Искусство острова Пасхи

Открытая пещера Лacapo Хоту над морем

Педро Атан как-то заявил: если несколько человек вместе войдут в пещерный тайник, аку-аку покинут его, и некому будет сторожить вход, охраняя тайну от посторонних. Другими словами: «Что известно двоим, знают все». И в самом деле, Энрике не замедлил похвастаться по секрету своему приятелю Лacapo Хоту, близкому другу Педро Атана, что узнал про пещеру Атана Атана, и скоро об этом заговорила вся деревня.

К тому времени Лacapo уже сам не раз приносил мне ночью интереснейшие каменные скульптуры, причем они, в отличие от подарков Атана Атана, как правило, не подвергались чистке и были покрыты патиной. Сперва я получил от него необычную маску, затем чашу из красноватого камня с горельефным изображением стилизованных человеческих голов по краям, и, наконец, маленькую каменную модель похожего на бивень камышового плота пора, на каких его предки плавали за яйцами к птичьим базарам (К-Т 1284, 1312, 1313).

На вопрос, почему эти вещи не чищены, Лacapo объяснил, что его пещера относится к немногим совершенно сухим тайникам, она продувается ветром насквозь через два отверстия. Вместе с тремя сестрами он унаследовал ее от матери, а к ней тайник со всем содержимым перешел от ее деда, Хатуи. Пещера расположена на северном берегу, в районе Ханга-о-тео.

Рассказы Лacapo, а также других предполагаемых владельцев пещер мы записывали, чтобы проверить их, если удастся попасть в тайник. Слова Лacapo о том, что в районе Ханга-о-тео есть потайная пещера, подтверждали полученные Энглертом (1948, с. 53) сведения о старике Андресе Теаве, деде Чавеза, который потихоньку ушел из деревни, чтобы умереть в тайнике в Ханга-о-тео, и никто не сумел его найти. Впрочем, если даже родичи его нашли бы, вряд ли они стали бы докладывать об этом миссионерам.

За несколько дней до нашей вылазки в пещеру Атана Атана Лacapo принес мне в мешке еще три скульптуры. У одной, изображающей голову животного, была сильно поцарапана морда. Лacapo пришел уже перед рассветом; обычно спокойный и выдержанный, он на этот раз был сильно взволнован и возбужден. В конце концов удалось выяснить, что в эту ночь он был на волосок от смерти. Один раз благополучно спустился в пещеру, а во второй раз у него под рукой обломился камень, и Ласаро с трудом удержал равновесие на обрыве. После чего долго сидел на краю скалы и размышлял, не навлекает ли он на себя беду, вынося камни из тайника. Немалого труда стоило убедить Ласаро, что ему, напротив, сопутствовала удача, ведь он не упал. Но вообще-то в одиночку лазать ночью по скалам — безумие. Мы условились, что он больше не полезет за камнями, а отправится в деревню и попробует уговорить сестер передать пещеру членам экспедиции в обмен на дары, «приносящие счастье». Среди скульптур, уже доставленных Ласаро в лагерь, были иллюстрированные на фото 190 а, 194 b, 216 b, 223 а. 231 с, 232 с, d, 236 g, 255 b, 256 b, 259 с, 271 a, 272 с, 278 и 279.

В ночь, когда мы готовились навестить пещеру Атана Атана, Ласаро крутился около палаток. Улучив минуту, когда рядом со мной никого не было, он сказал, что догадывается о нашей затее и тоже решил сводить меня в свою пещеру, но после того, как я побываю в тайнике Атана. На другое утро я снова увидел его около палаток, и он попросил меня раздобыть для него у стюарда живую курицу; кур у нас было много, нам их дарили навещавшие лагерь местные жители. Ласаро был очень доволен, когда получил белую курицу, сказал, что это хорошая примета. И добавил, что завтра утром нам понадобится катер.

