, что изучил видимые следы и кое-где заложил шурфы.

Первые на острове Пасхи стратиграфические раскопки начались совместной операцией, с участием всех экспедиционных археологов. Рядом с нашим лагерем на поверхность выходили следы пятиугольной конструкции, которую предание называло земляной печью Хоту Матуа. В фольклоре эта печь занимает видное место, вот мы и решили ее раскопать. Только приступили к работе, как обнаружили в земле вторую печь такого же рода. Углубились еще на метр, и, к великому удивлению островитян, появилась третья печь, относящаяся к более раннему периоду. Теперь уже гости выступили в роли информаторов. Печь, которую пасхальцы связывали с именем Хоту Матуа, никак не могла принадлежать первому королю острова, ведь под ней лежали другие, более древние печи. Островитяне были ошеломлены.

После совместных раскопок в резиденции Хоту Матуа каждый археолог облюбовал себе объект для дальнейших работ. Фердон избрал культовый центр Оронго, на краю вулкана Рано Као, на высоте 410 метров. Здесь расположены хорошо известные руины сугубо неполинезийского селения, состоявшего из напоминающих лодку смежных домов со ступенчатым сводом. До прибытия на остров миссионеров пасхальцы ежегодно собирались здесь на празднества, включающие важное состязание, победитель которого получал титул птицечеловека. Из селения на горе зрители следили, как участники состязания, лежа на подобных бивню плотах пора из камыша тотора, плыли наперегонки к скалистым островкам Моту-Нуи, Моту-Ити и Моту-Каокао за первым в году яйцом крачки, прилетающей с востока. Победителю брили голову, потом красили ее в красный цвет, и до следующих состязаний все островитяне кормили его и чтили как священного птицечеловека. Скальные обнажения Оронго были покрыты рельефными изображениями скорченных фигур с человеческими конечностями и птичьей головой, оснащенной длинным крючковатым клювом. Множество преданий донесло до наших дней память о своеобразном культе птицечеловека, который играл столь важную роль в религиозной жизни на Пасхе. Полагали, что он возник одновременно с селением Оронго, хотя культ этот не мог быть принесен с других островов Полинезии, так как на них ничего подобного не обнаружено. Раскопки Фердона в Оронго обнажили, к удивлению его рабочих и других островитян, рядом с культовыми постройками более древнюю мощеную культовую платформу. Здесь была солнечная обсерватория с метками, указывающими, где всходило солнце во время равноденствия, а также летнего и зимнего солнцестояния; найдены многочисленные петроглифы и каменная скульптура — голова, отличная по стилю от других пасхальских скульптур (фото 2 а). Стратиграфия и последующая радиокарбонная датировка образцов из ритуального очага на платформе показали, что она относится к Раннему периоду, а культ птицечеловека был введен позже строителями каменных домов Среднего периода. Во многих местах птицечеловек высечен поверх более ранних изображений солнечного божества с большими глазами. Птичий культ Среднего периода сменил солнечный культ Раннего периода. Тщательно исследуя крытые плитами дома Оронго, Фердон обнаружил также незамеченные прежде росписи на кровлях — птицы с крючковатым клювом, маски с перьевыми повязками и плачущими глазами, серповидные камышовые лодки с мачтами и парусами (Ferdon, 1961, р. 221–255, pis. 26–31; наст, том, фото 183 а, b, рис. 21–25).

