Испанская Америка в борьбе за независимость

Вскоре после победы патриотов при Хунине, предрешившей исход вооруженной борьбы в Перу, лондонская газета «The Morning Chronicle» 23 августа 1824 г. опубликовала сообщение, которое вызвало живой интерес в Европе и Америке. Его полный текст или сокращенное изложение в ближайшие месяцы перепечатали периодические издания разных стран. В частности, эта публикация в переводе писателя-декабриста Николая Бестужева появилась весной 1825 г. на страницах русского журнала «Сын отечества»^{84}.

Почему же данная статья привлекла такое внимание? Дело в том, что она содержала важные сведения об одной из южноамериканских республик, относительно которой на протяжении ряда лет почти ничего не было известно. Анонимный, но, видимо, хорошо осведомленный автор сообщения характеризовал это государство как образец справедливого и разумного устройства общества, обеспечивающего всеобщее равенство, свободу, счастье и благосостояние всех граждан.

Таинственной страной, о которой в мире долгое время существовало самое смутное и превратное представление, являлся Парагвай.

«Верховный диктатор»

ХОСЕ ГАСПАР РОДРИГЕС ДЕ ФРАНСИА

С установлением республики здесь фактически начался период единоличного правления Франсии. Оттеснив на второй план своего бездарного и пассивного коллегу Йегроса, послушно подписывавшего все декреты и распоряжения, Франсиа развил бурную политическую и административную деятельность. Он продолжал твердо придерживаться курса на упрочение национальной независимости и решительно выступал против всех ее врагов — внешних и внутренних.

По-прежнему категорически отвергая любые попытки объединения Парагвая с другими провинциями бывшего вице-королевства Рио-де-ла-Плата под эгидой Буэнос-Айреса, Франсиа проявлял бдительность и по отношению к проживавшим в стране испанцам. После неудавшейся попытки выслать несколько сот уроженцев Испании из Парагвая консулы 5 января 1814 г. обязали испанцев, которые еще не успели. приобрести здесь гражданские права, под страхом смертной казни пройти регистрацию. В марте того же года им были запрещены браки с женщинами европейского происхождения.

Разумеется, у купцов и других представителей городской верхушки, большинства офицеров, духовенства, среди которых насчитывалось немало людей, связанных с Испанией и Буэнос-Айресом, действия Франсии вызвали недовольство. Зато они весьма импонировали патриотически настроенным широким слоям населения, обеспокоенным происками роялистов и посягательствами Буэнос-Айреса, а также португальцев на суверенитет и территориальную целостность Парагвая. В этих кругах Франсиа пользовался репутацией «спасителя отечества», «защитника независимости», сторонника прогрессивных преобразований, честного и добросовестного человека. Поэтому они готовы были поддержать его стремление к установлению личной диктатуры.

В октябре 1814 г. в Асунсьоне снова собрался конгресс, где большинство депутатов, как и год назад, представляли сельские районы. Несмотря на сопротивление оппозиции, он избрал Франсию «верховным диктатором республики» сроком на пять лет. Конгрессу, который полагалось созывать ежегодно в мае, предоставлялись лишь прерогативы совещательного органа и право назначения Верховного суда. Таким образом, диктатор сосредоточил в своих руках всю полноту исполнительной и законодательной, а в период до образования Верховного суда также и судебной власти.

За короткое время ему удалось добиться значительных успехов. Правительство Франсии поощряло развитие торговли, ремесла, земледелия и скотоводства, уделяло большое внимание строительству дорог. Оно изолировало своих политических противников, а также приняло суровые меры против воров, грабителей и бродяг, что привело к резкому сокращению преступности. В результате явно наметилась тенденция к постепенной стабилизации положения в Парагвае, особенно по сравнению с обстановкой в соседних странах, которые раздирались глубокими классовыми противоречиями, часто перераставшими в вооруженные столкновения, являлись ареной междоусобиц и политической анархии. Не случайно многие жители этих стран искали в те годы убежища на парагвайской территории.

Все это способствовало дальнейшему росту популярности Франсии, который не замедлил использовать сложившуюся ситуацию для того, чтобы ликвидировать даже самые незначительные ограничения своей власти. Его не удовлетворял пятилетний срок полномочий, тяготили необходимость периодического созыва конгресса и перспектива предстоявшей передачи некоторых функций Верховному суду. Умело подчеркивая достигнутые Парагваем успехи и играя на наличии внешней угрозы независимости и безопасности молодой республики, он добился того, что 1 июня 1816 г. конгресс, собравшийся на очередную сессию, объявил его пожизненным диктатором. Отныне Франсиа обладал неограниченной властью и конгресс мог созываться лишь по его указанию.

Если Франсиа почти с самого начала освободительной войны играл ведущую роль в политической жизни Парагвая, то с момента установления его диктатуры на протяжении четверти века все важнейшие аспекты внутренней и внешней политики страны определялись деятельностью и взглядами этого человека.

Следует заметить, что диктатура как таковая отнюдь не представляла собой чего-то исключительного для Латинской Америки первой половины XIX в., когда диктаторские режимы возникли наряду с Парагваем и во многих других странах континента. Этому благоприятствовали определенные условия, более или менее общие для бывших испанских колоний. Такие предпосылки существовали и в Парагвае, где их влияние усиливалось некоторыми специфическими обстоятельствами. Что же касается непосредственных причин установления диктатуры Франсии и ее характера, то в этом отношении она существенно отличалась от диктаторских режимов других латиноамериканских государств той эпохи.

В большинстве стран Латинской Америки диктатура, как правило, являлась следствием резкого обострения, социальных противоречий, борьбы классов, политических партий и группировок, военных клик за власть и выражала интересы тех общественных сил, которые в данный момент одержали победу или по крайней мере добились временного перевеса.

Иная обстановка сложилась к середине второго десятилетия XIX в. в Парагвае. В связи с отмеченными выше особенностями его исторического развития социальный антагонизм ощущался здесь сравнительно слабее, чем в других испаноамериканских странах. Разумеется, народные массы подвергались эксплуатации и страдали от гнета господствующих классов. Но следует помнить, что среди сельского населения Парагвая преобладали мелкие и средние землевладельцы, свободные и полусвободные крестьяне, тогда как число помещиков-латифундистов было довольно незначительно. В городах же немногочисленную имущую верхушку составляли главным образом купцы, чиновники, духовенство, которые, принадлежа к привилегированным слоям, тем не менее обычно не выступали в роли непосредственных эксплуататоров трудящихся. К тому же, поскольку часть парагвайских верхов была испанского происхождения, ее позиции после провозглашения независимости оказались подорванными. Классовые противоречия в Парагвае были менее острыми, чем в других странах Латинской Америки, также и потому, что здесь они не усугублялись в такой мере, как там, расовой враждой.

