Искусство острова Пасхи

Моаи тангата-ману («фигурка птицечеловека», мужская); фото 38—41

Ни одна другая деревянная фигурка на Пасхе не равна по важности моаи кавакава, моаи папа и моаи тангата. Однако для полного представления о наборе изделий, играющих существенную роль для нынешних пасхальцев, необходимо остановиться и на демоне-боге или мифическом персонаже тангата-ману (буквально — «человеко-птица»). Докоммерческие изделия этого ряда не тождественны в деталях, поэтому описание сведется к общим признакам.

Для всех изделий этой категории характерна птичья голова на человеческом туловище; часто выполнены обе руки и крылья; стилизованная кисть изображает птичий хвост. Некоторые детали головы, туловища, нижних конечностей очень напоминают моаи кавакава, но не на всех экземплярах.

Более стандартизованный тип тангата-ману стал настолько обычным после коммерсиализации искусства, что большинство изучавших пасхальскую культуру ставят его в один ряд с моаи кавакава и моаи папа. Только тщательное изучение наличных музейных экземпляров показывает, что прототипом послужила переданная в 1826 году русским Адмиралтейским музеем в Кунсткамеру Академии паук скульптура, вероятно вывезенная с острова Пасхи Ю. Ф. Лисянским в 1804 году. Множество имитаций изготовлено на острове для продажи, особенно после того как на Пасху попала иллюстрация ленинградского экземпляра, опубликованная в 1934 году Стефеном-Шове. Но иллюстрация показывает фигурку в профиль, на ней не видно вырезанное на голове и клюве птицы человеческое лицо. Вот почему эта интереснейшая деталь ленинградского образца обычно передается резчиками как непонятный бугор в верхней части клюва. Между тем (смотри фото 38 и 39, а также описание в Каталоге) на ленинградском экземпляре клюв птицы, если смотреть сверху, одновременно является длинной, струящейся бородой. Края бороды обозначены зубцами вдоль приоткрытого клюва. Эти же зубцы часто воспроизведены на клювах других подобных фигур, у которых сверху нет человеческого лица.

У некоторых птицечеловеков туловище изможденное, торчат позвонки, ребра и мечевидный отросток, но другие образцы лишены признаков изможденности, а то, что кажется ребрами, изображает напоминающие перья длинные пальцы, которые берут начало в сложенных на спине крыльях. В нижнем конце позвоночника (или ложбины) вырезан кружок, от него на ягодицы веером спускается кисточка, представляющая птичий хвост. Размерами птицечеловеки мало отличаются от деревянных фигурок, описанных выше.

Метро (1940, с. 256–257) пишет: «Изображение птицечеловека, существа с птичьей головой и человеческим туловищем, одна из наиболее часто встречающихся фигур среди петроглифов. В Оропго, центре культа божества с птичьей головой, этот мотив высечен на скалах больше 150 раз. Многое говорит за то, что изображенный таким способом птицечеловек символизирует бога Макемаке. С другой стороны, деревянные изображения этого бога редки. Изображения птицечеловека — пример того, как традиционные мотивы определяли всю пасхальскую деревянную резьбу. Птицечеловеки на петроглифах совсем непохожи на деревянных».

Действительно, на Пасхе известны три типа птицечеловеков. Идея человека с птичьей головой играла важнейшую роль. У деревянного птицечеловека, в отличие от рельефов Оронго, крылья на месте рук; от птицечеловека в письменах ронго-ронго его отличает длинный и толстый орлиный клюв. Между скорченным птицечеловеком, высеченным рельефом на скалах Оронго (цв. фото VII, вверху), а также на плитах в других местах (фото 179–181, 265–267), и деревянными тангата-ману явно нет стилевого родства. Очень вероятно, как предположил Метро, что птицечеловек на каменных рельефах представлял важное божество, а не героев, которых избирали на год птицечеловеками в честь этого божества, — такую гипотезу выдвинула Раутледж (1919, с. 262–263). Что же касается деревянных статуэток, то они, скорее всего, изображали человека в птичьей маске и, возможно, в наряде из перьев. На лондонском экземпляре (фото 40–41) отчетливо видно, как из-под поднятой птичьей маски выглядывает лицо человека.

Часто встречающееся в этнографической литературе утверждение, что в Полинезии не знали масок, ошибочно, судя по этому образцу, изготовленному в домиссионерские времена. В музеях Полинезии (с. 150) хранятся две деревянные маски из Новой Зеландии и одна из архипелага Туамоту; в Музее «Кон-Тики» в Осло есть древняя деревянная плясовая маска с Мангаревы (Heyerdahl, 1965, р. 157–158, pl. 55 а — f). Автор наблюдал церемониальные танцы в масках как на Мангареве, так и на Пасхе. Пасхальский танцор имитировал птицечеловека, его тело было обернуто мешковиной, а на голову надета бумажная маска в виде длинного клюва с зубчатым узором по бокам (фото 184 f). Метро сообщает об употреблении масок тайными обществами (1940, с. 139). Возможное происхождение: Тангата-ману в пасхальской резьбе по дереву так или иначе несомненно связан с культом птицечеловека, главным элементом всей религиозной активности на острове ко времени прибытия туда миссионеров. Наши раскопки каменных домов культового поселения Оронго, где скалы покрыты рельефами птицечеловеков (Ferdon, 1961, р. 221–255), показали, что культ птицечеловека возник на Пасхе с началом Среднего периода. Постепенно он полностью вытеснил господствовавший ранее культ солнца. Символы птицечеловека были высечены поверх прежних солнечных символов на скалах и статуях; изображения птицечеловека гравировали на основаниях поваленных статуй Раннего периода.