Двадцать первого марта на рассвете мы собрались на нашем экспедиционном судне. Ласаро попросил два рулона ткани и еще какую-нибудь небольшую вещицу, все равно какую. Ткань предназначалась его двум старшим сестрам, и он долго выбирал подходящую расцветку; младшей сестре исполнилось только двадцать лет, она ничего не знала о пещере. Для третьего подарка он остановился на ножницах; судя по тому, что затем последовало, ему просто нужен был символический дар для аку-аку.

Море было спокойно, спокоен был и Ласаро, когда мы пошли на катере из Анакены на запад, в сторону Ханга-о-тео. Несмотря на слабый ветер, мы вскоре попали в высокую зыбь и началась сильная качка. Ласаро бесстрастно заметил, что аку-аку всегда нагоняют волну, когда кто-нибудь направляется в пещеру. С расширенными глазами он цеплялся за банку, пока не показались голые скалы, зажатые с двух сторон грудами сорвавшихся сверху глыб. Здесь Ласаро показал место, где его бабка, занимаясь рыбной ловлей, однажды застала среди скал старуху, которая мыла и сушила камни из тайника. Бабка прошла мимо, сделав вид, что ничего не заметила; когда же она возвращалась, старуха тоже была занята рыбной ловлей, а скульптуры исчезли.

Дальше мы миновали одинокую ветряную мельницу в кратерной долине Ханга-о-тео. Ныне эта долина безлюдна, но до прибытия на Пасху миссионеров здесь жило много островитян. Ласаро приблизительно указал место, откуда его родственник Альберто Ика однажды принес две хорошо сохранившиеся дощечки ронго-ронго, одна из которых была вырезана в виде рыбы. Снова он повторил, что его роду принадлежат четыре пещеры. Одну он нам покажет сейчас; вторая, поменьше, находится среди береговых скал в районе Винапу, ее вход он тоже знает. Третья пещера — на отвесной стенке южного склона Рано Рараку; в ней три отделения, принадлежащие разным родам, каждое охраняется своим аку-аку, и пещера полна скелетов. Туда он ни за что не решился бы войти, даже если бы знал вход. Четвертую пещеру мы только что миновали, она принадлежит Альберто Ика, и, кроме владельца, никто не знает вход, хотя у Альберто есть брат, Даниель, родившийся часом раньше. По словам Ласаро, два года назад Альберто принес из пещеры две очень твердые, почти черные дощечки ронго-ронго и показывал их многим в деревне. Однако ночью Альберто проснулся от щипков аку-аку и увидел, что в окно лезут полчища карликов. Обезумев от страха, он тотчас встал и отнес дощечки обратно в пещеру.

Не успел Ласаро описать нам, где примерно находится пещера Альберто, как ему почудилось, что он видит четырех человек, сидящих на камне. Мы никого не заметили. Катер обогнул очередной мыс, здесь волнение было еще сильнее, и как ни старался Ласаро объяснить нам, где расположен вход в его собственную пещеру, мы ничего не могли рассмотреть. Волны захлестывали катер, и могучий прибой не позволял высадиться на камни. Сила ветра почти не возросла, но изменилось направление, так что нам оставалось лишь поворачивать назад и пробиваться на восток сквозь пенистые гребни. Только обогнули первый мыс, как на равнине над скалой, где находилась пещера Альберто, все увидели четырех человек. Они сели на коней, трое направились на восток, один помчался галопом на запад. Расстояние не позволяло различить лица, но Ласаро уверял, что узнал брата Альберто, и предположил, что остальные — его сыновья. Ласаро не сомневался, что они искали пещеру Альберто Ика.

Вернувшись из неудачной вылазки в Анакену, мы увидели, что волны нещадно качают наше судно. Высокий вал вынес катер на берег. Мы опасались, что неудача поколеблет решимость Ласаро, но он с невозмутимым видом выбрался на пляж, хотя все мы промокли до костей.

