Глава 5


1968 год


Когда Изабель смирилась с тем, что останется в Санта-Фе, здешняя жизнь показалась ей вполне сносной. Местные обычаи, конечно, отличались от барселонских, но дети, как правило, легко привыкают к обстановке. Уже через несколько месяцев Изабель говорила по-английски без всякого акцента, а благодаря тому, что Нина всюду таскала ее за собой, у маленькой испанки скоро появилось много новых друзей.

Привыкнув к специям, она с удовольствием ела то, что готовила Миранда. Что же касается обновок, то Изабель с радостью экспериментировала со старыми платьями, создавая различные сочетания цветов и тканей.

С Ниной, как та и предполагала, они стали сестрами. Девочки жили в одной комнате, делились секретами, обменивались различными безделушками. В свои пятнадцать лет Нина уже превратилась в очень красивую молодую женщину. Высокая — ростом под сто восемьдесят сантиметров, — сероглазая, с шелковистыми льняными волосами, длинноногая и с безупречной фигурой, она вызывала зависть у всех коротышек города. Изабель же, которой только что исполнилось двенадцать, выглядела типичной девочкой-подростком — худой и высокой, с густыми каштановыми волосами.

Что еще поражало в Нине, так это то, что она видела все фильмы, которые привозили в город, интересовалась жизнью всех кинозвезд, могла напеть песни абсолютно всех известных певцов. Кроме того, она знала подноготную всех жителей Санта-Фе и всегда «питалась» слухами. И хотя Ребекка Хоффман говорила, что половину сказанного Нина сама же и придумала, а вторую половину приукрасила до неузнаваемости, на Изабель рассказы старшей сестры производили сильное впечатление. Возможно, потому, что Нина всегда была очень уверена в себе.

После пяти лет жизни под одной крышей Изабель знала Нину как никто другой. В то время как все считали, будто самоуверенность Нины связана с ее красотой, Изабель не раз видела, как подруга льет слезы по поводу того, что она слишком высокая и бледная, а потому, дескать, не представляет интереса для мальчиков. Изабель знала также, как Нина боится, что у нее не хватит таланта написать книгу, которая, судя по всему, уже находится у нее в голове.

Нина, впрочем, тоже знала Изабель как никто другой. Она слышала, как девочка в ужасе кричит от ночных кошмаров, и какая надежда звучит в ее голосе, когда она рассказывает о своей мечте стать художницей. Сестре было известно кроме того, как настойчива Изабель в овладении искусством художника и как робка она с мальчиками.

А Миранда и Луис относились к Изабель с истинной любовью, и было вполне естественно, что девочка ценила их доброту. Впрочем, Луис вел себя весьма сдержанно, чтобы Изабель не казалось, что он пытается заменить собой Мартина. Менее практичная и более чувствительная Миранда, напротив, всячески пыталась отогреть окоченевшую душу Изабель.

Когда Миранда впервые привезла Изабель в северо-западную часть Нью-Мексико, вид громадных столовых гор поразил и испугал девочку. Но страх наконец прошел, на смену ему явился восторг.

Во время той первой поездки в горы, когда они устроили пикник прямо на земле, Миранда рассказала Изабель о Джорджии О'Кифф — удивительной женщине, которая родилась в 1887 году на ферме в Висконсине, а теперь проживала в доме, приютившемся высоко на скале в местечке под названием Абиквиу.

— Я там выросла, — сказала Миранда.

— А вы когда-нибудь видели, как О'Кифф рисует?

— В своей студии она всегда работала за закрытыми дверями, но мне посчастливилось увидеть несколько набросков, когда наступила моя очередь вести ее домой.

— Вести домой? — удивилась Изабель.

— С возрастом мисс Джорджию стало подводить зрение. Но она не желала показывать, что от кого-то зависит — вставала на рассвете и уходила на этюды в долину рано утром. Она работала там до захода солнца. В темноте же она почти ничего не видела. Поэтому кто-нибудь из жителей Абиквиу провожал ее домой. В глубине души, я думаю, она была нам благодарна, но гордость не позволяла ей выказывать это.

