Испания. Горы, херес и сиеста

Глава 19 На берегах реки Гвадалквивир

Дорога до Севильи оказалась гораздо более нервной, чем я ожидала. На моей карте была отмечена узкая и короткая дорога класса «Б», которая плавно перетекала в шоссе с двусторонним движением.

— Нет-нет, дорогая, это совсем не крупная автомагистраль, — успокаивали меня сотрудники компании «Мишлен», держа в руках желтые карандаши. — Это не очень оживленная двухполосная дорога. Она приведет вас прямо в сердце города.

Сотрудники «Мишлен» явно хотели ввести меня в заблуждение, и я им не поверила.

За несколько километров до Севильи движение начало становиться все более и более интенсивным.

То, что раньше было дорогой класса «Б», теперь походило на задыхающуюся выхлопными газами трассу с громыхающими грузовиками и резвыми машинками марки «фиат-пунто». Параллельно этой дороге на моей карте была отмечена еще одна такая же отравленная автомагистраль. Дорога была совершенно разбита. Поэтому я решила свернуть на обочину, по которой было очень неудобно ехать. Я сменила направление, свернув вправо и двигаясь в сторону Гранады, выбрав двухполосное шоссе с правосторонним движением.

Вы, конечно, помните, что я уже побывала в Гранаде. Мне там очень понравилось, но я не планировала возвращаться туда так скоро. И тем более совсем не хотела ехать на велосипеде по шумной автомагистрали с синими указателями. Решительно протискиваясь между «сеатами» и «опелями», я продолжила движение в сторону Севильи. Через некоторое время остановилась, чтобы осмотреться, но это не дало никакого результата. Я выругалась. Нервы мои были натянуты как струна, и я помчалась с невероятной для меня скоростью дальше по автомагистрали. Из-за нервного перенапряжения мне требовался отдых, не мешало также и подкрепиться. Я приняла решение остановиться в приличной гостинице и утолить голод. Хотя под рукой оказалась кредитная карта, к услугам банка я не прибегала. Чтобы ничем не омрачать свое пребывание в Севилье, я решила не останавливаться в какой-нибудь дешевой гостинице с сырыми и темными номерами. Я выбрала отель «Лас Касас де ла Худерия».

Он расположен в самом центре Севильи, в еврейском квартале, или, как его называют, Эль-Баррио-де-Санта-Крус. Отель представляет собой несколько старинных отреставрированных зданий, соединенных внутренними двориками. Здесь можно легко заблудиться, поскольку полно глухих улиц. Можно даже потеряться, блуждая по патио, проходя через деревянные ворота и снова попадая на узкие дорожки, образующие лабиринт. В связи с этим в отеле работает большой штат сотрудников. Они следят за тем, чтобы туристы не потерялись, и постоянно отвечают на одни и те же вопросы: «Простите, а где здесь выход? Где находится стойка администратора? Я вообще где?»

Окна номеров отеля выходят в роскошные внутренние дворики, утопающие в цветах и фонтанах.

А из окон моего номера я увидела медную чашу, наполненную до краев свежими апельсинами. Не знаю, стояла ли эта чаша для украшения, или нет, но я все равно взяла пару апельсинов и утащила в номер, где потом их и съела. Они были очень вкусными и сладкими.

В номере стояла шикарная кровать с пологом. На ней лежало изрядное количество белых мягких подушек. В ванной комнате имелась громадная ванна с золотого цвета кранами изящной формы и огромной душевой насадкой. О господи! Как тяжела жизнь! Что же мне здесь делать? Разоблачиться и нырнуть под душ? Или прыгать по кровати, словно довольный котяра? Или забраться на огромные мягкие подушки и перебирать пультом каналы кабельного телевидения? А может, просто выбежать на улицу и прогуляться по Севилье?

В конце концов я сдалась и осталась в номере, решив принять ванну, так как здесь еще оказалось и джакузи. Я набрала воды, вылила туда пару бутылочек пены и нырнула. Белые горы с вершинами из пены розового цвета были просто огромными и закрывали меня с головой. Пар от горячей воды окутал меня со всех сторон. Я была довольна собой и тем, что потратила очень много, сняв с кредитной карточки приличную сумму.

Тут я решила, что самое время испробовать джакузи. Нажала на нужную кнопку, и все забурлило и зашумело вокруг меня. Я поняла, что неправильно настроила гидромассаж. Вода с пеной со свистом стала выплескиваться на пол. Вся стена и пол были забрызганы водой. Шикарная ванная теперь находилась в ужасном состоянии.

Я убила целое море белых пушистых полотенец, чтобы убрать весь беспорядок, причиной которого была сама. (Я даже не могла себе представить, что будет, если персонал отеля узнает о том, что я украла апельсины и устроила такое безобразие в ванной комнате!) Но все равно решила пойти на террасу, где пообедала.

