Истинные цвета

Глава 16

Октябрь 1983 года

Джулиан Рихтер хмуро окинул взглядом свое отражение в зеркале — налицо первые признаки надвигающейся старости. Впрочем, он решил смириться с неизбежным и воспринимать морщины как украшение зрелого мужа с твердым характером. Что касается телосложения, то здесь все было в полном порядке. Он постоянно тренировался и выглядел подтянутым, как спортсмен.

Собираясь на сегодняшний вечер, он выбрал черный пиджак, серую рубашку, серые брюки и серый шелковый платок.

Вполне довольный собой, Рихтер вышел из офиса: пора пройтись по галерее. Наметанным глазом он проверил освещение, расположение картин, наличие стойки с репродукциями и открытками и доступность книги отзывов.

Джулиан взглянул на часы: полшестого. Через полчаса откроется выставка «Луна над Манхэттеном». С самодовольной усмешкой он пробежал глазами список приглашенных.

Все твердили ему, что глупо открывать выставку в пятницу вечером — на нее, мол, никто не явится. Устраивай выставки по субботам, как принято уже много лет. Но в том-то все и дело: Изабель де Луна не вписывается в прокрустово ложе общепринятых правил, а ее последняя серия ночного Нью-Йорка столь необычна, что заслуживает нетрадиционного представления, теперь все только и делают, что ниспровергают основы.

Жаль, что его покинула Скай. Рихтер привык доверять ее глазу и уху. Она слышала то, что ему было недоступно, улавливала отголоски новомодных веяний, которые проходили мимо него. У нее было сверхъестественное чутье на все новое и перспективное, а то, что стало вчерашним днем, она безошибочно отсекала. Было время, Джулиан и сам мог похвастаться способностью улавливать художественные течения и выделять наиболее талантливых художников, работавших в том или ином стиле. А теперь, по слухам, он потерял былую хватку. Да, во всем виноваты стремительные перемены, уследить за которыми не так-то просто. А еще — многочисленные конкуренты и недоброжелатели.

У Скай на этот счет имелось другое мнение: она полагала, что причина его неудач кроется в его впечатлительности. Часто случалось так, что мнение владельца галереи напрямую зависело от того впечатления, которое на него произвела личность художника: если Джулиан считал, что перед ним человек незаурядный, он готов был поверить, что и в работах его присутствует искра Божья.

В общем, Скай заявила, что Рихтер не видит дальше своего носа.

Мэтр попытался ее урезонить. По мнению Джулиана, ей следовало благодарить судьбу за то, что она имеет счастье работать в его галерее. Скай тотчас запальчиво напомнила, что он извлек немалую выгоду из большинства ее открытий, отказался повысить ей гонорар, несмотря на огромный вклад в процветание галереи, дурно обращался со всеми ее находками (и делал это ей назло — так она считала), а кроме того, нанес ей публичное оскорбление. Оно-то и стало последней каплей: узнав, что он неуважительно отозвался о ней в прессе, Скай тут же уволилась.

Вскоре его покинули и несколько художников. Из признанного короля в мире искусства Рихтер превратился, по словам одного умника, в «хитрого манипулятора с сомнительной тактикой ведения бизнеса».

Отбросив мрачные мысли и списав свои промахи на свойство американцев выискивать изъяны у ярчайших звезд и получать от этого удовольствие, Джулиан взглянул на часы. Десять минут. Он занервничал. Может, зря он отказался провести предварительную распродажу, как всегда это делал перед открытием выставки?

К семи часам приехали Хилтон Крамер, Джед Перл, Кельвин Томпкинс и другие критики. К ним присоединилась и журналистка из отдела светской хроники «Нью-Йорк дейли» — Нина Дэвис. Ее присутствие символизировало для Джулиана общую ситуацию в искусстве восьмидесятых. Само по себе оно стало играть второстепенную роль на мировой сцене. Теперь гораздо важнее, кто присутствует на выставке, во что одет, с кем и о чем говорят. У Рихтера эти перемены вызывали глухое раздражение. Кто уполномочил эти бульварные газетенки судить о высоком искусстве? Кто дал им право определять репутацию галереи и ее владельца?!

Впрочем, наплевать ему на эту светскую сплетницу! Сегодня для него нет никого важнее Изабель де Луна.