— Расскажите мне о ее картинах, — попросила Изабель.

Миранда расплылась в улыбке от удовольствия.


В следующую вылазку Миранда показала Изабель сделанные О'Кифф рисунки красных холмов, которыми столь славятся бесплодные земли Нью-Мексико. И снова Изабель была в восхищении от мастерства О'Кифф. Казалось, будто мисс Джорджия сейчас рассматривает холмы в бинокль, в линзах которого отражается каждая складка местности.

Вскоре Изабель полюбила пустыню, отчасти потому, что находилась с ней наедине, если не считать Миранды, но главным образом потому, что училась у природы. С карандашами наготове Изабель любовалась ландшафтом, стараясь понять, как солнечный свет влияет на цвет предметов, как тень изменяет их форму и как их взаимное расположение создает перспективу.

Но иногда девочка давала волю своему воображению. Она изображала желтое небо над красными холмами пурпурной пустыни; рисовала зеленую реку с красными берегами, над которыми на черном небе сияла оранжевая луна. Как все это выглядит на самом деле, ее не интересовало. Она рисовала то, что чувствовала, цвет стал средством для выражения этих чувств. Единственный цвет, который Изабель никогда не использовала, был ярко-синий.


Сибил Крофт прибыла в Санта-Фе из Дувра, штат Вермонт, мечтая об успехе. Робкой и незаметной Сибил очень важно было уметь то, что не мог больше никто другой. И таким умением для нее стало искусство.

Убежденная в том, что призвана отразить в своем творчестве героический дух Новой Англии, Сибил начала изучать соседей и их привычки. Наблюдая за ними во время работы, отдыха, во время молитвы, она постоянно делала наброски, стараясь ухватить суть характера своих героев. Результатом ее трудов стала хроника жизни простых обитателей Новой Англии — открытых, немногословных людей с развитым чувством долга и строгой моралью.

Поэтому неудивительно, что курсовую работу в колледже — серию произведений на одну тему и в одной и той же манере — Сибил представила пятью большими полотнами под общим названием «Просто Вермонт».

«Просто Вермонт» получил первую премию. В выпуске Беннингтонского колледжа 1955 года Сибил Крофт была признана лучшей.

Через месяц после окончания колледжа Сибил собралась в Нью-Йорк — пора было начинать трудовую жизнь, но тут у матери обнаружили рак. Следующие два года Сибил, ухаживая за матерью и мучаясь от алкоголизма отца, пыталась удержать на плаву «Крофтс лэндинг» — принадлежавшую ее семье маленькую деревенскую гостиницу. Как только мать умерла, Сибил немедленно покинула родные места.

Итак, Сибил прибыла в Санта-Фе и устроилась в Ла-Каса официанткой-барменшей. Через некоторое время она подружилась с Дюранами. Миранда посоветовала ей, как и когда лучше всего выставить свои произведения. Луис же, понимая, что работа в гостинице пробуждает у нее тяжелые воспоминания, рекомендовал ей пройти курс обучения в университете и получить диплом педагога.

— Работа преподавателя, — заключил он, — даст вам возможность получать за интересную работу приличную зарплату. При этом у вас останется время, чтобы писать картины.

С тех пор прошло десять лет. Теперь тридцатишестилетняя Сибил была уважаемым членом общины, входила в состав попечительского совета местной оперы, активно участвовала в работе художников, способствующих сохранению культуры индейцев, и была бессменным членом жюри различного рода вернисажей. Несмотря на то что ходили слухи о ее романах то с коллегой-учителем, то с инструктором по лыжам в Таосе и даже с университетским профессором, замуж Сибил так и не вышла.