Меллой решил раскапывать наиболее известные и часто упоминаемые в литературе пасхальские руины — величественную аху Виналу — и не столь приметные окружающие сооружения. Раскопки выявили, что эта аху строилась и перестраивалась в три этапа. Распространенное мнение, что великолепная техника мегалитической кладки, напоминающая сооружения Перу доинкской поры, — конечный результат местной эволюции, оказалось ошибочным. Нижние ряды превосходно обтесанных и пригнанных камней относятся к Раннему периоду, их клали первые поселенцы (фото 7 b, с, 8 а). Верхняя часть ориентированного по солнцу замечательного сооружения Раннего периода была в Среднем периоде разрушена и перестроена, чтобы служить опорой для могучих длинноухих каменных торсов стандартного пасхальского типа. В Позднем периоде, он же период Хури-моаи, монументы низвергли, а платформа служила для засыпаемых грудами камня беспорядочных погребений. Сняв наслоения Позднего периода, засыпавшие нижнюю часть соседней аху, Меллой увидел выгравированный на камне парусник, вроде тех, которые были нарисованы на крышах в Оронго; это изображение относится к Среднему, если не к Раннему периоду. Была раскопана углубленная в землю площадка с внутренней стороны той же аху, и здесь нашли еще одну необычную скульптуру (фото 2d). Патер Энглерт и пасхальцы давно знали, что в этом месте над землей выступает кирпично-красная грань камня хани-хани — так на острове называют вулканический шлак, который шел на изготовление «париков» для огромных статуй. По форме и по материалу эта тесаная колонна совершенно отличалась от единственного известного до наших раскопок типа пасхальских изваяний, и никто даже не подозревал, что речь идет о статуе, пока Меллой не откопал ее и не поставил вертикально. Необычное изваяние было выполнено в виде прямоугольной колонны высотой 3,5 м. Правда, голова была отбита, но остались высеченные рельефом руки с лежащими на животе кистями и коротенькие ноги. Рельефом намечены пуп и отвислые груди, между которыми высечена яйцевидная ямка (Mulloy, 1961, р. 93—181, pis. 3, 17).

Шёльсволд для начала раскопал одну из круглых каменных оград, которых так много на острове; они часто группируются и сообщаются. Этнологи, опираясь на полученные от пасхальцев сведения, полагали, что стены призваны были защищать от ветра участки, на которых выращивали бананы и другие культуры. Правда, многие ограды стояли на голой скале. Исследования Шёльсволда, дублированные Фердоном, показали, что речь идет об остатках каменных домов того же типа, какой можно видеть в Южной Америке, на приморских склонах ниже озера Титикака. Очевидно, входом служило отверстие в нижней части конической камышовой крыши. Внутри одного из домов была раскопана выложенная камнем земляная печь (фото 15 b) с обугленными остатками пищи. Радиокарбонная датировка позволила установить, что последние обитатели покинули дом около 1526 года, то есть во второй половине Среднего периода. И снова островитяне были поражены нашим открытием, хотя знали из местных преданий, что несколько поколений назад на острове были круглые каменные дома с камышовой крышей, которые назывались харе паепае и служили школами, где обучали читать и писать знаки, известные нам по священным дощечкам (ср. Englert, 1948, р. 222). Выяснилось, что эти дома ронго-ронго представляли собой дальнейшее развитие типа построек, широко распространенного на острове до начала войн и разрушений Позднего периода (Skjols-vold, 1961, p. 295–303, pis. 36, 37; Ferdon, 1961, p. 305–321, 329–338, pis. 38, 39).