Старый еврейский квартал на протяжении пятисот лет был прибежищем для многих евреев. Их истребление началось летом 1391 года: христиане, проживавшие в Севилье, пришли в ярость, узнав, что евреи, сборщики налогов, увеличили эти самые налоги. Христиане убили почти четыре тысячи евреев, уничтожили синагоги, устроив в этом районе настоящий погром. На протяжении всего лета 1391 года еврейские кварталы Кордовы, Валенсии и других испанских городов подвергались нападениям и погромам со стороны христиан.

Евреи под страхом смерти стали переходить в христианство. Но многие из них, приняв христианство, тем не менее продолжали праздновать Шаббат и совершать обряд обрезания, вместо того чтобы крестить своих детей. Но, как говорили христиане, евреи, обратившиеся в христианскую веру, теряли высокое положение при дворе и переставали быть истинными евреями. (К этому времени христиане полностью подчинили себе Севилью, а в 1248 году здесь началась Реконкиста, доставшаяся в наследство от мавров.) Христиане, глядя на богатство и процветание евреев, негодовали и обвиняли их в том, что церковь для них — это способ подняться по социальной лестнице.

Недовольство и ненависть не утихали до конца XV века. Тогда доминиканский монах нищенствующего ордена заставил католических монархов ввести в Испании инквизицию, очень напоминавшую резню французских еретиков, начавшуюся там еще в XIII веке. Папа Римский поддержал это предложение, и инквизиция в Испании была установлена.

В октябре 1480 года в Севилье имела место первая пытка, проведенная инквизиторами. Через четыре месяца аутодафе, то есть акту веры, были подвергнуты шесть человек. Аутодафе — не что иное, как церемония сожжения еретиков. Через семь лет в Севилье было проведено семьсот казней и пять тысяч «легких» наказаний. В королевстве Кастилия (которое протянулось от Бискайского залива на севере и до Сьерра-Морена на юге) к 1490 году было проведено две тысячи экзекуций и пятнадцать тысяч наказаний. Представители нехристианского мира не становились жертвами инквизиции, но в Испании оказалось столько евреев (а после 1502 года и мусульман), обратившихся в христианство, что инквизиция стала преследовать и их и применять к ним свои пытки.

Почти все жертвы инквизиции являлись обращенными в новую веру.

Спутницами инквизиции были безнравственность и жадность. Евреи были богатыми. Предъявляя им обвинения, инквизиторы и корона могли заполучить их деньги, так как одного лишь подозрения в ереси, даже не подкрепленного фактами, было достаточно для конфискации всего имущества. По этой причине должностные лица пытались поймать как можно больше еретиков. Идея заключалась в том, чтобы не только поймать одного человека и заставить его признать себя виновным, но и принудить его впутать других людей в свое преступление. Инквизиция запрещала проливать кровь, но был разработан ряд разнообразных пыток без кровопролития, чтобы еретик опорочил имена других людей.

Лица, отвечающие за инквизицию, регулярно совершали набеги на города и деревни и устраивали принудительную мессу, на которой еретики признавались в своей «болезни». Если же месса приходилась на так называемый период благодати, то они спасались наложением епитимьи при условии, что выдадут других еретиков. В итоге инквизиция стала ареной для мести. Иногда некоторые признавали себя виновными во время мессы только для того, чтобы кто-то другой не обвинил их первыми.

Если кто-то винился, то даже легкое наказание могло оказаться таким суровым, что этим пыткам многие предпочли бы быть сожженными заживо на костре.

Когда инквизиция была введена во Франции, то в самом начале там самыми распространенными наказаниями были длительные паломничества и сильные побои. Каждое воскресенье кающийся грешник приходил на мессу, неся с собой розги, которыми священник хлестал его прилюдно. В дальнейшем такие побои устраивались во время всех церковных праздников в первое воскресенье каждого месяца. Более того, эти наказания не имели временных рамок. Как описывают в своей книге «Инквизиция» Майкл Бейгент и Ричард Лей, эти суровые испытания для кающегося грешника продолжались всю его жизнь до тех пор, пока инквизитор не придет в его город, не вспомнит про него и не освободит его от епитимьи. Если бы подозреваемые не исповедовались, то, конечно, они не могли бы надеяться на такое снисходительное отношение к ним. Их просто сжигали бы на костре или, если они в последнюю минуту исповедовались бы, инквизиция благосклонно даровала бы им смерть в виде удушения. А потом их тела все равно бросали бы в пламя. До 1834 года инквизиция существовала официально, хотя ее последняя жертва была сожжена на костре в 1780 году, и произошло это в Севилье.