То ли из прагматизма, то ли попросту потому, что у нее не было другого выхода, но со временем Сибил смирилась с судьбой. Оставив надежду завести семью, она заново оценила и свои перспективы. После нескольких неудачных персональных выставок Сибил поняла, что быть первой в выпуске еще не значит завоевать общенациональную известность. «Мой подлинный талант лежит в области преподавания», — решила она.

И вот когда Изабель исполнилось девять лет, Миранда попросила Сибил поработать с ней.

— Тебя, конечно, не назовешь новичком в полном смысле слова, — сказала ей на первом занятии Сибил, — но поскольку ты не получила формального образования, то придется начать с основ.

Изабель хотела было возразить, напомнив Сибил о том, что ее многому научила такая уважаемая художница, как Флора Пуйоль, и что ее первыми опытами руководила признанный всеми дизайнер Альтея, но промолчала.

— Большинство объектов соответствует четырем основным телам, которыми являются куб, цилиндр, конус и сфера. Хорошо бы ты рисовала их снова и снова, каждый раз варьируя так, чтобы они напоминали какие-то известные предметы.

К концу первого года обучения Изабель уже неплохо рисовала натюрморты, все изображенные ею предметы были хорошо узнаваемы и вполне пропорциональны. То же касалось и ландшафтов. В течение второго года обучения учительница и ученица исследовали бесконечные возможности цвета. За это время Сибил, как раньше Миранда, вполне убедилась, что Изабель отмечена искрой Божьей.

Единственным ее слабым местом, если об этом вообще уместно говорить на столь ранней стадии обучения, был портрет. Стремясь помочь девочке, Сибил посоветовала ей изображать проживающих в гостинице.

— Делай хотя бы грубые наброски, и то хорошо.

Нарисованные Изабель портреты производили странное впечатление. Можно было бы назвать их карикатурами, но карикатуры, строго говоря, обычно утрируют какие-то характерные особенности или дефекты лица, а в набросках Изабель ничего не утрировалось — она просто отмечала отличительные черты, опуская другие детали. Таким образом, лицо становилось каким-то незавершенным, но в то же время легко узнаваемым.

Особенно заинтересовали Сибил наброски к портрету мужчины, которого Изабель никак не идентифицировала. «Это просто лицо. Я его не знаю», — говорила девочка, однако сквозивший в ее словах страх тревожил Сибил.

Любопытство заставило ее поговорить об этом с Мирандой. Та тотчас достала из сейфа целую пачку порванных листков бумаги.

— Изабель нарисовала это сразу после убийства матери, — пояснила она.

Дело в том, что, узнав от Нины о рисунках Изабель у нее в дневнике, Миранда совершила в общем-то неблаговидный поступок — обыскала шкаф и мусорную корзину Изабель. Там она и нашла эти самые клочки бумаги.

— Я приняла их за автопортреты, — сказала Миранда. Сибил согласилась. Не было никакого сомнения, что Изабель нарисовала себя: маленькое овальное личико, искаженный криком рот, длинные прямые линии вдоль лица — очевидно, волосы. На рисунке, правда, не было ни носа, ни ушей, волосы росли только с одной стороны, но выражение лица читалось совершенно отчетливо: на нем был написан ужас.

— А вот это… ну… какой-то неизвестный. — Миранда протянула Сибил несколько перечеркнутых набросков.

На них был изображен тот же самый, что и на недавних портретах мужчина: квадратная челюсть, широко раскрытый глаз, застывшая усмешка на губах.

— Ее отец? — спросила Сибил. Миранда покачала головой. — Дядя? — Та снова ответила отрицательно. — Мне не нравится, что девочка пять лет рисует одно и то же лицо и не знает, кто это, — нахмурилась Сибил.

— Да уж, ничего хорошего в этом нет.

— Вы не против, если я покажу ее наброски своему приятелю в Альбукерке? — спросила Сибил.

— Что это за приятель?

— Он психолог.

— Если Изабель нужна помощь, — кивнула Миранда, немного смущенная тем, что сама не додумалась обратиться к профессионалу, — мы с Луисом должны быть в курсе.