Следовательно, социальная и расово-этническая структура парагвайского общества являлась в тот период относительно более однородной, поляризация сил меньшей, а положение в стране более стабильным, нежели в большинстве латиноамериканских государств.

Однако если в Парагвае были довольно слабо выражены внутренние процессы, сопровождавшиеся установлением диктатур в других странах континента, то здесь действовали иные факторы, влияние которых также привело в конечном счете к созданию диктаторского режима. Дело в том, что с момента освобождения Парагвая от колониального ига он постоянно находился под угрозой утраты своей независимости. Суверенитету и территориальной целостности молодого государства одновременно угрожали не только испанские колонизаторы, но также португальцы и правящие круги Буэнос-Айреса.

В таких условиях парагвайская республика нуждалась в максимальном сплочении всех патриотических сил, укреплении и централизации государственной власти, концентрации экономических и военных ресурсов.

Конечно, для решения этих задач вовсе не обязательно было установление диктатуры. Оно отнюдь не являлось исторически неизбежным. В принципе можно себе представить иной выход из положения: создание на демократической основе представительного правительства, наделенного широкими полномочиями и в то же время подотчетного конгрессу.

Однако вряд ли следует удивляться тому, что в конкретных условиях тогдашнего Парагвая путь исторического развития оказался другим. Этому способствовали низкий уровень социально-экономического развития, обусловивший культурную отсталость и политическую незрелость большинства населения, а также отсутствие глубоких демократических традиций, слабое распространение прогрессивных идей в связи с отдаленностью и изолированным положением Парагвая, долголетняя привычка к беспрекословному повиновению, выработанная за полтора века существования иезуитских редукций с их казарменным режимом, палочной дисциплиной и строгой регламентацией всей жизни.

Немаловажное значение имел также субъективный фактор: наличие энергичного, волевого, опытного и вместе с тем достаточно честолюбивого политического руководителя, пользовавшегося авторитетом среди широких слоев населения.

Все эти обстоятельства во многом объясняют факт создания диктатуры в Парагвае, но они не дают оснований считать ее исторически оправданной, необходимой и закономерной. Конечно, то был далеко не лучший способ решения назревших вопросов, хотя вследствие ряда причин развитие пошло именно по такому пути.

Главная цель Франсии при установлении диктатуры заключалась в сохранении независимости и территориальной целостности Парагвая — экономически отсталой страны, находившейся в окружении враждебных сил, которые пытались поглотить ее или подчинить своему контролю. Этой задачей на протяжении многих лет определялась в основном политика «верховного диктатора». Вместе с тем она в значительной мере обусловливалась стремлением Франсии к ликвидации феодальных порядков, уравнению классов и проведению других социальных преобразований, возникшим под влиянием идей Руссо и Великой французской революции.

Парагвай и Буэнос-Айрес

Первые годы диктатуры Франсии совпали со значительным обострением обстановки на Ла-Плате, где, как указывалось выше, вооруженная борьба против колонизаторов осложнялась противоречиями между Буэнос-Айресом и другими провинциями бывшего вице-королевства.

В 1814 г. уругвайские патриоты во главе с Артигасом, открыто выступившие против буэнос-айресского правительства, предложили Парагваю заключить военный союз. Хотя это предложение казалось многим парагвайцам заманчивым, Франсиа отверг его, считая, что для сохранения национальной независимости надо воздерживаться от всякого вмешательства в конфликты между соседними странами. По той же причине он отклонил в 1815 г. повторное предложение Артигаса о совместных действиях против Буэнос-Айреса. Уругвайцы ответили враждебными акциями, останавливая на речных путях шедшие в Асунсьон торговые суда и захватывая грузы. Но это еще больше укрепило решимость Франсии избегать всяких контактов с Артигасом. Когда последний в связи с вторжением португальских войск на территорию Восточного Берега вновь обратился к парагвайскому правительству с просьбой о помощи, его представителей не допустили в Парагвай.

Тем не менее после того как отряды Артигаса были окончательно разгромлены, Франсиа предоставил ему политическое убежище и даже назначил небольшую пенсию[26].

Весьма твердую позицию заняло правительство Франсии по отношению к португальскому двору в Рио-де-Жанейро, который не желал рассматривать Парагвай как самостоятельное государство. В послании португальским властям от 26 августа 1819 г. Франсиа подчеркивал, что «Парагвай является не испанской провинцией, а сувёренной республикой и независимым государством, как и Португалия»^{85}. 7 мая 1820 г. он потребовал официального признания государственной независимости и суверенитета Парагвая, однако ответа не получил.

По-прежнему напряженными продолжали оставаться отношения между Парагваем и Буэнос-Айресом. В начале 1815 г., когда роялисты вели наступление в Верхнем Перу, а в Испании шла подготовка к переброске в Южную Америку экспедиционного корпуса Морильо, «верховный правитель» Буэнос-Айреса Альвеар попросил Франсию оказать военную помощь. Но тот не счел нужным даже ответить. Он не реагировал также на приглашение буэнос-айресского правительства направить парагвайских уполномоченных для участия в конгрессе Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы в Тукумане и на попытку Буэнос-Айреса установить контакты с Парагваем в 1819 г. в связи с угрозой отправки в Америку новой экспедиционной армии из Кадиса.

Отказ Франсии от всяких сношений с Буэнос-Айресом объяснялся не только желанием оставаться в стороне от военных действий и политических конфликтов, происходивших за пределами Парагвая, но и тем, что правящие круги Буэнос-Айреса по-прежнему претендовали на гегемонию в бассейне Ла-Платы. Через своих агентов они поддерживали постоянную связь с политическими противниками Франсии, в частности с некоторыми бывшими парагвайскими офицерами, находившимися в оппозиции к его режиму. В 1818 г., когда в центре Асунсьона на стенах домов появились карикатуры на Франсию, в столице были произведены аресты. Среди арестованных оказался и тайный эмиссар буэнос-айресского правительства. Но властям не удалось тогда обнаружить все нити зревшего в стране заговора, и участники его продолжали свою подпольную деятельность.