Под вечер мы оседлали четырех коней и отправились вдоль северного побережья на запад по остаткам древней дороги, извивающейся среди разбросанных на плато шершавых лавовых глыб. Ласаро и я ехали впереди, за нами следовали доктор Уильям Меллой и фотограф. После мельницы в Ханга-о-тео еще сохранился участок древней мостовой; здесь Ласаро остановился, чтобы показать нам на скале горельефное изображение огромной змеи с ямками вдоль спины. Ее размеры и отграниченная от шеи голова свидетельствовали, что перед нами не угорь, а именно змея. Горельеф во всем был подобен необычным скульптурам из пещерных тайников, если не считать, что он был намного больше и его высекли в коренной породе. Энглерт знал об этом рельефе и его не меньше нас удивляло, откуда взялось изображение змеи в части Тихого океана, где вообще нет змей, ближайшие водятся на побережье Южной Америки.

Около брошенной во время транспортировки огромной статуи, километрах в двенадцати от мастерской скульпторов, мы свернули с древней дороги, пересекли каменистую равнину и по неглубокой лощине направились к крутым береговым скалам. Если раньше Ласаро держался спокойно, то теперь, приближаясь к месту назначения, он начал заметно нервничать. Стегнул плеткой своего коня и попросил меня тоже прибавить ходу, чтобы мы прибыли первыми. У венчавших скалы двух могучих лавовых глыб он поспешно соскочил с коня и привязал его, показывая знаками, чтобы я следовал его примеру. В несколько секунд сорвал с себя рубашку и брюки, схватил веревку и в одних трусах подбежал к краю обрыва, умоляя меня, чтобы я поскорее раздевался и следовал с курицей за ним. Только тут я обнаружил, что в сумке, притороченной к седлу, он привез жареную курицу. Босиком, в одних трусах я догнал ого в ту самую минуту, когда он уже был готов спускаться с обрыва. Ласаро нервно велел мне съесть куриную гузку и дать ему кусок мяса, когда он вернется. После чего исчез, не успев ответить на мой вопрос, есть ли мне гузку сейчас или ждать его. Только я развернул банановые листья, в которые была завернута жареная курица, и собирался оторвать гузку, как Ласаро показался снова. Я сунул гузку себе в рот, а он жадно проглотил кусок грудинки, озираясь по сторонам. Потом велел мне разложить несколько кусочков мяса на камнях. Когда я это сделал, он немного успокоился и сказал, что теперь можно есть не спеша и поделиться с остальными двумя участниками нашей вылазки, которые подоспели в этот момент и спешились.

Сам Ласаро все так же торопливо набросил петлю веревки на камень — на мой взгляд, весьма ненадежный, соединенный со скалой лишь комом грязи, — и снова полоз вниз. Он веревкой не пользовался и даже не стал проверять прочность опоры. Я спросил, можно ли на нее положиться; он испытующе посмотрел на меня и бросил вызывающее замечание. Я далеко не скалолаз, но пришлось переваливать через край скалы так же, как Ласаро, не пользуясь веревкой. В зубах я держал завернутые в бумагу ножницы, которые он попросил меня захватить. Прямо под нами, метрах в пятидесяти, между камней бесновался прибой. Мы спускались зигзагом по узким полочкам на отвесной стене — только-только уцепиться пальцами. После очередного поворота я увидел свободно свисающую сверху веревку. Ласаро стоял ниже меня; с помощью веревки, стараясь возможно меньше налегать на нее, я слез к нему. Мы еле-еле умещались вдвоем на выступе, прижимаясь к стенке. Почему-то именно здесь Ласаро вздумалось торжественным голосом потребовать, чтобы я дал ему руку и обещал никому на острове не рассказывать о нашей затее. Вот уеду с Пасхи, тогда могу говорить и писать все, что захочу. Если во время следующего визита чилийского военного корабля «Пинто» в деревне станет известно, что Ласаро отдал мне камни из тайника, он скажет сестрам л всем другим, что я получил копии, а через несколько месяцев все забудется. Ласаро явно больше опасался сестер, чем аку-аку. Одно дело — передать другому пещеру, совсем иное — вынести все содержимое.