Ею стала пожилая женщина, которую обвинили в «плотской связи с дьяволом и в том, что она снесла яйца, на которых были написаны пророчества Священного Писания».

К счастью, во время обеда я сумела забыть обо всех этих побоях и о сожжении на костре, несмотря на то что заказанное мною блюдо явно пережарили. Иногда, когда находишься за границей, еда преподносит тебе разного рода сюрпризы.

Например, сочные медальоны из свинины или рагу из белого мяса в белом соусе оказываются приготовленными из поросячьего хвостика. (Если бы вы видели, как выглядит этот поросячий хвостик на самом деле, вы бы не поверили, что из него можно приготовить такое.) Да, без экспериментов здесь, пожалуй, не обошлось. Иногда, особенно когда путешествуешь пять недель кряду и когда это путешествие дарит тебе кучу сюрпризов, начинаешь относиться к еде очень серьезно. То сидишь, не в силах доесть гаспачо, то буквально через секунду берешь себе пиццу с румяной корочкой и с двойной порцией сыра в ресторане «Пицца Хат».

А бывает, что еда, которую заказываешь в каком-нибудь очень приятном или очень интересном, с точки зрения истории, месте, преподносит тебе такие неожиданные сюрпризы, которые даже и представить себе не можешь. Белое вино оказывается красным. Официант, интересующийся, хочу ли я охлажденного вина или комнатной температуры, в итоге приносит охлажденное, а не комнатной температуры, а блюдо «Сан-Джакобо», которое мне прорекламировали как цыпленка с ветчиной в сырном соусе, оказалось похожим на хрустящий хлеб с маслянистым соусом, жестким внутри и непонятно из чего приготовленным. Холодный овощной суп гаспачо очутился вполне сносным, но очень жидким, а дыня, которую мне потом принесли, была недоспелой. Еда — это тоже лотерея!

На следующее утро я долго нежилась в большой кровати, потом приняла душ в огромной ванной комнате, и к тому времени, когда готова была выйти в свет, завтрак в отеле уже был накрыт. Я побродила под лучами солнца в очень даже приподнятом настроении, на которое так благотворно повлияли глубокий сон и сказочные сновидения. Потом я провела еще час, отдыхая на террасе, читая газету и наслаждаясь вкусом жареного тоста и свежесваренного кофе. А затем пошла гулять по улицам Севильи, позабыв обо всех делах. Я прогуливалась как все испанцы — не спеша, совершенно не думая о времени. Эту привычку я подглядела уже давно.

Севилья — это город с богатейшей историей и культурой. Сервантес под впечатлением от увиденных им королевских темниц написал эпическое произведение о Дон Кихоте и о его закадычном друге Санчо Панса. Бизе показал премьеру своей оперы «Кармен» недалеко от здания старой табачной фабрики. Теперь здесь находится университет, кишащий отощалыми девушками в узких брюках с заниженной талией. Они курят легкие сигареты «Кэмел» (покупают они эти сигареты сами, а не подбирают окурки с пола завода) и при этом повторяют как заклинание: «Жировые клетки отравляются, отравляются, отравляются…»

Да, они живут в Испании и понимают, что у них осталось всего несколько лет в запасе. После тридцати все испанки, за редким исключением в лице Пенелопы Крус, обречены растолстеть. Такова месть оливкового масла!

Также Севилья — это город, где Христофор Колумб был благосклонно принят королевой Изабеллой. Здесь, в городском соборе, покоятся его останки. Хотя до сих пор ведутся споры на предмет того, действительно ли в могиле Колумба лежат именно его останки, а не чьи-либо еще. Сам Колумб просил похоронить его на Карибах, в городе Санто-Доминго.

Его тело было предано земле именно там. Но спустя примерно триста лет его останки были перевезены в погребальной урне на Кубу, а оттуда, как говорят испанцы, отправлены в Севилью. И было это в конце XIX века. Жители Санто-Доминго утверждают, что настоящая погребальная урна не была отправлена на Кубу. Это значит, что прибывшие в Севилью останки не принадлежат Колумбу. Следовательно, он потерялся где-то на Карибах. Жители Испании и Санто-Доминго до сих пор спорят на эту тему. Совершенно очевидно, что коты, которые съели птиц, съевших червей, которые съели останки Колумба, уже давно сами превратились в прах.

Самый известной достопримечательностью Севильи является Хиральда, минарет бывшей мечети. Удивительно, что минарет так хорошо сохранился, ведь христиане в начале XV века разрушили все мечети и построили на их месте свои соборы. Это было великое время для Испании, когда христиане провозглашали следующее: «Все, что можете сделать вы, мы сделаем лучше». Разрушая то, что было сделано маврами, они создавали новое, стараясь продемонстрировать превосходство и могущество католической церкви. Севилья — это особый случай. Когда церковные власти решили соорудить новый собор, то пришли к следующему общему решению: надо построить такую большую церковь и в таком стиле, чтобы те, кто увидит ее, приняли нас за сумасшедших. Конечно, она великолепна, но, если сейчас мою книгу читают жители Севильи, пусть не обижаются, поскольку я считаю ее мрачной и зловеще пророческой.