В 1820 г. парагвайскому правительству стало известно, что группа представителей креольской военной верхушки во главе с бывшим консулом Йегросом и бывшим командующим столичным гарнизоном (в 1811–1813 гг. членом Правительственной хунты) Кавальеро намерена свергнуть и убить Франсию. Заговорщиков немедленно схватили, но они не отказались от своих планов и, находясь в тюрьме, сумели наладить связь с каудильо провинции Энтре-Риос Рамиресом, который готовился к войне с Парагваем. Узнав об этом, Франсиа поспешил принять ответные меры. Прежде всего он решил обезвредить своих внутренних врагов. Вскоре суд вынес руководителям заговора смертный приговор.

В июле 1821 г. Йегрос и несколько десятков его сообщников были расстреляны. Кавальеро, не дожидаясь казни, покончил с собой. Остальные заговорщики отделались тюремным заключением и ссылкой. Имущество их подверглось конфискации.

Но Франсиа не ограничился расправой с непосредственными участниками заговора. Он считал необходимым подорвать экономические позиции и политическое влияние тех, в ком видел потенциальных противников национальной независимости и возможных союзников внешних сил, угрожавших парагвайской республике. Поэтому 9 июня 1821 г. все уроженцы Испании (включая и тех, которые обладали правами парагвайских граждан) получили приказ собраться на центральной площади Асунсьона. Около 300 человек (из 800) были тотчас же арестованы по обвинению в антиправительственной деятельности и брошены в тюрьму. Их освободили лишь в январе 1823 г. после уплаты огромного выкупа в размере 150 тыс. песо. Для многих арестованных внесение соответствующей доли этой суммы означало полное разорение. В дальнейшем правительство Франсии неоднократно накладывало на испанцев денежные штрафы, облагало их высокими налогами, конфисковывало имущество.

На первых порах Франсиа еще отличал испанцев, давно и постоянно проживавших в стране, от приехавших туда на определенный срок. Но со временем меры, направленные против уроженцев Испании, стали распространяться и на тех из них, которые успели приобрести в Парагвае гражданские права, а некоторые ограничения— вообще на иностранцев. Так, если закон 1814 г. запрещал вступать в брак с женщинами европейского происхождения только испанцам, недавно поселившимся в Парагвае, то с 1828 г. этот запрет касался уже всех иностранцев, независимо от длительности их пребывания в стране. А поскольку под «женщинами европейского происхождения» в условиях Парагвая подразумевались не только испанки и креолки, но также метиски, то практически иностранцам разрешались лишь браки с индианками, мулатками и негритянками. Но такой брак считался для белого человека унизительным и наносил ущерб его общественному положению, так как индейцы не пользовались юридическим равноправием, а негры и мулаты в большинстве своем являлись рабами.

Закон 1812 г. о переходе имущества умерших иностранцев к государству в период диктатуры Франсии применялся фактически без всяких ограничений: соответствующая собственность передавалась казне даже при наличии у покойного законных наследников (хотя никакого специального распоряжения на этот счет Франсиа не издавал). Подобная практика представляла собой, по существу, замаскированную форму конфискации.

В своем стремлении подчинить всю жизнь страны интересам возглавляемого им государства, обеспечения его целостности, независимости и безопасности Франсиа не мог не уделить серьезного внимания церкви. Она располагала обширными земельными угодьями и другим имуществом. Духовенство пользовалось большим влиянием среди населения, особенно сельского. Экономическая мощь церкви, ее претензии на самостоятельную политическую роль и на контроль над духовной жизнью народа, противопоставление церковной иерархии светской власти и непосредственное подчинение духовенства папской курии — все это внушало Франсии серьезные опасения.

К тому же он был врагом клерикализма. Правда, Франсиа, отличаясь свободомыслием, признавал необходимость религии как консолидирующего государство морального фактора. В беседе с швейцарскими врачами Ренггером и Лоншаном диктатор сказал: «Веруйте во что хотите: будьте христианами, иудеями или мусульманами, только не будьте атеистами»^{86}. Но к католической церкви как общественному институту он относился отрицательно. Антиклерикальные убеждения Франсии оказали, видимо, известное влияние на его политику в этом вопросе. Однако в первую очередь она обусловливалась желанием создать в Парагвае национальную церковь, полностью подчиненную государству, и поставить духовенство на службу правительству.

Первые меры, направленные против церкви, были приняты уже вскоре после установления диктатуры. В 1815 г. Франсиа отстранил часть священников-испанцев от. исполнения их функций. В следующем году он распорядился, чтобы впредь церковные процессии проводились только с разрешения светских властей. Все религиозные праздники, за исключением праздника тела господня, отменялись. Правительство признавало принадлежность к духовным орденам лишь тех лиц, которые безоговорочно высказывались за суверенитет парагвайской республики и ее полную независимость от Испании и любого чужеземного господства. Все священники должны были присягнуть на верность правительству и дать обязательство не предпринимать действий, прямо или косвенно направленных против независимости Парагвая. Инквизиция упразднялась. Франсиа запретил всякое вмешательство иностранного духовенства в церковные дела страны, а парагвайских священнослужителей освободил от обязанности подчиняться представителям иерархии других государств.

Поскольку епископ Асунсьона Панес (уроженец Испании) пытался воспротивиться действиям правительства, он был в 1819 г. смещен и заменен генеральным викарием, который вел себя вполне лояльно по отношению к режиму Франсии. При его одобрении 20 сентября 1824 г. правительство издало закон о закрытии монастырей и секуляризации земель и прочего имущества духовных орденов и корпораций. Этим же законом вводился гражданский брак.

В результате парагвайская церковь лишилась своего экономического могущества и стала послушным орудием государства. Священники получали казенное жалованье и превратились фактически в государственных служащих, беспрекословно выполнявших волю диктатора. Таким образом, Франсиа добился резкого ослабления позиций церкви и освобождения ее из-под влияния внешних сил. Но ни о каком преследовании религии или ущемлении прав верующих при этом не шла речь. Смысл политики Франсии заключался лишь в том, чтобы поставить церковную организацию на службу своим целям и заставить духовенство внушать народу идею божественного происхождения его власти.