Прежде чем показывать рисунки, Миранда вкратце рассказала доктору Ричардсу историю Изабель. Она посчитала нужным добавить, что, несмотря на то чувство тревоги, которое просматривается в последних набросках, девочку нельзя назвать несчастным ребенком. Она любит свою нынешнюю семью, часто смеется. У нее есть друзья. Изабель охотно помогает по дому, с нетерпением ждет занятий с Сибил и вылазок на природу с Мирандой. В школе у нее хорошие отметки. И наконец, по словам Нины, последние три года кошмары ей не снятся.

Ричардс поинтересовался, поддерживает ли девочка связь с родной семьей, и Миранда ответила, что Изабель раз в неделю разговаривает по телефону с Флорой и несколько раз в месяц получает письма как от нее, так и от Алехандро.

— Тому, что вы мне рассказали, и тому, что я вижу на этих рисунках, есть различные объяснения. Самое простое из них заключается в том, что девочка предпочитает портретам ландшафты, поскольку ей не хватает терпения подробно вырисовывать мелкие детали.

Миранда с облегчением вздохнула. Выражение же лица Сибил осталось скептическим и напряженным.

— По другой теории, вот эти линии как будто говорят, что девочка боится, как бы ее не бросили. В случае с Изабель это вполне вероятно.

Врач снова просмотрел ранние наброски, затем более поздние. Кроме портретов, Сибил также принесла сюда несколько рисунков. На них Изабель изобразила плотные облака на темно-синем небе; из-за тучи выглядывает полная луна; черноту неба пронизывает, нисколько не рассеивая при этом тьму, серебристая молния.

— Кроме докторов и диких животных, дети часто боятся грозы и темноты, — произнес Ричардс. — Учитывая те ужасные обстоятельства, которые ассоциируются у Изабель с грозой, вполне естественно, что ее страхи преувеличены.

Он придвинул к себе рисунки, на которых, по словам Миранды, были изображены Мартин и Альтея.

— Изабель очень любила своих родителей, — продолжал Ричардс. — А они были безжалостно вырваны из жизни. Потому-то она и чувствует себя брошенной и видит свое лицо незавершенным.

Он поднял взгляд на сидящих перед ним женщин. Глаза Миранды увлажнились.

— Я чувствую себя такой беспомощной, — пробормотала она.

— Напрасно. Вы сделали все, что могли. Более того, вы с мужем окружаете ее любовью и даете ей ощущение стабильности. Дядя и тетя, в свою очередь, обеспечивают связь с прошлым, а искусство играет роль отдушины.

Миранда вытерла глаза, но слезы все текли и текли.

— Учитывая то, что она перенесла, — желая немного успокоить Миранду, сказал Ричардс, — Изабель чувствует себя весьма неплохо. Самое страшное уже позади, миссис Дюран, пусть это вас утешит.

— Как вы думаете, он из прошлого Изабель? — спросила Сибил, указав на портрет неизвестного. Ричардс ведь не сказал о нем ни слова.

— Почему она рисует его лицо? — тотчас подхватила Миранда.

Доктор Ричардс поморщился. Глядя на женщин, он понимал, что они догадываются, каков будет его ответ.

— Это лицо она видит в кошмарах, — тихо проговорил врач. — Вероятно, именно он убил ее мать.


В мае Изабель наконец дождалась того, что так долго ждала: тетя Флора и Алехандро сообщили, что теперь она может приехать в Барселону.

— А Тереза Серрат там будет? — спросила Изабель, вспомнив дочь Педро и Консуэлы.

— Нет. Она собирается провести лето у родственников в Марбелье. А ты не хочешь взять с собой Нину? — внезапно спросила Флора.

— А можно? Ты серьезно? Не возражаешь?

— Да, конечно, не возражаю, — радостно засмеялась Флора.