Затем Шёльсволд со своей бригадой рабочих-пасхальцев перешел на карьеры Рано Рараку, разбил лагерь и приступил к обширным раскопкам. Заложив шурфы на считавшихся природными образованиями буграх у подножия карьеров, он обнаружил, что они всецело сложены из огромного количества спущенного из карьеров обломочного материала, с примесью забракованных ваятелями рубил и древесного угля. Радиокарбонная датировка отнесла этот уголь к Среднему периоду, когда были в разгаре работы в карьерах. На макушке одного бугра стояло жилище птицечеловека; его обычно связывали с начальной порой истории острова, теперь же стало очевидно, что оно появилось в Позднем периоде. Углубившись в грунт вокруг шеи некоторых знаменитых «каменных голов» у подножия вулкана, Шёльсволд и его бригада расчистили могучие мужские торсы. Фигуры были полностью завершены, не хватало только ног, плоское основание статуи покоилось на мощеной площадке. Одна из самых внушительных скульптур, торчавшая из осыпи на 5,5 м, после раскопок оказалась вдвое выше — 11,4 м над первоначальным уровнем грунта (наст, том, фото 14 а). Расчистив другой каменный торс, увидели выгравированный на его груди серповидный корабль с тремя мачтами. От корабля вниз тянулась длинная леска, на ней, около пупа статуи, висела большая черепаха (фото 14 с, рис. 26). Но ведь эти статуи были засыпаны оползнями до появления на острове европейцев и до того, как в период Хури-моаи началось низвержение монументов, — значит, судно, напоминающее формой камышовую лодку, было высечено в конце Среднего периода, когда прекратилась работа ваятелей. Пасхальцы вспомнили, что в преданиях о прибытии Хоту Матуа фигурирует огромная черепаха. Но ни одно из их преданий не объясняло, откуда могла взяться коленопреклоненная статуя необычного типа, которую Шёльсволд откопал в осыпи ниже самой древней части карьеров Рано Рараку. Сей тучный великан (фото 3, цв. фото VI) высотой 3,67 м — ягодицы покоятся на пятках, руки лежат на коленях, козлиная бородка, овальные глаза с ямками зрачков — по стилю исполнения никак не укладывался в пасхальские каноны. Когда судовые механики с помощью джипа и талей подняли эту статую, толпы пасхальцев примчались верхом из деревни Хангароа посмотреть на нее (Skjolsvold, 1961, р. 291–293, 339–379; pis. 40 е, f—64).

Смит раскопал несколько обитаемых в прошлом пещер и эллиптические фундаменты описанных первыми миссионерами хижин из жердей и камыша (харе паепга). И не нашел ничего, что датировалось бы раньше Позднего периода. Он установил, что обсидиановые наконечники для копий (матаа), которыми вплоть до вашего прибытия был буквально усеян весь остров, — характерная черта Хури-моаи, или Позднего периода; в слоях Среднего периода не обнаружено ни одного образца. Это лишний раз подтверждает, что в Среднем периоде на острове царил мир, люди были заняты производительным трудом. Далее, Смит раскопал несколько аху, в том числе такие важные сооружения, как Аху Тепеу, Аху Хекии и Аху Те-пито-те-кура. Независимо от Меллоя он тоже пришел к выводу, что наиболее совершенная кладка из больших, тщательно пригнанных камней относится к ранней поре и что она была астрономически ориентирована согласно движению Солнца, тогда как верхние ярусы этих ступенчатых террас были перестроены в Среднем периоде. Строители этой поры не были солнцепоклонниками, они использовали готовые культовые платформы как пьедесталы для своих огромных статуй из кратера Рано Рараку, увенчанных красными пучками волос (пукао). Характерные признаки Позднего периода — сброшенные с аху статуи и погребения в закрытых плитами камерах или под низвергнутыми изваяниями. Углубившись в землю под огромной (9,8 м) статуей, сброшенной с Аху Те-пито-те-кура (примерный вес этого гиганта — 82 тонны, не считая красного пукао весом около 11,5 тонны), Смит увидел высеченное на ее животе двухмачтовое серповидное судно. При этом передняя мачта пересекала пуп фигуры, так что он напоминал круглый парус (рис. 27) вроде тех, какими снабжены два серповидных судна на росписи, обнаруженной Фердоном в Оронго (Smith, 1961, р. 181–219, 257–271, 287–298, pis. 18–25, 32–34).