Режим самоизоляции

Наличие постоянной угрозы независимости Парагвая, попытки вмешательства извне во внутренние дела страны, а также нежелание принимать какое-либо участие в вооруженной борьбе между соседними государствами и провинциями Ла-Платы заставили правительство Франсии с начала 20-х годов перейти к политике самоизоляции республики. Ее границы были закрыты и сношения с внешним миром почти полностью прекращены.

Эта политика являлась вынужденным шагом, в значительной мере навязанным парагвайскому государству самими обстоятельствами. Еще в 1817 г. буэнос-айресское правительство запретило ввоз табака из Парагвая, в результате чего последний лишился важного рынка сбыта. Не разрешался провоз оружия из Буэнос-Айреса в Асунсьон, а остальные товары облагались высокими пошлинами и сборами. Парагвайские торговые суда на Паране систематически подвергались пиратским нападениям кораблей прибрежных провинций Энтре-Риос, Корриентес, Санта-Фе. Таким образом, внешняя торговля Парагвая была фактически парализована по независящим от него причинам.

Узнав о связях участников раскрытого в 1820 г. заговора с враждебными Парагваю силами, Франсиа решил совершенно прекратить всякую торговлю с заграницей. Принятию такого решения способствовало то, что вследствие указанных выше причин эта торговля уже не имела практического значения, но в то же время использовалась иногда врагами парагвайской независимости в подрывных целях. Так, каудильо Энтре-Риос Рамирес поддерживал сношения с арестованными в Асунсьоне заговорщиками через матросов парагвайских торговых судов.

Однако со временем Франсиа стал понимать, что полный разрыв экономических отношений создает ряд трудностей, и, в частности, сопряжен с риском ослабления обороноспособности страны. Чтобы отразить возможное нападение врагов, требовались оружие, боеприпасы, снаряжение, которых в Парагвае явно не хватало. Страна нуждалась и в некоторых других товарах. Следовательно, продолжая в основном соблюдать запрет на ведение внешней торговли, надо было найти какую-то отдушину, которая позволила бы на определенных условиях импортировать наиболее дефицитные товары. Но возможность налаживания даже ограниченного регулярного товарообмена с соседями — Буэнос-Айресом или португальской колонией Бразилией исключалась. Такая перспектива появилась лишь после того, как в сентябре 1822 г. по соседству с Парагваем образовалось независимое бразильское государство.

По предложению Бразилии 5 апреля 1823 г. было заключено соглашение, устанавливавшее порядок ведения торговли между двумя странами. Для этой цели парагвайское правительство выделило небольшой порт Итапуа[27] на Паране. Происходившая здесь торговля на протяжении ряда лет являлась основным каналом, связывавшим Парагвай с внешним миром.

Парагвайское правительство установило чрезвычайно строгий режим, жестко регламентировавший торговлю с Бразилией, и детально разработало ее процедуру. Бразильские купцы со своими товарами обычно переправлялись через реку Уругвай в районе Сан-Боржа и затем сухопутным путем добирались до Параны. Свой транспорт они оставляли на южном берегу этой реки, в Канделарии, а товары при помощи парагвайских властей переправляли на северный берег, в Итапуа. Там они поступали на таможню, где производился тщательный досмотр и составлялся подробный реестр товаров каждого купца. Эти реестры и образцы изделий отправлялись в Асунсьон. Франсиа лично знакомился с ними, устанавливал цены, размеры пошлин и условия продажи. Только после этого прибывшие в Итапуа бразильцы могли, наконец, приступить к торговле.

С парагвайской стороны допускалась лишь продажа собственной продукции, причем торговать имели право только лица, получившие специальные лицензии. Такая лицензия выдавалась по предъявлении удостоверения от местных властей о том, что данный человек «добрый слуга отечества и предан святому делу свободы». Цены на продаваемые парагвайские товары также контролировались государством, которое установило минимум цен на йерба-мате и табак. Испанцам участие в этой торговле не разрешалось ни при каких обстоятельствах.

В 1825 г. правительство Франсии запретило вывоз золота и серебра за границу, в связи с чем бразильские купцы вынуждены были в обмен на свои товары довольствоваться местной продукцией. В порядке исключения допускалась только закупка за деньги оружия и боеприпасов. Если же в уплату за оружие шли парагвайские товары, то они не облагались экспортными пошлинами. Помимо бразильцев в Итапуа приезжали иногда купцы из Корриентес и Энтре-Риос, следовавшие по реке Уругвай.

Понимая, что торговля с одной Бразилией недостаточна для удовлетворения даже минимальных потребностей Парагвая, Франсиа пытался завязать торговые, а также дипломатические отношения с Англией. Еще в 1814 г. в связи с предполагавшимся отъездом на родину шотландского купца Робертсона он передал ему послание английскому парламенту, содержавшее предложение об установлении торговых и иных связей между двумя странами, а также различные образцы парагвайской продукции. Но Робертсон не выполнил этого поручения. В 1824 г. Франсиа стой же целью отправил в Англию специальную миссию, которая, однако, не увенчалась успехом.

Единственной отдушиной, позволявшей парагвайцам хоть немного общаться с внешним миром, продолжали оставаться отношения с Бразилией. В 1824 г. был назначен консул Бразильской империи в Асунсьоне, а в следующем году его приняли там в качестве официального представителя императора Педру I. Таким образом, Бразилия де-факто признала парагвайскую республику как суверенное государство.

Однако в связи с бразильским предложением о совместном вторжении в Корриентес (1827) Франсиа начал опасаться дальнейших попыток Бразилии втянуть Парагвай в орбиту своего влияния. Когда же в ходе войны с Аргентиной бразильцы нарушили в 1828 г. парагвайскую границу, отношения между двумя государствами стали напряженными и вскоре совсем прервались. Франсиа приказал выслать находившихся в Итапуа бразильских дипломатов и купцов, что фактически означало прекращение регулярных связей с Бразилией.