Как отмечал Метро (1940, с. 341), ничего подобного пасхальскому птичьему культу нет в других областях Полинезии. Кроме Пасхи изображение человека с птичьей головой встречается лишь среди петроглифов на острове Ланаи в Гавайском архипелаге, и никто не станет увязывать происхождение сложного пасхальского культа птицечеловека с этими немногочисленными и географически удаленными мотивами. Но так как в фауне острова Пасхи нет птиц с длинным, изогнутым на конце клювом, как у птицечеловека на местных изображениях, исследователи пытались искать вне Полинезии область зарождения столь существенного для пасхальской культуры культа и мотива. Раутледж (1919, с. 297, рис. 125) следом за Бальфуром (1917) усмотрела параллель в деревянном поплавке от рыболовной сети Соломоновых островов, оформленном в виде сидящего человека с птичьей головой. Метро (1940, с. 413–414) отвергает эту поверхностную меланезийскую параллель. И Кёнигсвальд (1951) стал искать параллели еще дальше, указывая на птичьи орнаменты текстиля далекой Суматры, стилистически совсем не похожие на пасхальских птицечеловеков и отделенные от Пасхи 150 градусами по долготе.

Если же снова обратиться к ближайшему материку, мы увидим огромную область, где птицечеловеки составляли важнейший элемент древнего искусства и религии. Область эта простирается от Тиауанако до тихоокеанского побережья. Центральная фигура на Двери Солнца в Тиауанако окружена тремя рядами мифических созданий, сочетающих черты человека и птицы. Шестнадцать фигур среднего ряда — рельефные изображения фантастических существ с птичьей головой, крючковатым клювом и крыльями при человеческом туловище с человеческими руками и ногами (фото 310 а, b). Короткий, как у кондора, клюв этих птицечеловеков высокогорья очень похож на сильно изогнутые клювы птиц и птицечеловеков, занимающих видное место среди стилизованных знаков на нерасшифрованных пасхальских дощечках ронго-ронго. Что же до длинного клюва с крючком на конце, какой можно увидеть на рельефах Оронго и у деревянных тангата-ману, то он тождествен клюву мифических птицечеловеков в искусстве перуанского побережья, где, как и на Пасхе, представлены оба типа (рис. 37–39). В древнем Перу птицечеловеки тесно связаны с морским промыслом, судя по тому, что они часто изображены вместе с океанскими камышовыми судами. Либо они, стоя на палубе, вместе с людьми управляют судном, либо тянут судно, впрягаясь в канат. Идея птицечеловека глубоко укоренилась в древних культурах Южной Америки, и маски птицечеловека известны на всем протяжении от Южной Америки до Северо-Западного побережья Тихого океана, где члены тайных обществ надевали деревянные маски с длиннейшими клювами. Типичное для птицечеловека на пасхальских рельефах туловище наподобие кошачьего, в скорченной позе, видим также на древних керамических бусинах и цилиндрических печатях тихоокеанских островов у побережья Эквадора, вблизи перуанской границы. Здесь представлены птицечеловеки с большими глазами, часто сидящие по двое лицом друг к другу, как это обычно для Пасхи (фото 180 b, 310 f, g)[4]. Далее к северу, в Панаме, снова находим парные изображения птицечеловеков с типичными для Пасхи клювами, с шишкой и кисточкой внизу спины (фото 310 с). Мотив человеческой фигуры, у которой из-под птичьей маски проглядывает лицо, издревле присущ культурам Нового Света, в частности Мексики (фото 319 а, b), где сохранилась даже скульптура птицечеловека с вырезанным на клюве человеческим лицом, как на острове Пасхи. Речь идет о каменной статуе в археологическом музее Мехико; сходство профиля с тангата-ману (фото 318) побудило автора осмотреть скульптуру с возвышения, тут-то и обнаружилось, что на клюве сверху изображено лицо. Как и на Пасхе, у этой древней мексиканской скульптуры туловище и конечности человеческие, а голова птичья, с длинным клювом. Если же посмотреть сверху, голова птицы, совсем как у пасхальских тангата-ману, оказывается лицом мужчины с рельефным носом и длинной, струящейся бородой. Сходство этой статуи с тангата-ману чересчур велико, чтобы считать его случайным совпадением. Древность идеи птичьей маски в Перу подтверждается ее воплощением в искусстве Мочика на северном побережье. Бенсон (1972, с. 52, 53; фото 3–9) описывает и иллюстрирует фигурные сосуды, изображающие «человека, выряженного совой, в совином оперении и совиной маске».