Через несколько дней из Испании пришло два письма. Одно из них предназначалось Дюранам — в нем говорилось, что нужно снять деньги со счета Изабель, чтобы покрыть все расходы, связанные с поездкой девочек в Барселону. Второе письмо было адресовано Изабель.

Оказывается, иск об опекунстве отозван. Возможно, Мурильо и впрямь отказались от мысли заполучить свою внучку.

— Я очень рада! — захихикала Нина, все еще не веря, что поедет на лето в Европу.

— Подумать только, Изабель, — пытаясь не выказывать своего огорчения, сказала Миранда, — ты увидишься со старыми друзьями и побродишь по любимым местам. Это так здорово! — Улыбка Изабель стала шире, но во взгляде читалась грусть. — Что такое, милая? — удивилась Миранда. — Ты боишься ехать в Барселону?

— Алехандро и Флора тебя защитят, — сказал Луис. — Они не позволят твоим бабушке и дедушке беспокоить тебя.

Изабель посмотрела на него с изумлением. Ее мысли были сейчас столь далеки от Мурильо, что она не сразу и сообразила, о чем идет речь.

— Я волнуюсь, — опустив глаза, сказала девочка.

— Из-за чего? — удивился Луис.

— Когда я вернусь, все будет не так. — Она подняла глаза. — Барселона — это папа и мама. Трудно себе представить, как будет без них.

— Конечно, это звучит странно, но я думаю, что поездка пойдет тебе на пользу, — вздохнула Миранда. — В твоей душе очень долго жили печальные воспоминания о том, как ты потеряла родителей. Теперь тебе нужны радостные воспоминания.

— Все в Барселоне думают, что мой папа убийца, — дрогнувшим голосом сказала Изабель.

— Флора и Алехандро так не считают, — пришла ей на помощь Нина.

— Как и друзья твоих родителей, — добавил Луис. — Мы все верим, что Мартин невиновен.

Изабель покачала головой:

— Только тетя Флора и дядя Алехандро знают, как было дело. — К горлу ее подкатил комок. — А еще все бог знает что думают обо мне! Может, считают, что я бросила папу?

— Не важно, что думают другие, — махнула рукой Миранда. — Ты ведь знаешь, как папа любил маму. Знаешь, что он не мог причинить ей вреда, а остальное не важно.

Изабель согласно кивнула, но было понятно, что ситуация прояснится только с ее возвращением в Барселону.


Весь следующий месяц прошел в заботах и подготовке к путешествию. После занятий в школе Изабель и Миранда несколько раз ходили покупать подарки для Флоры, Алехандро и семьи Серрат. Чтобы девочки сами разработали маршрут путешествия, Луис отвел их в туристическое агентство за картами-схемами. Преподаватели Изабель поручили ей сделать несколько докладов, посвященных испанской кухне и традициям. Подруги снабдили ее списком вещей, которые надо было привезти из Барселоны, а Сибил строго-настрого наказала продолжать рисовать, а еще сделать как можно больше фотографий, и прежде всего сфотографировать здания, спроектированные Антонио Гауди, и конечно, посетить все художественные музеи.

Перед отъездом девочек в Барселону Миранда и Луис устроили прощальную вечеринку. А поскольку Дюраны пригласили на нее чуть ли не весь город, то Изабель и Нине на каждом шагу желали счастливого пути. Только теперь Изабель поняла, сколько у нее друзей в Санта-Фе.

Внутренний дворик Ла-Каса весь был усеян десятками фаролитос — маленьких бумажных пакетов, служивших подставками для свечей. С крыши свешивались и раскачивались на ветру розовые и бирюзовые бумажные ленты. Сквозь грохот патефона отовсюду доносился веселый смех молодежи.

Больше всего жителей Санта-Фе интересовал «Эль кастель де лес брюшотс» — дом тети Флоры — особенно после того как Изабель объяснила, что по-каталонски это означает «Замок духов».