Тем самым завершилась изоляция страны от внешнего мира. Все порты были закрыты. Лишь в порядке исключения бразильские купцы время от времени появлялись в Итапуа, а торговым судам из Корриентес и других аргентинских провинций разрешалось иногда заходить в Пилар де Ньеэмбуку^{87} — порт на реке Парагвай, к северу от ее впадения в Парану. Но практически это случалось крайне редко, тем более что всегда существовала опасность насильственной задержки судна парагвайскими властями. Границы государства тщательно охранялись. Въезд в Парагвай и выезд из него допускались только по специальному разрешению диктатора, дававшемуся в исключительных случаях. Иностранцы, проникшие каким-либо образом в страну, задерживались здесь на длительный срок, исчислявшийся подчас многими годами. Переписка с заграницей подвергалась строжайшей цензуре и вскоре совсем прекратилась. Перестали поступать иностранные книги, газеты и журналы, кроме тех, которые предназначались самому Франсии.

Так установился режим, на долгие годы искусственно отгородивший Парагвай от остального мира и давший основание часто называть его «южноамериканским Китаем». «Реки Парана и Парагвай, — писал впоследствии русский дипломат и путешественник А. С. Ионин, — сделались китайской стеной… республики, через которую никого не выпускали и никого не впускали»^{88}.

Возникновение и сохранение этой замкнутой системы являлось своеобразной защитной реакцией молодой республики на нависшую над ней угрозу национальной независимости и суверенитету. Ведь, несмотря на кратковременное сближение с Бразильской империей, Парагвай продолжал оставаться во враждебном окружении. Правда, правительство Буэнос-Айреса в связи с разногласиями между провинциями Рио-де-ла-Платы и обострением отношений с Бразилией из-за Восточного Берега, вылившимся впоследствии в военный конфликт, на протяжении ряда лет не предпринимало активных действий против Парагвая. Зато появилась опасность с другой стороны. Она исходила от президента Колумбии Боливара.

22 октября 1823 г. Боливар, находясь в Лиме, направил Франсии послание с просьбой об освобождении известного французского натуралиста Эме Бонплана, задержанного в конце 1821 г. близ парагвайской границы. Франсиа приказал арестовать Бонплана потому, что заподозрил его в намерении проникнуть на территорию Парагвая. Возникновению подобных, подозрений способствовали дружественные отношения между Бонпланом и каудильо Энтре-Риос Рамиресом[28]. Об освобождении Бон-плана кроме Боливара ходатайствовали многие правительства, государственные деятели, ученые. Но Боливар сопровождал свою просьбу прямой угрозой, указывая, что «был бы в состоянии дойти до Парагвая, чтобы освободить лучшего из людей и знаменитейшего из путешественников»^{89}.

Неизвестно, получил ли Франсиа это послание. Во всяком случае он на него не ответил. Между тем Боливар не оставлял планов вторжения в Парагвай. 30 мая 1825 г. в письме Сантандеру он высказал мысль об организации похода в Парагвай из Верхнего Перу^{90}. Несколько месяцев спустя Боливар предложил правительству Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы послать совместную военную экспедицию, чтобы свергнуть режим Франсии. Но в Буэнос-Айресе не рискнули принять это предложение, опасаясь вмешательства Боливара в дела Ла-Платы.

В 1828 г. вновь возникла угроза со стороны Буэнос-Айреса: губернатор Доррего стал готовиться к вторжению в Парагвай. Однако он не успел осуществить свое намерение, так как был свергнут. В 1832 г. войска провинции Корриентес начали военные действия против Парагвая и заняли часть его территории. Конфликт удалось урегулировать в следующем году.

В таких условиях правительство Франсии, верное своей изоляционистской политике, категорически отвергало попытки других государств (Колумбия, Объединенные провинции Рио-де-ла-Платы, Боливия) установить какие-либо отношения с Парагваем.

В послании Франсии от 15 июля 1825 г. Боливар предложил Парагваю присоединиться к союзу южноамериканских государств и выразил готовность в случае благоприятного ответа немедленно направить в Асунсьон официального представителя Колумбии. 23 августа в парагвайскую столицу прибыл колумбийский капитан Руис, доставивший это послание. Но его не допустили к Франсии и уже через полтора часа вручили ответ. Отклоняя предложение Боливара, Франсиа писал: «Парагвай… по крайней мере пока я стою во главе его правительства, не изменит свою систему, даже если бы во имя этой священной цели пришлось обнажить меч справедливости»^{91}.

Вскоре, в мае 1826 г., на парагвайскую границу, в Корриентес, прибыл представитель президента Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы Ривадавии и сообщил о его готовности установить отношения с Парагваем. Франсиа даже не ответил на это обращение. В июле 1828 г. он отказался принять офицера, посланного президентом Боливии Сукре, чтобы передать предложение о развитии торговых связей между двумя государствами, а также просьбу об освобождении Бонплана.

Лишь с приходом к власти в Буэнос-Айресе Росаса (декабрь 1829 г.) Франсиа согласился дать аудиенцию его эмиссару и в течение часа беседовал с пим наедине. Хотя содержание этой беседы осталось неизвестным, можно предположить, что в ходе ее был достигнут компромисс: Росас обязался уважать суверенитет Парагвая, а Франсиа — не вмешиваться в борьбу между унитариями и федералистами на Ла-Плате. Видимо, на этой основе сложился определенный модус вивенди, которого придерживались обе стороны, особенно с середины 30-х годов, после установления неограниченной диктатуры Росаса (с этого времени он стал осуществлять общее руководство внешней политикой всех провинций, входивших в Аргентинскую конфедерацию).

Внутренняя политика

Самоизоляция Парагвая во многом определила его хозяйственное развитие в период диктатуры Франсии. Отрезанная от внешних рынков, страна была вынуждена самостоятельно производить хотя бы минимально необходимую продукцию, что привело к экономической автаркии государства. Это обстоятельство оказало далеко не одинаковое влияние на состояние тех или иных отраслей парагвайской экономики.

Торговля пришла полностью в упадок. Судоходство фактически прекратилось. В портах стояло без движения большое количество судов, а на складах скопились и гнили различные товары, предназначенные на экспорт. Внешняя торговля была, по существу, парализована еще в 20-х годах, поскольку товары, доставлявшиеся бразильцами в Итапуа, либо приобретались для административных или военных нужд, либо непосредственно обменивались на изделия парагвайского ремесла и продукты сельского хозяйства. Купцы разорялись и вынуждены были искать себе другое занятие. С прекращением регулярных внешних торговых связей окончательно заглохла и внутренняя торговля.

