Истинные цвета

Глава 25

Галерея Скай открылась в октябре экспозицией работ де Луна, в числе которых была картина «Эмоциональная радуга». Просмотрев каталог Джулиана Рихтера, Скай решила устроить выставку не в четверг, а в субботу и не распространять билеты заранее, а отдать их в свободную продажу. Она научилась у него завоевывать популярность от противного. И судя по тому, какое количество людей ломанулось в двери галереи, когда ее открыли, Джулиан ее не обманул.

Изабель беспокоило, что долгое отсутствие отразится на ее популярности. Оказалось все наоборот — внезапное бегство только подогрело интерес к ее творчеству, создало мистическую ауру вокруг ее персоны и побудило раскошелиться ценителей ее искусства. К счастью, ее новые работы их не разочаровали. Цвета, заключенные в подвижную форму, весьма заинтересовали ее почитателей.

Своим успехом шоу было обязано не только талантливым работам Изабель, но и гостям, присутствовавшим на открытии галереи. Приглашение Скай приняли крупнейшие коллекционеры современной живописи.

К своему ужасу, Изабель заметила в толпе гостей Пако Барбу и его жену Анну. Несмотря на усилия избежать общения с ними, она проводила их взглядом и увидела, что Пако застыл напротив ее картины «Синее»: волнующая композиция в темных тонах, где изображен ребенок с искаженным от ужаса личиком, маленьким тельцем и с поднятой вверх ручкой в отчаянной попытке защититься от невидимой угрозы. Картина символически передавала идею Смерти.

Энтони Гартвик, который пришел на открытие галереи один, остановил выбор на олицетворении Одиночества человека, которое ощущается даже в толпе. Центром композиции были глаза, плавающие в сиренево-фиолетовом мареве, печальные и ищущие кого-то или что-то, что могло бы осветить черную бездну пустоты.

Филипп, который видел работы Изабель еще до открытия выставки, был потрясен «Красным» — полотном, представляющим Страсть. В вихре резких, сильных мазков, меняющих цвет от густо-красного до алого бургундского и нежного кораллово-розового, лежала женщина с развевающимися волосами и чуть приоткрытыми губами, на которых застыла до боли знакомая ему чувственная улыбка. Это была сама Изабель. Филипп, не раздумывая, купил картину.

Остальные работы, представляющие Ненависть, Зависть, Сожаление, Гнев, Удовольствие, Апатию, Возбуждение, Безмятежность и Изысканность, были распроданы в течение одного часа. Какой-то журналист поинтересовался у Изабель, почему среди ее полотен не нашлось места сильнейшему и важнейшему из человеческих чувств — Любви. Ее ответ потряс его своей искренностью:

— Я плохо себе его представляю.

На этой же неделе в галерее Рихтера открылась выставка современных художников. Там же были выставлены и работы Изабель из серии «Видения в голубом». Джулиан надеялся затмить успех Скай, но только лишь раздул пламя, которое вскоре получило название «лихорадки де Луна». Изабель в мгновение ока поднялась на пик популярности и славы! Ее полотна продавались за баснословные суммы с шестью нулями, имя не сходило со страниц газет и журналов. «Вог» предложил ей контракт; на обложке «Ярмарки тщеславия» появилась ее фотография; «Нью-Йорк мэгэзин» опубликовал о ней огромную статью, после чего ее имя попало в списки приглашенных на все крупнейшие светские мероприятия.

Миранда и Луис прибыли в Нью-Йорк за неделю до свадьбы Скай и Сэма. В четверг вечером накануне торжества Изабель пригласила Скай, Сэма, Джонаса и Сибил к себе на обед, дабы справить новоселье. Хотя не в ее характере было пускать пыль в глаза, она использовала некоторые недавно обретенные связи, чтобы приобрести квартиру в одном из старых престижных домов на Сентрал-Парк-Уэст. Благодаря «черному понедельнику» — обвалу на рынке недвижимости — квартира продавалась за смехотворную цену.

Позже, после кофе и десерта, когда гости расселись на мягких диванах в белой гостиной Изабель, Скай пригласила Дюранов присоединиться к ним с Сэмом на вечерней службе в храме. Просьба прозвучала вполне невинно, но дрожащий голос и излишняя нервозность Скай заставили Луиса заподозрить неладное.

— Я совершила ужасный поступок, — ответила на его расспросы Скай. — Я нарушила неприкосновенность вашей частной жизни. — Дюраны недоуменно переглянулись. — В Санта-Фе я последовала за вами, когда вы ездили на могилу сына.