Особенно взволновались пасхальцы, когда мы, по совету Энглерта, решили провести раскопки во рву Поике. Эта четырехкилометровая формация представляет собой ряд продолговатых выемок, окаймленных сверху низкими валами. Со времен первых миссионеров известно, что ров Поике занимает видное место в пасхальских преданиях. Метро и другие предполагали, что речь идет о естественной впадине, отделяющей обрамленный скалами древний лавовый полуостров Поике от более позднего потока лавы на самом острове, а местные предания — вымысел, попытка объяснить природное образование. Однако сами островитяне упорно стояли на своем: дескать, заполненная ныне песком впадина, которую здесь называют Ко те Уму о те Ханау Ээпе — «Земляная печь Длинноухих», — оборонительное сооружение, вырытое легендарными «длинноухими», прозванными так за обычай удлинять мочки ушей. По преданию, длинноухие уже воздвигали на острове статуи, когда прибыли короткоухие предки нынешних пасхальцев. Длинноухие использовали короткоухих пришельцев для своих грандиозных сооружений как рабочую силу, если не просто как рабов. После карау-карау — двухсот лет — мирного сосуществования короткоухие восстали. Длинноухие укрылись на скалистом полуострове Поике, за оборонительным рвом, который наполнили хворостом и сухой травой, чтобы поджечь в случае атаки. Но предательство женщины из короткоухих, жившей вместе с длинноухими, позволило отряду противника незаметно обойти ров. Когда остальные короткоухие пошли на штурм и длинноухие развели костер во рву, прокравшийся отряд атаковал их с тылу, так что длинноухие попали в собственную западню. Ранние иноземные посетители Пасхи записали разные версии предания об этой битве. Они рассмотрены в другом месте (Heyerdahl, 1961, р. 33–43), а здесь довольно сказать, что трое длинноухих будто бы спаслись, пробежав по телам убитых, и укрылись в пещере. Об одном из них, Оророине, рассказывается, что он говорил на языке, отличном от языка короткоухих. Он же считался прямым предком по отцовской линии братьев Атан, с которыми мы познакомились на острове (Englert, 1948, р. 157).

Раскопками Поике руководил Смит, и для начала он заложил в нескольких выемках разведочные шурфы. Утверждение пасхальцев, что речь идет об искусственном сооружении, сразу подтвердилось.

Используя место, где встретились два лавовых потока, древние строители углубились в породу. Вынутый грунт они складывали так, что сверху выемки защищались валами. Попавшие в этот грунт угли из небольшого костра позволили нам произвести радиокарбонную датировку, которая дала цифру 386 год плюс-минус 100 лет. Выходит, что люди жили на Пасхе но меньшей мере на тысячу лет раньше, чем говорили исследователи, считающие, что первые обитатели острова пришли из Азии. После завершения рва он был надолго заброшен, его наполовину занесло песком и делювием. Выше этого слоя лежат пласты красной и черной золы — след огромного жаркого костра. Угли из него при радиокарбонной датировке дали примерно 1670 год — замечательное совпадение с датой 1680 год, которую вычислил, исходя из местных преданий, Энглерт (Smith, 1961, р. 385–396, pl. 66). Но и после наших раскопок некоторым этнологам, не бывавшим на острове Пасхи, настолько трудно было согласиться с преданиями островитян, что они выдвинули гипотезу, будто ров Поике не оборонительное сооружение, а ряд выемок для выращивания бананов, где собиралась стекающая по склону дождевая вода. Однако такая попытка опровергнуть предания не выдерживает критики, ведь каждая выемка огорожена сверху валом, который как раз отводил воду в сторону.

Итак, экспедиция установила, что ров и впрямь был искусственным и что предания верно указывали, где и когда горел костер. И вероятно, это открытие произвело на пасхальцев особенно сильное впечатление.

Пока я обеспечивал повседневную работу на перечисленных объектах и изучал подъемный материал, пасхальцы поделились с нами сведениями, которые мы тут же проверили на практике. Так, четыре престарелых брата Пакарати, сыновья проповедника Николаса Пакарати, которому миссионеры поручили вести церковные службы, связали из камыша тотора и показали нам в действии плавучие средства — от напоминающего бивень плота пора, употреблявшегося в состязаниях за титул птицечеловека, до больших серповидных лодок, на каких выходили в открытое море рыбаки (цв. фото XV).