Вместе с тем порожденная изоляцией экономическая автаркия способствовала развитию промышленности и сельского хозяйства. Оно происходило не стихийно, а являлось в значительной мере результатом политики, проводившейся правительством Франсии. Государство активно вмешивалось в хозяйственную жизнь, направляло ее, регулировало и контролировало производство. Отсутствие импорта оно стремилось компенсировать расширением ассортимента отечественной продукции, с тем чтобы обеспечить страну всем необходимым. В то же время сокращалось производство экспортных продуктов. Таким образом, сама структура парагвайской экономики претерпела существенные изменения.

Раньше большая часть сельского населения Парагвая занималась разведением йерба-мате, а также табака, сахарного тростника, маниоки, заготовкой древесины. йерба-мате, табак, древесина составляли важнейшие статьи парагвайского вывоза. Зато злаки, хлопок, скот и многое другое ввозились из-за границы. В связи с. ограничением, а затем почти полным прекращением внешней торговли пришлось сократить объем производства экспортных культур и принять меры к внедрению тех продуктов, которые прежде импортировались. Франсиа приказал в обязательном порядке возделывать в определенных, указанных им районах пшеницу и хлопок, разводить рис, кукурузу, овощи. Когда в 1819 г. в результате нашествия саранчи из Чако погибли почти все посевы, он распорядился произвести сев вторично, и, ко всеобщему удивлению, был собран богатый урожай. С тех пор в Парагвае стали снимать по два урожая в год. Правительство уделяло также значительное внимание развитию скотоводства — разведению лошадей, крупного рогатого скота, мулов.

Важное значение для подъема сельского хозяйства имела аграрная политика Франсии. Как уже указывалось, в колониальном Парагвае часть земли принадлежала испанской короне. Во второй половине XVIII в. королевский земельный фонд существенно увеличился за счет владений иезуитов. Но он почти не использовался. С провозглашением независимости эти земли перешли в собственность парагвайского государства. В дальнейшем государственный фонд пополнился конфискованными поместьями испанцев, участников антиправительственных заговоров и других политических противников режима Франсии, умерших иностранцев, а также секуляризованными церковными и монастырскими землями. В сентябре 1825 г. правительство потребовало от всех землевладельцев представить документы, подтверждавшие их права на землю, и в 1826 г. конфисковало собственность тех, кто не имел таких документов.

В результате проведения всех этих мер около половины территории Восточного Парагвая (наиболее освоенной и густо заселенной части страны, расположенной к востоку от реки Парагвай) и населенная кочевыми индейскими племенами обширная пустынная область Чако на западном берегу Парагвая оказались в руках государства.

Часть национализированных земель за умеренную плату сдавалась в бессрочную аренду частным лицам с обязательным условием использовать арендуемые участки для занятия земледелием или скотоводством. Другая же часть государственной земли явилась базой для создания крупных животноводческих хозяйств — «эстансий родины», где разводились лошади и рогатый скот. Эти хозяйства обеспечивали кавалерию необходимым конским поголовьем, а солдат и городское население — мясом. Кроме того, при них существовали дубильни, поставлявшие кожу, из которой изготовлялись военное снаряжение и другие изделия. «Эстансиями родины» руководили управляющие, назначавшиеся правительством. Они ежемесячно представляли подробные отчеты о своей деятельности.

Правительство Франсии поощряло развитие хозяйств мелких и средних землевладельцев, занимавших около половины территории Восточного Парагвая. Что же касается крупного землевладения, которое вообще не получило большого распространения в стране, то его удельный вес в результате проводившейся Франсией политики стал совсем незначительным.

В целом за годы диктатуры Франсии в области сельского хозяйства был достигнут заметный прогресс. Вырос государственный сектор, не использовавшиеся прежде земли теперь обрабатывались, внедрялись новые продовольственные и технические культуры, увеличилось поголовье скота[29]. Развитию этой отрасли экономики способствовало упразднение десятины, — замененной в 1830 г. пятипроцентным налогом на продукцию земледелия и скотоводства.

В условиях экономической автаркии происходил ощутимый рост мануфактур и ремесла. Вследствие ограничения, а затем почти полного прекращения ввоза промышленных изделий для удовлетворения самых элементарных потребностей населения необходимо было наладить производство различных видов продукции, ранее не выпускавшихся в Парагвае. Если раньше в стране вырабатывался лишь один сорт ткани из хлопка, то теперь стали изготовлять и другие ткани, шерстяные пончо, лошадиные попоны и даже ткацкие станки. Были созданы государственные предприятия по производству вооружения и прочей военной техники: оружейные мастерские в Асунсьоне и Пиларе, мастерская по изготовлению пушечных лафетов, верфи, где строились шлюпы, канонерки и другие военные суда. Государство полностью монополизировало заготовку древесины. Большое внимание уделялось строительству дорог, каналов, мостов, реконструкции столицы и другим общественным работам. Правительство поощряло и субсидировало промышленное развитие.

Поскольку обученных кадров рабочей силы не хватало, очень остро стоял вопрос о повышении квалификации ремесленников, расширении их специализации и овладении новыми профессиями. Хотя технический уровень ремесленного и мануфактурного производства оставался относительно невысоким, его объем значительно увеличился, а качество продукции улучшилось.

В системе направляемой экономики принцип государственного регулирования и контроля применялся не только в производственной сфере, но и при распределении продуктов. Часть продовольственных товаров, производимых в государственных хозяйствах, распределялась на льготных условиях среди нуждающихся семей. В 1821 г. Франсиа установил максимум цен на муку, а в следующем году — на мясо. Чиновник, ведавший рынками столицы, ежедневно определял цену на продукты питания. Правительство стремилось не допускать чрезмерного обогащения частных лиц.

Положительной оценки заслуживают и некоторые другие стороны политики Франсии. Он ввел обязательное бесплатное начальное обучение (для мальчиков) и регулярно посылал в школы государственных инспекторов с целью проверки знаний учащихся. Учителя получали не только жалованье, но зачастую обеспечивались за казенный счет продовольствием и одеждой. Создание довольно широкой сети начальных школ принесло свои плоды. Как отмечали очевидцы, в Парагвае той эпохи редко можно было встретить мужчину, не умевшего читать и писать. Но Франсиа считал, что задача школы не сводится лишь к обучению детей основам грамоты, а заключается также в том, чтобы воспитать их патриотами и дисциплинированными гражданами, готовыми подчинить свои личные желания интересам нации и воле правительства. Эти идеи Франсиа сформулировал в составленном им политическом катехизисе, который использовался в школах в качестве учебника.