В ожидании ее приезда он в который уже раз пожалел о том, что ему не удалось сохранить с ней интимные отношения. Джулиан терпеть не мог проигрывать, особенно если это касалось его мужского самолюбия. Такие промахи моментально раздувались в его сознании до астрономических размеров, перекликаясь с отцовскими заповедями.

Генри Рихтер был эталоном, по которому Джулиан сверял свою жизнь. Дома Генри выступал горячим сторонником морали, а за пределами семьи предавался разгулу. Кичась своим образцово-показательным браком и хвастаясь им направо и налево, он тут же нашептывал скабрезные шуточки на ухо очередной любовнице. Он требовал от сыновей жить по законам совести, а сам безнаказанно дурачил и обманывал партнеров по бизнесу. И если братья Джулиана старались поступать в соответствии с отцовскими заповедями, то жизнь самого Джулиана зеркально отображала жизнь Генри.

В годы его молодости неразборчивость в связях считалась нормой. Чем больше у тебя перебывало женщин, тем больше очков ты заработал — отец может гордиться своим сыном. Но Генри как-то вскользь обмолвился, что с каждой хрюшкой спать — не велика доблесть. Уязвленный Джулиан немедленно поднял планку своих предпочтений и стал выбирать женщин в отцовском вкусе.

Так прошла юность, и наступила зрелость. Смерть Генри и пугающая перспектива подхватить какую-нибудь болезнь заставила Джулиана изменить правила игры. Убедившись, что в его кругу важно не что делать, а с кем, он принес количество в жертву качеству. Изабель де Луна стала бриллиантом в его коллекции, и все же, как он ни старался, повторить ночь страсти ему не удавалось. Это его беспокоило. И странное дело — возбуждало. Но главным образом оскорбляло как мужчину.

Когда-то давным-давно ему уже доводилось получать отказ, но в конечном итоге он подчинил себе ту женщину. Покорит и Изабель.

Изабель терпеть не могла присутствовать на собственных выставках и наблюдать, как зрители обсуждают ее картины. Была бы ее воля, она с удовольствием осталась бы дома. Тем не менее она прибыла точно в назначенный срок — в четверть восьмого — и тотчас направилась в офис Джулиана, чтобы дать эксклюзивное интервью представителям прессы. Она ответила на вопросы, касающиеся основной темы ее новых работ: «Я перешла от темы рассвета к ночной темноте, поскольку жизнь складывается из смены дня и ночи».

Почему она всегда носит белое? «Белое отражает свет».

А личная жизнь? «Мое личное дело».

Изабель знала, что их с Джулианом все считают любовниками. Она понимала, что ее уклончивые ответы только порождают новые сплетни и слухи, но твердо стояла на своем. Недосказанность в вопросах личной жизни защищала ее от похотливых хищников и щадила самолюбие Джулиана. Скай, которая в последнее время редко удостаивала добрым словом своего бывшего работодателя, вряд ли стала бы столь же трепетно относиться к гордости Джулиана.

— Пора тебе уходить от него, — обронила как-то Скай.

— Но почему? Галерея Джулиана одна из лучших в Нью-Йорке.

— Так-то оно так, но твоя личная жизнь не должна его заботить.

— Не понимаю, о чем ты?

— О, прошу тебя! Этот сноб все за тебя решает: во сколько тебе вставать, когда браться за кисть, когда есть, когда спать! — Она внезапно остановилась посреди мастерской и вперила в Изабель обличительный взгляд. — Ты ведь на это не пошла? Фу! Неужели ты… — Скай скорчила гримасу и зафыркала.

— Только однажды, — робко промямлила Изабель.

— Один раз и то чересчур, — недовольно буркнула Скай. — Я сама вас свела, но теперь я же тебе и говорю: пора его оставить.

— Но от добра добра не ищут.

— Мне-то можешь лгать сколько угодно, — отрезала Скай, — но себя не обманешь. Этот ястреб настолько принизил твою самооценку, что заставил тебя поверить, будто он единственный способен обеспечить тебе успех.

— Он хорошо ко мне относится, Скай.