Солнце склонилось к горизонту, море внизу было расписано барашками… Ласаро отпустил мою руку и предложил мне найти вход в пещеру. Опираясь на его руку, я наклонился, но увидел только отвесную стену с узкими полочками и выступами. Ласаро торжествующе объяснил, что никто не может проникнуть в его пещеру, даже увидеть ее, для этого надо точно знать, как действовать дальше. И он сперва объяснил, какие шаги и повороты нужно делать. Начал с левой ноги, а кончил тем, что опустился на колени на узкой полочке внизу, улегся на ней, подрыгал в воздухе ногами и вдруг исчез. Но почти сразу появился вновь, держа в одной руке скульптуру. Торжественно вручил ее мне в обмен на ножницы и сказал: «Ключ». Это была гротескная человеческая голова (К-Т 1595, фото 193 а) с козлиной бородкой, большими выпученными глазами и длинной, горизонтальной, как у зверя, шеей, словно скульптура когда-то торчала из стены, как об этом писали первые исследователи Пасхи (с. 38).

С согласия Ласаро я положил «ключ» на полку, ведь мне предстояло повторить его сложный маневр, чтобы спуститься к входу. Лишь стоя на четвереньках на нижнем уступе, я увидел впереди, под козырьком, узкую щель. Чтобы дотянуться до нее, надо было лечь ничком и вытянуть руки вперед. И только просунув внутрь руки и голову, я смог подтянуть следом ноги.

Одно было совершенно очевидно: живя в деревне, на другом конце острова, Ласаро никак не мог сам обнаружить эту пещеру. Секрет дошел до него от дедов, которые жили на равнине у Ханга-о-тео и знали каждый уголок в окрестностях. Он еще раньше рассказал мне, что пещера называется Моту Таваке, то есть «Скала тропической птицы», а вся местность у подножия Ваи-матаа — Омахи.

Отверстие в скале и начало хода были такие узкие, что стоило великого труда пролезть, не оцарапавшись о зубцы на шершавой лаве. Продвигаясь вперед, я заметил какой-то слабый свет. Там, где ход начинал расширяться, можно было различить очертания двух каменных фигурок, стоящих по бокам. Фигурка справа (К-Т 1597) оказалась маленькой копией известных пасхальских истуканов, но совершенное исполнение и патина отличали ее от обычных подделок для туристов. Скульптура слева была совсем необычной, она изображала спаривающихся черепах (К-Т 1650, фото 247 а). Позже Ласаро объяснил, что копия истукана и врученная мне у входа причудливая голова были сторожами пещеры. Когда он нашел голову, она лежала перед черепахами, вот он и «решил», что она служила «ключом».

Дальше свод был повыше, я смог сесть и убедиться, что тусклый свет проникает в продолговатую пещеру через трещину справа. В средней полости лежали почти истлевшие остатки двух скелетов без каких-либо следов одежды. Они лежали навытяжку, так что не исключено, что люди, которым принадлежали останки, сами похоронили себя здесь заживо. Ведь обычно в домиссионерскую пору кости скелетов оказывались смещенными при вторичном погребении.

Преграждая путь, в центре стояла каменная плита. На ней горельефом высечена мужская фигура — ноги широко расставлены, гениталии торчат, руки подняты, все четыре конечности согнуты под прямым углом (К-Т 1393, фото 210 с). По бокам сего грозного персонажа, на обрамляющей углубление со скелетами неровной естественной полке беспорядочно лежало в несколько рядов множество каменных скульптур. Пол голый, без сена и камышовых циновок, на стенах никакого намека на плесень, не заметил я и пыли в этой сухой, отлично вентилируемой пещере. В размещении скульптур не было никакой системы; правда, маски и человеческие фигурки смотрели на вход.