Франсиа значительно сократил численность государственного аппарата и очистил его от многих людей, связанных с аристократической верхушкой или просто враждебных революции, заменив их в ряде случаев выходцами из низших слоев общества^{92}. Он добился уменьшения административных расходов, установил весьма скромные оклады чиновникам и офицерам, включая высших должностных лиц, вел энергичную борьбу против казнокрадства, взяточничества и других злоупотреблений со стороны правительственных служащих.

Правительство Франсии провело коренную реорганизацию армии. Ненадежные офицеры (и отчасти солдаты), в основном принадлежавшие к знати, были заменены более лояльными. Регулярные войска общей численностью около 5 тыс. человек подразделялись на роты, которыми, как правило, командовали лейтенанты. Высшим воинским званием являлось звание капитана. Офицеров этого ранга насчитывалось не более шести. Армия состояла из пехотных, кавалерийских и артиллерийских частей. Большая ее часть дислоцировалась в столице, остальные войска — на границах и в укреплениях.

В армии существовала строгая дисциплина, но вне службы солдаты чувствовали себя довольно свободно. Много времени уделялось войсковым учениям и боевой подготовке, которой иногда руководил сам Франсиа. Командный состав комплектовался обычно из числа рядовых, прослуживших некоторое время и проявивших свои способности.

Помимо регулярной армии в распоряжении правительства Франсии имелось еще ополчение (милиция), насчитывавшее около 20 тыс. человек. В его ряды призывались в случае необходимости все свободные мужчины старше 17 лет, способные носить оружие. Из ополченцев каждого округа формировалась рота. Бойцы ополчения не носили формы и не проходили военного обучения. Их мобилизовывали лишь время от времени для выполнения отдельных боевых заданий. Каждый являлся с собственным оружием, а если такового не было, то ему выдавали казенную пику. В среднем ополченцам приходилось служить по нескольку раз в год — от недели до двух месяцев^{93}.

Франсии удалось создать весьма боеспособную по тому времени армию, которая использовалась исключительно в оборонительных целях и была совершенно лишена милитаристского, кастового духа. Он сумел, по словам одного современного историка, «вооружить народ до зубов, не милитаризуя его»^{94}.

Таким образом, в деятельности правительств-a Франсии, отвечавшей в основном национальным интересам и стремлениям широких слоев парагвайского общества, преобладали позитивные моменты. Они в большой мере определялись личными качествами самого ФрДнсии, которые в условиях диктатуры оказывали подчас решающее влияние на его политику. Высокообразованный человек прогрессивных убеждений, честный, неподкупный, стойкий борец за независимость родины, Франсиа в общем не злоупотреблял (за исключением отдельных случаев) своей неограниченной властью, не допускал произвола, проявлял заботу о нуждах и материальном благополучии народа.

Но режим Франсии имел и свою оборотную сторону. Это была диктатура, характеризовавшаяся полным отсутствием демократических свобод и институтов. Правда, Франсиа в принципе не отвергал идеи народного суверенитета, гражданских прав, свободного обмена. Однако он считал, что Парагвай по уровню своего развития еще не подготовлен к тому, чтобы провести в жизнь эти идеи, и нуждается в жесткой дисциплине, основанной на безоговорочном подчинении прав личности интересам государства. Симптоматично, что любимым героем этого последователя энциклопедистов был Наполеон, перед которым он преклонялся.

В результате Парагвай лишь назывался республикой, фактически же вся полнота власти (законодательной, исполнительной, судебной, церковной, а также высшее командование вооруженными силами) сосредоточивалась в руках диктатора. Государство не имело конституции, национальный конгресс с 1816 г. не созывался. Франсиа правил единолично, при помощи нескольких высших чиновников, ведавших отдельными ведомствами, и четырех командующих военными зонами. Среди ближайшего окружения диктатора наибольшим влиянием пользовался его секретарь Поликарпо Патиньо.

Для удобства управления на местах страна была разделена на 20 округов (командансиа или делегасьон), возглавлявшихся так называемыми делегатами, а каждый округ делился на более мелкие административные единицы (партидо). Делегаты и чиновники более низкого ранга осуществляли политические, экономические, военные и полицейские функции. Все эти должностные лица, непосредственно подчиненные Франсии, являлись простыми исполнителями его воли. Будучи обязаны строго следовать предписаниям диктатора, они самостоятельно не могли принимать никаких решений. После упразднения в 1824 г. выборных городских муниципалитетов (кабильдо) их место заняли чиновники, назначавшиеся Франсией.

В период диктатуры в Парагвае не издавались ни газеты, ни журналы, ни книги, отсутствовали типографии. Любые собрания, включая религиозные, были запрещены. Население не имело права без разрешения властей менять место жительства. Опасаясь возникновения оппозиции диктатуре, Франсиа пытался ограничить образовательный уровень народа элементарной грамотностью и помешать формированию интеллигенции. С этой целью он, по существу, ликвидировал среднее и высшее образование, закрыв к 1822 г. все учебные заведения, кроме начальных школ. Учиться за границей молодежь не имела возможности вследствие изоляции страны.

Социальная сущность диктатуры Франсии

Таким образом, диктатура Франсии — весьма сложное и противоречивое явление. В определенном смысле его политика благоприятствовала развитию ряда отраслей экономики, некоторому росту капиталистических отношений и общему прогрессу страны. Но вместе с тем изоляция Парагвая, строгая централизация и регламентация, отсутствие буржуазно-демократических свобод тормозили этот процесс, обусловливали его однобокий характер.

Особенности политического, экономического, социального развития Парагвая после провозглашения независимости и практическая деятельность правительства Франсии свидетельствуют о том, что его политика соответствовала, как уже отмечалось, общенациональным интересам. Парагвайский конгресс, представлявший большинство населения, вручил в свое время диктатору неограниченную власть прежде всего для того, чтобы оградить молодое государство от внешней угрозы. Вместе с тем для мелких и средних землевладельцев, свободных и полусвободных крестьян, мелкобуржуазных слоев и бедноты городов, составлявших главную социальную опору режима Франсии, известное значение имело и то обстоятельство, что он пользовался репутацией справедливого, бескорыстного, прогрессивно настроенного человека, симпатизировавшего простым людям и выступавшего против знати. Этими качествами Франсиа отличался и в дальнейшем, на всем протяжении своего пребывания у власти.