— Нисколько не сомневаюсь. Он подвернулся тебе, когда ты была молода и неопытна и потому уцепилась за него в надежде, что с ним будешь в полной безопасности и он позаботится о твоем будущем. Так вот, Из, послушай: ты уже взрослая девочка. Джулиан тебе больше не нужен. — Молчание Изабель Скай не остановило. — Я ему не доверяю и тебе не советую.

— Но ведь ты была его верной помощницей!

— Была, это верно. А теперь презираю его и то, что он делает. В течение многих лет, работая с ним бок о бок, я была свидетелем весьма неблаговидных его поступков.

— А именно?

— Он нарочно снижал цены на картины художников, которые ему чем-то не угодили. Новичков он попросту запугивал, принуждая к повиновению. Я видела, как он всеми правдами и неправдами старался заполучить лучшие картины своих подопечных в собственную коллекцию.

Изабель съежилась, как от удара, и все же заметила:

— Со мной он ничего подобного себе не позволял.

— Вполне возможно, — кивнула Скай. — Но как только представится удобный случай, он непременно сделает это, Изабель.

Грозное предостережение Скай все еще звучало в ушах Изабель, когда она заметила в толпе гостей Филиппа Медину. Странно, но все шарахались от него как ошпаренные. Из вечерних новостей Изабель знала, что он ведет переговоры с «Нью-Йорк дейли», и его предложение вызывает всеобщее недовольство: владельцы газеты считают, что он лезет не в свое дело; администрация воспринимает его как угрозу своему положению и представляет его своим подчиненным как зверя-людоеда. И только рабочие видят в нем своего спасителя.

То, что писали про Медину в газетах, да и сегодняшняя реакция окружающих как-то не вязались с тем впечатлением, которое у нее о нем сложилось. Правда, их первая встреча длилась всего несколько минут и тем не менее… Решительный — да; настойчивый — да; жестокий, грубый — вряд ли. В этот момент он обернулся и поймал ее взгляд. Печать задумчивости, лежащая на его лице, мгновенно исчезла, глаза его заискрились радостью.

— Хорошеют не только ваши работы, — промолвил он, пожимая ей руку и чуть дольше задерживая ее в своей руке, — хорошеете и вы сами.

Туника и брюки цвета слоновой кости, волосы собраны в тугой пучок на затылке, на матовой коже нет и следа косметики, единственное украшение — жемчужные бусы. Она выглядела прелестно.

Изабель поблагодарила его за комплимент; они обменялись ничего не значащими фразами. И все же Изабель с самой первой встречи поняла: между ними существует внутренняя связь, таинственное единение, предвосхищающее более тесные узы.

— Если память мне не изменяет, я когда-то имел честь пригласить вас на обед. По-моему, вы согласились. Как насчет завтрашнего вечера?

Джулиан назначил обед с очень важными персонами.

— Нет, завтра я не могу.

— В воскресенье утром?

— А если в воскресенье вечером? — предложила она. Этот день недели Рихтер не любил.

— Обожаю воскресные вечера, — явно обрадовался Филипп. — Я позвоню вам днем, о'кей?

Рука Джулиана обвилась вокруг талии Изабель, и она вздрогнула от неожиданности. Но он только крепче обнял ее.

— Если ты имеешь в виду выставку, то сказать «о'кей» значит не сказать ничего. Все картины проданы — все до одной!

— Я в этом не сомневался, — отозвался Филипп.

— Успех никогда не бывает легким, — возразил Джулиан напыщенно. — Тебе бы следовало это знать.

— Насколько я понял, ты намекаешь на мою тяжбу с «Дейли». Что ж, спасибо на добром слове. — Лицо Филиппа потемнело, он гневно сверкнул глазами.

— Хочешь, дам тебе совет? — не унимался Рихтер. — Тебе надо завоевать доверие своих работников, убедить их, что ты намерен всего лишь разделить с ними плоды общего успеха. — Он прижал к себе Изабель и запечатлел на ее щеке поцелуй. — В нашем случае это сработало.

Изабель поморщилась: Джулиан произнес это тоном собственника. Но еще больше ее покоробил намек в адрес Филиппа Медины: Джулиан Рихтер — единственный владелец предприятия под названием «Изабель де Луна». Он не потерпит конкурентов и никому не позволит вмешиваться в его дела.