Проведя в соборе десять минут, я покорно поднялась на Хиральду вместе с остальной тысячей туристов. Здесь нет ступеней, поэтому подниматься очень легко. Вместо ступеней — пандус, потому что охранники в те времена следили за порядком, сидя верхом на лошади. А вы, наверное, подумали, что пандус придумали в помощь пожилым туристам из Германии, съевшим тарелку жареного картофеля? Возникает вопрос: а если бы лошадь застряла где-нибудь на вершине башни? Но отвечать некому — все охранники уже давно на небесах. В XV веке было легче, чем сегодня, подняться наверх, не важно, на лошади или без нее.

Дело в том, что здесь всего лишь два узких прохода к башне: один ведет наверх, другой — вниз. (Именно эта башня вдохновила каталонского архитектора Гауди построить двойной пандус в здании Ла Педрера в Барселоне.) Мы же, скользя ногами по полу, как стая пингвинов, двигались вплотную друг к другу. Одна группа из Китая остановилась в замешательстве: они измучились и, хлопая глазами, изучали маршрут своего путешествия, так и не понимая, в какую же страну приехали. Среди туристов также виднелись и крепкие матроны из Скандинавии в туфлях на неустойчивой подошве. В руках они держали планы и карты. Их сопровождали пузатые мужья в сандалиях и гольфах с бинокулярами в руках. А еще я увидела костлявых, неприглядного вида туристов с рюкзаками из Австралии. Выглядели они словно жертвы голодной забастовки. Все вместе мы долго и утомительно тащились наверх. Нам пришлось еще потолкаться, чтобы подойти к решетке, так как все хотели увидеть панораму города с высоты птичьего полета. Наконец очередь дошла и до меня. Я увидела Севилью во всей красе. Постояв минуты две, сделала пару фотографий в подтверждение того, что я действительно побывала здесь и что все мои усилия не были напрасны. Потом нам всем предстоял спуск. Пришлось бежать, да еще и в компании потных туристов. Да, это было захватывающее зрелище, не то что подъем на башню. Ну а потом я отправилась за покупками.

Дело в том, что у меня с собой оказалось очень мало брюк. Я уже упоминала о том, что мой гардероб был невелик. Как известно, в мои корзинки помещалось мало вещей, поэтому каждый вечер на протяжении всех пяти недель путешествия, за исключением нескольких особенных дней в Барселоне, когда мама привезла мне одежду, я снимала с себя спортивную велосипедную форму, принимала душ, отдыхала и надевала все те же серые, тяжелые, немнущиеся брюки и одну и ту же черную майку. Перед тем как лечь спать, я брала тюбик с моющим средством «Трэвел уош» и полоскала свою велосипедную форму в раковине. Ее и еще кое-что из вещей нужно было успеть высушить до утра. Это означало, что стирка футболки и брюк была возможна лишь тогда, когда я останавливалась в дорогих гостиницах с хорошей вентиляцией. Иногда их высушить не удавалось и приходилось ходить в сыром. Но я придумала очень удобный способ сушки носков: для этого использовала насадку для фена. Включив его на полную мощность, я очень быстро расправлялась с носками. Потом перестала так делать, поскольку они начали моментально рваться.

На данном этапе я преодолела на велосипеде немногим больше тысячи километров. Согласно моему кардиомонитору, во время путешествия у меня сгорело без малого двадцать две тысячи калорий. Это равно тремстам двадцати штукам шоколадного печенья или двумстам семи бананам, или ста сорока девяти бутылкам пива. Но и это еще не все: сюда надо приплюсовать калории, затраченные мною на дыхание, ходьбу, просмотр фильма «Лоис и Кларк» и прогнозов погоды. В результате выше перечисленного калории благополучно перераспределились. Лишние килограммы ушли с попы и живота и нашли себе место на четырехглавой мышце бедра, превратившись в упругие и накачанные мускулы. Естественно, и раньше я старалась при любой возможности сбросить лишний вес и нарастить мышечную массу на лице.

Итак, мои брюки были скорее практичными, нежели красивыми. Они стали похожи на клоунские штаны из-за повседневной носки и сваливались с талии, повиснув на бедрах. Да, еще парочка подъемов, и они будут болтаться на лодыжках! Я выглядела в этих брюках как подросток-скейтбордист, который любит носить штаны, свисающие между ног на расстоянии шести футов. Здесь, в Испании, где даже бродячие собаки не прочь прихорошиться, я чувствовала себя какой-то чумичкой! Мне было ужасно стыдно, но я ничего не могла с этим поделать! Пришлось нарушить обещание не ходить по магазинам и купить новые брюки.