Сначала «Эль кастель де лес брюшотс» был настоящим замком — с башнями, бастионами и даже рвом. Построенный в десятом веке, он тогда походил на знаменитый Алькасар, однако постепенно замок разрушился, и к четырнадцатому веку от него осталась всего одна башня. К счастью, францисканские монахи решили построить здесь монастырь и, чтобы не разбирать все до основания, включили башню в ансамбль монастыря.

Несмотря на то что монахи решительно отвергали все слухи о привидениях, местные жители считали, что единственная башня уцелела только благодаря вмешательству сверхъестественных сил. Ведь именно в этой башне встретила свою судьбу Дама Кастель.

Как гласит легенда, в десятом столетии замком владел герцог Кардона. Это было время, когда испанские христиане оттесняли на юг последователей ислама — мавров. В один прекрасный день герцог уехал на войну, и его дочь тут же объявила, что влюбилась в предводителя мавров и намерена, приняв его веру, стать ему женой. Ее брат, наследник титула, придя в ужас от такой перспективы, именем отца заточил ее в башне. Через год она умерла от тоски. Как утверждает кое-кто из местных жителей, иногда в завываниях ветра здесь слышится голос Дамы Кастель, зовущей своего возлюбленного. Другим же кажется, будто несчастная просит о мести.

— А ты туда поднималась? — спросила одна из подруг Изабель.

— Много раз, — засмеялась Изабель, и тут же взгляд ее помрачнел. Насколько она помнила, на эту башню они поднимались вместе с отцом. Обычно он приводил ее туда, когда небо было ясным, и луна только-только вставала над горизонтом. Отец частенько говаривал, что их фамилия свидетельствует о родстве с луной, и значит, Изабель прямой потомок королевы ночи. Поэтому загадывать желания ей следует не на звезды, как делают другие девочки, а на луну.

— Ты ее слышала? — поинтересовалась какая-то девочка.

— Страшно было? — тотчас спросила другая.

Изабель улыбнулась.

— Только один раз, — сказала она, радуясь, что ее призраки благополучно исчезли. — Была очень темная ночь — без луны и звезд. — Она понизила голос, и слушатели, естественно, приблизились к ней. — Я осторожно поднялась по ступеням и открыла дверь, потом медленно, держась за стены, прошла к окну и выглянула наружу. Там было темно. Тогда я повернулась и посмотрела внутрь. Там было еще темнее. И тут вдруг я почувствовала, что ко мне кто-то приближается. Вот он уже совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. И тут… — Все вокруг затаили дыхание. Резко подняв руки, Изабель неожиданно крикнула: — Ба-бах!

Подруги закричали от ужаса, а уже через мгновение покатились со смеху. Миранда и Луис торжествующе переглянулись и улыбнулись. Веселый смех детей, царящая в доме атмосфера дружбы говорили о том, что Дюраны сделали почти невозможное: они вернули Изабель детство.


Другая виновница торжества почти весь вечер вела себя необычно тихо. Впрочем, всю последнюю неделю Нина неизвестно почему испытывала глубокую депрессию.

С приходом Сэма Хоффмана и Сибил Крофт настроение Нины несколько поднялось. Сэм ей очень нравился, и, судя по всему, он отвечал ей взаимностью. Нина рванулась было к гостям, но вовремя заметила, как сумрачны их лица, и устыдилась своей радости. Рут Хоффман была при смерти. И хотя Джонас окружил жену целой армией сиделок, Сибил ежедневно навещала ее в больнице, по собственному опыту зная, как важно, чтобы рядом был близкий человек.

В жизни Нины Рут занимала особое место — была ее наставником и другом. И вот как раз тогда, когда она учила Нину писать короткие рассказы, ее и настигла болезнь.

— Как твоя мама? — спросила Нина Сэма.

Сэм опустил глаза.

— Она послала вам с Изабель подарки. — Сибил протянула Нине коробку. — Открой.