Миранда испуганно вскрикнула, Луис взял ее за руку и в упор посмотрел на Скай.

— Побывав на этом кладбище и увидев могильный камень вашего сына с Торой и звездой Давида, я с почтением и гордостью прочла каддиш и положила свой камень на его могилу рядом с вашим, чтобы он знал, что все мы помним и любим его.

В комнате воцарилось тягостное молчание.

— Это случилось в тот день, когда вы внезапно пропали? — спросила Изабель Миранду. — Вы были на могиле Габриеля?

Миранда кивнула, и глаза ее наполнились слезами. Луис тревожно и вопросительно взглянул на Изабель.

— Я не перестала бы любить вас, даже если бы вы поклонялись морской звезде, — сказала та, целуя его в щеку. — Но должна признать, что я ничего не понимаю.

После долгой мучительной паузы Луис все объяснил:

— Евреи жили в Испании с незапамятных времен, но в печально известном 1492 году на изгнание были осуждены двести пятьдесят тысяч человек. Полагаю, таков был итог восьмивекового крестового похода, имевшего целью очищение Испании от неверных.

Раньше считалось, что переезд в Новый Свет решает все проблемы. Традиции похожи, язык тот же, и поскольку правительству Новой Испании требовались торговцы и банкиры для создания процветающего общества, оно приветствовало иммигрантов. Конечно, открыто никаких требований не выдвигалось, но предполагалось, что нужно публично исповедовать христианство для того, чтобы стать полноправными членами сообщества. Иммигранты так и поступали, не переставая при этом у себя дома исповедовать иудаизм.

Луис повернулся к Миранде, которая вздрагивала от волнения, и ласково взял ее руку в свою.

— Это женщины сохранили нашу веру. Мужчины работали вместе с христианами и должны были жить как христиане — по крайней мере создавать такую видимость. Они ели не кошерную пищу, соблюдали христианские обычаи и вслух одобряли то, что в глубине души порицали. Они шли на все, чтобы уберечь семьи от опасности разоблачения.

Но дома их жены и матери чтили священные заветы, находили возможность тайно отмечать религиозные праздники и даже готовить ритуальные блюда. Именно женщины были хранительницами кровных связей.

— А как выяснилось, что ваши предки были иудеями?

— О, существовала масса фактов. Во-первых, в доме моего деда не было икон и распятий, что, как известно, совершенно невозможно для католической семьи. Моя бабка каждую пятницу запиралась в ванной комнате и зажигала свечи. Я часто наблюдал, как дед покрывал голову и молился. Кроме того, всем мужчинам в нашей семье было сделано обрезание. — Луис бросил взгляд на Скай. — И потом… существовало кладбище. Правда, мне долгое время не приходило в голову совместить эти разрозненные фрагменты в одну картину.

Луис замолчал, погрузившись в воспоминания, а потом продолжил:

— Когда мне исполнилось шестнадцать лет, отец сообщил, что мы евреи. Тогда же он рассказал мне историю об изгнании и обращении в новую веру. Показал мне документы, свидетельствующие о том, что наши предки стояли у истоков основания Санта-Фе. — Он улыбнулся, взглянув на изумленные лица собравшихся. — Отец также объяснил: чтобы избавиться от религиозных преследований, многие семьи отдавали сына или дочь в лоно христианской церкви. Если один из членов семьи становился монахом или священником, лучшего доказательства верности католической религии и не сыскать. Кстати, один мой дядя носит сан архиепископа.

Лицо Джонаса вытянулось от удивления: он этого не знал.

— Я понимаю, почему было необходимо таиться, когда эта земля находилась под властью испанцев, — сказал Сэм. — Но после того как она перешла под юрисдикцию Соединенных Штатов, какой был в этом смысл?

— Сразу и не объяснить. После нескольких столетий непоколебимой веры в то, что разоблачение ведет к страданиям и смерти, тайна стала неотъемлемой частью религии. Кстати, такое положение вещей подкреплялось историческим ходом событий: мы постоянно чувствовали проявления воинствующего антисемитизма. Достаточно вспомнить пожар в Ла-Каса и погром в «Очаровании».

Луис опустил голову, сплел пальцы и вновь погрузился в тягостные раздумья.

— И все же почему никто из вас не осмелился на откровенный разговор с родителями? — спросила Изабель. Она не могла понять, почему Дюраны, семейные узы для которых были очень важны, оказались оторванными от своих родственников.