В Севилье, в квартале Эль-Сентро, представлявшем собой лабиринт узких улочек, вымощенных булыжником, вытекающих из главной артерии города, находится дорогой торговый центр «Калье Сиерпес». Здесь богатые жители Севильи покупают шикарные вещи, выходя из магазинов с не менее шикарными фирменными пакетами в руках. В основном тут можно встретить женщин, которые проходят розничную терапию.

Девушки-подростки в обуви фирмы «Кампер» целыми группами нехотя бродят по улицам, дымя легкими сигаретами «Кэмел». Они не покупают слишком много, но зато создают беспорядочные очереди и болтают как сумасшедшие, столпившись у примерочных кабинок. В руках куча обтягивающих футболок и длинных клешеных джинсов. Они проталкиваются в примерочную сразу по четыре человека, громко обсуждая при этом свои будущие обновки.

— Господи! — хихикали они. — Как это старомодно! И даже трусиков не видно! Это так несексуально!

— Oye, Lidia, me hacen gorda es tos pantalones? Эй, Лидия, у меня в них очень большая попа?

— Тсс, — хихикали девушки. — Они не налезают на меня! — Из примерочной опять послышалось хихиканье. — Тихо, Ева, сейчас кто-нибудь услышит тебя! — Опять хихиканье.

И тут я почувствовала запах сигаретного дыма: неугомонные девушки с недовольными гримасами вышли из примерочной и отправились дальше.

Молоденькие профессионалки по части шопинга ходят по улицам с очень важным видом. На них короткие узкие юбки и безупречно чистые туфли на каблуках. Они с беспокойством во взгляде и очень быстро осматривают полки, выискивая что-нибудь, что можно было бы надеть на очередную вечеринку. Они ищут нечто соблазнительное, кокетливое, но скрывающее лишние килограммы, поскольку им в этом месяце некогда было ходить в спортзал, так как они проспали всю неделю. Полные дамы среднего возраста — мастера по части магазинов. Они очень дружелюбны и ходят на пару с подругой или знакомой. Они обсуждают и сравнивают абажуры, которые видели когда-то в универмаге «Эль Корте Инглес». Затем заказывают чашечку кофе и пирожное, чтобы подкрепиться перед следующим заходом в очередной магазин и посплетничать.

— Es una vergüenza, это позор! Старая миссис Мендес в воскресенье на мессу надела наряд темно-синего цвета. Представляешь? Por Dios! Прошло четырнадцать лет со дня смерти ее бедного мужа. Упокой Господь его душу!

И они несколько раз крестятся.

Около часа я дефилировала мимо них, стоящих у примерочных в очереди вместе с тинейджерами. Потом расстроилась, когда поняла, что набедренные длинные светлые джинсы не смотрятся на мне так же привлекательно, как на пятнадцатилетних. Поняв, что здесь себе уже ничего не найду, я решила зайти в магазин джинсовой одежды «Левайс».

— Я сомневаюсь, что эти джинсы вам подойдут, — внимательно изучая меня, высокомерно сказал продавец. Он явно был родом из Севильи, а у его предков были носы как у Цезаря. — Может быть, вам лучше примерить джинсы на размер больше?

«Знаете что, сеньор, моя попа сейчас крайне похудела. Кроме того, она еще и очень даже привлекательна», — хотела сказать я ему в ответ, но сдержалась и выскочила из магазина, оскорбленная и униженная.

Я перемерила много разных джинсов и брюк в «Заре», потом обошла весь «Манго». Затем очень долго бродила по «Эль Корте Инглес». И в конце концов, слава богу, купила новые темно-синие джинсы, кстати, очень маленького размера.

Гордая и довольная собой, в новых джинсах, я отправилась в Музей изобразительного искусства. Во второй половине XVI века и в первой половине XVII века Испания славилась своими культурными достижениями. В то время творил драматург Лопе де Вега, творчество которого относится к так называемому Золотому веку, а также Мигель де Сервантес. Этот период был чрезвычайно благоприятным и для художников. Король Филипп IV, который находился у власти с 1621 по 1665 год, был очень увлечен коллекционированием искусства. Несмотря на то что у него самого нос был в форме луковицы, куполообразный лоб и болезненный цвет лица, Веласкес создал ряд его портретов, иначе вообще никаких картин маслом в то время не появилось бы. У Филиппа IV было тридцать незаконнорожденных детей. Наверное, кому-то он даже очень нравился.