Лишь один мотив повторялся дважды (К-Т 1599 и 1658, фото 229 а, b). Великолепно исполненное маленькое млекопитающее — вероятно, крыса — свернулось калачиком на выпуклом камне, вроде той ящерицы, которую зарисовал Жоссан (наст, том, рис. 6е). Возле плиты с горельефом стоял серповидный парусник, причем мачта и парус были вырезаны отдельно и вставлены в отверстие, просверленное в середине палубы (К-Т 1598, фото 281). Затем мой взгляд остановился на грубо вырезанной каменной чаше с человеческими масками по краю (К-Т 1601. фото 275). Антропоморфные изображения были представлены гротескными большеглазыми масками и не такими дьявольскими на вид персонажами с бородой и удлиненными мочками ушей. Среди зооморфных мотивов преобладали куры, морские птицы, птицечеловеки, но я увидел также рептилий, морских животных, млекопитающих. Поразило меня реалистическое изображение коня рельефом на каменной плите (К-Т 1600, фото 234 b). Каждому пасхальцу известно, что их предки не знали этого животного. Так что если резчик задумает подделывать старинные вещи, он никак не станет изображать коня. Островитяне могли видеть лошадей на борту европейских кораблей в конце XVIII века, но на самом острове кони появились только в 1866 году, с прибытием первых миссионеров. Очевидно, рельеф из коллекции Ласаро был изготовлен в это время или несколько позже, однако не для продажи.

Ласаро забрался в пещеру следом за мной. На лице его не было написано ничего похожего на благоговение, только легкое отвращение. Нервозность, которую я наблюдал у него наверху, прошла. В пещере он совершенно успокоился, можно было говорить громко, ничего не опасаясь, хотя сама обстановка как-то невольно заставляла понизить голос. Потом Ласаро заметил, что в пещере не было злых аку-аку, «потому что он произнес положенные слова», когда залез в нее первый раз. Его информация о содержимом тайника не добавила ничего к тому, что и без того было очевидно. О скелетах он знал лишь, что это его далекие родственники. К сказанному о сторожах у входа добавил, что фигурка на плите — «самая важная», «вождь» всех остальных скульптур, изображает одного из «королей». Спаривающиеся черепахи, по его словам, помогали привлечь к берегам острова живых черепах и увеличивали их плодовитость.

Ласаро выполз наружу и помог спуститься Меллою, но фотограф не поддавался ни на какие уговоры, он приглядел себе подходящий утес и оттуда снимал телеобъективом наш рискованный спуск к тайнику. Нам пришлось немало потрудиться, чтобы извлечь скульптуры из пещеры неповрежденными. Я протискивался через лаз туда и обратно, вынося по одному изделию. Держа в одной руке фонарик, в другой — скульптуру, я осторожно подтягивался на локтях, стараясь не порезаться сам и не ударить драгоценную добычу о стены, пол или свод. Взошла луна; Ласаро и Меллой, с трудом удерживая равновесие на полочках, принимали и передавали вверх фотографу отобранные мпой изделия. Хотя мы трудились вчетвером, светя друг другу фонариками, вся процедура была настолько сложной, и дело продвигалось так медленно, что мы сдались, подняв восемь скульптур. Решили вернуться назавтра, привезти людей побольше и снаряжение получше. Так и сделали; всего из этого тайника было поднято девяносто пять каменных скульптур (К-Т 1592–1662, 1864–1887; фото 191 b. с, 192 d, 193 а, 210 а, с, 211 b, d, 212 d, 213 с, f, 229 а, b, 233 b, 234 b, 236 с, 239 а, 241 b, 242 d, е, 243 с, 245 е. f, 247 а, 250 а, b, 260 с, е, 264 а, с — е, i, 265 b, е, f, 266 a, b, f — i, 267 a, d, 268 а, с, 269 а, 270 а, 273 d-i, 275, 281).