По совету все того же Энглерта, я обратился к бургомистру деревни, Педро Атану, чей дед, Атаму Тупутахи девяносто лет назад называл имена своих предков вплоть до длинноухого Оророины. Среди своих родичей, которые тоже слыли потомками длинноухих, Атан отобрал одиннадцать помощников, чтобы подтвердить правдивость передаваемых из поколения в поколение рассказов о том, как предки высекали, перетаскивали и воздвигали исполинские длинноухие статуи. На вопрос, почему же прежде никто не рассказал об этом посетителям острова, бургомистр ответил, что никто из них не спрашивал его. После ночного ритуала с диковинным пением и плясками (фото 184 f), призванного обеспечить успех в работе, Педро Атан и его товарищи вооружились собранными в отвалах базальтовыми рубилами и приступили к показу, как в стене кратера Рано Рараку высекали статуи. По темпам работы можно было заключить, что на изготовление одной статуи понадобился бы год. Затем 180 приглашенных из Хангароа пасхальцев под руководством Атана, с помощью веревок, на деревянных салазках в виде плуга, протащили по равнине изваяние средних размеров. И наконец, всем на удивление, двенадцать потомков длинноухих сумели поднять на три метра двадцатипятитонного истукана и установить его на аху Атуре-хуки в Анакене, с которой он был низвергнут во время воин Хури-моаи. Деревянными вагами статую чуть заметно раскачивали то с одной, то с другой стороны и все время подкладывали под нее камни, сначала поменьше, потом побольше. Гора камней понемногу росла, и наконец исполин выпрямился. Способ настолько же неожиданный, насколько простой и эффективный. Двенадцать человек управились с грузным великаном за восемнадцать дней; до тех пор все ученые предполагали, что статую втаскивали на рампу, а уже с нее опускали на аху, и для этого требовалось множество людей (Heyerdahl, 1958, ch. 5; Skjolsvold, 1961, p. 366–372, pis. 60–61).

Камни, использованные для подмащивания, убрали, и впервые со времен Хури-моаи вновь на своем аху утвердился могучий истукан. Он стоял спиной к морю, возвышаясь над палатками, словно ориентир; глубокие глазницы отличали его от незаконченных статуй у подножия карьеров. Установка изваяния произвела сильное впечатление на нас и, конечно же, подействовала на психологию островитян, которые привыкли видеть статуи лежащими ничком на земле. Лишь по рассказам дедов знали они, что некогда все истуканы стояли на аху, и вдруг на глазах у них один великан поднялся, изменив пейзаж Анакены (фото 9).

Но мере того как продвигались работы археологов и эксперименты самих пасхальцев, мы стали замечать странную перемену в поведении наших рабочих, которая затем и привела к тому, что поднялась завеса над тайной пещер. Остерегаясь краж, мы обнесли наш лагерь в Анакене оградой — простой веревкой. По полинезийскому обычаю, территория лагеря была объявлена табу для незваных гостей. Поначалу эта мера не оправдалась, в первую же ночь из деревни явились на конях гости и унесли веревку, а заодно и кое-какое имущество, лежавшее около палаток. На другой день губернатор назначил двух вооруженных стариков сторожами, однако последующие события сделали эту меру излишней. Растущее суеверие пасхальцев удерживало их от дальнейших краж в нашем лагере, даже когда мы иной раз оставляли его совсем без присмотра.