Севилья — это второй по значимости город в Испании после Мадрида. Когда-то это был шумный торговый населенный пункт. Отсюда путешественники отправлялись в Новый Свет. Севилья также считалась центром интеллектуальной жизни Испании. Особым спросом пользовались произведения искусства, связанные с религией: в них нуждались не только миссионеры и переселенцы Нового Света.

Тогда стало модным держать их у себя дома и в нужный момент хвастаться ими. Все это способствовало бурному расцвету торговли. Власти церкви, уничтожившие на тот момент все мечети и построившие католические храмы, теперь нашли для себя новое занятие. В XVI веке вслед за Реформацией и расколом между протестантской и католической церковью наступил новый этап Реформации католицизма. Его девизом стало: «Лучше и больше». Начали появляться новые церкви, часовни и соборы; естественно, возникла необходимость в создании богатого внутреннего убранства. Наступило время расцвета искусства — иконописи, скульптуры и резьбы.

Самым известным и талантливым мастером в Севилье был Диего Веласкес. Он является одним из величайших представителей испанского Золотого века, хотя прожил в Севилье всего лишь до двадцати трех лет. Затем он стал придворным художником короля Филиппа IV в Мадриде и создал большое число портретов этого «привлекательного» монарха. Большинство его последних работ находится в Музее Прадо в Мадриде, а в других же музеях изобразительного искусства выставлено лишь небольшое количество его ранних полотен, наряду с картинами таких художников, как Эстебан Мурильо и Франсиско де Сурбаран.

Поскольку в тот период писали в основном на библейские темы, то здесь я увидела ряд картин с изображением святых. У них были суровые и даже, как мне показалось, недовольные лица. Вместе со мной в музее оказалась группа подростков из Великобритании.

Эти ребята приехали сюда без родителей. Скорее всего, это были ученики шестого класса. Они носились по музею и вели себя так, как и полагается подросткам. Девочки были в джинсах с заниженной талией, а веселые молодые люди с гордостью демонстрировали свою щетину, больше похожую на пушок. Кроме нас в музее было не так много посетителей. Постояв у картин, которые навеяли на меня тоску, я поскорее протиснулась к двери вместе с остальными туристами, чтобы избежать встречи с этими шумными прыщавыми подростками.

Возвращалась я пешком в гостиницу вдоль западного берега реки Гвадалквивир, направляясь к Торредель Оро — Золотой башне. (Ее комендант Юсуф II погиб страшной смертью в 1224 году: его до смерти забодала корова в городе Марракеш.) Затем я прошла мимо самой известной арены для боя быков, находившейся недалеко от башни. Каждые двадцать минут здесь проходят экскурсии для туристов. Присоединившись к одной из групп, я стала ждать в фойе, когда мы отправимся в музей, находящийся в Золотой башне. Во время экскурсии в окно лазарета мы увидели, что там стояла всего одна кровать. Вокруг находилось много разной аппаратуры, а также лежали медицинские инструменты.

И еще мы разглядели крошечный шелковый наряд тореадора. Этот костюм XIX века принадлежал мальчику, вышедшему на арену впервые в возрасте девяти лет. Потом мы заглянули в часовню башни, через дверь которой тореадор выходит на арену.

Это последняя остановка тореадора перед смертельно опасной битвой с быком. (Скорее быка с тореадором.) Он приходит сюда, чтобы попросить у Господа победы в сражении, хотя до самого последнего момента неизвестно, как и чем закончится этот опасный бой.

Мы толпились вокруг нашего экскурсовода, неустанно рассказывавшей нам о кровопролитии и о мгновенных смертях, случающихся во время корриды.

— А это мать того быка, которого убил тореадор Манолете, — сказала экскурсовод и, устало подняв руку, показала на голову кареглазой коровы, печально глядящей на нас со стены.

У большинства быков не было ушей, потому что самому мужественному матадору президент дарует одно или два уха погибшего быка. Это происходит на виду у ликующей толпы зрителей. (Существует даже ежегодная награда под названием «Золотое ухо». Последние три года ее обладателем становился отважный Эль Хули.) Морды быков, висящие на стенах музея, не выражали никаких эмоций, но в их глазах я увидела страх. По шкуре струилась кровь, но, я думаю, она была ненастоящей.

Однако фанаты корриды не верят в эту хитрость, потому что оказаться на стене для быка большая честь. (Голова одного из быков, погибших во время корриды в Севилье в середине XIX века, теперь висит на стене этого музея. Бык был настолько свирепым, что за один день покалечил одиннадцать лошадей. Чтобы его убить, тореадору пришлось нанести ему пятьдесят один удар.)

Любители корриды утверждают, что смерть быка на арене не сравнима с его убийством на скотобойне от рук мясника, потому что бык, участвующий в корриде, живет, можно сказать, безмятежно до тех пор, пока не объявят его выход. Некоторые даже считают, что коррида — это своего рода экологическое движение. Ведь быкам, живущим в дикой природе, необходимы огромные пастбища, поэтому в Испании громадные площади земли отводятся для быков иберийской породы, и, кроме того, здесь существуют еще и национальные парки.