По описанию одного из современников, это был худощавый человек среднего роста. На его матово-бледном лице выделялись высокий лоб, крупный рот с тонкими губами, прямой нос, проницательные черные глаза. Одевался он со вкусом, но чрезвычайно скромно и никогда не носил военной формы, а также знаков своей власти — трость с золотым набалдашником И шпагу с серебряной рукояткой. За исключением золотых пряжек на башмаках и треуголки, наподобие наполеоновской, Франсиа своим внешним видом ничем не выделялся среди сограждан.

Весь его образ жизни отличался необычайной простотой. Он сам снизил почти вдвое оклад, назначенный ему конгрессом, а затем вообще отказался от всякого жалованья и жил исключительно на личные сбережения. В своих повседневных привычках и домашнем быту Франсиа проявлял крайнюю непритязательность.

Он неукоснительно придерживался раз и навсегда заведенного распорядка дня. Диктатор вставал обычно с рассветом, сам приготовлял себе утренний чай и, выпив его, не спеша расхаживал по длинным коридорам своего дома. Ежедневная процедура бритья продолжалась довольно долго, так как цирюльник обычно сообщал последние городские новости, включая всевозможные слухи, циркулировавшие в столице. В 8 часов утра начинался прием чиновников, офицеров и прочих посетителей. В полдень Франсиа завтракал, затем отдыхал и снова садился за работу. В 4–5 часов он выезжал верхом на прогулку, а по возвращении домой читал до обеда, который подавался в 8. В 10 часов Франсиа ложился спать, предварительно лично сообщив часовым пароль и отзыв.

В свободное время Франсиа с увлечением занимался астрономией и в ясные ночи любил в телескоп наблюдать звездное небо. Немало времени он проводил также в своей библиотеке, которая являлась в те годы лучшей в стране; Она насчитывала около 300 книг по праву, философии, литературе, медицине, точным наукам, военным вопросам и т. д.

Социальный момент в деятельности Франсии первоначально был выражен довольно слабо. Это объяснялось тем, что классовые противоречия в тогдашнем Парагвае не отличались такой остротой, как в других латиноамериканских странах. От безземелья и феодально-, го гнета страдали главным образом индейцы-гуарани, численность которых в то время была столь невелика^{95}, что они не могли оказать сколько-нибудь существенного влияния на политику Франсии. Вместе с тем и проблема ликвидации помещичьих латифундий не имела здесь такого значения, как в других государствах Латинской Америки, поскольку крупное феодальное землевладение на получило в Парагвае особого развития и еще до экспроприации собственности латифундистов в стране существовал обширный фонд свободных государственных земель.

Поэтому на первых порах политика Франсии диктовалась прежде всего стремлением к укреплению своей власти в целях обеспечения национальной независимости. Однако в дальнейшем все более заметный отпечаток на деятельность парагвайского правительства стали накладывать мировоззрение самого Франсии, его взгляды как последователя Руссо и сторонника Великой французской революции, проповедовавшего идею эгалитарного государства, противника феодальных порядков и клерикализма, враждебного знати и крупным собственникам. Разумеется, нельзя забывать о том, что многое в парагвайской действительности первой половины XIX в. и практической деятельности Франсии в корне противоречило таким принципам Просвещения и Французской революции, как идея народного суверенитета, необходимость осуществления демократических свобод и т. п.

Трудно представить себе, чтобы в условиях отсталого, изолированного от внешнего мира Парагвая, при крайне слабом развитии капиталистических отношений и почти полном отсутствии национальной буржуазии[30], а также малочисленности местной интеллигенции (создание которой искусственно тормозилось), буржуазные по своей сущности убеждения Франсии разделялись сколько-нибудь широким кругом единомышленников. Во всяком случае его взгляды безусловно не понимало подавляющее большинство сельского и городского населения, составлявшее классовую основу диктатуры.

Но, поскольку это были низшие и средние слои общества, им импонировали нескрываемая враждебность Франсии по отношению к богачам и знати, равно как и действия правительства, направленные против крупных собственников, даже если они не сулили непосредственной выгоды. Что же касается раздачи в аренду части государственных земель, централизованного распределения некоторых материальных благ, борьбы против дороговизны, мер по развитию экономики, то эти мероприятия прямо отвечали интересам народа. Вместе с тем режим Франсии, несмотря на диктаторскую форму правления, являлся относительно умеренным. Репрессии, проводившиеся главным образом лишь в начальный период диктатуры, затрагивали преимущественно некоторых представителей малочисленной испано-креольской верхушки. Большинству же населения, практически почти или совсем не имевшему ни политического опыта, ни представления о демократии, этот режим казался, видимо, вполне приемлемым.

Все эти обстоятельства обусловили массовую народную поддержку диктатуры. Число ее противников, не решавшихся, разумеется, выступать открыто, было невелико. Правда, далеко не всех, одобрявших деятельность правительства Франсии в социально-экономической области и некоторые другие ее стороны, удовлетворяли порядки, царившие в политической и культурной жизни Парагвая. Но критиковать их вслух никто не осмеливался.

При всей противоречивости и непоследовательности политики Франсии, несмотря на сохранение феодальных пережитков (и даже рабства), отсутствие четкой социально-экономической программы, неопределенность классового характера диктатуры, эта политика в целом способствовала росту производительных сил, укреплению национального государства и капиталистическому развитию страны, хотя некоторые ее аспекты мешали становлению буржуазных общественных отношений. Выражая общенациональные интересы, диктатура Франсии опиралась на широкие слои парагвайского общества и означала своеобразную незавершенную революцию сверху, призванную обеспечить ликвидацию феодальных порядков и проведение буржуазных преобразований.

В результате этой революции Парагвай оказался единственной страной Латинской Америки, где освобождение от колониального гнета сопровождалось серьезными изменениями социально-экономической структуры. Однако активное вмешательство государства в экономическую жизнь отнюдь не подрывало института частной собственности, не ликвидировало классовых противоречий и эксплуатации, а было лишь проявлением тенденции к созданию своего рода государственно-капиталистического уклада хозяйства.