В ней оказалась черная кожаная записная книжка, на обложке которой золотым тиснением было выведено: «Нина, Барселона» и соответствующий год. Внутри лежала открытка с надписью от руки: «Веселых приключений! С любовью, Рут».

Нина едва удержалась, чтобы не заплакать.

— Пойду передам Изабель ее подарок. — Сибил с заговорщическим видом посмотрела на Нину и Сэма: — Вы ведь меня извините?

Улыбнувшись Сибил, Сэм поцеловал ее в щеку и подтолкнул к Изабель, а затем обнял Нину за талию и увлек за собой.

— Ты действительно прекрасно выглядишь. — Снова обняв Нину, Сэм поцеловал ее. — Давай погуляем.

Они знали друг друга всю жизнь, но Сэм как будто увидел ее впервые всего несколько недель назад. Их неудержимо потянуло друг к другу. С Ниной Сэм забывал обо всем — о болезни матери, об учебе, об отношениях с отцом и сестрой, его влекло к ней все больше и больше, но он не мог себе позволить овладеть ею. Нине ведь всего пятнадцать лет, она дочь самых близких друзей его родителей, они вместе выросли. Однако сейчас, когда Нина целовала его и прижималась к нему всем телом, Сэм ощущал только, что ему хорошо!

Нина чувствовала, что в Сэме нарастает возбуждение, она ощущала незнакомый прежде жар и в своем теле, но что делать, не знала.

— Я не хочу уезжать, — прошептала она, радуясь прикосновению его губ и тела.

— Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала, — стараясь справиться с собой, отозвался Сэм, — но в каком-то смысле это неплохо. Нам нужно остыть. — С этими словами Сэм мягко, но решительно отстранился.

— Почему? — Ее светлые волосы живописно разметались, серые глаза смотрели ласково и отстраненно.

— Я ведь собираюсь стать врачом, а не поэтом, — хмыкнул Сэм.

Они вернулись к гостям как раз в тот момент, когда все уже собирались пожелать Нине и Изабель приятного путешествия.

Заметив ласковые взгляды, которыми обменялись влюбленные, Изабель вдруг почувствовала укол ревности. А к концу вечера и вовсе уже не знала, рада ли она предстоящему отъезду.

— Что с тобой сегодня? — выговорила она Нине, когда они остались одни. — Ты ведешь себя так, будто на самом деле ехать не хочешь. Хочешь остаться здесь с Сэмом Хоффманом — так и скажи!

— Ты на меня дуешься потому, что втюрилась в него?!

— Вот еще! — чересчур поспешно ответила Изабель. — Ну ладно, есть немного, — призналась она, понимая, что выдала себя с потрохами, — но еще перед тем, как он пришел, ты была какой-то не такой…

— Наверное, все из-за того, что здесь мы равны, мы любимые дети Луиса и Миранды. А в Барселоне у тебя своя семья, есть родовой замок. Ты счастливый человек, а я никто.

— Ушам своим не верю! — воскликнула Изабель. — Да что ты такое говоришь? Мою мать убили, отца обвинили в убийстве. Бабушка и дедушка, которые знаться не желали с моей матерью, меня и в глаза не видели, вдруг захотели, чтобы я жила с ними, в результате чего тетя Флора отправила меня сюда! Какое уж тут счастье!

По какой-то непонятной причине эта тирада рассмешила расхаживавшую по комнате Нину.

— Никакого! — со смехом сказала она. — Признаю, я сморозила глупость. Но веришь ли, я все-таки ревную к твоему прошлому. У тебя ведь оно есть, — простодушно добавила она, — а у меня нет. — В улыбающихся глазах Нины застыла боль.

— Что значит нет? — удивилась Изабель.

— Я ведь приемная дочь, — вновь посерьезнев, сказала Нина. — Я знаю, где выросла, но не знаю, кто я. У меня нет корней.

— Ну что ты, — взяв Нину за руку, тихо сказала Изабель. — Они, конечно же, есть, мы вместе до них докопаемся.


Загрузка...