После отличного обеда, состоявшего из жареных перцев с тунцом и бутылки вина «Вальдепеньяс», половину которой сразу же выпила, я спросила у официанта:

— Это хорошее вино?

— De hombre![21] — ответил он, будто только дурак мог задать такой вопрос.

Как вы помните, моя первая попытка увидеть фламенко в Андалусии не удалась, но я не оставляла этой затеи. Майкл из Техаса подвел меня, и теперь мне нужно было самой искать бар-фламенко. Около двенадцати часов ночи, надеясь, что еще не так поздно, я решила отправиться на поиски какого-нибудь бара и увидеть там фламенко, ведь говорят, что фламенко исполняют именно в это время суток. Я брела по пустынной и плохо освещенной улочке.

Бар, в который зашла, был похож на пещеру. Он был просто забит юными студентками, которые хлопали каждый раз, когда молодой гитарист заканчивал исполнять очередную мелодию.

Казалось, никто ничего не пил и даже не разговаривал. Все пристально и с восхищением смотрели на гитариста. Да, действительно, он хорошо играл, но это было не фламенко. Казалось, только мне одной здесь было неуютно: бар выглядел очень мрачно, и за окном было совсем темно. Как ни странно, я могла одна проехать на велосипеде полторы тысячи километров, могла есть одна, даже могла одна говорить по-испански, но хождение в одиночку по барам было не для меня. Я вспомнила свой номер с удобной кроватью, с мягкими подушками, с кабельным телевидением, с ванной с большими золотого цвета кранами… и погрузилась в себя.

Весь следующий день я пролежала в огромной кровати и просидела в летнем кафе. Стоящий рядом велосипед и побаливающая попа напомнили одно утро, проведенное мною в дворике-патио, где я, читая газету, пила кофе и сок, греясь на солнце. Мысли о дороге доставляли мне мучения. Но никакой вины за собой я не чувствовала, потому что не была воспитана в католической вере, требовавшей от человека покаяния при малейшем отклонении от пути истинного. Я просто наслаждалась миром вокруг себя и совершенно не страдала от того, что не заставляю свое избитое тело снова взгромоздиться на велосипед и крутить педали. Единственное, что омрачало мое жизнерадостное настроение, которым отличаются, кстати, все испанцы, так это деньги. Я понимала, что если останусь в отеле еще на какое-то время, то они у меня просто закончатся.

Впереди меня ждали бесконечные переезды и дешевые гостиницы. Но последний день в Севилье у меня никто не мог отнять.

В мои планы входило обязательное посещение Алькасара. Это одна из главных достопримечательностей Севильи, и там я никогда не была. В этой крепости, основанной в 913 году, находится чудесный дворец, построенный для печально известного короля Педро I, взошедшего на трон в 1350 году в возрасте шестнадцати лет. Годы его правления начались с кровопролития вследствие преследования им второй жены своего отца и ее отпрыска. Как утверждают историки, его жертвами стали архиепископ, несколько двоюродных братьев и сестер, множество друзей, а также незаконнорожденные единокровные братья. Он убил короля Гранады и тридцать семь его придворных, желая завладеть рубином из венца короля. Позже Педро подарил этот рубин жене короля Англии, Эдуарда Черного Принца, который послал войска, чтобы помочь Педро в сражении с его единокровным братом Энрике. Этот рубин, гордость императорской короны, сейчас находится в Тауэре.

Несмотря на кровопролития и убийства, Педро не могли осудить, потому что он был королем. Сам же он думал, что последующие поколения будут называть его Педро Жестоким. Те же, кто был на его стороне, называли его Педро Справедливым. Совсем недавно историки выдвинули предположение, что именно аристократия, недовольная правлением Педро, стремилась к тому, чтобы место короля занял его младший брат Энрике (известный как Энрике II Бастард).

Поданные короля были не особенно сильны в математике, поэтому они, видимо, неправильно истолковали следующие слова Педро:

«Одной буханки хлеба недостаточно, чтобы наполнить все преданные мне животы». В итоге Энрике убил своего брата и занял королевский трон. Трудно даже себе представить, что бы сделал Педро, узнай он случайно о готовящемся мятеже.

По дороге в гостиницу, я обнаружила, что полицейские перекрыли движение по главной дороге, а по ней стройными рядами шли студенты, которых было не меньше тысячи. Так они выражали свой протест против планов правительства установить контроль за всем, что происходит в стенах университета. В конце улицы вплотную друг к другу стояли полицейские автомобили, а рядом с ними — полчища мужчин в касках и в специальной форме темно-синего цвета. Полицейские держались очень спокойно, потому что повода для волнения не было: студенты жадно пили пиво прямо из бутылок, пели песни, и казалось, что им было просто хорошо. Никаких флагов и изображений Девы Марии в их руках я не заметила.

