Искусство в век науки

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Под влиянием научного прогресса художественное развитие человечества делает новый шаг вперед. Расширение сферы эстетических отношений приводит искусство в непосредственное соприкосновение с наукой. В результате возникают некоторые промежуточные формы, претендующие в равной мере на принадлежность и к художественному творчеству, и к гуманитарному научному знанию. Здесь эмоциональное, эстетическое воздействие опирается на научное знание, а последнее приобретается и закрепляется средствами искусства. Образ сливается с понятием. Но речь в данном случае идет только о гуманитарном знании. Мы убедились, что и по методу (типологизация) и по предмету (сознание) искусство в некоторых своих разновидностях сближается с науками о человеке и обществе.

Что касается естествознания, то тут дело обстоит сложнее. Обнажились некоторые общие корни творчества, и современный ищущий натуралист безусловно заинтересован в художественной культуре. Но объекты изучения, методы получения и передачи знаний здесь иные. Взрывоподобный прогресс наук о природе имеет и некоторые теневые стороны. Художник остро на них реагирует, призывая науку помнить о нравственности. Эта профетическая — предупреждающая и воспитывающая — функция искусства приобретает сегодня особо важное значение. Таков итог нашей книги.

Дальнейший ход рассуждений мог бы привести к выяснению тех сдвигов, которые произошли под влиянием научно-технической революции внутри самой нравственности и нашли свое отражение в искусстве. Речь могла бы пойти, например, о ломке традиционных, веками сложившихся отношений между полами. В. И. Ленин предсказывал их в беседе с К. Цеткин: «И в эту эпоху, когда рушатся могущественные государства…. когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. Подхлестывающая жажда разнообразия в наслаждениях легко приобретает безудержную силу. Формы брака и общения полов в буржуазном смысле не дают удовлетворения. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции»[110]. Научно-техническая революция ускорила этот процесс, способствовала ликвидации «двойной морали» — двойного стандарта полового поведения: один существовал для мужчин, другой — для женщин. Прогрессивный в основе своей процесс в условиях капиталистического отчуждения зачастую принимает уродливую форму. Искусство ярко обрисовало все плюсы и минусы «сексуальной революции». Ограниченные размеры книги лишают возможности остановиться на этой проблеме.

За пределами книги остается к другой вопрос, неизбежно встающий при разговоре о сближении научного и художественного творчества. Какое место в современном искусстве принадлежит научной фантастике? Строго говоря, нет принципиальной разницы между фантастикой «научной» и «ненаучной». Разве что в степени художественного мастерства. Сравните роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» с повестью С. Лема «Солярпс». У Булгакова: сатана, ведьмы, черная магия — это «ненаучно». У Лема: астронавты, звездолеты, мыслящий океан — это «научно». А занимает обоих писателей примерно одно и то же: судьба человека. Любая фантастика — лишь прием остранения. Устремлена она, как правило, к людским делам. Сошлюсь на авторитет: «С каждым годом становится все более ясным, что задача фантастики не в выдвижении и нагромождении невероятных научно-технических гипотез и не в популяризаторских диалогах об основах кибернетики. Растет понимание того, что главная задача фантастики — в углубленном внимании к нравственным, социально-психологическим проблемам настоящего и будущего». Так пишет В. Ревич в послесловии к роману братьев Стругацких «Трудно быть богом». Не согласиться с ним нельзя.

Иногда спрашивают: как соотносятся типологизация и реализм? Это самостоятельная проблема. Коротко о ней можно сказать, что приемами типологизации (как и типизации) пользуется и реалист, и романтик. Речь идет только о характере воплощения в художественном произведении философских идей — прямом или опосредованном. Что касается социалистического реализма, то здесь содержатся самые широкие возможности сочетания «форм самой жизни» с условными формами. «Социалистический реализм как метод не связывает себя приверженностью к определенным формам, — пишет Л. Якименко, — …художники ищут и создают такие формы, которые способствуют познанию, устремлены к утверждению социальной правды, способны красотой и совершенством обогатить внутренний мир человека»[111]. Функция социалистического реализма в искусстве аналогична функции диалектического материализма в науке. Ученый, пользуясь диалектическим методом, вырабатывает на его основе конкретные приемы исследования. А художник, пользуясь методом социалистического реализма, находит свои индивидуальные способы создания художественного образа.

Еще вопрос. Какое место по сравнению с другими формами общественного сознания занимает искусство в эпоху научно-технической революции? Духовная жизнь — не спортивная арена, здесь нет призовых мест. Если принять это, то условно можно сказать, что искусство прочно занимает «второе место». В прошлом первенство принадлежало религии, и искусство тянулось к ней, заимствуя ее формы, проникаясь ее содержанием. Теперь на «первое место» вышла наука, ее судьбы влияют на художественное творчество, рождают новые формы. Только не надо забывать: новые веяния не отменяют старых, традиционных форм. Искусство никогда не отрекается от того, что было создано раньше. Какими бы неожиданными и парадоксальными ни выглядели новаторские усилия, они рано или поздно завершаются своеобразным движением вспять, как бы возвратом к первоистокам. При том, что где-то в глубине удерживается и достигнутый результат. Возникает тот синтез, который предусматривает диалектическая фигура триады. Современная эстетическая культура позволяет наслаждаться шедеврами прошлого и работать в духе традиции, а также плодотворно осваивать все новые и новые принципы художественного творчества. Художественное творчество не существует вне национальной традиции. Иначе оно бессодержательно, беспочвенно.

При чтении книги могут возникнуть и другие вопросы. Всего не предусмотришь. Иной любознательный читатель задаст столько вопросов, что семь самых квалифицированных авторов на них не ответят. И все же спрашивать надо. «Занавес упал, а вопросы только подняты». Так заканчивает Брехт одну из своих пьес. Вопрос — это поиск, переход к новой проблеме. В любом вопросе может содержаться искорка разумного подхода к делу. А это уже много.