Взглянув на Изабель, Миранда ответила:

— Это я во всем виновата. — Луис попытался возразить, но она жестом попросила его помолчать. — Когда стало понятно, что Габриель не выживет, наши с Луисом родители чуть с ума не сошли от горя при мысли, что скоро потеряют внука. Они настаивали на том, чтобы мы отвезли Габриеля в Сантарио-де-Чимайо.

— Земля, на которой построена часовня, — подхватил Сэм, — считается святой и обладающей чудодейственной силой. Многие смертельно больные совершают паломничества, чтобы натереться тамошними грязями.

— И вы отвезли туда Габриеля? — спросила Изабель Миранду.

— Я всю жизнь исповедовала католицизм, — ответила она тихо, и ее глаза наполнились слезами. — Я подумала, может быть… — Миранда сокрушенно покачала головой. — Собрались абсолютно все: моя семья, семья Луиса, их дальние родственники, соседи, патеры. Они смотрели, как я понесла Габриеля к алтарю, а потом зажгли свечи и стали молиться. Я же скрылась с ним в ризнице, зачерпнула полную пригоршню священной грязи и стала втирать ее в истощенное тельце сына. Затем мы с ним вместе помолились и стали ждать, когда Господь пошлет ему чудесное исцеление.

Миранда закрыла лицо руками.

— Наверное, чудес достойны только истинно верующие, — произнесла наконец она. — Я не была таковой, поэтому священная грязь Сантарио не спасла моего мальчика. — Миранда смахнула с глаз слезы. — Никто ничего не понял. Все собрались, чтобы стать свидетелями чуда, а чуда не произошло. А когда Габриель умер, никто из них не пришел на заупокойную мессу, никто не проводил его в последний путь. Никто не разделил нашу скорбь.

— С нами был Джонас. — Луис с благодарностью посмотрел на друга.

— А что же ваши родители? — спросила Изабель. Миранда только пожала плечами.

— Они были смущены и раздосадованы смертью Габриеля. Их друзья и соседи оказались свидетелями того, что Господь отверг нашу с сыном молитву. Кое-кто использовал этот факт для осуждения и постарался вытащить на свет некоторые подробности.

— Какие подробности? — спросила Скай.

— Например, то, что мою бабушку звали Ребекка, а деда Абелино. Что мои родители ходили к мессе по субботам, а не по воскресеньям. Что наша фамилия, Реал, хотя и достаточно распространенная в Нью-Мехико, на самом деле означает «потомок Израиля». Они сожгли лавку моего отца и расписали антисемитскими лозунгами стены дома родителей Луиса. Они открыто издевались над ними, когда встречали на улице, и публично предали анафеме в церкви. Короче говоря, они буквально изгнали их из города. Мои родители просили меня беречь тайну, а получалось, будто я ее раскрыла.

Сестра Луиса была так озлоблена из-за необходимости начинать жизнь сначала, что вынудила родителей порвать с нами. Мы не виделись и не разговаривали с ними около тридцати лет. Мы даже не знаем, живы ли они.

Слезы катились по щекам Изабель, когда она заключила Миранду в объятия в порыве нежности и сострадания.

— Я не хотела бередить старые раны. — Скай приблизилась к Дюранам. На ее лице отразилась скорбь. — Я только хотела предоставить вам возможность быть самими собой. Прошу вас, пойдемте в синагогу вместе с нами.

— Вы будете там среди друзей, — сказал Джонас.

— И в кругу семьи, — добавила Скай.

Для Миранды и Луиса приглашение Скай явилось неожиданностью и в некотором роде потрясением. Они иногда ходили в храм вместе с Джонасом, но всегда как зрители. Теперь же, несмотря на то что они принадлежали роду Сефардимов, испанских евреев, а семья Скай — Ашкенази, европейских евреев, их приняли как полноправных членов общины.

Дюраны принимали участие в мессе, читая молитвы по-английски, в то время как все остальные вслед за раввином читали на иврите. Луис с удивлением обнаружил, что многие молитвы он когда-то слышал от своего деда. Миранда, беспокоясь о том, как бы происходящее не отразилось на их дальнейшей жизни, старалась не думать о будущем и полностью погрузилась в исполнение обряда. Ее восхитила набожность родственников Скай: у них, безусловно, были все основания рассчитывать на милость Божью, поскольку молитвы их шли из глубины сердца.

Церемония бракосочетания была великолепна. Струнный квартет играл Торжественную фугу Баха; Миранда плакала, когда Джонас вел к алтарю своего сына. Она помнила его еще мальчишкой, таскающим сладкие булочки с остывающего противня, ведущим ее приемную дочь к первому причастию.