Первым о пещерных тайниках с нами заговорил один из двух сторожей — Касимиро. Воздав должное нашей кухне и сигаретам, он через несколько дней решил отплатить за гостеприимство ценными, на его взгляд, сведениями: юными парнишками он и второй сторож, Николас Пакомио, вместе с отцом Касимиро однажды побывали на островке Моту-нуи. Старик велел им сидеть на месте и ждать, а сам исчез за скалами, направляясь в подземный тайник. Оба помнили, что сперва он испек курицу в уму, причем только ему можно было стоять там, где поднимался пар из земляной печи. Оттуда он нарочно пошел в ложном направлении, чтобы сбить ребят с толку. Теперь Касимиро вызвался показать нам, где все это происходило; правда, входа в тайник он не знал, вход был искусно замаскирован камнями. Памятуя опыт предшествующих исследователей, мы сперва решили воздержаться, а когда через несколько месяцев напомнили Касимиро про обещание, он всякий раз, когда мы спускали на воду катер, чтобы идти на Моту-нуи, исчезал под каким-нибудь хитроумным предлогом. Позднее нам удалось взять с собой на островок Пакомио, но его указания были настолько неопределенными, что поиски ничего не дали. Правда, он показал нам пещеры, в которых побывали члены экспедиции Раутледж.

Через несколько недель, после того как мы отвергли предложение Касимиро, Арне Шёльсволд покинул базовый лагерь и поставил свою палатку в кратере Рано Рараку, где затем четыре месяца руководил раскопками в мастерской древних ваятелей. Помимо разместившихся в пещере по соседству рабочих он пригласил на должность бригадира и своего помощника одного из наших двух сторожей — старика Пакомио, сына той самой прорицательницы Ангаты, чьи видения подняли пасхальцев на бунт во время визита Раутледж. Шёльсволд но один месяц жил в тесном контакте с островитянами, и однажды он познакомил меня со своими записями, где говорилось:

«Вскоре после того, как я обосновался внутри вулкана Рано Рараку, ко мне однажды вечером, когда стемнело, зашли Хосе Пате и старик Пакомио. Они повели речь о ронго-ронго и пещерах, и оба заверяли меня, что на острове очень много тайников с необычными предметами. Преобладают каменные скульптуры, но есть и деревянные изделия. В некоторых пещерах, возможно, даже сохранились дощечки ронго-ронго. Примерное расположение тайников во многих случаях известно, вся трудность в том, чтобы отыскать вход. Они рассказывали, что еще в предыдущем поколении были люди, знавшие вход в пещерный тайник. Мне это показалось неправдоподобным — ведь если в прошлом поколении знали путь в пещеры, какие-то из них должны быть известны и теперь. Когда же я осторожно спросил, можем ли мы найти какие-нибудь тайники, если хорошенько поищем, они сразу посуровели с виду и предостерегающе покачали головой, дескать, эти пещеры табу — кто в них войдет, того ждет беда.

А через несколько дней Пакомио по секрету сказал мне, что покажет одну пещеру. На мой вопрос, известен ли ему вход, он с улыбкой заговорщика ответил утвердительно. Однако дни шли, а Пакомио все никак не мог решиться назначить точный срок похода в пещеру. Тем временем в деревне начали открыто говорить про пещеры, после того как эта тема перестала быть тайной в нашем лагере в Анакене. Пакомио начал колебаться — дескать, он не знает точно, существует ли тайник, но я-то чувствовал, что у него просто пропала охота доводить до конца свою затею. Когда же из Анакены на наши головы свалилась новость, что членам экспедиции уже показывали секретные пещеры, он окончательно изменил позицию и стал уверять, что в наши дни никому не известен путь к тайникам. Сдается мне, вся эта шумиха его напугала. Пакомио — старый человек, к тому же сын Ангаты, немудрено, что он с таким почтением относится к вере и суевериям предков.

Перед этим Хосе, не вдаваясь в подробности, рассказал мне, будто Педро Атан отыскал вход в старую пещеру. Старик Тимотео Пакарати, еще до того как пещерные тайники перестали быть загадкой, тоже рассказал мне по секрету, что знает про одну пещеру на равнине около Рано Рараку. Вместе с ним и Хосе я осмотрел это место, примерно в 250 м на восток от вулкана и метрах в 100 к востоку от дороги на Хоту-ити. Указания Тимотео были достаточно определенными, он утверждал, что узкий вход в пещеру находится в пределах указанного им участка диаметром около 20 м. Дескать, один покойный родич побывал в этой пещере и сообщил, что в ней лежит много странных «фигур». По словам Тимотео, пещера принадлежала роду Тепано. Ни Хосе, ни Тимотео не были расположены доводить до конца поиски входа.