Филиппу ничего не оставалось, как поздравить Изабель с успехом, вежливо кивнуть Джулиану и удалиться. От Изабель не укрылось, что Скай лишь укоризненно покачала головой.

— Ну что, опять будешь учить меня жизни? — хмуро спросила Изабель спустя несколько минут.

— Ну уж нет. Сегодня вечер твоего триумфа. Зачем портить праздник разговорами о том, что этот недоумок обращается с тобой как с комнатной собачкой? — Подняв голову, Скай изумленно вытаращила глаза. — Что это за красавчик плывет в нашу сторону?

Изабель не ответила. Она уже бросилась навстречу высокому симпатичному мужчине в спортивной куртке, джинсах и ковбойских сапогах.

— Сэм! Вот так сюрприз!

— Итак, — заключил он, улыбнувшись Изабель, — ты своего добилась. Я здесь. Ты довольна?

— Вполне! — Она заключила его в объятия, потом представила его Скай.

— Так это о вас, значит, без умолку твердит мой отец? Хорошенькая евреечка, у которой довольно-таки странное имя, острый язычок, прелестные волосы и необыкновенные глаза.

— Вы забыли упомянуть божественное тело, проницательный ум и кожу, одобренную дерматологом.

— Об этих достоинствах отец предоставил мне возможность судить самому.

— Джонас много о вас рассказывал, — продолжала Скай. — Йельский университет. Гарвард. Выдающийся хирург. Это впечатляет. — Сэм принял комплимент с любезной улыбкой. — И как же случилось, что мы до сих пор не познакомились?

— На повторном открытии Ла-Каса Сэм не присутствовал. Он был в это время с лыжной командой Соединенных Штатов в Европе, на Олимпиаде-80, — пояснила Изабель.

— Мне очень жаль, что я не был на открытии, — отозвался Сэм, не сводя глаз со Скай. — А теперь я вдвойне сожалею об этом.

Изабель с удивлением заметила, что Скай покраснела.

— Открытие прошло замечательно, — сообщила она Сэму, пока подруга приходила в себя. — Там был весь город.

— Я видел их новый дом, — сказал Сэм. — Самое замечательное, что, несмотря на внешнюю помпезность, Ла-Каса осталась прежней.

— А поджигателей так и не нашли? — спросила Скай.

— Нет. Судя по всему, это группа религиозных фанатиков, — помрачнел Сэм.

Изабель это известие ошеломило, но, вспомнив кровавый крест, она мысленно согласилась.

— И что же было на той выставке, что они так взбеленились? — спросила она.

— Сперва никто не мог понять, в чем дело, — объяснил Сэм. — Миранда умалчивала о деталях и делала вид, что смирилась с судьбой. Дескать, прошлого не воротишь, все погибло, надо все забыть и жить дальше. В полиции догадывались, что она что-то скрывает, но только после того как они пригрозили допросить всех участников выставки, Миранда призналась, что в галерее были представлены работы художественного течения «конверсо».

— Что-то вроде «подпольных» евреев в Эль-Пасо. — Изабель вкратце пересказала статью, которую читала Скай.

— Миранда побоялась, что с ними случится то же самое, и поэтому молчала, — сказал Сэм.

— Теперь понятно, почему они назывались «Восемнадцать», — задумчиво промолвила Скай.

— Число восемнадцать — символ жизни и удачи, — кивнул Сэм. — Те, кто погубил картины и поджег галерею и дом, хотели запугать Миранду. «Если ты нам попадешься, тебе несдобровать!» — вот смысл их послания.

Изабель обеспокоенно молчала.

Скай эта история потрясла не меньше, чем Изабель. Но ко всему прочему она была еще и страшно любопытна.

Нина задержалась в дверях между залами экспозиции, когда в галерею вошел Сэм Хоффман и прямо на глазах порывисто обнял Изабель. Давно забытая боль захлестнула ее с новой силой. Она смотрела, как эти двое обнимаются и улыбаются друг другу, как рады встрече, как непринужденно беседуют.

Что за день такой неудачный! Сначала Филипп Медина с Изабель пожирают друг друга глазами. Если Медина выкупит «Дейли», он снова станет ее боссом. Нина возлагала большие надежды на Медину, потому и решила появиться сегодня в галерее.