Когда выходила из здания почты, наткнулась на еще одну демонстрацию. Похоже, в Севилье настал день празднования Дня демонстраций. Я сходила на почту, чтобы отправить домой мешковатые брюки, и, выйдя на улицу, услышала пение, свистки и звуки сирен. Я решила, что это те же самые студенты.

По-видимому, они выпили еще пива и решили снова запрудить улицы города. На этот раз обстановка оказалась более напряженной. Я заметила, как демонстрантов увозили в полицейский участок. Мне стало интересно, и я подошла поближе. По улице маршировали тысячи мужчин и женщин, но не в форме, а с флагами и постерами в руках. Они призывали к лояльному отношению к полиции и требовали у правительства выполнить свои обещания. Полицейские свистки и сирены нескончаемо завывали. Полиция? Демонстрация? А я-то думала, что полиция наоборот должна вести себя тихо и поддерживать порядок. Неужели и им тоже разрешают выходить на демонстрации?

Меня по-прежнему не оставляло желание послушать и увидеть фламенко. На этот раз я решила отправиться в Культурный центр, где было представлено искусство Андалусии. Это было организовано для раскрутки молодых талантливых танцоров фламенко.

Рядом с Культурным центром выстроилась длинная очередь: впереди англичане, за ними — немцы, а уже потом только скандинавы. Все покорно стояли. Испанцев, конечно, среди них не было. Они, наверное, занимались другими важными делами. Устроившись на открытой террасе, я стала наблюдать за зрителями. Мое внимание привлекла одна пара — туристы с рюкзаками за спиной. Им было лет по двадцать. По всему видно, что они не испытывали недостатка в деньгах, но при этом были очень худые.

Они внимательно наблюдали за выступлением, слегка наклонив головы. Убеждена, концерт доставлял им огромное удовольствие. Среди зрителей оказались также ничем не примечательные, обычные пары средних лет, среди которых я обнаружила семейную пару из Франции с двумя маленькими детьми.

Когда смотришь фламенко, то невольно начинаешь сопереживать происходящему: хлопаешь в ладоши и даже отстукиваешь ногами в такт музыке. Но на этот раз единственным таким зрителем была маленькая девочка из Франции. Ей на вид было годика два. Сначала она внимательно следила за танцорами, широко раскрыв глаза. Потом, улыбаясь, хлопала в ладоши под музыку, однако мама только шикала на нее и упрашивала немедленно прекратить. Рядом со мной никто не выражал никаких эмоций и даже не кричал «olé». Все зрители вели себя очень тихо, и выражение их лиц говорило само за себя: «Я заплатил восемь фунтов стерлингов и не обязан слушать чьи-то вопли! Что в этом хорошего?»

Танцоры фламенко выступали прекрасно. Гитарист был просто виртуозом, а певец исполнял свою партию очень эмоционально. Невероятно подвижный танцор с шикарными волосами и бачками зажигательно отбивал ритм. Он вращался с таким энтузиазмом, что ему приходилось несколько раз покидать сцену, чтобы переодеться. Его рубашка была насквозь мокрой.

Фламенко не идет ни в какое сравнение с ирландским танцевальным шоу «Ривердэнс». Оно так же далеко от фламенко, как Водный театр кукол в Ханое, или выступление традиционного индонезийского оркестра — гамелана — в Джакарте, или театра Пекинская опера. Вы покорно слушаете диссонирующие долгие низкие звуки и резкие завывания и вопли, вздрагивая при каждом звуке колокольчика. Вы пытаетесь убедить себя, что культурно просвещаетесь, но где-то на уровне подсознания вам хотелось бы провести это время в ирландском пабе неподалеку, выпить там пива «Килкенни» и послушать группу «Кренберис».

«К черту эту испанскую культуру!» — ворчала я про себя, когда фламенко закончилось.

На улице было очень тепло. Я увидела открытый летний ресторан и, усевшись за столик, заказала себе пива и курицу под соусом карри.

После ужина я вернулась в номер и неохотно разложила на кровати карту с маршрутом путешествия. Завтра я должна была снова отправиться в путь. Я решила посмотреть, что там показывает мой велокомпьютер. Оказалось, я проехала всего лишь чуть больше тысячи километров. А расстояние, которое планировала преодолеть, было равно тысяче миль, или тысяче шестистам девяти километрам. У меня оставалось всего семь дней до встречи с друзьями в Толедо, где мы планировали провести вместе последние выходные. Мой велосипед по-прежнему ждал меня.