Ножницы Ласаро оставил в пещере. Туда же он на время положил оба рулона ткани — дескать, пусть сестры подождут щеголять в новых платьях, пока экспедиция не покинет остров.

Хотя наши впечатления от визитов в две пещеры — Атана Атана и Ласаро Хоту — заметно отличались, некоторые основные элементы совпадали. В отличие от тайника Ласаро в пещере Атана (и владелец сам этого не отрицал) явно наводили порядок, ее можно было на звать этакой языческой версией христианских рождественских яслей. Все чисто, аккуратно, на полу свежее сено, вычищенные фигуры разложены на камышовых циновках. То ли потому, что сюда регулярно наведывалась Таху-таху, то ли пещеру готовили для нашего визита, во всяком случае, она напоминала, скорее, музейную витрину, может быть, капище, но не тайное хранилище. Доступ к пещере Атана был очень простой, и секретной она оставалась лишь потому, что отверстие в своде тщательно маскировали. В уму такапу, по соседству с входом, была зажарена курица с бататом, и мы выполнили приспособленный к данному случаю ритуал, причем нашей одежде не придавалось никакого значения. Останков в пещере Атана не было, если не считать помещенных у входа двух черепов.

Посещение тайника Ласаро во многом было обставлено иначе. Подступ к пещере чрезвычайно трудный, и сама природа скрыла ее так основательно, что не было нужды закрывать входное отверстие. Благодаря току воздуха внутри было сухо, и пещера больше походила на кладовку, чем на капище. На полу лежали останки двух покойников; тела тут же на месте и разложились. Поверхность изделий покрывала темная патина. Похоже, их внесли через узкий лаз давно: ни на одной скульптуре не было царапин, какие украшали большинство вещей, доставленных в наш лагерь Ласаро. Ритуал свелся к минимуму. Ласаро просто разделся до трусов и предложил нам сделать то же. Он не устроил уму такапу вблизи пещеры, а привез жареную курицу с собой. Мы не ели бататов. Ласаро разрешил мне оставить «ключ» снаружи; Атан настоял на том, чтобы я внес «ключ» в пещеру. У Атана и его братьев, по их словам, было по пещере на каждого, а заправляла всеми пещерами их старая тетка. У Ласаро и его сестер был один тайник на всех, и только он знал вход.

Теперь о тех элементах, которые совпадали. В обоих случаях речь шла о подлинных пещерных тайниках, которые Атан (или Атаны) и Ласаро считали своей личной собственностью. Оба тайника перешли к нынешним владельцам по наследству, считались тапу и охранялись аку-аку, для которых полагалось произнести определенную формулу, прежде чем приблизиться к пещере. Ритуал уму такапу предписывал съесть жареную курицу, перед тем как входить в тайник, и новый владелец был обязан, взяв гузку себе, угостить других и бросить на землю несколько кусков для аку-аку. Внутри пещеры у входа стояли скульптуры, именуемые «пещерными стражами» (тиаки ана). Один из них считался «пещерным ключом» (матаки ана), и «ключ» вручали новому владельцу, после чего он мог войти в тайник. Содержимое тайника составляло собрание разнородных мелких каменных скульптур, возле которых лежали человеческие останки. Скульптурам приписывались магические свойства, приносящие счастье владельцу. В обеих пещерах были изображения животных, доставленных (и пасхальцы об этом знали) на остров европейцами. Тайники не полагалось оставлять совсем пустыми: Ласаро положил в пещеру ножницы, Атан Атан предупредил, чтобы мы не трогали два человеческих черепа.

Если приобретение обычных пасхальских резных изделий происходило по твердым цепам или после упорной торговли, то передача пещерных скульптур носила характер обмена подарками, причем особенно ценились ткани для женских платьев, рубашки и брюки мужчинам, рыболовные снасти и сигареты. Эти же предметы пасхальцы могли получить в уплату за работу и за вещи, изготовляемые для продажи.