Не один раз мои рабочие на раскопе в Рано Рараку по своему почину рассказывали мне, что на острове есть множество пещерных тайников с «разными предметами»».

Благодаря тесному общению с рабочими-пасхальцами тот же Шёльсволд первым заметил, что местные жители далеко еще не избавились от суеверий. Он сообщил, что их поведение определяется этими суевериями: есть множество вещей, которые они должны или, напротив, не должны делать во избежание беды. Например: «Ложась ночью спать, пасхальцы всегда накрывают голову. Объясняют, что это делается затем, чтобы не видеть бродящих в темноте аку-аку. Я часто навещал рабочих в их лагерях вблизи Рано Рараку и всегда видел, что они, ложась спать, либо укрываются одеялом с головой, либо кутают голову в одежду. Особенно опасным считалось ходить в кратере Рано Рараку после наступления темноты. Если пасхальцы навещали меня поздно вечером, они никогда не приходили в одиночку; их поражало, как я решаюсь оставаться один внутри кратера. Гости часто уверяли, будто слышат поющих в зарослях тоторы на кратерном озере аку-аку; в таких случаях они боялись выходить из палатки и уговаривали меня не делать этого. Особенно опасной считалась одна статуя внутри кратера, о которой говорили, что у нее «дурная рука». Они приходили в ужас, если кто-нибудь перешагивал через лежащего человека— такой поступок был чреват бедой».

Суеверие, о котором первым сообщил Шёльсволд, стало явным для всех нас по мере расширения наших работ. Снова и снова слышали мы одну и ту же историю: наша группа сразу по прибытии разбила лагерь там, где некогда жил первый пасхальский король Хоту Матуа, и мы сами признались, что нам это было известно; мы произвели там раскопки и показали пасхальцам скрытые глубоко в земле сооружения и изделия, о которых современные жители острова не подозревали; мы разослали своих людей в разные концы, и они откопали большие статуи, о которых никто не знал, потому что они лежали под землей. Как могли иноземцы найти эти скрытые вещи? Не иначе как они сами или их духи побывали на острове в стародавние времена, когда все это еще находилось над землей. Постепенно подозрения сосредоточились на моей особе. Во-первых, я возглавлял экспедицию, во-вторых, пасхальцам было известно, что много лет назад я проплыл мимо их острова на древнем плоту. Некоторые из них даже требовали от патера Энглерта и от экспедиционных археологов подтверждения, что начальник экспедиции — представитель их собственного племени, который вернулся в свою древнюю обитель в долине Анакены. Волнение возросло до предела, когда мы поручили бригаде длинноухих поднять большую анакенскую статую. Вечером семнадцатого дня этих работ к своим двенадцати родичам явилась из деревни старуха Виктория Атан и на некотором расстоянии от спины истукана выложила из камешков магический полукруг, чтобы статуя, которой назавтра предстояло утвердиться на своем узком основании, в последнюю минуту не опрокинулась. Перед тем, как уйти, она подарила мне старинный рыболовный крючок из камня — бесценный, чрезвычайно редкий образец. Хотя она уверяла, что «нашла» крючок в тот же день на склоне холма близ нашего лагеря, на самом деле он, конечно, много лет хранился у нее. Позднее племянник Виктории, Хуан Атан Пакомио, принес еще два превосходных древних крючка и один незаконченный образец и признался, что прятал их в пещере (Heyerdahl, 1961, р. 417–418, figs. 102 d, е, 103 i; наст, том, фото 15 f).