Скай с прозрачным покрывалом на голове сопровождали к чупе родители: они даже не пытались скрыть слез радости. Любовь в глазах Сэма, обожание и преклонение перед женщиной, которую он собирался взять в жены, были настолько сильными, что невольно вызывали восхищение.

В конце церемонии раввин поставил на пол пустой стакан и Сэм разбил его каблуком. Дюраны видели такое же на свадьбе Ребекки, но в тот раз они молчали, когда все гости аплодировали и кричали «Мазел тов!». Теперь же их голоса слились с хором ритуальных поздравлений и пожеланий счастья и любви.

Идя под руку с Сэмом к выходу из синагоги, Скай глазами поискала Дюранов. Встретившись взглядом с Мирандой, она тут же успокоилась, ибо та послала ей воздушный поцелуй и беззвучно шепнула: «Спасибо».

Благодарность Дюранов стала для Скай и Сэма лучшим свадебным подарком.

У Изабель не было причин жаловаться на жизнь. Ее закадычная подруга вышла замуж за старинного друга. Круг людей, с которыми она общалась в Санта-Фе, смыкался с тем, который сложился вокруг нее в Нью-Йорке. Церемония бракосочетания тронула ее до глубины души. Она видела, что Миранда и Луис чувствовали себя прекрасно, и порадовалась за них. Кроме того, ей удалось воспользоваться ситуацией и переговорить с крупными торговцами, а заодно и повидаться со своими старыми приятелями.

— Надеюсь, когда вы сядете за мемуары, то не забудете упомянуть о том, что я был вашим первым наставником, — сказал ей Эзра Эдвард Кларк с присущей ему помпезностью.

Изабель не без колебания знакомила Эзру с Мирандой и Луисом. Они несколько растерялись, когда Эзра пригласил их на одну из своих нашумевших лекций о роли художников Нью-Мексико в развитии современной живописи. Только потому что Эзра держался подчеркнуто галантно с Дюранами, Изабель готова была смириться с его спутницей Гретой Рид.

— Ваши новые работы восхитительны, — заявила она Изабель, стараясь подчеркнуть их отличие от прежних. — Я с радостью обнаружила, что ваш талант, который я всегда считала выдающимся, — полностью раскрылся.

Они с трудом поддерживали разговор и с облегчением вздохнули, когда гостей пригласили в бальный зал. Появление новобрачных было встречено бурными овациями, над караваем хлеба прозвучали слова ритуальной молитвы, и оркестр заиграл хору.

Изабель невольно сравнила хору с сарданой: то же всеобъемлющее чувство гордости, ощущение кровного родства, тот же замкнутый круг, символизирующий единство общины.

А вот и Филипп. Он танцевал напротив Изабель, точно так же, как когда-то на Мальорке. Его глаза неотступно следили за ней, и сердце ее сжалось от тоски.

Но туг Скай подхватила Луиса под руку и увлекла его в центр круга, где лихо закружила в танце, подавая пример остальным.

Когда Филипп пригласил Изабель танцевать, у нее мелькнула мысль ответить отказом: не дай Бог, в его объятиях на нее нахлынут прежние эмоции. И все же она согласилась. Медленно двигаясь под музыку, она вновь ощутила радость от его прикосновения.

— Как хорошо, что мы снова вместе, — сказал он, ничуть не смущаясь тем, что вокруг танцевали еще триста пятьдесят человек. — Я хочу сказать тебе что-то очень важное.

Изабель слегка отстранилась. В глазах Филиппа застыла мольба благосклонно отнестись к его словам.

— С самой Мальорки я не нахожу себе покоя, моя жизнь стала безрадостной. Ни одна женщина не производила на меня такого впечатления, как ты, Изабель. Ни одна так глубоко не проникала мне в сердце. — Он крепче прижал ее к своей груди. — Я никогда не говорил этих слов, но сейчас скажу: я люблю тебя. И хочу, чтобы ты позволила себе меня полюбить.

— Я не знаю, как тебе объяснить, — ответила наконец она. — Но дело в том, что моей любви к тебе, Филипп, недостаточно.

— Что же тебе нужно? Чем помочь?

— Никто не в силах помочь мне. Мне надо справиться самой. Иначе я не буду чувствовать себя в безопасности. А до тех пор я не позволю себе связать свою жизнь с кем бы то ни было, даже с тобой.

Взгляд Филиппа потух, в глазах его мелькнуло отчаяние и разочарование, но он еще крепче привлек ее к себе.

— Я хочу помочь тебе. И буду ждать, сколько понадобится.