Если не считать их случайного столкновения на улице, Нина старательно избегала встреч со своей «сестричкой». Но по мере того как звезда Изабель поднималась все выше и выше, а популярность «Ящика Пандоры» неуклонно росла, Нина постепенна смирилась с мыслью, что им придется-таки столкнуться. А коли так, она сама отрежиссирует этот спектакль.

Нина пряталась в соседнем зале: сейчас главное, чтобы ушли Скай и Сэм. Как только они покинули галерею, она решительно шагнула вперед.

— Рада вас видеть, мисс де Луна. Меня зовут Нина Дэвис. Я веду отдел светской хроники в «Дейли».

После того как поклонники Изабель извинились и оставили их наедине, Изабель воскликнула:

— Что происходит? Почему я должна притворяться, будто мы не знакомы?

— Так проще избежать вопросов, на которые я не желаю отвечать.

— И на мои вопросы ты не соблаговолишь ответить? — поинтересовалась Изабель. — Почему ты так отвратительно повела себя во время нашей первой встречи? Почему ты даже не удосужилась послать открытку Миранде и Луису и не написала им, что жива-здорова и у тебя все в порядке?

Нина смущенно переступила с ноги на ногу: она не сомневалась, что привлекла к себе всеобщее внимание. Ей не терпелось покончить с неприятным разговором и перейти к повестке дня.

Наконец она заговорила, и голос ее звучал спокойно и уверенно, но в нем слышались отголоски пережитых трудностей и страданий.

— Когда я приехала в Нью-Йорк, всем было наплевать, кто я и откуда. — Изабель кивнула. — Долгое время я прозябала в безвестности. Но потом стала работать в газете. И я… я придумала свою историю. Я придумала себе семью, чтобы никто не узнал правду. — Она нервно пригладила волосы. — Я знаю, ты осуждаешь меня, но попытайся понять. Мельчайший факт мог бы открыть лазейку в мое прошлое. — Ее серо-стальные глаза впились в лицо Изабель. — Я более чем уверена, что в заявлениях для прессы ты не разглашаешь истинную причину твоего переезда в Санта-Фе.

Изабель сказала Джулиану, что ее родители умерли, когда ей было семь лет, что ее вырастили Дюраны и что в Барселоне живет ее престарелая тетушка, но и только.

— Ты права, — согласилась Изабель.

— Итак, теперь, когда между нами полное взаимопонимание, — весело продолжила Нина, — давай восстановим былую дружбу.

— С радостью, — ответила Изабель. — Расскажи, как ты стала знаменитой Пандорой!

Нина коротко обрисовала свой путь к успеху, не обходя вниманием и роль Филиппа Медины в своей карьере. Дойдя до настоящего времени, она заявила:

— Ну, довольно обо мне. А чем занималась ты, кроме, разумеется, живописи?

Изабель следовало бы нагородить ей какой-нибудь чепухи, но, к сожалению, она не предвидела подвоха.

На следующий день «Ящик Пандоры» был посвящен одной-единственной теме: под заголовком «Романы в мире искусства». Изабель прочла, что они с Джулианом Рихтером состоят в интимной связи. Когда она ворвалась в офис Дэвис в «Дейли», гневно размахивая свежим номером, Нина только рассмеялась:

— Я разглашаю твою тайну? Искажаю факты? Не кипятись, остынь! Благодаря моей статье о тебе сегодня говорит весь Нью-Йорк. Кстати, Джулиан в общих чертах подтвердил мои догадки.

Глаза Изабель метали молнии. Ярость, боль, обида, негодование рвались наружу, застилая все вокруг красной пеленой гнева.

— Ты, Нина, просто мерзавка! Как ты могла так подло предать меня?

Улыбка Нины померкла.

— Ты называешь это предательством? Да ты и понятия не имеешь, что значит это слово!

Изабель вовремя сообразила, что Нина нарочно старается вывести ее из себя. Нет, больше она не позволит ей заманить себя в сети! Резко повернувшись, Изабель вышла из кабинета.

— Да ты еще будешь мне в ножки кланяться! — крикнула Нина ей вдогонку. — Я сделала тебе великое одолжение, сеньорита де Луна! Я сделала тебя звездой!